Из записок о нашей семье. Ляпины, главы 37-43

37.                ДОЧЬ  НАТАЛЬЯ (часть первая)

Третьим ребёнком в семье  сапожника Николая Степановича Ляпина и его жены Ефросиньи Семёновны была девочка Наталья, наша мама. Рассказывать  о ней  и легко,и трудно. Она всегда была рядом, и большая часть "истории" её жизни происходила у нас на глазах. Мне повезло больше всех. После смерти папы мама жила в моей семье более тридцати лет. Она любила вспоминать своего отца Николая Степановича, старшего брата Василия, погибшего на войне, своё детство, юность, первые годы замужества. Её воспоминания были так ярки, так образны, что нередко, бросив все дела, я садилась рядом и записывала, восхищаясь её даром рассказчицы.    Тогда  я  не думала, что  когда-нибудь  захочу  написать  о  своей семье.

   Наталья  родилась  в 1910  году  и прожила долгую  жизнь.   Она  умерла  на  93 –ем  году  жизни в 2003 году в Санкт-Петербурге и  была сознательным   свидетелем  почти всех  семидесяти пяти   лет  советской   власти.  И когда в 90-е годы  однажды я ей сказала, что магазины стали  частными, что люди открывают своё дело, появились очень богатые  люди, она повернула ко мне своё слепое лицо  и горестно сказала:
  ”И зачем  тогда всё  ЭТО  было?”
ЭТО - когда  люди  молодыми  теряли жизнь  - Гражданская война, репрессии, Великая Отечественная война, голод или оставались  жить, скорее выживать и спасать своё государство.  Наталья была представителем  этого поколения.

Девятилетней девочкой она  потеряла  отца.   И с той поры  началась  борьба  маленькой Натальи за выживание.  Она едва не умерла от голода в послереволюционные годы; нищета в семье не дала ей возможности учиться ( украли в школе пальто и ходить зимой стало не в чем ходить;  с  тринадцати лет была отдана в подмастерье, где в течение трёх лет  проходила уроки  жизни "в людях".
     Ей было девятнадцать лет, когда она вышла замуж  за  нашего  отца  Михаила  Яковлевича  Тишина, крестьянского  сына,  который предложил ей свою любовь и  ежедневный труд, необходимый для выживания семьи.

  Много раз мама   рассказывала,   как   просватали   её  за   нашего  отца.   Взявшись   помочь   другу  Саше  Десятову, сыну торговца,   познакомиться  поближе  с очаровательной  Тасей, - так Наталья называла себя,  когда  знакомилась  с молодыми людьми -  Михаил   сам  влюбился  в девушку.    Он  тайно  послал к её  матери  сватов:  старшего  брата   Ивана с  женой  Ксеней  Стахеевной  и  мать  Пелагею  Тимофеевну.   
Бабушка  Натальи Пелагея Лосева  не обрадовалась  отдавать  любимую  внучку   за парня, чьё  богатство было всего лишь лошадь   Корюха,  кривоглазая  верблюжиха  Анюта,   корова  без  имени, да  деревянный  старый дом.    Младшей внучке она  хотела   партию  побогаче,  потому  громко   сказала:  “ К нашему  берехгу   чи  говно, чи  щепка”.  Положение  спасла  старшая  сестра   Натальи  Ксения. Пока  шло сватовство,  та  глядела  в щёлку  двери в сенях и, повернувшись  к  Наталье,   сказала:  “Наталья,  соглашайся.    Парень  симпатичный  и взгляд  у него  свежий”.

Михаил  стал  единственной  любовью  Натальи.   Когда  она умирала  и, как в бреду,  говорила  о доме  в Уральске,  о своей матери  Ефросинье,  о муже  Михаиле, я записала  такую  фразу: “ Дали бы  мне  100  мужчин  и сказали бы - Выбирай!- я бы  выбрала только  Михаила”.   При  всей  сложности   существования семьи того  времени,  отношений  между ними,  можно  сказать, что  брак был  счастливым: “ Талёк”  и “ Милок” -  так наш  отец  называл  маму.
Вспоминаются  ужины  на  терраске дома, когда  Михаил,  вернувшись  с работы  или  из  командировки,  рассказывал  Наталье,  что  случилось, пока  они  были  врозь.  Обязательно  был  эпизод  с  машиной  и  термины  "коленчатый  вал,  заливные  подшипники,  клапана,  пальцы, карбюратор,  карданный  вал"    звучали.     Он  говорил, -  она  слушала,  что-то  делая в это время.  И  радость  общения  была  обоюдной.   А  так как и мы, дети, были все за одним  столом,  то  я  на всю  жизнь  запомнила слова:  коленчатый  вал,   заливные  подшипники, клапана,  пальцы,  кольца,  толкатели,  и карбюратор!

  Наталья  повторила  количество  и состав детей   своей  бабушки  Пелагеи  Лосевой - четыре  дочери  и  один сын:  Лидия  (1930),  Нина   (1933),    Тамара   (1934),  Светлана  (1937)  и сын Борис  (1940). Дети рождались каждые три года, кроме меня, Тамары. Я погодок.
Дети  были  тем  стержнем,  вокруг  которого и ради  которого  приносились  в жертву  здоровье,  отдых и вся жизнь  наших  родителей.    Нелегко   Наталье  было  переживать  материальные  трудности, которые  были  особенно   тяжелыми в   голодные  30–е  годы,  во время  войны  1941-1945годов, в послевоенное  время  1946 - 1951.   Но деятельная  натура  нашей  мамы  проявлялась  особенно  активно  именно  в эти годы.   “Он  за гуж,  а  я  за другой”,  -   говорила она,  подчеркивая, что всё делала вместе  с мужем.


38.                НАЧАЛО
 
На следующее утро после свадьбы шестидесятипятилетняя  свекровь  Пелагея Тимофеевна вручила Наталье ухват и сказала: "Теперь  хозяйка в доме - ты!"  С тех пор  хозяйством Пелагея  не занималась, - всё легло на ещё девичьи плечи  снохи.    Своим знакомым она говорила:
- Михаил взял жену, а она на одну "заварку", - имея ввиду  небольшой рост и хрупкость Натальи. Но  именно Наталья одарила свекровь внуками (у Ивана и Сергея детей не было) и стала  крепким тылом  её сыну - "Миньке".

 Приходилось учиться хозяйничать. Наталья  умела и  любила  подсмотреть,  как делают   другие,  и сделать  это  самой.
В  первый  счастливый  год  замужества она  принимала знакомых  и друзей  Михаила,  которых  было  много. 
”К нам  ездил   рыбный  купец   Иван  Семёнович,- вспоминала Наталья.  Он  привозил  обоз  с рыбой   в Уральск.   А  однажды  приехал  на  лошади  без  рыбы   и попросил  меня   напечь  ему   оладышек.     А  я не умею печь.   Побежала  к матери.  Та дала мне  специальную  сковородку и научила,  как  замесить  тесто.  В доме  была  русская  печка.    Я напекла в ней  оладышек,  да  таких  хороших,  что  Иван  Семёнович  сказал: "Хотел  тебя,  Михаил,  в зятьях  видеть, но  ты  очень  хорошую  девку  взял - не ошибся!"

 Наталья  набиралась житейского опыта. Удивительно  быстро она  научилась   управляться с скотиной.  Лошадь Корюху полюбила особенно и сохранила любовь к лошадям до самой старости. И пока  не ослепла полностью, не пропускала  ни  одной  телевизионной передачи по конному спорту,  при этом восхищалась и говорила, что лошадь - самое умное  животное.
 
    А  об  одноглазой  верблюжихе  Анюте  рассказывала   так:   “Когда  я вошла  в  дом,   в хозяйстве было  два  верблюда: Букет,  хозяином которого был брат Михаила Сергей,  и наша  одноглазая  Анюта, с  бельмом   на одном глазу.    Анюта  болела и  выглядела  плохо, Букета  не  подпускала.  А  Сергей   все  спрашивал,-  есть   ли  приплод.   И вдруг  Анюта  "понесла",  родила  верблюжонка  и стала  весёлой  и красивой   и молока стала давать много. К сожалению,   верблюжонок  пропал.     Мы долго его искали, но  не  нашли.       Анюту  продали  в засушливый  30-й год,  когда  стало её   нечем    кормить”.

   Корова же  была без имени, молока давала мало.  Наталья  узнала  от людей все премудрости ухода за коровой: как и чем кормить, когда поить, когда давать соль лизать, когда быком "покрывать", чтобы стельная стала.  И корова  приняла молодую хозяйку, -   молока давала столько, что  оставалось и на продажу.
Но вот беда - в начале  тридцатых годов началась   засуха. Сено, тонкое и непитательное,  заканчивалось уже осенью.  "Бывало лежим ночью - не спим; корова от голода ревёт, а у нас с отцом души выворачивает. Решили поехать далеко, чтобы   накосить сена. По дороге увидели опаханное поле, а на нём стога. Подъехали и стали брать. Отец  вилами  забрасывает  сено  в  кузов,  а  я его топчу.    Выше  кабины  уже   набросали  и вдруг  увидели  человека  на  лошади.   Отец  крикнул:  - Держись! А сам - в кабину  и рванул  машину.  Я держусь  за  сено, но  на  повороте  вместе  с сеном   свалилась  в канаву. 
Ко  мне на коне  подскакал  киргизин (так называли казахов)   и  стал   помогать мне  подниматься.     К счастью,  я была  в шубе  и сильно не ушиблась.   Подъехал    отец,  вышел  из  кабины  белый, как  снег,   забрал  меня, и мы вернулись домой. После этого отдали  корову в аул на выпас знакомому казаху Мусуму. Но Мусум обманул  молодых,заявив, что  корова "сдохла"

   Срезанные серебряные подвески  с пояса и зипуна Мусума, (он отдал   Пелагее  в 1929 году  коллективизации на хранение),  частично компенсировали  потерю  коровы.  В Торгсине (торговля с иностранцами и  советскими гражданами, имеющие валютные ценности)  Наталье  за серебро дали немного денег, пшена и сахара. На какое-то время  угроза голода  была отодвинута. Сестра Лида  до конца её дней не могла даже слышать  слова "пшённая  каша", - такое отвращение она к ней чувствовала - единственному  продукту питания в младенчестве. 

 
39.    ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ

В засуху и неурожай тридцатого года  Наталья   спасала  семью  тем, что  обстирывала  квартирантов  и вязала на  вязальной  машине  детские   носочки  на продажу.   Торговать на базаре  посадила  свекровь  Пелагею  Тимофеевну, а сама  искала  старые  вязаные  кофты, покупала  их  дешёво,  распускала  и  вязала    маленькие    носочки   с белой  каёмочкой.   Трикотажа  в Уральске  не было, и  носочки  распродавались быстро.
Михаил устроился в валяльную мастерскую валяльщиком, но в городе появилась новая профессия шофёра. Молодой Михаил буквально "загорелся"  желанием  стать  шофёром, и когда ему, как лучшему производственнику, предложили курсы  без отрыва от производства, он с большой готовностью согласился.
       
    Наталья  в доме всё  взяла  на  себя  и   создавала  условия  мужу  для  учёбы.   Систематического  образования  у  Михаила  не  было - в школе он не учился, поэтому  "добирал" знания    своим   огромным  желанием  и упорством.   "Малограмотный,  но  учился  хорошо. Часами  просиживал  на подоловке (чердаке)  и учил", -вспоминала  Наталья.
Михаил  закончил  курсы  успешно,  но найти  работу шофёра  в Уральске  не смог. В Уральске   многие производства остановились, была безработица.
 Только на заработки Натальи  выживать  стало трудно.  По  совету своего друга  Михаил уехал  в город Кирсанов,  но и там  работы  шофёра  не нашёл.   Пришлось  ему снова заняться  валяльным делом. Скоро  он стал заведующим  валяльной мастерской.   Михаил звал  Наталью  к себе, но  Наталья  не хотела  оставлять   маленькую  дочку Лидочку  и поехала  только  тогда,  когда  жена  товарища Михаила  Мария  написала ей:   "Хочешь   мужа  удержать,  приезжай  срочно.  За  ним  дочери  хозяйки  квартиры  так  и "шьют" и т.д..
Пришлось  Наталье   ехать  в Кирсанов.   Взяла  сундук,  стол,  корыто  и кровать.   Корыто  привязала к столу,  а номерок  сделала  только  к  корыту.  "В Кирсанове стали получать  вещи  по  номеркам,  а  стола  нет  и доказать  нечем",- вспоминала Наталья свои прошлые переживания.
   
На квартире,  где  жили   в одной  комнате  с хозяевами,  хозяйские  дочки лежали  на  лежанке  и во все глаза смотрели  на  молодых  Наталью  и Михаила.   Наталья категорически отказалась оставаться  в таких условиях.    Нашли    комнату   в хорошем  доме, но когда пришли смотреть, то в одной из комнат дома  за  решёткой увидели девушку  с  распущенными длинными  волосами и горящим взглядом.     Это была  психически больная дочь хозяйки. Мать не сдала её в  больницу и  сама  ухаживала  за ней.     Наталья   и  Михаил от неожиданной встречи с  сумасшедшей испытали смятение и выскочили из  дома.
  Пожили  два  месяца  в   холодном  сарае, где рядом содержался скот.  Мысли о маленькой дочке Лидочке не давали Наталье покоя, она не могла   жить  без  ребёнка   и уговорила  Михаила  вернуться  домой.  Всё  продала:  корыто,  кровать,  чугунки. " А  в сундук  насыпала  пшена  и сверху  положила  перину. Когда  в поезде пришли проверять багаж пассажиров ( каждый район  в тридцатые годы  защищался от вывоза продовольствия), открыли  сундук, увидели  перину  и  разрешили везти  дальше.   А  в  Уральске   был   голод.   Пшено ели сами и  немного    продали.
 -   Вот этот никелированный  самоварчик  был  куплен  на эти  деньги", - вспоминала мама, указывая на самовар, с которым не расставалась всю жизнь.

Безработица  и  голод  заставили  Михаила  уехать   в деревню, где требовался водитель машины.    Однако  и здесь  в неурожайный  год  заработка   не  было. Да  и жить  пришлось  в  сарае,  где  ставил  машину   на ночь.   Писал, что  обносился,  спрашивал жену,  что  делать, и  Наталья  велела  возвращаться  домой.


40.              КОРОВА 

   Только  с 1934  года  жизнь   стала  налаживаться.    Михаил   устроился     шофёром на предприятие "Рыбсбыт"  и стал  из  Гурьева  привозить  продукты.   Именно  в это  время  Лида  бегала около  мамы  и просила  рыбий жир   “Мня….,мня!” Семья росла. В 1933 году родилась дочь Нина, а следом за ней  в 1934 году Тамара(я).    Наталья  перестала  работать на  вязальной  машинке  и полностью    занялась  детьми и домашним  хозяйством.  В 1937 году родилась Светлана, а в 1940 -   долгожданный сын Борис. Купить корову  стало насущной необходимостью, но купили её не  сразу.    К Пелагее  Тимофеевне, матери Михаила,  ездил знакомый, которого звали уменьшительно  Воденька (наверное, Владимир).   Он  уговорил  Михаила   поехать   посмотреть   хорошую   корову  в Садах,  на  другом  берегу  реки Деркул.
   
Друг  Михаила  инженер  Воронцов  дал   машину - Пикап,  без  света  и без  руля.    “ Отец  починил  машину,  и мы  поехали, - и Воденька  с нами, -вспоминала  мама.   Приехали  в посёлок  днём.  Хозяева  корову  расхваливают  и предлагают  подоить,  уж  больно  много  она  даёт  молока", - вспоминала  мама.
    "Я  вошла в хлев.    А  там  не  корова,  а словно огромный   бык: с большой головой, крупнокостная и ноги кривые.   Очень  не понравилась она мне,  и  я доить её  отказались.
Возвращались  уже  когда стемнело.  Машина без света, дорогу не видать и  стало   сильно трясти на колее.   В  какой-то  момент  я не  выдержала  и схватила  отца  за  руку.   Он  руль  не  удержал, и машина  перевернулась.  Я  получила    удар  в  висок, но  быстро    пришла  в себя. Машину  с трудом  подняли.  Спасибо  Воденьке,  помог нам.    
  Приехали  домой  ночью.   А  утром  подняться  не  можем -  всё  болит.  Пришёл  Воронцов,  а мы  пластом  лежим.  Рассказали  ему,  что  случилось  и насмеялись  вдоволь.   Надолго  мы запомнили Воденьку и ту корову - “бык”.

Позднее купили  корову  по душе,  по  имени  Милка.  Но по неопытности  обкормили  жмыхом, она и ожирела.     Ветеринар  дал  заключение – резать. 
Как  вёл   папа   Милку  со двора  на убой,  я хорошо  помню.   Была  зима.   Мы все  сгрудились  у окна   около  мамы  и смотрели  на  нашу  любимицу.    Мама  рыдала, а с  ней  и все мы.      
Последняя   корова -  кормилица,  Красуля,  была  действительно  красивой; тёмно-красного  окраса  с белой звездой на голове.   Какое  удовольствие  было  для  нас  ребятишек  встречать  её  у деревянного  моста  через реку  Чаган,  а  потом  хворостинкой  гнать  домой!   Но  бывало,  приходилось  и искать  её.    Обкричишься: - Красуля,   Красуля! -   пока  не  услышишь  её  знакомое  мычание.

   Был   случай,  когда   корову  увели чужие люди   и  удерживали  у себя  более  трёх дней.    Случилось  это  во  время   войны,    Сестра  Нина  вспоминала,  как  мы  бегали  по  берегу реки  Чаган  и кричали: -   Красуля!  Красуля!-  в надежде,  что  она  услышит  нас и будет   мычать.   На   берегу  стояли   маленькие  ветхие  домишки,   и  наша  интуиция   подсказывала,  что  корову  прячут  где-то   там.  На  всю  жизнь   Нина  запомнила     своё    прерывистое  дыхание ребёнка,   когда   силы  уже   были  на  исходе,  но  надо  было  ещё бегать,  кричать  и ждать  чуда,  что  корова  отзовётся.  А  дома  мама  с  маленьким  братом  и  годовалой  сестрёнкой Милочкой  переживала  эту  трагедию.    На  третий  день   нашёлся  человек,  который  указал  нам   дом,  где  прятали  Красулю.  Днём  её  держали   в  сарае,  а ночью  выгоняли  на  выпас.    Как все мы были счастливы   когда,  наконец, Красулю  пригнали  домой!.

Из  самого  раннего  детства  я  запомнила  одну ночь.  Никто  в доме  не  спал,  ждали,  когда  родители  принесут  новорождённого  телёнка  в дом.   И вот он посреди кухни; стоять    не  может, но пытается подняться и каждый раз падает на ноги, при этом беспрерывно писает.  Мы  кружочком на  корточках сидим около   телёнка  и   уже  слипшимися,   полусонными глазами  продолжаем  смотреть  на чудесного  новорождённого.
 
  В 2012 году  с дочкой  Ольгой  я навещала  брата  Бориса  в  Смоленске.   Брат,  прочитав  строчки  о  Красуле,  сказал  мне:  " Как же ты, сестра,  не  вспомнила  историю  с пальто,  которое  сшила  на  деньги,  вырученные  от  продажи  Красули?"
И он  напомнил  мне,  как родители  решили  в 1954году продать Красулю (были трудности с кормом)  и выслать  мне студентке третьего курса  деньги   на  пальто.
  Была  мода  на  расклешённые  пальто  без  воротника   со  стоечкой,  простроченной  в  несколько  рядов.   Я купила  замечательный,  по  моим  понятиям,  тёмнокрасный  драп  и заказала такое  модное  пальто  в  ателье  на  Суворовском  проспекте. Пальто  сшили  хорошо,  оно очень шло мне, но,  когда  я приехала домой   на  зимние  каникулы,  мои  бедные  родители  и брат  были  так  обескуражены видом моего пальто,  что  не  находили  слов  для  своего  неудовольствия.  Ведь   пальто не  было  зимним и к тому же  оно - без  воротника!
А я долго носила его, и до конца оно оставалось  оригинальным  и  элегантным. 
Прости  меня,  Красуля!   Простите  меня  мама,  папа и брат!
 

41.    ГОДЫ  ИСПЫТАНИЙ

     Война и послевоенные годы для Натальи были временем, о котором она не любила вспоминать.   Это были  годы   отчаяния, а порою и безысходности.    Особенно  тяжело  было  провожать  Михаила  на  фронт.   Три раза он  получал    повестку  на фронт,  и три раза    Наталья  собирала  его,  обливаясь  слезами,  готовя   сухари  и тёплые  вещи.  На  станции,  где  формировался    состав  с  призывниками,   Наталья в полуобморочном  состоянии с полуторагодовалым сынишкой на руках и четырьмя  дочками,  старшей  из  которых  едва  исполнилось  одиннадцать лет,  горько плакали.   
К счастью, как специалиста  и благодаря стараниям   инженера Бориса Григорьевича Воронцова  Михаила с пути следования каждый раз  возвращали.
Всю войну Михаил работал на военном заводе, обучая молодёжь слесарному и токарному делу и вместе с учениками восстанавливал  двигатели транспортных средств и бронемашин. Домой Михаил приходил редко,  Наталья с шестью ребятишками и престарелой свекровью  терпела  нужду военного времени.. Умирала  полуторогодовалая  дочка Милочка от  менингита, но лечить  её было нечем.  Нечем было и кормить.
Как и её мать в 20-е годы, она  искала  и находила способы кормить и одевать детей.
         
 Когда наступали холода, мы с ней ходили с санками   по дворам госпиталей (в городе их было двадцать ) отрубали куски большие мороженых  картофельных очисток и привозили их домой.  Наталья  их оттаивала, мыла, пропускала  через мясорубку и пекла оладьи  на верхней поверхности плиты. Вспоминается то нетерпение, с которым ожидалась очередная порция готовых   картофельных оладьев.
В тех же госпитальных дворах  мы отыскивали  пропитанные кровью рубашки и кальсоны раненых, привозили их домой. Наталья их отмачивала, сушила и шила из них нам ночные рубашки, трусики и  пр. Ведь купить одежду в те годы было негде.

    Хлеб, который доставали в многодневныхдневных очередях,   делили  на    маленькие  кусочки  и съедали до последней крошки.   Запомнился случай, когда, проведя  трое суток в очереди, мы подошли к двери магазина, но в дикой давке нас оттеснили, а через короткое время хлеб закончился. Почерневшие, голодные и измученные, мы возвращались домой с площади Старого базара. Мама выругалась. Это  было  так не характерно для неё, но жизнь, видимо, "достала".
    
Послевоенные годы были  особенно тяжёлыми. Как часто мы слышали от неё слова - "И в зизнь-то эту!", услышанные ею в детстве от  соседки  Дундичихи в голодном   1920 году.    Денег в семье катастрофически не хватало.   Каждый месяц из зарплаты Михаила  вычитали  за облигации  Государственного  Займа.  Домой Михаил приносил сумму, на которую, в лучшем случае,  семья могла просуществовать 7-10 дней. Наталья часто ходила  к  соседке   портнихе  Гале просить  у неё   пять  рублей  взаймы.   Помню,  как мама в  старом ватнике - фуфайке стоит у печки  на Галиной кухне и греется.      
-  Таля, возьми   десять  рублей,- говорит  Галя.   
-  Нет,  тётя  Галя, не возьму,  мне  пятёрку  легче  отдавать, -  отвечала   измученная нуждой Наталья.

  В  эти  годы  семья  едва  не  потеряла   Наталью.    Живя  в неимоверной  нищете,  имея  пятерых  детей,  Наталья  не  могла  позволить  себе  родить  ещё  одного  ребёнка.  И она  решилась  на аборт.
Аборты  в  СССР  были  запрещены  специальным  Постановлением  ЦИК  и  СНК от  27  июня  1936  года.  Их  разрешат  только  в 1955 году.
Курганов  И.А,  в  статье  "Женщина  в семье"  писал:" Аборты  запрещены  и за их  производство  установлены  репрессии.   Женщины  не  могли  делать  аборты  в больницах  с помощью  квалифицированных  врачей,  и они  стали делать  их  тайно,  в антисанитарных  условиях,  при помощи  невежественных  абортисток,   действовавших  самыми   варварскими  методами.   Такие  аборты  неизбежно  калечили  здоровье  женщин  и часто  приводили  к  двойному  убийству.   А когда  умирающая  женщина  попадала  в больницу, то  статистика  не  отражала  этого  бедствия,  так  как  во  врачебных  показаниях  полагалось  в этих  случаях  указывать,  что  смерть  последовала  от перитонита".
Смертей  было  много.   Были  случаи  и в нашем  окружении.   От  подпольного  аборта  умерла  наша  соседка.
Жизнь  в СССР   оставалась  трудной,  и женщины  не  могли  отказаться  от  абортов.  Они  передавали  друг  другу адреса  тех,  кто  занимался  подпольными  абортами и, рискуя  жизнью,  шли  на аборт.
Истекающую кровью  Наталью после подпольного аборта  удалось за взятку (Михаил  достал  большой кусок мяса и отдал врачу) отправить  в больницу  к известному в городе гинекологу  Гуревичу, который и вырвал её из рук смерти.

Когда закончилась война, по всему Уральску прорыли  арыки, пустили  воду из Урала.  Это было спасеньем для  уральцев, так как  при отсутствии продуктов в магазинах, огород во дворе  стал большим  подспорьем для семьи. Вечерами, казалось, что  весь  город  занят  поливкой своих  дворов.  Стук вёдер  раздавался до ночи. Люди заводили кур, поросят  коров, но  налоги  душили  натуральные  хозяйства,  да и лишнюю  курицу,  по воспоминаниям о детстве  Президента  Казахстана  Назарбаева,  иметь   было нельзя.  Налог  имел  силу  закона и выполнять его было обязательно.    Требовали  платить     продуктами, и чтобы  рассчитаться  с государством,  Наталья шла  на базар  и докупала необходимое количество  яиц, пшена, масла и др.
 
        Работали в  нашей семье все,  и здесь    талант  организатора  у Натальи    раскрывался  сполна.  С вечера  она распределяла  обязанности, а Михаил записывал  их  на  листочке  и  прикреплял  к бревенчатой  стене   кухни:   Нине – принести  воду, вымыть пол с веником;   Тамаре -  вычистить   у коровы;   Светлане - покормить кур и почистить кутушок  и т.д.
Старшая  сестра Лида умела перешивать  старые  вещи, поэтому  её от  домашних работ, как правило, освобождали. Но и она вспоминала, как приносила на голове большие куски антрацита, которые находила в степи за  рекой Чаган, где пасла корову.   К сожалению, порою занимались и неправедным трудом, но тогда  это не считали большим грехом. Не мы  одни!
Вспоминается, как  самые младшие - Тамара, Света и Боря  выходили  на  дорогу   с металлическим  багром  и поджидали  повозку  с  сеном.  Бывало,  засунешь  багор   поглубже в возок  и вытянешь  охапку  сена,  а  следом  бегут  Светлана  и шестилетний  Борис  и собирают  сено  в мешок.  И делаем это  до  тех  пор,  пока  возница  не  догадается  о  нашем  воровстве  и не  отгонит  нас.
Был  случай, когда  хозяин сена  забрался  на верх  воза  и  стегнул  меня  кнутом.  К  счастью,  пальто  моё  было  на  вате,   и спина сильно  не  пострадала.   
Сено  мы  продавали  кучками,  подпушив  его  для  объёма.    А  продав  кучку,    оставшиеся  сенинки   сметали веником и  делали  новую  кучку.
Торговали и водой. Накричавшись за день, - Водички, водички, холодненькой водички!- и натаскавшись до боли в спине тяжёлых ведер, мы нередко приносили домой такую мизерную сумму денег, что мама  запретила нам продавать воду.


42.         ДОБЫТЧИЦА

В эти же послевоенные   годы   папа часто  называл  меня  "добытчицей".    Когда в декабре 1947года  отменили  карточки,  хлеб  объявили  в свободную  торговлю,  но  купить  его  было  трудно -  приходилось стоять  в очереди  по 2-3 дня.
Был  случай, когда,  простояв  долго  в очереди,  Лиде и мне  удалось  достать  буханку  хлеба  в магазине.   Была зима. Счастливые,  мы возвращались домой через садик.  Там и  напал на нас    парень лет двадцати.  Он  выхватил  буханку  из  наших  рук  и побежал.  Мы  бросились  за ним  и кричали: "Отдай!   Отдай!".  А он,  бедняга,  бежал  и кусал  и  кусал  наш  хлеб.  Наконец он бросил буханку.   Мы  подобрали её  и помчались  домой  по  Бузулукской  улице.   На  всю  жизнь  я запомнила  этого     высокого  худого парня  в длинной  шинели, из-под  которой  виднелись  белые  кальсоны  и голые  ноги  в ботинках.
  Но  самое  удивительное, что в 2004 году  по  радио  я  услышала  рассказ  Виктора  Конецкого  с очень  похожим  эпизодом  из жизни   блокадного  Ленинграда, да и  рассказ называется  "Тамара".
А "добытчицей" папа назвал меня вот почему.
В  моём   шестом классе   училась  Женя  Башмачникова.  Её  мама  работала  продавцом  в  Военторге,  где    продавали  хлеб военнослужащим.     Однажды, когда я была у Жени, её мама  велела   мне  приходить  в  магазин  в её смену и стоять  у прилавка  с  зажатыми  в  руке  деньгами. Я так и делала.   Стоять  приходилось долго.   Мама  Жени находила    момент  сунуть  мне  в руку  буханку  хлеба,  забрать  деньги  и продолжать  обслуживать  военных.   Я  пулей  выскакивала  из  магазина  и счастливая  бежала  домой.
 Слово  " добытчица" помню  до сих пор, а   Женину  маму   поминаю вместе со своей мамой и молюсь за них.   Царство  им небесное!