Шаги над бездной

   Сегодня видела во сне палача. Я сидела перед ним в одной рубашке, а он брил мою голову. Потом связал мне руки за спиной, поставил на колени и взял топор. Ору что есть мочи и просыпаюсь. Чувствую, как оживают мои давние страхи. Что-то готовит мне будущее?
   Недавно один знакомый парень предложил мне экстрим – залезть на крышу нашего дома. Это было что-то! Под нами шестнадцать этажей, ветер жуткий. Нас чуть не сдуло вниз. Хорошо, что отец не знает. Невольно вспомнила случай в Новосибирске. Парень упал с высоты – и чудом остался жив. Жизнь – это шаги над бездной.
   Утро встречает меня грустным осенним дождём. Слёзы на стёклах и у меня в сердце: «невидимые миру слёзы». Надо будет почитать Чехова – если уж пришла в голову такая ассоциация. Пьём с папой чай. Серая хмарь за окнами говорит, что этот день нам придётся провести дома. Тайком от отца пишу книгу о нашей семье – она не о радужных девичьих грёзах. В своём упорстве я похожа на хирурга, который вонзает скальпель в самое больное место. И этим напоминаю папу. Иногда меня пугает его неумолимость. Он считает, что жалость – плохое чувство. Впустив её в душу, перестаёшь быть собой.

   Истошные женские крики на улице прерывают цепь моих размышлений:
– Кто-нибудь, помогите!
   Выглядываю в окно. На асфальте – распростёртое тело девушки. Рядом – обезумевшая от горя мать. Вижу, что отец собрался на улицу. Иду с ним. Спускаемся и бежим к пострадавшей. Под ней растекается лужа крови.
– Отойдите в сторону! – говорит папа, – я врач. «Скорую» вызвали?
   Рыдающая женщина кивает.
– С какого этажа упала девочка?
– С шестого.
   Отец осторожно осматривает пострадавшую. Я вижу, что она при смерти. Дыхания не видно. Голова разбита, тело в неестественной позе. Смотрю на папу, но его лицо неподвижно.
– Дыши, слышишь, дыши! Не смей умирать! Зовите её! – велит отец и делает искусственное дыхание.
– Она умерла! Господи, нет!
– Прекратите истерику!
   Вокруг собралось несколько любопытных. Женщины охают. Но папа продолжает звать:
– Иди сюда! Не бойся! Ты не умрёшь! Живи!
   Я вижу, что щёки девушки слегка розовеют. Появляется слабое дыхание. Приезжает «скорая». Пострадавшую кладут на носилки и увозят. Мой отец и мама девушки уезжают с ней. Плетусь домой. В голове хаос. Мне страшно.
   Позвонил папа и сказал, что задержится. Привезли нескольких тяжело раненных после аварии. Отца попросили остаться в больнице. Порой меня поражает его самоотверженность. А точнее, как причудливо в нём сочетаются властность, эгоизм и эта странная отзывчивость. Хотя, казалось бы, почему странная? По идее, все врачи должны быть такими. Именно образ доктора-альтруиста хочет видеть больной. Но я-то лучше понимаю папин характер. Знаю, каким жестоким он может быть. Тем трогательнее мне кажется та самоотверженность, с которой отец каждый раз борется за жизнь пациента. И его двойное образование – травматолог и реаниматор – как нельзя лучше ему подходит.

   На следующий день прихожу к папе в клинику. Он недоволен, что его отвлекли от работы:
– Какого чёрта ты явилась? Марш домой!
– Я подожду тебя в коридоре.
– У меня нет времени с тобой возиться. И вообще – нечего тебе тут делать. Домой, я сказал.
   Когда отец в таком настроении, с ним лучше не спорить. Собираюсь уходить – и сталкиваюсь с бабушкой той девчонки, что неделю назад выпала из окна. Идём в палату. В глазах пострадавшей немой вопрос:
– Когда меня выпишут?
Бабулька в растерянности. Прихожу ей на помощь:
– Пока и не мечтай! Кости ещё не срослись. Потом – долгое восстановление. Или хочешь остаться инвалидом?
– А ты откуда знаешь?
– Если бы твой отец был врачом, ты бы тоже научилась ставить диагнозы.
– Хочу домой. Тут отчаянно скучно. Я никому не нужна. Друзья приходят редко. А мой парень вообще ни разу не был.
– А зачем ему приходить? Вдруг ты снова решишь выйти из окна?
– Фиг ему! Пусть не воображает, что я из-за него это сделала.
– Он именно так и думает. Поэтому решил оставить тебя в покое.
– Не хочу о нём говорить! Вчера приезжал папа – со своей новой женой. Мне она не понравилась, поэтому разговора не получилось. Оставили гостинцы и уехали. А меня тошнит от еды. Предлагала соседям, но у них и своего полно. Если хочешь, угощайся.
– Спасибо. Смотри, я принесла тебе кое-что. Стивен Кинг – как ты и просила.

   Бабушка с ужасом смотрит на обложку, где крупным планом изображён человеческий череп.
– Какое кощунство!
– А вы откуда знаете? Читали «Мёртвую зону»?
– Нет, конечно. Но я и по обложке вижу, что читать такое – грех.
– Если не читали, как вы можете судить? И потом, это же не вам книга. Ваша внучка попросила притащить ей что-нибудь интересное. Вот я и принесла.
– Отец Архимандрил недавно обличал современных авторов, среди которых был и этот Кинг. Даже просил приносить их книги в храм, чтобы сжечь в церковной печке.
– Пусть ваш «святой» отец свои книги сжигает, сколько хочет. Хоть все сожжёт – его право. А к другим не лезет. Тоже мне, Савонарола нашёлся.
   Бабка осеняет себя крестным знамением и смотрит на меня, как блаженный Августин на Фому неверующего.
– Как ты можешь говорить такие кощунственные вещи, девочка? В храм тебе надо. Срочно.
– Я там была – в прошлую субботу.
– Неужели? А мне показалось, что ты еретичка.
– Думаете, что я и церковь – две вещи несовместные? Но это не так, поверьте. Просто не люблю лицемерие.

   Прощаюсь и покидаю палату. А то отец узнает – и мне влетит. Но, как назло, встречаю его в коридоре. Делает суровое лицо.
– Ты ещё здесь?
– Не волнуйся, пап, я уже ухожу. Навещала твою пациентку.
   Неожиданно смягчается: «Ладно, оставайся, если хочешь». Вижу, как он устал. К нему подлетает какая-то сумасшедшая мамаша, хватает его за руки и воет. Её ребёнку плохо. Он почти ничего не ест. Ходит под себя. Отец тщетно пытается её успокоить. Наконец, не выдерживает и идёт с ней.
   Через пару минут ко мне подбегает дежурная медсестра Анюта.
– Ника, где твой отец? Там привезли мальчика в крайне тяжёлом состоянии. Он при смерти.
– Папу увела какая-то тётка. Её сынок, видите ли, ходит под себя. Ему необходима помощь.
   Бежим на розыски отца. Увидев встревоженное лицо медсестры, он идёт с нами, не обращая внимания на мамочкины причитания. Анюта вкратце рассказывает ему ситуацию. Мальчик с приятелями играл на огороженной территории и случайно сорвался с недостроенного дома. Отец сосредоточен и молчалив.
   В приёмной на каталке лежит ребёнок. Травмы, характерные для падения с большой высоты. Признаков жизни нет. Врачи переглядываются.
– Яков Иванович! Он скончался по дороге. Это уже не к нам.
   Отец просит всех отойти, подходит к ребёнку, берёт его за руку, наклоняется и начинает с ним разговаривать – как с живым. Понятливая Анюта приносит шприц с адреналином. Отец делает мальчику укол в центральную вену. И ребёнок начинает дышать! Немая сцена.
   Вижу, что папе сейчас будет плохо. Спасая мальчишку, он отдал слишком много энергии, и ему необходим отдых. Анюта всё понимает и предлагает отцу отдохнуть. Мы с ним уходим в свободный кабинет. Отец ложится на кушетку. Я сажусь рядом с ним и беззвучно молюсь своими словами о мальчике и папе, чтобы всё было хорошо.
   Вскоре отцу становится лучше, и мы выходим в коридор. Искалеченного ребёнка оперируют. Мы уходим из клиники и принимаем в лицо удары холодного осеннего ветра. Я слышу звук наших шагов – это шаги над бездной.

   Домой приезжаем около полуночи. Тёмная квартира наполнена шорохами, тенями, отголосками прошлого. Отец так устал, что ложится, не раздеваясь, – и сразу же засыпает. Тихонько сажусь рядом с ним. Сон подкрадывается ко мне на мягких лапах и убаюкивает.
   Вижу маленькую девочку. Как она играет на берегу океана. Строит замки из песка. Купается. Мечтает о будущем. Вижу, как из домика на берегу выходит молодая женщина и идёт по направлению к ней. Малышка смотрит на неё и улыбается. Когда женщина подходит ближе, я понимаю, что это моя мама. Кажется, она стала ещё красивее. Внезапно небо затягивают тучи. Сверкают молнии. Одна из них попадает в женщину – и она исчезает. Вскоре гроза проходит. Притихшая девочка сидит на берегу и смотрит вдаль. На мокром песке лежит туфелька – всё, что осталось от мамы.
   Что это – сон? Грёзы наяву? Не знаю. Слышу, как бьётся папино сердце. Он открывает глаза и с улыбкой смотрит на меня. Беру его за руку и говорю:
– Знаешь, пап, бабулька той сиганувшей из окна лохушки считает меня еретичкой, потому что я люблю Стивена Кинга.
– Пусть фантазирует. Главное для неё – здоровье внучки.
– Девчонка явно не в себе. Но я рада, что ей лучше.
– Было бы ещё лучше, если б не мысли о парне, из-за которого она выбросилась из окна.
– Что ещё за мысли?
– Она хочет его убить.
– Влюблённая дурочка!
– Это не любовь, а зависимость. Ей бы к психологу хорошему.
– Ты же знаешь, пап, какие у нас психологи. Им бы только денег срубить.
– В том-то и дело. Если девчонка не справится со своими чувствами, ненависть погубит её. Уже сейчас её организм разрушается. Если так пойдёт и дальше, то никакое лечение ей не поможет.
– Жалко её.
– Зато, если она сможет преодолеть это состояние, то её ждёт счастливое будущее, взаимная любовь. Один из её детей станет известным.

– Откуда ты знаешь?
– Сам не понимаю. Мне это как бы показали.
– Ты же не веришь в мистику.
– Я это видел, как реальность – только будущую.
– А что с этим мальчиком, которого ты вчера спас?
– Этот мальчик вырастет и станет врачом-онкологом. Изобретёт и запатентует лекарство, которое спасёт тысячи жизней.
– Ой, здорово как!
– К сожалению, всё не так радужно.
– Почему?
– Впоследствии его подкупят, и он публично признается, что его изобретение – фальшивка и имеет кучу противопоказаний. Лекарство снимут с производства, и люди снова начнут умирать.
– А что потом?
– Этого я не помню. Всё как в тумане.
– Жаль! Неужели ничего нельзя сделать?
– Можно. Но это будет зависеть уже от него самого. За его душу идёт схватка не на жизнь, а на смерть.
– Ты меня удивляешь, пап. А ещё говоришь, что не мистик!
– И сейчас так считаю. Поэтому рассказываю только тебе. Смотри не проболтайся!
   Некоторое время молчим. Ночь – самое прекрасное время на свете. Скоро забрезжит утро, и мы с отцом вновь станем реалистами. Но только не сейчас, когда внутри нас идёт напряжённая жизнь, а вокруг решаются судьбы мира. Ночь – это шаги над бездной.