Околонаучные приключения

   Почти вся вузовская наука в те годы работала на военных. Вот и мы сначала работали на военно-морской флот – защищали корабельные радиолокационные станции от взаимных помех или иными словами – решали проблему ЭМС (электромагнитной совместимости). Несколько слов об этой проблеме.
  Дело в том, что когда несколько радиоэлектронных средств (а радиоэлектронное средство – это мощный передатчик и чувствительный к сигналу своего передатчика приемник) работают рядом – а на корабле их десятки - это радиолокационные, радионавигационные, связные и прочие станции -  то часть энергии каждого из передатчиков непременно попадает в «чужие» приемники и возникают так называемые взаимные помехи, которые сильно затрудняют работу радиосредств. Наша цель была свести вредное действие этих помех к минимуму.
   Кафедра давно занималась этой проблемой, но военные – наши заказчики – ее недооценивали, скудно платили, работа шла вяло. Но в 68 году нам повезло: грянула арабо-израильская «шестидневная война». Наши сразу же вывели Черноморский флот в Средиземное море и придвинули его к северным берегам Африки на помощь арабам. Естественно, для ведения боевых действий все радиосредства кораблей были переключены на частоты военного времени (дело в том, что в мирное время радиосредства у военных работают на радиочастотах мирного времени, для этих частот проблема ЭМС была в основном, в том числе и нами, решена – радиосредства практически не мешали друг другу; радиочастоты военного времени были страшно засекречены и мы о проблеме ЭМС для этих частот ничего не знали - может быть этим делом кто-нибудь и занимался – не ведаю). Короче говоря, как только на наших кораблях перешли на частоты военного времени, оказалось, что все радиосредства настолько поражены взаимными помехами, что флот не боеспособен. Разразился большой скандал. Вот тут-то военные и схватились за голову – поняли, что проблему ЭМС надо решать принципиально, в широком диапазоне частот, серьезно и основательно, и на нас как из рога изобилия посыпались средства, заграничное оборудование, были выделены корабли ЧФ для испытаний наших устройств, мы стали получать премии и т.д. и т.п. На кафедру набрали еще народа и работа закипела.

   Нашим заказчиком от моряков был НИИ, расположенный в Александровском дворце в Пушкине. Внутри дворец представлял собой странное зрелище: в огромных высоченных парадных залах среди стен с лепными украшениями и огромными зеркальными окнами на драгоценном наборном паркете стояли замызганные лабораторные столы с приборами, какие-то неряшливые стеллажи, тянулись трубопроводы, пыльные гирлянды проводов и кабелей. Мы там часто бывали в командировках, причем командировки были длительные, и тогда мы жили в гостинице, оборудованной в дальнем крыле Екатерининского дворца – летней резиденции русских царей. Я не забуду одну такую командировку - она была в мае, окно моей комнаты выходило на знаменитый дворцовый парк, под окном цвела сирень, пели соловьи. А по вечерам я до темноты гулял по этому одному из лучших парков Европы. И вообще, Пушкин – моя родина, я считаю себя ленинградцем (или по-нынешнему - петербуржцем), мой любимый климат – ленинградский – осень, тепло и моросит мелкий дождичек. Каждую свободную минуту в командировках я проводил либо в театрах и музеях Ленинграда, либо в его знаменитых пригородах.
   Как я уже говорил, испытания наших устройств проходили на боевых кораблях черноморского флота, и мы каждое лето по два – три месяца жили в командировке в Севастополе. Замечательные были командировки: Севастополь сам по себе красив – он построен из местного розоватого камня и весь какой-то праздничный. В свободное время мы много купались, загорали, ездили на экскурсии в Феодосию, купаться на Херсонес, пару раз наблюдали парад на День военно-морского флота. А какие там были кафе с дарами моря, какое вино!
 
   Периодически во время морских учений ходили в море на боевых кораблях испытывать наши устройства, остальное время испытания вели на кораблях, пришвартованных к причалу. В море нам не нравилось: во время учений на кораблях много начальства, оно занимает все каюты и приходится спать в кубриках на подвесных койках морячков, находящихся на вахте. А во время тревог мичман будит, и пока ему не скажешь «я член профсоюза» (то есть я – гражданский, в армии нет профсоюзов), он не отстает. Не понравилось, что на третий день плаванья кончается свежий хлеб и приходится есть сухари, кончается пресная вода для умывания и приходится пользоваться забортной, не понравились общие гальюны во время качки. Зато понравилась мягкая прохлада во время жары – кондиционеры гонят свежие струи воздуха по всему кораблю.
   Мы обычно проводили испытания на большом противолодочном корабле (БПК) «Адмирал Головко». И вот однажды вечером, накануне похода, мы пошли в ресторан, и оказалось, что за соседним столиком командир «Адмирала» угощает командира подводной лодки (мы всех командиров уже знали в лицо). Мы невольно слышали их разговор и поняли, что завтра «Адмирал» должен обнаружить эту лодку в море и условно потопить, а командиры обговаривают точное время и место, где лодка будет находиться. На следующий день сколько мы ни рыскали, лодку так и не нашли. Кроме того, производились стрельбы боевыми ракетами по мишени, находящейся в открытом море, и одна из ракет вдруг повернула в сторону Феодосии. Хорошо, что у нее сработал самоликвидатор.

   Вообще, боеготовность Черноморского флота довольно быстро стала вызывать у меня сомнения. Круглое лето на всех кораблях полно гражданских – заводчане ремонтируют и настраивают технику, в основном сложную и новую – турбины, радиоаппаратуру, оптику, то есть ту, от которой в первую очередь зависит боеготовность корабля. По моим прикидкам, на флоте, по крайней мере – на Черноморском, постоянно не работало или плохо работало процентов 40 – 60% сложной боевой техники. И то же я наблюдал в сухопутных войсках, когда служил в армии.

   В память врезался красочный эпизод. Швартовался противолодочный корабль. Швартовка большого военного корабля – это ритуал, но еще и спектакль, все соседние причалы полны зевак.
   Военные корабли швартуются кормой к причалу. Командует швартовкой командир, так как швартовка – очень сложный маневр, необходимо учитывать ветер, волнение, надо не навалиться на соседние корабли, не развалить причал. Все команды отдаются по «громкой связи», а она такова, что слышно на пол-Севастополя.
Швартовка начинается так. Корабль проходит дальше своего места швартовки, затем в точно рассчитанный момент останавливается и по дуге кормой вперед на полном заднем ходу мчится к месту швартовки – это высший шик. На определенном расстоянии от причала выбрасываются носовые якоря так, чтобы в момент, когда корабль почти коснется кормой причала, якорные цепи полностью натянулись и не дали кораблю врезаться кормой в причал. Опять-таки в точно рассчитанный момент отдается команда «полный вперед» и корабль, гася инерцию, застывает кормой в метре от причала. В этот момент заранее выстроенная в две колонны на корме швартовая команда – человек двадцать матросиков, держа на руках толстенные швартовые канаты, должна перепрыгнуть на причал и накинуть их на вкопанные на берегу кнехты, чтобы корабль не пошел вперед. И корабль застывает как вкопанный. Все облегченно выдыхают, на берегу раздаются аплодисменты, слава командира приумножается.
   В этот раз передний морячок швартовой команды, прыгая на причал, споткнулся и упал, остальные матросики споткнулись об него, образовалась куча-мала, швартовы, естественно, не были закреплены и корабль, набирая ход, пошел вперед. Позор!!!!! Тогда командир деревянным голосом возвестил на пол-Севастополя:
- Вахтенный офицер! Убрать этих пи…дюков кривожопых!
Весь берег так и грохнул.

   Расскажу, как мы однажды не стали лауреатами государственной премии.
Мы делали систему защиты корабельных радиолокационных станций от взаимных помех, я был ответственным исполнителем. Сделали, получили несколько авторских свидетельств на изобретения, изготовили лабораторные макеты, испытали их в лаборатории, на кораблях во время учений, система была рекомендована к применению в ВМФ, получили акт о внедрении и передали материалы в КБ, которое должно было делать документацию для серийного производства. Тем временем работа с моряками продолжалась. И вот во время очередной командировки к заказчику начальница отдела Аэлита Георгиевна вдруг говорит: «Валентин Георгиевич, мне кажется, что наша работа тянет на госпремию. Вы прикиньте списочек. В него должно входить не больше 12 (или 15 – не помню уже) человек». Разумеется, я был приятно удивлен, хотя и прекрасно понимал, что до премии ох как далеко – устройство должно быть изготовлено серийно, испытано в условиях, приближенных к боевым и т.д. и т.п.
   Приехав домой, мы стали прикидывать. Начали список с конца – включили исполнителей, которые внесли наибольший вклад, в том числе и меня, включили Славу Хромых как научного руководителя, проректора по науке университета, Аэлиту Георгиевну, главного инженера НИИ заказчика, и еще оставались свободные места. Я отправил список Аэлите Георгиевне, а когда приехал в командировку в следующий раз, то узнал, что по мере того как список переходил к все более высокому начальству, оно вносило в начало списка все новых людей, а когда лимит превышался, нижних вычеркивало. Короче говоря, все исполнители были вычеркнуты из списка, зато включены какие-то заместители министров, еще какое-то начальство. В утешение нам потом выяснилось, что премию за нашу работу не присудили. Как мы узнали из достоверных источников, премии присуждались либо за совсем уж выдающиеся работы, за которые премию просто нельзя не присудить, либо, если работы равноценные, то присуждались тому из соискателей, у кого были более мощнее знакомства, связи, более «мохнатая рука». У наших заказчиков, наверно, связи были так себе.

   Проработав с морячками лет 12 – 15, мы резко сменили тематику работы и заказчика и стали заниматься военной сухопутной подвижной (мобильной) связью, я уже говорил об этом. Я опять был ответственным исполнителем.
   И тут с нами случился некий прокол. Дело в том, что наш хитрый новый московский заказчик поручил выполнение совершенно одинаковых НИР нам и Воронежскому НИИ связи (ВНИИС), причем позаботился, чтобы оба исполнителя не знали, что у них есть «конкурент» - старый прием еще бериевских времен - реально систему должен был делать НИИ связи, мы же были нужны для того, чтобы контролировать ВНИИС - заказчик хотел быть уверенным, что система будет спроектирована на самом высоком уровне. Впоследствии выяснилось, что мы доставили ВНИИСу много неприятностей, когда находили более удачные решения и заказчик мог их «подсказать» ВНИИСу, а тому приходилось что-то переделывать. И мы и ВНИИС узнали, что мы «конкурируем», только спустя несколько лет, и ВНИИС озлобился на нас, особенно на меня, так как я был ответственным исполнителем НИР. Потом это мне аукнулось, но об этом позже.
   
   Куратором от заказчика был майор Кассин, парень моих лет или чуть старше. Мы часто ездили друг к другу в командировки и подружились.
И вот он однажды в конце лета приезжает, а перед этим он был у нас месяца три назад. Я его встречаю на вокзале, чтобы проводить в гостиницу, а он мне говорит:
- Давай сначала заедем на базар, я куплю себе еды.
Я немного удивился, потому что у нас в столовой прилично кормили, но виду не подал. Заехали на базар, там Кассин накупил полный портфель овощей: морковки, помидоров, огурцов, лука, капусты. Потом пришли в гостиницу, он оставил в номере какие-то вещи, помыл овощи, отложил часть в портфель, который взял с собой, и мы поехали в универ. В универе я взял из секретной библиотеки наш отчет, мы с ним заперлись в комнате и проработали часа три – до обеда. Я говорю:
- Пойдем в столовую.
Он отвечает:
- Нет, я здесь поем.
И начинает есть. Он съел огромное количество сырых овощей без хлеба. Он жевал и хрумкал минут тридцать. А я вынужден был сидеть с ним и наблюдать все это, потому что у нас секретная литература и я должен ее охранять.
Когда он кончил обедать, я его спросил, что это у него такое меню необычное. А он мне отвечает, что стал сыроедом и начал заниматься йогой. Он мне объяснил, что такое сыроедение, причем его глаза загорелись фанатическим огнем, а речь носила явно пропагандистский характер. Оказалось, что сыроедение – это что-то вроде религии пополам с философией, он мне даже показал журнал сыроедов. Особенно здорово, говорил он, если сыроедение соединяется с йогой, тогда человек становится совершенным как в духовном, так и в телесном плане.
Я спросил, как же строится его день? Он ответил, что просыпается он в 6 часов и делает йоговское упражнение, выводящие из сна. Затем делает упражнения, вводящие в бег, бегает какое-то время, потом делает упражнения, выводящие из бега и вводящие в водные процедуры. Потом принимает холодный душ, делает упражнения, выводящие из водных процедур и вводящее в завтрак, завтракает своей сырой едой и т.д. и т.п. Он прекрасно себя чувствует, всегда бодр, чрезвычайно работоспособен.
   Через некоторое время я приехал в командировку к Кассину. Когда я его увидел (он куда то торопился и мы только поздоровались), я испугался: Кассин был желтый, я подумал, что у него желтуха. У кого-то из сотрудников я спросил, что с Кассиным, и сотрудник мне с усмешкой ответил, что Кассин морковки объелся (в морковке – каротин, при передозировке он окрашивает человека в желтый цвет).
Через какое-то время Кассин очень тяжело заболел то не встречающейся у нас тропической болезнью, которую подхватил от заморских фруктов. 
   Когда же он приехал к нам в следующий раз, то это уже был нормальный, не желтый, человек, мы с ним обедали в столовой, он не мог видеть никаких сырых овощей и не делал ни вводящих, ни выводящих упражнений.
Вот так-то, не увлекайтесь чем-то слишком сильно и, я бы сказал, страстно.

Вообще надо сказать, что от занятий наукой я, да и мои товарищи, получали большое удовольствие, как теперь говорят – ловили кайф, прежде всего потому, что тематику работ мы могли выбирать сами в соответствии со своими интересами, пристрастиями, разумеется, в известных пределах. Это давало возможность заниматься любимым делом, не быть эдаким поденщиком от науки (кстати, мы, когда были молодыми аспирантами, называли себя прапорщиками от науки). Вот пара примеров.
 
   Слава Хромых был из крестьян, понимал в крестьянском труде, и главной мечтой его жизни было сделать автоматический трактор, такой, чтобы сам пахал, без тракториста, потому что многочасовая работа тракториста на тяжелом тракторе, особенно при пахоте, в вони выхлопных газов, грохоте, тряске, пыли, под жарким солнцем – каторжная. И Слава заключил хоздоговор по этой тематике с автотракторным НИИ в Москве. Я в этой работе не участвовал, занимался своей, но живо интересовался и был в курсе всех проблем.
   Оказалось, что при работе тракторист допускает ошибку не более 5 сантиметров на километр пути, такая точность трудно достижима даже в астрономии. Из-за своей малой точности для управления трактором не подходили никакие известные методы радионавигации. Пробовали под землей вдоль пути трактора прокладывать кабели, чтобы трактор держал курс, ориентируясь по сигналам, идущим по кабелю, но оказалось, что мыши грызут любую изоляцию. Другой не решаемой проблемой оказалось измерение текущей скорости, знать которую необходимо для ввода в компьютер, управляющий навигацией. Дело в том, что если, например, измерять скорость с помощью колеса, катящегося рядом с трактором, то из-за налипания земли оно проскальзывает, и ошибка нарастает, гусеницы и колеса трактора тем более проскальзывают. Другие методы измерения скорости тоже по каким-то причинам не подходили. Были и другие трудности (между прочим, насколько мне известно, такой трактор до сих пор не создан). В конце концов начали заниматься тракторами, радиоуправляемыми оператором на расстоянии по радио, которые, например, разгребают горячий шлак из доменной печи. Пара таких тракторов с радиоуправлением, разработанным на кафедре (разумеется, опытных экземпляров), участвовала в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, хотя их радиоаппаратура управления быстро вышла из строя из-за радиации.

   Другой пример.
   Каждый год я руководил дипломниками, всего у меня их было человек 20 или 30, причем почти все защитились на отлично. В те годы, в отличии от нынешних, каждый диплом представлял собой маленькую, но полноценную научно-исследовательскую работу, руководители дипломников очень ответственно к ней относились и на защите волновались почти так же, как дипломники – плохая работа сильно снижала их авторитет. При этом работа должна была быть не только научно полноценной, но и оригинальной, интересной. И вот с одной моей дипломницей, Ниной Валеевой, мы «изобрели» мобильную связь.
   Дело происходило в начале 80 годов. В то время глобальной мобильной связи в ее современном понимании не существовало, хотя в научной литературе и намечались некоторые ее контуры и в принципе было ясно, как ее строить. В Воронеже была единственная система подвижной связи «Алтай», которая обеспечивала связью в пределах города в основном милицию и скорую помощь, связь с другими городами осуществлялась через АТС по кабелю. Спутниковая связь существовала в зародышевом состоянии – она применялась в основном для военных целей, только пытались наладить телевизионное вещание через спутники.
   Я поставил перед Валеевой задачу - рассчитать основные параметры системы глобальной мобильной системы связи, причем приемопередатчик должен размещаться в корпусе крупных наручных часов – это была моя голубая мечта. Валеева была работяга – она рассчитала все основные параметры: исходя из размеров корпуса часов, определила, какие можно в нем поместить батарейки, отсюда она нашла мощность передатчика мобильника, расстояние, на котором должны находиться ретрансляторы для обеспечения надежной связи и т.д. Затем она определила, сколько должно быть спутников для покрытия основных жилых зон, как часто располагать базовые станции, прикинула основные экономические показатели и т.д. и т.п. Разумеется, стоимость системы оказалась нереальной, но мы ведь и не собирались ее строить, у нас был чисто академический интерес. На защите работа вызвала неподдельный интерес членов комиссии, а Валеевой поставили отлично.
И тут я скромно замечу, что только теперь, в 2012 году, осуществилась «мечта идиота» - в интернете я прочитал, что можно купить Pine от Neptune - смартфон в виде наручных часов.