Как я кормил кубинцев

Этой историей, приключившейся в далеком 1978-ом году, я очень горжусь, поскольку, как рассказывали мне впоследствии, приводилась она будущим поколениям студентов, обучавшихся на факультете романо-германской филологии Одесского университета, в качестве яркого примера того, что в лингвистике называется «ложным другом переводчика».

Итак, 78-ой год, начало октября. Одесса. Ваш покорный слуга – студент второго курса испанского отделения вышеупомянутого учебного заведения.
Пришел я утречком, как обычно, на занятия и увидел приближавшегося ко мне по коридору замдекана факультета. Он приближался быстро с протянутой вперед правой рукой и нацеленным мне в лоб указательным пальцем, громко излагая по дороге скороговоркой: «Зараты бушечать бинцев понос ти канате».
- Еще разок, – попросил я, когда он подошел близко.
- Завтра, значит, говорю, ты будешь встречать кубинцев. Подробности в деканате.
И, не сбавляя темпа, прошагал дальше.

В деканате мне сообщили, что каждый год в Одессу прибывают абитуриенты из разных стран. Часть из них остается учиться здесь, часть – транзитом, следует дальше в другие города. Моя задача: встретить небольшую группу кубинцев, которые по каким-то причинам запоздали к началу учебного года. Их подвезут автобусом к общежитию Политехнического института. Необходимо помочь разместить их, в общем, всячески содействовать. И кубинцам хорошо, и мне – языковая практика.

На следующий день в назначенное время я находился у Политеха. Ждал недолго. Когда автобус подъехал, из него вышли семь человек. Пятеро моих и двое сопровождавших, которые, сбагрив кубинцев, тут же уехали.
Представляясь, я поочередно пожал руки трем довольно смуглым парням и двум девушкам, беленькой и черненькой, поразившей меня типично европейскими чертами лица и огромными раскосыми глазами. Затем мы вошли в общежитие, которое представляло собой пчелиный улей в момент сбора меда. Суета, беготня, музыка, крики... Мимо нас пробежал маленького роста мальчишка, что-то прятавший под грязной майкой, и скрылся за углом, за ним вдогонку неслась девчонка в бигудях с криком «отдай сковородку, сволочь. На ней еще осталась яичница!» Русский язык кубинцев был в зачаточном состоянии, и сей факт меня радовал неоднократно в течение этого суматошного дня. Они, улыбаясь, переглядывались.

У входа за столом сидел бородатый мужик, с невозмутимым видом читавший газету «Известия». Я подошел к нему.
- Привел вам наших братьев с острова Свободы. Хорошо бы их как-то пристроить.
Мужик оторвал глаза от газеты, окинул нас мутным взором, вскочил и убежал.
- Сейчас все будет в порядке, - уверенно произнес я. Кубинцы вновь, улыбаясь, переглянулись.
Время шло, мужик не появлялся. Кубинцы стояли, переминаясь с ноги на ногу. Переглядывались, но уже не улыбались.
Наконец, он появился вместе с серьезного вида женщиной, которая произнесла, глядя на моих подопечных:

- Значит, это они.
- Они, они, - ответил я.
- Ну, что ж, это должно было произойти. Только вот рановато вы появились. Мы еще не готовы.
- То есть как?!
- А вот так. Не готовы совсем. Простите, как Вас зовут?
- Борис.
- Очень приятно. Дорогой Борис, - женщина взяла меня под руку и отвела в сторону. – Понимаете, - продолжила она заговорческим тоном, - там, куда следует поселить кубинцев, живут ангольцы. Их вчера должны были увезти, но не увезли и неизвестно, когда увезут. Во второй половине дня переезжают румыны, на их место поселим ангольцев, а уже на место ангольцев пристроим кубинцев. Но даже если все пройдет без накладок, потребуется немало времени.
- А не лучше ли сразу на место румын поселить кубинцев?
- Не лучше.
- Почему? Извините мою неосведомленность в этом сложном вопросе.
- Вот-вот, Борис. Именно так. Я не могу это делать произвольно. Все расписано заранее и, как Вы понимаете, не мной.
- Честно говоря, не понимаю, ну, да ладно. И что же нам делать? Стоять здесь и ждать?
- Зачем же целый день ждать? Они ведь в нашем прекрасном городе впервые. Пусть оставляют свой багаж. Мы его отнесем, куда надо. Погуляйте, покажите им достопримечательности Одессы. А потом возвращайтесь. Чем позже, тем лучше.

Я сообщил моим новым знакомым, что для них готовятся лучшие в общежитии апартаменты и, если они не возражают, мы поедем в центр города на экскурсию. Они не возражали.

Кое-как втиснулись мы в переполненный троллейбус и прибыли в центр, в район железнодорожного вокзала, от которого начали поход по улице Карла Маркса (сейчас Екатерининская, как и до того).
По ходу я рассказывал кубинцам историю города, а вскоре с Карла Маркса мы перешли на параллельную улицу Ленина (сейчас Ришельевская, как и до того), в общем, перешли, как говорили в Одессе «с бороды на лысину» и пошли по направлению к одной из главных достопримечательностей – оперному театру.

Кубинцы слушали меня с неподдельным интересом, задавали вопросы, в которых чувствовались неплохие знания нашей истории. Мы пересекли Дерибасовскую, обошли театр и вышли к самому популярному месту гуляний одесситов – Приморскому бульвару.
Здание горисполкома (бывшая биржа, а ныне городская дума), ослепляя своей белизной, внушало, что за ее стенами царят мудрость и обеспокоенность судьбами горожан. Хотя находившийся напротив бронзовый Пушкин согласно легенде установлен к властям спиной якобы за их неучастие в сборе средств на его создание, что подчеркивает надпись на фасадной стороне «А. С. Пушкину граждане Одессы».
Рядом с Пушкиным – пушка. Та, которая стреляла по англо-французской эскадре во время Крымской войны 1854 года.
Конечно же, я не мог не изложить кубинцам поверье, существовавшее у моряков, регулярно уходивших в дальнее плавание на длительный срок. Согласно ему, чтобы проверить верно ли ждала моряка супруга, она должна была обежать вокруг пушки несколько раз. Если пушка выстрелит – супруга уличена, факт измены налицо.               
Говорят, со времен Крымской войны пушка ни разу не выстрелила. Одесситки – самые верные жены!

Медленно прогуливаясь, мы подходили к святая святых города – Потемкинской лестнице, верх которой венчал монумент третьему градоначальнику Одессы, ее любимцу на все века – Дюку де Ришелье. По мере приближения я рассказывал о великом герцоге, о том, как много он сделал для развития города.
Правая рука его, стоящего лицом к морю, поднята в знак приветствия гостей, прибывавших в порт, левая рука сжимает свиток-верительную грамоту губернатора Новороссийского края. Но... и в этом случае существовала другая версия, согласно которой в руках у герцога телеграмма от собиравшихся приехать в гости родственников. Вышел он их встречать, увидел их количество и окаменел...

Я блистал остроумием, кубинцы веселились, тем самым подготавливаясь к тому, что должно было стать апофеозом моего рассказа. Шаг за шагом я подводил их к люку. К тому самому.

Не знаю можно ли назвать знаменитым люк, но этот люк знаменит и является совершенно точно не меньшей достопримечательностью, чем сам Дюк.

- Посмотри на Дюка с люка! - торжественно произнес я, встав на люк. Конечно же, по-испански эта фраза без рифмы не звучала столь эффектно, как по-русски, но главное было донести смысл.
Юноши стали громко смеяться, беленькая кубинка тоже расхохоталась, а черненькая засмущалась, и, если бы она не была черненькой, я бы наверняка увидел, как она покраснела. Вот что предстало перед нашими взорами: 

Да, читатель мой. Это, очевидно, забавно, но нисколько не умаляет заслуг великого Гражданина Одессы и ни на йоту не уменьшает любви к нему одесситов, скорее наоборот. Одесса всегда умела находить в великом смешное, в трагическом надежду, в печальном иронию. А здесь? А здесь есть все: и величие, и смех, и трагизм, и надежда, и печаль, и ирония. Поэтому этот город неповторим, поэтому мы его любим, нет, обожаем!
От себя лично добавлю, что как бы далеко от этого города мне ни приходилось находиться, я продолжаю дышать его воздухом, слышать его смех, видеть его парки, деревья, улицы. Он всегда со мной и всегда со мной будет.

Мы продолжили гулять по бульвару. Стало смеркаться.
- Б;рис, - вдруг сказала раскосоокая, - я хочу есть. – А вы? – обратилась она к другим.
- И я, - ответили они хором.

Такого поворота я не ожидал. В том, что ребята проголодались, не было ничего особенного, но меньше всего мне бы хотелось, чтобы голод застал их вдали от общежития да еще и в моем обществе.

Дело в том, что в эпоху развитого социализма зайти куда-нибудь пожрать, тем более вечером, было довольно проблематично. В ресторанах, которые можно было сосчитать на пальцах, свободных мест не бывало в принципе, впрочем, как и в третьеразрядных забегаловках. Этим Одесса, увы, не очень отличалась от остальных городов Советского Союза…

- Тогда пошли вниз, - деловито сказал я.
Спускаясь по Потемкинской лестнице и рассказывая о ее неординарной архитектуре, я лихорадочно соображал, что делать. Ехать обратно в общежитие – долго, да и наверняка еще рано. Позвонить по городскому телефону (мобильной связи пока не изобрели) чтобы узнать, как там дела, не представлялось возможным, так как номер их телефона мне был неведом.
Только мы оказались на последней ступеньке, я вспомнил, что напротив, на Морвокзале, находился буфет, в котором я как-то побывал, и помнилось мне, что побывал я там, когда на улице было темно.

- А как у вас, в ресторанах помещаются все желающие? – спросил я и, не дожидаясь ответа, ускорил шаг.

Пассажирских судов вокруг Морвокзала не было, кроме какой-то посудины, похожей на галеру без весел, и это был плохой знак. Внутри на диванах располагались несколько спящих человек, явно не туристов. Я повел кубинцев вглубь здания к буфету, который, как ни странно, оказался не закрытым. Зная хорошо родную сферу обслуживания, я попросил их подождать у дверей и вошел сам.

В дальней части помещения под одинокой тускло светящейся лампочкой виднелся пустой прилавок под стеклянным куполом, за которым дородная высокая тетя протирала вафельным полотенцем эмалированный таз. Вряд ли летчик-космонавт Владимир Коваленок, находившейся в это время на космической орбите, вызвал бы у нее большее удивление, чем я.

- Чего й то! – только и смогла произнести она.
- Понимаете, - начал я вкрадчиво…
- Чего й то! – повторила она, повысив голос. – А ну-ка быстренько вышел. Мы закрыты.
- Понимаете... кубинцы... тут... за дверью... голодные...
- Какие такие кубинцы?!

Я подбежал к двери и, распахнув ее настежь, поманил ребят пальцем. Они вошли.
Хозяйка буфета поставила таз на прилавок, и, не отрывая глаз от вошедших, принялась медленно кивать головой как китайский болванчик. Я не мог разобрать, что это нам сулит. 

- Вот... впервые в нашем гостеприимном городе, - решил сыграть на опережение, - показывал им нашу Одессу, Дюка, порт...
- Все показал? – продолжала она кивать.
- Ну, все, что попадалось на пути. С утра не ели, - произнес я жалостливо.
- Нет, вы только поглядите на них! Мало того, что у нас ни фига нет, потому что все посылается им, - она развела руками, переведя взгляд на пустой прилавок, - так они еще приехали проверить или мы ничего не утаили!

Я стал переводить, что, к ее большому сожалению, было много туристов, все съели. На лицах кубинцев читались понимание и сожаление.

- Как же быть? До общежития не доживут.
- Ну, как быть? – смягчила она тон. – Разве что гусь. - Видимо, в ней все-таки пробудится материнский инстинкт.
- Гусь?! – оживился я.
- Да. Есть кусочки гуся.
Я посмотрел радостно на кубинцев и... И во тут, дорогой мой читатель, произошло то, о чем было упомянуто мной в самом начале повествования под названием «ложный друг переводчика».
Небольшой экскурс в лингвистику:

Ложные друзья переводчика (калька фр. faux amis), или межъязыковые омонимы — пара слов в двух языках, похожих по написанию и/или произношению, часто с общим происхождением, но отличающихся в значении.

Существует в испанском языке слово схожее с русским словом «гусь». Это слово: «gusano» (гусано), что означает «червь, червяк». Оно-то и оказалось в нашем случае ложным другом.

Итак, обращаясь к кубинцам, перевожу:
- Есть кусочки… червяка.
Их реакция мне показалась довольно странной. Они стали морщиться, пожимать плечами, короче, нервно дергаться. 
- Чего вы? – продолжал я, - червяк, он же вкусный, мягкий, сочный.

Я обратил внимание, что черненькая прислонилась к стене и стала глубоко дышать, будто ей не хватало воздуха.
- О, нет, Б;рис, спасибо... но мы это не едим.
- Как не едите! Все едят, а вы не едите. Что на Кубе не кушают червяков?! Он совсем свеженький. Еще недавно летал, - сострил я.
- Как! Они у вас летают?!
- Шучу. Этот нет, он выращен на ферме.
- Ну, чего они? – произнесла буфетчица. – Не желают? Значит, не очень-то и голодные. Гусь был большой, половина осталась. Правда, он холодный, в холодильнике. Но уже все выключено, разогревать не буду.

Мой перевод:
- Червяк был большой, и половина его осталась, правда он холодный, в холодильнике.
Черненькая стала медленно сползать по стенке.
- Мы, в общем-то, можем потерпеть, - заголосили двое парней. Когда вернемся, поужинаем.
- Любопытно, чем. - сказал третий.

Тут я начал догадываться, что что-то не так, и даже буфетная хозяйка заподозрила неладное. Она открыла холодильник и вытащила большой поднос с порезанным на четыре части гусем.

Ну, что вам сказать? Смеялись все мы от души, а тетя громче всех после того как я ей разъяснил ситуацию. Да так в результате прониклась к нам, что дала на дорожку шоколадный пирог, припрятанный очевидно для себя. Холодный гусь был поглощен с огромным удовольствием.

Возвращаясь троллейбусом в общежитие, мы продолжали смеяться и воспроизводить в подробностях происшедшее, что сделалo обратный путь быстрым и легким.

Но на этой веселой ноте все не закончилось.
Когда мы прибыли на место, выяснилось, что ангольцы и румыны находились по-прежнему в своих комнатах, и мои кубинцы остались ожидать в коридоре.
Свидетелем развития событий я уже не был, поскольку мои новые друзья отпустили меня домой с просьбой не кушать дома червей.

Не могу не упомянуть в связи с подобной ситуацией моего друга Ника с английского отделения, который однажды проводил экскурсию с индийцами в Музее Западного и Восточного искусства.

В двух словах дело было так: конец трудового дня, несколько экскурсий подряд, работает от усталости на автопилоте, и тут в последней комнате – новая экспозиция с лотом под названием "шкатулка из самшита".
Недолго думая, друг переводит это: a box made of someshit, что индийцы восприняли, естественно, как some shit, то есть сделанная из дерьма. Осознал он, что не то сморозил, только после их удивленных возгласов и тщательных принюхиваний к экспонату.

Оказалось, что самшитовое дерево переводится как box-tree.

Прошли годы. Необходим мне был какой-то документ, и я вновь оказался в университете. Зайдя в деканат, представился молоденькой секретарше. Она вскочила и выбежала из-за стола.

- Это Вы?! Тот самый?
- Какой тот самый?
- Который кормил кубинцев червями?

Так я узнал о том, что поминали меня будущие филологи, преподаватели, переводчики “незлым тихим словом”.
Вот она слава!