Оттенок двенадцатый - грипп цвета свиньи

Ранним утром Петрович проснулся, как всегда, вроде бы, по будильнику, но будильник не работал, и он проснулся с ненавистью к этой механической штуковине. Он помнил, что еще год назад, будильник был поставлен на восемь утра, а сегодня эта фигня его подвела и промолчала, проигнорировав позыв Петровича к работе – на многострадальном будильнике стрелки показывали полдень.
Наш любимый сантехник потянулся, и почувствовал ломоту в каждой клеточке своего тельца, не то, чтобы тщедушного, но и на Халка Хогана он сегодня тоже не тянул.
Гулко покашляв, и оставив мокроту на подушке, Петрович многозначительно протянул сиплым басом:
- Сегодня ваши унитазы останутся без моего присутствия, - повернувшись на другой бок, он радостно захрапел
Анна Сергеевна, как обычно, с шести утра профилактически обзванивала своих, не всегда уж и трезвых, подчиненных. Напротив Петровича в ее журнале уже давно стоял прочерк, она знала, что эта старая общипанная сова может появиться в любой момент и спасти весь участок, причем как он это делал – Аннушка не знала.
Позвонив ему всего лишь около ста пятидесяти раз, Аннушка поняла, что настаивать не стоит, и бросила эту дурную затею, пытаясь вызвать сантехников, менее ответственных, но более трезвых. Кое-как заткнув дыры, Аннушка решила выпить чаю, но что-то свербило в ее огромной  душе. Обычно, после ста звонков, ее главный сантехник всегда поднимал трубку своего допотопного телефона, даже будучи в подпитии и не могущийсвязать пары слов. И тут в душе бригадира что-то шелохнулось. Яркое воображение неудовлетворенной дамы нарисовало ей картину Петровича, прикованного к стене «хрущевки», и печень его клевала размалеванная под орла тощенькая бабень.
Словно почувствовав физическую боль,  сердце Аннушки готово было выпрыгнуть из ее мощных грудей, и руководительница поняла, что подчиненного пора выручать.
«А вдруг он помер? – думала Анна, - или, что еще хуже – халтурит на соседнем участке? Такой измены я точно не прощу!»
И с этими мыслями полуторацентнерная руководительница ЖЭКа вздохнула, от чего нежно всколыхнулись все растения в округе и, на всякий случай, вернулись в состояние почек, а стол перед ней слегка вошел в стену; Аннушка вскочила, схватила свою сумочку, в которую спокойно поместился бы «Тополь-М», и, как минимум, сам Петрович, к которому она, таки, не очень ровно дышала, и выбежала из своего кабинета; направив свои стопы в сторону дома Петровича.
Тем временем, наш герой ворочался на своей продавленной тахте, которая помнила еще нашествие Мамая; словно что-то почуяв, Петрович вскочил – так хреново его организму не было даже тогда, когда он выпил пару бутылок «паленушки».
Петрович скакнул к холодильнику. Старый, добрый «ЗИЛ» никогда его еще не подводил; резко открыв дверь, Петрович осоловевшим и больным взглядом оглядел нутро своего механического друга. На первой полке стояли «мерзавчики», перемежаясь с бутылками настойки боярышника; зная, что на данный момент это не лекарство, Петрович поднял взгляд немного выше – там стояли бутылки с рассолом, кои были закатаны им же этим летом, но и этот натюрморт не заставил пошевелиться ни единую мышцу в его организме. Подняв взгляд еще немного выше, и увидев в морозилке синюю, скорее всего павшую своей смертью курицу, мозг Петровича стал отчаянно дергать за все нервные окончания, требуя сварить из нее бульон, в этот момент дверь квартиры несчастного сантехника слетела с петель и проем заполнило странно-любимое очертание.
 Быстро пересекая коридор и сграбастав мощной лапищей, Аннушка ощупывала своего незаменимого работника, даже в тех местах, которые к работе имели мало отношения…
Пискнув от возмущения, Петрович отрубился, но, придя в себя, наш герой увидел себя лежащим на своей тахте, а рядом стояла его работодательница, в латаном и застиранном сарафане, который валялся у Петровича на антресолях не один десяток лет;  она держала в руках кастрюльку, от которой поднимался непередаваемый запах, от чего у Петровича защипало в носу, и слезные протоки почему-то заработали.
- Аннушка, - залепетал Петрович, - я, это… Захворал, по-моему, - дальше язык отказался работать, и в качестве компенсации Петрович бешено завращал глазами.
-Вижу, милый, вижу, дорогой мой, - прошептала фигура в сарафане, и дабы найти  общий язык с собеседником, также попыталась вращать глазами, при этом вливая в  нашего героя парящий бульон.
- Ванечка, Ванюша, - шептала Аннушка (или это казалось Петровичу), пытаясь приладить воронку ко рту болящего, и вливая по капле животворящий бульон, глядя плотоядно на съеживающееся тельце.
- Кушай, наша радость, кушай, наше солнышко, – лепетала умиляющаяся Аннушка, вынимающая кости из кастрюльки, которые могли попасть в воронку, и перемалывающая их во все свои зубные ряды, как у акулы (по-крайней мере, так казалось Петровичу). Убедившись, что подчиненный съел весь бульон, Аннушка заботливо подоткнула под тушку одеялко, не забыв завязать его сзади на узелок. Глядя с любовью на своего работника, и чувствуя что-то большее, чем отношение работодатель-работник (возможно, что-то близкое к материнскому инстинкту) Аннушка, пуская скупую слезу, ткнула бедолагу кулаком, пролепетав:
- Отлежись недельку, роднуля, я же вижу, как ты горишь, - на этих словах она замечталась о чем-то своем  девичьем и, попыталась снять старый сарафан, но быстро поймав себя в руки, уже строго сказала:
- Через неделю мы ждем тебя на объекте! – Несчастный Петрович, еле раскрыв рот, спросил:
- На каком? – на что Аннушка ответила:
- На Перестройки, 15, квартира 70…
- Это же Ваш адрес, Анна Сергеевна, - с трудом пролепетал испуганный Петрович.
Поправив  кокошник, одернув сарафан, втянув слезы взад, Аннушка сквозь зубы проговорила:
- Есть информация, что будет засор… - Хмыкнула и убежала.
С воронкой во рту, кастрюлькой на голове и мятыми чувствами, Петрович лежал на своей, видавшей виды тахтушке; своим куцым мозгом он пытался понять, что произошло, не обращая  внимания на соседских мальчишек, что забегали в пробитую дверь и тыкали в Петровича палочками, тупо хихикая; у него не было сил поменять горшок своему плешивому Карме; бедолага лежал и думал о том, как же здорово, что есть женщины, которые двери снесут, и бульон сварят, и запугают так, что через неделю захочется пойти на работу…