Все сбудется, хотя бы я молчал...

Фиванские граждане - старые и молодые, жрецы, ремесленники и женщины - собрались у двух святынь Паллады и у пророческой золы Исмены.

Город потрясен ужасной бурей:
"Зачахли в поле молодые всходы,
Зачах и скот; и дети умирают
В утробах матерей..."

Женщины молят, припав к алтарям, об избавленье от тягостных бед.
Жрецы Зевса ждут у царского дуорца. Царь Эдип выходит к ним. Верховный жрец обращается к нему с величайшим почтением:

"С бессмертными тебя я не равняю,-
Как и они, прибегшие к тебе,-
Но первым человеком в бедах жизни
Считаю и в общении с богами...
О лучший между смертными! Воздвигни
Вновь город свой!"

Царь Эдип слегка раздражен:

"Я вижу ясно: все
Страдаете. Но ни один из вас
Все ж не страдает так, как я страдаю:
У вас печаль лишь о самих себе,
Не более, - а я душой болею
За город мой, за вас и за себя".

Эдип сообщает гражданам, что уже отправил к оракулу Феба своего родственника - Креонта. И посланец должен вернуться с минуты на минуту. Как только появляется Креонт, царь нетерпеливо обращается: "Властитель! Кровный мой, сын Менекея! Какой глагол от бога нам несешь?"
Однако Креонт медлит и переспрашивает царя: "Ты выслушать меня при всех желаешь? Могу сказать... могу и в дом войти..."
Но под напором требовательного правителя он возвещает вещее слово оракула: "Нам Аполлон повелевает ясно: "Ту скверну, что в земле взросла фиванской, изгнать, чтоб ей не стать неисцелимой".

Эдип не понимает, чем помочь. И Креонт объясняет: "Изгнанием иль кровь пролив за кровь,- затем, что град отягощен убийством".

Эдип по-прежнему в потемках. Тогда Кроеонт сообщает ему факт из истории города: "О царь, владел когда-то нашим краем Лай,- перед тем, как ты стал править в Фивах... Он был убит, и бог повелевает, кто б ни были они, отмстить убийцам".
Эдип наполняется решимостью всю правду разобрать. Он обещает "мстить за родину и бога". И признается, что прежде всего  "пятно снимает с самого себя":

"Кто б ни был тот убийца, он и мне
Рукою той же мстить, пожалуй, станет.
Чтя память Лая, сам себе служу...
Исполню все: иль счастливы мы будем
По воле божьей, иль вконец падем!"

Царь Эдип обращается к гражданам, называя их "детьми Кадма":

"Приказываю, кто б ни был он,
Убийца тот, в стране, где я у власти.
Под кров свой не вводить его и с ним
Не говорить."

Называя себя поборником бога и мстителем за умершего царя, Эдип проклинает тайного цареубийцу:

"Презренной жизнью пусть живет презренный!
Клянусь, что если с моего согласья
Как гость он принят в доме у меня,
Пусть первый я подвергнусь наказанью".

Царь Эдип призывает граждан исполнить его приказ,- "угождая богу и стране".
Тут появляется слепой прорицатель Тиресий. Он должен поведать волю Аполлона. Царь Эдип готов выслушать мудреца. Но сам Тересий не рад тому, что он узнал: "Увы! Как страшно знать, когда от знанья нет пользы нам!"

Эдип замечает его смущение и спрашивает, что случилось. Тересий предупреждает - лучше бы его отпустили без дальнейших разбирательств: "Отпустишь - и нести нам будет легче каждому свой груз".

Все же граждане умоляют Тиресия: "Бессмертных ради,- зная, не таись. К твоим ногам с мольбою припадаем!" Но прорицатель ни за что не соглашается открыть то, что у него в душе.

Терпение царя напряжено до предела. Он уже готов подозревать Тиресия в заговоре: "Нас предать замыслил ты и погубить свой город?... Негодный из негодных! Ты и камень разгневаешь! Заговоришь иль нет? Иль будешь вновь упорствовать бездушно?"
Тиресий стоит, точно кремень: "Ни звука не прибавлю". Тогда разъяренный его непокорством царь откровенно предупреждает:

"Узнай: я полагаю,
Что ты замешан в деле, ты - участник,
Хоть рук не приложил, а будь ты зряч,
Сказал бы я, что ты и есть убийца".

Такое открытое оскорбление божественный старец не в силах преодолеть. Он бросает в лицо царю дерзкое обвинение: "А я повелеваю твой приговор исполнить - над собой. И ни меня, ни их не трогать, ибо страны безбожный осквернитель - ты!"
Царь Эдип вне себя от гнева: "За эту речь не ожидаешь кары?"

Тиресий предсказывает, что падение Эдипа неминуемо - "все Аполлон исполнит!"
Тогда ярость Эдипа обрушивается на Креонта,- никто, как он посоветовал обратиться к услугам божественного прорицателя! Эдип обвиняет брата жены в попытке с помощью искусных интриг завладеть царским троном:

"О деньги! Власть! О мощное орудье,
Сильней всех прочих в жизненной борьбе!
О,  заманчивости в вас,
Что ради этой власти, нашим градом
Мне данной не по просьбе, добровольно,
Креонт, в минувшем преданный мне друг,
Подполз тайком, меня желая свергнуть,
И подослал лукавого пророка,
Обманщика и плута, что в один лишь
Корысти зряч, в гаданьях же - слепец!"

Обращаясь к Тиресию, он  признается: "Я бы вырвал признанье у тебя, не будь ты стар!"

Тогда Тиресий открывает, хоть и  туманными намеками, страшную тайну, которую предпочитал бы сохранить:

"Мою ты слепоту коришь, но сам,
Хоть зорок ты, а бед своих не видишь -
Где обитаешь ты и с кем живешь.
Ты род свой знаешь?  Невдомек тебе,
Что здесь и под землей родным ты недруг
И что вдвойне - за мать и за отца -
Наказан будешь горьким ты изгнаньем.
Зришь ныне свет - но будешь видеть мрак...
Не чуешь и других ты бедствий многих:
Что ты - и сын, и муж, и детям брат!"

Эдип недоволен: "Опять слова неясны, как загадки". И яростно прогоняет Тиресия: "Мне невмоготу терпеть тебя. Уйдешь - мне станет легче".

Тиресий уходит... Граждане, ставшие невольными свидетелями перепалки, в полном смятении: "Страшным, вправду страшным делом нас смутил вещатель мудрый", "Но у Зевса с Аполлоном остры мысли. Им известны все деяния людские", "До улик несомненных не осудим Эдипа"...

К гражданам присоединяется Креонт. Он возмущен, узнав о несправедливых
обвинениях царя Эдипа: "Мне в таком попреке урон немалый,- нет, большой урон! Плохое дело, коль меня злодеем и город назовет и вы, друзья!"
Но граждане его успокаивают: "Нет, без сомненья, спорили они во власти гнева, здраво не размыслив".

Однако Креонту от их слов не легче: "Бессовестный! Посмел в рассудке здравом маня таким наветом очернить!"

Неожиданно из дворца выходит Эдип. Он изумлен и возмущен наглости Креонта: "Как? Это ты? Явиться смел? Неужто ты до того бысстыден, что под кров вошел ко мне - царя убийца явный и власти нашей насомненный вор?"

Креонт пытается возразить и заставить царя выслушать - "и лишь тогда суди".

КРЕОНТ: Послушай: ты - супруг моей сестры?

ЭДИП:     Того, что ты спросил, не отрицаю.

КРЕОНТ: Над Фивами ты с нею делишь власть?

ЭДИП:    Я исполняю все ее желанья.

КРЕОНТ: А вам двоим не равен ли я - третий?

ЭДИП:    Вот тут-то и сказался ложный друг.

КРЕОНТ: Сам посуди: зачем стремиться к власти,
               С которой вечно связан страх, тому,
               Кто властвует и так, тревог не зная?
               Я никогда не жаждал стать царем,
               Предпочитал всегда лишь долю власти.
               Так судит каждый, кто здоров рассудком.
               Твои дары без страха принимаю,
               А правь я сам, я делал бы не то,
              Чего хочу. Ужели царство слаще
              Мне беззаботной власти и влиянья?
              Еще не столь я оскудел умом,
              Чтоб новых благ и пользы домогаться.
              Все счастья мне желают, все с приветом -
              Кто с просьбою к царю - идут ко мне,
              В своих руках держу я их желанья.
              И это все мне променять на что?
              Не станет заблуждаться здравый разум.
              Такого поведенья сам я чужд.
              И не дерзну в том помогать другому.

Далее Креонт дает совет Эдипу:

"Нельзя винить, едва лишь заподозрив,
Затем, что нам не подобает звать
Злых добрыми, равно и добрых злыми.
Отвергнуть друга преданного - значит
Лишиться драгоценнейшего в жизни,
Ты в этом скоро убедишься сам.
Нам честного лишь время обнаружит,-
Довольно дня, чтоб подлого узнать".

Эдип убежден, что царская власть ему досталась не по праву наследования, а по воле богов. Он ни на секуду не сомневается в собственной непогрешимости. Но страх потерять власть и угроза коварного предательства, лишают его возможности здраво мыслить. Он твердо намерен жестоко расправиться с Креонтом. Однако предать его смерти он не может, но приговорить к изгнанию в силах. Между Эдипом и Креонтом происходит словесный бой:

КРЕОНТ: Безумен ты!

ЭДИП:     В своих делах - я здрав.

КРЕОНТ: Затмился, что ли, ум твой?

ЭДИП:     Власть - моя!

КРЕОНТ:  Дурная власть - не власть.

В разгаре спора из дворца появляется царица Иокаста. Она прерывает оппонентов: "Из-за чего, несчастные безумцы, вы ссоритесь? Когда страдает город, не стыдно ль счеты личные сводить?". Она пытается увести Эдипа домой, но прежде Креонт объясняет ей причину непримиримости: "Сестра, Эдип грозит мне страшной карой: я к одному из двух приговорен - к изгнанию или к позорной казни". Эдип со своей стороны отвечает: "Замыслил он сгубить меня коварно".

Иокаста убеждает, что самое разумное - примирение: "Бессмертных ради верь ему, Эдип. Благочестивой ради клятвы, ради меня и всех, стоящих пред тобой". И граждане поддерживают царицу: "Молю, послушайся, подумай, уступи", "О, царь, он отроду был честен, а ныне клятву дал,- молю, прости его!", "Твой шурин чист, Эдип,- из-за пустой молвы винить своих друзей не следует напрасно".

Все же Эдип непреодолим. Он не может более доверять Креонту: "Я цель твою прозрел: стремишься ты сгубить меня иль выгнать вон из града". Однако, уступив просьбе царицы и очарованный жалобами граждан, он соглашается на изгнание Креонта.

Креонт напоследок предупреждает ослепленного яростью царя: "Ты уступил со злобой. Но едва остынет гнев, раскаянье придет. С подобным нравом сам себе ты в тягость... Я удалюсь, тобой отвергнут, но для них - я правый".

Иокаста все еще не теряет надежд заставить Эдипа переменить решенье.

ИОКАСТА: Молю богами, царь, и мне поведай,
                Что столь упорный гнев зажгло в тебе?

ЭДИП:        Он говорит, что я убил царя.

ИОКАСТА:  Он это сам придумал иль подучен?

ЭДИП:         Он подослал лукавого пророка.

Иокаста убеждена, что никто из людей не обладает даром прорицанья. И в качестве примера приводит факт из жизни прежнего супруга - царя Лая. Якобы через жрецов ему передали предсказание Феба, что он будет убит собственным сыном. Доверившись прорицателям, Лай повелел унести новорожденного сына и сбросить с высокой скалы. Его волю выполнил верный слуга, и царь избавился от навязчивых страхов. Царица Иокаста просит Эдипа  не придавать значения словам колдунов, гадателей снов, прорицателей и жрецов: "Погиб Лай не от сына, а всю жизнь боялся!", "Не слушай их! Ведь если хочет бог, он без труда свою объявит волю".

Но подробности смерти царя Лая зарождают в душе Эдипа новые тревоги: "Убит на перекрестке трех дорог?" Эдип засыпает царицу вопросами: "А много ли годов прошло с тех пор?" "А внешностью, скажи, каков был Лай? Он молод был иль стар?". 
Ответы царицы укрепляют смутные догадки Эдипа: "О горе! Вижу: страшные проклятья в неведенье призвал я на себя!... Боюсь, слепой провидец зрячим был!".

Теперь уже пришла очередь заволноваться Иокасте: "Мне страшно, но, что знаю, все скажу". Эдип просит ей рассказать все по порядку: кто доставил весть о гибели царя, где сейчас находится единственный выживший свидетель?

Иокаста ничего не утаивает от мужа: "Сюда пришел он, но, узнав, что власть тебе досталась после Лая, к моей руке припал он и молил его послать на горные луга, чтоб только жить подальше от столицы. Его я отпустила".

Эдип требует поскорее его доставить во дворец. Царица требует объяснений, но Эдип отказывается вводить ее в курс страшных подозрений: "Боюсь, жена, сказал я слишком много".

Иокаста оставляет его, и он получает возможность разобраться в смятенных чувствах:

"О, скажи,
Из смертных кто теперь, меня несчастней,
Кто ненавистней в мире для богов?
"Кого ни свой не должен, ни чужой
Приветствовать и принимать, как гостя,
Но вон из дома гнать". И это - я
Сам на себя обрушивший проклятья!
Я оскверняю ложе мертвеца
Кровавыми руками. Я ль не изверг?
Я ль не безбожник? "

Эдип еще раз просит царицу послать за пастухом -  и поскорей.
Между тем граждане города в полном смятении: они уже не знают, о чем и думать! - "Дай, Рок, всечастно мне блюсти во всем святую чистоту и слов и дел, согласно мудрым законам, свыше порожденным!" , "Гордыней порожден тиран. Она, безумно всем пресытясь, чужда и пользы и добра. Вершины счастия достигнув, в бездну бедствия вдруг падет", "Коль смертный превознесся на словах или на деле, не боится правосудья и не чтит кумиров божьих,- злая участь да постигнет спесь злосчастную его!", "Но если вправду ты, могучий, над всем владычествуешь, Зевс! - Да не избегнет злой твоей бессмертной власти!",  "Увы! Пророчества о Лае бессильны стали. Нет нигде почета ныне Аполлону. Бессмертных позабыли мы"...

Все же Иокаста направляется к Аполлону Ликейскому - молить и избавить город от напастей. По дороге к храму она встречает вестника из Коринфа. Он сообщает ей, что горожане желают, чтобы Эдип вернулся в свой родной город и принял царский трон. Прежний царь - Полиб - умер, и теперь город осиротел.

Иокаста вспоминает сразу же давние страхи Эдипа, который когда-то бежал из отчего дома, доверившись предсказанию, что он убьет собственного отца. Иокаста в очередной раз убеждается в лживости различных предсказаний: "Где вы, богов вещанья? Боялся царь Эдип его убить - и прочь бежал; Полиб же сам скончался, как рок велел, не от его руки".

Иокаста срочно вызывает супруга. Эдип приходит и недоуменно спрашивает: "Зачем меня ты вызвала из дома?" Узнав весть из первых рук, Эдип обращается к жене:

"Увы! К чему нам было чтить, жена,
Полеты птиц и жертвенник пифийский,
Провозгласившие, что суждено мне
Отца убить родного?...
В Аид унес Полиб все прорицанья...
Поистине, они лишь звук пустой!"

Иокаста радостно подбадривает супруга:

"Отныне страхом не терзай души...
Чего бояться смертным? Мы во власти
У случая, предвиденья мы чужды,
Жить следует беспечно - кто как может..."

Теперь с усмешкой Эдип вспоминает и другие предсказания:

"Когда-то был от Аполлона
Мне глас, что в брак я с матерью вступлю
И кровь отца пролью своей рукою.
Вот отчего далеко от Коринфа живу теперь..."

Вестник еще не ушел, он слышит весь разговор и неожиданно вмешивается: "Так это страх привел тебя к изгнанью?... Родителей бежишь? Боишься скверны?"  Похоже, вестник знает гораздо больше, чем от него ожидали. Он уверенно заявляет: "Сказать по правде, страх напрасен твой". И Эдип получает первый удар - Полиб не его родной отец!

Эдип потрясен, он, точно, заторможенный, переспрашивает: "Полиб мне - не отец?" А потом неуверенно добавляет: "Но почему ж меня он сыном звал?" Кажется, он не ожидает ответа. Его вопрос словно повис в воздухе. Однако вестник подхватывает нить: "Из рук моих тебя он принял в дар".

Такого поворота событий Эдип никак не ожидал! Он готов уцепиться за соломинку: "И так любил, из рук приняв чужих?" Вестник своим ответом точно вонзает нож в сердце: "Да, потому что сам он был бездетен". Эдип, жадно хватая воздух, словно, рыба, выброшенная своевольной волной на берег, допрашивает:

"А ты купил меня или нашел?" Не замечая смятения царя, вестник простодушно признается : "Нашел в лесу, в ущелье Киферона".

Теперь Эдип, точно в тумане, идет навстречу своей судьбе: "Так ты пастух, батрак наемный был?" И вестник с каждым новым признанием, сам того не подозревая, приближает его к Аду: "Я был твоим спасителем, мой сын".

Эдип, добивая себя, беспощадно вытаскивает все новые страшные детали:  "Но от чего же я тогда страдал?" Вестник смотрит на его ноги и слова его, точно свинцовые капли, падают на голову Эдипа: "Свидетели - лодыжки ного твоих"...
Дальше, как в кошмарном сне, Эдип слышит все новые и новые убийственные признания: "Мне передал тебя другой пастух... Он, помнится, слугой назвался Лая... У царя служил он пастухом..."

И где-то в глубине мрачного подсознания Эдип неожиданно слышит собственный голос: "Срок настал всему раскрыться..."

Очнувшись, он спешит к супруге. Иокаста не узнает Эдипа - насколько он изменился! Глаза его горят, говорит какую-то сумятицу, движения резкие и хаотичные:  "Не может быть, чтоб нить держа такую, я не раскрыл рожденья своего".

Царица отстраняется от него: "Коль жизнь тебе мила, молю богами, не спрашивай... Моей довольно муки!" Она сама уже догадалась, кто он для нее! И хочет убежать от распросов: "Несчастный! О, не узнавай, кто ты!.. Увы, злосчастный!"

Для Эдипа весь мир перевернулся, но он уже обязан допить чашу Судьбы до дна - пусть даже это будет его крахом:

"Узнать хочу свой род - пусть он ничтожен!
А ей в ее тщеславье женском стыдно,
Наверное, что низко я рожден.
Я - сын Судьбы, дарующей нам благо,
И никакой не страшен мне позор.
Вот кто мне мать! А Месяцы - мне братья:
То вознесен я, то низринут ими
Таков мой род - и мне не быть иным.
Я должен знать свое происхожденье".

Когда входит пастух, Эдип устраивает нечто вроде очной ставки  его с вестником. Вопросы, четкие, быстрые, точно выстрелы: "О нем ли говорил ты?" - "Каким существовал ты ремеслом?" - "Ну, а в каких местах живал ты чаще?" - "Его ты знаешь? Ты его встречал?" - "Ты с ним встречался?" ...

Вестник во всем признается: "Все правда... хоть прошло годов немало" И он уже говорит пастуху: "Вот, милый друг, кто был младенцем этим!"  Но другой взрывается: "О, будь ты проклят! Замолчишь ли ты?"

Однако Эдипу  уже безразлично мнение спорящих, он обрывает их спор: "Нет, нет, старик, его ты не брани; твои слова скорей достойны брани". Пастух недоумевает: "Но в чем же я виновен, государь?" Эдип объясняет: "Ты о младенце отвечать не хочешь". Пастух  не желает продолжать разговор, но как противостоять царскому велению?! Пастух неловко оправдывается: "Да ничего не знает он; все вздор".
Тогда Эдип переходит к угрозам: "Добром не скажешь - скажешь под  бичом". Пастух  испуган: "Ах, я несчастный! Что же знать ты хочешь?"

Шторм приближается. Грозовые всполохи еще в отдалении...
 
Эдип неумолимо продолжает допрос: "Младенца ты передавал кому?" - "Передавал?... Погибнуть бы в тот день!"...- "Что ж, и погибнешь, коль не скажешь правды". - "Скорей погибну, если я отвечу... Да нет! Сказал я, что отдал когда-то" - "Где взял его? Он свой был иль чужой?" - " Не свой... Его я принял от другого". - "А из какого дома? От кого?" - "Не спрашивай ты больше, ради бога!" - "Погибнешь ты, коль повторю вопрос!" - "Узнай же: был он домочадцем Лая" - "Рабом он был иль  родственником царским?" - "Увы, весь ужас высказать придется..." - "А мне - услышать... Все ж я слушать должен". - "Ребенком Лая почитался он..." - Гром грянул!!!

Теперь уже и сам пастух убежден, что "для бед великих спас дитя". И откровенно говорит царю: "Если ты мальчик тот, знай, ты рожден на горе".
Эдип уже не слушает его, он говорит сам с собой: "В проклятии рожден я, в браке проклят, и мною кровь преступно пролита!"

Сгорая от стыда, царь Эдип в ужасе выбегает из дворца...

Но куда же уходит злосчастный Эдин и на что он решается?
Сначала он отправляется к супруге-матери, - но поздно -"божественной не стало Клитемнестры".

О дальнейшем хору граждан сообщает Домочадец:

"Я на царя смотрел - как он метался.
Он требовал меча, искал жену,
Которую не мог назвать женою,-
Нет, мать свою и мать его детей!...
Потом - ужасно молвить! -
С ее одежды царственной сорвав
Наплечную застежку золотую,
Он стал иглу во впадины глазные
Вонзать, крича, что зреть очам не должно
Ни мук его, ни им свершенных зол..."

Потрясенный Домочадец подводит печальный итог:

"Поистине: их счастие былое
Завидным было счастьем. А теперь
Стенанье, гибель, смерть, позор - все беды,
Какие есть, в их доме собрались".

До слуха граждан доносятся страшные крики горестного Эдипа:

"Ты привел меня, Рок мой, куда?...
О, туча мрака!...
Я ужасом объят невыразимым.
Несет меня необоримый вихрь!...
На что мне и очи теперь,
Коль ничто усладить их не может?
На что смотреть мне ныне?
Кого любить?
Кого дарить приветствием?
Слушать кого с умилением?"

Эдип сам себя приговорил к изгнанию и на скитания до смерти:

"Прочь поскорее отсюда
Вы уведите меня.
Скройте постыдную скверну!
Я трижды проклят меж людей. Бессмертным
Всем ненавистен я!"

И в смертной схватке с целым морем бед он вступает в последний словесный бой - с гражданами своего города:  "Мне не тверди о том, что я избрал не наилучший выход. Брось советы!"

Эдип называет себя "первейшим грешником", "безбожником", "преступным осквернителем страны",- "А с таким пятном как мог бы я теперь смотреть спокойным взором на сограждан?"

Входит Креонт. Он велит отвести Эдипа поскорее в дом,- "затем, что горе родственников близких внимать и видеть должно лишь родным".

Эдип умоляет Креонта поскорее изгнать его туда, где б не слыхал людского он привета. Креонт готов именно так и поступить, но прежде необходимо спросить совета бога. Эдип удивлен: "Но ясно бог вещал: карать меня - отцеубийцу, нечестивца - смертью". И Креонт задает ему главный вопрос: "А ТЫ ТЕПЕРЬ ГОТОВ ПОВЕРИТЬ БОГУ?"

Эдип не дает ответа, но просит Креонта позволить ему уйти на родной Киферон,- который мать с отцом назначили ему могилой. Эдип хотел бы и сам поскорее расстаться с жизнью, но он верит в Судьбу  и признается: "Я был спасен, чтоб ряд ужасных новых бед изведать. И пусть судьба идет своим путем".

Призыая детей, обливаясь слезами, он прощается с ними:

"Подойдите... Так... Троньте руки...брата,- он виною, что видите блиставшие когда-то глаза его... такими... лик отца, который, и не видя и не зная, вас породил... от матери своей. Я вас не вижу... но о вас я плачу..."
Обращаясь к Креонту, он просит нового царя заменить детям и отца и мать: "Один ты им опора... Дай же клятву, о благородный, и руки коснись!.."

Эдип покидает город навсегда...  А древнегреческий поэт Софокл передает через века привет другому гению - Шекспиру.

Горестный Король Лир, ослепший и обезумевший, скитается в бурю, под проливным дождем по полям Англии. Его сопровождают верный Шут и нищий бродяга - Бедный Том. Король Лир умирает в тюрьме, прижимая к груди убитую дочь Корделию. Потеряв последний луч солнца и последнюю нить с миром, -  "в этом страшном море бед" сердце Лира останавливает свое биение...


Подпись
И.Г. Едрец


SOS! Срочно нужна помощь. Карта Сбер: 4817-7602-0876-3924