Как надежа-царь женился правдивая история

Правда о том, как надежа-царь женился на Кощеевой воспитаннице
 (а скомороху Тимошке не верьте!)

Вместо пролога

Надежа-царь сидел на высоком троне, суд судил, ряд рядил. Трон был неудобный, жесткий и ребристый. Шею натирало и, прости, Господи, задницу тоже. А глупая челядь опять подсунула бархатную подушку не под болезную пятую точку, а под ноги. Ноги, конечно, без подушки не доставали до выложенного голландской лазоревой плиткой пола, но уж лучше бы он сидел на троне, болтая ступнями, зато мягко и привольно.
Надежа-царь покосился на купчину, который уже с полчаса тараторил "А он тогда... А я ему... А он мне...", и спросил важно:
- Так чего просишь-то?
- Дык ведь - замялся купчина, - дык ведь за пятнадцать аршин сукна не заплатил. Надежа-царь, мне б хоть по семь с половиной копеек за аршин, да еще с полкопейки за бесчестие прибавить. И чтоб извинился. А то перед всем базаром осрамил!
Стоявший в стороне боярский сын откашлялся и сказал:
- Не верь ты ему, надежа-царь! И сукно-то у него поганое, никак не дороже пяти копеек будет, да и уговор у нас с ним был, чтоб до трех рублев в долг отпускал. А до трех рублев далеко еще!
- Как далеко! Как далеко! - горячился купец, - А надысь кто шапку, куницей отороченную, из венецианской парчи для своей жены в долг забрал? Аль скажешь, не ты!
- И парча-то была ненастоящая, и куница траченная, - лениво процедил, как бы про себя, боярский сын.
Купчина задохнулся от гнева:
- А за меч! - вдруг завопил он во всю глотку, - за меч булатной с прошлого году не плочено! А ведь он подороже трех рублев-то будет!
- Меч - не твое собачье дело, - неожиданно зло ответил боярский сын. - Меч ты должон. Меч - дело государственное. Правильно я говорю, надежа-царь?
"И вот так - кажный день," - грустно подумал надежа-царь - "То одна боярская жонка другую за глаза жабой назовет, а той мамки да няньки донесут. То младенец несмышленый яблоки из архимандричьего двора уворует. То шорник гнилую упряжь продаст... Где настоящие государственные дела! Господи, тут даже если кто и убьет кого, так по пьяному делу, не со зла кружкой в лоб треснет и тут же перед всем людом в землю грохнется и вопит: "Вяжите меня православные, Моя вина, я убивец!" Хоть бы война, что ли. Уехать в шемаханские степи, разбить лагерь и слушать, как орел клекочет в небушке".
- Так что, надежа-царь, решишь? Моя правда аль его? - вмешался в царевы раздумья боярский сын.
Купец умильно заглядывал в глаза. Купца обижать было нельзя. Царь и сам-то забрал у него товаров не на одну сотню рублей под одно царское слово, которое стоит много, но которое в оборот не пустишь.
- Значит так. За сукно расплатится надо. Еще не хватало, чтоб по чужим странам разговор пошел, что у меня бояре одежу из ворованного сукна носят. - Боярский сын вздохнул.- Шапку представить в грановитую палату на рассмотрение качества, - боярский сын приосанился. - Меч - дело государственное, под меч выдать царскую гарантию... - Боярский сын усмехнулся. - И гасить в счет жалованья в течение двенадцати месяцев. - Боярский сын нахмурился. - А с тебя, - повернулся надежа царь к купчине, - полтина в счет судебного сбора.
Боярский сын расплылся довольной улыбкой.
Эти двое вышли из тронного зала, а в зал уже рвалась дебелая бабища, толкая впереди себя невысокого тощенького мужика. "Опять дело о нарушении обещания жениться" - грустно подумал надежа-царь.
А где-то далеко, в шемаханских степях, клекотал высоко в небе орел, выслеживая зайца.


1. Неудачная/удачная охота

Надежа-царь пальнул из пищали, присел и затосковал. Тоска его была вековечная традиционная тоска русского человека по старым-добрым временам. "Вот раньше, - думал печально надежа-царя,  - раньше этих вонючих пищалей не было.  А был лук. Легонький, красивенький, ловкий такой..." В своей тоске государь тридесятого царства забывал, что ловким должен быть стрелок, а не лук, и как-то казалось ему, что с луком и целиться было легче, и стрелял он куда вернее, и попадал всегда белке в глаз с трехсот шагов. Вот точно так же все государи мечтают об особом, настоящем, народе, которым управлять - одно удовольствие, об особых, чрезвычайно честных, чиновниках и об особой, героически храброй, беззаветно преданной и сметливой, армии.
"Или возьмем сокола, - продолжал мечтать царь, - птица благородная, дело свое знает, а ты перчатку натянул, колпачок с сокола снял, присвистнул - и вот те цельный журавль, а когда и лебедь". Надежа царь уважал жареных целиком лебедей.
Между тем пищальный дым развеялся и мой герой с удивлением заметил, что подстрелил-таки какого-то серого селезня. Двинувшись к нему через кусты, он по инерции продолжил сетовать: "И что с того, что подстрелил? Ползи к нему теперь по болотине. А есть зачнешь, так одна кожа да кости окажется, да куски металла, потому что повар плохой пошел, не тот, не настоящий пошел повар".
И, как назло, у селезня оказалось раздроблено крыло, а во всем остальном птица была живехонька и весьма споро улепетывала в сторону какого-то островка.
Надежа-царь поднажал и повысил скорость. Селезень тоже поднажал и скрылся в ивняке. Государь задрал кафтан повыше и внедрился в кустарник. И тут же услышал слова, словно донесшиеся из той самой, бесконечно любимой им старины:
- Исполать тебе, надежа-царь!
К удивлению моего героя с этими словами к нему обращался никто иной, как подстреленный им селезень. Впрочем, красноречивая птица не долго любовалась изумлением царя, а тут же грянулась оземь и обернулась отроком, одетым на манер дворцовых служек.
- Ты кто таков? - спросил надежа-царь, изо всех сил стараясь быть таким же грозным и важным, как в судебной палате.
- Ай! - махнул рукой отрок, - что обо мне говорить. Я мелкая сошка: летаю, куда посылают, говорю, что велят.
- Да кто ж тебя послал?
- А послал меня мой повелитель, великий и преславный Кощей. - Надежа-царь охнул. Кто ж не знал Кощея!
- Так что есть у него до тебя дельце, и просил он тебя пожаловать отобедать с ним сегодня в три пополудни.
- Да я с удовольствием, - надежа царь помедлил, а потом радостно добавил, - только ведь я дороги не знаю. Да и не успею уже, пожалуй, солнце-то вон как высоко.
- Ай!, - опять махнул рукой отрок,  - это если б у тебя была нужда к Кощею, долго бы тебе его искать пришлось. А уж когда у Кощея к тебе нужда, то тогда он близехонько тут, неподалеку будет. Ни клубка волшебного тебе не понадобится, ни ступы с помелом - враз найдешь. Вот она, видишь, дорога торная, а в конце ее - ворота дубовые, а за ними - палаты каменные. В тех палатах и ждет тебя свет-Кощей, не сомневайся.
И точно, смотрит надежа-царь, прямо из-под ног у него стелется ровный хороший тракт, а в конце его, недалеко совсем, и полверсты не будет, - дубовые ворота.
Бегать от Кощея - последнее дело. Да и любопытство разобрало - чего ждет великий маг и сутяга от него, скромного надежи-царя? Пошел, водой в сапогах хлюпая.
Лубок
Хроники тридесятого царства: Надежа-царь стоит, гордо держа в правой руке новомодную пищаль, уперев левую руку в бок, одной ногой попирает огромного оленя с ветвистыми рогами. На заднем плане виднеется туша поверженного вепря. Вокруг нее суетятся необыкновенно маленькие фигурки егерей.

2. Чего Кощею надо было

Дошел быстро. В ворота даже стучать не пришлось - отворились сразу, выскочил другой отрок (или тот же самый?) и шустро провел в палаты. Там уже ждали надежу-царя новые портки хорошего сукна, новые сапоги юфтевой кожи и пара полотняных мягких портянок к ним. Царь переоделся-переобулся, почувствовал себя снова важно и с легким сердцем пошел, куда ему отрок показывал.
Смотрит - небольшая светлица, в ней дубовая конторка, а за конторкой стоит стройный старик в турецком халате, подбитом соболем, и что-то споро вороньим пером на пергаменте пишет. Неужто сам? А старик поворотился, взглянул приветливо, и показал в сторону кресел немецких - низких и мягких. Присмотрелся царь-надежа, а Кощей, вроде, и не старик, вроде и средних лет мужчина, ладно сбитый, в плечах широкий, да и в ногах крепкий, видать, что не только пером владеет хорошо.
- Ну, - вежливо начал хозяин, - как дела? Как оно вообще все? Да ты не стесняйся, ешь-пей вволю.
Царь-надежа взял из вазы венецианского стекла засахаренную грушу и отхлебнул из стакана китайскую диковину - пахучий напиток, чаем именуемый.
- Да вроде ничего, - обжег чаем глотку и закашлялся.
- Войны нет никакой?
"Вот ведь черт любопытный, - подумал надежа-царь, - знает же, что по всей земле замирение."
- Нет, не предвидится, - ответил дипломатично.
- Жениться не желаешь ли? - вдруг совсем нетактично спросил Кощей и вперился надеже-царю прямо в макушку.
Вот, надо сказать, что ввела я тебя в заблуждение, любезный читатель. Ты, наверное, думал, что герою моему от роду лет сорок. А вот и нет. Всего-навсего прошлой вечной стукнуло ему двадцать шесть лет. И нельзя сказать, чтобы за все это время надежа-царь не влюбился и не женился. Совсем напротив, едва вступив на царство, уже рассматривал он в семнадцать лет портреты различных принцесс заморских, ему в невесты предлагаемых. И приглянулась ему одна - спасу нет. Может, нарисована была удачно, может, еще что, да запали ему в душу серые лаза и ласковый взгляд. Ее и выбрал. Все полгода, что переговоры шли, да невеста к нему добиралась, места себе не находил - а вдруг врет портрет. Вдруг приедет к нему какая сухопарая немка. Но нет, вошла только в зал Елена - Еленой принцессу-то звали - тотчас понял надежа-царь, что погиб. Была она тоненькая, как ореховый прутик, стройная, как березка во поле, а кожа у нее была нежная, ровная, и румянцем светилась изнутри.
Обженились. Только не прижилась заморская принцесса в тридесятом царстве. Все хирела она, все чахла, а под конец захворала злой чахоткой, да богу душу и отдала. Так что надежа-царь вдовствовал уже четыре года. И как советники к нему не приставали, снова жениться не собирался. Тем более, что память о Елене - сынок ее такой же сероглазый, Василий, рос крепким, сильным мальчиком и обещал стать верным наследником надеже-царя.
Так ч то вопрос Кощея задел моего героя за самые чувствительные струны души.
- Нет, - неприязненно ответил он, - жениться не желаю. И в планах не было.
-  А придется, - мягко возразил Кощей и продолжил все тем же доброжелательным тоном, - Тебе ведь ведомо, что у меня тридцать три воспитанницы, и каждую из них зовут Василисой?
Надежа-царь глотнул еще обжигающего чая и кивнул.
- Так вот. Половину из них я уже пристроил. Теперь дело за семнадцатой. Я тут подумал и решил, лучше тебя ей мужа не сыскать. Ты ведь у нас такой, - тут Кощей подмигнул левым глазом, - надежный.
- А если я не захочу? - занервничал царь, - вдруг она мне не по вкусу придется. Мало ли какие бывают Василисы! Я слыхал, есть такие, что с дрекольем выходят на большую дорогу, и встречные французские обозы грабят.
-  Как она может не прийтись тебе по вкусу? - мягко удивился Кощей. - Ведь она, во-первых, разумница; во-вторых, искусница, а в-третьих, красавица! Бела, как сметана, румяна, как яблоко, бровями чернява, голосом звучна, идет, как лебедь белая плывет! Приданым не обижу.
Надежа-царь не знал, что и думать. Ссориться с Кощеем никак нельзя. Да и если бояре узнают, что он от такой выгодной невесты отказался, сживет со свету.
- Ну, - сказал меж тем Кощей, наблюдая смену разнообразных мыслей на лице моего героя, - я вижу, ты согласен. Только ведь она у меня того, девка с выдумкой. За первого встречного не пойдет. Надо ей, чтоб ты задание выполнил.
- Какое? - спросил надежа-царь и для храбрости одним глотком допил чай.
- А вот сам ее и спроси.
Лубок.
Портреты иноземных царей. На портрете Кощей, невероятно тощий и длинный, закованный в доспехи и с копьем. На настоящего Кощея похож мало. На заднем плане - дуб с прикованным к нему ларцом.

3. Знакомство с суженой

- Ну, что, правду я сказал, хороша? Ну, восхищайся! - радостно зашептал Кощей в ухо надеже-царю. Тот уже минуты две молча созерцал полулежащую на кушетке Василису Семнадцатую, лениво листавшую толстый фолиант с золотыми застежками. Кощей не соврал: Василиса была бела, румяна и черноброва. Не сказал он только одного, что все эти краски были такими же естественными, как восхищение моего героя. Лицо, шею и обнаженные части рук покрывал щедрый слой белил, на румяна и притирание для губ тоже не поскупились. Насурьмлена была Василиса по самые брови, а брови, похоже, взяли взаймы свой цвет у печного уголька. Впрочем, одета воспитанница Кощея была со вкусом, а тройной ряд крупного ровного жемчуга на высокой груди, несомненно, порадовал бы дворцового дьяка, заведовавшего у надежи-царя всей мягкой рухлядью, посудой, мебелью, а заодно и драгоценностями короны.
- Хороша, - вздохнул без пяти минут жених, - Вот  только что ей от меня надобно будет? Справлюсь ли?
- Должен справиться, - жестко сказал Кощей.
И тут слово взяла Василиса:
- Добрый вечер, гости дорогие! Проходите, присаживайтесь Как говорится, дело пытаете или от дела лытаете?
Царь-надежа смутился, услышав, что девица обращается к нему во множественном числе. От смущения он водил глазами по светлице и тут только заметил, что неподалеку от кушетки сидела на низкой табуретке какая-то не то мамка, не то нянька, каковых, по слухам, у Василисы было пруд пруди, и споро стучала коклюшками.
- Ах, дядюшка, простите, не признала: глаза слабы стали, все читаю и читаю. Я ведь, как ни как, не только прекрасная, но и премудрая. С чем пожаловали?
- Вот, жених, - Кощей как-то нерешительно указал на надежу-царя.
- Это который же будет? Катька, шестой или восьмой?
Не то мамка, не то нянька подняла от кружева голову и оказалась сенной девкой лет восемнадцати, на вид бедовой, из тех, что звезду с неба достать могут, и сказала:
- На мой счет, так одиннадцатый выходит.
- Одиннадцатый, - удовлетворенно улыбнулась Василиса Семнадцатая, - и ни один из тех десяти не смог моего задания выполнить. Все полегли, до одного. Так, Катька?
- Вроде, пятый вернулся, но совсем расслабленный, слова сказать не мог.
- Вот ведь как. Так что, соискатель руки моей, может, откажешься, пока не поздно?
Тут надежа-царь рассерчал и сказал запальчиво:
- Задавай свое задание. Нечего зря разговоры разговаривать.
- Ну, я вижу, ты гость храбрый, к тому же, видимо, ученый. Про зеркало-зеркало слышал?
Надежа-царь о таком знать - не знал, о чем тут же честно доложил Василисе.
- Катька! Расскажи гостю, что да как. А я, пожалуй, вернусь к Гельвецию. Вот когда воротишься с зеркалом-зеркалом, тогда и поговорим.
Катька отложила коклюшки, уставилась своими насмешливыми серыми глазами прямо в глаза надеже-царю и поведал следующее:
- В одном немецком государстве король был так туп, что женился на ведьме, несмотря на то, что от первого брака у него осталась малютка-дочь, милая до невозможности. Ведьма эта вскоре, конечно, охомутала короля полностью, так, что он без ее приказа слова молвить не мог. А было у той колдуньи волшебное зеркало-зеркало, которое всячески ее расхваливало и первой красавицей называло, - И тут Катька, все так же нагло глядя на надежу-царя, поведала ему хорошо известную историю о Белоснежке и семи гномах.
- Так, значит, зеркало-зеркало разбилось и ведьме пришел конец, - закончила она.
В комнате стояла тишина. Кощей с надеждой смотрел на моего героя, но тот только таращил глаза, не понимая, что ему предлагают сделать, если уж и так настал сказке конец.
Катька усмехнулась и продолжила:
- Зеркало-зеркало-то разбилось, но один осколок, самый большой, гномы стащили, починили кое-как и оправили в серебро. Потом загнали за большие деньги ганзейским купцам и теперь оно находится у Неаполитанской королевы.
- А такая разве есть? - не выдержал надежа-царь, которому полагалось по чину знать всех венценосных особ.
- Тут есть, не сомневайся, - ответила Катька, не уточнив, правда, где это "тут".
- Так вот, от тебя требуется добыть маленькое зеркало-зеркало и принести Василисе. Только Неаполитанская королева, жадина такая, вцепилась в него мертвой хваткой и не отдает ни за какие деньги. Так что, берешься?
- Берусь, - вздохнул надежа-царь, не подозревавший, что его ждет.
Потом, конечно, Кощей накормил его сытным обедом, проводил в роскошную спальню, на утро выдал карты и провиант, и даже хорошего коня выдал. Правда, конь был буланый. Надежа-царь хотел было потребовать вороного, как полагается, но Кощей так выразительно повел бровью, что стало ясно - и этого скакуна он отдает с трудом.
А у самых ворот, когда надежа-царь собрался уже вскочить на коня да пустить его в галоп, повстречалась ему Катька в сарафане простого небеленого сукна и лапоточках, ловко сидевших на ее тоненьких - как заметил надежа-царь - щиколотках.
- Вот, Василиса тебе послала в помощь, - сунула ему в руку сафьяновый футляр и хихикнула.
Развернул футляр, там какие-то блестящие лопаточки, ножички, щипчики, лупа на ножке, - все крохотное, к делу не гожее.
- И зачем такое надо? - спросил строго.
- Пригодится, вон, хоть мозоли с рук срезать, - усмехнулась Катька и дала деру.
А руки у надежи-царя и вправду были в мозолях. Любил он в свободное от государственных дел время столярным ремеслом заниматься. Вот тут на днях смастерил сыну Василию деревянную лошадь-качалку - развлекался чтобы - и доску арифметическую - для ума-разума. Плюнул мой герой, хотел издевательскую штуку выкинуть, да кругом слуги Кощеевы, наблюдают, еще донесут, что выбросил невестин подарок. Сунул футляр за пазуху, да и прочь со двора.
Лубок
Портреты иноземных красавиц. На портрете пышногрудая Василиса Семнадцатая. Как и было сказано, белая, румяная и чернобровая.

4.Начало пути

Сразу за высокой стеной, окружавшей кощеев замок, начиналась привольная степь. Тут тебе и зайчики попрыгивали, и лисички побегивали, и суслики топорщили удивленно башки из высокой травы, и столь любимый надежей-царем орел полетывал, высматривая добычу себе - пропитание своим детушкам.
Но невесело было у моего героя на душе. Крыл он себя распоследними словами за то, что ввязался в это неприятное и не сулящее ничего хорошего дело. Вот не найдет он зеркало-зеркало - получится, он, государь тридесятого царства, болван и неумеха. А найдет - придется жениться на набеленой-насурьмленной Василисе, будь она хоть трижды премудрая. А она еще, небось, возьмет с собой эту наглую Катьку с ее ехидной улыбкой и насмешливыми серыми глазами. Ух! Но как отказать Кощею? С Кощеем ссориться - смерть. Изведет колдовством, или, того хуже, затаскает в конец по судам гаагским. Надежа-царь вздохнул и попытался отвлечься от дурных мыслей. Не получалось. Наоборот, в голову все время лез сегодняшний завтрак, после которого хозяин подошел к нему и ласково спросил:
- Что, боязно?
- Боязно, - ответил надежа-царь, - и больше всего боязно, что даже помощи мне ждать неоткуда: все мои верные слуги далеко.
- А ты, - вкрадчиво сказал Кощей, - ты получше прислушивайся в дороге, авось, и сыщешь себе помощников, - и улыбнулся так добро-добро, вот черт лысый!
Неужто в своей великой мудрости проник Кощей и в тайну надежи-царя, которую тот хранил пуще глаза, и о которой никому не рассказывал? А раз он никому не рассказывал, то и тебе, любезный читатель,  пока не расскажу, уж не взыщи, - настанет время, правда всплывет сама.
И так задумался государь тридесятого царства, так рассеялся по мыслям своим невеселым, что совсем отпустил поводья... Конь, почуяв волю, рысил себе понемногу, куда глаза глядят, да вдруг встал, как вкопанный. Надежа-царь в раздумьи из седла и вылетел. Ну, ладно, быстро упал - быстро поднялся. Цел-целехонек, а вот футляр сафьяновый - дар Василисы - вылетел из-за пазухи да весь и рассыпался. Пришлось надеже-царю встать на четвереньки и поползать, блестящие штуки собирая. Хорошо хоть для каждой в футляре особое отделение было предусмотрено - и не запутаешься, и что потерял - срезу видно. А были в футляре: два небольших флакона с надписями "Живая вода" и "Мертвая вода" на чистой латыни, которую мой герой разбирать кое-как умел; лопаточка стальная одна; щипчики стальные же одни; еще какая-то блестящая вещица с лезвием на конце, и лупа, сиречь с иноземного стекло увеличительное, на длинной ножке. Надежа-царь не сдержался: нашел в траве мураша и принялся его в лупу рассматривать. Ох, и страшен муравей в увеличении! Глаза в сеточку хитрые и зрачков в них нет совсем, усищи покрыты густым волосом, а пасть - не позавидуешь гусенице какой, если она в такую пасть попадет.
Ну, уж раз пошло такое дело, решил надежа-царь и жидкости испробовать. Не на вкус, конечно, - на вкус боязно. Осторожно оттянул сыромятные ремешки, на которых флаконы к футляру прилажены были, вынул склянки, с натугой от притертых пробок их освободил. Нюхнул сперва мертвую воду - ничем не пахнет, вода и вода. Нюхнул живую - аж слезами глаза заволокло, запах духовитый, крепкий. Заткнул обратно пробками, притянул ремнями к футляру сафьянному. Да и задумался.
С чего его конь буланый встал, как вкопанный? Не к добру это. Прислушался царь повнимательней - и точно, откуда-то тихий-тихий вздох слышится. Никак, лазутчик? Надежа-царь обнажил кинжал и принялся исследовать окрестности. Сперва только шарил зря по траве, но потом заметил чуть в стороне пятно какое-то желтое, словно мурава на нем пожухла. Подошел - как есть, завяла трава!  Э, да тут копали! Нагнулся, отворотил травяной пласт - вздох словно слышнее стал. Эх, сейчас бы лопату или заступ какой. А инструмент есть, только негодящий он - в ногтях копаться не велика сила нужна. Но все же, может, пособит? Достал надежа-царь футляр, а в нем лопаточка в своем гнезде дрожит, словно вылететь хочет. Вытянул лопатку, воткнул в землю - самому смешно, а воткнул - а та вдруг как принялась расти. В миг достигла полной величины. Волшебная, что ли? Эх, была б волшебная, сама б рыть начала, а тут пришлось надеже-царю силу приложить. Копает он, скоро копает и думает: "Ничего у меня от этого футляра мозоли не сойдут. Скорее, новые появятся."
А вздох все слышнее, вот уже совсем рядом; бросил надежа-царь лопату и руками принялся землю разгребать. Наконец, выгреб из-под земли нос - нос  поморщился,  потом рот - рот чихнул, потом и всего человека, в немецкое платье одетого, выкопал. А тот лежит себе, носом посвистывает, вроде как даже мелодию выводит.
- Ты кто таков будешь, добрый молодец? - спрашивает взопревший от нелегкой работы надежа-царь.
- А я всем известный Ветродуй -молодец. Во весь нос дуну - вихрь поднимется на три версты, одной ноздрей дуну - ветер умеренный до сильного. Был здесь на заработках - у местного мельника ветряк крутил. Да вот обманул он меня, зельем сонным опоил да спящего в землю и зарыл. Не сообразил только по невежеству своему, что у меня в легких воздуху, может, на три года хватит.
- И как тебя звать-величать? Из каких земель ты родом?
- Родом я из известного немецкого государства, сын одного маркграфа. Только имени я тебе не скажу, ибо от несчастной любви поклялся инкогнито по свету разгуливать, пока не прейдет конец моим страданиям.
- Ну, как хочешь. А я - надежа-царь, тридесятого царства государь. Еду по заданию Василисы Семнадцатой с кощеева благословения к неаполитанской короле зеркало-зеркало добывать. Если хочешь, айда со мной!
- Я всегда рад помочь благородному человеку. А что ты благороден, про то говорят вот эти шишки на твоем лбу.  - Надежа-царь ощупал лоб, шишек никаких особенных не обнаружил, но согласно кивнул
Итак их стало двое.
Лубок
Чудаки разные заморские. На картине Ветродуй в немецком платье, зажав одну ноздрю деликатно пальцем, другой на ветряк дует. Ветряк крутится с бешеной скоростью. Вдали виден мельник, довольно потирающий руки.

5. Пахлаван- батыр

Поехали они дальше. Вернее, надежа-царь поехал рысью, а немец Ветродуй рядом побежал. А надо вам сказать, что в сказке все совсем не так, как в жизни. Скорее все, как в кино. Как-то очень быстро широкая степь сменилась зелеными холмами, а потом и отроги гор вблизи появились. Хорошо, дорога в горы не ведет (надежа-царь по карте сверился), а все вдоль них, и потом в сторону. Мой герой едет, да теперь уж сознательно прислушивается - понял, что Кощей ему не зря совет дал, а со смыслом.
Поначалу не слышал ничего, кроме ровного дыхания Ветродуя, который хорошо шел, скоро, сразу ясно, с легкими и селезенкой все в порядке. Потом стал слышать, словно песню кто поет вдали.
- Ты, брат, иди своим ходом, а я малость вперед заскочу, - сказал немцу да и пришпорил буланого. Скачет и прислушивается, а песня все слышнее, уже совсем рядом песня, а никого поблизости не видно. Только груда камней у подножия гор навалена. А не из-под нее ли голос раздается? Спешился надежа-царь, напрягся, да и заорал со всей мочи:
- Кто тут поет?
- Это я пою, - раздается из груды камней
- Так помочь тебе, что ли, или ты по своей воле тут обретаешься?
- Помоги, коли нетрудно!
Куда, не трудно. Камни-то пудов по десять каждый. Но надежа-царь уже знает, достал футляр, вытащил штуковину непонятную, воткнул в кучу, а штука выросла да в чудесный заступ превратилась. Ну, опять пришлось приложить силушку, сперва одному, а потом тот, снизу, стал помогать, да так ловко камни разворошил, что сразу видно - не простой силы человек, а богатырь. Высвободился, принялся от каменной крошки отряхиваться.
Тут и Ветродуй своим ходом подошел. "Вот ведь хитрый немец, думает про себя надежа-царь, - к самому разбору подошел, ни минутой раньше!" Немец, впрочем, сразу все сообразил, флягу с водой от пояса отстегнул, из кармана достал платок тонкого голландского полотна, платок смочил, разгоряченное лицо надеже-царю протер.  А как раскрылись глаза у моего героя, как увидел он, кого освободил, чуть не плюнул. Стоит перед ним широкоплечий, крепконогий, толстошеий... татарин! - стоит и улыбается щербатым ртом, узкие глаза еще уже щурит.
Ну, делать нечего, надо вежливым быть. Тем более,  с  татарами лет тридцать уже вроде как мир. А тут и немец зачал:
- Ну, давайте знакомиться, я - известный всем Ветродуй, властитель воздуха, а это - надежа-царь, государь тридесятого царства. Хотелось бы и твоей прозвище узнать, добрый человек!
- Не скажу я вам моего прозвища. Потому как зол на своих братьев. Это они меня подговорили силу свою проверить. "Становись, - говорят, - под горой, мы тебя камнями завалим, а ты снизу мощью своей поднапри, кучу своротишь и славу нам и себе великую добудешь". Ну, встал я, как дурак, еще и кричу им: "Больше наваливайте, больше!" Они и наворотили, так что мне и пальцем не пошевельнуть, не то плечом. Да ладно наворотили, да меня потом бы освободили! Так нет, они засмеялись и дальше поехали. "Будет, - говорят, - тебе впредь наука, чтоб не хвастался!" Вот я и поклялся никому своего родового имени не выдавать, много им чести - моими подвигами кичиться. Так что зовите меня просто - Пахлаван-батыр. Это очень сильный и очень смелый мужчина будет по-вашему. - и стоит, главное, татарские свои глаза щурит и усмехается.
И так их стало трое.
Лубок
Хроники тридесятого государства. Надежа-царь поднимает две гири, на каждой крупная надпись "Пять пудов". Лицо у царя веселое, и можно сделать вывод, что такой вес ему нипочем.

6. Вечер у костра

Недалеко они прошли, втроем-то. Смеркаться уже стало, да и Пахлаван-батыр, кстати, согласившийся идти к неаполитанской королеве зеркало-зеркало добывать, начал цыкать зубом и приговаривать, что два дня крошки у него во рту не было. Ну, что ж, нашли местечко подходящее, разбили шатер (шатер Кощей дал), достали котелок (котелок Кощей дал), припасы (припасы Кощей подготовил), собрали хворосту и сухостоя (богатырь постарался) и принялись костер разводить (кресало у надежи-царя своей было). Первый раз не вышло: Ветродуй дуть взялся на искру, да так дунул, что все дрова разметал. Второй раз дуть ему, как он ни рвался, надежа-царь не разрешил. Пахлаван-батыр дуть взялся и по своему кочевничьему навыку очень ловко пламя раздул. Стали припас разбирать: мясо вяленое, крупа гречневая, сала шмат немаленький, лепешки, лук, соль - можно знатный кулеш устроить.
- Только без сала, - сказал Пахлаван Батыр.
- Да, сало - не самый диетический продукт, - поддержал его немец, - к тому же, оно с чесноком.
Ну, что ж, заварили кулеш без сала. Хотя без сала какой кулеш... Сидят ждут, с голоду ложки сосут. Вдруг надежа-царя поднялся:
- Кто тут ходит вокруг, цепью звенит? - грозно крикнул.
- Да я это, добрые люди, - раздалось из темноты, - Мирный прохожий. А что звеню, так это другие добрые люди мне цепью гирю к ноге прикрутили.
- Это зачем же?
- А чтоб не бегал слишком быстро. Говорят, лови меня потом, ищи-свищи. Думают, гиря - мне помеха. А что мне гиря, я и с ней любого зайца обгоню в два счета. С гирей мне даже как-то сподручней. А то прежде, бывало, как рвану в Басарабии, а очнусь где-нибудь в Литовском царстве. Жутко неудобно.
Надежа-царь уже все прикинул и ласково так спрашивает незнакомца:
- Не хочешь ли, дескать, присоединится к нашему отряду и пойти за зеркалом-зеркалом.
- Да мне все равно, - отвечает незнакомец, - зовете, так пойду. - и ближе к костру подступает. Такой симпатичный оказался из себя незнакомец: кудри вороные буйные, глаза карие сметливые, в ухо для красоты кольцо желтого металла вставлено...
- Э, да ты цыган, - напрягся Ветродуй. - Не люблю я цыган. Нет у вас никакого понятия о добропорядочности, - и, судя по всему, собрался уже лекцию о порядке читать.
- Чья бы корова мычала, - вдруг встрял Пахлаван-батыр, - у самих ни стыда, ни совести. Эх, зря наш хан Бату тогда коней повернул.
И у надежи-царя есть претензии к немцам, хотя к татарам их еще побольше. Хотел он было ввернуть грозное слова, да цыган вдруг засмеялся и сказал:
- Эх, как вы мне все нравитесь, братцы, родненькие мои! А пожрать ничего нету?
Спохватились: конечно, кулеш совсем готов. Сняли пробу, дух пошел вокруг. Едят из котелка все вместе, обжигаются, дуют на похлебку и радуются. Когда брюхо сыто - и сердце довольно. Тебе-то этого, любезный читатель, не понять. Ты если и голодал, так только по Дюкану, ну, да бог с тобой!
Наелся цыган, откинулся назад, руки за голову заложил и сказал (а пока ели, все путники ему представились):
- Значит, надежа-царь, Ветродуй и Пахлаван-батыр! Сплошные анонимы. А мне скрывать нечего. Роман мое имечко. Роман беспрозванный. Можете просто Ромкой кликать
И так их стало четверо.
Лубок.
Криминальная хроника. Торговые ряды, возмущенные купцы галдят. Вдали клубится пыль - это все, что напоминает о посещении Ромкой-цыганом ярмарки.

7. Неаполитанская королева

Шли они недолго: может два дня, может три - я же говорила, что дороги в царстве Кощеевом странно устроены. Но за это время успели многое узнать друг о друге.
Всем известный Ветродуй говорил только о том, что во всем должен быть порядок, а мельник за работу не расчелся и порядок нарушил. И теперь он, Ветродуй, исполнит задание Василисы, приглянется Кощею и добьется с его помощью справедливости. "Мне лишнего не надо, - бурчал он себе под нос, - сговорились за сорок монет в месяц, значит за три месяца сто двадцать монет выходит. Пусть отсыплет мне серебра, сколько положено. Больше не возьму, но и меньше не предлагать".
Пахлаван-батыр постоянно похвалялся силой. То дерево по дороге повалит, то возьмет валун и тащит его на вытянутых руках с полверсты, один раз порывался залезть под буланого да вместе с седоком его поднять. Насилу отговорили.
А Ромка знай себе по округе бегает. То цветет принесет красивый, то травку духовитую, то сук выгнутый хитро, то камешек блестящий. "Посмотри, Ветродуй, ты же немец ученый, может, золото?" Конечно, оказывался какой-нибудь обычный полевой шпат.
А надежа-царь - что надежа-царь? - царь, как царь, все больше молчал и в карту смотрел.
На привале, конечно, разговаривали о неаполитанской королеве. Такая ли она красавица, как зеркало-зеркало говорит. И как у нее диковинку эту забрать.
Надежа-царь стоял за честный выкуп. Тем более, царская гербовая бумага для написания соглашений и векселей у него всегда с собой была, ведь никогда не знаешь, в какой момент такая важная вещь понадобится может. Пахлаван-батыр стоял за взятие сокровищницы штурмом. "Ты только скажи, - горячился он, - я враз всю стражу разметаю, а стены по камешку разберу". Ветродуй предлагал взаимовыгодный обмен редкостями - зря, что ли, у надежи царя волшебный футляр имелся? А Ромка-цыган ничего не предлагал. Ромка-цыган вылизывал до блеска свою миску, переворачивал ее вверх дном и обеими руками начинал отбивать такт какой-нибудь древней таборной песни. Голос у Ромки был звучный и красивый, так что все радовались, а Ветродуй даже слезу пускал от полноты чувств, не смотря на всю свою нелюбовь к цыганскому беспорядку.
Так шли они, шли, и уже припасы стали кончатся, так что на очередном привале досталось каждому только по лепешке с салом, а Пахлавану-батыру - остатки вяленой оленины. Думали уже охотой пропитание себе добыть, раз Ромка-цыган похваляется, что зайца легко догонит и перегонит, как выросли перед ними высокие ворота славного города Неаполя. И морем повеяло.
Найти неаполитанскую королеву в городе Неаполе - раз плюнуть, стоит спросить только кривого чистильщика обуви, что обитает на главной городской площади, или любого из мальчиков, продающих там воду на розлив и апельсины поштучно. Неаполитанская королева оказалась не совсем королевой. То есть король ее любил и постоянно к ней заезжал выпить кофию по утру и на поздний ужин после оперы. Но за гордый нрав, за благородные манеры и великую красоту все ее звали неаполитанской королевой. А настоящая королева сидела во дворце, рожала и воспитывала детей, жертвовала монастырям и удовлетворялась тем, что в глаза ее называли "Ваше величество".  А что о ней говорили за глаза, ее не волновало.
Лубок
Портреты иноземных красавиц. На портрете белокожая черноволосая дама  не первой молодости с дивными глазами нюхает алый цветок, подобия которому нет в природе. В целом очень похожа на пиковую даму из классической колоды карт.

8. На приеме у знатной особы

Дом-то неаполитанской королевы им показали, а что дальше делать? Попасть к ней на прием, на утренний туалет или на суаре, можно было и не пытаться. Правда, горожане им сказали, что раз в год, в пасхальный вторник, принимает особа эта всех, даже тех, кто без роду и племени, и самолично драже угощает. Но до пасхальной недели еще полгода - осень на дворе.
Что делать?
И тут Ветродуй хлопнул себя по лбу и стал рыться в левом глубоком кармане своего сюртука. Вытащил гору папильоток (усы на ночь закручивать), табакерку, носовой платок... Принялся шарить в правом кармане. Там оказались курительная трубка с кисетом и связка любовных писем, перевязанных ленточкой цвета бедра испуганной нимфы. Ветродуй вздохнул от приятных воспоминаний, но долго мечтать не стал, а полез в последний карман, нагрудный, жилеточный. И там-то и обнаружилось то, что он искал - стопка визиток, на которых было написано самым изящным почерком  "Второй маркграф..." Но стоп, не будем раскрывать его инкогнито.
Зашли в таверну, потребовали вместо мяса и вина (к великом разочарованию Пахлавана-батыра) перо с чернилами, и на обороте визитки Ветродуй мелко и аккуратно приписал: "Лично в сопровождении трех знатных путешествующих особ инкогнито просит аудиенции по вопросу, касающемуся сохранения красоты лица и изящества фигуры"
- Вот теперь точно примет. Никак не может такого быть, чтобы не приняла.
И точно. Отнесли они визитку в приемную палаццо (так у них, у итальянцев, дворцы называются), подождали с полчаса и им подали записку на японской узорчатой бумаге, в которой неаполитанская королева назначала им встречу назавтра в два часа пополудни.
Денег у них было - два алтына, что у надежи-царя в кафтане завалялись да пара медных грошей у Ветродуя, и ни одного местного сольдо. Совсем было собрались ночевать они в порту, в брошенной лодке, но Ромка-цыган сбегал куда-то и вернулся с кошельком, набитым дукатами. Надежа царь нахмурился - он воров не любил. Однако Ромка гордо сказал, что денег занял в залог серьги. И точно - серьги у него в ухе больше не было. На ехидный вопрос Ветродуя, как одна, пусть даже очень весомая, серьга может стоить столько денег, Ромка улыбнулся и сказал, показывая роскошные зубы: "Видно, такое мое цыганское счастье. Серьга-то, она древняя. Может, еще египетская!" Пришлось поверить. Сняли комнату в гостинице, поужинали макаронами и рыбой, о чем очень сокрушался Пахлаван-батыр и заснули богатырским сном. А на завтрак им подали по одному яйцу всмятку, по кусочку козьего сыра и хлеба, правда, кофе - сколько захочешь, правда, без сахара и сливок. Кофе с удовольствием пил только Ветродуй, остальные, глотнув по разу горький напиток, ограничились водой. Потом зашли к цирюльнику - бороды сбрить, что отросли за путешествие, прически поправить. Пахлаван-батыр, глядя, как возле самой шеи мелькает острое лезвие, жмурился и шептал про себя какие-то древние молитвы. А Ромка-цыган как-то очень умильно поглядывал на помазок, так что пришлось надеже-царю погрозить ему царским пальцем, а потом и царским кулаком.
Платье еще с вечера им трактирный слуга выбил и вычистил, свежие рубахи у каждого в котомке имелись (Потому что все знают, что пускаться в странствие, не имея про запас пары свежего белья и рубахи, никак нельзя).
Неаполитанская королева оказалась высокой статной кареглазой женщиной с волосами цвета огненного заката. Взглянув в ее умные жесткие глаза, надежа-царь врать не стал и выложил все, как есть.
- А мы тебе хошь золотом отсыплем, хошь соболями, пшеницей тоже могу и лесом строевым, - закончил он.
Королева выглядела раздосадованной и в то же время огорченной.
- Если надо, - добавил Пахлаван-батыр, - кому-нибудь бока обломать или где-нибудь гору своротить, только скажи.
- Ветра в паруса добавить можем, - поддержал его Ветродуй.
- Да ты не стесняйся, говори, бриллиантовая, - воскликнул страстно Ромка.
- Если б вы знали, как вы мне все надоели с этим зеркалом-зеркалом. Послушайте, вы уже не то одиннадцатые, не то двенадцатые с таким заданием от Василисы приходите. И всем я отвечаю одно и то же.  Я согласна расстаться с зеркалом-зеркалом за одну-единственную вещь. И я вам скажу, за какую. Но сперва, давайте закусим.
- Вот это дело! - воскликнул Пахлаван-батыр, - а то за два дня ничего, кроме теста и жесткой оленины во рту не было. Сразу видно, королева!
Энтузиазм его, правда, поубавился, когда он пришел в соседнюю комнату и увидел приготовленное угощение. А там были: оливки черные, оливки зеленые, рыбка мелкая маринованная - анчоусы называется, шесть сортов сыра, пармская ветчина, нарезанная тонко-тонко, холодный лимонад и красное вино. Да, еще сухое печенье, на манер английских галет.
Ну, что делать, съели, конечно все: не обижать же хозяйку.
- Теперь к делу, - сказала неаполитанская королева, промокнув губы салфеткой тончайшего льна, - Есть у шемаханской царицы, - тут надежа царь поежился, - волшебный золотой браслет. К той, которая его носит, всякое сердце склоняется, и ждет ее удача в любых амурных делах. Прежде, правда, мне тот браслет был бы ни к чему. Но теперь я вступаю в пору, когда красота моя будет убывать день ото дня. Так что зеркало-зеркало, которое уже сейчас мнется, называя меня самой красивой, мне ни к чему. А вот браслет нужен. Принесите мне его!
Надежа-царь грустно кивнул и поспешил откланяться, за ним вышли остальные, недоумевая, куда он так торопится.
Только отошли они несколько шагов от палаццо, как надежа-царь вздохнул и горько сказал:
- Нельзя мне к шемаханской царице. Обидел я ее, смертельно обидел. Эх, надо было сразу Кощею отказать!
Лубок
Уроки дворцового этикета. На картинке нарисован пример, как следует сервировать угощение во время царского пира. Ну там, вилка слева, ножик справа - сами все знаете.


9. Что сочинил скоморох Тимошка и что было на самом деле

Поносная песня придворного шута Тимошки о том, как надежа-царь воевал шемаханскую царицу. С исключением бранных слов, кои слышать детскому уху не прилично

Ой, как приехали послы
С иноземной стороны!
От шемаханскую, Слышь, царицы,
Нашей жизни подивиться.
Да не прожив и месяца,
Уже хотят повесится.
У нас, вишь, в бане моются,
У них того не водится.
У нас посты да мясоед,
А им до того дела нет.
Едят весь день телятину,
Ковшами пьют обратину.

Так жили пять недель зазря,
Пойти решили до царя.
"А мы к тебе, надежа-царь,
С поклоном, мудрый государь.
У нас товар, у вас купец,
Тут промедлениям конец.
Хотим услышать ваш ответ,
А вот представим и портрет."

А на портрете, вишь, девица,
Та шемаханская царица,
Грудь у ней с редисочку,
Зато все зубы в низочку,
Вся изгибается, как змей,
И знатна задница у ней.

Как поглядел надежа-царь,
Так даже плюнул - дюже жаль.
Ну, как такое чудище
Себе в царицы брать еще!
Дал окончательный отказ,
Послал послов, вот и весь сказ.
Царица разобиделась,
Да воевать и собралась.

Царь долго не кобенился -
Навстречу ей намерился.

Стоят два войска в полюшке,
Своей не знают долюшки,
Вступились биться до зари
И бьются до полудени.
Ничейна сила не берет,
Да наше войско устает.
Тут и вступил надежа-царь,
Собрал всю силу он, как встарь.
Пошел он в поле к пушкарям,
А пушкарей берет печаль.
Мол, нам стрелять нет моченьки,
Знать, порох весь подмоченный.

Царь слово русское сказал,
Тем словом пушкарей прогнал.
Берет ядро он на плечо,
Пускает в поле далечё:
Ядро летит, ядро свистит,
Всех ворогов метет с пути.

Толкает бомбу он втору,
Да прям к царицыну шатру -
Шатер разнесся по ветру,
Сама царица поверху
Летит, кричит, старается,
Вишь, задница вихляется.

А кинул царь третье ядро -
Все войско ейное легло.
Все войско шемаханское,
Известно, шарлатанское.

Так победил надежа-царь,
Земли российской государь.
Так выпьем зелена вина
За здравье нашего царя!
А кто к нам задницей придет,
Так тот по ней и огребет!

- А самое главное, - пропев, смущаясь, поносную песню, объяснил царь, что ничего этого не было.
- Так-таки ничего, - огорчился Пахлаван-батыр.
- Ну, почти ничего. Сваталась она ко мне, признаю. Портрет хитрый, с движением, на котором она танцы шемаханские танцует, присылала. Отказался я, было дело. Но ведь как отказался! Вежливо, по этикету: мол, со всем бы удовольствием, но нет сейчас никаких матримониальных планов, и лишь исключительно потому, красоте Вашей необыкновенной отказать вынужден... Вроде, по-доброму расстались. Так нет, вишь ты, этот черт Тимошка что учудил. И ведь не прибьешь мерзавца. У меня, говорит, вдохновение приключилось. Я, говорит, ничего не могу поделать. У меня дар от бога. Там ведь еще похлеще было, братцы. Это я опустил кой-чего.
- Представляю, - сказал Ромка и расплылся в довольной улыбке.
- И не представляй даже! Самое главное, далась ему эта задница! Вы ж знаете, что шемаханской царице даже намекать нельзя, что у нее бедра широковаты... И грудь с редисочку. В общем, обиделась она на меня люто. А песня, как назло, в народ пошла. Ее по всему тридесятому распевают. И вот что мне теперь делать?
Приятели задумались.

Лубок
Хроники тридесятого царства. На картинке изображен надежа-царь в момент замаха третьим ядром. Выглядит молодец-молодцом. На заднем плане полегла половина войска шемаханской царицы. Сама она летит в воздухе кверху попой. Каким-то образом на лубке передано, что при этом царица отчаянно виляет бедрами.


10. Страшная государственная тайна

Спорили приятели уже не первый день. Ветродуй твердо стоял на дипломатическом урегулировании вопроса, вплоть до принесения официальных извинений. Пахлаван-батыр был обеими руками за штурм и натиск. "Мне только подняться, - кричал он, брызгая слюной, - и я все их шемаханское войско смету одной левой. А вы втроем с правой стороны поднаприте". Ромка-цыган высказывался за экспроприацию без материальной компенсации, проще говоря, за кражу. Надежа-царь держался за щеку, словно у него нарывал коренной зуб, и стонал: "Тошно мнеченьки!". Даже искренняя и бескорыстная поддержка буланого, который на привалах тихо трогал государя за шею мягкими губами, и даже клал ему голову на плечо, не облегчала страдания моего героя.
И так они шли и шли, незаметно кончились горы, наступила степь, и до становища шемаханской царицы оставалось едва ли два дня пути, а мыслей в головах не было никаких.
- Все понятно, сказал вдруг Ветродуй, звонко хлопая себя широкой ладонью по лбу, - нам не хватает четвертого.
- Э, брат, а я-то, - возмутился Ромка.
- Ну, то есть, пятого. Уж извини, надежа-царь, тебя не посчитал. Во всех сказках набор такой: бегун, силач, ветродуй и еще кто-то. Например, Зоркий Глаз. Или Острый Слух.
- Ну, был бы у вас Острый Слух, и чем бы помог? - грустно спросил надежа-царь.
- Э, не скажи, - заволновался Ромка, - немец-то правду говорит. Зоркий Глаз мог бы высмотреть, где драгоценный браслет прячут. А Острый Слух всю стражу за версту слышит.
- Опять-таки, - поддержал Пахлаван, - где какое войско стоит, и в дозоре они или спят давно, можно при таких друзьях вызнать.
- Вот именно, - поддакнул Ветродуй. - или хотя бы издалека услышать, в каком настроении Шемаханская царица. Может, весела и довольна - тогда пойдем к ней с открытой душой. А если все еще поминает тебя, надежа-царь, недобрым словом...
- Да понял я, понял! - Государь почесал нос, словно решал что-то важное. Наконец, решился и сказал: - Есть у нас в тридесятом царстве одна страшная государственная тайна. Я вам сейчас ее под честное слово открою, а вы уж храните, не выдавайте, братцы, и под пытками.
Все тут же поклялись, а Ромка-цыган даже по зубу щелкнул от избытка чувств.
- Вишь ведь как, - начал издалека надежа-царь, - дело в том, что в каждом поколении нашей царской фамилии у первенца есть какое-нибудь особое свойство. Один умеет плевать на сто локтей, другой врет так, что все верят, кто-то - знатный воин, а кто-то - мудрый лекарь. Иногда свойство в государственной жизни очень помогает, а иногда так - ни к селу, ни к городу. Хотя вот плевался знатно как раз родоначальник нашей династии, да он и государство-то на спор выиграл, на кто кого переплюнет. Во всяком случае, так гласит семейное предание.
- Ну, не томи, - Ромка-цыган аж подпрыгивал от нетерпения.
- Ну, вот я и получаюсь тот самый Острый Слух. Очень полезное дело. Я вообще не понимаю, как мои предки без того трон удержали. Утром проснулся, прислушался - и все интриги, как на ладони. Днем, правда, шелковой ватой уши закладываю, а то в голове гудит.
- Ай врешь, - не поверил Ромка-цыган.
- Вот те крест, не вру.
- А если проверю. Вот отбегу на версту-другую и слово скажу. Услышишь?
- Да хоть на три версты убегай, - запальчиво сказал надежа-царь, вынимая вату из ушей.
Ромка подхватил гирю, присвистнул, только его и видели. Пыль столбом поднялась, и еще осесть не успела, как надежа-царь усмехнулся и сказал:
- Вот пострел!, - меж тем что-то мелькнула, заклубилась снова пыль и Ромка-цыган вновь стоял перед ними, как ни в чем не бывало.
- Ну, что слышал?
- А то и слышал, что ты охальник. Ты, подлец, не слово сказал, а цельную частушку пропел, да такую, что мне, государю тридесятого царства, повторить срамно. Я тебе на ухо прошепчу, - и зашептал что-то. Ромка расплылся в улыбке.
- Точно, она. Моя любимая. Эх, теперь заживем, братцы!
Лубок
Хроники тридесятого царства. Раннее утро. Надежа-царь тщательно набивает уши ватой. На заднем плане видна хихикающая рожа скомороха Тимошки.


11. Разведка слухом и глазом

На следующий вечер надежа-царь, предварительно вынув вату из ушей, прислушивался к тому, что творилось в далеком шатре Шемаханской царицы.
- Вино пригубила. Велела новые наряды принести. Примеряет. Смеется. Кошка прибежала. С кошкой играет. Вроде, не сердится, - докладывал он своим спутникам.
- Да, вроде веселая, но идти к ней все равно боязно.
- Настоящий батыр ничего не боится, - укоризненно сказал татарин, - тем более, бабы.
- Так она ж не баба, она девица!
- Все одно.
- Не скажи, - мечтательно протянул Ромка, - девицы, особенно когда в возраст входят, это такая морока, но и сласть такая...
- Отвык я с девушками-то общаться. Четвертый год вдовею. - вздохнул надежа-царь. - Ладно, кончай разговоры разговаривать, спать валимся. Утро вечера мудренее.
Спали все крепко и видели разные сны. Ветродуй - как он примерно накажет обманщика-мельника и свои сто двадцать монет заберет. Пахлаван-батыр - как вернется домой, и в его честь закатят пир горой, а ему достанется самое вкусное - баранья башка вареная. Ромка-цыган видел что-то пестрое, как яркая юбка. А надеже-царю снилась нахальная Катька, скалящая зубы и смеющаяся, только глаза у нее не смеялись, оставались серьезными и строгими, и в них хотелось смотреться и смотреться,  чтобы увидеть то-то очень важное, а она, уж ладно, пусть себе смеется.
Ромка, хоть и цыган, работы не чурался. Сам вызвался первым к Шемаханской царице сбегать и доложить о визите надежи-царя со товарищи.
- А если не вернусь я через час, то не поминайте братцы, лихом.
Вернулся, правда, через полчаса. Уши у него горели ярким пламенем, но происхождение этого пожара удалось вызнать не сразу. После долгих расспросов, Ромка рассказал следующее:
- В общем, разогнался я, ребята, только в шатре и притормозил. А там пар стоит, ничего не видно, пахнет жасмином и базиликом, и из того пара нежный голос меня спрашивает:
- Ты кто таков, добрый молодец? Да не стесняйся, подойди поближе.
- Я сдуру и подошел. А там-то пар пожиже. Вижу: посреди шатра котел медный, литьем украшенный, громадный, а в котле она, Шемаханская, слышь ты, царица, как есть голая. А прислужницы ее моют. Ох, стыдоба! Ну, посмеялась она надо мной, конечно. Но тебя, надежа-царь, принять согласилась.
- А браслет-то видал?
- Да я сразу глаза закрыл, как понял, куда попал. Только одно увидел: красивая она, братцы, спасу нет!
- Значит, при браслете была, - решил Ветродуй.
- Кто знает, может, и при браслете.
Надежа-царь вздохнул и пришпорил буланого.
Лубок
Портреты иноземных красавиц. На портрете закутанная с головы до ног в плотное черное покрывало фигура. Только по характерному расширению в центре можно понять, что это Шемаханская царица.

12. У Шемаханской царицы

Шемаханская царица и в правду была хороша. Хотя разглядеть ее было почти невозможно, потому что после бани облачилась она в широкий длинный халат, а лицо закрыла плотной вуалью. Только черные живые глаза и ровные дуги бровей и были видны из-под вуали, да колыхание вдохов-выдохов, когда она говорила.
- Зла я на тебя, надежа-царь, не держу. Хотя и распугала песня твоя всех моих женихов.
- Да не может быть! - Ахнул Ромка, - чтоб от такой красоты отказаться, - и, вспомнив свой конфуз, опять потупил глаза.
- Так ведь дело в том, что нынче чужим словам верят больше, чем своим глазам, - вздохнула девица. Потом выпростала из широких рукавов две тонких руки по локоть и показала их честной компании. От запястья до предплечья руки эти были густо покрыты золотыми браслетами: и цепочками, и литыми, и с камнями, и без, и желтыми, и червонными.
- Ну, надежа-царь, выбирай. Выберешь правильно - твое счастье. Ошибешься - возьмешь меня в жены, чтобы репутацию мою женскую восстановить.
"Ну, и жизнь у меня пошла, - подумал мой герой. - Видно, быть мне женатому волей или не волей".
Между тем приятели его уже сделали свой выбор и изо всех сил старались помочь:
- Вот этот, который в виде змейки с изумрудными глазами - змея есть символ мудрости и женского коварства, - заметил Ветродуй.
- Нет, толстый самый, который в два пальца толщиной, - волновался Пахлаван-батыр.
- А глаза у нее, братцы! Как две звезды, - это уже Ромка сказал, ни к селу, ни к городу.
Но надежа-царь не растерялся. Раскрыл он свой футляр заветный, достал лупу и попросил позволения рассмотреть браслеты получше. Позволение было получено, и государь принялся с лупой исследовать обе руки шемаханской царицы. И вот что он обнаружил: все браслеты в увеличении сталь больше чуть не втрое, а одна тоненькая цепочка, украшенная алмазом, обточенным в виде головы пантеры, так и осталась тоненькой.
"Ага!", - подумал надежа-царь, но торопиться не стал. Отбежал к дальнему пологу шатра и присмотрелся. Так и есть: все браслеты стали расплывчатыми, едва различимы, а этот, тоненький так же ясно виден, как с двух шагов. Знать, большое на нем колдовство наложено.
Подошел надежа-царь смело к шемаханской царице, указал на браслет-цепочку и говорит:
- Вот оно, то самое колдовское запястье.
А девица вроде даже не расстроилась. Рассмеялась и сказала спокойно:
- Угадал. Это она, вещица волшебная. Да только есть в ее магии один изъян: не действует она на того, у кого есть истинная страсть. А то бы я враз и тебя, и друзей твоих в рабов своих обратила, как предыдущих одиннадцать попытчиков. Да у вас у каждого свой предмет обожания уже есть. Потому как Ветродуй влюблен в порядок, Пахлаван жить не может без еды. Ромке всего дороже вольная воля. А тебе... Тебе еще предстоит узнать, в чем твоя истинная страсть. Ну, ступайте, пока я не передумала.

Лубок
Диковины немецкого производства. На картинке изображена лупа примерно так, как ее изображают на иллюстрациях к рассказам о Шерлоке Холмсе.

13. Испытания

И ведь передумала! На следующий же день передумала: "Как же я буду теперь, никем не любимая, жить!" - схватила волшебный гребень да и метнула его на землю. И тут же вырос перед путниками дремучий лес, а из чащи выбежал страшный зверь о шести лапах и двух хвостах, размером с гору. Выступил тогда Пахлаван-батыр и ринулся в схватку. Трижды одолевал он зверя, и трижды зверь одолевал его. А на четвертый раз богатырь взял верх и сразил чудовище. Только и сам упал рядом, покрытый кровавыми ранами. Как помочь ему? Достал надежа-царь заветный футляр, вынул флакон с мертвой водой и побрызгал на раны батыра. В миг они заросли, и стал Пахлаван лучше прежнего.
Однако, лес как-то пройти надо? А он весь - сплошные заросли, ни одной тропинки не видно. Выступил тогда Ветродуй, заложил одну ноздрю, другой дунул, и легла ровная просека, сажени в три шириной.
Едут дальше, озираются: новой напасти ждут.
- Эх!, - говорит вдруг Ромка, - нехорошее мы дело сделали! Бросили девицу в беде, не поговорили с ней по-человечески. Вернусь я, пожалуй, к ней. Может, утешу чем.
- Да чем ты ее утешишь, - уговаривают друзья, - ведь не возвращать же ей браслет, в самом деле!
- А я ей скажу, что она и без браслета краше всех. Вот прям сейчас и скажу. Снимайте с меня цепь!
Надежа-царь достал из футляра щипчики, те сразу обратились в знатные кусачки, и с одного щелка перекусил цепь. Только Ромку и видели! Даже пыль не поднялась, так только ветер прошелестел по траве, и все стихло.
- Гири на память оставил, - сказал Пахлаван-батыр, - Хорошая вещь. Если их на цепи раскрутить, как следует,  да по башке какому великану жахнуть...
Так их стало трое.

Лубок
Богатыри всяко-разные. На картине Пахлаван-батыр в разгар битвы с гигантским девятиглавым змеем. Он только что вбил змея по плечи в землю и готовится одним махом снести все девять голов. Гири на цепи валяются рядом. Видимо, не пригодились.

14. Исполнение квеста

Уж не знаю, какие слова говорил Ромка шемаханской царице, чем ее улещивал, но девица успокоилась совершенно и более путников не тревожила. Надежа-царь вынул вату из ушей, прислушался и сказал довольно: "Все у них хорошо". С тем и успокоились и поспешили обратно к Неаполю. Обратная дорога, известное дело, гораздо короче получается. Скорехонько добрались до неаполитанской королевы (опять, конечно, с вывертом: сперва визитку оставили, а уж потом сами заявились), сменяли браслет на зеркало-зеркало и вон из города.
Пахлаван-батыр вздыхает: столько диковин повидали, а простой баранины и нету. Опять же, подвигов больше не предвидится. С горя стал вперед таращиться, авось, что интересное увидит. И точно: им навстречу спешат две точки, вгляделся, ударил себя в грудь кулаком и закричал:
- Они!
- Кто они? - испугался Ветродуй.
- Да братья мои, предатели. Ужо я с ними сейчас поквитаюсь.
- Да нельзя так, родная же кровь, - возмущенно сказал надежа-царь, - подурили малость, глупостей наделали. А ты их прости!
Пахлаван-батыр не слушает: встал гордо, ноги напружинил и смотрит на дорогу грозно. Вскоре и всем видны стали два всадника, ведущие третью лошадь на поводу. Подъехали, спешились, да сразу бух в ноги Пахлавану-батыру:
- Прости нас, братец, что не верили в твою силу. Вернулись мы за тобой, да нашли только гору камней развороченную, и сразу бросились тебя искать. Как мы без тебя матери на глаза покажемся! - плачут, грязь пополам со слезами по толстым щекам растирают. Тоже крупные монголы, но куда им супротив Пахлавана-батыра. У него одно бедро толще их обеих талий будет!
- Прости их, - вступился надежа-царь, - а я тебе за службу флакон мертвой воды подарю, все, что осталось. Чай, пригодится!
От такого подарка кто же откажется.
Да тут еще и братья хором обещают, что в честь него закатят пир горой и самое вкусное лакомство - башку баранью вареную - ему с поклоном поднесут. Что делать, простил. Распрощался с товарищами, влез на коня - тот аж крякнул, и поехал в степь.
Так их осталось двое.
А вдвоем, да за разговорами быстро доехали они до ворот кощеева замка, там сам хозяин их встречает, руки жмет:
- Все знаю уж. Все знаю. Слухами земля полнится. Ну, пойдемте к Василисе. Только сразу вас предупреждаю - она который день не в духе.

Лубок
Пир горой у монголов. Посредине сидит Пахлаван-батыр и уминает вареную баранью башку. Вид у него довольный и радостный.


15. У Василисы

Василиса Семнадцатая, набеленная, нарумяненная и насурьмленная пуще прежнего, сидела за дубовым столом и ощипывала лебяжье перо. Ощипав перо, поломала его пополам и принялась рвать пергаменты. Но пергаменты так просто не рвались - телячья кожа, все-таки.
Красная одновременно от румян и от злости, Василиса повернулась к вошедшим и крикнула злым голосом:
- Что, явились, не запылились?
- Вот, - протянул ей зеркало-зеркало надежа-царь, - как велено было, доставили.
Василиса взяла зеркало и шарахнула им по столу. Осколки брызнули во все стороны, а серебряная оправа погнулась. Но Василисе этого показалось мало - и она еще раз шарахнула обломками по столу и заверещала:
- Приведите мерзавку!
Кощеевы слуги ввели Катьку, простоволосую, босую, с руками, скрученными за спиной.
- Вишь, мерзавка! Ты мой маникюрный набор украла и этому, - кивок в сторону надежи-царя, - отдала?
- Отдала, - выдохнула Катька. У моего героя сердце сжалось, когда он увидел, что она стоит босыми ногами совсем близко к зеркальным осколкам.
- Так вот и получается, что добыл ты зеркало-зеркало обманным путем! Не своей силой, а волшебной воспользовался. А ты, воровка, поди сюда!
- Как поди, - возмутился надежа-царь, там осколки кругом, она ноги обрежет.
- Ничего, чай, не сахарная, - усмехнулась Василиса Семнадцатая.
- Не позволю издеваться над девкой, - вдруг взвился надежа-царь. - Со мной, что хошь, делай, а ее не трожь!
- Вот как? А ну слуги, волоките ее сюда, - заверещала разъяренная воспитанница Кощея.
Тут случилась небольшая куча-мала, у которой не было сторонних свидетелей, потому как, вид такой беспорядок, Ветродуй поспешил к Кощей за помощью. Так что рассказать вам все в подробностях я не могу, знаю только, что в результате слуги кощеевы оказались обезоруженными и связанными собственными кушаками. Стянув с одного из них, того, что поменьше, сапоги, надежа-царь протянул их Катьке:
- Вот, надень, Катерина свет... Прости, не знаю, как по батюшке.
- Екатерина Кощеевна можешь звать. Моя семнадцатая Василиса. Ты что, и вправду думал, что всех моих воспитанниц одинаково зовут?
Надежа-царь в изумлении взглянул на нарумяненную тетеху, все еще сидевшую за столом. Та вдруг подмигнула ему, показала язык, задрала неприлично сарафан и вытащила из-под него две объемистых подушки - одну спереди, одну сзади.
- А это шут мой, Егорушка. Молодец, славно потешил! Ну так, что, люба тебе моя Катерина, или как?
- Люба! - вдруг понял надежа-царь, о чем немедленно и сказал вслух.
- А тебе, милая, люб этот забияка?
- Люб, - потупилась девушка.
- Ну, тогда венец - всему делу конец! - несколько исказив латинскую поговорку, обрадовался Кощей.
- Как конец! Как конец! - заволновался Ветродуй. - Как конец, когда злодей мельник, обманщик и предатель, не наказан еще?
Кощей просиял сильней прежнего, ибо второй страстью его (кроме, естественно, выдавать воспитанниц замуж) было судиться за правое дело (а за какое дело Кощей судится, то и правое). Он приобнял Ветродуя за плечи и повел себе в кабинет составлять исковое заявление

Лубок
Хроники тридесятого царства. Награждение победителей в турнире борцов. Все призовые места занимает надежа-царь, а думный дьяк вешает ему на грудь сразу три медали.

16. Дело близится к развязке

Влюбленным наедине положено ворковать, но надежа-царь уже забыл, что так положено. Он просто взял Катерину за руку и спросил:
- Я верно тебе люб?
- Верно, верно, - засмеялась девушка. - Сразу понравился.
- Вообще-то, я даже не знаю, все ли еще я государь в тридесятом царстве. Ведь пропал с охоты на невесть сколько времени. Небось, уже объявлен мертвецом, и вся недолга.
- А ты не волнуйся, все наладится. Футляр-то мой у тебя еще?
- У меня.
- Ну, так выпей живой водицы, в чувство и придешь, - хихикнула Екатерина. Надежа-царь открыл флакон, вдохнул еще раз острый запах, задержал дыхание и осушил склянку до дна.  "Да это ж брага, да какая крепкая," - успел подумать он, а потом в голове зашумело, перед глазами поплыло, почудились почему-то довольные рожи монгольских братьев, а когда все рассеялось, он обнаружил себя стоящим посередь болота с пищалью в руках.

Лубок
Хроники тридесятого царства. Надежа-царь, довольный, держит в каждой руке за шеи по дюжине всякой дикой птицы. Тут тебе и кулики, и выпи, и перепелки, и утки. В общем, изобилие.

17. Сон и явь

Надежа-царь вдруг понял с невероятной ясностью, что все, что случилось с ним в кощеевом царстве и его окрестностях, было только сном. А на самом деле повалился он в болоте с солнечным ударом, да и провалялся там полдня. Хорошо еще загонщики да лесничие не набежали с криками: "Ох, что ж это деется! Ох, надеже-царю головушку напекло! Ох, да несите его скорей в шатер, да лейте ему водичку на темечко!" - и прочую-разную ерунду, которую несут верные слуги при виде болезного государя. А в тридесятом царстве быть болезным государю не пристало. Прославишься в народе, как расслабленный, и все - конец уважению.
Так что надежа-царь собрался, зарядил вдругорядь пищаль и выпалил еще раз. Между прочим, попал.  Подобрал утку и пошел прочь от болота в сторону шатра. А там уж сбор трубят, охоту сворачивают - пора возвращаться.
Грустно было ехать обратно моему герою. Только-только обрел он свое счастье, как оно ускользнуло из его рук, точно дикая горлица. Вспомнил он смеющиеся Катины глаза, вспомнил ее ладную стройную фигурку и вздохнул. Но вздыхай, не вздыхай - надо царствовать.
Во дворец вошел бодрый, излучающий довольство жизнью вообще и прошедшей охотой в частности. Утку велел запечь особо в луковом соусе и подать к ужину.
А в тронном зале - столпотворение. На боярах лиц нет. Что случилось? А то и случилось. Пока тебя не было, надежа-царь, приехали послы от самого Кощея. Навроде свататься. И заглядывают умильно в лицо - ждут, что скажет. "Надо же, - подумал надежа-царь, - сон-то в руку оказался". Ну что ж, надо послов принимать.
Те с достоинством вошли и объявили, что, дескать, сам Кощей по прозванью да и по сути, так сказать, бессмертный, удостоил его особой чести в выбрал женихом для своей воспитанницы Василисы Семнадцатой. А вот и портрет, извольте любоваться. Хотел было засмеяться мой герой, ибо вспомнил расписное лицо шута Егорушки, но делать нечего - смотреть надо. Большая, будь она не ладна, политика! А послы не торопятся. Осторожно внесли постамент, утвердили на нем картину, в алый бархатный покров завернутую, покров сняли осторожно, медленно - что за пытка, ироды! И вот портрет раскрыт а на нем - Екатерина Кощеевна в полный рост, сарафан, правда, уже не простецкий, а из далматинской парчи да и в душегрее, куницей отороченной - стоит себе, и усмехается ласково.
Надежа-царь уж и не помнил, как согласие изъявил. Потом даже сомневался и пару раз обиняками у бояр выведывал, а те кивали: точно, согласился, да и как можно, надежа-царь, разве Кощею отказывают!

Лубок
Хроники тридесятого царства. Думные дьяки изучают список приданого. Список длинный, завивается снизу колечком. Лица у дьяков довольные, масляные. На заднем плане видны подводы, подвозящие имущество Екатерины Кощеевны к царским лабазам.

Вместо эпилога

Ну, про свадьбу я вам рассказывать не буду. Свадьбу вы сами себе вообразите. Единственное, что на этой свадьбе, если у кого и текло по усам, то в рот все равно попало, и в большом количестве. Так что свадьба была веселая, не сомневайтесь!
А я лучше расскажу вам, как после медового месяца поднялся надежа-царь ранехонько, шелковую вату из ушей вынул и прислушался. А его острый слух далече чует. Вот в стане шемаханском сидит царица, уже совсем не девица, и хохочет звонко, а рядом Ромка песни ей поет да называет алмазной и яхонтовой. Вот, чуть подале, в монгольском лагере Пахлаван Батыр обедает - кость баранью обгладывает, и за ушами у него трещит. А вот совсем далеко, хотя вроде бы и совсем близко - Ветродуй в Кощеевом царстве подчистую иск выиграл и свои сто двадцать серебряных монет пересчитывает.
Все хорошо в мире/ "Одно плохо, - подумал надежа-царь, - медовый месяц кончился. И сегодня мне опять суд судить, ряд рядить." И совсем было хотел огорчиться, да сзади подошла к нему .Катенька, прижалась теплым телом, руками обняла и говорит ласково-ласково:
- А что бы тебе, надежа-царь, не издать указ? Что отныне судебную пошлину платят до суда обе стороны. А уж потом ты правой стороне все вернешь честь по чести. Со временем. И казне прибыток, и тебе облегчение.
- Ох, и умна ты, Катерина, - сказал надежа-царь и приосанился.
Да, а осколки зеркала-зеркала Кощей подобрал все до единого. Добавил еще малость серебра да побитых склянок, краски добавил, волшебства  чистого и отлил заново: из серебра - блюдечко, а из стекла - яблочко. И теперь у него есть наливное яблочко да на круглом блюдечке, что попросишь, то и покажет, а зазря не болтает.
Потому что истинный государь, милые мои читатели, должен быть бережлив и экономен, а Кощей - уж поверьте мне - был истинным государем.


Рецензии