II. 8. Бердяев о русской идее и о становлении фило

II.8. Бердяев о «русской идее» и о становлении философской мысли в России

ЭТО РАЗДЕЛ КНИГИ, НА КОТОРУЮ ПОЛУЧЕНЫ АВТОРСКИЕ ПРАВА:
Говсиевич Е.Р. "ФИЛОСОФОВЕДЕНИЕ (краткий курс)". КНИГА
УДК 1(091)
ББК 87.3
Г 57
ISBN 978-5-91146-663-3
© Говсиевич Е. Р., 2011

О масонстве

В XVIII в. единственным духовно-общественным движением в России было масонство: главным деятелем русского просвещения в то время был масон Новиков, многие представители интеллигенции были масонами, русская литература имела связь с масонством. Первые масонские ложи возникли в 1731 г. Однако в 1783 г. Екатерина II, которая была вольтерианкой и враждебно относилась к мистицизму масонства, закрыла масонские ложи.
Влияние масонства подготовило у нас пробуждение философской мысли в 30-е годы, хотя в самом масонстве оригинальных философских мыслей не было. Огромным авторитетом пользовался Я. Беме,  переведенный в масонских изданиях. В начале XIX в. Александровская эпоха была эпохой мистических течений, масонских лож, Библейского общества, Отечественной войны, декабристов, Пушкина и развития русской поэзии. Александр I был связан с масонством (молился с квакерами, сочувствовал мистицизму). Первыми культурными свободолюбивыми людьми в России были масоны и декабристы. Декабристы прошли через масонские ложи. Среди них были братья Муравьевы-Апостолы,  Трубецкой, Волконский, Пестель и др.

Об увлечении немецкой классической философией

Русская интеллигенция обнаружила исключительную способность к идейным увлечениям. Русские были так увлечены Гегелем, Шеллингом, Фейербахом, Марксом, как никто никогда не был увлечен на их родине.  Увлечение Гегелем носило характер религиозного поклонения. Гегель был для русских вершиной человеческой мысли, и у него искали разрешения всех мировых вопросов. Он имел такое же значение, какое имел Платон для патристики и Аристотель для схоластики. Гегель решительно утверждал господство общего над частным, универсального над индивидуальным,  общества над личностью. Его философия была антиперсоналистической.  Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель имели определяющие значение для русской мысли. При этом исключительный интерес к немецкой философии в 30-е – 40-е годы XIX в. не привел к созданию самостоятельной русской философии, которая не отличалась особенной оригинальностью. Важно то, что в России не было философов такого уровня, как  Достоевский и Толстой среди писателей.

О Чаадаеве

Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. И наша историософическая мысль будет протекать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к прошлому и настоящему России и оптимистической веры и надежды в отношении к будущему. Такова была философия истории Чаадаева, изложенная в его знаменитом философском письме к Панковой. Это было пробуждением самостоятельной, оригинальной русской мысли. Результаты этого пробуждения известны – правительство Николая I объявило его сумасшедшим.
Герцен охарактеризовал письмо Чаадаева «как выстрел, раздавшийся в темную ночь». Вся наша философия истории будет ответом на вопросы, поставленные  в письме Чаадаева. Чаадаев проникается верой в мистическую миссию России: «Россия еще может занять высшее положение в духовной жизни Европы».
Чаадаев – одна из самых замечательных фигур русского XIX в. Это был человек большого ума и больших дарований. Но он себя недостаточно актуализировал, остался в потенциальном состоянии и почти ничего не написал.

О Белинском

Центральное значение для русской судьбы имеют Белинский и Герцен. Они представляли левое западничество.
Белинский – одна из самых центральных фигур в истории русского сознания XIX в. Он отличался от других русских писателей 30-х и 40-х годов уже тем, что он не вышел из дворянской семьи. Он был человеком больших дарований, гениальной чуткости и восприимчивости. У него было мало знаний. Он почти не знал иностранных языков. Гегелевскую философию он узнал из рассказов Бакунина. Но его восприимчивость была таковой, что он многое угадал в Гегеле. В дальнейшем он перешел на взгляды Фейербаха и к воинствующему атеизму. Он объявил «бунт» Гегелю и восстал против него «во имя личности, во имя живого человека». Он пишет: «Благодарю покорно, Егор Федорович (Гегель), кланяюсь вашему философскому колпаку, но судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира».
Он был самым значительным русским критиком. Он первым по-настоящему оценил Пушкина и угадал многие нарождающиеся таланты.
В последний период им овладела социальная утопия, страстная вера, что не будет больше богатых и бедных, не будет царей и подданных, люди будут братьями, и наконец, поднимется человек во весь свой рост. Этот социализм был страстным, в нем звучали зловещие ноты: «Люди так глупы, что их насильно нужно вести к счастью». И для осуществления своего идеала Белинский не останавливается перед насилием и кровью.
Белинский не был экономистом, имел мало знаний, в этом он отличался от хорошо вооруженного Чернышевского. Но он был прямым предшественником Чернышевского и даже русского марксизма. Белинский является предшественником русского коммунизма, гораздо более Герцена и всех народников. Он менее типичный народник, чем Герцен. Ему принадлежат слова: «Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы пить вино, бить стекла и вешать дворян».

О Герцене

Герцен если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов. Он первый представитель революционной эмиграции. Герцен стоит у истоков народнического, своеобразного русского социализма. От Гегеля он один из первых пришел к Фейербаху, на котором и остановился. Философски он был близок к материализму и атеизму. Он не был по натуре верующим энтузиастом, как Белинский. Для него материализм и атеизм не были религией. Разочарованный в Западной Европе, Герцен верил в русскую крестьянскую общину. Из западных социальных мыслителей ему ближе всех был Прудон. С Марксом он не имеет ничего общего. Он не верил в прогресс человечества. Мысли его были направлены против философии Гегеля, против подавления человеческой личности прогрессом.
Он вышел из западнического лагеря, но защищал особые пути России. Он верил, что русский мужик спасет мир от торжествующего мещанства, которое он видел на Западе. Герцен во многом сходится со славянофилами, но не имеет их религиозных основ. Типичный народник по своему социальному миросозерцанию, он остался индивидуальной и оригинальной фигурой в истории русской социальной мысли.
Он был очень начитанным человеком, читал Гегеля, Беме, но настоящей философской культуры он не имел, и его философия носила поверхностный характер. Он был более художник, чем философ.

О Чернышевском

Центральной фигурой в русской социальной мысли 60-х годов был Чернышевский. Он был идейным вождем. По личным нравственным качествам это был не только один из лучших русских людей, но и человек, близкий к святости. По сфальсифицированному делу он был осужден на 19 лет каторги (в Сибири), которую он перенес с христианским смирением.
Случай Чернышевского поражает несоответствием между довольно жалкой материалистической и утилитарной его философией и его подвижнической жизнью, высотой его характера. Он был очень ученым человеком, знал богословие, философию Гегеля, естественные науки, историю и был специалистом по политической экономии. Маркс начал изучать русский язык, чтобы читать его экономические труды, так высоко они оценивались. Но тип культуры Чернышевского не был особенно высоким, он был ниже типа культуры идеалистов 40-х годов. Он не может сравниться с более блестящим Писаревым.
«Что делать?» принадлежит к числу утопических романов и художественных достоинств не имеет. Эта книга имеет, главным образом, нравственное значение – как проповедь новой морали.
Социализм Чернышевского был близок народническому социализму Герцена, он тоже хотел опираться на крестьянскую общину и на рабочую артель, также хотел избежать капиталистического развития для России. Но как было велико психологическое различие между ними, несмотря на сходство в социальных идеалах! Это – различие душевного склада разночинца и барина, демократа и человека аристократической культуры.   

О Достоевском

В молодости Достоевский принадлежал к кружку Петрашевского и за это претерпел каторгу. Он пережил духовное потрясение и из революционера стал реакционером и обличал неправду революционного миросозерцания и атеистического социализма.
Национальное сознание Достоевского наиболее противоречиво по отношению к Западу. С одной стороны, он решительный  универсалист, для него русский человек – всечеловек, призвание России – мировое.  Достоевский –  наиболее яркий выразитель мессианского сознания. Русский народ – народ-богоносец, русскому народу свойственна всемирная отзывчивость. С другой стороны, Достоевский обнаруживает настоящую ксенофобию, он терпеть не может евреев, поляков, французов и имеет уклон к национализму.
Достоевский критически относился к славянофилам и не производил себя от них. Он ценил западников за их новый опыт, за динамизм воли, за усложненное сознание. Достоевский был самым страстным и крайним защитником свободы человека, какого только знала история человеческой мысли. Его читал Ницше, на которого он оказал влияние.
От Достоевского начинается новая эра во внутренней истории человека. После него человек уже не тот, что до него. Только Ницше и Киркегор могут разделить с Достоевским славу зачинателей этой новой эры. Достоевский высказывает гениальные мысли о том, что человек совсем не есть благоразумное существо, стремящееся к счастью, что он – есть существо иррациональное, имеющее потребность в страдании, и что страдание – есть единственная причина возникновения сознания. Страдание искупает зло.
Русский атеизм родился из сострадания, из-за невозможности перенести зло мира, зло истории и цивилизации. Достоевский защищал наказание только потому, что видел в самом преступнике потребность наказания для ослабления муки совести, а не по причинам социальной полезности.               
О Л. Толстом

Русский гений, богатый аристократ Л. Толстой всю жизнь мучился от своего привилегированного положения, каялся, хотел от всего отказаться, опроститься, стать мужиком. Такого отречения от своего аристократизма, от своего богатства, от своей славы Запад не знал. Наиболее радикально он отрицал земельную собственность и видел в ней источник всех зол. Этим он отрицал свою собственную помещичью природу. Он не был последователен, он не умел осуществить своей веры в жизни и сделал это лишь в конце жизни своим гениальным уходом. Он не был человеком вегетарианского темперамента. Он был человек гордый, склонный к гневу, любил охоту, был картежником, проигравшим в карты миллион, его соблазняли женщины.

Религиозная драма Толстого была бесконечно глубже его религиозно-философских идей: его религиозная философия была слабой и его учение практически неосуществимым. Несмотря на то, что Толстовская мораль считалась неосуществимой, она была самой высокой, какую только можно себе представить.

Толстого нельзя назвать гуманистом в западном смысле. Его религиозная философия ближе к буддизму, чем к христианству. Но русская человечность ему очень свойственна. Она выразилась в его бунте против истории и против всякого насилия, в его любви к простому трудовому народу. Толстовское учение о непротивлении могло возникнуть лишь на русской духовной почве. Толстой – есть антипод Ницше. Наиболее чужд ему был марксизм. Определенное влияние на Толстого оказал Руссо, которого Толстой любил. Но Толстой глубже и радикальнее. У него было русское сознание своей вины, которой у Руссо не было.

В необыкновенно правдивой русской литературе XIX в. он был самым правдивым писателем. Толстой стремился не к совершенству формы, а к жизненной мудрости. Он почитал Конфуция, Лао Цзы, Будду, Соломона, Сократа, стоиков, Шопенгауэра. К мудрецам он причислял и Иисуса Христа, считая его величайшим из мудрых. Но мудрецы не были для него культурой, а были учителями жизни, и сам он хотел быть учителем жизни.

Религиозная метафизика Толстого менее глубокая и менее христианская, чем религиозная метафизика Достоевского. Но он имел огромное значение в русской религиозности второй половины XIX в. Он был пробудителем религиозной совести в обществе религиозно-индифферентном или враждебном христианству. Он вызвал искание смысла жизни. Достоевский, как религиозный мыслитель, имел влияние на сравнительно небольшой круг интеллигенции, на души более усложненные. Толстой, как религиозный нравственный проповедник, имел влияние на более широкий круг, он захватывал и народные слои.

Толстой стал гениальным обличителем неправд исторической церковности. Но следует отметить, что в своей критике, в которой было много правды, он зашел так далеко, что начал отрицать самые первоосновы христианства и пришел к религии, более близкой буддизму.

Он был отлучен от церкви Святейшим Синодом, органом малоавторитетным. Между тем как православная церковь не любила отлучать. Это отлучение было возмутительно потому, что оно было применено к человеку, который так много сделал для пробуждения религиозных интересов в обществе безбожном, в котором люди, мертвые для христианства, не отлучались.

По своим исканиям правды, смысла жизни, исканиям царства Божьего, своим покаяниям, своему религиозно-анархическому бунту против неправды истории и цивилизации он принадлежит русской идее. Он есть русское противопоставление Гегелю и Ницше. В русскую идею Толстой входит, как очень важный элемент, без которого нельзя мыслить русского призвания.

О Соловьеве

Из русских мыслителей XIX в. наиболее универсальным был Соловьев. Мысль его имела славянофильские истоки. Но он постепенно отходил от славянофилов, и когда в 80-е годы у нас была оргия национализма, он стал острым критиком славянофильства. Он говорил, что нельзя подражать народной вере. Нужно верить не в народную веру, а в самые божественные предметы. Его большой заслугой было обличение неправды национализма, когда  он  принял зоологические формы. Соловьев был представителем русского универсализма и более очищенной формы, чем близкий ему Достоевский.
Он увидел миссию России в соединении церквей, т. е. в утверждении христианского универсализма.

Соловьев пытался религиозно осмыслить опыт гуманизма. Это одна из главных его заслуг. Его мысль входит в русскую диалектику о человеке и человечности и неотделима от нее. Его религиозная философия проникнута духом человечности, но она внешне выражена слишком холодно, рационализирована, в ней – присущая ему личная мистика.

В отличие от славянофилов он написал ряд философских книг и создал целую систему. Образ его, если взять его в целом, более интересен и оригинален, чем его философия в собственном смысле. С ним себя связывали и ему поклонялись, как родоначальнику, русские символисты – Блок и Белый. Вяч. Иванов готов был признать его своим учителем. Правые и левые, православные и католики одинаково ссылались на него и искали в нем опоры. И, вместе с тем, Соловьев был очень одинок, мало понят и очень поздно оценен. Лишь в начале XX в. образовался миф о нем. Он был из тех, которые не раскрывают себя в своем творчестве (в отличие, например, от Достоевского).  Гоголь и  Соловьев – самые загадочные фигуры в русской литературе XIX  в.

Он был не только рациональным философом, признававшим права разума, но также теософом. Ему близки были не только Платон, Кант, Гегель, Шопенгауэр, но также христианские теософы – Я. Беме, Баадер, Шеллинг последнего периода.

У Соловьева была своя первичная интуиция, как у всякого значительного философа. Эта была интуиция всеединства, которая делает его универсалистом по своей основной направленности.

Историософическая тема была для Соловьева центральной – вся его философия, в известном смысле, есть философия истории, учение о путях человечества к богочеловечеству, к всеединству, к Царству Божьему.  Философия истории связана для него с учением о Богочеловечестве, что и есть главная его заслуга перед русской религиозно-философской мыслью. Свое учение о Богочеловечестве Соловьев связывает с темой  о Софии. Это учение стало популярным в религиозно-философских и поэтических течениях XX в. Оно связано с платоновским учением об идеях. «София – есть выраженная, осуществленная идея», – говорит Соловьев. «София – есть тело Божье, материя Божества, проникнутая началом Божественного единства». Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между Творцом и творением. Для Соловьева София – есть также идеальное человечество. Для придания Софии православного характера он указывает на иконы Святой Софии Премудрости Божьей в Новгороде и в Киевском Софийском соборе.
Наибольшее нападение в православных кругах вызвало понимание Софии как вечной женственности, внесение женственного начала в Божество.
Учение о Софии оказало огромное влияние на Блока и Белого, которые верили в Софию и мало верили в Христа, в отличие от Соловьева.
На Западе гениальное учение о Софии было у Беме, но оно носило несколько иной характер, чем у Соловьева. Учение Беме о Софии – есть учение о вечной девственности, а не о вечной женственности. Бемовское учение чище Соловьевского, которое допускает муть в софийных настроениях.

Статья Соловьева «Смысл любви» – самое замечательное из всего им написанного, это даже единственное оригинальное слово, сказанное о любви-эросе в истории христианской мысли. Соловьев – первый христианский мыслитель, по-настоящему признававший личный, а не родовой смысл между мужчиной и женщиной. Традиционное христианское сознание не признавало смысла любви – для него существовало только оправдание соединения мужчины и женщины для деторождения, т. е. оправдание родовое. То, что писал об этом Августин, напоминает трактат по скотоводству. Соловьев устанавливает противоположность между совершенством личности и деторождением. Это – биологическая истина.

Соловьев, как и Достоевский, выходил за пределы исторического христианства, и в этом его религиозное значение. Также его огромная заслуга в том, что он последовательно вел борьбу с национализмом, торжествовавшим в 80-е годы. Кроме этого он вел борьбу за свободу совести, мысли, слова. Уже в XX в. от богатой, разнообразной, часто противоречивой мысли Соловьева, пошли разные течения:
– религиозная философия С. Булгакова и князя Е. Трубецкого;
– философия всеединства С. Франка;
– символизм А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова.
Соловьев входит в русскую идею как самый замечательный представитель русской религиозной философии XIX в. Он признается самым выдающимся русским философом XIX в.               
О Федорове

Одной из центральных и характерных фигур для русской идеи начала XX в. является Н. Федоров. При жизни он был мало известен и оценен. Им особенно заинтересовалось лишь наше поколение начала XX в. Он был скромный библиотекарь Румянцевского музея, живший на 17 рублей в месяц, аскет, спавший на ящике, и вместе с тем противник аскетического понимания христианства. Федоров характерно русский человек, гениальный самородок, оригинал. При жизни он почти ничего не напечатал. После смерти его друзья напечатали в двух томах его «Философию общего дела», которую раздали даром небольшому кругу людей, т. к. Федоров считал недопустимым продажу книг.

Это был русский искатель всеобщего спасения. В нем достигло предельной остроты чувство ответственности всех за всех, – «каждый ответственен за весь мир и за всех людей, и каждый должен стремиться к спасению всех и всего». Федоров не был писателем по своему складу. Все, что он писал, есть лишь «Проект» всеобщего спасения. Временами он напоминает таких людей, как Фурье. В нем сочетаются фантазерство с практическим реализмом, мистика – с рационализмом, мечтательность – с трезвостью.
В чем же заключался «Проект» Федорова?
В основании всего миросозерцания Федорова лежало «печалование» о горе людей. И не было на земле человека, у которого была бы такая скорбь о смерти людей, такая жажда возвращения их к жизни. Он считал сынов виновными в смерти отцов. Он называл сынов блудными сынами, потому что они забыли могилы отцов, увлеклись женами, капитализмом и цивилизацией. Цивилизация строилась на костях отцов.

Главная его идея связана с регуляцией стихийных сил природы, с подчинением природы человеку. Он верил, что возвращение жизни всем умершим, активное воскрешение, а не пассивное лишь ожидание воскресения, должно быть не только христианским делом, но и делом позитивно-научным, техническим. В его «проекте» воскрешения мертвых – есть, конечно, элемент фантастический. Но самое нравственное сознание его – есть самое высокое сознание в истории христианства.

У Федорова были обширные знания, но культура его была скорее естественнонаучная, чем философская. Он был моноидеистом – был целиком захвачен одной идеей – идеей победы над смертью, возвращения жизни умершим. Его оптимистическая вера в возможность окончательной победы над смертью, возможность не только воскресения, но и воскрешения основана верой  в возможность активного участия человека в деле всеобщего восстановления жизни. Он предлагает толковать апокалиптические пророчества как условные, чего еще никогда не делалось. «Нельзя понимать конец мира, о котором пророчествует Апокалипсис, как фатум. Фатальный конец, описанный в Апокалипсисе, наступит как результат путей зла. Но если христианское человечество соединится для общего братского дела победы над смертью и всеобщего воскресения, то оно может избежать фатального конца мира, явления антихриста, страшного суда и ада. Тогда человечество может непосредственно перейти в вечную жизнь. Пассивное ожидание Апокалипсиса недостойно человека».

Федоров – решительный враг традиционного понимания бессмертия и воскресения. Федоров считал, что общее христианское дело должно начаться в России – стране наименее испорченной безбожной цивилизацией. Он исповедывал русский мессианизм.               
Таким образом, его «Проект», который так поражал, вызывал восторги одних и насмешки других, заключался в проекте избежания страшного суда. Победа над смертью, всеобщее воскрешение не есть только дело Бога при пассивности человека, это – есть дело богочеловеческое, т. е. и дело коллективной человеческой  активности.

Следует признать, что в «Проекте» Федорова гениальное прозрение в толковании апокалиптических пророчеств, необыкновенная высота нравственного сознания, всеобщей ответственности всех за всех соединяются с утопическим фантазерством. Автор «Проекта» говорит, что наука и техника могут способствовать воскрешению умерших, что человек может окончательно овладеть силами природы, регулировать природу и подчинить ее себе. Конечно, у него все время это соединяется с верой в Христово Воскресение. Но он все-таки рационализирует тайну смерти. Он недостаточно чувствовал значение креста, для него христианство было исключительно религией Воскресения.

В учении Федорова очень многое должно быть удержано, как входящее в русскую идею. Я не знаю более характерно русского мыслителя, который должен казаться чуждым Западу. Он хочет братства людей не только в пространстве, но и во времени, и верит в возможность изменения прошлого. Но предложенные им материалистические методы воскрешения не могут быть удержаны. Вопрос об отношении духа к природному миру не был им до конца продуман.

О «Русской идее»

Тема «русской идеи» – одна из основных в работах Бердяева, но практически везде он давал лишь исторический срез проблемы, нигде не определяя прямо содержания «русской идеи».
«Русская идея», несмотря на столетия своего существования в той или иной форме, ни разу не воплотилась в реальность с точки зрения современников. Она похожа на ускользающую от человека линию горизонта. Несмотря на большое количество литературы, написанной о «русской идее», она остается тайной и для иностранцев, и для самих русских. Вместе с тем признание того, что «русская идея» – это устойчивый миф в национальном сознании, отнюдь не отрицает ее значения в определенные моменты истории.

У Бердяева «русская идея» – «замысленное Творцом о России» – является продолжением схожего понимания «русской идеи» Соловьевым и,  в конечном счете, сводится к противопоставлению России и Европы, к констатации того, что Россия – это не-Европа, а возможно – и сверх-Европа.

Единственное конкретное содержание «русской идеи» – это ее антибуржуазность. Хомяков, Достоевский, Толстой, Соловьев и Федоров низвергали буржуазный строй и буржуазный дух не менее, чем русские революционеры, социалисты и коммунисты. Но все определения «русской идеи», которые дает Бердяев, даются «от противного»: «русская идея» – не буржуазная, не националистическая, не является западной или восточной, не похожа на германскую идею и т. д. Положительное содержание нигде не указывается прямо.

Идея «особого» пути России в сочинениях Бердяева основана на традиционной теме Востока и Запада. Бердяев вслед за Хомяковым, Достоевским, Соловьевым и многими другими считал невозможным для России принять либо западную, либо восточную модель развития: Россия должна ощутить себя Востоко-Западом.

Россия имеет свое призвание (но следует отметить, что свои «миссии» имеют также Германия, Франция, Англия и другие страны – у всех есть свое историческое «задание»). Бердяев не отрицал национальный мессианизм как понимание народом своей избранности для осуществления божественного замысла, того, что он является народом-мессией. Для Бердяева таким народом, через который миру будет дано новое откровение, был русский народ.
«Русская идея» в чистом виде есть идея искания правды, братства людей и народов. Соловьев, например, считал, что национальная идея состоит не в том, что народ сам думает о себе во времени, а в том, что думает о нем Бог в вечности.

Многие критиковали Бердяева и считали, что «вряд ли лишь русские взыскуют религиозной правды». Ведь апостол Павел сказал, что «человечество – как дерево, у которого корнем является христианство, а отдельные народности – лишь ветвями: если корень свят, то и ветви питаются его соком, и ни одна из них не может превозноситься, ибо не она – корень дерева». В Евангелии также признается тот факт, что у каждого народа свое служение, своя миссия, свое признание. «Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца, Сына и Святого Духа» – таков дух Нового Завета.

Фото из интернета