Фотография, ожившая в бронзе
– Да!
– Так вот, вчера поставили! Приходи, я буду тебя там ждать.
Вскоре я стоял на привокзальной площади у паровоза и внимательно рассматривал композицию из трёх бронзовых скульптур. Молодой худощавый офицер-фронтовик с женой и сыном как будто только что вышли из вагона и на секунду застыли в раздумье: «Что нас здесь ждёт? Как нас встретит новый неизвестный край?»
Я погрузился в свои мысли. Представил себя на месте этого, испытавшего смерть и боль утрат, ветерана войны. Испуг, неизвестность, неустроенность быта читал я в глубоких, устремлённых в будущее глазах хрупкой супруги офицера.
– Что задумался, Серёжа? – неожиданно раздался голос друга. – Меня рассматриваешь?
– Почему тебя?
– А вот, посмотри! Это я с собой захватил, – Валерий Алексеевич вынул из кармана небольшую пожелтевшую фотографию.
– Этого не может быть! – вслух проговорил я.
Скульптурная композиция почти в точности повторяла изображение на снимке, но только мужчина был в милицейской форме, и мальчик немного помладше.
– Ты внимательней посмотри, отцовская фуражка так же на ушах висит, и шея худющая.
– Не путай ты меня, Алексеевич! Конечно, чистая случайность, что многое совпадает… Но всё же это здорово!
– Я смотрю на малыша и как будто снова возвращаюсь в своё послевоенное детство. Эта фотография стала последней для моего отца. Он погиб на службе при задержании преступников, грабивших продовольственный склад. Я мало его помню, мне ведь было всего четыре года. Время было тяжёлое, мать посменно работала, и я часто был предоставлен сам себе. Накормив с утра поросёнка и убрав двор, я уходил на весь день с друзьями-мальчишками обследовать руины замка, подвалы разрушенных домов и береговые укрепления вдоль Немана. Находок было много. Стреляными гильзами набивали пулемётные ленты и, как матросы, перевязывали ими себя крест-накрест. Почти все имели разбитые винтовки, автоматы, а тот, кто находил пистолет, сразу становился командиром. Однажды мне повезло – я откопал ручной пулемёт. Все мальчишки хотели со мной меняться, но я всем гордо отказывал. С трудом затаскивал его на чердак разрушенного особняка, устраивая там импровизированное пулемётное гнездо. Я уже в школу ходил, а друзья по привычке всё называли меня Галай-пулемётчик! – мы рассмеялись.
Позади нас тоже кто-то засмеялся. Обернулись: пожилая женщина, опираясь на тросточку, тоже улыбалась. Мы расступились, пропустив её вперёд. Она подошла к скульптуре и положила две красные гвоздики у ног бронзового офицера.
– Эти цветы, наверное, мужу? – спросил я.
– Да! – женщина помолчала. – Теперь у меня в городе есть ещё одно памятное место. Мы здесь в далёком пятидесятом с мужем долго стояли, обнявшись и чувствуя дыхание друг друга. Он встречал меня здесь.
Мне показалось, что ей хочется поделиться своей историей, и я спросил:
– А вы не расскажете нам о нём?
Её лицо как будто помолодело, в глазах появился задорный блеск, она благодарно посмотрела на нас:
– С удовольствием расскажу. Звать меня Екатерина Ивановна. Родом я из Смоленской области. С будущим своим мужем училась в одной школе, а вот заметили друг друга на уборке картошки. Мы, девочки, наполняли вёдра, а мальчишки относили их к трактору. Павел словно приклеился ко мне, помогая в работе. Это, конечно, было замечено всеми. Девчонки шептались, а мальчишки подшучивали над ним. Но потом все успокоились, так как Павел ежедневно встречал и провожал меня до дома, хотя сам жил в другой деревне, в двух километрах от нашей. 22 июня был выпускной. Я окончила семь классов и мечтала учиться дальше на фельдшера, а Паша уже учился в ремесленном училище на механика. В эту ночь мы гуляли, мечтали о будущем. Утром пришли в деревню и очень удивились необычной суете. Только дома я узнала, что началась война. Вскоре колонны понурых запылённых солдат заполнили нашу центральную дорогу. Высоко в небе на восток тучами летели чёрные самолёты. Однажды к нам пришла заплаканная мама Павла. В руке она держала длинную хворостину. Узнав, что у нас его нет, она и вовсе разрыдалась, приговаривая: «Убёг! Убёг, окаянный! Он всё около солдат крутился, которые мост железнодорожный минировали, просился, чтобы его взяли с собой. Вечером я его домой пригнала. А утром нашла на столе вот эту записку». Я прочитала: «Прощай, мама! Ухожу на фронт добровольцем!» Ночью председатель собрал всех на сход и сказал, что надо срочно эвакуировать в тыл всех детей, вагоны ждут на станции. Дома я вцепилась в маму мёртвой хваткой и истерически орала, что без неё никуда не поеду и слышать не хочу ни о какой эвакуации. А утром всем колхозникам по числу едоков раздали всё, что было припасено в колхозных амбарах: пшеницу, овёс, крупу, масло. Не успели мы спрятать в тайниках продукты, как по улице застрекотали мотоциклы с новыми хозяевами. Потом нас выгнали из домов на какую-то чистку. Худой эсесовец в круглых очках пристально рассматривал каждого и, тыкая в грудь хлыстом, выкрикивал: «Юде!». Несчастных тут же хватали и бросали в яму. Когда немец подошёл к нам, я потеряла сознание. Очнулась: меня под руки держали женщины, а мама с исхлёстанным в кровь лицом еле стояла на ногах. Яму с живыми людьми закопали, а нас распустили. Забрали всё: птицу, скот. К нам на постой поселили трёх немцев. Все два года оккупации мы жили в хлеву, а они в нашем доме. Было тяжело. Впрягались в плуг, обрабатывали бывшие колхозные поля. Собранный урожай забирали пособники оккупантов, оставляя нам крохи. Фронт приближался. В деревнях стали зверствовать полицаи: сжигали заживо семьи за малейшую связь с партизанами. Ночью тайно мы убежали в лес, где встретили жителей других деревень, которые прятались от бесчинств и расправ карателей. Там же в лесу я встретила Лизу, сестру моего школьного друга Павла. Вскоре нас освободили. Мы с Лизой вместе работали, восстанавливая железнодорожную станцию. Пришла первая весточка от Павла. Писал, что воюет под Кёнигсбергом, передавал привет мне. После ранения он получил отпуск, и мы расписались в сельсовете. Война закончилась. Какая радость – Павел остался жив! А потом пришёл и вызов на получение пропуска в Калининградскую область к мужу. Павел Михайлович после окончания войны остался служить в мотоциклетном батальоне, который базировался в городе Советске. Как только я вышла из вагона, то сразу же попала в объятия своего любимого. С тех пор мы больше не расставались. Он служил, а я работала на швейной фабрике. Мы с мужем прожили счастливую жизнь. Эта земля стала нам родной: растили детей, радовались их первым произнесённым словам, первым шагам. Теперь здесь живут наши внуки.
Она замолчала. Каждый думал о своём. А вокруг стояли люди и боялись нарушить тишину, чтобы не спугнуть наши мысли.
– Да, для нас всех Калининградская область стала родным домом, – нарушила молчание симпатичная женщина, державшая за ручку девчушку лет пяти. – Извините, что я вмешалась в ваш разговор, но меня до глубины души тронули воспоминания. Позвольте и мне рассказать, как жизнь породнила меня с этим прекрасным уголком России. Меня зовут Людмила Антоновна, – женщина улыбнулась.
– Бабуля, ты только не плачь! – ласково попросила девочка.
– Не буду, моя хорошая, – немного помолчав и справившись с волнением, она начала свой рассказ. – Нас, сестричек, в 1946 году привезла сюда мама из Самарканда, где мы были в эвакуации. Я родилась в Ленинграде в 1937 году. В первый год блокады наш дом разбомбили. Мы с сестрой и мамой перебрались в брошенную квартиру соседнего дома. Наступили голод и холод. Папа воевал на торпедном катере. В своих письмах он писал маме: «Продавай всё, корми детей. Вернусь после войны, всё купим». Вскоре мы получили похоронку, из которой узнали о гибели и подвиге папы. Смертельно раненый, он направил пылающий катер в немецкий военный корабль и взорвался вместе с ним. Теперь мы остались втроём: мама, я и сестра. Становилось всё тяжелее и тяжелее. Соседи помогали друг другу. Как-то к нам в квартиру пришёл солдат, принёс полмешка овса и кусок мёрзлой конины. Эти продукты он привёз своей маме, но опоздал, она замёрзла, не дождавшись сына. Соседи ему рассказали, что мы с сестрой ухаживали за ней: приносили кипяток, воду из Невы, приглашали к себе погреться. Эти продукты спасли нам жизнь, – Людмила Антоновна вздохнула, казалось, что она сейчас там, в блокадном Ленинграде. Никто не торопил её. Затаив дыхание, люди слушали, вспоминая свою молодость. – Мама работала на заводе, – продолжила она, – где делали боеприпасы. Иногда рабочих вывозили к линии фронта рыть противотанковые рвы. Однажды в окопы ворвались немцы и стали в упор расстреливать всех, кто не успел убежать. Маму при бегстве ранило в руку, и она уже не могла работать. Дороги жизни через Ладогу ещё не было. Народ умирал на улицах, замерзал в квартирах. Было съедено всё, что можно съесть человеку. Мы с сестрой стали пухнуть от голода и почти не вставали с постели. В июле 1942-го года три корабля, битком набитые детьми, ранеными и немощными стариками отплыли из блокадного Ленинграда. Из трёх до большой земли дошёл только наш. На корабле было много убитых и раненых. При налётах фашистской авиации мы, как кутята, подлезали под маму и кричали до тех пор, пока не стихал вой самолётов и не переставали стрелять зенитки корабля. – Людмила Антоновна нежно, как будто живого, погладила по голове бронзового мальчика.
Оглянулся: вокруг нас собралось много людей. Они стали рассказывать свои истории, вспоминая родителей, войну, тяжёлые годы восстановления новой жизни в нашем маленьком уголке России. Я стоял и думал о ветеранах войны, о первых переселенцах, о блокадниках и о мальчишках, ровесниках области. Что нас всех объединяет? Это история и земля, ставшая для нас и наших детей и внуков счастливой Родиной.
1. Иванова Екатерина Ивановна – ветеран ВОВ, ветеран труда, ветеран становления Калининградской области, живёт в г. Советске.
2. Козлова Людмила Антоновна (Антонаевна) – блокадница, ветеран ВОВ, ветеран труда, ветеран становления Калининградской области, живёт в г.Советске.
3. Галай Валерий Алексеевич – ветеран труда, учитель географии, ветеран становления Калининградской области, живёт в г. Немане.
Свидетельство о публикации №216093002268