Золотая Лошадка

Болот Ширибазаров

ЗОЛОТАЯ ЛОШАДКА

Пьеса в одном действии.   

По воспоминаниям жителей села Челутай. 

Действующие лица:
Жалма – дочь репрессированного  чабана.
Доржо – сын председателя совхоза.
Бутид – мать Жалмы.
Бутид – сестра Доржо.
Баяр – отец Жалмы. 
Содном  Цырендоржиевич – председатель совхоза.
Балма – жена председателя совхоза.

В эпизодах: Бато, красноармеец, врач роддома, жители села. 
 
КАРТИНА ПЕРВАЯ.

   Спокойная, слегка заунывная песня, где-то в степи. Словно степь сама поет. Она стоит, вытянувшись в струнку,  высокая, стройная, красивая. Ее длинные, непокорные волосы струятся на ветру. Легкое холщовое платье облегает ее  стройное тело. Она сосредоточенно смотрит куда-то вперед, словно готовится к рывку. Ее полные, красивые губы даже побелели от ожидания. У ног ее, на коленях, сидит еще одна девушка. Она тоже, очень сосредоточенно смотрит вперед… 
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА (Та, что стоит). Все?
ВТОРАЯ ДЕВУШКА. Нет! Она застряла…
Пауза.
Где-то позади, веселится степная осень. Склоны сопок усеяны копнами сена.   Молодые парни и девушки, заткнув в землю косы, поют, громко смеются,  водят хороводы.
И только эти две девушки сосредоточенно молчат.
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. Балма!
БАЛМА. Что?
ПЕРВАЯ ДЕВУШКА. Надо кого-нибудь позвать!
БАЛМА. Говори тише!
Вот из хоровода выпадает один из парней, с интересом смотрит на девушек.
ПАРЕНЬ. Балма, Бутид, вы чего там застыли?
Девушки молчат. Из круга выходит второй парень. Оба идут к девушкам.
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ. Бутид? Ты чего?
Второй парень молча останавливает его, показывает под ноги Бутид. Только сейчас становится понятно, что одной ногой  Бутид наступила на змеиное гнездо.
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ (Смотрит на змею). Баяр!
БАЯР. Чего?
ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ. Неси косу!
БАЯР.  Не успеешь, Содном!
СОДНОМ. Неси!
Баяр на цыпочках крадется к связке стальных кос, выбирает самую острую, на цыпочках спешит обратно. 
СОДНОМ. Я ее отвлеку, а ты сразу же подсекай!
БАЯР (Нерешительно). Мне нельзя. Я родился в год змеи?!
СОДНОМ (Вытягивает руку). Дай сюда!
Баяр покорно протягивает косу Содному. Содном медленно подводит косу под ноги Бутид, делает резкий рывок.  Половинка рассеченной змеи отлетает в сторону.  Бутид медленно оседает, но Баяр успевает ее подхватить. Они смотрят друг на друга. Содном растерянно  стоит в стороне. Балма бросается к нему на шею. Но он не отвечает ей взаимностью, и потому она тут же отстраняется от него.    
СОДНОМ. А я ведь тоже родился в год змеи!
Содном втыкает косу в землю, уходит. Вслед за ним уходит и Балма. 
Неожиданно поднимается ветер. Но Баяр и Бутид словно не замечают его, обнявшись, смотрят друг на друга. Молодежь спешно разбегается по домам. Последними уходят Баяр и Бутид. И только ветер гудит в опустевшей степи.  И только стальная коса качается на этом ветру. 
Темнеет.
Стук колес железнодорожного состава; он то тише, то звонче, то баюкает, то будит, отчего на душе непонятное, но волнующее состояние.  Мы вроде бы ждем, чего-то доброго и светлого в конце этого пути. Но в тоже время стараемся быть реалистами…
А поезд мчится, все дальше и дальше, постепенно разгоняя тоску и навевая новые мысли и надежды. Вот в кромешной темноте купейного вагона вдруг мелькает огонек одинокого фонаря вдоль железной дороги. Фонари мелькают все чаще и чаще, напоминая о приближении к очередной станции.
Постепенно снижая скорость, состав замирает у насыпи таежного полустанка. За окном  неожиданно поднимается метель, хрустит снег под ногами десятков тех, кто ждал этот поезд, как единственную надежду на спасение. Люди галдят, причитают, голосят на разных языках. Но грубый голос проводника перекрывает этот гул людского горя. 
ГОЛОС ПРОВОДНИКА (В темноте). Назад, назад я сказал, стрелять буду. (Гул не угасает) Нюра, Нюра мать твою.  Милицию зови, да быстрее же ты, шевелись…
ГОЛОС НЮРЫ. Да вызвала уже. Они завалы разбирают, опять дорогу перекрыли…
ГОЛОС ПРОВОДНИКА. Вот черти полосатые. Что делается, это ж контрреволюция в чистом виде. А ну назад, контра недобитая. Стрелять буду.
Раздаются выстрелы. Слышно, как толпа бросается врассыпную. Состав с шипением трогается с места.
ГОЛОС. Ну а ты чего стоишь, жить надоело?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС В ОТВЕТ (С бурятским акцентом).  Возьмите, умоляю, одну девочку. Меня не надо. 
ГОЛОС ПРОВОДНИКА. Куда ее, беги, давай, убьют ведь…
ЖЕНСКИЙ  ГОЛОС. Умоляю, возьмите это. Это Бурхан, серебро, дорого.   Возьмите. 
Состав набирает скорость. Слышно, как женщина, задыхаясь, бежит рядом.   
ГОЛОС ПРОВОДНИКА. Чертовка. Давай сюда…
Слышен детский плач.
ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ (На-бурятском). Запомни, дочка, ты из Аги!
ГОЛОС ДЕВОЧКИ (На-бурятском). Мама, я боюсь…
ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ (Уже на отдалении).  Ты из Аги, доченька, запомни, ты из Аги…
Удар состава о состав вырывает нас из этого тяжкого  сна.
Уютное купе. И пока здесь всего один пассажир. Это Доржо, высокий, симпатичный парень лет двадцати. Он только что проснулся. За окном купе объявляют о прибытии на первый путь поезда «Владивосток – Москва». Доржо сладко потягивается, выглядывает в окно. Стук в дверь.
ДОРЖО (Уверено). Да-да, войдите! 
Дверь открывается. В купе входит худенькая девушка, лет 18-ти. Гибкие брови Доржо взмывают вверх. На нем лишь облегающие спортивные трусы. Видимо, потому девушка сразу же спешит выйти. Ухмыльнувшись,  Доржо пожимает плечами, снимает с крючка одежду, парадный армейский китель, неспешно одевается.
Поезд трогается.  Доржо берет газету со стола, под ней аккуратно разложен его завтрак, нарезанный ломтиками хлеб, колбаса, пакет с печеньем,  что-то еще в баночках.  Появляется проводница, ставит на стол два стакана чая в подстаканниках. Уходит. Доржо с ленцой уверенного в своем будущем молодого человека приступает к завтраку. Дверь снова открывается.
ПРОВОДНИЦА. Можно девушке войти?
Доржо кивает с набитым ртом.  Девушка заходит в купе, явно стесняясь,   садится на свое место. Одета она скромно. На ее  фоне даже после сна Доржо выглядит ухоженным франтом.
Правда, прическа на голове девушки уложена аккуратно и со вкусом. И даже во внешней ее простоте и скромности сквозит не женская решительность.
ДОРЖО. Хотите чаю? У меня есть шоколад.
Он достает плитку шоколада, разрывает упаковку. Приятно хрустит фольга. Девушке, видно, хочется отведать столь редкого лакомства. Но она тут же берет себя в руки.   
ДОРЖО. Кстати, меня Доржо зовут! А вас? 
ДЕВУШКА. Женя.
ДОРЖО. Вы иркутская бурятка?
ЖЕНЯ. Нет, я из Аги.
ДОРЖО. О? (По-бурятски) Вы откуда?
ЖЕНЯ. Что?
ДОРЖО (Слегка разочарованно). С какой деревни?
ЖЕНЯ. Из Аги! 
ДОРЖО. Со станции Аги?
ЖЕНЯ. Наверное. 
ДОРЖО. А я из Челутая. Куда едете?
ЖЕНЯ. В Красноярск.
ДОРЖО. Учиться?
ЖЕНЯ. В педагогический.
ДОРЖО (По-бурятски). А я в Москву. В Академию имени Дзержинского. Я в пограничных войсках служил. Отличник погранвойск. Решил стать военным.
Женя пожимает плечами, сухо улыбается. 
ДОРЖО (Снова на-бурятском). До чего глупая девушка!
ЖЕНЯ. Спасибо, я позавтракала. 
ДОРЖО (На-бурятском, еле сдерживая смех). А ноги у тебя красивые. Кривые, правда, немного.
ЖЕНЯ (Мягко). Правда?
ДОРЖО (На секунду смутившись). Давно в Иркутске живете?
ЖЕНЯ. Всю жизнь.
ДОРЖО. Аан. Значит вы иркутянка.
ЖЕНЯ. Нет, я из Аги!
ДОРЖО. У вас даже имя русское!
ЖЕНЯ. Вообще-то я Жалма. Но в детдоме меня звали Женей. 
Пауза.
ДОРЖО. Простите, мог и сам догадаться.
ЖАЛМА. Все хорошо! У вас чай остыл.
ДОРЖО. Так это ваш чай. Ешьте шоколад, угощайтесь.
ЖАЛМА (Улыбается). Как-то неудобно.
ДОРЖО. Бросьте вы. Отличный шоколад. Гостовский.
ЖАЛМА. Просто, я ни разу не пробовала чистый шоколад.
ДОРЖО. Вот и попробуйте.
Жалма аккуратно отламывает дольку шоколада, кладет ее в рот.
ЖАЛМА. Как вкусно. Придумают же такое. 
ДОРЖО. Отцу из Москвы привезли. Он у меня председатель совхоза, фронтовик. До Одера дошел. Со всего Союза друзья к нему приезжают.   
ЖАЛМА. У нас директор детдома, Алексей Игнатьевич, тоже воевал. Без руки вернулся…
Пауза.
ДОРЖО (Растерянно). Кстати, а ноги у вас красивые. И вовсе не кривые.   
ЖАЛМА. О чем это вы?
ДОРЖО. Да так, ни о чем…


КАРТИНА ВТОРАЯ.

  Дом председателя совхоза Соднома Цырендоржиевича. Просторная кухня.
Сам Содном Цырендоржиевич стоит у зеркала,  поправляет ворот рубашки.
Это статный мужчина, с военной выправкой. Кстати, рядом с зеркалом, на стене висит фотография, военного и женщины. Рядом, на спинке стула висит пиджак. На груди пиджака планки наград. В общем, видно,  что председатель ждет гостей.
На кухне появляется Балма, супруга Соднома Цырендоржиевича. Она в модном платье в горошек. На ее широком  лице толстый слой тонального крема.   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (На-бурятском).  К чему весь этот цирк?
Мы председателя областного парткома так не встречали. 
БАЛМА (На-бурятском). Председатель областного парткома – твой однополчанин. Твои сослуживцы к нам каждый месяц приезжают. Надоели уже. А твой сын женится один раз и навсегда. Собирайся!
Тяжело вздохнув, Содном Цырендоржиевич затягивает галстук, надевает пиджак.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ведь с детства военным мечтал стать? Ордена мои часами разглядывал…
БАЛМА. Не ворчи!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Почему я все узнаю последним?
БАЛМА. А что он мог тебе сказать?  Что сошел с поезда ради девушки?
Что решил стать учителем, чтобы быть ближе к ней?   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. А почему обязательно Красноярск? Могли бы и в Москву уехать вместе. 
БАЛМА. Денег, наверное, не было у девочки. Она же из детдома.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Денег нет, а ездит в купе. Даже я до Иркутска на плацкарте добираюсь.
БАЛМА. Надоел  уже. Как дед старый. (Оглядывается на мужа) Кстати, имей в виду, она в положении. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Вздыхает). Доучиться не успели. Зато ребенка сделали.
БАЛМА (Громко). Бутид. (Спустя секунду еще громче) Бутид! 
БУТИД (Из другой комнаты). Ага.
БАЛМА. Бузницу на плитку поставь.
БУТИД. Слушаюсь и повинуюсь.   
БАЛМА. Умная стала.  Мозги девать некуда.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Дочка, галстук поможешь завязать?
БУТИД. Ща.   
БАЛМА. Давай я завяжу. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Сухо). У Бутид лучше получается.    
В комнате появляется Бутид, дочь Соднома Цырендоржиевича и Балмы. В руках у нее книга – зажав ее под мышкой, Бутид завязывает галстук отцу. Балма смотрит на них с нескрываемым раздражением.   
БУТИД. Папа, что такое закон кармы? Уже час читаю и ни чего не могу понять. Здесь так много непонятных слов. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Закон кармы это? Сейчас, дочка, вспомню.  Объясняли ведь в партшколе. (Берет книгу у дочери)  Это что за книжка у тебя?
БУТИД. В библиотеке взяла. Она на монгольском языке. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Доченька, почитай лучше историю СССР.
БУТИД. Я хочу быть востоковедом, а не историком.
БАЛМА (Бутид). Ты бузницу поставила на плитку?
БУТИД. Ага.
БАЛМА. Заняться нечем?
БУТИД. А что делать то?
БАЛМА. Телят напои, в курятнике уберись. Мало?
БУТИД. Выше крыши.   
Бутид уходит в другую комнату.
БАЛМА. Только шастать ночами мастерица! И спать до обеда!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Возраст у нее такой.
БАЛМА. А ты не оправдывай! Говорила же, имя влияет на человека…
В комнату вбегает Бутид.      
БУТИД. Приехали.   
Все в спешке носятся по комнате. Балма хватает с полки хадак и чашку с молоком.   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Опять эти старорежимные штучки.
БАЛМА. Ты забыл? Этот хадак нам подарила твоя мать!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Вспомнила. Когда это было.
За окном тарахтит машина,  хлопают двери. На кухне появляется водитель с двумя чемоданами, кивает председателю, ищет глазами, куда бы их поставить.   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Спасибо тебе Бато, положи прямо здесь. Все, можешь ехать в гараж.
БАТО. Спасибо.
Бато уходит. В комнате появляется Доржо, держит под руку Жалму. Она, в свою очередь, поддерживает огромный  живот. Балма бросается к Жалме.
БАЛМА (На-бурятском). Ну что же вы,  с таким животом в дорогу. Лучше  бы  мы к вам приехали.
Жалму не узнать. Теперь это красивая, ухоженная женщина. Доржо подходит к отцу, оба сдержанно обнимаются. Затем на шею Доржо с визгом бросается Бутид. Видно, что она очень любит своего  брата.
Балма между тем усаживает Жалму за стол, протягивает ей хадак.
Жалма вопросительно смотрит на Доржо.
ДОРЖО. Просто возьми в руки шарф.
Жалма покорно берет в руки хадак.
ДОРЖО (Отпивает из чашки). Мама, извини, она не пьет молоко.
БАЛМА. Поняла.
Балма берет чашку с молоком, окунает в нее пальцы, брызгает на Доржо, Жалму, и на ее необъятный живот. Доржо и Жалма улыбаются. 
Содном Цырендоржиевич внимательно смотрит на Жалму, словно пытается ее узнать. 
ДОРЖО (Жалме). Это папа!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Содном Цырендоржиевич.
ЖАЛМА. Женя. То есть, Жалма. 
Доржо усаживается рядом с Жалмой. Балма и Бутид суетятся, накрывают на стол. Содном Цырендоржиевич все так же  пристально смотрит на  Жалму. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (На бурятском). Откуда ты родом, дочка?
ДОРЖО. Папа, она не говорит на-бурятском.
ЖАЛМА (Теряется под пристальным взглядом председателя). Я из Аги.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (На-русском). Со станции Аги?
ДОРЖО (Усмехается). Нет, пап, она со всей Аги.
ЖАЛМА. Я не помню, откуда я именно.
БАЛМА (Из другой комнаты). Чего ты пристал к детям? Дай им отдохнуть с дороги.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Со всей Аги?
Балма и Бутид  между тем успевают накрыть на стол  и, теперь  увлечено расспрашивают Доржо и Жалму. Содном Цырендоржиевич молчит, лишь изредка пристально присматривается к Жалме. Она, в свою очередь, изо всех сил делает вид, что не замечает этих странных взглядов.
 
КАРТИНА ТРЕТЬЯ.

    Та же комната. По ней  взад и вперед ходит Содном Цырендоржиевич. Его и не узнать сразу, ведь он еще очень молод. На нем просторная армейская шинель, хромовые сапоги и островерхая буденовка. Содном явно волнуется, то и дело выглядывает в окно, что-то бормочет себе под нос,  словно пытается себя в чем-то убедить.
За столом сидит  солдат с винтовкой, тоже в шинели, в меховой шапке с красной лентой. Солдат пытается раскурить трубку. 
СОДНОМ. Не кури здесь! 
Солдат послушно убирает трубку. Вот в комнате появляется молодая Балма. Она пристально смотрит на мужа.
БАЛМА. Боишься? 
СОДНОМ. К чему весь этот цирк? 
БАЛМА. Ты погубить нас хочешь?
СОДНОМ. Почему обязательно сейчас?
БАЛМА. А если сбегут?
СОДНОМ. Ты ведь знаешь, что не сбегут. 
БАЛМА. Поздно! Приехали уже.   
Балма выходит. За окном слышен скрип полозьев не снегу, лошадиный храп. Содном вынимает из-за пазухи револьвер, выходит. Следом выходит солдат.
Появляется Балма, ведет за руки двоих детей, девочку и мальчика, усаживает их за стол, высыпает из мешочка кости, уходит. Дети играют в лошадок. 
МАЛЕНЬКИЙ ДОРЖО (Берет косточку, крашенную золотой краской). Это мой лучший конь. Смотри, как он скачет.
Мальчик бьет щелчком по косточке. Девочка весело смеется.
ДОРЖО. Видишь? Он золотой! Мне папа его привез. Хочешь посмотреть?
ЖАЛМА. Хочу.
Доржо протягивает косточку Жалме.
ДОРЖО. Бери, это тебе.
ЖАЛМА. А тебе?
ДОРЖО. А у меня еще есть. У меня много. Папа мне еще привезет.
Жалма сжимает в кулачке косточку, целует Доржо в щечку.   
В комнату врывается Бутид, мать Жалмы. Следом бежит Балма.
БАЛМА. Не будь дурой, Бутид!
БУТИД (Хватает дочь, прижимает ее к себе).  Не подходи!
БАЛМА. Мы не виноваты. Вы просто попали в список. Вам не повезло.
БУТИД. Мы не кулаки! Мы почти все сдали в ваш колхоз.
БАЛМА. А почему вы не стали в него вступать?
БУТИД. А кто говорил, что колхоз дело добровольное? 
БАЛМА. Вот увидишь, Бутид, там разберутся. Советский суд, самый справедливый суд в мире. Вы просто поработаете там немного и вернетесь. Оставь дочку у нас, Бутид. Зачем ребенка мучить?
БУТИД. Не подходи!
БАЛМА. Успокойся.
Бутид, обмякнув, падает на табурет, прижимает к себе дочь, плачет. Балма пытается ее обнять, но Бутид тут же вскакивает.
БУТИД. Хороши друзья, позвали в гости, чтобы арестовать. 
БАЛМА. Мы не виноваты. Такие списки пришли.   
БУТИД. Куда нас увезут?
БАЛМА. Я слышала, в Красноярск.
БУТИД. Еще ни кто не возвращался… 
Бутид снова плачет.
БАЛМА. Может, оставишь пока ребенка? Все равно скоро вернетесь.
БУТИД. Нет, не оставлю!
Бутид с ребенком на руках выбегает из комнаты. Следом  выходит Балма, уводит Доржо.
В комнате появляется Содном Цырендоржиевич. За окном уже ночь.



КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ.

 Председатель усаживается за стол, достает пачку папирос, пепельницу,   закуривает. Появляется Бутид. В руках у нее мешочек с костями.
БУТИД. Мама запретила тебе курить на кухне. Забыл?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ты, почему не спишь?
 БУТИД. Перечитала, наверное, не спится. 
Содном Цырендоржиевич гасит папиросу.    
БУТИД. Сыграем?
Играют в кости, Бутид очень быстро переигрывает отца. 
БУТИД. Раньше ты лучше играл. Помнишь, в танчики? У тебя немецкие, а у меня советские? И у тебя всегда не хватало одного танка?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Это очень редкая партия, кости горного козла. Я купил их в Монголии, когда ходил с караваном. Одна косточка где-то потерялась.
БУТИД. Поэтому тот, у кого меньше костей всегда проигрывает? 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Так точно, дочка.
БУТИД. Но ведь так не честно?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Заменить нечем. Косточки обычного барана так не скользят.
В комнате появляется Жалма. На ней просторная ночная рубаха.      
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Что дочка, не спится?
ЖАЛМА. С дороги, не привыкла еще. Можно я с вами посижу?
БУТИД. Можно конечно. Умеешь играть в кости?
ЖАЛМА. Нет, не умею. Какие интересные косточки.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Китайский лак, сами катятся.
БУТИД. Давай научу (Бутид раскладывает кости). Видишь, две партии. У меня одной косточки не хватает, поэтому у тебя преимущество.
ЖАЛМА. А почему не хватает?
БУТИД. Потерялась. Но ты не волнуйся. Мы будем меняться. Тут все просто.
ЖАЛМА. У меня есть такая же косточка. Сейчас принесу.
Бутид недоуменно переглядывается с отцом. Жалма приносит косточку, кладет ее на стол. Содном Цырендоржиевич заходится кашлем.   
БУТИД. Правильно мама говорит. Ты очень много куришь.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Откуда у тебя эта косточка?
ЖАЛМА. Я не помню. Она всегда у меня была.
БУТИД (Крутит в руках косточку). Смотри, папа. Прямо чудо какое-то. Как здесь и была. 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Чудес не бывает!
БУТИД. Ты чего, папа?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Так, ничего.
Содном Цырендоржиевич уходит.
БУТИД. Странный он сегодня. 
ЖАЛМА. Там не осталось шоколада? Очень хочется. Как подумаю, руки дрожать начинают.
БУТИД. Сейчас (Достает из холодильника плитку шоколада). Угощайся. Там в холодильнике много вкусного. Не стесняйся.
ЖАЛМА (Улыбается). Хорошо.
БУТИД. Кстати, ты ведь учитель истории?
ЖАЛМА. Да.
БУТИД. Ты знаешь, что такое Закон кармы?
ЖАЛМА. Это цепь закономерных событий...
БУТИД. А можно, как ни будь проще?
ЖАЛМА. Проще? Знаешь поговорку «что посеешь, то и пожнешь»?
БУТИД. Знаю.
ЖАЛМА. Вот это и есть Закон кармы.
БУТИД. Как интересно (Вздыхает). Ну ладно, я спать.
Бутид уходит. Жалма пытается надкусить шоколад, но в холодильнике он стал подобен камню. Жалма роется в буфете, достает большой охотничий нож. Пытается раскрошить шоколад. Появляется Доржо.
ДОРЖО. Бог в помощь.
ЖАЛМА (Улыбается).  На шоколад потянуло, уснуть не могу. Замерз так, не раскусишь.
ДОРЖО (Берет нож).  Давай нарежу.
Жалма садится на табурет. Доржо нарезает шоколад.
ЖАЛМА. Странное чувство, как будто я уже была здесь.
ДОРЖО. Это все мама…
Доржо берет косточку, секунду разглядывает ее, затем ставит на стол и слегка толкает пальцем. Косточка катится до середины стола.
ЖАЛМА (Берет свою косточку). Как будто здесь и была…
ДОРЖО. Да, странно.
ЖАЛМА. Я называла ее золотой лошадкой. Когда мне было грустно, я разговаривала с ней, когда хотелось играть – играла. Один раз я ее потеряла.
Я так расшумелась, что подняла на уши весь детдом. Кто ее только не искал.   
Оказалось, ее украл один мальчик. Он сам мне ее вернул, ночью.      
ДОРЖО. Откуда она у тебя?
ЖАЛМА. Не помню! Я забыла все, что было до детдома. Просто стерлось из памяти. 
ДОРЖО (Разглядывает косточку). Мне кажется, эти кости делал один мастер. 
ЖАЛМА. Не думаю. 
ДОРЖО. Давай проверим.
Доржо берет косточку, пытается ковырнуть ее ножом.   
ДОРЖО. В детстве я все их исковырял, бесполезно… (Вздрагивает).  Ни царапинки?!
ЖАЛМА (Тянется к мужу). Что случилось?
ДОРЖО (Поворачивается к Жалме спиной). Пустяки! Не смотри сюда. А лучше иди спать.
ЖАЛМА. Кровь?   
ДОРЖО. Не смотри, тебе нельзя волноваться.
ЖАЛМА. Вену кажется задел. Плохая рана.
ДОРЖО. Пустяки. Сейчас кровь свернется и все пройдет.
ЖАЛМА. Не свернется. Тебе надо к врачу.
ДОРЖО. Не смотри, пожалуйста. Жалма, я сейчас к фельдшеру, а ты ложись спать, хорошо?
ЖАЛМА. Я с тобой!
ДОРЖО. На улице прохладно. К тому же фельдшер живет в другом конце деревни. Я один быстрее добегу. Ты не волнуйся, и ложись спать.
ЖАЛМА. Хорошо, я не волнуюсь! Только,  пожалуйста, быстрее.
ДОРЖО. Хорошо.
Доржо убегает. Жалма смотрит на сгустки крови на столе и на полу. Берет в руки нож, смотрит по сторонам, намереваясь его помыть.   
В комнате появляется Содном Цырендоржиевич.       
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Изучающее, смотрит на нож в руках Жалмы). Что ты сделала с моим сыном?
ЖАЛМА. Это не я. Он нечаянно.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Усаживается напротив Жалмы). Он с детства мечтал стать военным. А стал учителем истории.
ЖАЛМА. Чем учитель хуже военного?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Хорошо! Ты ведь выросла в детдоме?
ЖАЛМА. Да.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ты ездишь только в купе?
ЖАЛМА. Да.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Скажи, почему Красноярск?
ЖАЛМА. Вы считаете, что это плохой город?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Нет!
ЖАЛМА. Можно я пойду спать?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Девочка, давай на чистоту. Что ты задумала?
ЖАЛМА. Я хочу выти замуж за вашего сына!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Почему?
ЖАЛМА. Потому что я его люблю!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Врешь!
ЖАЛМА. Вам не стыдно сейчас?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. А тебе не стыдно?
ЖАЛМА. За что мне должно быть стыдно?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ты ведь все помнишь? Не может быть, чтобы  ты ничего не помнила!
ЖАЛМА. Я не понимаю, о чем вы.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Все ты понимаешь! И все помнишь!
ЖАЛМА. Что именно?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Все!
ЖАЛМА (Переводит дыхание). Да, я помню! Помню землянки и постоянные метели! (Сглатывает) Помню холодные руки отца! Они когда-то были горячими, я любила утыкаться в них носом. Но тогда они были холоднее льда! Вы это хотели услышать?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Что ты хочешь, скажи? Денег, квартиру, машину? А может, ты хочешь жить в Москве?
ЖАЛМА. Что за чушь вы сейчас несете.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ты успокойся, девочка. Я все понимаю…
ЖАЛМА. Да. Понимаете. Знаете, что я еще помню? Я помню холодный вокзал, и пустые глаза взрослых людей. Я была слишком маленькой, чтобы понять эту пустоту.  Я просила покушать, а меня гнали, как бродячую собачонку. А потом один добрый дяденька с одной рукой взял меня за руку и привел в детдом. Я вас понимаю! Вам стыдно иметь такую невестку!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Дочка, я не то хотел услышать…
ЖАЛМА. А знаете, почему я езжу только в купе? Я просто панически боюсь поездов. Один поезд разлучил меня с мамой! Я ехала в общем вагоне, неизвестно куда, лишь бы подальше от метелей, холода и голода. И весь этот  вагон был напичкан человеческим горем. Я была слишком маленькой, а горя было слишком много…
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ты, действительно ни чего не помнишь?
ЖАЛМА. Все что я знала о своих родителях, так это то, что они были из Аги, и их сослали в Красноярск.  Я искала могилу мамы. Не нашла…
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Пытается погладить Жалму по голове). Доченька, ты успокойся, прости меня дурака…
ЖАЛМА. Не трогайте меня.
Неожиданно она замирает, затем  встает, судорожно берет косточку, сжимает ее в кулаке, прижимает к груди. Содном Цырендоржиевич смотрит на нее в упор.  Появляется Балма.
БАЛМА. Что это вы здесь делаете? Откуда кровь?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. С ней что-то не так?!
ЖАЛМА. Доржо…
БАЛМА. Идиот старый. Не видишь, у нее воды отходят. Звони Бато, срочно. В больницу ей надо. Доржо, где ты?
Появляется заспанная Бутид.
БУТИД. Что случилось?
БАЛМА. Жалма рожает, не видишь что ли? Где Доржо?
БУТИД. Откуда я знаю?   
Жалма надсадно кричит. Содном Цырендоржиевич судорожно крутит диск телефона, что-то кричит  в трубку. Балма подхватывает Жалму под руки, выводит ее на улицу. За окном скрипят тормоза председательской машины.
Комната пустеет. Остается одна Бутид.      
БУТИД. А мне приснилось, что я где-то в тайге, на морозе, сдаю вступительные экзамены. И мне достался билет по Закону кармы. Чудеса…




КАРТИНА ПЯТАЯ.

  Приемное отделение. Белые стены. У дверей с надписью «Приемный покой» на кушетке сидят Содном Цырендоржиевич и Балма. Председатель достает из кармана пиджака пачку папирос, пытается закурить. Но руки у него дрожат, и спички то и дело гаснут.
Балма пытается помочь мужу, но тот резко одергивает руку, сминает пачку и бросает ее в урну. Кладет косматую, седую голову на руки. Балма, съежившись, сидит рядом.
БАЛМА. Что сыну скажем?
Содном Цырендоржиевич молчит.
БАЛМА (Резко). Скажи хоть что ни будь.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Поднимает голову). Что тебе сказать?
БАЛМА. Все, ни чего не надо.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Ну, уж нет! Теперь слушай! (Встает, нервно ходит по отделению) Все, что мы прожили с тобой, все, что нажили вместе, все чего добились – все это не правда! Это не моя жизнь! 
БАЛМА (Сухо). Чья же тогда?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Не знаю. Знаю, что не моя!
БАЛМА. А я ждала этого разговора.   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Боишься?
БАЛМА (Тем же тоном). Кого, тебя что ли?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Пустая, никчемная жизнь!   
БАЛМА. Почему?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Почему ты делаешь вид, что не поняла,  кто эта девочка?
БАЛМА. А зачем мне делать вид, что я все поняла? Ну, молодец, ты все понял! Легче стало?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Какая же ты злая, как змея…
БАЛМА. Разрежь меня надвое. Помнишь?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Дать бы тебе пощечину.
БАЛМА. Попробуй.
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Змея. Мне противно жить с тобой.
БАЛМА. Кто ж тебя держит?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Даже юлишь как змея! Анонимщица!
Все, надоело! Я подаю на развод. Все забирай. Только меня оставь. И не надо сейчас давить  мне на совесть. Не поможет.
БАЛМА (Смотрит пристально на мужа). Анонимщица говоришь? 
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Прости, не надо было мне рассказывать…   
БАЛМА. Согласна! Уже пожалела об этом. (Резко хватает мужа за грудки). Вот только кем бы ты был без меня?   
Содном Цырендоржиевич хватает ее за кисти рук. Балма падает на колени, скорчившись от боли. Содном Цырендоржиевич тут же садится рядом, пытается обнять жену. Но Балма яростно отбивается.
БАЛМА. Уйди от меня, предатель!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Да, я предатель! Прости меня, я не хотел, так получилось.
БАЛМА (Истерично). Я всю войну тебя ждала! Я воспитывала твоих детей! Я была рядом с тобой, когда тебе было трудно, а не эта тварь Бутид. Я!  Помнишь ты это или нет? (Воет) Хоть бы раз сказал «спасибо»? Всю жизнь как рыба мороженая. Нытик старый. Тебя надо было сослать в Сибирь. Ты должен был быть на их месте…
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Прости меня.
БАЛМА (Успокоившись). Знаешь что самое смешное?
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Что?
БАЛМА. Я и вправду верила, что они вернутся. Я просто не понимала, что все будет так страшно.  Ты помнишь, как их всех забирали? Утром сено вместе  косили, а вечером под конвоем, на этап…
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Мало кто вернулся.
Появляется Доржо, с забинтованной рукой. Следом забегает Бутид.
ДОРЖО. Мама? Что с Жалмой?
БАЛМА (Вскакивает, бросается к сыну). Ты не волнуйся, сыночка. Врачи сказали все хорошо.
ДОРЖО (Смотрит на отца).  Это ведь ты?
Содном Цырендоржиевич виновато разводит руками. Доржо наступает на отца.
ДОРЖО. Что ты вечно лезешь в мою жизнь? Чего тебе мало опять? Маму извел, мне все детство испортил своей моралью, теперь до жены моей добрался?
От звука жесткой пощечины все вздрагивают. Доржо пятится, держится за щеку.
ДОРЖО. Мама, ты чего?
БАЛМА (Цедит). Не смей так разговаривать с отцом!
ДОРЖО (Побелев от страха). Просто, я подумал…   
БАЛМА (Стальным тоном). Содном, Бутид, нам нужно поговорить!
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ (Виновато смотрит на Балму). Может, не надо? (Ежится под взглядом жены) Ладно, тебе виднее.
Содном Цырендоржиевич и Бутид выходят. 
БАЛМА (Холодно). Доржо…
Открывается белая дверь с надписью «Приемный покой». Появляется молодой врач. Балма и Доржо бросаются к нему на встречу.
ВРАЧ. Вы всю больницу перепугали своими криками. Роженицы так не кричат.
ДОРЖО. Что с моей женой?
ВРАЧ. Вы Доржо?
ДОРЖО. Я Доржо!
ВРАЧ. Поздравляю, у вас родился сын.
Доржо резко подхватывает врача и пытается подбросить его вверх борцовским приемом. Но врач успевает вовремя присесть, и уйти от этой радостной атаки. 
ВРАЧ. Спокойно. Каждый раз одно и тоже. Ваша жена передает вам, что все хорошо! (Протягивает Доржо косточку) Это вам. 
Врач уходит. Доржо словно завороженный, смотрит на крашенную косточку, затем  подхватывает свою мать. Появляются Содном Цырендоржиевич и Бутид. Они уже забыли о тех переживаниях, что мучили их столько лет. И впервые за многие годы  они стали одной дружной семьей.
Появляется Бато, водитель Соднома Цырендоржиевича.
БАТО. Содном Цырендоржиевич, вы просили напомнить. Сегодня планерка.
Без вас не начнут.
БАЛМА (Бутид). Ты рубашки погладила?
БУТИД. Не успела.
БАЛМА. Сейчас пешком домой побежишь!
БУТИД. Не возражаю.   
СОДНОМ ЦЫРЕНДОРЖИЕВИЧ. Все, хватит ссориться. Домой, всем домой! 
ДОРЖО. Поезжайте без меня.
БАЛМА. Тебя не пустят к ней сегодня.
ДОРЖО.  Мама, все хорошо.
Балма что-то хочет сказать еще, но Доржо качает головой. Родители идут к выходу. Бутид стоит на месте. Балма оглядывается, сморит на нее,  поджав губы.
БАЛМА. Бегом я сказала!
Бутид нехотя семенит вслед за родителями. На минуту Доржо остается один. Он озирает стены приемного отделения и, похоже, не совсем понимает, зачем остался,  не поехал  домой. Но вот снова появляется Бутид.   
БУТИД (Усаживается рядом с братом). Достала эта мама. 
ДОРЖО. Что, места не хватило?
БУТИД (Улыбается). Ага. 
ДОРЖО. В Волге?
БУТИД. Не говори, сама поражаюсь.
Доржо тяжело вздыхает, закрывает глаза. 
БУТИД. Ты знаешь, что такое Закон кармы?
ДОРЖО. Зачем тебе?
БУТИД. Поступать хочу, на востоковеда.
ДОРЖО. Помнишь, Соёлку, дочку парторга?
БУТИД. В школе у нас работает, лаборантом.
ДОРЖО. Она когда поступала на философский, ей попался билет про этот  Закон.
БУТИД. И что?   
ДОРЖО. Она сказала это то, что нам следовало бы знать всем, как таблицу умножения. Но мы сейчас живем так, что нам об этом лучше вообще не знать…
БУТИД. Ого?
ДОРЖО. Она хотела поступить хитро.
БУТИД. Получилось?
ДОРЖО. Завалила.
БУТИД. Жалко. Хотя нет, запоминать долго.   
ДОРЖО. Поступай лучше на исторический.  Свою историю знать полезно.   
БУТИД. Я решила стать востоковедом. А если завалю, подожду еще годик и так уж  быть, поступлю на-исторический.
ДОРЖО (Прижимает к себе сестру). Маленькая еще совсем, а такая умница.
БУТИД. Посмотришь на вас взрослых, и взрослеть совсем не хочется.  Сколько сейчас времени?
ДОРЖО. Светло уже.
БУТИД. Ладно, я к подружке. На танцы обещала сводить. Не скажешь маме?
ДОРЖО (Улыбается). Не скажу.
БУТИД. Ну, пока.
Целует брата в щеку,  убегает. Доржо тяжело вздыхает, потягивается, щурясь, разглядывает золотую косточку,  о чем-то думает, естественно, о чем-то хорошем.  А может, и о том, что следовало бы знать всем. Но еще лучше, совсем не знать…

Улан-Удэ. 2012 год.