Парижские метаморфозы - 1

 «А вдруг получится прозреть  лишь для того,
 чтобы увидеться, в глаза друг другу посмотреть
 и  помолчать, и не насытиться…»
                Владимир Леви



   Вам когда-нибудь приходилось получать в наследство то, что по выражению моего младшего брата определялось, как «чемодан без ручки»? Ну, да, тот самый, который нести тяжело, а выбросить жалко?  Тогда вы меня поймете. Дары, упавшие с Неба,  весьма неоднозначны. И, получив неожиданный презент, я поначалу наивно обрадовалась. Тогда я еще не знала, что, если захочется сделать возврат, то можно попросить Вселенную о коррекции. Небо подарило мне огромный и благоустроенный дом «со всеми удобствами», ничем не отличающийся от московской квартиры. В том смысле, что не требовалось носить воду из колодца, пользоваться летним уличным душем. Я уж не говорю о том, что такие музейные экспонаты, как свечи и керосиновые лампы естественно и  окончательно канули в прошлое.  Конечно, печи и камин в доме были, но скорее для экзотики, потому что под всеми окнами красовались вертикальные  батареи норвежской компании. Душевая кабина отвечала самым строгим запросам и не только обширными размерами. Можно было выбирать разные режимы подачи воды; зеркальные бока напоминали о том, что фитнес в любом возрасте необходим, как воздух и диета. Еще я определила, что кабина явно относилась к женскому полу, потому что она без  умолку пела, а в свободное от концертов время, сообщала метеосводки и  политические  сплетни. Достоинство местной воды сразу сказалось на коже, которая через неделю перестала просить об увлажняющих кремах, восстановилась  и засияла  младенческой нежностью.
 
   Природа в этой подмосковной Швейцарии радовала буйством красок  и  позволяла заниматься любимым хобби  – фотографировать все, на чем останавливались глаза. Я охотилась на муравьев, жуков и божьих коровок, пыталась поймать летящую каплю дождя, солнечный луч, играющий с росинкой, радугу, выходившую из реки и падающую в овраг. Соловьи, дрозды, цапли, ромашки среди лиловых колокольчиков и кукушкиных слезок, облака на огромном, свободном  от цивилизации небе, жаворонки над полем – все казалось трогательным и  милым. Сюда же  можно было добавить и соседей, которые сжившись, образовали одну большую семью.  Дружно ходили  друг к другу в гости, вместе отмечали дни рождения, мужчины расписывали «пулечку», женщины разводили цветники, рукодельничали и консервировали все, что буйно росло на грядках. Были среди них и фанатки кулинарных изысков. Они щедро делились рецептами всевозможных ассорти. Внуки, отправленные родителями к бабушкам и дедушкам на лето, стайками носились на велосипедах, сверкая пятнами зеленки на сбитых коленках. Покой и мирная идиллия царили в этом небольшом дачном оазисе по Новой Риге, спрятанном среди берез, елей и орешника. От основной трассы его отделяли два поля, сплошь поросшие иван-чаем и красным клевером. Мой сосед, предпоследний романтик, любил говаривать про нашу деревню:
 
   - Умиротворенность и воздУхи  спасут человечество от него самого.
Может «да», а может «нет» - кто знает?

   На третье лето, когда мое «сидение» на даче стало мне напоминать не любимую, но стабильную работу, а отношение к огурцам, помидорам, варению и грибам претерпело существенные изменения, я всерьез задумалась над тем, что мне  делать дальше  с этим подарком. Территория в тридцать соток каждый раз требовала больших усилий по ее обслуживанию и облагораживанию. Для городской женщины это был тяжелый труд. И удовольствие стало сменяться усталостью. Не хватало  и мужских рук, потому что всегда что-нибудь выходило из строя, ломалось, перегорало, отвинчивалось, одним словом, скучало по хозяину и от этого приходило в негодность. Вирус эмансипации, который уже поразил  большую часть женского сообщества планеты,  требовал  от меня  идти в ногу со временем, а для этого изучить массу смежных профессий с явным креном  в мужскую сторону.  Природное дамское упрямство  из принципа отказывалось  осваивать сварочный аппарат, молоток и бензопилу. Не хотело и точка. Нарастал внутренний конфликт.

     Заканчивался апрель.  Я угрюмо смотрела на рассаду перцев, помидоров и огурцов,  отчетливо понимая, что моя жизнь  и в этом году может закончиться на грядках.  В ней никогда и ничего больше не случиться из того, о чем втайне мечтает даже самая эмансипированная женщина на свете. При полном отсутствии личной жизни, что для дам опасность номер один, совершенно некому было взять меня за шиворот и направить в сторону радости и счастья, отняв лопату, грабли и тяпку. Некому было объяснить мне, куда двигаться дальше, некому было вытащить из внутреннего застоя. А  если точнее - некому было меня любить и баловать. Все мужчины, которые,  так или иначе, присутствовали в моей жизни, пытались учить  тому, что умели сами. И это было ошибкой. Обучать женщину мужскому общению с миром –  очередное заблуждение цивилизации. Это не сделает ее ни счастливее, ни умиротвореннее. Если женщине не разрешить сохранить  свою  природу она, превратившись в ущербного мужчину, очень скоро наскучит всем и в первую очередь самой себе.  Собственно отсюда такое количество невостребованных для семьи женщин и мягких, изнеженных мужчин, которые категорически не хотят никого защищать, оберегать и пестовать, кроме самих себя.
 
   Кажется, я опять забрела  в чащу  лирических отступлений?

   Так  вот, вы замечали некую весьма любопытную вещь? Когда сосредоточенно  о чем-нибудь    думаешь, рано или поздно оно непременно проявляется в реальности.  Похоже, я так достала Вселенную своим потаенным внутренним нытьем и недовольством, что,  она отреагировала самым нетривиальным способом. Практически накануне майских праздников, раздался телефонный звонок и  младший брат Филипп, с которым у меня никак не складывались теплые родственные отношения, поспешил  выполнить функцию слуги мироздания.

   Итак, мой младший брат. Один из персонажей, который будет возникать то тут, то там исключительно для того, чтобы усилить психологический контраст с сестрой. Пишу о нем и немного о семье.
 
   Прежде всего, между нами была пятнадцатилетняя разница в возрасте, что частично объясняет  некоторую отстраненность друг от друга. Меня  «выращивала»  бабушка, так, словно я была пеларгонией во французском  кашпо, удобряя всем тем, что позднее зацвело немодным сегодня романтизмом.

   В соответствии с полученным воспитанием, я в восемнадцать лет  уплыла замуж и поэтому мы с Филиппом практически не видели друг друга. Мама и папа (ученые-прагматики) посвятили ему все свое свободное время, бабушка к тому моменту  решила снять с себя обязанности няни и уйти на покой. Из одной семьи образовалось сразу три:  родители и брат, мой муж я и наш сын, бабушка и ее сестры, которые решили, что лучший способ закончить свою жизнь – это путешествовать.
 
   Мы встречались все вместе по большим праздникам.  На расстоянии любовь сохраняется лучше, чем на общей кухне. Как мне кажется,  мы все сделали прекрасный выбор, тем самым сохранив любовь друг к другу навсегда.
 
   Потом бабушка, а следом за ней и родители  ушли в мир иной. Филипп женился, а  мой муж, встретив женщину своей мечты, которая, в отличие от меня, умела пилить, строгать и забивать гвозди,  свил новое гнездо и принялся высиживать потомство.  Сын, повторив мой опыт,  обзавелся  женой  в восемнадцать лет. Не прошло и года, как я, не напитавшись женскими радостями, превратилась в очень молодую, но все-таки бабушку. У меня один за другим появились внучка и внук, а сноха, выбрав карьеру домохозяйки, единолично занялась их воспитанием. Так что, как бабушка, я была не востребована. Да и какая из меня получилась бы бабушка? Чему я могла  научить своих внуков? Что быть выше быта – это прекрасно?  Сын не простил бы мне подобного  влияния на своих детей. Поэтому  так сложилось, что каждый член моей семьи четко занимался своим делом:  Андрей работал, его жена возилась с детьми, я была бабушкой «на подхвате», а брат…. Брат уехал во Францию, увез туда свой бизнес, поселился в шестнадцатом округе Парижа вместе со своей женой, котом и попугаем.

   Филипп изредка звонил нам, любезно справлялся о здоровье, дежурно, в форме сжатого конспекта, рассказывал о своих делах, никогда не проявляя эмоциональную включенность в наши  проблемы. Но в последние два года что-то изменилось. Он вдруг  решил заботиться  о своих оставленных в «дикой России» родственниках.  Почему?  Для меня это так и осталось  «тайной  за семью печатями».

    Вот уже несколько месяцев подряд он настойчиво приглашал Андрея с семьей приезжать в гости. Предлагал детям  получить образование во Франции, полностью брал на себя все расходы по их содержанию, даже готов был снять квартиру, чтобы все  мы чувствовали себя свободнее. Может быть, секрет был в возрасте?  И к нему с годами спустилась с неба мудрость? Или его чувство одиночества усиливалось отсутствием собственных детей? Или где-то глубоко пряталась тоска по оставленной родине? Я решила не искать ответов на  все эти вопросы. Просто приняла  данность такой, какая она была.
 
   Так вот, возвращаюсь к звонку из Парижа в конце апреля этого года.

   - Филипп, пойми, не могу оставить имение без присмотра. – Размышляла я вслух.  -  Все зарастет и мне тогда уже не справиться со своими тисами-кипарисами.

   - Тебе выписать садовника из Парижа?

На любую язвительность    я научилась   с возрастом реагировать индифферентно.
 
   - Послушай меня,  дикая Бара, вылезай из своего заповедника  с медведями и
срочно лети ко мне. Цветущие каштаны ты уже пропустила.  Но еще застанешь буйство и цветение в Булонском лесу. Гуляй там хоть целыми днями и любуйся в реальной природе тем, что в Москве продают  в цветочных горшках.   Я буду часто улетать в Мюнхен по делам. А вы с Катрин поживете у моря, побездельничаете от души,  каждый день станешь есть   любимый шоколадный мусс в неограниченных количествах и слушать музыку.  В конце концов, поживете в Провансе, у меня там домик, прикупил по случаю. Хочешь ничего не делать? Просто жить и радоваться? Как наша бабушка? Хочешь побыть дамой, а не фермером и садовником в одном лице? Я оплачу все твои причуды. Пользуйся.

   Хотела ли я этого так неожиданно предложенного мне праздника? Хотела. Это был очень уважительный повод удрать с грядок.

   - Филипп, спасибо за приглашение. Буду рада  с вами увидеться.

    Мы говорили больше двадцати  минут.  Брат  шутил, что  было на него совсем не похоже. Он и, правда, изменился. Говоря высокопарно, стал напоминать мачо, уверенного в себе  и вполне довольного жизнью.
 
      - Через неделю  перезвоню, и ты сообщишь  мне рейс. Буду встречать твою сентиментальность букетом гиацинтов.

      - Привет Катрин!

   Настоящим мужчинам нравится делать женщин счастливыми. Никогда не стоит лишать их такого удовольствия. Так проповедовала моя бабушка.

   Повесив трубку, я застыла мухой в клее. Конечно, что-то нужно было делать со своей жизнью, превратившейся  в скучную пьесу без единого зрителя в зале.  Но что? Я так давно откладывала решение, что страх в принципе сдвинуться с места был сильнее радости, которая могла ждать за поворотом.
 
   А еще…  Еще предстояло оставить в Москве на произвол судьбы одно очень важное для меня дело. Незадолго до описываемых событий я познакомилась  в соцсетях с милым  молодым мужчиной, который был ко мне настолько же безразличен, насколько моя чихуа-хуа равнодушна к  маринованным огурцам. Но я не теряла надежды. А вдруг его осенит, и он увидит эксклюзивность и красоту моего внутреннего мира?   Предполагать подобное самонадеянно и смешно. До слез…  Для нормальной и современной женщины оставить без присмотра видимость отношений, которые  лишь гипотетически могли бы  перерасти в дружбу с  флером влюбленности  было не трудно. Но кто сказал, что я - современная?
 
    Именно в тот день, когда Филипп пригласил меня во Францию, он, « Небесный пилигрим», наконец, лайкнул мою фотографию. Любая  школьница подсказала бы, что это ровным счетом ничего не означало.  Но дамам бальзаковского возраста свойственно верить  в  исключения из правил.  Если я уеду, наша переписка зависнет  надолго. А, скорее всего, прекратится вовсе. Ни один из моих современников   не способен к  томительному ожиданию, как это могло бы быть в рыцарские средние века. А, тем более, тот, которому ты нужна, как рыбе зонтик. По возвращению я, очевидно, никого не застану не только под балконом и с гитарой, а даже ВК. Это единственное, что меня печалило всерьез. Вы спросите: разве нельзя продолжить переписку в сетях из Парижа? Нет, нельзя. Филипп-Коварный, преследуя свои цели, предложил  отпуск, с отказом от всех московских связей.

    - Отдых должен быть полноценным. Ты никогда не выйдешь замуж, если будешь цепляться за все свои бесперспективные  l'amour tous les jours.  Социальные сети - отрада для неудачниц и школьниц. Ты взрослая девочка и я намерен устроить твою судьбу в реальности. Я даже не исключаю, что устрою ее именно здесь. И уже знаю с кем.

   Мысль об импортном замужестве никогда меня не посещала.  Просто потому, что я относилась к себе чуть лучше, чем к Верке Сердючке  и намного хуже, чем к Катрин Денёв.
 
   Обдумывая ситуацию, я  механически  вывела из сна компьютер и тупо уставилась в монитор. Нет более глупого занятия, чем изучать  все последние посты  несостоявшихся отношений, рассматривая  фотографии. Потом я отправилась на один из  персональных  сайтов  Небесного пилигрима, еще раз  послушала голос: он декламировал собственное  сочинение. Поискала, за что зацепиться, чтобы найти  в этом  Принце для Спящей красавицы  хоть что-нибудь для меня  неприемлемое. Как всегда,  ничего не нашла. Со страничек на меня смотрел настоящий  Идеал, который    был  занят  вопросами Вечности, Духа и Истины.  Я написала ему «в контакте», что собираюсь уехать на все лето без дальнейших встреч  в интернете. Он ответил сразу же пожеланиями счастливого пути.  Я думаю, он искренне обрадовался, что, наконец, от меня отделался.  Ну и ладно.
 
   Вот  так я выбрала Париж.
 
   Осталось кому-нибудь пристроить свой «чемодан без ручки». Вы, наверное, сомневаетесь в том, что уж, если за дело берутся высшие силы, то они предусмотрительно устраивают все до мелочей? Можете не сомневаться. Так оно и  было.  В тот же день мне позвонил  одноклассник,  славный друг детства,  который недавно вышел в отставку  из  армии по здоровью.   Его, как валерьянка кота,  манила к себе земля, крестьянский труд и  умение   заниматься  сельхоз  работами.
 
   Конечно, вы удивитесь: отчего я сразу же не пригласила его к себе на дачу и почему не спряталась за широкую и безопасную мужскую спину?  Объясняю. Я не могла долго жить с ним под одной крышей. Потому что категорически не была готова ни к специфическому  гусарскому  юмору, ни к командам типа «отбой» в самое неподходящее время, ни к обливаниям ледяной водой при температуре на улице ноль градусов. Перечислять нашу несовместимость можно на нескольких страницах. Оно того не стоит. Поэтому, как Саша ни просился, на своей даче я его так  и не приютила.
 
     Но у Вселенной, как я теперь понимаю,  на все  свои планы.

     В какой-то момент у меня возникло подозрение,  что и полковник Саша  обратился к  Ней с прошением, чтобы меня хоть на одно лето отправили за кудыкину гору, а  его оставили единоличным хозяином в вожделенном  доме.
 
    Мироздание  любит всех одинаково.  Его просьба совпала с моей.  Обе удовлетворили.
 
    Он  чуть от радости не задохнулся, когда я  попросила его не бросать меня в трудной ситуации и взять на себя заботы об  имении. Уже вечером, этот  любитель  природы,   явился ко мне за ключами от дачного дома,  счастливый и ликующий.

    У парадного подъезда стояло нечто, напоминающее машину, которой он очень гордился, присвоив ей имя «Маруся». Не знаю, из каких запчастей и где было собрано это чудо техники, но отсутствие красоты заменяло одно важное качество – абсолютная проходимость. Хоть по горам, хоть по тайге, хоть по болотам… Летать она не умела.

   Итак, вопрос с дачей закрылся. Что дальше?

   Я решила, что буду путешествовать налегке.  Таскать с собой шкаф с нарядами и чемоданы с косметикой для меня также невозможно, как сплавляться на байдарках по горным рекам. Выбрав минимализм, я убедила себя в том, что лишнее всегда требует повышенного внимания, заботы и обслуживания, а значит, больших  затрат энергии. Поэтому быстро собрав всего одну сумку, я приготовилась к решительным изменениям в своей жизни.
 
   Говорят, что есть люди легкие на подъем. Это качество должно быть присуще путешественникам от рождения. Где-то глубоко в генах у них спрятана жизненная необходимость куда-то ехать, лететь, плыть, чтобы ощущать пульс и вкус жизни. Ко мне это не имело никакого отношения. Любая дальняя поездка лишала меня покоя, сопровождалась бессонницей и пустыми хлопотами. Я всегда приезжала за час до отправления поезда и терпеливо ожидала его на перроне. О самолетах и говорить нечего: регистрация в числе первых пассажиров была какой-то неосознанной  психологической необходимостью.  Словом, то ли занудство руководило страхами, то ли страхи прикрывались занудством, не важно. Важным было то, что решившись на дальнюю поездку, я каждый раз обрекала себя на стресс в масштабах все той же Вселенной.

   Как, наверное, я ей надоела?


 
***********


   Филипп, взявший на себя нелегкую  роль противовеса,  ждал меня среди встречающих с изящным букетом желтых и лиловых гиацинтов:  подтянутый, бодрый, одетый «с иголочки».

   - Привет, -  меня обняли сильные мужские руки, которые в попытке проявить нежность пытались не сломать  ребра.

   - Привет! И спасибо, - я выразительно указала глазами на цветы.

Он не стал задавать дежурных вопросов: «Как долетела?», «Как дела?», «Как Москва?». Просто спросил:

   - Сразу домой или погулять?

   - Домой.
 
Я устала не столько от перелета, сколько от себя самой.

   Дома нас встретила жена брата -  Катрин, которая была мне рада вполне искренне. Рядом с ней на диване сидел Анри Дюпонтель, сосед-художник-дизайнер, с которым я больше месяца общалась  в Москве, куда он приезжал по делам. Брат тогда  просил сопровождать в путешествии по  столице легкомысленного и  веселого француза, я не могла  отказать.  Тем более,  что его русский был… не очень.
 
   Мы провели вместе столько времени, что хватило бы на роман. Но я боюсь брутальных мужчин. У меня к ним особые претензии.  Романа не случилось.  А лучшие подруги выстроились в очередь в надежде соблазнить и приручить с виду легкую добычу. Но не тут-то было. Этого свободолюбивого  Тарзана   даже француженки не сумели окрутить.
 
    Урок первый: именно тогда, общаясь и наблюдая  за Анри и подругами,  я поняла:  если ты нравишься мужчине, он вывернется наизнанку, чтобы заполучить тебя, как драгоценный приз. Но, если он нравится тебе, а его сердце молчит, лучше не начинать никаких отношений. Все равно ничего хорошего из этого не получится. Всегда первым выбирает Он. И только потом – Она. Это аксиома. И лучше сразу  ее принять, чем в будущем  упиваться страданиями от неразделенной любви или его неуважительного отношения к тебе.
 
    Хочу добавить: даже, если у вас возникнут отношения по вашей, женской, инициативе, есть большой шанс, что он, рано или поздно, убежит к той женщине, которую в итоге выберет сам.
 
    Пишу и думаю: больше всего предлагают рецепты счастья те женщины, у которых нет практики нормальных взаимоотношений… Как видите, я  не исключение.

    Месье Дюпонтеля  трудно было назвать дамским угодником в полном смысле этого слова. Просто женщины любят праздник, а он сам был праздником – веселым и легким. Он не играл в заботливого,  хлопотливого  папашу,  был наблюдателен, умен, блестяще образован.  При этом периодами в нем просыпался рейнджер, и тогда месье мог успешно находить приключения на свою голову.
 
    Чувствуете? Я пытаюсь описать довольно противоречивого мужчину. Но в этом и была его изюминка.  Проницательным взглядом художника  он умел подмечать малейшие нюансы настроений и  чутко реагировал на перемены в состоянии других людей. Почему? Может быть, потому, что у художников, в отличие от остальных людей, две пары глаз? Одни видимые, другие –  внутренние?

    Его неестественная радость при нашей встрече только  усилила мой стресс от путешествия. Реакция последовала незамедлительно.  Анри  откланялся и попросил разрешения со следующего дня стать моим парижским гидом. Предложение было принято, гость отбыл, а из коридора к нам вышла Вирджиния, встретив меня ласковой улыбкой, овощным рагу, а позже -  ванной и постелью, заправленной тонким  льняным бельем.

    Благодарю!
 
    Она  исправно служила в доме Филиппа с самого их приезда в Париж, помнила о вкусах и привычках всех его друзей. Теперь ей предстояло изучать и мои . Похоже, Катрин об этом позаботилась.

    -  Мадам не пьет кофе по утрам? – Со вниманием спросила домоправительница. - Чай с ромашкой подавать на ночь, вместо стакана молока? В блюда не добавлять острых приправ? Не использовать  шелкового  белья?

    -  Как вы любезны, Вирджиния!  Вам удалось запомнить такие незначительные мелочи.

По ее лицу пробежала довольная улыбка, отчего слегка впалые  щеки сразу покрылись сеточкой мелких морщин.

    - О, мадам, это моя работа.  Утром я подам вам  сок.

    - Благодарю, Вирджиния. Доброй ночи!

    - Доброй ночи, мадам.
 
   Комната, которую для меня приготовил Филипп,  выходила окнами на запад: значит, меня не разбудит раннее солнце. Эркер из трех окон от пола до потолка драпировали тяжелые бежевые шторы с зеленой отделкой. Здесь же, у света, стоял внушительный письменный стол.  На нем, кроме лампы под  золотистым  абажуром и живых цветов в изящной корзинке, ничего не было.  Кровать, похожая на подиум, могла  разместить на себе пятерых.  Трюмо в стиле Людовика (какого по номеру не знаю) примостилось рядом. Напротив кровати из стены  выползал камин, метра полтора в высоту, над которым висело огромное зеркало в золоченой раме. Возле камина стояли два кресла и небольшой столик. Мягкий, светло зеленый ковер на полу,  небольшой телевизор,  встроенные в стену шкафы, золотисто-зеленые обои завершали дизайн этой комнаты. Она была уютной и очень похожей на наши русские гостевые  с одной лишь разницей: светильники располагались по стенам, а потолок был от них свободен, и его, по всему периметру,  украшала настоящая старинная лепнина. Одним словом, комната  приглашала к отдыху, чтению и уединению.

   Высокая  филенчатая  дверь    слегка приоткрылась,  и ко мне осторожно  зашел огромный кот.  Я раньше никогда не видела  котов породы «саванна». Это зрелище! Поймите меня правильно: он не был  толстым. Кот был огромным! Желтые глаза рассматривали меня с холодным любопытством. Он постоял несколько минут, поводил носом, как собака, потом прыгнул на кровать и улегся с краю,  всем своим видом сообщая: «Мне безразлично, нравится тебе это или нет».

    Мне понравилось. С того самого дня мы  спали вместе. Кота по паспорту звали Жофрей де Шегипат,  для домашних  – Жофрей.

    Волшебная жизнь! Меня  удивляло в Париже то, как удобно был устроен быт.  Ванные комнаты располагались по соседству со спальнями, и не нужно было, как в Москве, преодолевать длинные коридоры по ночам.  Дело даже не в этом. Меня подкупало часто возникающее чувство, что здесь все приспосабливалось под человека. Здесь думали о том, чтобы ему было хорошо и удобно.
 
    Я сравнивала. Вспоминала о том,  что у нас в поселках  все еще  сохранились туалеты на улицах, что в сельских домах люди не могут принять душ столько раз в день, сколько им нужно, чтобы чувствовать себя чистыми. Что им, порой, негде вычистить или, на худой конец, выстирать верхнюю одежду. Не могла смириться с тем, что у нас отсутствовала установка на услугу, внимание к человеку, забота о его комфорте.
 
    Я  почти была готова   согласиться  с  мнением  русских  друзей,  пытающихся  немного сузить представление о  «высоких  смыслах». Они говорили, в том числе, что внимание к каждому конкретному «индивиду»  и его потребностям,  необходимо для развития  творческого потенциала страны.  Когда не нужно выживать, можно начинать жить и творить. В сущности, они говорили о любви. Об одной из ее граней.
 
    От парижан я ни разу не услышала ничего подобного. Они рассуждали:    о здоровье, о  семье,  о взаимоотношениях, о спорте,  о  бизнесе,   о политике (не часто), но не о быте. Потому, что он просто был. А к тому, что у тебя, есть и будет, привыкаешь быстро и начинаешь этого просто не замечать.
 
    Что-то я увлеклась. Еще ни слова не написала про Катрин.
 
    Она была наполовину русской, наполовину француженкой. Метисы часто бывают красивыми. Именно такой она  и была.  Русская наследственность наделила ее высоким ростом, так не свойственным француженкам, вполне славянской фигурой с формами, а от французской мамы ей достались эмоциональность, подвижность, изящество и кокетливость. Такая вот царственная особа на отдыхе. Иногда подобное сочетание удивляло, но чаще всего, ею хотелось любоваться. И королеву может украсить детская непосредственность. Она оживляла собой чопорного и делового Филиппа, раскрашивая  его жизнь, как талантливый импрессионист. Часто   по-детски  улыбалась,  и, проявляя  радость, могла неожиданно  захлопать в ладоши, чем вызывала у мужчин покровительственное обожание.   Еще Катрин пела. Свидетелем этого я стала чуть позже.  Кстати, голос у нее был удивительный: низкий, грудной, красивый до чрезвычайности. Когда Анри играл на своем саксофоне, а Катрин пела джаз под собственный аккомпанемент,  я чувствовала себя на седьмом небе от счастья.
 
    Филипп любил свою жену и гордился тем вниманием, которое она получала от мужчин разных статусов и возрастов, когда они выходили в свет. И я с удивлением заметила, что в нем не осталось и тени ревности, к которой я привыкла дома.  Париж его исправил. Ревность заменилась  восхищением. Страх потери  -   заслуженным правом обладания.  Катрин  явно преуспела, сделав из него мужчину, приятного во многих отношениях.

    Была ли она  легкомысленна?  С виду немного… Но меня обмануть трудно. Женщин я понимаю изнутри собственного сердца: Катрин была очень сильной и целостной  натурой. Она всегда знала, чего  хочет,  и умела этого добиваться.

    Ну вот. Теперь, когда я познакомила вас со своим ближайшим окружением по приезде в Париж, можно продвигаться дальше.

    У Филиппа была прекрасная библиотека. Привычка читать с самого детства стала моей второй натурой. Я не собиралась с ней расставаться. Изданий на родном языке было достаточно. И, чтобы за отпуск не забыть русский, я выбрала  американский детектив.
 
    Пишу и думаю о том, что сейчас было бы самое время поставить смайлик «улыбка».
 
    Мне показалось, что я смотрела какие-то экранизации  романов этого автора.  И явно запомнила те положительные впечатления, которыми (не часто) одаривает зрителей  Голливуд. Поэтому, забрав книгу, я утром направилась в садик, или внутренний дворик, не знаю, как правильнее обозначить милый, зеленый и по-японски аккуратный оазис прямо возле дома. Анри обещал приехать за мной после второго завтрака, Катрин  отбыла провожать Филиппа в Мюнхен.  Я  уселась под раскидистым кленом с маленькими резными бордовыми листьями, раскрыла книгу и с головой ушла в текст.
 
    Почему из тысячи произведений я так быстро вытащила именно это?  Наверное, потому, что за спиной каждого  человека все-таки стоит  кто-то заботливый и  с юмором,  который направляет  его  внимание то туда, то сюда, а  мы, наивные, полагаем, что  автономны,  творчески независимы и свободны, как принц Сиддхартха  Гаутама.  Этот «кто-то» отважился на эксперимент.  Я тогда еще и не  подозревала,  во что обойдется мне умение главного героя  задавать вопросы. Первый же из них сразу поставил меня в тупик:

    - Ты счастлив? И, если «да», то почему тебе не спится по ночам?

     Я страдала  хронической  бессонницей. Этот вопрос выстрелил прямо в цель.
   Вечером, когда мы возвращались с Анри из Булонского леса, в котором он решил меня выгуливать  в первое время по приезде  «в целях  акклиматизации», я спросила его, счастлив ли он.

    - Ты хочешь уместить море в бокале для шампанского, - ответил  месье Дюпонтель с  усмешкой, - счастье  многомерно. Оно не от ума, а  в   сердце.  Иногда я счастлив, а иногда – нет. Иногда мой ум контролирует сердце, а иногда…

 Мне трудно перевести следующую  игру слов. Скорее, похоже на что-то типа: «Чихать я на это хотел». У французов тоже встречаются идиоматические обороты.
 
    - Я люблю отдаваться  полностью и ничего не анализировать, - закончил он фразу.

    - Ну, да, -  подумала я.  -    Отдаваться всему, что движется…

    - А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Анри.

    - Нашла у Филиппа в библиотеке книгу. Там масса вопросов, которые я себе раньше не задавала в силу их глобальности.
 
    - Например: счастлива ли ты? – Анри посмотрел мне в лицо пристальнее обычного. – И как?
 
    - Я не знаю.
 
    - Русская душа, которая выбирает сложности?

    - Не знаю.

    - Ты моя девочка…  Хочешь стать счастливой?

Он попытался обнять меня, но я увернулась и едва уловимо покачала головой.  За его  ответной насмешливой  улыбкой спряталась   досада.  Игнор  мужчина любой национальности воспринимает  с трудом. Кто из них сохраняет хорошую мину,  когда ему отказывает женщина?  Чтобы не заострять, он продолжил разговор.

    - Расскажи мне – какая ты?
 
    - Зачем?

    - Нарисуй автопортрет.  Потом  поймешь, насколько твоя реальная жизнь совпадает с тем, что у тебя внутри.  Тогда и ответишь себе на вопрос: счастлива ли ты.

    Предложил не  художнику – нарисуй!   Есть над чем задуматься. Если вы можете вот так, сходу, написать свой портрет словами,  это большая удача. У меня  не очень получилось…

   - Я – женщина, которая любит смеяться, быть в хорошем настроении, оставаясь всегда самой собой.  Я счастлива, когда  меня любят. Еще мне нравится, когда замечают, что я сменила прическу, надела новое платье, когда помнят, какие цветы я люблю…

   - Понял.  Ты любишь внимание к себе.  Это есть в твоей реальной жизни?

   - Нет.

   - Вот тебе и ответ на вопрос про счастье.

Я замолчала, думая о том, что Анри не  услышал  главного – я счастлива, когда меня любят. Внимание – всего лишь следствие, а не причина. Но мне ни разу не встретился тот, который  был бы способен на любовь ради меня самой. Как правило, мужчины в моей жизни либо  дорожили своей любовью  ко мне, либо собственным удобством, либо страдали болезнью неприкаянности. А я ждала, ждала, ждала…

    Мы, молча, шли по аллее  среди буйства  зелени, цветов и ароматов. Майский  воздух заметно посвежел к вечеру. То здесь, то там, появлялись влюбленные парочки.   Припозднившиеся няни торопливо увозили коляски с детьми домой.

   Я думала  о Небесном пилигриме,   оставленном в соцсетях,  который был так далеко и так близко: только руку протяни к телефону.  Мы недолго состояли с ним в переписке. Но сейчас мне казалось, что никто  не понимал и не знал моего устроения лучше, чем он.  Всегда – попадание в точку. С помощью одного интеллекта такого достичь невозможно. Если бы я была маленькой, то начала бы рассказывать про доброго волшебника. Но в моем возрасте это как-то неприлично…

    А он?  Он жил свою жизнь и понятия не имел о том, что гуляя по  Булонскому лесу и улицам Парижа, я не могла отвлечься, чтобы забыть о нем хоть ненадолго.  Он также не имел представления о том, что я  единолично включила его в свое  понимание  счастья, ни разу не спросив:  ему это нужно или нет.

   - Смотри, - Анри отвлек меня от печальных мыслей и показал на  синий сапфир, таинственно мерцающий  на его указательном пальце, - камень – это любовь. Она всегда одна и та же.   Люди выдумывают оправы,  кто во что горазд. Получаются миллиарды вариантов колец. Но их все сразу на палец не наденешь. Каждому – свое. Тебе нужна любовь, оправленная во внимание.
 
    Художники мыслят образами? Дорогой месье Дюпонтель,  мне нужно эксклюзивное кольцо,  в котором Любовь оправлена в Любовь… И никаких  заменителей.

    По прошествии времени, анализируя события, которые коренным образом изменили мою жизнь, я поняла: все началось именно с книги, с этого разговора и вопросов, ответы на которые мне пришлось отыскивать  в течение  пяти месяцев жизни в Париже.


************


    В клубе, где Анри был завсегдатаем, сегодня царил гвалт и суета. Народу было больше обычного, потому что возле экрана в 3D , размером почти во всю стену, собрались любители тусовок и музыки. Они, именно здесь и именно вместе,  хотели смотреть прямую трансляцию из Стокгольма  с конкурса Евровидения.  Все дружно «болели» за  Амира, представлявшего  Францию.
 
    Парижане любят и умеют отдыхать.  Это, своего рода, талант – превратить в повод  для праздника самое незначительное событие.
 
    К нашему столику  подсела беспечно-веселая молодая пара. Ее звали Карин Лелуш, а его Филипп Дюри. Оказалось, что они, как и  месье Дюпонтель, занимались дизайном помещений и, как потом выяснилось, часто работали втроем.  Ребята без умолку обсуждали каждого конкурсанта, пили  Beaujolais Villages   и  Chablis, целовались не переставая и к концу вечеринки  были  «хорошо навеселе».

    Я  переросла тусовки. Закончился избыток гормонов и захотелось глубины.  Для меня  здесь было слишком шумно, градусы эмоций  и алкоголя зашкаливали.
 
    Еще один плюс французам: они могут быть романтичны, как рыцари и девы средневековья, могут быть непосредственны, резвы  как дети, одним словом, они позволяют себе полную, абсолютную релаксацию во всем, если отдыхают. Мы, русские, замечательные люди, вот только отдыхать по-настоящему не умеем.  И я, как дитя своего народа,  ушла из общей компании в другом направлении  -  на большой квадратный балкон, с которого был виден ночной Париж.
 
    Он был очень красив. Нет. Этого мало. Ночной Париж был изумителен! Подсветка волшебным образом меняла суету дневного  города на таинственность и праздник к ночи.

    Я сравнивала его с Москвой и отчетливо понимала: дух был разным. Наверное, как и люди, города имеют  свои души.   Можно было попытаться найти слова, которые хотя бы штрихами описывали то, что чувствовалось.  К Парижу подошли бы: буржуазность, раскрепощенность,  спонтанность, и «любовь» не в космическом понимании этого слова.  Москве  больше  подошли бы:  самобытность, традиции, соборность,  масштаб и стройки.
 
    Каюсь,  я очень любила город, в котором родилась и прожила всю жизнь. В моем сердце у него не было конкурентов.  Видела, как он менялся, совершал подвиги и  ошибки, развивался, может быть, не всегда в нужную сторону. Я редко меняю предпочтения. Поэтому смело могу утверждать: Париж -  не то место, где мне хотелось бы остаться навсегда. Пусть этот город манил своей колдовской привлекательностью, свободой, чувственностью,  легкостью, шармом…   Для меня все его достоинства были видны и хороши, но… в гомеопатических дозах.
 
    Выбирая из двух столиц, я отдавала предпочтение  родной. «Москва, Москва, как много в этом звуке…». Пушкин  хорошо понимал, о чем писал.  А,  может быть, я просто скучала?
 
    Пора заканчивать увеселения и прогулки, в которых с утра до вечера кувыркался Анри. Вечный праздник не для меня.  Завтра пойду в Лувр.
 
    Я развернулась, чтобы  уйти с балкона.  Месье Дюпонтель  стоял за моей спиной. Как долго? Не знаю.  Он снова  попытался меня обнять. Пахнуло  коньяком,  модной в летнем  сезоне туалетной водой и сигарой. Смесь была брутальной, как и  сам Анри …

    В этот  момент я вдруг отчетливо поняла, что нравлюсь ему.  И испугалась.  Случается же, порой, такое несчастье. Все-таки там, Наверху, кто-то из служащих не слишком большой перфекционист. Наверное, поэтому  взаимоотношения меж людьми на Земле состоят из сплошных треугольников. Виртуальная влюбленность, оставленная в России, не давала шанса любым попыткам начать  парижский роман в реальности. Если бы Филипп знал, кого он тут собирался выдавать  замуж…

   - Послушай, ты одичала совсем. Мне нелегко с твоим северным пуританством. –  В  Анри  сердился алкоголь. -  Если  у тебя аллергия на праздники, то лечи подобное подобным. Прописываю тебе вечеринки и развлечения в малых дозах, чтобы ты вернула себе вкус к жизни. Сплин – это болезнь.
 
   - Я хочу домой, рейнджер.

Он рассмеялся:

   - Куда прикажете доставить?  В Россию?

   - Нет. К  Филиппу.  Отвези меня, пожалуйста.

   Дома мы все-таки оказались под утро.
 
   Все  мужчины одинаковы:  так быстро они  не сдаются. Но на беду в этот раз  ему попался  зашоренный русский  вариант.  Как он ни старался выгуливать меня по ночному Парижу, уведя от шумных друзей, как ни старался быть внимательным, заботливым и поэтичным, дальше  улыбок и шуток мы не продвинулись. Даже поцелуи и те не состоялись. Почему?   Слишком большой напор… Изнасиловать  страстью  – всего лишь изнасиловать, а не любить.  Расставаясь, он подвел черту:

   - Ты ведешь себя так, как будто оставила  в России  единственную и вечную любовь.

Все-таки художники очень проницательные люди!

   Я пробиралась наверх, в свою комнату, именно в тот момент, когда Вирджиния спускалась вниз. Мы встретились взглядами. Она была дама весьма строгих правил, ревностная   католичка. Мне стало стыдно, просто так, без всякого повода.  Нырнула к себе и проспала до самого полудня.
 
   Анри успешно врачевал  мою бессонницу, нарушая правила и режимы…



*****************



    Со следующего дня я решила исполнить благое  намерение: закончить  с развлечениями, или, по крайней мере, сделать передышку. Мой гид не сопротивлялся. Как настоящий охотник он наблюдал за своей жертвой, ожидая удобного случая, чтобы привести ее к капкану. Меня это слегка развлекало. Вы когда-нибудь в детстве играли в казаков-разбойников?  Если да, то вы меня поймете…

    Лувр – это душа Парижа или его сердце, как кому нравится.  Кто из нас в ранней юности  не читал серию Мориса Дрюона «Проклятые короли»? Романы Александра Дюма?  Кто из нас не мечтал побывать в Лувре, чтобы своими глазами увидеть те самые стены,  за которыми  скрывались потрясающие события и приключения?  Лувр -  это  перекресток времен, где эпохи, сменяя одна другую, оставляли  по себе  долгую память, где  раскрывались   тайны  истории, политики  и  культуры Франции.   Дворцовый комплекс  отстраивали и переделывали  ни  много ни мало восемьсот лет.  Когда-то, в начале времен, здесь хранилась  казна королевства, чуть позже – архивы. Тут же жили в заточении враги короны. И лишь с 1546 года Пьер Леско начал перестраивать дворец-крепость в архитектурный ансамбль . И тогда облик Лувра стал ближе к эпохе  Ренессанса.  Как и многие проекты в истории и этот не был доведен до конца, и на протяжении  долгого времени все продолжал перестраиваться в угоду моде, власти и предназначению.  Чтобы осмыслить и прочувствовать Лувр, в нем нужно провести ни один год. А еще лучше поселиться лет на пять.
   
    Как-то к нам, в Москву,  привозили один из его шедевров   -  «Джоконду».   Я сама выстаивала огромную очередь, чтобы  увидеть лицо той женщины, о которой так много писали и говорили, как об образе  таинственном  и необычном.  Люди к ней шли сплошным потоком,  но их,  по соображениям безопасности,  отделили от   Mona Lisa  турникетами.  Честно говоря,  из-за небольших  размеров картины мало что удалось тогда разглядеть и понять.   Нам не давали даже приостановиться, чтобы    внимательнее  рассмотреть  замысел  Леонардо  да Винчи. Но теперь, когда никто надо мной не стоял, не торопил и не дергал, я   поняла, почему  интерес  к образу  Джоконды  сохраняется  и  по  сей день.
 
    Есть такая медитация, которую называют «Внутренняя улыбка». Ей обучают по-разному. Но результат проявляется на лице. Внутренняя улыбка отражает  найденное  равновесие, ту  гармонию, которая дарит  безмятежность и тихую  глубинную  благость.  На лице Моны Лизы  жил свет именно такой  внутренней улыбки-баланса. Возможно,  правы некоторые искусствоведы, которые считают, что Мона –  всего лишь сокращение от «Мадонна».

    Вполне возможно, что специалисты не приняли бы  мои толкования, но я так увидела и  поделилась этим   с  Анри. Он задумался.

    Просматривая дома буклеты, я  вспоминала, что  читала о Сфинксе, Венере, Нике. Уже при втором посещении Лувра  заметила, что меня притягивают малоизвестные или, как сказал  Анри,  «второстепенные» экспонаты.  Отбросив все рекламные проспекты, я полностью доверила себя  месье Дюпонтелю, непревзойденному гиду  и  одаренному  художнику. Именно с этого момента и началось мое настоящее «общение» с  Лувром и Францией.
 
    Воистину устами профессора Преображенского Булгаков выразил важнейшую мысль: «Успевает везде тот, кто никуда не торопится».  Я  наслаждалась созерцанием, дышала искусством, обучалась дегустировать. Париж отменил  всеядность,  предложив заменить ее едва  уловимыми оттенками  и нюансами  прекрасного. Это  был приз за попытку соединиться с ним  изнутри подлинности. И это была не обсуждаемая, заслуженная   победа Анри Дюпонтеля. Лучшего гида по Лувру я бы сама в Париже не нашла. Он удивлял  меня не только глубокими познаниями, но и неподдельной любовью к истории, к  живописи,  к искусству в целом. И еще он был патриотом своего отечества.

    Когда я затевала описание  необычной  жизни в гостях у брата, то  не ставила себе задачи  создать  путеводитель по Парижу и Лувру.  Мой рассказ о Любви. Но  совсем ничего не сказать о понравившихся  лично мне залах и художниках было бы странно.  Во-первых, я надолго застряла в зале «Искусство древнего мира». Ходила, сидела и не уставала любоваться уникальными полотнами.  Во-вторых, как-то неожиданно глубоко  и в красках раскрылась для меня  эпоха   Раннего Возрождения.  Это был целый мир библейских сюжетов, это была практически «ожившая»  Библия.  Матерь Божия, распятый Христос, Святой Себастьян…  Я долго стояла возле картины Паоло Веронезе «Брак в Кане Галилейской».  Всем известно, что именно в этом месте Христос совершил свое первое чудо, превратив воду в вино.  Каким-то непостижимым образом это событие   наполняло и саму картину ощущением веселья и праздника.  Возможно эффект усиливали роскошные архитектурные декорации?  И тогда я подумала о том, что художник здесь что-то  «намудрил».  Откуда  могла взяться  такая красота и роскошь в крошечной небогатой деревушке, затерянной во времени,   у истоков христианства?
 
    Еще мне полюбились полотна Аннибале Карраччи, Камиля Корро.  В них было очень много чистоты и  гармонии.  Вы знаете, о чем я думала в Лувре?  О том, что  непостижимым образом, имея перед глазами  величие и красоту прошлого, люди  категорически не желают замечать  своего  духовного  опустошения и стремительной  деградации  в современном мире потребления.  Мы уже прекрасно обходимся без настоящего и великого искусства, которое помогает расти и выстраиваться  душе.  Мы отменили гармонию, как ненужную архаику.  Мы опрощаемся, превращаясь в мнящих о себе, но не подлинно красивых людей.  И это горько…  Я стояла возле картин и размышляла:  есть у нас  возможность  выстроить будущее?
 
    Мне нравилось фотографировать.  Но в какой-то момент я вдруг почувствовала, что фотоаппарат стал мешать.    Именно Анри подсказал мне, что нужно отказаться от  этого  дополнительного «глаза» или средства от склероза для любого туриста, который в отчаянной попытке объять необъятное пытается увезти из поездки как можно больше увиденного.  Наверное, это работает лишь с визуалистами.   Для остальных, к которым я и принадлежала, увозить   из Франции нужно было  образы, чувства и ощущения, запечатленные  в сердце. Он был прав!

    Месье  Дюпонтель  скрывал  в душе поэта… Брутальность и романтизм – ближайшие родственники? Открытие!  Не знала…

    В перерывах между посещениями  музеев, галерей и выставок Катрин гуляла со мной в  парках, таскала по магазинам, ресторанам и кафе.  Мой гид  в эти часы  брал выходной. Его  тяготило присутствие мадам. Ум этой женщины был настолько ироничным, а шутки -  колкими, что он  не хотел даже случайно попасть  под обстрел. А уж тем более, выставить себя в невыгодном свете.
 
    С Катрин я имела удивительную возможность вглядеться в Париж с разных точек и под разным углом, потому что не тратила свои силы на сдерживание  откровенных ухаживаний французского  Дон-Жуана.
 
    Со временем я начинала понимать, что это именно тот город, о котором опрометчиво судить по первым впечатлениям.
 
    Милые дамы, мы же с вами знаем секрет французских духов?  Не столько важен первый аромат, сколько раскрывающийся  за ним шлейф из очень сложного набора  запахов. Так и  Париж.  Короткого знакомства, как я думала по началу, оказалось  не достаточно,  чтобы  увидеть детали,  понять  и  окончательно им проникнуться. В нем, как и в Лувре,  нужно было  пожить,  в него  было важно вглядеться. Один на один.

    Мои отношения с Парижем претерпевали значительные изменения. Может быть,  включалась генетическая память?  В конце концов,  этот  город - часть   нашего исторического  прошлого. Он приютил  русских литераторов, политиков, офицеров, которые были вынуждены покинуть свою  разрушенную родину.  В какие-то мгновения я отчетливо понимала  глубокую  внутреннюю  связь с  центром белой эмиграции,  гуляла по улицам, где когда-то ходил  Константин Бальмонт, Алексей Толстой, Иван Бунин, Александр Куприн.  Проводила рукой по согретым солнцем старым каменным стенам – свидетелям связи прошлого с настоящим. Были минуты, когда я сравнивала этот город с огромным музеем  и  думала о том, что нам в России, было бы неплохо поучиться у французов бережному отношению к старине.  У нас с этим проблемы.

    В один из дней мы посетили  парижское кладбище, которое расположилось  на холме, над площадью Трокадеро, среди высоких каштанов, недалеко от дворца Шайо.  Этому  кладбищу было почти 200 лет и за это время там упокоилось более 2000  ушедших в иной мир.  Монументальность времени подчеркивали  ворота, работы  архитектора Бэрже, который, думаю,  что-то знал о переходе в Вечность.

    Я  разделила свои цветы, положив  их  к  могиле графа Брасова, племянника Николая Второго и  любимого Клода Дебюсси. На могиле Фернанделя  кто-то оставил белые гвоздики…

    Вы никогда не задумывались  над тем, зачем у нас в России на кладбищах возводят ограды?  Вешают на них чуть ли ни амбарные замки? Хотят, чтобы покойники не сбежали? Или, чтобы, как в сельских поселениях, соседи не захватили лишних  десять сантиметров от площади  чужой могилы? Может быть, отгораживая даже умерших друг от друга, мы и к живым относимся также?
 
    Здесь ничего подобного не было.  Вымощенные плитками дорожки, аккуратные памятники.  Никаких огарков свечей, скорлупок от пасхальных яиц, никаких стаканов с водкой, накрытых  кусками ржаного хлеба…
 
    Я все понимаю. Именно сейчас очень рискую вызвать глубокое неудовольствие или возмущение у кого-то из читателей. Простите, если задела ваши чувства. Но  я думаю, что перенять хорошее, продуктивнее, чем упорно настаивать на своем.
 
    Вы можете мне сказать, что кладбище – это не музей под открытым небом. Возможно…   Но  пусть в нем царит покой и уважение, память и благоговейная благодарность, открытость без оград, искусственных цветов и искусственных традиций.  Да простит меня читатель еще раз.



************


    
    Как-то вечером Катрин пригласила друзей. Мы сидели в нижней гостиной и просто отдыхали в тишине, ожидая  их прихода.  Я листала  сборник  Жоржа Сименона.  Анри излишне  плотоядно  изучал   новый  фотоальбом с выставки.  Он  кинул взгляд на книгу в моих руках:

   - Ты каждый раз меня удивляешь: любишь детективы?
 
   - Ты не поверишь, больше всего я люблю читать о Мегре и его жене. На мой взгляд,  их отношения идеальны.

   - Она без конца варит ему обеды, а он не выпускает изо рта трубки, да  любит домашние тапочки. Предел мечтаний!

   - Не предел. Но их представления о жизни, взаимоотношениях  и любви  совпадают. В сущности, они очень счастливые люди.

   - Ты изучаешь мещанское счастье?

   - Я изучаю жизнь в целом. Иногда не мешает понять,  зачем мы здесь. Или для чего.
 
   -  А я люблю изучать женские тела. –  Изменил  тему этот певец  art Nouveau.    Возникает такое приятное, сладкое ощущение.  Чувство предвкушения. Мое представление о счастье – не рутина, а приключенческий роман. И главный герой в нем – женщина.  Посмотри на эту вечную красоту: тело дамы нежное, уникальное в своем роде. Посмотри…

 Кто о чем, а вшивый про баню…

   - Знаешь, один человек, там дома, в России, как-то сказал, что красивых тел много, а вот красивых душ – мало.

 Он ответил не сразу.

   - А он прав. Он? Или она?

   - Он.

   - Я так и думал. Уточняю, мой постоянный русский  соперник. Кстати – болван. Иначе давным-давно прилетел бы сюда  следом  за тобой. Хорошо, не смотри на меня, как на тамплиера перед сожжением.
 
   Зачем Анри   старался  выглядеть хуже, чем был  на самом деле?
 
   - Да, - продолжал месье Дюпонтель рассуждать вслух, - когда я рисую с натуры, всегда хочется усилить глаза. А в них, как правило, мрак, весьма пошлая чувственность или пустота. Это вы, русские, придумали, что глаза -  зеркало души? Согласен. И что только в них не отражается!?

   Тряхнул головой и начал увлеченно  вспоминать и рассказывать, как в свой последний приезд в Москву он зашел в одну знаменитую галерею и купил картину «Пожар».  Я видела это чудо.  На холсте изображалось лицо женщины с огромными глазами, в которых  полыхал мировой апокалипсис: горела Земля, словно  в преисподней.
 
   Вернувшись  в Париж, он повесил ее в спальне, очевидно, вместо  колыбельной  перед сном. Ужасно, на мой вкус. Но… О вкусах не спорят.
 
   Гости, как обычно, принесли с собой эмоции, впечатления и жизнелюбие.  Я начинала привыкать к ритму и шуму Парижа. И практически всем была довольна. Кстати,  в  этот день среди гостей Катрин, я впервые увидела настоящего французского  сомелье.  Это был интереснейший, на мой взгляд, человек, для которого  работа  превратилась в искусство и бизнес одновременно. Он рассказывал о сочетаемости вин с блюдами французской кухни  и сочинил целую поэму о вечной дружбе  вина с сыром. В этот вечер я узнала о Париже много нового: традиции, которые я так  опрометчиво  подарила  только Москве в первые дни своего приезда во Францию, здесь  тоже были вековыми и незыблемыми.
 
   Урок второй: мне следует  учиться терпению и  не  торопиться с выводами!

   Мы  шутили, ели, пили, радовались друг другу. И в какой-то момент я отчетливо почувствовала, насколько реальное общение лучше и глубже виртуального, которым сегодня «болеет» Москва. Кстати, Катрин, не пользовалась интернетом. Она общалась  «вживую». И очень интересно комментировала свой выбор: «Лизонька, общаться в интернете – то же самое, что петь под фонограмму».

   Но мне все еще очень хотелось заглянуть ВК.
 
   Планшет, который Филиппу заменял информационный справочник, записную книжку и ежедневник, он  забрал с собой в поездку.  Телефон у меня сломался, как только  я вышла из аэропорта Шарль де Голь.  Брат   многозначительно произнес:

    - Перст  судьбы!

И новый мобильник  купить категорически отказался.

    - Лиза, не спорь с небом, - лаконично ответил он на просьбу  подарить   сотовый. -  Все родные знают наш парижский номер. Остальные – обойдутся.

 Да и что, собственно, я собиралась найти ВК? Очередной игнор?  Превратившись в «невидимку», я хотела внимания?
 
    О, женщины! Клубок противоречий!
 
    Кстати, Катрин начала догадываться о моих сердечных проблемах.  Светская жизнь формирует наблюдательность. Она решила «взорвать»  ситуацию и с царственной улыбкой прямо в присутствии подвыпивших гостей торжественно сообщила,  что Филипп возвращается из Мюнхена с «женихом».
 
   Нужно было видеть лицо Анри! Он устал от  изощренных  пинков  мадам.
 
    Гости восприняли эту новость  громкими овациями, будто последняя сцена помолвки в спектакле «Лиза и ее мужчины»  уже состоялась!  До некоторой степени мне было приятно ощущать  добросердечие  и  внимание людей, которые видели меня в первый раз, а вели себя так, будто мы дружили всю жизнь.
 
    Но с другой стороны, я ждала от  Неба совсем  иного.  Мне нужен был  только  Небесный пилигрим.  И эта паранойя  не лечилась ни временем, ни переменой мест.
 
    Я уже писала о том, что  в те дни  не знала о  возможности  корректировать   просьбы к Небу. Это сейчас мне доподлинно известно, что рог ненужного изобилия можно прикрыть всего лишь одной искренней фразой:

   - Спасибо. Мне нужно...
 
А потом  очень четко сформулировать, что именно нужно.
 
    Но в этом и крылся  подвох. Все мы часто просим о  приблизительном. Вот приблизительное и получаем. Так что нечего удивляться.

    Женщина и философия как-то не рифмуются. А конфликт  с Вселенной  не лечит одиночества. Поэтому лучше просто продолжить повествование, вместо того, чтобы анализировать собственные  неудачи.


 
***************



   Сегодня все, кроме меня, были заняты. Катрин посещала   врача, Анри -  клиента, Вирджиния возилась на кухне, а кот днем  спал, как всякое ночное животное. Чтобы не бродить по «замку» привидением, я решила самостоятельно отправиться на прогулку. Заблудиться я не боялась. Сотовый телефон или навигатор мне заменяло владение французским.  Как у нас говорят? Язык до Киева доведет?  Мои запросы были скромнее.

   В шестнадцатом округе, где жил Филипп,  поселилась вполне респектабельная  публика.  Я бы  уточнила: на мой взгляд,  чуть-чуть помпезная. Днем здесь было особенно тихо,  спокойно и безопасно.  Чаще других на улицах встречались няни с детьми и пожилые дамы, выгуливающие собачек мелких пород.  Я наблюдала  за их манерами, привычками, за тем, как они общались  друг с другом.   И совершенно    неожиданно для себя,  все  чаще стала вспоминать  свою бабушку. Похоже,  дух этого  квартала соответствовал ей больше, чем мне.
 
   Время  было за полдень. Как говаривал любимый персонаж малышей  Винни-Пух:  «Не пора ли чем-нибудь подкрепиться?».
 
   Я заглянула в  небольшое кафе.  За  одним столиком сидели две француженки в преклонных летах, за другим -  два молодых  человека, а за третьим -  женщина средних лет, наверное, няня с девочкой.  Очень почтенная публика.
 
   Ко мне тут же подошла миловидная  дама с безукоризненной прической. Она спросила, нравится ли мне  ее кафе? Я поблагодарила и заказала  кофе со сливками и булочку с шоколадным кремом. Ждала не более трех минут. В маленькой изящной корзинке, где одиноко лежала моя булочка, чьи-то умелые руки  сформировали гофрированные салфетки в форме цветка.  Как мило!

   Запах кофейных зерен и сдобной выпечки создавал  теплую и домашнюю атмосферу. Столы были украшены маленькими букетиками из цветов, похожих на наши  маргаритки, только с сиреневыми лепестками и ярко-желтой серединкой.  Общий фон кафе был светло бежевым, спокойным и уютным.
 
   Я заметила, что к другим посетителям подходила  девушка, а не сама мадам.  Почему для меня сделали исключение? Дома Катрин мне пояснила:  с завсегдатаями, как правило,  общался  обслуживающий персонал, а к человеку, который зашел впервые,   подходила лично хозяйка, чтобы познакомиться и пригласить прийти в следующий раз.
 
   Приятно!

   Я неспешно пила чудный кофе, отщипывая маленькие кусочки булочки, пока не дошла до шоколадной начинки.

   - Запомни, - учила меня в  юности бабушка, - девушки не едят. Они вкушают, пробуют и наслаждаются не количеством, а изысканным вкусом блюд.
 
   - Стараюсь, бабушка. –  Улыбнулась я ей  из «сего дня».

 Очень аккуратно, чтобы  не смутить гостей кафе, я   стала  поглядывать на двух пожилых дам, которые оживленно беседовали друг с другом. Седые волосы, с легким голубым отливом, были тщательно уложены в прически, на руках  поблескивали кольца и хорошие  часы. Одежду они  выбрали  в темных тонах, но сшитую  безукоризненно. Туфли на плоской танкетке явно имели большую полноту и отсюда комфортность. В сущности,   на них не было одето ничего сверхъестественного, но они выглядели ухоженными и, главное, очень счастливыми.

    - Даже, если ты захочешь просто спуститься этажом ниже, чтобы купить  очередной номер журнала, внимательно посмотри на себя в зеркало перед выходом.  Твоя прическа и наряд  должны быть безупречны.
 
   Милая бабушка…  Тогда мне было весело слушать эти наставления, которые категорически не вписывались в  реальность.  Я понимала, что следовать им не обязательно, хотя бы потому, что в шестнадцать лет даже не уложенные в прическу волосы придают девушке  прелесть  легкомысленной юности.
 
   Но сегодня,  сидя в кафе и  наблюдая  за настоящими  парижанками,  я  отчетливо понимала то, что хотела до меня донести   бабушка.  Пожилые француженки -  это особый шарм Парижа. Идеально причесанные, с розовыми щечками,  в тщательно подобранных украшениях, они  всем своим видом сообщали о том, что старости – нет. Есть, конечно, возраст осени. Но он – прекрасен. Где-то я читала, что о стране можно судить по тому, как в ней живут пожилые люди. Франция – достойная страна.
 
    И тут я вспомнила  наших  бабушек  в цветастых байковых халатах, тапочках  со стоптанными задниками  и  «пучочках» размером с грецкий орех вместо прически. Процесс старения в России  ускорялся  варварским  отношением  женщины  к себе.  Она  объявлялась  старухой  уже после пятидесяти.  С этого момента  начинала болеть, ходить по врачам, смотреть сериалы и копить на похороны.  Свет в глазах затухал, характер портился вместе с телом. Интересы сужались до ширины лавочек у подъездов.  Катастрофа! Что-то нужно с этим делать. Но как?

    Няня  с девочкой, закончив еду, мило улыбнулись мадам и, расплатившись, вышли на улицу.  Парижанки  много улыбаются.

   - Разрешай себе маленькие удовольствия, -  бабушка  разговаривала со мной из прошлого,  - это делает лицо женщины ласковым, милым и приветливым. Счастливая женщина всегда сияет благополучием и улыбкой.

    Я пила кофе,  наблюдая за  женщинами  из  другого мира, и видела, как  они о чем-то весело  разговаривали, легко и часто  смеялись.  У них даже возле губ  виднелись   явные мимические морщинки  - маленькие  бороздки  в память о веселом нраве.
 
   Почему у меня дома, в Москве, так  мало радостных  женских лиц?  Наши женщины  чаще  всего озабочены, напряжены, порой, скучны, а в самом грустном  варианте  - агрессивны…

    - Ад – это такое ужасное  место, где женщине  больше некому служить, некого любить, некому дарить свое сердце,  – говорила бабушка.  -  Никогда не соглашайся на это при жизни. Что уж там, за завесой, не известно. Но пока ты здесь  -  люби. Любовь  и женщина  - лучшие подруги.  И не слушай мужчин. Пусть они занимаются вопросами  долга,  карьеры, политики, бизнеса  и всякой подобной ерундой.  Уважай их,  будь терпелива к их занудству  и  упрямству. Но никогда не подражай им в этом. В какое бы время ты ни жила  будь добра  сиять женственностью! Мужчины любят ухоженных, нежных, мягких и любящих женщин.  Поэтому не теряй любви. Только к ней приложится все остальное.
 
    Ну, да, она  была совершенно права. Любящая, а, тем более, любимая женщина всегда сияет.
 
    Получается, что в нашей стране мужчины выбросили любовь за борт?  И все дружно начали заниматься бизнесом, политикой, карьерой, сексом…   Зачем только этим?  Столько обездоленных  людей…   Я была уверена: любовь мужчинам нужна не менее, чем нам, женщинам.
 
    - Бабушка, бабушка,  –  сказала бы я ей сейчас, -   в твоих словах  есть явные  противоречия.  Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что мы живем в мужском мире?  Религиозные институты    тоже были созданы мужчинами. Ты подумай, какая главная тема слышна во всех традиционных религиях мира? Тема Любви. Они, мужчины, сделали ее главной и самой востребованной. Значит, потребность в любви – это изначально  мужская потребность. Любовь их умиротворяет, успокаивает, они погружаются в нее, как в единственно возможное спасение от саморазрушения.
 
    Кто же отменил  Любовь в России сразу в нескольких поколениях?  Кто умышленно лишил людей самой сильной и действенной энергии жизни? Кто заменил Ее Величество на цинизм и пошлость?  Целомудрие - на разврат?   Чистоту  -  на похотливое «всегда готов»? Кто сбил  программу мироздания?

    До меня начал доходить  темный   смысл слов: «Женщина – друг,  товарищ и брат».  К какому страшному финалу могла привести такая философия?  Перевернутое революциями   мышление, которое уравнивало неравных от  рождения, грозило не только демографическим кризисом, но и нравственным спадом, напоминающим обвалы в горах…  Что, собственно,  и произошло в итоге почти повсеместно…

    А позже, к концу двадцатого века, стало еще хуже, когда хлынувшие в  Россию  со всех сторон «гуру» объявили, что пол - рудимент. Есть «оно» - душа.
 
    Согласна. Души, безусловно, есть, это даже не обсуждается.  Но  они  для чего-то пришли на Землю за опытом в мужском облике и в женском. Если бы Бог хотел прислать «оно», то и  прислал бы.  Очевидно же.
 
    Сидя в парижском кафе  за небольшим столиком, накрытым бежевой скатертью,  я лечилась от  коммунистического  и всякого другого «ического»    умопомрачения  и  благодарила бабушку за уроки женской мудрости.
 
    Париж редактировал  или заново выстраивал  для меня модели взаимодействия  с противоположным полом. И чем больше я начинала ценить  женскую и мужскую природу  в их первоначальном, установленном Богом неравенстве, тем  спокойнее и счастливее становилась.
 
    «Оно» было категорически не для меня.

    - Бабушка, как мне быть сегодня?
 
Вопрос повис где-то в пространстве. И тут, совершенно неожиданно я вспомнила, словно «услышала», наш с ней давнишний  разговор по душам:

    -  Не бегай за мужчинами. Не дамское это дело.  Женщины - охотницы  портят не только свою жизнь, но и направляют развитие цивилизации по ложному пути. Таких  воительниц  обязательно бросают рано или поздно. Кому понравится жить подкаблучником?  И запомни: эмоционально недоступные мужчины не для тебя. Гони их из своей жизни уличным веником! Ловеласов  и Альфонсов – тоже гони!  Ты обязана быть счастливой. Иначе мне будет очень неспокойно на том Свете.

     Я сидела над опустевшей кофейной чашечкой, пораженная воспоминаниями. Вот тебе и погуляла по Пасси…

   - Мадам хочет еще что-нибудь заказать?

   - Нет, благодарю. Все было замечательно.

   - Надеюсь,  вы посетите наше кафе еще раз?

   - С большим удовольствием.

Оставив  20  евро, я вышла на улицу.

(Продолжение следует)