Звонят, откройте дверь

В этом тексте, как и в большинстве других моих произведений, в оригинале имеются сноски, разъясняющие те или иные слова и понятия, которые, к сожалению, не отображаются на данном сайте.


Ко мне крадётся под покровом ночи
Седой безумец в выцвевшем плаще.
"Входи без стука и бери, что хочешь,
Мне пользы нет от прожитых вещей.

Анна Шпреегарт

З В О Н Я Т,  О Т К Р О Й Т Е   Д В Е Р Ь!






Санкт-Петербург                1964 -2016





Когда в небесное оконце,
Тайком пробравшись, словно тень,
Луна на час заменит солнце,
Чтоб отдохнуть мог долгий день.

Когда пустеют тротуары,
Сады и парки, и бульвары,
И шум стихает городской,
Заснет в квартирах род людской.

Утихомирятся все звуки,
И, обнимая город свой,
Над величавою Невой
Мосты поднимут к небу руки.

Когда останется одна,
Как в гулком зале тишина,

Настройся, музыку ты слышишь?
Сквозь белой ночи чистоту,
Колонны обвивая, крыши,
Она взлетает в высоту.






Больше всего в Ленинграде я любил, да и сейчас люблю время белых ночей. Это удивительный по своей красоте и благости период, когда, кажется, что время бесконечно, когда его так много, что просто не знаешь, что с ним делать. Белые ночи над Невой – это особый мир, какового нет нигде более, хотя мне доводилось бывать во многих других местах, которые природа одарила аналогичным явлением. И на севере Эстонии, и в Мурманске, и в Воркуте, и в Петрозаводске и в других местах, где Солнце не заходит за горизонт более, чем на 6 градусов, подсвечивая оттуда наш мир и не давая ему погрузиться в пучину темноты ночи. Кстати, вероятно, я скажу нечто кощунственное, но «по стандартам» в Ленинграде – Санкт-Петербурге белые ночи не совсем «правильные», так как «правильные» начинаются только на семьдесят километров севернее, по линии примерно, Приозерск – Сосново – Выборг, а у нас Солнце скатывается за горизонт аж на целый градус больше положенного. Но в правильных местах, например, в Воркуте, Инте, Кандалакше, Апатитах, Кировске, Сыктывкаре, Беломорске или на Соловках, для меня это не белые ночи, а сплошное мучение, когда Солнце вообще не заходит за горизонт и светит, и светит, не давая нормально заснуть. Называется это уже по-другому – полярный день, когда и окна в гостинице полностью завешены плотными шторами, и простынь на голову натянута, а все едино за окном светит Солнце и разум не хочет соглашаться с тем, что наступила ночь и пора спать. Я очень плохо сплю в полярный день. А у нас, у белых ночей есть только одна беда – то, что они всегда совпадают с сессией и необходимостью сдавать зачеты и экзамены.  А значит, надо сидеть и заниматься, если хочешь получить свои сорок пять рублей степухи. Как там пелось в «классике? «Нам немного дано – три «бумаги» в четыре недели…»Правда, у нас уже не три сотни, а четыре с половиной, если учесть хрущевскую денежную реформу шестьдесят первого года, но и  это еще надо было отработать. И как раз в белые ночи. Положительным моментом было только то, что все-таки сессия заканчивалась, как правило, раньше, чем период белых ночей.
Но в описываемый день еще ни то, ни другое не закончилось, а потому сидели мы в квартире у моего одногруппника Валеры Твердоводова дома на третьем этаже огромного, построенного в стиле эклектики, доходного дома Романова на углу Восстания и бывшего Госпитального, позднее Виленского, а на тот момент, переулка Красной связи в Преображенской слободе. В противоположном конце переулка когда-то располагались казармы знаменитого  лейб-гвардии Преображенского полка, сформированного из «потешных» еще Петром и саперного батальона, а  улица Восстания в былые времена носила название Офицерской и, позднее,  Знаменской.
 Я, честно говоря, уже не очень уверен в том, к какому именно экзамену мы собирались с товарищем готовиться, кажется, к математике, хотя утверждать не буду. Но точно, что это была весенняя сессия на первом курсе.
Родители Валерки, пользуясь хорошей погодой,  укатили  в Белоостров на дачу, а мы, словно прокаженные в лепрозории, сидели и грызли гранит, истирая зубы о беспредел пределов и разлагая головы  в ряды Фурье, Лагранжа, Тэйлора, Лорана и Маклорена, чтоб им все на том свете икнулось!  Единственной отрадой было то, что отсутствие родителей Валерки позволяло нам, не отвлекаясь от процесса познания, дымить «White Sea Canal» или проще «Беломорканал». Окна были открыты, дым от папирос почти мгновенно вытягивался на улицу и растворялся в прозрачных сумерках белой ночи и мы не рисковали ни задохнуться, ни нарваться на выговор родителей за прокуренное помещение. Поскольку конспект у нас был один на двоих, и, кажется, ни мой, ни Валеркин, а с большим трудом добытый у кого-то из однокурсников из другой группы, которая уже сдала математику, (если, повторюсь, я правильно помню), процесс обучения у нас шел, в основном, на слух, то есть один читал – другой повторял, потом наоборот. Так мы за день уже одолели почти две трети толстой тетрадки в сорок восемь листов. Это, разумеется, не значило, что мы все это выучили, но мы вышли на тот уровень, когда уже можно было учить, то есть пытаться запомнить то, что стало более или менее понятным. Кстати, давно известно, что в большинстве случаев, большинству людей проще и быстрее прийти к пониманию изучаемого материала именно в небольшом коллективе, путем взаимных пояснений и разбирательств, чем при индивидуальных попытках понять сложный материал. А вот потом, чтобы все понятое осталось в памяти, надо уже самому это зубрить. По крайней мере для меня это было именно так. Мы с Валерой целых два дня муштровали друг друга, сверяясь с конспектом и, кажется были уже близки к тому, чтобы более менее достойно выглядеть перед лицом профессора. У нас оставался еще целый завтрашний день и, соответственно, две ночи.
– А не испить ли нам кофею? – Мысль озвученная Валерой пришлась по вкусу, и мы решили, что нам не повредит немного отдохнуть. Как хозяин дома, Валера отправился ставить чайник на кухню. Я уже не помню точно, но, кажется, что квартира у Твердоводовых не была отдельной, хотя я никогда никого из соседей не видел. Помню, что-то говорил мне Валерка о том, что соседи живут где-то в другом месте – то ли у жены, то ли у мужа. Факт, что на данный момент мы были в квартире абсолютно одни и никого не стесняли своими ночными бдениями, и никто не мешал нам заниматься своими делами.
Я открыл кухонное окно, которое выходило в типичный, многократно упомячнутый в книгах и показанный в фильмах ленинградский двор-колодец. На расстоянии всего нескольких метров, кажется, руку протяни и достанешь, располагалась стена то ли соседнего дома, то ли выступающей части этого же. И окна, которые были на той стене, были так близко, что, наверное, какому-нибудь гимнасту Тибулу  ничего бы не стоило перебраться с одного на другое.
–Валерка, а ты не знаешь обитателей напротив?– мои мысли убежали куда-то в сторону от проблем векторной алгебры и матанализа и разложились в ряд мыслишек совсем другой направленности.
– Ну, во-первых, это тоже окно кухни, а во-вторых, там отнюдь не одна принцесса живет. Там при принцессе еще и Баба Яга имеется, самая натуральная – она несколько раз нам в окно картошками швырялась и еще жалобы в домоуправление писала, что я по квартире в трусах, видите ли «щеголяю», чем над ее девичьей честью, можно сказать, надругался. Мать вообще отца уже достала, чтобы он решетку на это окно сделал – боится, что кто-то может забраться от них. Отец приволок откуда-то, вероятно, из леса, а может на работе прибрал к рукам неучтенку. Мне показал, а мамке, чтобы не волновать, не сказал – Валерка пригляделся к чайнику, но тот еще не подавал признаков кипения, и, взяв меня за руку, направился назад в комнаты. Комнат у Твердоводовых было две. Большая – родительская и поменьше – детская, то есть Валеркина. Валера поднял сиденье дивана, под которым обнаружился просторный ящик, предназначенный, вероятно,  для хранения   постельных принадлежностей. Но практика показывает, что также, как гараж – это отнюдь не только место для хранения машины, а балкон существует не только, чтобы дышать свежими бензиновыми выхлопами, так и место в диване не одним постельным бельем начинено. Там может находиться все, что только можно себе представить, и даже то, чего представить нельзя. Так, например, у одного моего знакомого под диванным матрацем я однажды видел два колеса с дисками от его «Нивы» и, плюс к этому, еще целый склад автозапчастей, как то: диск и корзину сцепления, трамблер, тормозные шланги, большой пакет с лампочками для фар, подфарников и прочих осветительных приборов автомобиля, еще один пакет с резиновыми манжетами., два тормозных цилиндра – главный и колесный и полный набор тормозных колодок. Я помню, что сдвинуть тот диван с места мы не могли вдвоем. Однако, ни колес, ни запчастей в диване у Валерки, как ни странно, не оказалось.
 Наклонившись и пошарив по какими-то тряпками, он вытащил что-то явно тяжелое, завернутое в холщовую тряпицу. Потом повел меня обратно на кухню и только там, положив сверток на кухонный стол, развернул тряпку. К моему несказанному удивлению, внутри обнаружился огромный револьвер  системы Смит и Вессон. Вероятно один  из  тех 20 тысяч, которые были закуплены царским правительством на заводе в Спрингфилде, в США в 1871 году, так называемой первой или второй русской модели. А может и из тех, которые чуть позднее по лицезии делали в Туле.  Я с благоговением смотрел на это легендарное оружие. Револьверы Смит и Вессон, наряду с моделями Кольта и более поздними револьверами братьев Наган из Льежа представляли собой действительно превосходное оружие с высоким качеством изготовления, служившее на протяжении многих лет людям в их неутомимом стремлении к уничтожению себе подобных.
 Мне впервые выпала удача подержать в руках это замечательное произведение Хораса Смита и Даниэля Вессона. Это оружие было легендарным  Я впервые, еще в детстве, вычитал это название  у Катаева в «Белеет парус одинокий», хотя во время описываемых в романе событий револьвер уже был снят с вооружения армии, но продолжал быть оружием полиции. И именно  такой подержанный «вессон» « в горячечном бреду в семнадцатом году» «за 25лимонов» купил Розенбаумовский Семэн, чтобы «папане сделать "Боже ж мой".
 О том как этот револьвер попал в Россию существует  легенда, связанная с  охотой. А именно с великокняжеской охотой на бизонов в Небраске. В самом конце 1871 г. в США приезжает видный гость — офицер военно-морского флота Российской империи четвертый сын Императора Александра II Великий князь Алексей.
В конце января 1872 г. для Алексея Александровича организуют грандиозную охоту на бизонов. В ней участвовали поистине легендарные личности: охотник Уильям Коди, известный под именем Баффало Билл, победитель индейцев генерал Джордж Кастер, герой американской гражданской войны генерал Филипп Шеридан, несколько вождей племени сиу, среди которых, по некоторым упоминаниям, был Сидящий Бык, разбивший впоследствии своего товарища по охоте генерала Кастера.
Во время этого мероприятия активно использовался новый револьвер системы Смита и Вессона. Как гласит легенда, благодаря замечательным характеристикам револьвера и его высочайшему качеству исполнения, показанным на этой охоте, а главное, под давлением мнения Великого князя, он и был принят на вооружение. Правда, я где-то читал, что все это лишь легенда. На самом деле Великий князь оказался паршивым стрелком и попасть в бизона никак не мог, пока ему не дали винтовку взамен револьвера, да и на вооружение русской армии система поступила в 1871 году, то есть еще до описываемой охоты. Правда, этот револьвер, производившийся в Америке, Германии и в Туле в трех модификациях, отличавшихся, прежде всего, длиной ствола и некоторыми незначительными деталями конструкции был принят только как офицерское оружие в пехоте и кавалерии, а на флоте очень долго пользовались французскими «Галанами». Известно, что «русский» Смит и Вессон, то есть модель, сделанная специально с учетом пожеланий российской комиссии, была в 1873 году удостоена золотой медали на всемирной выставке в Вене.
Длительное время эта система оценивалось очень высоко, а когда было принято решение о перевооружении армии наганом, к последнему отнеслись изначально весьма скептически. После 4,2 линейного Смита-Вессона, имевший почти в полтора раза меньший калибр и меньшую длину ствола, наган казался несерьезным оружием. Но опыт вскоре доказал обратное....
 Но нагана у нас не было и мы с удовольствием и пиететом рассматривали револьвер. В отличии от меня, Валерка уже  имел опыт и , с некоторым превосходством демонстрировал мне навыки обращения с этой извечной мужской игрушкой.
 Надо сказать, что впечатление он производил весьма устрашающее. Во-первых, очень большой, с длинным стволом и большой рукоятью, с толстым барабаном с шестью каморами под патроны – сразу было видно, даже неопытному глазу, что это весьма и весьма серьезное оружие. Во-вторых, весила эта штука, вероятно, килограмма полтора.
 Я сильно засомневался в том, что с этим револьвером городовые могли гоняться по обрыву за подпольщиками. С такой тяжестью не то, что бегать, ходить – то нелегко. Да и чтобы стрелять, вероятно, кисть нужна очень крепкая, хотя у этой модификации имела место быть дополнительная  скоба  под спусковым крючком под средний палец для более твердой фиксации револьвера в руке и еще имелся наплыв наверху рукояти, под курком, помогавший большому пальцу надежнее удерживать оружие при стрельбе. Валерка, явно рисуясь своим умением, довольно споро разобрал револьвер, откинув ствол с барабаном в одну сторону, а рукоятку в другую. Фактически револьвер как бы переломился пополам. Да, это была отличная конструкция. Не зря на ее базе потом даже винтовки выпускали, а сам револьвер вовсю и успешно использовался и во время Крымской войны и походов в Среднюю Азию. Правда, учитывая большой вес, его не очень любили
пехотные и артиллерийские офицеры. Но зато обожали конники, которым не надо было таскать этот груз на себе.
Так, покуривая, мы отвлекались от мозгодробительного математического мышления, удивляя друг друга познаниями, которые никак не могли нам пригодиться послезавтра на экзамене. Разве что, если взять «Смит и Вессон» с собой в качестве последнего аргумента
–Что Вы гоаорите? Как это в следующий раз? Нет, никакого следующего раза тогда у Вас уже просто не будет! Эта штука двухдюймовую доску насквозь с пяти метров прошибает, так что вот моя зачетка, вот зачетка Твердоводова – и будьте любезны, не заставляйте тратить патроны – нынче их достать тяжело.– Как это там, у Жванецкого? - едешь на танке на рынок, направляешь пушку на прилавок и спрашиваешь: "Сикоко-сикоко?"
Вот только патронов у нас не было.
Игрушка была именно игрушкой – напугать, конечно, можно, но реальной угрозы в себе не несла. Но об этом ведь не  обязательно сообщать.  мы решили для забавы поиграть в «русскую рулетку», которая надо честно сказать, своим появлением была обязана не этому гигантскому монстру, а более позднему творению льежских братьев Наган, чей револьвер, вероятно был даже успешнее всех Смит - Вессонов, и Галанов, и даже легендарного произведения полковника Кольта, ибо дожил в действующей армии аж до второй мировой войны.
 Валерка, видать, со всем почтением отнесся к принесенному отцом раритету. Оружие было тщательно вычищено и смазано
Когда я сказал ему об этом, то он только улыбнулся в свои пшеничного цвета усы и произнес солидным баском с присущей ему легкой бравадой:
–Женщина, понимаешь, любит ласку, а оружие смазку.
В револьвере все работало «на отлично» Спусковой крючок, правда, был достаточно тугим и требовалась немалая сила, чтобы его нажать. Не зря считалось, что «Смит и Вессон» – оружие исключительно мужское – женщинам и детям с эти револьвером было бы не совладать.
Все механизмы работали безотказно. Барабан с легкими щелчками проворачивался, точно фиксируя каморы напротив ударника. Предохранитель, очевидно не зная об отсутствии патронов в барабане, выполнял свои функции.
Так мы забавлялись довольно долго, оттягивая бессознательно (или сознательно?) момент, когда нам предстояло вновь окунуться в мир определенных, неопределенных, круговых и прочих нормальных и не очень интегралов, видов которых,  на наши бедные  студенческие головы существовало немеряно. Благо по своей молодости, мы могли еще не очень беспокоиться о нарушении мозговых процессов от перенапряжения. Но, как известно, чему быть – тому не миновать или , как сказал Омар Хайям:
– Да пребудет со мною любовь и вино!
Будь что будет: безумье, позор - все равно!
Чему быть суждено - неминуемо будет,
Но не больше того, чему быть суждено.
Видимо, этот фатализм был в нас заложен, так как, не прекращая развлекушек с револьвером, мы все-таки снова углубились в конспект. Однако неожиданно наши потуги были прерваны пронзительным переливчатым звонком в наружную дверь, от неожиданности которого мы оба инстинктивно вздрогнули. Я вопросительно посмотрел на Валерку
–Родичи? Убери «пушку»
–Мало вероятно. Уже последняя электричка давно из Белоострова ушла, им уже не добраться в город, Валера недоуменно пожал плечами.– Ума не приложу. Вроде мы не шумели, чтобы соседи какие-нибудь притопали.
–Пойди посмотри , вода везде выключена – в ванной, на кухне.? Вдруг протечка.
–Только этого нам не хватало, Валерка опрометью обежал квартиру. Все было в порядке
–А, знаешь, мы про чайник-то забыли, кипит вовсю.
–Ну, это еще не горе.  Лишь бы не было, как с самоваром у Алексея Максимовича. Мне селедкой в рожу получать не охота.  Потом попьем. В это время звонок в дверь повторился.
–Ну, Валерка, налицо классика нуара «Почтальон всегда звонит дважды, как в фильме и в романе Кейна.
–Хочешь сказать, что это Провидение к нам пожаловало?
 А пойдем, поглядим, Валерка крутанул на пальце Смит и Вессон, как в ковбойских фильмах, нажал на спуск, подул в ствол, заткнул оружие за пояс брюк и пошел к двери.
–Кто там? – Спросил он таким заспанным голосом, что, если бы я был не в курсе того, чем мой друг занимался все последнее время, я бы полностью поверил, что он только что вылез из теплой постельки, сунул ноги в тапочки и поплелся, зевая, к двери.
–Ну, актер!– Восхитился я. Валерка действительно обладал актерскими талантами. Он даже участвовал в спектаклях, модной в те годы «Зримой песни» у нас на факультете. Я помню замечательного Костю – одессита в его исполнении в песне «Шаланды полные кефали», где рыбачку Соню изображала Риточка – «Кто не знает Риточку? Риту знают все», как справедливо заметила Агния Барто. Вот ни косы, ни тем более ленточки в ней у Ритули не имелось. Имела место быть челка и стрижка. А синенькая юбочка, вроде, присутствовала иногда.
 За дверью послышалось сопение, покашливание. Было слышно, как кто-то топчется у порога.
–Так чего надо в середине ночи? – Валеркин голос уже был не таким заспанным, а скорее подозрительно-сердитым.
– Открывай, братан. Свои. – Голос за дверью был довольно низким, но не грубым, скорее даже приятным и наводил на мысль, что его обладатель должен неплохо петь под гармошку на завалинке, где-нибудь в Тамбовской, Ивановской или Брянской областях.
–Зачем? Что случилось, у нас все «свои» уже давно спят! – Валера сделал упор на слове «свои», и стал не спеша открывать многочисленные имевшиеся на дверях замки., снимать цепочку и крюк, одновременно снова, обращаясь к невидимому гостю с тем же вопросом
–Действительно, тебе что нужно?
На что из-за двери неожиданно  послышалось:
–Вас, что, каждый день грабят, что вы такие здесь пугливые и недоверчивые? – Сказано это было как-то весело, безо всякого двойного смысла. У Валерки, похоже, оставался не открытым последний замок, но, видимо, что-то его в последних словах позднего гостя инстинктивно насторожило, так как он отвел от замка руку, которая уже была готова покрутить головку, вытащил из-за пояса нашу игрушку, и произнес печально:
–Ну, каждый, не каждый, но на прошлой неделе два раза заходили, кое-что унесли. Я даже обалдел от неожиданности.
–Чего это он? На фига такая импровизация?
 Но за дверью к этим словам, похоже, отнеслись иначе – вполне серьезно. Музыкальный голос негромко выматерился, слышно было, как парень сплюнул. Затем чиркнула спичка – видать на лестнице закурили.
–Вот же зараза! Опять кто-то на моей земле балует, всю малину обгадили, черти залетные! Поймаю – кончу фраеров поганых!– За дверью еще раз раздался отборный мат, а затем вниз по лестнице зацокали подкованные подошвы сапог или ботинок. Шаги были тяжелые и явно принадлежали довольно крупному человеку.
Мы с Валеркой стояли у двери, слегка обалдевшие от произошедшего разговора. Валерка снова задвинул все щеколды, навесил цепочку, повернул два ключа, воткнул крюк, и мы, не сговариваясь, рванули в комнату, где тут же легли животами на  огромный подоконник старинного дома и попытались что-нибудь разглядеть внизу. Увы, ночь, хоть и была белой, но, видать, лишний градус все-таки имел значение, и бело-серой простыни неба не хватало, чтобы различить что-нибудь в облике человека, вышедшего из подъезда под нами. Он потоптался несколько секунд у парадной, заново прикурил, погасшую, видимо, папиросу, снова сплюнул, поднял голову, посмотрел вверх.
 Мы одновременно отпрянули, чтобы не быть замеченными. Я не могу сказать, что у меня был какой-нибудь страх, но было какое-то неприятное и брезгливое чувство – обиды, что ли, не знаю, как это назвать. Наверное, правильно будет сказать – растерянность. Настолько все это было как-то неожиданно и неординарно, что мы с Валеркой в эту ночь даже не обсуждали произошедшее. С тех пор прошло много лет, но до сих пор, иногда, вспоминая эту ситуацию , мы с ним не до конца представляем, как могла завершиться эта встреча, будь Валерка чуть поживее в своем обращении с замками. Оно, конечно, если бы в барабане «Смит и Вессона» был бы хоть один патрон!
–