Стройотряд

часть первая
1.
В Одессе лето начинается очень рано. Чуть ли не в конце апреля. Все зависит от погоды. И начинается такая жара, что в аудиториях сидеть просто невозможно. Но мы сидим и учимся, потому что близко сессия. А сессию надо сдавать. Стоит ли бояться сессии? Мы – третьекурсники, мы не боимся сессии. У нас опыт. Пять сессий позади. Мы знаем правила игры. Мы знаем – главное хороший конспект. Поэтому и сидим, невзирая на совершенно летнюю погоду.
Уже не весеннее, а настоящее летнее солнышко заливает своим светом и теплом тесные аудитории. Это очень мешает сосредоточиться на предмете. Я сижу за столом и пытаюсь сосредоточиться на кодах с защитой от ошибок. Кто их поймет? По-моему их не до конца понимает даже преподаватель. А погода не способствует активизации моего умственного мышления. То есть ум-то есть, но мыслить он отказывается. Он старается более или менее успешно следить за тем, что говорит преподаватель и руководит рукой, чтобы она более или менее разборчиво и подробно записывала лекцию. Повторять никто не будет. Кто не успел, тот не успел.
Преподаватель, молодой, но уже лысый мужчина в мятых серых брюках и таком же мятом пиджаке, пытается в третий раз написать на доске код с защитой от ошибок. У него не получается. Он стирает рукой мел с доски и начинает сначала. И опять у него не выходит. Публика, которая из последних сил ещё пыталась следить за мыслью лектора, бросает это бесполезное занятие. И сосредотачивается на своих делах. Я начинаю размышлять на тему: он лысый потому что умные волосы покидают дурную голову или по какой-то другой причине.
Оглядываюсь на Сеню, с которым сижу за одним столом с первого курса. Он со скучающим видом смотрит на доску. Ждёт упрямо, чем закончится поединок преподавателя с кодом с защитой от ошибок. Потом переводит взгляд на меня и улыбается:
— Сенека, – кивает Сеня на лектора.
И я смеюсь. Во-первых, его шутке, во-вторых, тому, что кличка, которую он придумал лектору, получилась созвучной с его именем. Он сообразил это и тоже засмеялся.
— Щас бы на пляж, – мечтательно потянулся Сеня.
И это получилось у него так сладко, что даже хрустнули косточки. А так как мы сидели с ним за первым столом, хруст Сениных костей услыхал лектор. Он как назло повернулся лицом к аудитории. Ему, кажется, все же удалось написать формулу кода с защитой от ошибок. Не Бог весть, какое научное достижение. И он сам это понимал. Поэтому злость на Сеню у него была удвоена собственной научной неудачей.
— Если вам так уж хочется спать, товарищ студент, – сказал он, обращаясь к Сене, – то можете выйти из аудитории и спать в коридоре.
— Ну, зачем же в коридоре, – сказал Сеня, поднимаясь с места. – У меня отличная спальня дома.
Он спокойно собрал вещи и вышел из аудитории. Я посмотрел, как спокойно Сеня идет к двери, и тоже встал из-за стола. Ну не бросать же товарища в беде. Хотя, какая это беда. Так, мелкая неприятность. Преподаватель с недоумением посмотрел на меня. Я сделал вид, что не замечаю его взгляда и спокойно пошел следом за Сеней.
В коридоре института была привычная тишина занятий. Мы с Сеней шли мимо закрытых дверей аудиторий. Наши шаги гулко отдавались в тишине коридора.
— И что теперь? – спросил я.
— Ничего, – ответил Сеня. – Пойдем куда-нибудь.
Мы с Сеней познакомились у двери нашего деканата во время поступления в институт. Даже не так. Мы уже сдали вступительные экзамены и пришли под деканат, чтобы узнать результат: зачислены или нет. У доски объявлений возле двери деканата толпились абитуриенты, жадно высматривая свою фамилию в списке принятых. Я с трудом протолкался к спискам и стал искать себя. Списки были составлены по алфавиту, и я привычно опустился вниз списка и нашёл свою фамилию.
— Вот я, – сказал я в пространство, переполненный радостными чувствами, поступил.
Высокий парень за моим плечом ткнул пальцем в список повыше моей фамилии и сказал:
— А вот я.
Так мы с Сеней и познакомились.
В это время в дальнем конце коридора показался Шеф, в миру Витя Боровский. Он учился в нашей группе. Поступил в наш институт после службы в армии. Поэтому и пришёл на вступительные экзамены в военной форме. Считалось, что это помогает при поступлении. В группе он считался мужчиной, умудрённым жизненным опытом. Имел привычку щуриться с какой-то ленинской хитрецой, простите меня за плагиат. Его за вальяжность манер прозвали Шефом. Он оказался умнее нас с Сеней и сразу решил не идти на эту лекцию. Шеф махнул нам рукой, и мы пошли к нему на встречу.
— Хорошо, что я тебя встретил, – сказал мне Шеф. – Ты не хочешь поехать в стройотряд?
— Я не хочу, – мгновенно отреагировал Сеня.
— Так я ж тебя и не спрашиваю, – кивнул Шеф.
— А я на всякий случай, – парировал Сеня, он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.
— Так что? – сказал Шеф, глядя мне прямо в глаза.
— Я вот так сразу должен тебе ответить? – спросил я.
— Нет, почему. Можешь подумать. Только думай не долго. А то все места будут заняты. Если согласен, будешь в моей бригаде. В ней все из нашей группы: Пеца, Гриша, я, конечно. Лёлик.
Я молча смотрел на Шефа.
— Если надумаешь, – сказал Шеф, – приходи послезавтра на собрание бригады в триста первую аудиторию в два часа.
И он пошел по коридору вдаль, по направлению деканата и комитета комсомола института. А мы с Сеней остались стоять посреди коридора как три тополя на Плющихе, извините за банальность, и глядеть вслед коренастой фигуре Шефа, удаляющейся по мере приближения к деканату.
— А что, – задумчиво сказал Сеня, – я бы на твоем месте поехал. Молодоженам деньги всегда нужны.
Это он так не назойливо намекнул на то, что я недавно, в начале этого учебного года, женился.
— Это точно, – согласился я. – Молодоженам деньги нужны. Особенно их молодым женам.
— Сессию досрочно сдашь, – меланхолично продолжил Сеня. – Те, кто едут в стройотряд, сессии сдают на шару. Я бы только ради этого...
— Так зачем же ты сказал, что не хочешь ехать? – ехидно поинтересовался я.
— Досрочная сдача сессии недостаточный для меня стимул отправить свое молодое тело на съедение комарам в тайгу, – сказал Сеня и пошел напевая: "ты уехала в дальние страны, я ушел на разведку в тайгу..."
— А почему ты решил, что наш стройотряд едет в тайгу? – спросил я, следуя за ним, поющим.
— Вот видишь, –  спокойно заметил Сеня, –  стройотряд уже "наш".
В коридорах института было не так жарко, как на улице. В коридорах института был прохладный рай. Это мы почувствовали сразу, как только вышли из здания на площадку перед главным входом, которая на нашем сленге именовалась "У морды".  Потому что просто напротив входа в институт был воздвигнут памятник основателю и изобретателю радио А. С. Попову в полтора человеческих роста. Изображал он его лицо на фоне распространяющихся во все стороны радиоволн. Но в бетоне изобразить распространение радиоволн довольно сложно. Поэтому у них получился круглый бетонный блин, исчерченный концентрическими окружностями, в центре которых и располагалось лицо А. С. Попова. Морда Попова на фоне волн, прости нас Александр Степанович, вы ни в чём не виноваты.
Слева от входа был ещё один шедевр монументальной скульптуры. Назывался он: Памятник погибшим в годы Великой Отечественной войны связистам. И изображал пьяного солдата в форме времен Великой Отечественной, падающего на землю под непомерной тяжестью алкоголя с изломанной палкой в руке. Когда мы на одном из общих институтских собраний спросили у вдохновителя и организатора этого монумента – проректора по хозяйственной части: что символизирует данный памятник, проректор нас просветил:
— Это связист с молнией в руке разит невидимого врага.
Под молнией он имел в виду кусок изломанной палки в руке у монумента.
Надо сказать, что лекция по кодам с защитой от ошибок была последней в сегодняшнем нашем расписании занятий. Поэтому мы с Сеней так безжалостно с неё ушли.
— Ну, что, – сказал я останавливаясь на пол пути между мордой и входом в институт, – я пойду?
— Конечно, Коля, иди, – с наглой усмешкой, смысл которой был понятен только мне и ему, сказал Сеня. – Тебя ждут.
И он неторопливой походкой утомлённого знаниями студента пошел вдаль, а именно за угол здания института. Я немного постоял, провожая Сеню взглядом, и тоже пошел. Домой. К жене, которая ждала меня, поскольку была в отпуске по случаю летней сессии. У заочников сессия не всегда совпадает с летом, с сессией на стационаре. И вообще никогда и ни с чем не совпадает.
2.
Рита была дома, когда я пришел. Она сидела в гостиной и учила зарубежную литературу. Вернее читала произведения. Их было много. Список был написан мелким бисерным почерком Риты на листе из тетради по арифметике с обеих сторон. Всю эту литературу надо было читать в течении учебного года. Но кто же станет так издеваться над молодым и растущим организмом. Но час расплаты настал. Для сдачи зарубежной литературы в университете, где она училась на факультете романо-германской филологии, требовалось знать эти эпохальные произведения. То есть прочитать их, потому что наглые преподаватели так и норовили задать вопросы по тексту. Причем, спрашивали такие мелкие подробности, о которых не пишут в критических разборах. Поэтому Рита и сидела с ногами на диване, обложившись стопками книг, и читала их, в основном, по диагонали, а как иначе такую кипу литературы одолеть в критически сжатые сроки.
— Привет, – сказал я, входя в комнату.
Рита помахала мне рукой, намекая, чтобы я не мешал ей заниматься. Я внял ее просьбе, и тихо ушел в нашу комнату. Минут через двадцать ей наскучило тупое чтение классики мировой литературы, и Рита пришла ко мне.
— Что нового? – спросила Рита, заходя в нашу комнату.
Она была не очень высокого роста. Как раз для меня. Чуть ниже плеча. У нее были каштановые волосы с оттенком мореного дуба. Этого оттенка она добивалась долго и упорно, применяя всякие женские хитрости, которые не значатся ни в одном химическом справочнике. Её усилия не пропали даром. Оттенок заморенного дуба был получен, и именно того оттенка, который она посчитала для себя приемлемым. Одета Рита была по-домашнему, в коричневый халатик с беленькими цветочками. Волосы – короткая стрижка – красиво окаймляли ее круглое лицо. У Риты была хорошая крепкая фигура спортсменки.
Я сидел в нашей комнате у окна за письменным столом и читал что-то из художественной литературы. По-моему, это была книга Томаса Вульфа "Взгляни на дом свой, ангел". Уже не помню.
— Предлагают поехать в стройотряд, – сказал я без подготовки.
— Куда? – спросила Рита.
— Не знаю. Кажется куда-то в Сибирь.
— И что ты сказал?
— Что должен посоветоваться с молодой женой.
— Ну, посоветуйся.
— Вот, советуюсь.
— Не знаю, тебе решать, – сказала Рита, и после паузы добавила, – я бы на твоем месте поехала.
— Я бы и на своем месте поехал, – сказал я. – Но боялся, что молодая жена будет возражать.
Мы с Ритой поженились недавно, в начале учебного года. То есть просто тридцатого августа. По этой причине я не явился на занятия в институт первого сентября. Законные три дня положены молодоженам после свадьбы. Мы познакомились в техникуме, где я учился до института, а Рита работала секретарем нашего механического отделения. И одновременно поступала в университет, на вечерний факультет, на романо - германскую филологию. Она поступила. А через три года мы поженились. Теперь она училась на четвертом курсе в университете и работала там же в техникуме. А я учился на третьем курсе в институте связи на дневном отделении. Советская студенческая семья. Естественно, мы нуждались в деньгах. Вероятно, по этой причине Шеф и предложил мне ехать в стройотряд в его бригаде. И, конечно, надо соглашаться. Но как-то не очень хотелось уезжать от Риты на целых три месяца.
— Поезжай, – сказала Рита, – может, немного заработаешь.
Мне не понравились эти ее слова. Рита, как бы намекала на то, что я учусь на стационаре и пока ничего не зарабатываю, а живу вроде бы на ее иждивении. Даже если она так и не думала, то я, по причине мнительности характера, так подумал. И мне резко захотелось воспротивиться. Но я сдержался. Потому что Рита была права. И лишние деньги нам бы не помешали. Тем более, что они были не лишними.
— Решили, – излишне весело, чтобы скрыть нехорошие мысли, сказал я. – Я еду в стройотряд.
Рита подозрительно посмотрела на меня и ничего не сказала, а только улыбнулась одними губами и пошла обратно в большую комнату. На этом инцидент с согласованием моей поездки в строительный студенческий отряд был исчерпан. Жена дала добро.
3.
Послезавтра, как и было мне сказано, я пришел в триста первую аудиторию ровно в два часа. Но первым не был. Там уже сидел Пеца. Увидев меня, он радостно замахал руками.
Пеца, в миру Петя Воронов, был, мягко говоря, небольшого роста. И это  очень мешало ему в жизни. Особенно при ухаживании за девушками. По крайней мере, он так считал. Поэтому всячески старался компенсировать свой маленький рост физической силой. И действительно накачал мышцы так, что они впечатляли девочек из нашей группы. И Пеца этим очень гордился. Родом он был с Кубани, как он выражался: я - кубанский казак. Остальное оставим на потом. Ещё будут поводы.
Я подошел и сел рядом с Пецей.
— Значит, едешь, – удовлетворенно сказал он.
— Еду, – кивнул я.
— И молодая жена отпускает? – съехидничал Пеца.
В наличии такта его обвинить было невозможно.
— Не возражает, – сказал я.
А что ещё я мог сказать? А чтобы вы на моем месте сказали? Пока мы с Вороновым выясняли, разрешила ли мне молодая жена ехать или не разрешила, в аудитории собрались все члены нашей бригады.
— Начнем, – сказал Шеф.
— Начнем, – разрешил Пеца.
— А ты помолчи, – взорвался Шеф.
— А это через почему? – Пеца ехидно посмотрел на Шефа.
— Через потому, – не успокаивался Шеф.
— Витя, не заводись по пустякам, – сказал Гриша Суханов, среднего роста парень в сером костюме. Он у нас всегда был миротворцем.
— Это я пустяк? – обернулся к нему Пеца. – Это ты пустяк.
Мы дружно засмеялись. А Пеца от этого ещё сильнее завелся.
— Правде рот не закроешь, – запальчиво сказал он Шефу.
И это оказалось так к месту, что мы все дружно захохотали. А Пеца покраснел, поняв, что сморозил глупость, сел на место и замолчал.
— Так вот, – сказал Шеф, когда все перестали смеяться, – мы едем в стройотряд.
— Что ты говоришь! – с нагло наигранным удивлением сказал Пеца.
— Я тебе сказал, успокойся, – снова завёлся Шеф.
— А я спокоен. Это ты неспокоен.
— Я его убью, можно? – сказал Лёлик.
— Правду не убьешь, – парировал Пеца.
— Перестаньте, дайте сказать, – попросил Шеф.
— Говори, – разрешил Пеца.
— Спасибо, – сказал Витя. – Так вот, мы едем в стройотряд. А ты, Воронов, если будешь много выступать, никуда не поедешь. В Оренбургскую область. Город Бугуруслан.
— Никогда не был, – не удержался Пеца.
Лёлик шутя, стукнул его по макушке. Пеца ему ответил, и они стали возиться.
— Перестаньте, – сказал Шеф. – как дети. Все, кто здесь сидит – это и есть наша бригада. А меня назначили бригадиром.
— А надо было бы выбирать, – сказал Пеца. – Может я не согласен?
— Ты не согласен! – возмутился Шеф.
— Нет, я согласен, я просто так спросил, для порядка.
— Вот я сейчас тебе дам для порядка, – сказа Шеф и направился к Воронову.
— Витя, перестань, – сказал Гриша Суханов, – не обращай на него внимания.
— Это на меня не обращать внимания!..
— Перестань, – резко сказал ему Гриша, – ты уже всем надоел.
— Сейчас конец апреля, – сказал Шеф после паузы, – мы уезжаем в стройотряд десятого июня. Вернее, десятого июня мы должны уже быть на месте, в Бугуруслане. Значит из Одессы мы уедем числа пятого – шестого.
— А сессия? – спросил Лёлик.
— Досрочно сдашь, – опять встрял Пеца.
— Да, сессию мы с вами будем сдавать досрочно. Сейчас я составлю список тех, кто едет. Этот список заверит комитет комсомола и его передадут в деканат. Это будет основанием, чтобы у нас приняли досрочно экзамены.
И Шеф сел писать список бригады. Кроме меня, Пецы, Лёлика и Гриши в список он внес ещё Вову Шулянского со второго курса и ещё одного парня.
— Вы его не знаете, – сказал Шеф, – он с первого курса. Но до института работал кабельщиком – спайщиком в Виннице.
— Кабельщиком – спойщиком, – поправил Пеца. На него никто не обратил внимание.
— Он нам пригодится, когда надо будет делать муфты на кабеле, – сказал Шеф, и мы с ним молча согласились. Мы понимали, такой человек нам пригодится.
— Так и что дальше? – спросил Пеца в наступившей тишине.
— Ты нарвешься, – не злобно сказал ему Шеф.
— А что я сказал?
— Вот и помолчи.
— Я-то могу помолчать, – не успокаивался Пеца, – но все-таки, что же дальше?
— Я скажу.
На этом наше собрание закончилось. Мы встали и разошлись по своим делам.
4.
Не мы первые и, надеюсь, не мы последние едем в строительный студенческий отряд. Поэтому все ухищрения по поводу досрочной сдачи экзаменов нам известны. Конечно, было бы неправильным сказать, что мы едем в стройотряд только из-за того, чтобы досрочно сдавать сессию. Но большая доля этого ощущения присутствовала, по крайней мере, во мне, когда я соглашался на поездку.
Известно, что без очереди всего добиваться всегда легче, чем в очереди. Известно, что досрочно сдавать всегда проще, чем в срок. Меньше придираются. А если ты ещё и собрался ехать поднимать до небес, то есть к сияющим вершинам коммунизма, наше народное хозяйство в студенческом строительном отряде, тебе вообще положены всяческие льготы.
Конечно, сессии я не боялся, потому что был хорошим студентом. Но кто же откажется от поблажки при досрочной сдаче экзаменов. Тем более, что дата отъезда действительно совпадала с датой начала экзаменов. А уехать и не окончить курса мы не могли. Так что всё законно. И наша небольшая группа бойцов стройотряда под завистливые взгляды товарищей по учебе бодро ринулась в бой – досрочно сдавать экзамены.
Индивидуальный график. Что может быть лучше! Все по-настоящему, как на всамделишном экзамене, и аудитория, и экзаменатор, и билеты. Только народу гораздо меньше. То есть, публики вовсе нет. Два – три человека на каждом экзамене. Разве это много? Но мы очень серьезны. На шару надо делать все очень серьезно, а то тут такая контора, быстро призовут к порядку. И поэтому я захожу в полупустую аудиторию, в храм науки, чтобы сдать преподавателю все, без остатка, свои знания по данному предмету.
Кроме меня в аудитории сидит ещё Пеца, Шеф и Лёлик. Они уже взяли билеты и сосредоточенно списывают с приготовленных шпаргалок. А преподаватель, высокий вальяжный, за шестьдесят, мужчина, делает вид, что не замечает их пиратства и шарлатанства. Он смотрит в окно, выбирая ракурсы так, чтобы студенты меньше ему бросались в глаза. Пеца посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но просто кивнул головой и склонился над столом, у него на коленях  лежали шпоры. А я направился к столу. Преподаватель внимательно посмотрел на меня, спросил фамилию, сверился со списком, чтобы не дай Бог, не проник на шаровый экзамен кто-то неправильный. А то эти студенты, мы их знаем. И сказал:
— Берите билет.
Брать билет – это всегда волнующая процедура. Но если выучил, то страшно только первые три минуты, пока прочитал, что написано в выбранном билете, пока дошел до места, и пока не начал готовиться. Потом уже не страшно, потому что работаешь. У меня даже задрожала рука. Преподаватель с удивлением посмотрел на меня. Непонятно. Третий курс, чего тут уже бояться? Тем более, что экзамен-то шаровый. Но промолчал, воспитанный.
Я взял со стола преподавателя листок с текстом билета, сказал ему номер и пошел, читая на ходу, что же мне досталось в этой лотерее, которая называется экзаменом. Могло бы быть и хуже. Правду сказать, испуг прошел. Я знал примерно все, что было в билете. Если по этому предмету вообще можно было что-то знать. И если в нашем институте был хоть один человек, знающий этот предмет досконально. За исключением того самого человека, который сегодня принимал у нас экзамен. О присутствующих мы не говорим.
Сел за стол, готовлюсь. Прошло минут тридцать. Первым пошел Лёлик. Списал и пошел. Правильно, а чего даром сидеть. Вперед на баррикады! А я пишу. Без шпаргалок. Принципиально не пользуюсь, потому что не умею. Не умеешь, не берись. Золотое правило. Минут через тридцать, написав всё, что мог вспомнить, решил больше не испытывать свои нервы и идти сдавать. Привстаю. Преподаватель замечает мой порыв и кивает головой, мол, давай, иди. Иду. Сажусь напротив него. Раскладываюсь. Начинаю свой рассказ.
Уж не знаю, что я там ему говорил  впопад, что не впопад, но он поставил мне положительную оценку пять. А как же! Нам, передовым строителям коммунизма меньше ставить нельзя. Если ничего не знаешь – четыре, если знаешь хоть что-то – пять. Очевидно, я хоть что-то знал. Потому и пять.
Пять экзаменов в летнюю сессию после третьего курса. Я не хочу вас утомлять описанием каждого из пяти экзаменом. Зачем? Они так похожи один на другой. Особенно спустя время, когда бойцы вспоминают минувшие дни что, где вместе и как они. Я сдал сессию на отлично, вот так. А чем я не передовой боец невидимого фронта борьбы за горизонт? Всем.
Пятое июня надвигалось неотвратимо. Неотвратимо надвигался и момент отъезда в строительный отряд. В очередной раз Шеф нас собрал в триста первой аудитории.
— Я собрал вас, – медленно, входя в роль крупного хозяйственного руководителя, сказал он.
— Оно и видно, – не утерпел Пеца.
— Я его убью, – куда-то в пространство спокойно сказал Шеф.
— За что? – засмеялся Пеца, – я ещё ничего не успел сказать.
— И не успеешь, – мотнул головой шеф и двинулся в сторону Пецы.
— Всё, всё, всё, – Пеца замахал руками, – сдаюсь.
— Нет, я должен его проучить, – словно оправдываясь перед кем-то, говорит Шеф и продолжает движение по направлению к Пеце.
— Витя, брось, – смеется Гриша. – Не обижай ребенка.
— Кто ребенок! Покажите мне ребенка! – возмутился Пеца. – Щас ты у меня станешь ребенком навсегда, – и он повернулся в сторону Гриши.
— Перестаньте, вроде взрослые люди, – сказал Лёлик. – Четвёртый курс.
Все засмеялись и остановились
— Значит так, – сказал Шеф и, сделав паузу, зыркнул на Пецу.
— А я что, я молчу, – ответил тот.
— Значит так, билеты получите на перроне перед отъездом.
— На перроне они нам уже будут не нужны, – сказал Гриша.
— Значит, не получите. Они будут у меня, – легко согласился Шеф.
— А Колька без билета не может . Без билета его жена не отпустит. Ему нужен оправдательный документ, – не утерпел подколоть меня Пеца.
— Вот же трепло! – покачал головой Шеф.
А все рассмеялись. Конечно, для них женатая жизнь – это пока шуточки, а для меня – суровые жизненные будни. Ну, конечно, не очень суровые. Это я для красоты так сказал, чтобы было в контексте эпохи. А то, как же без контекста. Без контекста никак нельзя. А будни у меня были, надо прямо признать совершенно не суровые, а даже совсем наоборот. Но сейчас не об этом. Об этом как-нибудь в другой раз. И не в этой книжке.
— Я продолжаю, – сказал Шеф после паузы.
— Да, да продолжай, пожалуйста, – разрешил ему Пеца.
Но Шеф решил не обращать внимания на не в меру активного товарища.
— Я продолжаю. Едем пятого числа. Поезд идет до станции Бугуруслан ровно четверо суток.
— Ровно? – не поверил Пеца.
— Ну, чуть-чуть больше, – недовольно поморщился Шеф.
— Так значит не ровно! – с торжеством в голосе сказал Пеца и победно оглядел нас.
Шеф ничего не сказал, а только покачал головой. Гриша сидел и молча улыбался. Лёлик слегка и в шутку отпустил Пеце подзатыльник, и они сцепились выяснять отношения.
— Отход поезда, – не обращая на возню Пецы с Лёликом никакого внимания, продолжал Шеф, – ровно в час дня, – и он вопросительно посмотрел на возившихся в бескомпромиссной раздаче подзатыльников Пецу и Лёлика.
— Опять ровно, – подозрительно посмотрел на Шефа Пеца, и даже не стал отвечать Лёлику.
— Опять. И на этот раз точно, – зло сказал Шеф. – И чтобы все были на вокзале за сорок пять минут до отхода поезда.
— За сорок шесть, – поправил его Пеца.
— А Пеца за пятьдесят, – сказал Гриша.
— А за ним я сам прослежу, – голосом, не обещавшим ничего хорошего, сказал Шеф. – Мы рядом живем.
— Просто кровать в кровать, – кивнул Пеца.
Они жили в одной комнате в общежитии.
— А разрешите вопрос, товарищ бригадир, – поднял руку, как дисциплинированный школьник Пеца.
— Чего тебе?
— А мы случайно поедем не в купейном вагоне?
— В международном, – вместо Шефа ответил Гриша.
— В плацкартном, – пояснил Шеф.
— Ох, ты. А я привык в купейном.
— Отвыкнешь, – ответил ему Шеф.
— За четыре дня, конечно, отвыкну, – с наигранной грустью в голосе сказал Пеца.
— Нет, я его прибью, – снова дернулся Шеф.
Потом остановился.
— Я с тобой дома разберусь, – сказал он Пеце.
— А я сегодня домой не иду.
— А куда ты сегодня, интересно, идешь? – поинтересовался Лёлик.
— У меня может быть есть личная жизнь.
— Какая? – переспросил Шеф.
— У него, – сказал Лёлик, – личная жизнь может быть есть.
И мы дружно засмеялись.
Часть вторая
5.
За сорок пять минут до отхода поезда, я пришел на вокзал и застал в условленном месте только Гришу.
— А где Шеф? – спросил я его, после того, как мы поздоровались.
— Сейчас придут. Они с Пецей покупают продукты на дорогу.
И действительно, минут через пять в дальнем конце перрона показались Пеца и Шеф. Причем, Пеца шел и на ходу жестикулировал руками, явно что-то доказывая Шефу. А тот молчал и слушал, но было видно по нему, что не соглашался.
— Так, – сказал Шеф, когда они подошли к нам, – а где все остальные?
Остальные подошли ещё минут через пять.
— У нас есть ещё один член бригады, – сказал Шеф, когда все собрались. – Это врач отряда. Командир попросил, чтобы мы взяли его в нашу бригаду. Он студент третьего, теперь уже четвёртого курса мединститута.
— А где же он? – поинтересовался Лёлик.
— Сейчас приведу, – сказал Шеф, – мне все равно надо подойти к командиру, доложиться.
— Красная армия, – сказал Пеца, – всех сильней, – но никто не обратил на него внимание.
А перрон вокзала постепенно наполнялся отъезжающими, извините, бойцами, я не боюсь этого слова. То есть все, кто должен был сегодня уезжать в строительный отряд в Оренбургскую область, постепенно подтягивались на перрон вокзала. И пока Шеф ходил докладывать, как он нам гордо сообщил, практически всё пространство перрона оказалось занятым отъезжающими. Понятно, что не все ехали, так же, как и мы, в город Бугуруслан. Ехали и в другие города Оренбургской области. Но в одном поезде. Но нас это мало волновало, потому что в Бугуруслан ехала только наша бригада.
Наконец пришел Шеф и привел с собой невысокого плотного парня деревенской наружности, в простых серых брюках и светлой рубашке с короткими рукавами. На плече у него был рюкзак.
— Это наш отрядный доктор, я вам говорил, – сказал Шеф. – Его зовут Петром.
— Петруха, – сказал Пеца, – значит тезки.
Доктор недоверчиво посмотрел на Пецу, словно ожидая от него подвоха. И не напрасно. Потому следующей же фразой Пеца все поставил на свои места.
— Доктор, – сказал он с вызовом, – а ты сифилис вылечить можешь?
— Ну, как тебе сказать, – медленно произнес Доктор, – сифилис не лечится, в принципе, его можно только залечить.
— Ясно, – махнул рукой Пеца, – это не доктор.
— Не обращай внимания, – сказал  Шеф доктору, чтобы как-то сгладить неловкость. – Этот баламут тут всех достал.
— Интересно, и кого же это я всех достал? – поинтересовался Пеца. – Лёлик, я тебя достал?
— Ты меня? – удивился Лёлик.
— Вот видишь, – показал Пеца рукой на Лёлика. – И кого это я всех достал?
Шеф посмотрел на Пецу, задумался, махнул рукой и сказал:
— Пошли на посадку, у нас четвертый вагон. – потом наклонился к Пеце и сказал, – подожди, гад, дай только доедем до места.
— И что будет, – с интересом спросил Пеца.
— Увидишь.
Вагон пропах железной дорогой насквозь. И, казалось, нет  такой силы, нет таких химикатов, или чем они там ещё обрабатывают вагоны, чтобы выветрить, вымыть, убрать этот запах. Им пропиталось все: полки вагона, стол, стены купе, проводники и пассажиры, которые только что вошли. В этом запахе перестук колес на стыках рельсов, и все, что угодно, если оно только называется железной дорогой.
Размещались в вагоне мы по интересам и по бригадам. В нашем купе четыре места. А в бригаде – восемь человек с Доктором. Значит, мы заняли два купе по соседству. В одном купе едем: я, Пеца, Шеф и Гриша. Во втором купе: Лёлик, Вова Шулянский, кабельщик Лёня и Доктор. Вот такая диспозиция на последующие четверо с небольшим суток. Почему с небольшим? Потому что выезжаем мы днем, а приезжаем в Бугуруслан на четвертые сутки в двенадцать часов ночи. На пятые сутки.
Что вам сказать? Я никогда ещё не ездил так далеко на восток. И само по себе только это было интересно. То есть я с нетерпением ожидал пейзажей за окном. Я надеялся на чудо дороги. И я его получил. Правда, не все, как хотелось, но все-таки.
Заботливый командир и переживающий за людей комиссар отряда, обходили вагоны, проверяя наличность личного состава. Командир, свинообразного вида, с толстым брюхом, хотя и студент. А комиссар какой-то шпендрик. Наш Пеца и то поприличнее будет. Но не в этом дело. Не на комиссара же мы едем работать. А на себя. Если бы мы сразу поняли, как мы неправы, может все и сложилось бы немного не так. Хотя, в принципе, и так все было неплохо. Но не будем забегать вперед.
Поезд тронулся. Вернее будет так: это перрон поехал, а мы в вагоне, как были, так и остались на месте. Но постепенно правда жизни взяла свое. И скорость увеличилась до такой величины, что ехал уже вагон вместе со всем поездом, сплевывая, как шелуху от семечек, километровые столбы.
— Как только я попадаю в поезд, сразу у меня разгорается зверский аппетит, – задумчиво сказал Пеца.
— И что же ты предлагаешь? – задал вопрос Лёлик.
Пеца ничего не отвечая Лёлику, полез в свою сумку и достал из ее глубины бутылку водки.
— А ещё есть? – ненавязчиво поинтересовался Шеф.
— Есть, – доверчиво сказал Пеца и достал вторую бутылку.
Шеф забрал обе и отдал их Грише:
— Спрячь.
— То есть, как это спрячь? – возмутился Пеца. – А за отъезд?
— А сухой закон? – ответил ему Гриша, пряча бутылку в сумку.
— Ладно, ладно, – сказал Пеца, – можно подумать, что никто с собой не взял ни бутылки.
— Ты что алкоголик? – поинтересовался Шеф у Пецы.
— Нет, а ты?
— И правда, Шеф, – сказал кабельщик Лёня, – а почему бы нам не выпить по сто грамм за начало нашего безнадежного дела. Я так думаю, командир отряда второй раз тут появится не скоро.
— Конечно, не скоро, – поддержал Лёню Пеца.
— А ты помолчи! – огрызнулся на него Шеф.
— И правда, Шеф, – сказал Гриша, – мы же не пьянки ради, а традиции для...
Почему у Гриши был такой авторитет? Потому что в прошлом году Шеф ездил в стройотряд простым бойцом, а в этом выслужился до бригадира. А Гриша в прошлом году езди комиссаром отряда. А в этом году наотрез отказался от руководящей работы и поехал простым работником в нашей бригаде. Ещё и за это его все уважали. Не рвался командовать. В наше время это такая редкость. А вот бывает. И давайте не будем вдаваться в ненужные подробности. Эти подробности могут под себя подмять любое здравое дело.
— Уговорили, – махнул рукой Шеф. – Но только одну бутылку.
— Конечно только одну, – легко согласился Пеца, – нам ещё четыре дня ехать. Нельзя же всё сразу выпить.
И наклонился, уворачиваясь от подзатыльника, который ему отвесил Шеф.
— Так, – сказал Лёлик, – быстро выкладывайте, что у кого есть. Скатерть-самобранка заждалась.
— Интересно, а что дают жены мужьям в дорогу, – не мог не съехидничать в мой адрес Пеца.
— Ну, ты и придурок, – не сдержался Шеф. – Никакого воспитания.
— Это у меня никакого воспитания? Это у тебя нет никакого воспитания, – с пол-оборота завелся Пеца.
И на фоне их разборки скатерть – самобранка наполнялась съестными припасами. И жареная курица, и вареные яйца, и колбаса, и сыр, и сало, и чего тут только не было. Всё было. Гриша критически оглядел натюрморт на столе и сказал:
— На полтора дня хватит.
— Какие полтора дня! – возмутился Пеца. – Тут и на один зуб не хватит.
— Да, – после паузы сказал Гриша, – человек ты, Пеца, маленький, а засранец большой.
И мы дружно захохотали, а Пеца первый раз не нашелся, что ответить.
6.
Под перестук колес уходит время вспять,
и хочется вернуть его опять.
Но это не возможно. В этой жизни так много невозможного, что порой даже задумываешься, а есть ли что-то такое, что бы было возможно и просто. Лето, жара и поезд, это такие три фактора, одновременное наличие которых не добавляет энтузиазма в жизни. Но, как говорит наш кабельщик Лёня, люди мы молодые, погода сегодня хорошая. Была у него такая универсальная шутка на все случаи жизни. Мы ему прощали, уважая его жизненный опыт и помня важность его профессии для наших будущих трудовых свершений.
На исходе первых суток мы прибыли в стольный град Харьков. А что? Это наш украинский Ленинград. И даже не так. Первое, что слышишь, прибывая в Харьков, что это первая столица Украины. И это правда. Харьковчане почему-то этим фактом очень гордятся. Второе, что тебе говорят на харьковской земле: мы никогда не были рабами. У нас никогда не было крепостного права. Слобожанщина, одно слово.
О природе за окном я не хочу говорить. По той причине, что эти бесконечные пейзажи наскучили мне через час после отхода поезда от перрона одесского вокзала. И не хочется никого утомлять мерным перестуком колес, бесконечными цельнотянутыми полями за немытыми стеклами вагона. Не в этом суть.
А эта жара в вагоне. А эти молодые потные тела. А мозги же двигаются от того, что тело постоянно находится на ограниченном пространстве вагона поезда. И ищут мозги выхода, чтобы, значит, энергия расходовалась на мирные цели, а не на войну. А попробуй с Пецей просуществуй хоть пять минут мирно. Не получится. Заводной мальчик. Но мы уже умели его нейтрализовывать, если надо. Как только Пеца начинал заводиться, Шеф с невинным видом задавал ему простой вопрос:
— Скажи, Пеца, а как будет правильно Одесса или Одэсса?
И всё. Пеца бросался в драку. Потом обижался и минут пятнадцать молчал, обиженный на весь мир. А дело было вот в чём. Однажды, около года назад, он шел вечером, часов в одиннадцать, по городу. К нему подошли трое парней и один из них попросил:
— Скажи Одесса.
— Одэсса, – сказал Пеца, как и всякий приезжий.
Ох, и отлупили же они тогда его. И это не смешно. Потому что после этого инцидента у Пецы полон рот железных зубов. Натуральные ему выбили знатоки одесского языка. Правда, сейчас уже и Пеца воспринимает этот эпизод, как забавное происшествие. Но не всегда. Иногда обижался. Тогда к нему подсаживается его приятель Шеф и успокаивает, словно маленького ребенка.
— Перестань, мы же шутим.
— Не фига себе шуточки!
— Брось, не горюй, – продолжает Шеф.
И напряженность как-то спадает.
И вот, на исходе первых суток, наш поезд прибыл на харьковский железнодорожный вокзал. Стоянка сорок минут. Не успел локомотив остановиться, Пеца подхватился с лавки:
— Я пошел.
— Куда! – схватил его за руку Шеф.
— Пройтись.
— Сиди.
— Почему?
— Я тебя знаю, ещё отстанешь от поезда, потом горя не оберешься.
— Ты сам от поезда отстанешь.
— Нет, Шеф, и в самом деле, – вмешался Гриша, – надо выйти в город. Стоянка сорок минут. У нас припасы истощились.
— Вот видишь, – обрадовался Пеца, – у нас припасы истощились.
— Хорошо, – соглашается Шеф, – только на пол часа. А то отстанем от поезда.
— И дети твои телевизора боятся, – со смехом сказал Лёлик.
— Чего? – не понял Шеф.
— Папа у них такой будет, – пояснил Пеца.
И мы засмеялись. Потом дружно, всей бригадой пошли на харьковский перрон. Перрон он и есть перрон. И к этому мне нечего добавить. Толпы народа, грязь на асфальте, запах перемешанный с летней жарой, дух, который исходит от немытых тел тепловозов. От наших тел пахло тоже не французской парфюмерией. Узловая станция – значит масса народа, поездов и все это сразу и в одном месте. Но не в запахах дело, а в том большом и могучем, которое кто-то неосторожно назвал Харьковским вокзалом. Большое здание. Из него выход на большую площадь. И прямо по носу – секретный танковый завод. Но заборы такие, ни одного секрета не увидишь.
Что можно сделать в городе, которого не знаешь за тридцать минут, да ещё с бригадиром, который панически боится отстать от поезда? Вот это мы и успели. Купить в ближайшей лавке хлеба, колбасы и ещё чего-то поесть, я уже точно не помню что. Подышали воздухом слободской Украины, никогда не знавшей крепостного права. В этом они чем-то похожи на нас, одесситов. И пошли назад в душное чрево вагона. Родной дом на какие-то четверо суток. С небольшим. Мы в нем уже немного пообвыклись, попритерлись. Сжились. А что? Человек привыкает если не ко всему, то очень ко многому. Вот такое это существо. И уже тянуло назад в свою берлогу.
Как только поезд тронулся, Пеца потер ладони и сказал:
— Приступим?
— К чему? – удивился Шеф.
— К обеду, – даже с обидой в голосе сказал Пеца. – Припасы припасли, пора и отобедать.
— Слушай, – возмутился Лёлик, – ты такой маленький, куда оно в тебе девается?
— Я очень активный, мне нужно много энергии, понял?
— Понял, – засмеялся Лёлик.
— Давай, Гриша, – разрешил Шеф, – будем обедать, а то ещё ребёнок с голодухи помрет.
— Конечно, помру, – легко согласился Пеца, – вот уже пухнуть с голоду начал, – и надул живот, показывая, как он распух от голода.
В это время Гриша не спеша, по-хозяйски раскладывал на столике в купе только что приобретенные продукты. А члены бригады, не проживавшие в нашем купе, потихоньку стягивались к месту приема пищи. Наконец, Гриша завершил создание натюрморта на столе. А что? А как ещё можно назвать то изобилие продуктов, которое нам предстояло поглощать? Конечно, натюрморт. Безусловно, натюрморт.
Пеца даже привстал со своего места, чтобы глазом опытного мастера оценить пейзаж перед глазами. Тю, что я сказал, натюрморт! Покачал головой, зная, что публика за ним внимательно наблюдает, ожидая очередной неожиданности. И предчувствие нас не обмануло. Рука мастера потянулась к куртке, в которой он выходил в город, и из кармана Пеца достаёт бутылку водки.
— Когда ты успел? – вскипел Шеф.
— Успел, – хитро сощурился Пеца.
— Ну, и жук.
— Сам ты жук, – с обидой в голосе ответил Пеца. – Я об обществе забочусь.
Что вам сказать, поели мы хорошо. А иначе быть и не могло. Долго уговаривать Шефа на бутылку не пришлось. Хотя он весь обед не мог простить себе, что не досмотрел за Пецей. Он все время у него допытывался:
— И когда это ты успел?
Но ответа не получил. Это ноу-хау Пеца решил сохранить для следующей стоянки поезда.
Поездка на поезде однообразна, как перестук колес на стыках рельсов. Поэтому, что много распространяться? Незачем. Пенза запомнилась и главным образом потому, что это пыльная станция в степи. Потом была великая река Волга. Ничего великого. Заболоченные берега. Весьма нездоровый вид. Правда, широкая, не буду скрывать от вас. Другой берег далеко. Но не шире нашего Черного моря, я вам это точно говорю. Так что одессита шириной не удивишь. Но приятно, конечно, что довелось увидеть великую русскую реку живьем. Будет о чем детям рассказать. И через огромный железнодорожный мост на другой, левый берег Волги.
Куйбышев. То есть Самара. А там все Самара. Речка, на которой он стоит, кафе и рестораны. Все. И татары на вокзале тоже самарские. Поезд стоял тоже как и в Харькове минут сорок или даже больше. Мы вышли прогуляться по свежему воздуху. Запастись продуктами. Хотя ехать в поезде оставалось немного. Часа четыре. И Бугуруслан. А это наша цель, как коммунизм у них. Честно сказать, надоел уже этот поезд хуже горькой редьки. Правда, я не знаю, что это такое, но так говорят.
Куйбышевский вокзал поразил грязью, обилием татар, и шумом улицы, как только мы вышли из здания на площадь. И широтой открывавшихся просторов. По-русски огромных. Во время производства закупок продуктов, Шеф во все глаза следил за Пецей, что называется, не спускал глаз. На предмет безалкогольного обеда. Однако, после того, как мы вернулись в вагон и Гриша накрыл столик-самобранку, Пеца торжественно запустил руку в карман куртки и достал оттуда бутылку водки. И вызвал приступ хохота у всех, кроме Шефа. Тот непонимающими глазами смотрел на приятеля и не мог ничего произнести. Потом махнул рукой, взял бутылку и свернул ей голову.
7.
Всё когда-то надоедает. А как надоедает езда в поезде после четырех с лишним суток! Не можешь дождаться, когда уже паровоз пришлепает на твою станцию и можно будет покинуть постылый, но гостеприимный вагон. В смысле, что нас из него не выгоняли. Проводники не притесняли. Тем более, что Пеца с Лёликом с проводниками покорешились. И Света и ее подруга по работе Вера исправно давали нам чай и сахар и тару для принятия небольших доз алкоголя, потому что большие дозы Шеф категорически запретил.
Поезд немного опаздывал, поэтому мы должны были прибыть на станцию Бугуруслан не в двенадцать часов ночи, как было в расписании, а около часу. А нас, по заверению Шефа, должны были встречать те, к кому мы ехали наниматься на работу. Елки-палки! Не спать до часу ночи, чтобы встречать каких-то одесситов. Я так и сказал в слух. Пеца внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Не любишь ты нас русских.
— А ты, что, русский? – удивился я.
— А кто же! – удивился Пеца.
— Та кого только там у вас на Кубани только нет, – засмеялся Лёлик.
— Ну, и что! А я русский. А ты, – он показал пальцем на Лёлика, – чучмек.
— Почему? – Лёлик такого поворота не ожидал.
— Ты с Волыни? А там все чучмеки, – безапелляционно заявил Пеца.
Мы засмеялись, а Лёня-кабельщик сказал:
— Баран ты, Пеца. На Волыни живут поляки. А вот чучмеки, скорее всего и живут у вас на Кубани.
— Правильно, – согласился Шеф, – ты, Пеца, и есть чучмек.
— Это я чучмек! Это ты сам чучмек! – Пецу аж подбросило вверх.
— Ну, все, – сказал мне Гриша, – теперь у них разборка до самого Бугуруслана.
Когда-то всё заканчивается. Закончилось и это, выматывающее душу, путешествие. В полной темноте поезд стал замедлять ход, а это верный признак того, что он подходит к станции, на которой хочет произвести остановку. А стрелки часов и наша потрясающая интуиция подсказывают нам, что эта остановка не иначе, как город Бугуруслан. Что же, посмотрим, какой это город. Правда только завтра, потому что сегодня очень уж темно, и сильно хочется спать. Шеф начинает нервничать и приговаривает:
— Не задерживайтесь, выгружайтесь бикицер, потому что поезд здесь стоит всего две минуты.
— Шеф, успокойся, – смеется Гриша, – пока не выгрузимся, никуда поезд не пойдет.
— Почему?
— По спецзаказу, – отвечает Гриша.
Лязг буферов, не сильный толчок и поезд остановился. Мы ринулись с сумками наперевес к выходу из вагона. А на перроне нас уже ждали какие-то люди, которые сразу потащили нас к машинам. Мы побросали в кузов сумки и свои молодые тела. Поехали куда-то в ночь. Приехали куда-то. Выгрузились. Нас завели в одноэтажный дом, в комнату с кроватями и сказали:
— Раздевайтесь и ложитесь спать, Остальное завтра утром. В девять часов за вами зайдет Василий Митрофанович, он вас поведет покормит и расскажет что и к чему.
А утро ж вечера мудренее. Это ясно, как божий день. Поэтому мы решили не упираться, а сделать так, как сказали. Тем более, что на дворе был уже второй час ночи. И у нас почти не осталось сил сопротивляться. Даже у Пецы, хотя это на него и не было похоже. А ещё нас расслабляло то, что мы наконец добрались до вожделенного Бугуруслана. На том и заснули. На том и проснулись.
А когда я проснулся, солнышко уже стояло высоко, как банально это ни звучит. Но правда дороже. Я поднялся с кровати и вышел из комнаты. Дверь выходила в длинный коридор. В коридоре кроме нашей комнаты были ещё три двери и четвертая, по-видимому, вела на двор. Я и пошел к этой четвёртой двери по скрипящим деревянным половицам. Толкнул дверь и оказался на крылечке из двух ступенек. Я стоял на цементном крылечке и вдыхал воздух стройотряда. Он был прекрасен: чист и свеж, как поцелуй не скажу кого.
А передо мной расстилался двор поросший кое-где беспорядочной травой. Прямо перед крыльцом, чуть правее, был врыт в землю длинный деревянный стол с лавками по бокам. Справа, метрах в двадцати пяти был деревянный забор из штакетника. Он отгораживал двор от улицы. Нормальная деревенская улица. И кто сказал, что Бугуруслан это город? Но не будем забегать вперед. Прямо по носу передо мной простилался двор. Нормальный двор строительной организации связи. Слева покосившиеся деревянные сараи для Бог его знает чего. Посреди двора полуразобранный ржавый остов трактора Беларусь с ковшом типа экскаватора. В дальнем левом углу за сараями – туалет вот туда я и направился.
Заспаный Пеца – это что-то!
— Паутину с морды смахни! – прицепился к нему прямо с утра Шеф.
— У меня есть идея, – по-деловому отреагировал на критику Пеца. – Давайте всей бригадой отпускать бороды.
— А что ещё ты придумаешь? – завелся Шеф.
— А что, Шеф, это идея, – неожиданно поддержал идею Гриша, незаметно появившийся на крылечке.
— О! – пожал плечами Шеф, – ещё один отморозок.
— А мы проголосуем, – сказал Пеца, – и если народ будет за, то тебе придется подчиниться мнению большинства. Кто за? Все за. И ты, Шеф, тоже запускаешь бороду!
Мы дружно засмеялись. Бороды так бороды.
Пока мы разбирались бриться или не бриться, подъехал Василий Митрофанович в мятом сером когда-то костюме, с ленинской лысиной по центру головы. Он посмотрел на нас, покачал головой и сказал:
— Если вы привели себя в порядок, пошли, позавтракаем, там нас уже ждут.
Конечно же, мы привели себя в порядок, и мы готовы идти кушать, а тем более завтракать. И Василий Митрофанович нас повел. Мы вышли из ворот и повернули налево, и пошли по грязной, без тротуара, улице.
— Тут недалеко, – сказал Василий Митрофанович, в ПМК.
— Да, мы и не торопимся, – сказал Пеца.
— Вот болтун, – не сдержался Шеф.
— Это ничего, – усмехнулся Василий Митрофановичу – А кто у вас бригадир?
— Вот он, – Пеца показал на Шефа.
— Витя, – представился Шеф и протянул руку для пожатия Василию Митрофановичу.
— Очень приятно, – сказал Василий Митрофанович.
— А мы знаем, – выпилился Пеца, – нам вчера сказали, что вы утром подойдете.
— Закрой рот, – зло сказал Шеф и Пеца даже как-то засмущался.
Мы перешли через широкую дорогу с бурным движением транспорта и вошли на территорию ПМК через вечно открытые металлические ворота. Прошли через грязный двор и вошли в здание столовой. Там нас и в самом деле ждали. Столы были уже накрыты. Все было просто и сытно. И мы с удовольствием поели.
— Так работать я согласен, – сказал Пеца, выходя из-за стола и поглаживая сытый живот.
— Дай добраться до объекта, - сказал Шеф, – там я тебе покажу, как надо работать.
— Ещё не известно, кто кому покажет, как надо работать.
— Вот же мейло! – покачал головой Гриша.
— Не трогайте моего Пецу, – заступился Лёлик. – Правда, Петенька, мы им ещё покажем, как надо работать.
— Мы им ещё покажем, – согласился Пеца на удивление легко.
После завтрака мы с Василием Митрофановичем вернулись назад на базу, как выразился Лёня-кабельщик. Сели за длинным столом у входа в барак, в котором мы ночевали эту ночь. И Василий Митрофанович начал производственное совещание.
— Сначала вы должны сдать экзамен по технике безопасности. Это будет завтра в десять утра. Принимать его у вас будет главный инженер ПМК.
— И тут экзамены, – не сдержался Лёлик.
— А я молчу, – торжественно сказал Пеца.
Василий Митрофанович покачал головой, но ничего не сказал.
— Вот список объектов, которые мы предлагаем для строительства и документация к ним. Вы должны до завтра определиться, что будете строить. И на экзамене скажете главному. Он вынул из портфеля, с которым не расставался, три толстые папки и передал их Шефу. Потом вынул оттуда же три книги разной толщины и тоже отдал их бригадиру:
— Это книги, по ним вы подготовитесь к экзаменам. Кто-нибудь из вас уже сдавал такие экзамены?
— Да,  казал Шеф, – я сдавал, Гриша.
— Вот и хорошо, значит вы в курсе дела. Никто никого специально валить не собирается. Не в институте. Просто порядок такой. Я приду к вам в два часа. Пойдем на обед.
И Василий Митрофанович ушел. А мы накинулись на папки с чертежами объектов. Нам предстояло выбрать себе судьбу, как минимум, на последующие два, а то и три месяца. Как управимся. А тут важно всё. Самое главное, конечно, стоимость объекта. Немаловажно удобство расположения сел, которые надо телефонизировать. И много ещё есть чего, чего надо учесть при выборе объекта. Слава Богу, у нас есть Гриша и Шеф, люди в этих вещах опытные. Они должны всё сделать как надо. Но и мы тоже склонились над чертежами и сметами. Выбирали долго, смотрели и так, и так. По-всякому. Выбрали.
— Решаем, – сказал шеф, – село Советское.
— Решаем, – согласно киваем мы.
— Только при одном условии, – говорит Гриша, – если они внесут изменение в проект.
— С ума сошел, – завелся Шеф, – ты знаешь, какая это морока, вносить изменение в проект. Надо просто сказать, чтобы сделали замену воздушки на кабель.
— А я что сказал? – удивился Гриша.
— Эх, ты! – погладил Гришу по плечу Пеца, – ты сказал изменить проект.
— Да, ладно, – он махнул рукой. – пошли на речку.
— А здесь есть? – встрепенулся Пеца.
— И я даже знаю где, – сказал Гриша.
А что? Почему бы нам до двух часов не сходить на речку? Как выразился Лёня-кабельщик: люди мы молодые, а погода сегодня хорошая. Прекрасная речка Большая Кинель. Ивы над водой склонились, извивы берега, темная глубина воды – Левитан отдыхает. Конечно, не море, кто же спорит. Но и речка тоже неплохо. Особенно, если четверо суток провел в поезде. Как раз понырять в холодной проточной воде, смыть с себя груз прошлой жизни в Одессе, и подготовить свое тело к новому и неизведанному.
8.
После обеда народ решил, что пора ознакомиться с городом, в котрый нас забросило судьбой, извините за наивность.
— Надо сориентироваться на местности, – витиевато выразился Гриша.
Он любил иногда загнуть так, что даже Пеца мог растеряться. Мы приоделись специально для прогулки по городу, и вышли из ворот. Нам Василий Митрофанович сказал, что в центр города надо идти в противоположную сторону от столовой. То есть направо. Мы и пошли. Постепенно, деревенская улица начинала приобретать очертания городской. Только дома на улицах были своеобразные. Деревянные срубы на каменном фундаменте.
— Россия! – мечтательно сказал Лёлик.
Минут через тридцать прогулки, мы попали в центр города. Это было понятно по тому, что люди прогуливались здесь туда и обратно по асфальтированным тротуарам. И дома стали попадаться пятиэтажные, такие, как у нас в Одессе строят в новых жилых массивах. Потом перед нами открылся парк культуры и отдыха и над этим парком господствует колесо обозрения.
— О! – сказал Лёлик. – Колесо оборзения!
И мы дружно рассмеялись.
— Надо на нем прокатиться, – предложил Гриша.
— Зачем, – в моем голосе звучал испуг.
— А заодно и с городом познакомимся, – весело сказал Пеца.
— Да, – согласился Лёлик, – так сказать, обозреть окрестности.
— Класс! – согласился Шеф.
И мы таки поехали на этом колесе оборзения. Эти тридцать минут жизни я проклинал всё: что я родился, что поехал в этот стройотряд, что нам на глаза попалось это проклятое колесо. Мало сказать, что колесо было ржавое. Оно скрипело, дрожало и готово было развалиться на мелкие части каждую минуту. По-моему, за последние сто лет мы первые, кто решился проехать на нём. Чем немало удивили начальника этого инженерного сооружения. Может кто-то и увидел город Бугуруслан с птичьего полета. Судя по возгласам, кроме меня, все. Я лично не видел ничего. Я сидел и ждал, когда закончится этот кошмар. И чем он закончится, то ли колесо развалится, то ли у меня откажет сердце. Но, как всегда ничего экстраординарного не произошло, и я благополучно приземлился через оборот.
На следующее утро нас ждал экзамен по технике безопасности. Ровно в десять утра пришел Василий Митрофанович и главный инженер, молодой парень лет тридцати. Рыжеволосый, в черном костюме, в рубашке с галстуком. Одним словом, начальник, видно сразу. Экзамен у нас они приняли быстро и без проблем. Потом мы приступили к выбору объекта. Мы показали главному инженеру документы на село Советское и Гриша сказал:
— Мы согласны сделать этот объект, только просим вас, если возможно, заменить по селу весь воздух на кабель.
Главный инженер посмотрел на нас, взял в руки папку с документацией, внимательно посмотрел то, что ему показали Шеф и Гриша, подумал минуты три и сказал:
— Хорошо, мы сделаем такую замену.
Мы недоумевающе переглянулись. Неужели вот так быстро он всё решил?
— Вы просчитали, сколько нужно кабеля? – сказал главный инженер.
— Да, – Гриша показал расчеты, которые мы сделали вчера вечером, когда вернулись с прогулки.
Тогда Шеф сказал: давайте на всякий случай подсчитаем сколько нужно кабеля для замены, если они согласятся. Главный инженер взял наши расчеты и сказал:
— Мы у себя проверим. Завтра скажу окончательно. Вы завтра уезжаете на объект. С утра получите инструмент, когти, пояса, спецодежду, и прочее. И как только всё получите, поедете. Так?
— Так, – за всех ответил Пеца.
Главный инженер внимательно посмотрел на него, кивнул и пошел. А Василий Митрофанович остался. Он сел за длинный стол, открыл общую тетрадь, в которой оказался список нашей бригады.
— Говорите свои размеры, – сказал он.
— Зачем? – поинтересовался Пеца.
— На конкурс красоты поедешь, – съязвил Лёлик.
Мы продиктовали Василию Митрофановичу свои размеры, он аккуратно записал и сказал, что к завтрашнему дню подготовит для нас обувь и спецовку и привезёт инструмент и всё остальное, без чего нельзя. Прямо с утра.
Утром и в самом деле, прямо после завтрака приехал Василий Митрофанович, привез всё, что обещал и сказал, что главный инженер просил передать – наша просьба удовлетворена. Замена воздуха на кабель будет сделана. И в том объеме, что мы посчитали. Чуть позже на своем УАЗике приехал главный инженер и сказал, что через полчаса придёт машина, на которой мы поедем. Чтобы мы были готовы к этому времени. То есть всё серьёзно. И мы действительно едем строить связь недоразвитому совхозу.
— А далеко ехать? – поинтересовался доктор у Василия Митрофановича.
— Километров восемьдесят до села Советское будет, – задумчиво сказал Василий Митрофанович.
Да, вот это расстояния. Это вам не Украина. Это вам – Россия. Почти Сибирь. Через полчаса пришла бортовая машина с будкой на кузове.
— Лимузин подан, – сделал красивый жест рукой Лёлик. – Грузитесь.
И мы начали грузиться. Инструмент, когти, свои вещи, себя.
— Ничего не забыли? – спросил Василий Митрофанович.
— Нет, – сказал Шеф.
— Тогда вперед, – скомандовал Василий Митрофанович водителю.
— Я приеду к вам послезавтра, – сказал главный инженер и мы выехали со двора.
Что вам на это сказать. Только одно. Асфальт в России заканчивается на реке Волге. Далее идет не асфальтированная Россия. Только очень сильно магистральные дороги несут на себе что-то, что можно, в принципе, по первичным признакам назвать асфальтом. То есть вокруг располагается экологически чистая природа. Перемежаемая то там, то сям станками-качалками, которые неторопясь качают из недр черное золото. Кажется, так они называют нефть.
Восемьдесят километров это далеко. Особенно в кузове автомобиля. Особенно если там все восемьдесят пять. И бесконечные степные пейзажи за бортом. Ничего интересного. Выехали мы перед обедом. Приехали в село Советское вечером. Водитель подвез нас к конторе совхоза, подождал, пока нас опознает местное начальство и уехал. Потому что стало темнеть, а ему ещё столько же надо ехать обратно. Ночевать в совхозе он отказался.
Гриша и Шеф пошли к директору совхоза. А мы остались на улице ждать. Надо было определяться на ночлег. Это и было основное, зачем они пошли к директору. Остальное – завтра. Ждали мы довольно долго. Часа два с половиною. Потом вышел улыбающийся Гриша.
— Ну, что? – кинулся к нему Пеца.
— Ничего, – загадочно ухмыльнулся Гриша и не стал ничего рассказывать.
Минут через двадцать из конторы вышел Шеф в сопровождении высокого здорового мужика лет пятидесяти.
— Это директор совхоза, – сказал Гриша. – Николай Иванович.
Директор совхоза остановился на крылечке здания конторы, посмотрел на нас взглядом великого полководца. Ушёл назад в здание. А Шеф подошел к нам.
— Как вам это нравится, – сказал он, – боятся, что мы не сделаем всю работу, поэтому решили отправить нас в дальнее отделение совхоза, в Грачёвку.
— Так мы же планировали сначала сделать работы в Советском, а потом подключать отделения, – сказал Лёлик.
— Мы решили, – скептически отозвался Гриша.
— А директор сказал, что ему важнее сначала сделать телефонную связь в Грачевке. Он сейчас найдет машину, которая отвезет нас в эту Грачёвку.
Тут из здания вышел директор и ещё какой-то невысокий парень.
— Вот, – сказал директор, подойдя к нам, – Вася отвезет вас в Грачёвку, – и ушел.
Вася посмотрел на нас, вздохнул и сказал:
— Сейчас подъеду.
И ушел. Минут через пять подъехал на бортовом ЗИЛе, высунулся из кабины и крикнул:
— Залезайте.
Мы побросали вещи и всё остальное в кузов, сели сами и поехали. Ехать было километров пятнадцать. Если не больше. Да, кто их там считал, эти километры. Когда приехали, было уже совсем темно. Нас встречал мужичок лет пятидесяти пяти, невысокого роста, худенький. Он сказал, что является начальником отделения совхоза и зовут его Иван Власьевич. Шеф выпрыгнул из кузова, поздоровался, и сказал, что нам надо где-то остановиться на ночлег. Начальник отделения залез в кабину, и мы поехали дальше. Куда-то вперед, в темноту. Подъехали к дому. Остановились. Из кабины вышел Иван Власьевич, и сказал:
— Слезайте, приехали.
Мы посползали с машины. Сняли из кузова груз.
— Будете жить в этом доме. Он ничей.
— Что значит ничей? – удивился Пеца.
— Ничей значит брошенный, – пояснил ему Шеф. – Тут много таких.
— Ясно, – кивнул Пеца, – ну и местечко.
— Нормальное местечко, – отозвался Иван Власьевич, – располагайтесь. Утром разберемся с кормежкой и всем остальным. – Повернулся и ушел в темноту. А машина уехала ещё раньше. В тот момент, когда мы разбирались с тем, почему дом брошеный.
Мы осторожно вошли в дом. Доктор, как запасливый человек, вынул фонарик. И мы, при свете его фонарика, стали рассматривать место нашего теперишнего жилья. Коридор и две комнаты. Есть кровати. Как раз столько, сколько нас. Во дворе под деревом стол и скамейки. Мы сели и задумались.
— Чего носы повесили, – засмеялся Гриша, – давайте обустраиваться.
— Очень просто, – сказал Пеца, – я, Гриша и Шеф в одной комнате, остальные – в другой.
— Нет, так не пойдет, – сказал Шеф. – По-другому. Кто храпит – в одной комнате, кто не храпит – в другой.
— И кто же это не храпит? – поинтересовался Лёлик.
— Я, Гриша, Лёня, Вова.
— Ясно, – сказал Пеца, – наконец-то я от тебя отдохну.
— Ты, Лёлик и Лёня расставьте кровати. Я и Вова приготовим ужин.
— Опять сухим пайком! – заскулил Пеца.
— Идем, я тебе налью, – засмеялся Лёлик.
— А у тебя есть? – встрепенулся Пеца.
— Я вам налью, – закричал Шеф. – Я вам налью!
Часть третья.
9.
Утром проснулись рано. Было интересно, где же нас поселили. Домик располагался в саду, если так можно назвать сообщество совместно проживающих деревьев неопределенной породы. Крыша у дома целая, дождь не страшен. Сам дом тоже приличный. Конечно, кое-что в нем надо будет починить. И Вова уже даже знает что. Он у нас самый хозяйственный. И самый тихий. За всё время не сказал и двух десятков слов. Но руки золотые, в смысле, может всё ими сделать. Деревня же имеет классическую русскую планировку. Одна улица. Посередине общинный хлев. В нём жители села держат скотину. И два ряда домов по обе стороны хлева. Много брошеных домов. Никто не хочет жить в такой глуши.
Хлев посередине улицы невысокий с земляными стенами. А с одной стороны и вовсе мне по пояс. Вся деревня – полтора дома. Есть электричество. Телефон от ручного коммутатора. Называется ЦБ – центральная батарея. Снимаешь трубку, крутишь ручку, тётя на том конце провода откликается, соединяет. Прошлый век. А мы им устроим век нынешний. Проведём настоящий телефон от АТС. Чтобы номер набирать посредством номеронабирателя, а не с помощью тети на том конце провода. И на сегодня это чудо телефонной связи не работает, потому что поломалось. И устранение повреждения телефонной связи – наша первая работа. Так сказал Шеф, который рано-поутру пошел к начальнику отделения совхоза покорешиться, как сказал Пеца.
— Покорешился? – встретил Шефа Пеца, находясь практически неглиже по причине умывания по пояс холодной водой из соседнего колодца.
Он решил обучать нас закаливанию организма. На что доктор ему сказал, что он не намерен лечить у всех насморк. Тем более, что эта болезнь неизлечимая. Пеца ответил, что у доктора все болезни неизлечимые, начиная с обычного триппера.
— Чего тебя так волнует этот триппер? – поинтересовался Лёня-кабельщик. – Ты ещё даже не видел местного контингента.
— И хорошо, – ответил Пеца. – Если бы я хоть одну увидел...
— Сразу к доктору! – за него закончил фразу доктор и мы дружно засмеялись.
И вот в этот момент пришел Шеф и сказал, что у нас есть работа.
— Это не запланировано, – сказал Гриша. – У нас есть проект и план. Туда не входит эта работа.
Шеф, молча внимательно посмотрел на Гришу, и ничего ему не ответил. Учится руководить. А Лёлик поинтересовался:
— Какое повреждение?
— На месте увидим.
— А про жратву ты договорился? – спросил Пеца.
Шеф махнул рукой и сказал?
— Да, через двадцать минут у нас завтрак. И сразу после него едем на устранение повреждения. Иван Власьевич сказал, что телефон у них не работает пол года.
– Так вот зачем они нас сюда завезли на ночь глядя! – внезапно сообразил Лёлик.
— А ты как думал, – засмеялся Гриша.
— Мы не ремонтная бригада, мы строители, – сказал Пеца после паузы.
Шеф молча посмотрел на него, махнул рукой и пошел в сторону завтрака.
— И что ты имеешь в виду? – поинтересовался Пеца у спины Шефа.
Шеф остановился, посмотрел на Пецу ещё раз длинным взглядом и произнес:
— Горбатого могила исправит.
— Интересно, кто у нас горбатый? – непосредственно отреагировал на это замечание Пеца.
Но его уже никто не слушал. Все молча пошли вслед за бригадиром. И даже Пеца, на ходу  одевая рубашку на свое закаленное утренним умыванием тело. Шли и обозревали окрестности. Всё непривычно.
— Конечно, – согласился Лёлик со мной, – это тебе не город. Не Одесса.
— Ясно, что не Одесса, – согласился я с Лёликом.
Сказать, что деревня маленькая – не сказать ничего. И посреди поля. Правда, где-то вдалеке виднеется на горизонте лес. Но он так далек и нереален, что не воспринимается всерьез. Пока мы глазели  по сторонам, Шеф, как истинный Иван Сусанин, вывел нас к месту. Правда, сейчас раздаются разные голоса о том, что никого и никуда этот Сусанин не водил, а благополучно скрывался от тех поляков в погребе у своей  родички, а все блага ему накинули по блату, по знакомству с будущим царем, который отсиживался с ним в том же погребе. Это враньё.  Руки прочь от народного героя. Хотя верится легко.
Деревенский дом, огороженный забором, или как он у них там называется, я не спросил. А если и спросил, то уже забыл, а вам придется с этим примириться. Между домом и сараем, он же хлев, зеленая лужайка. На лужайке, ближе к забору стоит стол и лавки по бокам. На столе накрыт завтрак. По-деревенски. Вареная картошка, мясо, и прочее такое. Зачем вам, ещё слюнки потекут. Нас встречают. Женщина лет сорока, высокая полная, украинская природа. И невысокий худой мужчина в светлой рубашке и серых полотняных брюках – Иван Власьевич. Смотрит он на нас подозрительно. Конечно. Чего можно ждать от этих городских? А ещё говорили, что они все одесситы! Чего от них можно ждать путного? Но держится мужественно, и даже улыбается почти приятно. И это почти приятно.
— Садитесь, – по-хозяйски показывает он рукой на стол. – Здесь вы будете питаться. А это, – он показал на женщину, – Ольга Петровна, она будет у вас поварихой. Очень хорошая повариха.
— Щас проверим, – буркнул Пеца и автоматом получил подзатыльник от Шефа, но не обиделся, а только вопросительно посмотрел на него.
— Совсем обалдел, – только и сказал Шеф под угрюмое и согласное молчание коллектива.
Мы сели и поели. Что тут долго говорить, всё было очень вкусно. Наверное мы просто оголодали за время пути к этому месту действия. Но и, наверное, и в самом деле было вкусно. Съели всё и съели быстро.
— Вот и хорошо, – сказал Иван Власьевич, который ожидал окончания трапезы сидя рядом с нами.
Он сидел рядом с нами, но кушать с нами отказался.
— Я же дома, – объяснил он. – Я уже поел. Ещё в пять утра. Да, – ответил он на ошалелый  взгляд Пецы, – а как вы думали?
— Я? – испугался Пеца. – Я никак не думал.
— То-то и оно, – назидательно сказал Гриша.
— А дойка, а коров на пастбище, а другие хозяйственные дела. Кто рано встает, тому Бог дает.
— А нам молочка Бог даст? – спросил Пеца с невинными глазами. – Что такое? Нельзя, так нельзя, – окрысился  он на немое возмущение бригадира.
— Отчего же, – вздохнул Иван Власьевич, – можно.
— Понял! – Пеца победно посмотрел на Шефа.
— Кончай базар, – сказал Шеф, – пора на работу.
Мы встали и вышли из двора на улицу. Наискосок от двора было здание конторы отделения. Ну, про здание это я загнул. Не тянула эта изба на здание. Но тем не менее. Возле крыльца избы стояла телега, запряженная лошадью, которая, судя по её виду, уже совсем устала от жизни, и хочет другой, о которой мы пока ничего не знаем.
— Это ваш транспорт, – сказал Иван Власьевич. – Кто-то умеет обращаться с гужевым транспортом?
Как он нас поддел умным словцом! Мол, и в нашей глуши мы тоже кое-что знаем.
— Я умею, – сказал Пеца.
— Ты уж умеешь, – скептически отозвался Гриша.
— Конечно, умею, я в деревне вырос, у нас этих коней...
— Кубанский казак! – засмеялся Шеф и похлопал Пецу по спине.
— Хорошо, - вздохнул Иван Власьевич, – кобылку зовут Маня. Она смирная. Только сильно не гоняйте скотинку.
Мы подошли к телеге, стали вокруг нее. Пеца, по-хозяйски, похлопал Маню по холке, если я правильно называю то место, по которому он её похлопал, чмокнул губами и щелкнул вожжами по спине. И на наше удивление кобыла стронулась с места и телега, скрипя несмазанными колесами, поехала вперёд. Пеца на ходу впрыгнул на телегу, сделал круг по площади и спросил бригадира:
— Куда рулить, Шеф?
— Поедешь домой, возьмёшь инструмент, и едешь сюда. А мы с Гришей пока посмотрим, что с этим телефоном.
Пеца развернулся и вместе с Лёликом поехал к нашему дому за инструментом. Шеф, Гриша и Лёня пошли за Иваном Власьевичем в контору, смотреть, что с телефоном. А мы, все кто остался, отошли в сторонку, и сели на скамеечку, что была врыта в землю около крыльца. Минут через десять трое вышли из конторы. Они оживленно переговаривались, то и дело с их языка слетали чисто профессиональные слова: земля, короткое, – они купались в терминологии.
— Надо ехать на трассу, где этот телефон подключается к кабельному ящику, – сказал Лёня, он среди них был самый грамотный.
В это время вдали по улице показалась телега с Пецей и Лёликом. Мы подождали их, сели в телегу, и кобылка не торопясь покатила нас вдоль воздушной линии, гнилые провода по электрическим столбам, на трассу. Приехали. Широкое шоссе под прямым углом. На том берегу шоссе несколько строений: магазины и что-то ещё, неважно что. Нам сейчас не до этого. Мы приехали устранять повреждение на линии. Это для нас экзамен. Как мы выполним эту предельно сложную, а на самом деле очень простую работу, так к нам впредь и будет относиться Иван Власьевич. Кабельный ящик мы увидели сразу. Он висел на столбе. А столб был зарыт в землю возле магазина.
— Я полезу посмотреть, – сказала Пеца.
— Нет, я , – не согласился с ним Лёлик.
А Шеф рассмеялся и пожал плечами:
— Подождите, то ли ещё будет, – засмеялся Шеф. – Мы тоже в прошлом году, когда только приехали в отряд, дрались, кто первым полезет на столб. А в конце работы кидали на пальцах, кому лезть, так это надоело.
Пока бригадир это говорил, Пеца накрутил на ноги когти и начал подниматься на столб.
— Когда будешь крестить когти, – крикнул ему снизу Гриша, – не забудь, какой снизу.
И мы засмеялись, потому что если забыть какой из скрещённых когтей снизу и его вынуть первым, то, по слухам, ты очень быстро оказываешься на земле. Потом мы все по очереди поднимались на столб с понтом  поработать, а на самом деле, чтобы просто полазить. Свербело в одном месте. Полез на столб и я. Ну, в самом деле, разве шесть метров это высоко? А кажется, будто сижу я на Останкинской телебашне и обозреваю окрестности. Красота! Сижу на столбе и мне далеко видать, а меня ещё дальше! И публика там, на земле, как букашки. Мне сверху видно всё, ты так и знай. Базарят  без толку. А я наслаждаюсь. Правда, и страшновато мне  было, пока царапался на столб, не скрою. Да, мне и сейчас не по себе. Но я держусь и виду не показываю. Выдерживаю характер. А как же, ведь придется целых три месяца по этим столбам лазить.
— Хорошо, слезай, – кричит мне снизу Пеца.
Командир  выискался!  Но подчиняюсь и слезаю, аккуратно вспоминая, какую ногу я поставил вниз, а какую наверх, когда крестил когти. А монтерский пояс у нас только, чтобы удобно откинуться назад, когда ты уже стоишь наверху, типа работаешь.
10.
Самое  интересное, телефон мы починили. Телефон у них не работал почти полгода. А мы вот приехали и сделали за пять минут. Ну, не за пять, за пол дня, но все-таки. Иван Власьевич за это нас сразу зауважал. Это было видно по его глазам, которые значительно подобрели к нам, после возвращения на базу, то есть в контору отделения совхоза.
Шеф тут же воспользовался телефоном, чтобы позвонить в Бугуруслан по поводу материалов, точнее, нам нужны были столбы. Линию от Грачевки до трассы, где мы чинили телефон, должны были построить из столбов на приставках. Технология такая: берется железобетонная приставка высотой метра два с половиною и к ней прикручивается проволокой деревянный ошкуренный столб высотой метров шесть. Потом вся эта мама закапывается в землю на полтора метра. Таким образом, над поверхностью остается семь с половиною метров, вполне достаточная высота.
Вот Шеф и звонит в Бугуруслан, к тем, кто нас послал, где столбы, где приставки? Столбы и приставки. Где они? Везут. Столбы везут. С утра. То есть вот, вот привезут. Столбы в кожуре. То есть их надо чистить. Как в старом анекдоте: разговаривают две акулы. Одна другой говорит: я вчера съела аквалангиста, такой горький оказался. А вторая ей отвечает: я же тебе говорила, их надо есть очищенными. Так и у нас, столбы надо употреблять очищенными. То есть их надо чистить. Скребками. Шеф нарисовал Ивану Власьевичу, какие нам надо скребки, чтобы в кузне сделали.
— Штук пять хватит, – сказал он.
— Я думаю, – возразил ему Гриша, – лучше шесть. А если один сломается?
— Делайте шесть, – согласился Шеф с Гришей.
— Сколько надо ошкурить столбов? – поинтересовался Лёлик.
— А что? – улыбнулся Шеф.
— Просто интересно.
— Считай, — сказал Гриша, – четвертый курс. Двадцать столбов на километр, всего четыре километра.
— Дофига! – быстро сосчитал в уме Пеца.
— И даже больше, – согласился с ним Лёлик.
Таким образом, пока мы всё это делали и обсуждали, настало время обеда. Мы пошли в столовую под открытым небом, к нашей любимой кухарке, и пообедали.
— А после обеда организму нужен здоровый сон, – сказал Пеца. – Чтобы жирок завязался.
Мы были с ним согласны, тем боле, что транспорт со столбами ещё не прибыл. А прибудет, и нам работа прибудет. Машины со столбами приехали под вечер. И мы устроили разгрузку при свете фар. Бревна, которые мы должны были превратить в столбы, разгрузили прямо на центральной площади села, тут контора, тут и магазин. То есть все удобства под рукой. Удобно работать. Такую мысль высказал Доктор. Неожиданно и своевременно, как охарактеризовал его высказывание Лёня.
Потом был вечер после трудового дня. Вова точил при помощи напильника пилу-ножовку, Гриша с помощью провода от ближайшего электрического столба проводил свет в дом, на двор. Остальные, как могли, благоустраивали быт.
А на утро нас уже ждала работа. Первый, по-настоящему рабочий, день. Иван Власьевич не подвёл, скребки были готовы. Правда, Лёня, как самый опытный, сказал, что скребками сыт не будешь, обрубил жало у лопаты, заточил его напильником.
— Это будет мой скребок, – сказал он Шефу на его немой вопрос.
Новинку взяли на вооружение. Три лопаты и шесть скребков, никто не остался без работы. Первых три столба каждый очистил очень быстро и споро. Скребки скребли, кожура стружкой отделялась от древесины. Пахло свежим лесом. Прекрасно.
— Мы молодые, и погода сегодня хорошая, – по-своему отреагировал на этот прилив нашего трудового энтузиазма Лёня.
Дальше пошло тяжелее. Солнце поднималось всё выше, и припекало всё сильнее. До мозолей на руках было ещё далеко. Пока мы просто посдирали в кровь ладони. А это очень больно, если кто не пробовал. Восемьдесят столбов, это по двенадцать на брата. А мы сделали едва по пять. А уже так хорошо, что легче просто лечь и умереть. Я уже точно не помню, но, по-моему, мы с этими столбами возились дня два или три. И когда вопрос стал ребром: или мы их, или они нас, мы эти столбы таки добили. Но при этом я поклялся, что  сколько буду жить, никогда не стану больше скрести шкуру у бревен. Пусть они горят синим пламенем вместе со шкурой.
Пока мы занимались стриптизом с бревнами, из родного теперь для нас Бугуруслана, приехала машина с приставками. Тоже восемьдесят штук.
— И сколько одна такая тянет? – вежливо поинтересовался Пеца у Гриши.
— Деревня неасфальтированая, двести пятьдесят кило.
— Грамм?
— Грамм, – согласился с ним Гриша.
— Где? – быстро спросил Лёлик, и мы дружно засмеялся.
— Я, когда слышу двести пятьдесят, у меня срабатывает условный рефлекс, – стал оправдываться Лёлик.
— Безусловный, – поправил я Лёлика.
После подвига со столбами, мы запросили у Шефа отдых.
— Я утомился, – сказал Доктор.
— Ну, раз Доктор утомился, – ответил Шеф, – значит надо отдохнуть. Завтра Гриша, Лёлик и Коля идут на разбивку трассы, а остальные – хозяйственные дела.
— Что ты имеешь в виду под хозяйственными делами? – осторожно спросил Пеца.
— Увидишь, – тоном, который не обещал ему назавтра легкой жизни, сказал Шеф.
— Я лучше пойду на разбивку трассы, – отреагировал Пеца.
— Ты пойдешь туда, куда я тебя пошлю.
Строгий у нас начальник. Но справедливый, ведь  правда?
Что нужно для того, чтобы проложить трассу? Правильно, нивелир, вешка и измеритель расстояния. А у нас ничего этого нет. Ну и что? Всё очень просто. Из трех планок делаем землемерный циркуль с шагом два метра. Из двух планок сбитых буквой "т", – нивелир. А чтобы можно было брать направление, по концам верхней перекладины, вбиваются два гвоздика. Если посмотреть со стороны одного, через второй на вешку, получается прямая линия. А вешка – это просто планка. А вешек две. Назад и вперед. Всё очень просто. И ещё, нужна карта трассы. Ну, это у нас есть. У нас же есть проект. Мы же работаем по проекту, а не как-нибудь.
На завтра на утро мы втроем выходим на трассу. Наша задача: разбить трассу, то есть в соответствии с картой из проекта и в применении к местности, потому что карта проекта и реальность, не всегда одно и то же, разбить трассу будущей воздушной линии. То есть, попросту, через каждые пятьдесят метров вбить в землю маленький колышек, куда впоследствии закопают столб. Поэтому, кроме всего вышеописанного, мы с собой несем ещё и невысокие, сантиметров по пятьдесят, колышки. Подходим к конторе, останавливаемся. Гриша чешет в затылке.
— Ищет мысль, – поясняет Лёлик.
Гриша делает вид, что не слышит. Занят же, думает. Некогда отвлекаться по пустякам. Потом подходит к более или менее свободному месту на площади поближе к зданию конторы, забивает первый кол линии.
— Здесь будет оконечный столб, – говорит он нам и посылает Лёлика вперед, туда, куда должна уходить наша линия связи.
Лёлик уходит метров на шестьдесят и останавливается. Гриша руководит его построением, потом припадает к нивелиру,  извините  за простоту, и делает отмашку рукой: стой, значит, где стоишь. Берет в руки циркуль землемера, оставляет меня с моей вешкой на колышке, и идёт, словно коммунист во время нарезки земельных наделов обездоленным крестьянам. Двадцать пять циркулей. И на двадцать пятом забивает в землю второй кол в тело будущей трассы. И жестом полководца Наполеона посылает меня вперёд, к будущим свершениям. Хотя, почему Наполеона? Кто его видел? Кто видел его жесты? Но, согласитесь, красиво. Что, нет? Ну, и не надо. Не очень хотелось. Вот таким образом мы разбили эту трассу. А что? Пусть геодезисты нам завидуют.
— А если криво? – задал сакраментальный вопрос Лёлик.
— Что криво? – удивился Гриша.
— Трасса криво, – сказал я.
— Ерунда. Столбы равняют трассу.
Ясно. И вопросов больше нет.
Пеца от кого-то из местных жителей узнал, что здесь недалеко, километра полтора всего, есть водоём в яме от бывшего карьера.
— И что? – поинтересовался Шеф.
— Сходить надо туда.
– Зачем?
— Помыться.
— Чистоплюй, – смачно сказал Лёлик.
— Сам ты чистоплюй, – не растерялся Пеца.
— От чистоплюя слышу.
— Просто как дети, – засмеялся Гриша.
Конечно, мы пошли вечерком, после ужина, на этот водоём. В кромешной тьме мы шли по полю, по бурьяну.
— Ты хоть дорогу знаешь? – поминутно спрашивал Шеф у Пецы.
— Знаю.
Пришли. Но лучше бы мы не приходили.
— Послушай Пецу и сделай наоборот, – сказал Лёня.
— Это почему же? – завелся Пеца.
— Ты сам посмотри, – сказал Гриша.
И в самом деле, дно на полметра вглубь заросло грязью. Ноги проваливались по самое некуда в эту жидкую жижу. А сама вода, если бы при свете дня на неё посмотреть, то кто бы в неё вошел. Но помылись. Недаром шли все-таки.
Пока шли туда, пока – обратно, нагуляли сон. Хотя никто и раньше на бессонницу не жаловался. Разместились и заснули. Утром просыпаюсь от того, что Пеца громко разговаривает с кем-то на улице. Выглядываю в окно, он разговаривает с аборигеном. Уже успел покорешиться. Выхожу к ним. Оба машут руками и смеются.
— В чем дело, Пеца?
— Ты понимаешь у них тут такие шутки.
— Это Толян, точно, Толян, – вступает в разговор абориген, среднего роста, давно нечесаный, про другое я уже не говорю, парень лет двадцати трех, – затащил повозку бабки Комарихи на крышу хлева. Вот видишь? – он показал рукой на общественный хлев посередине села.
И в самом деле, на крыше оглоблями вверх стояла телега.
— А с той стороны низко, так они с Петром на руках ее втащили на крышу, – поясняет абориген.
— Кого? – переспрашиваю я.
— Так телегу.
И они с Пецей начинают хохотать. В этот момент из дома выходят Гриша с Доктором. Абориген разворачивается к ним и начинает им пояснять про телегу, хлев, Комариху и в захлеб смеется вместе с Пецей. В этот момент из дома вышли остальные.
— Чего шумим, пацаны? – весело спрашивает Лёлик.
Аборигена два раза просить не надо. Он разворачивается к Лёлику и снова повторяет свою волнующую повесть о Комарихе, телеге и общественном хлеве. И они с Пецей заливисто смеются. Абориген, насмеявшись вдоволь, пошел дальше по селу, понес свою повесть  про бабку Комариху из уст в уста, чисто акын. Мы молча смотрели ему в след, пока он не скрылся за поворотом улицы. Потом Гриша повернулся к Пеце, и говорит:
— Я все могу понять, но почему ты смеялся?
— За компанию, – не моргнув, ответил Пеца.
Ну, тут уж и мы рассмеялись. Да так громко, что абориген, уже было ушедший, вернулся и видя наше веселье, крикнул:
— Я вам говорю, это Толян, это точно он.
Ну, тут уж мы дружно грохнули все.
11.
Иван Власьевич выделил нам в пользование маленький трактор. Мы его использовали, чтобы растащить по трассе столбы и приставки. Очень занимательная работа. Не пыльная, не тяжелая. Как раз для меня. Мне её и поручили. Трактор волоком тащит приставку, а я иду следом. В нужном месте отцепляю. Творческая работа. Как раз по мне. Ах, да. Я это уже говорил. Повторение – это мать. Однозначно.
Пока я развожу приставки и бревна, остальные члены, я извиняюсь, бригады, крутят приставки к столбам. Нежная работа. Нужны лом, очень толстая проволока , руки, и вдохновение. Потому что без вдохновения не провернешь ломом проволоку да так, чтобы приставка намертво припаялась к столбу. То есть, вы же видите, всё зависит от того, как к этому относиться. Поэтому у нас трудовые будни – праздники, а у вас – нет.
И в этот ответственный момент прямо к нам на трассу приехал наш дорогой главный инженер. Лично, так сказать, почтил своим присутствием. То есть хочет своими глазами увидеть наш беспримерный и, тем не менее, героический труд. А мы всей бригадой столпились над сгруженным только что столбом. Около нас – трактор с прицепом, на котором лежит несколько ошкуренных нашими руками столбов. И в этот момент подъезжает Газик с главным инженером. И он выходит к нам в красной японской вязаной куртке, которая по тем временам стоила сумасшедшие деньги.
Главный инженер подходит к нам и начинает очень живо интересоваться, как у нас идут дела. Шеф, развернув павлиний хвост во всю длину, начинает перед ним выступление на тему, героические будни бригады одесситов на трассе. В это время главный инженер замечает нечто, что его очень заинтересовывает.
— А почему вы все небритые? – задает он нам сакраментальный вопрос.
— А мы так договорились, – вылезает из кустов Пеца. --Мы решили отпускать бороды.
— Что? – растерялся главный инженер.
— Мы решили отпускать бороды. Всей бригадой.
Только он хотел что-то нам возразить, как от проходившего мимо нас стада коров отделился бык. По его налитым кровью глазам явно читалось желание разобраться, какого это цвета курточка на главном инженере ПМК. Он тихонько, по его мнению, взревел, чуть нагнул голову вниз и, не спеша, набирая ход, двинулся в сторону главного инженера. К чести главного инженера, он вовремя заметил движение быка в его сторону. Хотя и был занят выслушиванием трудового рапорта бригады. И, надо сказать, показал неплохую реакцию и хорошую скорость в беге по сильно пересеченной местности, прыжках через лежащие бревна и приставки, открывание дрожащими руками дверей машины. Мотор завелся сразу, и только пыль из-под колес недолго напоминала нам о том, что здесь только что был главный инженер ПМК. Бык тоже расстроился. Но не сильно. Тем более, у него был свой контингент для упражнений. Мы дружно расхохотались. Уж очень всё быстро и смешно получилось. Ну, не любят быки красного цвета.
— А как он навернул от нас! – с восторгом в голосе сказал Лёлик.
— Не пойму, чему ты радуешься? – сказал Доктор. – На его месте мог быть и ты.
— Не мог, – не согласился Лёлик.
— На его месте мог быть каждый, – сказал Пеца.
— На ком одета красная куртка, – закончил Шеф, и мы засмеялись.
Сколько мы тут живем? Пару дней. Точнее, четыре. А уже традиции зародились. Точнее, обычаи. То есть каждое утро я, Пеца и Лёлик брали ведерко и шли к дояркам за молоком. Коровы, по случаю лета, паслись круглые сутки на природе. Я не рублю в биологии, поэтому не помню, как у них такое называется. Мы приходили к дояркам, и они наливали нам свежайшее молоко прямо из бидонов, в которые собирали утренний надой. Мы шли домой, по дороге брали пару булок хлеба и устраивали себе, как выражался Пеца, первый завтрак.
— Где ты набрался этой дряни? – поинтересовался как-то у него Лёлик.
— А? Ты про первый завтрак? Книжки надо читать, – назидательно ответил Пеца, – не только по специальности, но и художественную литературу. – И этим вызвал немое удивление у Лёлика, типа ступора.
Пеца и художественная литература, Пушкин и стахановское движение. После паузы Лёлик примерно так и высказался. Я в значительной мере адаптировал его слова. Бумага не всё позволяет мне писать так, как звучало в оригинале.
После этого мы со спокойной душой шли на завтрак, который нам так вкусно готовила повариха.
— Вы так вкусно готовите, – сказал прямой, как телеграфный столб, Пеца.
— А я родом с Запорожья, – ответила ему повариха.
— Земляки. А что вас заставило сюда приехать, в эту глушь? – продолжал проявлять свои лучшие качества Пеца.
— Любовь, – вздохнула повариха. – Она и заставила.
Работа идёт своим чередом, простите меня за штамп. Но если она идет так  таки и идёт, и ничего тут не поделать ни вам, ни вашим штампам. Развезли все столбы и приставки к ним, поприкручивали эти же приставки к тем же столбам. Творческая работа, кто не пробовал, тот не поймет, кто пробовал, тот больше не захочет. Хотя, смотря как за это заплатят. Теперь надо эти столбы повтыкать в землю. Для этого нужна специальная машина с бурилкой и краном. Шеф звонит в Бугуруслан, чтобы дали такую машину. И что вы думаете, дают. На полтора дня.
— Сколько там вам надо этих столбов воткнуть, – говорит Шефу главный инженер. – Штук шестьдесят
— Восемьдесят, – поправляет главного инженера Шеф.
— Вот я и говорю, это ему на полтора дня, – подводит итог дискуссии главный инженер.
И что вы думаете? Таки да, машина приезжает назавтра около обеда. Мы покормили водителя нашим вкусным обедом и поехали работать. В виду того, что это ново и интересно, столбы поехали ставить всей бригадой. Процесс установки столба прост, как правда. Машина сдает задом напротив колышка, который мы с Гришей три дня назад забили в землю, и который обозначает место очередного столба на теле Земли. Бурит в земле дырку, мы цепляем столб за верхушку к стреле крана. Водитель с помощью простых манипуляций краном вставляет столб в отведенное ему отверстие. И столб стоит. Мы бодро засыпаем яму со столбом землёй, попутно утрамбовывая её специальными толстыми палками – трамбовками. Глубина ямы метра полтора. Если всё сделать аккуратно, стол стоит мёртво.
— А если он упадёт? – невинно поинтересовался Пеца.
— Если ты делал – точно упадёт, – сказал Лёлик.
— Не упадёт, – сказал Гриша, – столбы держатся на проводах!
Таким образом, мы воткнули столбов тридцать, когда на землю спустилась темная-темная ночь. И водитель сказал:
— Всё, на сегодня хватит. Остальное завтра с утра.
На утро он выехал на работу чуть свет, и мы остальные пятьдесят столбов поставили до шести вечера. Водитель ещё одну ночь ночевать у нас отказался и уехал домой в Бугуруслан. А у нас осталась стоять линия связи. Правда, пока что без проводов. Но это не проблема, провода мы набросим на крючки, которые предварительно закрутили в столбы. А потом привяжем провода к крючкам. Вернее, не к крючкам, а к изоляторам, которые накручены на крючки. Потом подключим по новой линии старый телефон отделения в Грачевке. И он так будет работать, пока мы не закончим полностью объект, и не введем в строй новую АТС.
Провода набрасываются на крючья с помощью длинных шестов. Что значит длинных? Ну, если высота столба от земли шесть метров, то какой длины должен быть шест? Задачка для старшей группы детского сада. И сколько надо таких шестов? Эта задачка ещё сложнее. А кто такую задачку может помочь нам решить? Как в этой безлесой местности найти длинные шесты? Выручить может только Иван Власьевич. Он и выручил. Выделил пару длинных палок, как раз таких, как нам были нужны. Метров по пять с половиной – шесть. Золотой человек. Шеф ему так и сказал. Иван Власьевич почему-то засиял и расцвёл на глазах. Лесть, даже если она грубая, тем более приятна.
Гриша и Пеца ходили на склад выбирать шесты. И выбрали, претензий нет. Принесли домой, то есть туда, где мы сейчас живём. И Володя принялся приспосабливать шесты для наших нужд. То есть под чутким руководством Гриши прибивать гвоздики на вершину палки. После трех безуспешных попыток, Володя спокойно посмотрел на Гришу и сказал:
— Исчезни, не говори под руку.
И что вы думаете? Как только Гриша отошел, Володя сразу всё сделал как надо.
— Эффект отсутствия присутствия, – сказал Пеца и получил от Гриши по затылку, но сильно. – Правду не убьёшь, – сказал на это вдогонку Пеца.
За то время, что мы живём в заброшенном доме, он, нашими усилиями, приобрел довольно   жилой  вид.  Надо же чем-то заниматься после работы. Лучше благоустраивать дом, чем заниматься тем, о чём вы подумали. Хотя и этим тоже надо заниматься. Тем более, что женского общества здесь нет. Контингент очень ограничен и крайне приватизирован. Поэтому, чтобы сбросить напряжение, мы занимаемся благоустройством жилища. То же полезно, кто же спорит. Недоволен, как всегда, один человек. И вы его знаете.
— Витаминов не хватает, – среди тишины  Грачёвской  ночи произносит Пеца.
— И все? – интересуется у него Шеф.
— Ягод хочу и фруктов.
— Поехал мальчик мозгами, – комментирует эти его слова Лёлик.
— Ты нас должен вывезти на природу, – категорическим тоном говорит Пеца, – попастись на травке.
— Голландская корова, – засмеялся Гриша.
— Да! Голландская, а что?
— Ничего.
— Как я тебя повезу? Куда я тебя повезу! – не на шутку разволновался Шеф.
— Отвечаю по мере поступления вопросов, – спокойно говорит Пеца. – На тракторе.
— Как?
— На прицепе.
— На прицепе нельзя по правилам техники безопасности.
— Можно, если очень хочется, – вмешался в разговор Лёлик.
— И ты тоже хочешь ягод? – обернулся на его голос Шеф.
— Хочу.
Он оглядел нас и после паузы спросил:
— Кто ещё хочет ягод?
— Все хотят, – за нас ответил Пеца.
Что тут скажешь?
— А на второй вопрос ты мне тоже ответишь? – как за последнюю возможность хватается Шеф.
— Легко. Видишь  на горизонте виднеется лес?
— Ну! У тебя мозги есть?
— А ты видишь где-то ближе?
— Да! – засмеялся Лёлик, – Шеф, ты видишь где-то ближе?
Шеф посмотрел на нас, махнул рукой и пошел вокруг дома. Потом обернулся и говорит:
— А кто будет договариваться с трактористом?
— Я договорюсь, – подпрыгнул от радости Пеца.
А Шеф именно на это и рассчитывал. Улыбнулся и пошел.
По воскресеньям мы обычно не работали. Штатный выходной, как сказал Лёня-кабельщик. Как раз на это воскресенье мы и решили совершить вылазку в лес. Лес, который было видно на горизонте. Пеца таки договорился с трактористом и тот согласился вывезти на своем прицепе десант студентов в близлежащий лес. Не в самую чащу, а на опушку. Часов в десять утра трактор с прицепом стоял около нашего дома  и мы торжественно погрузились в него. Мотор закашлялся, как астматик, тяжело задышал, как будто страдает сердечной недостаточностью и ему едва хватает сил, чтобы сдвинуть нашу колымагу с места. Дальше у него пошло по легче. От дома в сторону леса ехать было с горки. Мотор получил небольшую передышку. А дальше он набрался смелости и потащил нас не спеша вперед. К линии горизонта, на которой виднелась ровная кромка леса. И чем ближе мы подъезжали, тем более неровной кромка леса становилась, распадаясь на отдельные деревья. Ведь, как это вам не покажется странным, лес состоит из отдельных деревьев.
Поездка длилась не долго, минут сорок. Мы тихо сидели на полу в прицепе и поверх низких бортов обозревали окрестности. Нам ведь тоже было интересна местность, на которой мы находились. Поднявшись на небольшой склон, трактор остановился невдалеке от опушки леса. Слезайте, граждане, приехали, конец. Мы попрыгали из прицепа на землю, и пошли прямо к лесу. Мы ползали по земле, и выискивали в листве низких чахлых кустиков маленькие терпкие ягодки похожие на нашу клубнику. И ненасытно её ели. Забавное это было зрелище, вероятно. Семеро молодых парней ползают на коленках по траве, роются в ней, что-то находят и едят, едят, едят. Дети юга не могут без ягод.
Это безобразие продолжалось часа полтора. Не меньше. Если не больше. Кто там посмотрел на часы. Да, никто. Оттягивались по полной программе. Как могли. До оскомы на зубах. Пока не надоело. Потом погрузились в прицеп и поехали назад. По дороге домой мы уже не  глазели по сторонам. Пейзаж нас уже не интересовал. Мы лежали вдоль бортов сытые от ползанья на коленках и поглаживали животы, вздувшиеся от зелени.
12.
Дела в Грачевке подходят к апогею. То есть, проще говоря, настают решающие дни в битве на трудовом фронте, как высказался сегодня утром Доктор.
— Доктор, наверное, в туалет с утра не сходил, – прокомментировал это его высказывание Пеца.
— Пеца, – сказал Лёлик после паузы, – вы иногда выражаетесь не совсем дипломатическим языком.
— Зато, правда, – в поисках правды Пеца был категоричен.
— А что, – вступился за себя Доктор, – начинается же самое главное.
— Вот так и надо было сказать, – менторским тоном ответил ему Пеца, – а то: на трудовом фронте...
Мы засмеялись. Что с Пецы возмёшь. Да, то же, что и с Доктора. Даже на анализы не хватит. Но Доктор был прав, действительно начиналось  интересное. Сегодня мы едем набрасывать провода. Делимся на две бригады. Одна: Лёня, Володя, Доктор и Гриша, – набрасывают провода на крючья. Остальные – сваривают провода. Ведь не бесконечны же эти провода. И когда-то заканчиваются бухты. Тогда их надо сварить с помощью специальных клещей и сварочных шашек.
Технология простая. На прицеп трактора устанавливаются две вертушки, по-нашему тамбуры. На тамбур сверху одевается бухта проволоки. Трактор едет, провод разматывается. Его периодически подхватывают длинным шестом с помощью вбитых в него Вовой гвоздей и поднимают, и набрасывают на крючья на столбе. А трактор едет вперёд и вперёд, и мы набрасываем и набрасываем провода на крючья. Пока бухта не закончится. Тогда на тамбуре меняют бухту провода на новую и два конца: старый  и новый,– сваривают. Для этого – сварочные клещи. В них закладываются оба конца провода. Посередине надевается специальная сварочная шашка. Она поджигается спичкой, и шашка начинает гореть ярко и незабываемо. Температура такая, что концы проводов размягчаются, чтобы не сказать плавятся. И тогда надо плавно и без фанатизма сжать клещи. Если всё сделать правильно, шов получается ровный, круглый и красивый.
Работа шла весело. Лёня и Доктор сидели на прицепе трактора, каждый следил за своим тамбуром, с которого разворачивалась на землю бухта проволоки. Как только бухта заканчивалась, мы брали следующую бухту и приваривали концы бухт один к другому. И опять разворачивали проволоку. И так, пока не приехали от первой опоры к  последней. И мы сделали это.
Теперь, в смысле, завтра, будем вязать провода к изоляторам. Это не на один день. Сколько человек может за день завязать столбов? Полчаса на столб, восемь часов рабочий день. Шестнадцать? Это если не отдыхать. А если отдыхать, то десять. Нет, всё же эту работу можно закончить за один день. Восемьдесят столбов на восемь человек. Как раз на один день. И как раз в этот день и приехал пан главный инженер. Теперь на нём была коричневая куртка. Мы это заметили и отметили. Помнит о свидании с быком.
Технология вязки простая. Нужно вылезти на столб, закрепиться с помощью монтёрского пояса. И с помощью плоскогубцев примотать провод к изолятору. Цепочки по столбам идут четыре. Значит изоляторов восемь. Четыре с одной стороны, четыре – с другой.
Главный инженер придирчиво осмотрел, как мы строим трассу, вроде нет никаких замечаний. Но, для порядка, он что-то сказал Шефу. Начальник, всё-таки, не может так просто уехать. Сел в свою машину и уехал в Бугуруслан. А мы остались заканчивать трассу. Мы решили не упираться, и не делать всё сегодня.
— Завтра закончим, – принял человечное решение Шеф.
— Вот это правильно, – согласился с ним Лёня, –  закончим вязать и ещё останется время на подключение телефонов.
Поехали домой немного раньше, чем обычно. Настроение было хорошее. Всё-таки что-то значительное мы сделали. Подъехали к конторе отделения. Шеф пошел потолковать с Иваном Власьевичем. Минут через пять они вышли вместе на крылечко дома.
— Ну, и что вы хотите, ребята, чтобы я вам сделал за то, что вы завтра закончите работу? – спросил нас Иван Власьевич.
Он думал, мы сейчас ему закажем! А мы и заказали.
— Баню мы хотим, – сказал Пеца, переглянувшись с нами.
Иван Власьевич  обалдело уставился на Пецу.
— Серьезно?
— Конечно, – кивнул Шеф, – растопите нам баньку. Мы, пока работали, так соскучились по бане!
— Хорошо, – засмеялся Иван Власьевич, – я вам истоплю свою баньку, – и он показал рукой далеко в огороды на краю села. – Вон она стоит.
Назавтра выдался хороший ясный солнечный день. Мы сразу после завтрака поехали на трассу. Нам осталось завязать столбов шесть и сделать подключение телефонов в кабельном ящике, который стоит на столбе около магазина. Том  самом, что мы в первый день ремонтировали. И, так как работы было не много, то мы всё и закончили где-то часам к двенадцати. И поехали домой, в Грачёвку. Когда мы приехали, нас у крылечка встречал довольный Иван Власьевич. Он уже опробовал, как работают новые телефоны. Ему очень понравилось.
— Так хорошо слышно, – сказал он, – вроде он рядом стоит.
— Кто он? – поинтересовался Пеца.
Пеца любил во всём точность, особенно если на кураже. А сегодня Пеца был на кураже.
— Директор совхоза, – охотно пояснил Иван Власьевич. – Я с ним разговаривал. Он сказал, что завтра у вас выходной и переезд.
— Раз директор сказал, – засмеялся Шеф, – значит так и будет.
— А баньку я для вас истопил, – продолжил Иван Власьевич, – так что берите чистое бельё и вперед. Там всё есть, что надо. А потом – на обед. Это обязательно, потому что вы для отделения сделали очень большую работу.
Мы пошли домой, взяли чистое белье, и пошли в баню. Баня располагалась за околицей села, в огороде, на самом его краю. Мы потом поняли зачем. Не будем забегать вперед. Возле бани нас ожидал Иван Власьевич. Он завёл нас внутрь, и проинструктировал, как и что надо делать. Мылиться можно только в предбаннике, в бане только ополаскиваться. Потому что мыло забивает поры и можно задохнуться. Баня по-чёрному. И ушёл.
Баня была рублена из толстых брёвен, состояла из двух небольших комнат. Первая – предбанник. Здесь мы разделись и здесь же должны были мылиться. Пол земляной, вдоль стены, противоположной от входа , стояла обыкновенная скамейка. Стены бани сложены из бревен. Справа от входа в предбаннике ещё одна дверь. Это дверь собственно в баню. В бане стоит пар столбом и ничего не видно. Когда мы туда вошли, сначала двигались, как в тумане. Но потом обвыклись и рассмотрелись. Слева от двери в углу на больших гранитных камнях стояла лоханка с водой. Вода кипела. На печке рядом стояла ещё одна лоханка. Рядом с ней ещё и бочка с водой. Справа от двери в стене было мутное окошко. Под окошком – лавка. Мы сели на эту лавку, париться. Пеца взял ковшик, зачерпнул из лоханки воду и бросил её из ковшика на гранитные камни. Вода громко зашипела, испаряясь. Угар от печи соединился с паром от испаряющейся воды. И эта гремучая смесь, помимо дикой жары принесла ещё и страшный угар. Он ел глаза, но пока можно было терпеть.
В бане было прекрасно. От жары я страшно потел. И вместе с потом из меня выходила вся гадость, которую я нажил за то время, что мы выехали из Одессы. Из меня выпаривался поезд, Бугуруслан, Грачевка, линия связи и плохие мысли. Но дольше десяти минут безвылазно сидеть в этом чаде и угаре высидеть было не возможно. Мы выскочили в предбанник. Но и этого нам показалось мало. Мы выскочили из баньки и сделали три очень быстрых круга вокруг избушки. И поняли, почему эти бани строят так далеко от людских глаз. Пробежавшись и немного придя в себя, мы вернулись обратно в баню.
— Люблю погреться, – сказал Лёлик.
— Кто же не любит, – согласился с ним Пеца.
— Ну, ты и болтун, – не сдержался Шеф.
— Хорошо, – не растерялся Пеца, – а ты кто?
— Молодец, – засмеялся Гриша, – не сдавайся.
— Кто? Я? Никогда!
И мы дружно засмеялись, так хорошо было в бане. Достаточно попотев в бане, мы вылезли в предбанник для намыливания. Почему вылезли? Правильнее будет, выползли. Иначе передвигаться после хорошей парилки было невозможно. А на всех одна мочалка и один кусок мыла. Поэтому очередь. Причем, очень живая. Первый на мочалке, как всегда, Пеца. Тут ему нет конкурентов.
— Да, поскорее ты! – Лёлик нетерпелив.
— Что, клопы замучили? – смеется Пеца, намыливаясь.
— А тебя? – интересуется Лёлик.
— А я с ними уже сражаюсь, – и Пеца с остервенением стал намыливаться мочалкой.
Намылившись, он вскочил в помещение парилки и схватив шайку с холодной водой, опрокинул воду на себя. Вот такое мытье. И очень, кстати, эффективное. Знаю по себе. Потому что и до меня дошла очередь, и мыла хватило, и мочалка не истерлась. И я побанился по-чёрному. А уходить из бани не хотелось. Очень увлекательное дело – париться в бане. Мы от пуза хлещемся веничком, подаренным на сегодня Иваном Власьевичем. А что? Обжигает не хуже кипятка. Но привыкнуть можно. А уж если ты привык, то отвыкнуть от этого просто нельзя. Невозможно. Часа два мы полоскались в баньке. Если не больше. Я специально на часы не смотрел. Зачем, не до того было. Да и какой умник потащит с собой часы в баню? Только несчастный. Потому что, как известно, счастливые  часов не наблюдают. А мы, в эти минуты были счастливы. Мы ещё раза по четыре выбегали на свежий воздух и давали кросс вокруг избенки. Помогало лучше воспринимать пар в баньке.
Когда мы, наконец, напарившись, напотевшись в бане, в последний раз ополоснулись водой, оделись, и вышли на воздух. Казалось мне, что я лечу над землей, такая неземная легкость появилась в теле после русской бани. Это было такое состояние, такое ощущение, которое хотелось длить вечно. Но ничего вечного не бывает.
После бани, по программе, торжественный обед. Мы ненадолго заходим домой. Надо же отдышаться. Пока мы, распаренные, приходим в себе на скамеечке под деревом, пригребает Иван Власьевич. У нас благодушное настроение. А какое ещё может быть настроение после такого удовольствия? Я бы хотел на вас посмотреть. Пеца развалился на скамейке и блаженствует. Рядом с ним расположился Шеф. Он сейчас добрый, поэтому они не переругиваются между собой, как всегда. Рядом с ними сидит Гриша, обернув полотенцем шею. Так ему легче переживать счастливые минуты чистоты тела и духа, которые настигли его после бани.
Иван Власьевич посмотрел на нашу бригаду. Картина: студенты на биваке. Правда у меня есть стойкое подозрение, что Иван Власьевич не знал этих слов: бивак. Но хуже он от этого не стал. Это не мешало ему командовать своим селом под видом отделения совхоза. Иван Власьевич засмеялся, покачал головой и сказал:
— Ребятки, пошли на обед. Стынет еда.
— Встать! – скомандовал Пеца.
— Что? – переспросил доктор.
— Встать, – тихо повторил Лёлик. – Не видишь, Пеца принял командование.
— Я ему приму, – незлобиво сказал Шеф.
— А что ты думаешь, – не растерялся Пеца, – было бы, и принял бы.
Иван Власьевич на это засмеялся, хотел что-то сказать, но передумал. Он только ещё раз кивнул головой и сказал:
— Пошли, пошли.
—Пошли, так пошли, – согласился с ним Шеф.
И мы не спеша стали отклеиваться от налёженных мест и потихоньку вытягиваться в сторону столовой, то есть дома нашей стряпухи. А солнце светило, и было не по-северному тепло. Ибо вы должны со мной согласиться, что Бугуруслан это все-таки север по отношению к Одессе, да ещё какой!
— Конечно, – сказал Пеца, когда мы подошли к месту обеда.
Конечно. На столе стояла кастрюля с дымящимся украинским борщом. Большая миска с картошкой в мундирах. Или как это надо сказать, когда картошку варят, а потом хозяйкам лень стаскивать с нее кожуру. Но не это главное. И не то, что рядом с хлебом и салом на столе лежали длинные перья зеленого лука. А дело в том, что по  середине стола стояла бутылка Русской водки. Вот это Иван Власьевич отмочил! Не ожидали, спасибо!
— Да, чего там, – потупился Иван Власьевич, – сделали же для села такое дело! Это просто счастье для нас. Целых четыре телефона. И как они хорошо работают.
— Так, – сказал Пеца, – надо быстро выпить, а то они перестанут работать.
— Такое впечатление, что ты без неё не можешь жить, – не выдержал Гриша.
— Могу, но с ней легче, – засмеялся Пеца.
— Это он так, – сказал Лёлик, – для связки слов.
— Вот я ему щас свяжу слова!..
— Что? – типа не расслышал Пеца.
— Слова, – подсказал Доктор.
— Тогда садимся, – сказал Пеца.
— Кто ты такой! – спросил его Шеф.
— А ты кто такой? – не растерялся Пеца.
— Кто из вас Паниковский, а кто Шура Балаганов? – засмеялся Доктор.
— Так, – сказал Гриша, – пошли кушать, а это они щас сцепятся опять.
— И это без конца, – согласился с ним Лёня-кабельщик.
Мы засмеялись и пошли к столу, садиться. Шеф и Пеца тоже засмеялись, обнялись и пошли к столу следом за нами.
— Так, – сказал Лёлик, – пошла голубизна.
— Что-что? – агрессивно переспросил Пеца.
— Ничего, – ответил вместо Лёлика Гриша и взял бутылку в руку.
Разлил по стаканам, где же в селе рюмочки. И мы выпили. Но прежде Иван Власьевич произнес тост. Он говорил длинно и правильно. И в общем-то приятные для нас вещи. Но нам очень хотелось кушать, немного – выпить, поэтому мы изо всех сил делали вид, что нам очень интересно то, что он говорит. Не знаю, получилось ли у нас. Но мы старались.
— Так выпьем же за то, — сказал Иван Власьевич, — чтобы телефоны работали, как наша  стряпуха!
И мы выпили, и почему-то сразу легко захмелели. За всех расписываться не собираюсь. Лично я немного захмелел. То есть в голове зашумело.
— Это от долгого воздержания, – сказал мне Лёлик. – Организм же надо постоянно тренировать. А так он совершенно выходит из режима.
— Я вам дам режим! – услышал нашу мирную беседу Шеф.
Но на свежем воздухе алкоголь усваивается легко, хорошо и быстро. Поэтому вторая рюмка пошла вскоре после первой. На этот раз ответственным за тост от нас был Шеф . Он сказал, что мы очень счастливы тому, что пришлось прожить две незабываемые недели в этом прекрасном месте, которое кто-то так удачно назвал Грачевкой
— Шеф, спиши слова, – тихо попросил его Пеца.
— Молчи, гад, убью, – прошипел Шеф в перерывах между словами.
Мы выпили по второй. На душе полегчало. Особенная это смесь – баня и водка, даже, если они разнесены во времени. Только, если не на много. За столом пошел неконтролируемый разговор, который всегда появляется после нескольких рюмок водки. Тем более, что за первой бутылкой последовала и вторая. А затем и третья.
И в этот момент мое внимание привлекла какая-то возня во дворе, прямо перед нами. На двор выбежало откуда-то сразу много мужчин. Они кричали и тащили за рога коричнево-белую корову. Они вытянули корову на середину двора и принялись лупить длинными толстыми палками по бокам. А бока у коровы были ненормально вздуты.
— Клевера объелась, – сказал Иван Власьевич и побежал к мужикам принимать горячее участие в избиении животного.
Мужики завалили корову на землю и продолжали избивать палками.
— Зачем они это делают, – вырвалось у меня.
— А чтобы бока схудали, – пояснила хозяйка. – Иначе корова умрет. А тогда её мясо надо выбросить. Они сейчас или спасут её, или им придется её резать.
- Тяните ее в хлев, - прокричал Иван Власьевич, - будем резать, не спасем.
Мужики волоком по земле потянули корову в хлев. Иван Власьевич снова присоединился к нам.
— Не обращайте внимания, – сказал он, – наливайте.
— Это разговор, – согласился с ним Пеца, – а то клевер, клевер.
— Болтология ты, – сказал Гриша.
— Сам ты болтология, – лениво, просто по привычке огрызнулся Пеца. – Наливай, поменьше говори.
— Если б ты не выпил, – сказал задумчиво Шеф.
— А если б ты не выпил, – так же задумчиво повторил за ним Пеца.
И мы дружно засмеялись, а Иван Власьевич сказал Шефу:
— Ну, этот малый у вас заводной.
— Тоже мне, гигант, – отозвался Пеца, и мы снова засмеялись.
То есть встреча проходила в теплой дружественной обстановке. Но всё когда-то заканчивается. Закончился и этот торжественный обед. А на следующее утро – отъезд в центральную усадьбу совхоза, выражаясь официальным языком плаката. Такая вот у нас судьба. И ничего с этим не поделаешь. Утром нас ждала машина. То есть, когда мы проснулись, отскреблись от постелей и выглянули из окошка домика, на дороге перед ним терпеливо стояла и ожидала нас машина. Обыкновенный грузовик, бортовой. А вы чего ожидали? Мерседесов с Линкольнами?
— Не будет вам ни Мерседесов, ни Линкольнов, – ответил Гриша на немой вопрос.
— И Шевроле тоже не будет, – добавил Шеф, чтобы мы не расслаблялись.
— Грузимся в то, что дали, – вздохнул Пеца.
— К плохому быстро привыкаешь? – поинтересовался у него Лёлик.
— Ты о чем?
— О персональной кобыле.
И мы засмеялись. А Пеца мотнул головой и нырнул под кровать за сумкой. И стал методично собирать в неё вещи .
— А кто будет собирать, и грузить инструмент? – в воздух сказал Шеф.
— Не волнуйся за инструмент, – не отрываясь от сумки, сказал Пеца, – всё погрузим.
И в самом деле, погрузили всё. И сами сели сверху. Водитель завел мотор и машина поехала. Всегда трудно покидать место, в котором провел какое-то время, да ещё и не очень плохо тебе тут было. То есть ностальгия нас начала заедать. Мы с тоской смотрели на то, что покидаем. Какой-то этап нашей жизни в стройотряде завершился. И это бесспорно, как бесспорен этот автомобиль, аккуратно вытряхивавший из нас внутренности на каждой кочке. Вот так всегда, только где-то приживёшься, а уже надо уезжать. Но именно из этого и состоит жизнь.
Часть четвёртая.
13.
Петляние по полевым дорогам вдоль построенной нами линии связи, – это что-то! Есть в этом поэзия – ехать вдоль построенного тобой. Кто не строил, тому не понять. Вот так мы и выехали на трассу, которая связывает Бугуруслан с селом Советское, где находится главная контора нашего совхоза. То есть, что значит нашего. Мы его не покупали, и не стали бы покупать, даже, если бы у нас хватило на это денег. Ну, вы меня понимаете. И аккуратно напротив того самого столба, на котором мы упражнялись в столболазании в первый рабочий день, машина повернула направо, то есть туда, куда надо. К новому месту жительства. Минут через тридцать подъехали к конторе совхоза. Машина остановилась, водитель выключил мотор, и Шеф и Гришей соскочили на землю.
— Ждите нас, – сказал Шеф, и они с Гришей пошли в контору.
— Ждите нас на рассвете, – прокомментировал Пеца.
Ну, до рассвета нам ждать не пришлось, но вот часа полтора мы простояли под зданием конторы совхоза. За это время Гриша и Шеф и вдвоем и по одному раза три выходили к нам, качали головой и ничего не говорили. За это время мы успели изучить все архитектурные изыски, которые неизвестный нам автор применил при построении данного здания. Изучили на фасаде каждый камешек белого силикатного кирпича, из которого мастер сваял здание. Сжились с ним, если можно так сказать. Но дождаться Шефа и Гриши никак не могли.
— Мюнхенский сговор, – проявил знание новейшей истории Лёлик.
— Почему? – поинтересовался Пеца.
Он всегда интересовался тем, чего не понимал.
— А я знаю, – пожал плечами Лёлик. – Вырвалось.
— Что у тебя вырвалось на этот раз? – спросил Шеф, который вышел из конторы, но опоздал к началу разговора.
— Уже ничего.
— А что ты нам скажешь? – перевел разговор Пеца.
Шеф хмыкнул, но настаивать не стал. Начальник, блюдет авторитет.
— Едем на новое место жительства, – сказал он.
— А куда мы едем с самого утра, не понимаю, – ответил Пеца.
— То мы ехали в контору совхоза, – объяснил ситуацию Гриша. – А теперь едем туда, где будем жить.
— А чего так долго? Выселять пришлось? – засмеялся Лёлик.
Мы засмеялись, а водитель завел мотор и Шеф сел к нему в кабину. Показывать дорогу, которой он не знал, потому что, так же, как и мы, был в этом селе первый раз в жизни.
— Зато он знает слова, – сказал Гриша, намекая на то, что Шеф сел в кабину, показывать дорогу, которой не знает.
— Ты тоже знаешь слова, – сказал Пеца,  ты там с ним был.
— Он их лучше знает, он начальник.
— А водитель его поймет? – поинтересовался Доктор.
— Приедем, узнаем, – сказал Гриша кратко.
Приехали, узнали. Всё, как нам Гриша обещал. Длинный одноэтажный дом на самом краю села. Дом, окнами в поле – это про него. К нам передом, к полю задом. Посередине длинного барака - вход. То есть тамбур. Вот. Когда войдёшь во  внутрь дома, длинный коридор по всей длине. Вдоль по коридору двери комнат направо и налево. В самом конце коридора кухня. То есть, практически, все удобства. Нет, то, о чем вы подумали, во дворе. Скворечник из досок. Между досками щели шириной с ладонь.
— Не бойся, кроме нас тут никого не будет, – успокоил меня Пеца. – И твой интим нарушен не будет.
— И все-то ты замечаешь, Пеца, – засмеялся Лёлик.
— Работа такая, – вздохнув, ответил Пеца.
— Закончили базар, – строго, как настоящий начальник, сказал Шеф, – пошли внутрь, размещаться.
Из восьми имевшихся в доме комнат мы заняли три. В одной поселились Шеф и Гриша, во второй – Лёня-кабельщик, доктор и Володя, а в третьей – я, Пеца и Лёлик. В комнате, которая была ближе к выходу, устроили склад инструмента и инвентаря, которого у нас за эти недели накопилось довольно много. Несколько бухт кабеля, монтерские когти, пояса, инструмент, и много прочей дребедени, которую вряд ли упомнишь, а без неё никак. После того, как разместились и обустроились, контингент собрался на кухне.
— Сейчас Пеца скажет, что он проголодался, – сказал Шеф и улыбнулся.
— И скажу, а ты как думал?
— А что тут думать, – согласился с ним Лёня, – к гадалке ходить не надо.
— И как же ты думаешь выпутываться из этого положения? – чуть склонив голову на левое плечо, поинтересовался Пеца у Шефа.
— Видели наглеца? – кивнул на Пецу Шеф.
— Первый раз слышу, что голод у людей от нахальства, – парировал Пеца.
— У тебя – да, - кивнул Гриша, и мы засмеялись.
— И так, кто же пойдет в город за покупками? – бросил клич в коллектив Шеф.
— Ха-ха, город! Вот насмешил, – не смог промолчать Лёлик.
— Это у него от мании величия, – успокоил Лёлика Пеца.
— Так кто же пойдет в город за покупками, ещё раз спрашиваю?
— Я пойду, – сказал Пеца, – я самый голодный.
— Ты самый нахальный, – не согласился с ним Гриша.
— Гриша, бери деньги и сходи, пожалуйста, за покупками, – сказал Шеф и полез во внутренний карман пиджака за кошельком с общественными деньгами.
Отсчитал нужную сумму и передал деньги Грише. Тот аккуратно сложил их в свой кошелек и сказал, обращаясь в пространство, а глаза его подозрительно смеялись:
— Кто поможет мне нести продукты?
— Я помогу, – сказал Лёлик.
— И я помогу, – сказал я.
— Я тоже умею помогать носить продукты, – сказал Пеца, – я тоже хочу пойти в деревню.
— Это ещё зачем? – поинтересовался Шеф.
— Он из любознательности, правда, Пеца? – и Лёлик погладил Пецу ладонью правой руки по голове.
— Да, – кивнул послушно Пеца, – я очень любознательный.
От того места, где нас поселили до центра села идти было довольно далеко, судя по тому, как нас везли на машине.
— А ты дорогу знаешь? – поинтересовался у Гриши Пеца, когда мы отошли от общежития на безопасное расстояние.
— Нет, а ты? – быстро отреагировал Гриша.
— Тоже мне, Иван Сусанин! – презрительно ответил Пеца.
— А ты знаешь, что Иван Сусанин был первый полупроводник? – сказал Лёлик, чтобы как-то поддержать разговор.
— Ну, да, наш человек, связист, – кивнул Пеца.
— Такой как ты он был связист, – хихикнул Гриша.
— Такой как ты, – не смог промолчать Пеца.
Хорошо, что это была деревня, хотя и большая. К тому же бывший райцентр, как нам сразу же сообщили местные жители у конторы колхоза, пока мы ждали окончания брифинга. А это подразумевает наличие ограниченного количества улиц, особенно тех, что ведут к центру. И они, как правило, более цивилизованы и ухожены, чем остальные. Вот так, по запаху, мы и добрались до центра села. А чем отличается центр села от всего остального села? Наличием магазина, почты и клуба в одном месте. Магазин, в котором продают еду, мы нашли сразу. Ещё бы! Голод обостряет обоняние. Что можно купить в магазине? Как вам сказать. Вот, собственно, и все. Кильки в томате под кодовым названием “братская могила”, странного вида колбаса, название которой однозначно не переводится на русский язык. Ещё какие-то консервы из неизвестного зоологии зверя. Маринованные кабачки в трехлитровых банках. Хлеб. Странно, но водка почему-то была. Наверное, её вынули из запасников специально для нас. И совершенно шикарное для этих мест, молдавское десертное вино Гратиешты. Может я что-то и забыл, но это несущественно.
Мы набрали много продуктов, потому что были очень голодные. И пошли домой. По пути отметив для памяти клуб, баню и почту.
— А на почте стоит та самая АТС, к которой мы будем вести линии связи, – задумчиво сказал Гриша.
— Какой сообразительный! – удивился Пеца.
— Или! – самодовольно согласился Гриша.
— Какая фемина! Пеца, ты посмотри, какая фемина! – Лёлик остановился как вкопанный  и показал Пеце на даму местного разлива  молочно-восковой спелости.
Дама была прекрасна. Особенно учитывая длительность нашего отрыва от мест культуры и досуга. Она углядела наш к ней интерес и постаралась стать так, чтобы выглядеть перед нами в наиболее выгодном ракурсе.
— Всё, – сказал Пеца, – вечером идем в клуб.
— Куда? – недоуменно переспросил Гриша.
— На танцы, – пояснил Лёлик, – вот непонятливый.
Когда идешь домой с продуктами, дорога кажется короче. Потому что цель – осязаема и желанна. А аппетит нешуточный. Поэтому домой мы пришли быстрее, чем нам понадобилось времени на дорогу к источнику питания. А дома нас уже ждут - не дождутся изголодавшиеся соратники по бригаде. А, как я завернул? Класс?
— Сколько можно вас ждать! – встретил нас добродушный Доктор ласково и приветливо.
— Будешь много говорить, мы вообще никуда не пойдем, – словами из старого анекдота ответил Пеца.
— А где Шеф? – поинтересовался Гриша, которому надо было сдавать финансовый отчет.
— Он сейчас придет, – ответил Лёня, – пошел договариваться с хозяйкой, которая будет нам готовить обед.
— Смотри, так месяца через три из него может и человек получится, – не устоял перед искушением Пеца.
— Это из кого человек получится через три месяца? – никто не заметил, как сзади подошел Шеф.
— Это я так, пошутил, – махнул рукой Пеца и пошел на кухню с сумкой с продуктами.
Мы потянулись за ним. Прежде, чем садиться кушать, еду надо приготовить, так уж устроен этот мир. Пеца выложил на стол всё, что мы принесли.
— А водка зачем? – строго спросил Шеф.
— Что, мало? – забеспокоился Пеца. – Так я сбегаю, ещё возьму.
Все дружно засмеялись. Один Шеф хмуро сказал:
— Клоун.
Но спорить не было сил, был голод. Это чувство доминировало над нами. Поэтому мы перестали спорить и стали быстро готовить ужин, или обед, или как его ещё можно назвать. Да, какая разница как, лишь бы поесть. Кухня была экипирована по всем деревенским правилам. То есть тарелки, стаканы, вилки, ложки были. Был и кран с холодной водой, и раковина, правда, железная, не фаянс, но тоже неплохо. А что вам ещё надо? Горячая вода? Не в городе. Не паны. Скажите спасибо и за это. Спасибо! Газовая плита была. И к ней даже был подведен газ. Мы проверили, зажгли одну конфорку. Оренбургская область. Газовая колыбель страны. Или как там они её называют? Еда была приготовлена быстро и беспощадно. И так же быстро и беспощадно уничтожена под одну бутылку водки. Потому что после ужина мы собирались пойти в клуб.
— Зачем это? – поинтересовался Шеф.
— Кино посмотреть, – живо откликнулся Пеца.
— Знаю я ваше кино, – иронически хмыкнул Шеф.
— Откажешься? – ехидно прищурился Пеца.
— Нет, не откажусь, – мотнул головой Шеф.
И мы пошли в клуб смотреть кино. Или что там у них происходит в клубе по вечерам. Правда, я не пошел. Женатый мужчина по вечерам в клуб без жены не ходит. Мы с Доктором остались дома. Посидели, поговорили за жизнь, попили чай, заварку нашли на кухне. Сколько этой заварке было тысяч лет? Вышли во двор. Тепло было на дворе летом даже в Оренбургской области. Сели на какие-то запчасти от сельскохозяйственной техники, которые огромной горой ржавели у нас под окнами и, словно два старичка, стали ожидать возвращения наших домой. Дождались часам к двенадцати ночи. Это стало понятно задолго до того, как Пеца показался в зоне прямой видимости. Понятно, значит слышно. Оказывается это правда, что если одно из чувств человека отказывает, то значительно обостряется другое. Вот например у меня. Глаза в темноте далеко видеть не могли. По причине темноты. Зато слух обострился до орлиного. Нет, до индейского. Это зрение может обостряться до орлиного. Как будто я дружил с индейцами и летал с орлами.
— Наши идут, – меланхолично сказал Доктор, прерывая грустную повесть о том, как трудно без блата и длинной волосатой руки поступать и учиться в медицинском институте.
Всё надо делать самому и на голову лучше, чем остальные. А о шаре и речи быть не может. И тем не менее, он доучился до третьего курса. И дал себе слово, что окончит этот институт, чего бы ему это ни стоило. В смысле моральном, потому что на материальные подвиги он просто не способен, потому что не готов.
— А где же Лёлик? – задал я глупый вопрос, когда группа наших товарищей приблизилась на расстояние полета слова.
Чем и вызвал дружный хохот.
14.
Как это ни странно, то есть как бы мы такого и не ожидали, но после ночи наступило утро. Пеца спал неспокойно. Лёлик пришел под утро, но мы сделали вид, что ничего не заметили. Если бы не Пеца. Пеца по определению не мог сделать никакого вида, особенно если ситуация была такой, какой она была. Поэтому, как только Пеца открыл глаза и увидел Лёлика спящего в позе маменькиного сыночка на правом боку, чтобы сердце не болело, он зарделся от предвкушения удовольствия и громко, так, чтобы Лёлик проснулся, сказал:
— Лёлик пришел!
Посмотрел, что тот не реагирует, подошел поближе к его кровати и по громче сказал:
— Какая радость!
— Не кричи, я не глухой, – проворчал Лёлик и перевернулся на неправильный левый бок.
Мы от неожиданности замерли, а потом дружно и громко засмеялись. Из соседней комнаты заглянул Гриша:
— По какому поводу веселье?
— Лёлик пришел, – показал на спящего Пеца.
— Какая неожиданность, – согласился Гриша.
— Но домой я всегда прихожу сам, – пробурчал я себе под нос.
— Пацаны, ну дайте же поспать! – очень сонным и очень просящим голосом сказал Лёлик.
Мы опять дружно засмеялись.
— А на работу? – не отставал Пеца.
— Враг, – безапелляционно пробормотал  Лёлик и попытался перевернуться обратно на правый бок.
Но Пеца решительно подошел к постели и сдернул одеяло с худого тела Лёлика, обнажив его белые в цветочек трусы.
— Гестаповец, – сказал Лёлик, садясь на постель.
— Это он от зависти, – пояснил Доктор, который до этого молча наблюдал за событиями.
— Что? – не понял Пеца.
— От зависти, – повторил Доктор, – что не тебя девки оставили.
— Да, я, если хотите знать, сам отказался оставаться! Завтра же на работу.
Мы дружно захохотали. К этому добавить было нечего. Не смеялся один Лёлик. Он медленно поднялся с кровати, и путаными шагами пошел к выходу из комнаты.
— Ты куда? – непонимающе уставился на него Гриша.
— Щас умоюсь, и с этим гестаповцем разберусь, – сказал Лёлик и открыл дверь в коридор.
За дверью стоял Шеф, он как раз собирался войти к нам и разобраться, почему всем так весело. Увидев Лёлика, он тоже засмеялся:
— Пойди, помойся, мхом оброс.
И посторонился, чтобы Лёлик смог мимо него пройти в коридор. Потом вошел в нашу комнату и, строго оглядев контингент, сказал:
— Чтоб это было в последний раз.
— Это ты мне? – поинтересовался Пеца.
— Тебе.
— Это ты Лёлику скажи.
— Если вы думаете, что я ушёл и ничего не слышу, – сказал Лёлик, всовывая запатланную после сна голову в проём двери, – то сильно ошибаетесь.
— Ты же умываться пошел, – не растерялся Пеца.
— И себя умою, и тебя  умою, – сказал Лёлик и начал угрожающе втягиваться в комнату.
— Так, все! Брэк, – безапелляционно сказал Шеф. – Закончили базар. Быстро одеваться и на завтрак. Работать надо, а не базарить.
Импровизированная столовая располагалась на той же улице, что и общежитие, в котором мы жили. В  конце улицы, метрах в пятистах, как на мой непросвещённой взгляд. У меня с глазомером всегда были трудности. Стряпуху звали тетя Зина, долговязая женщина, моложавая, средних лет, пожилого возраста. Извините за гиперболу. Со следами неумеренного употребления алкоголя, простите за простоту. Столовая – это дом, в котором она живет. Для нас выставлен стол во двор по случаю жаркого летнего времени. На столе приготовлен нехитрый завтрак.
— А где же мясо? – интересуется Пеца после беглого взгляда на меню на столе.
— Я тебе дам мясо! – вспыхивает Шеф.
— Дай! – смеётся Пеца.
Тетя Зина внезапно решается вступить в разговор двух студентов:
— Как хотите, – говорит она скрипучим голосом, – маргалина нет, мяса нет, кушать нечего.
У Пецы сначала отнимается речь, потом он долго смотрит на стол, молча садится и поедает отведенную ему порцию. И мы вслед за ним. Пока мы завтракали, к дому тети Зины подъехала автомашина системы ГАЗ модели пятьдесят три. Наверное это был год ее рождения, судя по внешнему виду.
— Без слёз смотреть невозможно, – сказал Лёня-кабельщик, посмотрев на транспортное средство.
— Да, назвать это чудище автомобилем – оскорбить всю автомобильную промышленность, – глубокомысленно изрёк Лёлик.
Аппарат, вероятно, был старше Пецы. Но сохранился аппарат гораздо хуже Пецы. За рулем монстра отечественного автомобилестроения сидел парень лет двадцати трех. Он вылез из кабины, не спеша подошел к столу и сел на свободном кончике лавки возле Пецы.
— Вася, – сказал он.
— Очень приятно – среагировал Пеца.
— Меня к вам направили работать, – сказал Вася.
— Шеф, принимай аппарат, – Пеца сделал широкий жест рукой в сторону автомобиля.
— Если бы Форд увидел этот автомобиль, – медленно сказал Лёлик, – он бы заплакал.
— Он бы укакался, – не согласился с ним Пеца.
— Хватит базарить, – строго крикнул Шеф. – Поели и поехали.
Мы дружно встали из-за стола и пошли садиться в кузов. А Шеф сказал тете Зине:
— Нам обед к двум часам.
— А из чего я буду готовить обед? – задала непростой вопрос тетя Зина. – Мяса нет, маргалина нет.
Шеф на секунду остановился, махнул рукой и полез в кабину машины. Мотор почихал, завелся и мы поехали.
— Вот так, – сказал Пеца, – маргалина нет, мяса нет, жрать нечего. – Потом наклонился в открытое окно кабины и крикнул, – Шеф, доставай маргалин, а-то не будут кормить.
Мы приехали к зданию почты. Оно же – здание АТС. Телефонная станция уже установлена, но ещё не работает. Потому что нет линий связи. Мы построим линии связи, и тогда станция заработает. А пока в селе Советском работает ручной бленкерный коммутатор сорок девятого года издания. Кто не знает, что это такое, тому и объяснять бесполезно. На одном проводе по пять телефонов. Васе один звонок, в контору два звонка, в магазин – три. Принцип ясен? Когда звонят, на коммутаторе не лампочка загорается, открывается маленькая кругленькая крышечка, называется бленкер, которая до этого закрывала гнездо в коммутаторе. В открывшееся гнездо вставляется штепсель. Второй штепсель вставляется в то гнездо, куда надо позвонить сумшечая техника! На грани фантастики. Сохранилась на бескрайних просторах необъятной страны.
Когда мы сделаем свою работу, заработает автоматическая телефонная станция, выкинут ручной бленкерный коммутатор. И у каждого абонента будет свой ни на что не похожий номер телефона. То есть по взрослому, как у белых людей в развитых странах. Только вот мне интересно, чем это они так развиты больше нас? Все стесняюсь спросить.
Мы с Пецей сделали себе экскурсию по зданию почты. В это время наш штаб во главе с Гришей приступил к выполнению программы модернизации связи села. То есть они на столе в АТС разложили чертежи объекта и склонились над столом, как Кутузов в одноименном фильме режиссера Бондарчука “Война и мир”.
— Тихо! – сказал Пеца, когда увидел этот совет в Филях, – Чапай думает!
Гриша медленно поднял голову от чертежей и молча посмотрел на Пецу. Шеф не обратил на него внимания.
— Что, Пеца? – съехидничал Лёлик, – даже внимания не обращают?
— Им же хуже, – мрачно ответил Пеца.
На что Шеф пробурчал что-то не членораздельное. Лёлик кивнул в его сторону и сказал:
— Реагирует, значит, ты ему не безразличен.
— Шеф, найди им работу, – попросил Гриша, – а то ведь не дадут подумать.
— Ты понимаешь? – повернулся ко мне Пеца. – Оне думают.
— Оне думают, что оне думают, – поправил Лёлик.
— Берите лопаты, идите копать траншею, – оторвавшись от стола с чертежами, сказал Шеф.
— Что копать? – переспросил Лёлик.
— Пошли, я покажу, – сказал Гриша и направился к выходу.
Я, Лёлик, Доктор, Пеца и Лёня-кабельщик пошли за ним к выходу. И в самом деле, лучше работать, чем бездельничать.
— Могу копать, – меланхолично сказал Пеца, выходя из помещения АТС, – а могу и не копать.
— Чтобы ты много не говорил, поручаю тебе комсомольскую лопату, – сказал Гриша, когда мы подошли к месту, от которого должна была начинаться траншея.
Пеца взял в руки большую совковую лопату, я имею в виду конструкцию аппарата, а не его происхождение, сравнил со своим ростом и сказал:
— Спасибо тебе, Гриша, за заботу.
Мы засмеялись.
— Давай меняться, – предложил Доктор.
— Ну, нет, – отказался Пеца. – Родина доверила инструмент. Сделаю все, чтобы оправдать это высокое доверие.
И работа закипела. Самым крупным специалистом по копке траншей оказался Доктор. Он делал это легко, непринуждённо и как-то естественно. В его исполнении казалось, что копать землю это детские игрушки, которые не стоят никаких усилий. Изящно и просто. Засмотришься. Пока сам не начнёшь копать.
— Медицина нас никогда не подводила, – сказал по этому поводу Лёлик.
Ближе к обеду траншея была почти закончена. И “совет в Филях” на АТС тоже пришел к своему логическому завершению.
— Чапай придумал, – сказал Пеца, когда увидел Шефа выходящим из здания почты.
Шеф ничего не ответил и пошел к машине.
— Поехали в контору совхоза, – сказал он водителю.
— Личный автомобиль, – не смог промолчать Лёлик.
— Персональный, – уточнил Пеца.
Шеф сделал вид, что не услыхал. Так ему было проще. Пока Шеф ездил в контору, мы успели установить столб в конце траншеи. Не простое, я вам скажу, дело – установить столб на ровном месте. Это надо вручную выкопать ямку под него глубиной метра полтора, как минимум. А ну-ка, выкопайте ямку глубиной полтора метра и размерами полметра на полметра! Я на вас посмотрю. С лопатой же негде повернуть. А потому что надо знать спецтехнологии! Роется уступами, лесенкой. Доктор оказался крупным специалистом и в этой отрасли земледелия.
— Вот только жаль, – сказал Пеца, – что он не умеет лечить сифилис.
— Только залечивать, – согласился с ним Лёлик.
А Доктор делал вид, что очень сильно занят копкой ступенек под яму для столба. Не понять же нам, невеждам, всю сложность медицины. Да мы и не стараемся.
— А чего тебя это так волнует? – прекратив копание в земле, спросил Доктор у Пецы.
— А он вчера познакомился с такой феминой! – засмеялся Лёлик.
— И что, боится сифилиса?
— Не боюсь, а опасаюсь, – уточнил Пеца.
— А ты с ней уже обо всем договорился? – поинтересовался я.
Пеца молча посмотрел на меня, долго и пристально. И после паузы сказал:
— А с женатыми на эту тему я вообще отказываюсь разговаривать.
Когда Шеф приехал из конторы, столб красовался перед зданием АТС. На нем мы установим кабельный ящик и будем туда включать телефонные пары. Да, зачем вам такие подробности.
— Молодцы, – сказал Шеф.
— Рады стараться, герр командир! – вытянувшись во весь рост, громко и подобострастно произнес Пеца.
— Рот закрой, – отреагировал Шеф. - На завтра я договорился с директором совхоза, он дает нам два трактора "Кировец". Будем кабель тянуть. Еле уговорил. Не верит, что Т-150 не потянет. Но я договорился.
— А насчет мяса ты с ним договорился? – строго спросил Шефа Пеца.
Наступила длинная пауза. Видно было, что Шеф колебался, как и что ответить. Потом решил не обострять и сказал:
— Договорился.
— Маладец, – сказал Пеца с легким грузинским акцентом.
И Гриша еле успел поймать Шефа за руку.
15.
Не помню, что они делали в больнице. Кажеться ремонтировали телефон. Шеф с Пецей. Но там они познакомились с врачом больницы. Знакомство оказалось всерьёз и надолго. Врача звали Витей. Он был местным жителем. Лет десять назад уехал из села поступать в медицинский институт. И поступил в Ленинградскую военно-медицинскую академию. Закончил её и был направлен на службу на Тихоокеанский флот, на атомные подводные лодки. И вот вернулся домой, демобилизовавшись в звании старшего лейтенанта. Он был невысокого роста, коренастый, уверенный в себе парень, лет двадцати восьми – тридцати.
Ребята привели его вечером к нам в общежитие. Витя принёс бутылку водки и колбасу. У нас кое-что осталось со вчера. Ну, мы и сели выпить за знакомство. Выпили. Пеца повернулся к Доктору и сказал:
— Вот так, Доктор, а Витя говорит, что может вылечить сифилис!
Доктор пожал плечами и ничего не ответил. Витя, невысокий, плотный с чуть раскосыми мордовскими глазами, почувствовал неловкость ситуации и попытался сгладить её, отвести удар от коллеги.
— Я на флоте часто лечил у офицеров и сифилис, и гонорею. Там это как здрасьте. Делалось это в тайне. Если командование узнает, списывали на берег навсегда, – засмеялся Витя. – А как оно узнает, если я не скажу. Зато потом – лучшими друзьями становились
— Ты ведь был обязан об этом докладывать командованию, - сказал Доктор.
— Доктор, ты такой правильный, – засмеялся Шеф.
— Есть правила, – уперся Доктор. – Их положено выполнять.
— Конечно, – улыбнулся Витя, – есть правила. И есть житейские правила. – И после паузы добавил, – у меня возникло предложение.
— Нет возражений, – встрепенулся Пеца.
После того, как Витя сказал, что умеет лечить сифилис, Пеца зауважал его.
— Тогда ты и пойдешь со мной, – сказал Витя. – Поскольку запасы спиртного резко уменьшились, запасы надо пополнить.
— Так уже ночь на дворе, и все закрыто, – сказал я.
— Надо знать места, – улыбнулся Витя. – Так ты идешь со мной? – он обратился к Пеце.
— Иду, иду.
И они пошли. Вернулись ребята минут через сорок. Принесли бидончик пива литров на двадцать.
— Свежайшее, – сказал Пеца, – только что со склада.
И выставил на стол рядом с бидончиком пачку соли и две буханки чёрного хлеба марки “кирпичик”.
— На закуску, – сказал Витя.
— У меня зав складом – кума, – объяснил Витя. – Я её попросил и она открыла склад. Набрал пиво из новой бочки.
— Она только попросила, чтобы мы не оставляли бочку неполной, – сказал Пеца, – так я долил водички, чтобы было незаметно.
Шеф только покачал головой, Гриша улыбнулся, Лёня сказал, что всё путём. Мы сидели и пили пиво, заедая его чёрным хлебом с солью. Может кому-то это покажется смешным. А нам было очень вкусно, весело и приятно. Так сказать, простые радости. Хотя, что в этом радостного, но не будем никого дразнить.
Так мы познакомились с Витей. Для нас, да и для него, это была отдушина. Дело не в выпивке, как кто-то может подумать. Дело в общении с интеллигентным человеком. Как для нас, так и для него в таком общении здесь был большой дефицит. А как можно общаться и не пить? Русскому человеку этого не понять и другим не объяснить.
Я не знал, что пиво хорошо идёт под чёрный хлеб с солью. Ой, только не надо говорить, что мы совсем оголодали в этом мордовском далеке. Не без этого, конечно. А пиво с хлебом и с солью, да под разговор – это прекрасно. А какой прекрасный разговор! Витя рассказывает о своей учебе в Ленинграде в военно-медицинской академии:
— Нам в анатомичку всегда привозили для вскрытия только самые свежие трупы. Только человек, например, попал под машину, его сразу к нам, в анатомичку. И мы свеженького вскрываем. А в медине – всегда такая тухлятина попадала к студентам в анатомичку!
Правда, интересно? Докторские заморочки. Хорошо, что я не пошёл в медицинский институт. Но слушать об этом после четвертой алюминиевой кружки свежего мордовского пива я готов бесконечно. Наш Доктор сидит, слушает и благодушествует. Он всё это проходил, и преодолевал. И ему тоже есть, что рассказать непосвященным. Эти рассказы известны, переходят из поколения в поколение медиков. Но не мешать же коллеге. Зачем? Начали мы отдыхать часов в шесть вечера, и так неспешно продолжается это действо уже часов шесть. А завтра на работу.
— Завтра на работу, – неуверенно сказал Шеф.
— Да, смотри не напивайся, – ответил ему Пеца.
— Ну! – Шеф повернулся к Вите и покачал головой, типа: что с больного возьмешь?
Витя посмотрел на Шефа и махнул рукой, типа: что с него возьмешь, кроме анализов. Пеца сделал вид, что не заметил. Очень ему Витя понравился. Просто стал его кумиром. И всё из-пустяка. Кто-то может вылечить сифилис, а кто-то только залечить. И потом, не хотелось нарушать плавное течение беседы.
Всё когда-то должно заканчиваться. И этот вечер, неспешно перешедший в ночь, тоже. Витю пошли провожать всем личным составом бригады. Чтобы ему и нам не было скучно. Потом шли домой по ночному селу. Старались шуметь не сильно. Всё равно завтра, то есть, уже сегодня, утром скажут: "Студенты куролесили всю ночь”. Или как у них в селе положено в таких случаях говорить? Но нас это совершенно не трогает.
Пробуждение на утро было легким и простым. Наверное, компания была неплохой, и на организме вчерашние излишества никак не отразилось. Каждодневный утренний ритуал. Нет, не так. Сначала каждодневный вечерний ритуал. Значит не такие уж мы были пьяные, если с Лёликом его смогли выполнить. У нас с ним ещё с Грачёвки завелся хороший добрый обычай ставить на ночь носки под кровать. А утром их оттуда доставать и одевать. А что? Нормально. У меня были белые вязаные носки. Я их покупал на Кавказе, на шерстяном базаре у подножия Чегета. Там мне их продали за шерстяные. Но я же не знал сколько в этих носках всего, кроме шерсти. По крайней мере половина шерсти была вата. Для удешевления производства и получения сверхприбылей. А теперь вата вместе с шерстью свалялась во что-то наподобие войлока. И это уже были не носочки, а мини валеночки. Тоже теплые. Вот я их и ставил каждый вечер себе под кровать, чтобы утречком снова одеть.
Лёлик, когда такое увидел, ему очень понравилось. И он тоже снял свои носочки и поставил рядом с моими, под кровать. У него носочки были синего цвета, шерстяные, явно фабричного происхождения, а не самовязы, как мои. Поэтому доподлинно вам объяснить причину их стойкости, я не смогу. Но на неприятный запах никто из нас не жаловался. Принюхались, наверное. Ой, и сколько там того запаха! Я вас умоляю.
Мы ещё потом такой снимок сделали. Лёлик играет на дудочке, а его носочки на горлышках стоят, как дрессированные собачки. Снимок получил Оскар бригады и обошел все стенгазеты института. Хорошо, что запах по фото не передается. А то мы перед этим так гарно выпили! А вы что подумали? Вы испорченные люди.
Мы были очень даже чистоплотные. Например, Пеца. Он менял постель каждую неделю, а комендант ему её менял каждые две недели. Вот так! Когда мы поняли, что каждую неделю нам не дождаться свежих простыней, Пеца предложил радикальный выход из ситуации. Он просто переворачивал простыню на изнанку, и это называлось: поменять постельное бельё. Все гениальное просто. Это не я сказал.
16.
Сегодня мы идем прокладывать трассу воздушной линии от того места, где мы её закончили из Грачёвки до села Советского, где мы сейчас находимся. Мы – это Гриша, Лёлик и я. У нас нивелир и землемерный циркуль, которые мы сделали ещё в Грачёвке. И связка колышков, которые мы будем вбивать в землю через каждые пятьдесят метров. Потом на их место будут ставиться столбы. А трактора нам на сегодня совхоз не дал. Вот так, верь им после этого. На завтра обещали.
У Гриши карта из документации по объекту, где нарисована трасса. Он всё время в неё заглядывает. Потом гонит Лёлика вперед с длинным шестом, а меня – назад с таким же шестом. И выверяет по нивелиру, чтобы трасса была ровной. И забивает первый колышек. Ставит меня с шестом на этом колышке. И при помощи землемерного циркуля отмеряет пятьдесят метров по направлению к Лёлику. Гонит Лёлика ещё дальше вперед, сверяет прямизну по нивелиру, и опять забивает колышек. Снова сверяется с картой. И ставит меня на новый колышек. Вот так мы и работаем целый день. Заморишься бегать. А колышки можно брать из лесопосадки, которая произрастает вдоль дороги. Очень даже просто. Главное иметь топор. А мы топор имеем. Мы – запасливые.
В обед за нами приезжает личная машина Шефа, как ее назвал Пеца. Мы садимся в кузов ГАЗ 53, в народе “Козёл”, и едем на обед к кухарке. Тетя Зина в своём репертуаре. Наливает нам суп и приговаривает:
— Мяса нет, магралина нет, на завтра готовить нечего.
Создается стойкое ощущение, что продукты уходят не по норме быстро. Но мы молоды и снисходительны к слабостям других. Водитель сегодня работает последний день. Это не значит, что у нас забирают автотранспорт. Просто водителю надоело постоянно чинить этот драндулет. Он больше лежит под ним, чем ездит. А он парень молодой и ему это не интересно. С завтрашнего дня у нас другой водитель. Лёня. Он знаменитый в селе человек. Во-первых, тем, что не пьёт. То есть вообще. И это в селе, где после получки в совхозе народ не работает неделю, потому что пьёт. Потому что есть на что. Потом выходит и неделю работает. До аванса. И опять неделю пьёт. И снова выходит на неделю поработать. И это в селе, где в сельмаге водку разбирают в течение получаса после привоза в магазин. Ящиками. На запас. На какой запас! Это выпивается в тот же день. Ну, может быть что-то остаётся на следующий. Зато вина – бери, не хочу. Народ уважает только беленькую. А компот не признается за мужской напиток. Поэтому нам и достается молдавское десертное вино Гратиешты. И водка, если её принесет Витя. Где он её только берет?
— Я же врач, – объясняет Витя. – Странный вопрос.
И ещё Лёня знаменит тем, что он своими руками собрал настоящий телевизор с нуля, из деталей. И этот телевизор, по слухам ещё и работал. Ходят легенды, что работает до сих пор. Кулибин, блин.
— Нам только Кулибина не хватало, – сказал Пеца.
— Петюня, не напрягайся по пустякам, – сказал Лёлик и погладил парня по задиристому затылку.
Долговязый Лёня пришел, осмотрел драндулет снаружи. Хмыкнул. И сказал:
— Что это за шофёр, у которого машина не заводится стартером.
Действительно. Что это за шофёр такой. А мы-то и не знали, что эта машина должна заводиться с помощью стартера.
— Я сделаю, и будет заводиться как положено, стартёром, – сказал Кулибин и полез под капот.
Через час с четвертью он торжественно вылез из-под капота, влез в кабину автомобиля и легко завел аппарат с помощью стартёра. Потом победно прогазовался и посмотрел на нас снисходительно и покровительственно.
— Машина должна заводиться стартёром, – сказал он назидательно в ответ на наше напряжённое молчание. И добавил, — я ее сделаю, будет летать как ласточка.
— Орнитолог, блин, – только и смог сказать Пеца.
Хорошо ещё, что Лёня, по-видимому, не знал такого редкого русского слова, как орнитолог. Или не захотел услышать. Последнее вернее. Мы сели в кузов и поехали на трассу, добивать колышки. Машина едва ползла по дороге.
— Почему так медленно едем, – возмутился Лёлик. – Раньше она летала, как орёл, а теперь плетется, как кляча.
— Кулибин не умеет ездить, – высказал предположение Гриша.
А Лёня делал вид, что ничего не слышит. Что его это не касается. Если бы мы знали, чем это закончится, мы бы всё равно это сказали.
— В связи не ездят медленнее семидесяти километров в час, – сказал Лёлик.
— Да, да, – добавил я, – у машин связистов стоит ограничитель снизу.
А Лёня молчит, терпит и еле плетётся на машине по полевой дороге вдоль будущей линии связи. Так и проходит у нас несколько следующих рабочих дней. Кулибин чинит драндулет по ходу работы. Мы втроём бьём колышки по трассе. Остальные занимаются остальным. Начальство усиленно комплектует нас столбами. Их надо много. На трассу длиной двенадцать километров через каждые пятьдесят метров. Посчитайте сами, если не лень. Мне лень. У кухарки – постоянное отсутствие мяса и сбои с маграгалином. К её скулежу мы постепенно привыкли. И практически не реагируем. Только, если что-то идёт у нас не так, кто-то обязательно скажет: мяса нет, маргалина нет, кушать нечего, – и ситуация разряжается.
Вот и сегодня в предобеденное время Лёня собрал нас на своем драндулете по местам работы и повез в сторону кухни. Но что это? Почему машина едет непривычно быстро? И причем, не по хорошей дороге, не по шоссе, а прямо по полю. Нет, так, конечно, ближе, но ведь трясёт! Пеца хотел что-то сказать Лёне по этому поводу, но на очередном ухабе чуть не прикусил язык. Или прикусил, но не хотел подавать вида. Суть не в этом, а в том, что машина неслась как ураган, прыгая на ухабах так, что мы летали по кузову. После пятнадцати минут такой езды, Лёня остановил аппарат, вышел из кабины на подножку, опёрся рукой о дверку кабины, повернулся к нам в кузов и спросил:
— Теперь не медленно?
И, довольный собой, скрылся в кабине. Машина тронулась и поехала домой нормальным шагом. Доказал. Мы молча переглянулись между собой. Что тут скажешь? Доказал. Лёлик еле сдержал смех Не та минута. Торжественная. И машина ехала, словно на брачную церемонию. Торжественно. Пеца отвернулся к левому борту и улыбался во весь свой железнозубый рот. Я принялся завязывать шнурки на ботинке. В общем, каждый занялся кто чем. С этого дня к Лёне никто претензий по вождению не высказывал. А кому охота ещё раз проехаться по полю на скорости семьдесят километров в час?
Но это были ещё не все события на сегодня. Когда мы приехали в столовую, кухарки на месте не оказалось. И еды на плите тоже не было. Пеца посмотрел на это и только развел руками.
—  Что же ты хотел, – сказал Лёлик, –  маргалина нет, мяса нет.
—  Кушать нечего, –  закончил фразу Пеца.
—  Пацаны, –  встрепенулся Гриша. –  А давайте посмотрим, что у неё есть в холодильнике.
—  Правильно, –  согласился Доктор. –  Что найдем то, и съедим.
Мы нашли у стряпухи хлеб, смалец, сало, какие-то овощи. Колбасу и ещё кое-что по мелочам. И всё сожрали беспощадно.
—  Ты должен разобраться, Шеф, –  говорил Пеца, со ртом набитым хлебом густо намазанным смальцем, –  почему так произошло.
—  Ты сначала прожуй, а потом давай указания, –  не стерпел Гриша.
—  Я-то дожую, пока есть что.
После обеда мы поехали на работу в очень нехорошем настроении. А Шеф остался на месте. В его задачу входило разыскать пропавшую стряпуху и разобраться с ней по всей строгости бригадной законности. Пеца так и сказал: бригадной законности.
— Пеца, –  встрепенулся Лёлик, – спиши слова. Откуда узнал?
— Поживи с моё, ещё не то будешь знать.
С таким тезисом не поспоришь.
— Она больше не будет, – вечером сказал нам Шеф. – Я провел с ней воспитательную работу.
— Несчастный случай на производстве, – грустно сказал Лёлик.
— Что? – не сразу сообразил Доктор.
— Я говорю, несчастный случай на производстве. Недоперепивание.
— Ага, – встрепенулся Пеца, – больше, чем могла, но меньше, чем хотела?
— Вот, вот, – кивнул Лёлик, и мы засмеялись.
А по вечерам танцы в сельском клубе. После кино. Кино – индийское. То есть много песен и слез, особенно у женской части зрителей. Но и мужчины внимательно смотрят на экран. Стараются запомнить ход событий. Как это происходит у них за границей. Те же ситуации, что и у нас. Только изредка кто-то входит в зал и кричит, не взирая на действие на экране:
— Гриня, а ну выйди! Гриня!
— Нету тут твоего Грини!
— Гриня, я знаю, ты есть! Выйди!
Гриня выходит, чтобы заправить организм беленькой, или тем, что её сегодня заменяет. А в основном демонстрация кино идет гладко. Люди выходят и заходят. Заправляются. Ну, разве что изредка рвется пленка. Но раза три-четыре за сеанс, не больше. И это считается хорошо, потому что бывало и по пять, и по шесть раз за сеанс. Тогда вообще не поймёшь, о чем речь в этом фильме. Сегодня всё не так. А после сеанса – танцы под радиолу. Радиола? Это такое приспособление для прокручивания, но не денег, а пластинок. Это доисторические предки компактов. Не засоряйте себе мозги всякой дребеденью. Из пятнадцати лампочек под потолком не перегорели ещё пять. Поэтому в помещении достаточно светло, чтобы определить пол партнера. Этого достаточно. Мы танцуем. А что? Надо же как-то отдыхать. Нас узурпировала местная элита. Вы меня понимаете? Нет? Объясню. У них в селе есть местная красавица с походкой от бедра. А бедра! А то, что сзади. А все остальное! Лолита.
— Бриджита! – поправляет меня Пеца.
—  Лоллобриджида, – подводит итог Лёлик.
— Вот, вот, – соглашается Пеца.
Но сколько можно танцевать, мы уже прошли все пластинки по три раза туда и по четыре раза обратно. Три раза пропадал свет на самом интересном месте.
— Надо что-то делать, – сказал Лёлик, – так дальше нельзя.
Лоллобриджида посмотрела на Лёлика и сказала:
— Таня идет с Пецей, Зина идет с Гришей, Валя идет с Леней-кабельщиком.
Посмотрела на меня и сказал:
— Люда.
Взяла Лёлика за руку и пошла с ним к выходу из зала. Я посмотрел на Люду. Высокая почти как я. Тощая почти как я. И очень волосатые ноги. Терпеть не могу женские волосатые ноги. Повернулся и без неё пошел к выходу. Девочка молча смотрела мне в спину. Так я был вычеркнут из донжуанства навсегда.
По субботам у нас парная в местной бане, чтобы ни происходило. Шеф зеленеет от нашего чистоплюйства. Но мы – скала. После обеда в субботу мы не работаем, а идем в баню.
— Гигиена! – говорит Пеца.
Лёлик смотрит на Пецу и говорит:
— Фима Собак была очень интеллигентная женщина. Она знала много слов и даже одно такое – гигиена!
Не очень точно к оригиналу, зато очень точно и к месту. В местной парной мы повстречали директора совхоза. Директор, как простой рабочий, шлепался березовым веником. И, увидев нас в парной, подарил нам свой, директорский, веник. Ничего, что б/у, зато теперь у нас есть веник.
— Плохие примеры заразительны, – сказал я.
— Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Лёлик.
— Шоб не та баня в Грачевке...
— А, – засмеялся Лёлик, – ты прав, как всегда.
После бани к нам в общежитие приходит Витя  и приносит пару бутылок медицинского спирта. Он приходит к нам не только после бани, но и по другим дням недели. Сегодня он у нас со своим другом из Москвы. Его друг приехал на каникулы. Он из этого села. Учится в МГУ на географическом факультете. И мы вместе выпиваем. Я ему рассказываю свою эпопею, как пытался поступать после школы в МГУ на филфак. И мы с ним, после третьей, получаемся уже почти студенты одного ВУЗа.
Учимся пить неразведенный спирт. Сначала надо проверить, разведенный он или не разведенный. Это делается просто. От газеты отщипывается маленький кусочек бумажки и бросается в бутылку со спиртом. Если бумажка тонет – спирт чистый. Если нет, в нем есть вода. И никакой химической реакции не надо. Потом мы его пьем. Надо задержать дыхание и залпом выпить. Потом запить простой водой. Страшно только в первый раз. Потом всё идет, как положено.
Часть пятая.
17
В наше распоряжение пришёл бур-столбостав. Эта такая машина, ГАЗ 66, с бурильно-крановой установкой вместо кузова. Машина сама сверлит землю и сама устанавливает столбы. На машине работает Володя Акст, поволжский немец. Он удивительно чисто говорит по-русски. Совсем не так, как те немцы в кино. И это не удивительно, потому что немецкого на первый взгляд у него только фамилия Акст. Всё остальное – наше. И умение пить, и умение работать. Машина у нас надолго, пока не поставим все столбы. А у нас их много. Двенадцать километров.
— Я за рабочий день ставлю шестьдесят четыре столба, – говорит Володя Акст.
Гриша недоверчиво смотрит на него.
— Увидишь, – заводится Володя.
К этому времени мы уже развезли столбы по трассе, напротив каждого колышка, оснастили каждый столб траверсой с изоляторами. То есть полностью подготовились к работе по установке столбов. За развозку столбов отвечал я. Что это значит? Меня с утра отвозили на машине в поле. И я там ждал, пока придет трактор с прицепом и привезет очередную порцию столбов. Потом мы с трактором ехали вдоль трассы и около каждого колышка сбрасывали один столбик. Всё в этой работе было хорошо, кроме одного – ожидания. Пока трактор поедет в село, пока его там нагрузят, пока он вернется на позицию, знаете сколько проходило времени? А я в поле, один. А если дождь? А если стихия? Однажды со мной такое приключилось! Моим врагам.
Я тогда понял, почему то село назвали Грачёвкой. Но не будем забегать вперед. Это было в самом начале развоза столбов. Меня выгрузили у поворота на Грачёвку и уехали. А я остался ждать. Скука. Ждать – это скука. Пять минут, полчаса. Сорок минут. Я сидел, лежал, ходил. И таки зашёл. Иду по полю, ни о чем не думаю. Поле как поле. Потом оно стало каким-то очень уж кочкообразным. Даже неудобно стало идти. Ноги выворачиваются на кочках. Я уже довольно далеко в него зашел, когда решил: а зачем я на этих кочках ноги сбиваю. Не пора ли мне повернуть назад, к дороге. Тем более, время для приезда трактора уже подходит. И сделал слишком резкий, что ли, поворот. И тут из-под каждой кочки, прямо из-под моих ног земля взорвалась тучами грачей. Они взлетели с диким карканьем, хлопая крыльями. И небо почернело от них. Я забрел на грачёвое поле. В самую его середину. Если они сейчас на меня накинутся – заклюют. Мне стало так жутко, как никогда не было. И очень захотелось жить. Я не точно помню, как вышел с поля на волю. Но раз пишу эти строки, значит всё обошлось. После этого происшествия я уже не делал безответственных попыток экскурсии по окрестностям. Просто лежал на обочине дороги и ждал трактор. И никому не стал рассказывать об ужасе, который испытал на грачёвом поле.
Технология установки столбов простая. У автомобиля, который занимается установкой столбов, есть стрела, с тросом и крючком на конце троса. С помощью этого инструмента столб захватывается и поднимается на достаточную высоту. Потом мы, вдвоём или втроём, руками направляем висящий над землёй столб в уже пробуренное этим же автомобилем отверстие. Мне Пеца запретил говорить слово: дырка. Наверное, у него были на это основания. Отверстие бурилось с помощью буровой установки, расположенной на этой же машине. Сложно? Нет, не сложно. Глубина отверстия – полтора метра. Столб опускают в него, засыпают землёй, утрамбовывают специальными толкачками – трамбовками. И так шестьдесят четыре столба в день, Володька Акст не врал.
Потом идёт размотка проводов и наброс их на траверсы. Технология та же, что и раньше. Отличие одно. Для размотки проводов совхоз выдал нам новенький ГАЗ-53. Мы на него установили две тумбы под бухты проволоки. И теперь могли разматывать одновременно два провода. Ускорение производства. Правда, в период подготовки Лёлик неосторожно оговорился при водителе нового ГАЗика, что автомобилях, которые работают в связи, ограничитель скорости снизу. Это так понравилось Валере, водителю трофейного  ГАЗона!
Он нам устроил на размотке проводов. В кузов полезли мы с Лёликом. Наша задача – следить за размоткой барабанов, не дать проводам схлестнуться или образовать барашки. И всё! Отдых, а не работа. Так думали мы с Лёликом, пока Валера не завёл мотор. Валера завёл мотор, включил передачу, сначала первую, потом вторую, потом третью. И поехал по не паханому полю вдоль столбов. На первой же неровности нас с Лёликом отбросило назад, к кабине водителя, где мы и провалялись вверх тормашками все те минуты, пока Валера выжимал из машины немыслимую для размотки проводов скорость. И остановился только после того, как Лёлик сумел героическими усилиями поднять и пару раз стукнуть кулаком по крыше кабины.
— В чём дело? – высунулся из кабины удивлённый Валера.
 — Ты что, – закричал на него Лёлик, – обалдел!
Ну, он это сказал несколько не так. Но мне воспитание не позволяет воспроизвести в точности, что Лёлик ему сказал, хотя смысл я передал верно. То есть близко к смыслу. По счастью, за это время проволока не замялась и не спуталась. То есть всё окончилось благополучно, не считая мелких брызг. Там, шишек на голове и прочих частях тела. Потом была всё та же процедура наброса проводов на опоры.
И приятное – операция под названием “вязка проводов”. Это означает, как вы уже знаете привязку провода линии к изолятору. Что окончательно формирует воздушную линию связи. И даже если мы поставили столбы несколько неровно, не сказать зигзагом. То после привязки проводов к опорам линия становится ровненькой, как стрела. Как говорится: линию равняют провода.
К этому времени у нас в бригаде уже определились специалисты по различным отраслям строительства. Например, Доктор оказался крупным спецом по рытью траншей. Гриша – по идеологическому обеспечению.
— Языком хорошо болтает, – говорил про него Пеца.
Шеф мог достать, что угодно и уговорить кого угодно на всё. На то и бригадир. Вова мог починить любой инструмент, проводку в доме, золотые руки. Ну, Лёня – кабельщик. Тут больше не о чём говорить. Пеца – это Пеца. Хотя нет. Я, Пеца и Лёлик, мы были специалистами по вязке проводов. Но в бригаде всё по честному. Поэтому рано утром нас вывозят на линию, разбрасывая через десять столбов – норма до обеда. Потом обед. И ещё по десять столбов.
Вечереет. Я сижу на последнем столбе. Столб необычный. Он находится в низине, поэтому, чтобы по уровню соответствовать линии он составной. Связан из двух столбов. И вместо стандартных шести с половиной метров он одиннадцать метров высоту. Я сижу на нём, заканчиваю вязку. Сейчас буду спускаться и пойду на трассу, к машине. В это время на горизонте появляется стадо коров, идущее домой после дневного выпаса. Я правильно сказал?
Идёт это стадо коров не спеша. Подходит к столбу, на котором я сижу, уже закончив работу. Ступают они не торопясь. Как водиться в стаде коров должен обязательно быть хотя бы один бык. В этом стаде есть бык. Но он какой-то огромный и очень вальяжный. Остановился около столба, на котором я сижу и начал чесаться об мой столб. Если я скажу, что испугался, я ничего не скажу. Я не просто испугался, я просто испугался. Я же сам, своими руками вкапывал этот столб в землю Я знаю, как халтурно я это делал. Правда, я успел его привязать к проводам. Столб ходит ходуном, бык аккуратно чешет бок. Я ору благим матом. Не матом, а благим матом погонщику, или как он там у них называется:
— Убери быка!
Погонщик не слышит. Или делает вид, что не слышит. Во всяком случае никак не реагирует на мои слова.
— Убери быка! - ору я ещё громче.
Услыхал. Посмотрел  на  верх, туда, откуда я кричу, увидел меня, нагло захохотал, и не стал ничего говорить быку.
— Убери быка!
Погонщик лениво щёлкнул длинным пастушьим бичом около задницы быка, тот недовольно посмотрел на своего руководителя и нехотя оторвал бок от столба. И не торопясь, походкой хозяина жизни, пошёл прочь от меня и моего столба. Ещё минут десять, после того, как они со всем стадом ушли, я не мог слезть со столба. Потом кое-как сполз. Ноги у меня подгибались и дрожали. По-моему я испугался.
Своим я ничего рассказывать не стал о своём приключении на столбе. Я подумал: а пусть это будет моя маленькая тайна.
И вот настал день последней воздушки. Последняя воздушная линия, которая свяжет отделение Николаевка с центральной усадьбой совхоза. Это то, во что никто не верил. Ни начальство совхоза, и местные жители, никто. Но это произошло. Мы построили эту последнюю линию. Она длиной всего километра четыре. Четыре поворота. Четыре угловых опоры, которые надо оснастить. Работа не простая. Нужно вылезти на стол. Потом с помощью верёвки и какой-то матери, как сказал Лёня-кабельщик, совместить подпору с опорой. Просверлить на высоте отверстие в столбе и подпоре. И забить кувалдой, которая чуть побольше молотка, и чуть поменьше молота, болт и соединить с его помощью подпору и опору в одно целое. Вот такая операция.
Четыре угла, четыре человека. Это я, Лёлик, Пеца и Вова. Это понятно. Вопрос не в этом. Вопрос в том, кто первый и в какой последовательности мы полезем на опору. К этому времени все настолько налазились по столбам, что никто не горел желанием совершать ещё один подвиг. И поэтому, под ехидные слова Шефа: а что я вам говорил, – мы кидаем жребий на очерёдность. Первому лезть на столб выпало Лёлику. Он вздохнул в том смысле, что нет в жизни счастья, одел монтёрский пояс, взял нужный инструмент и полез на столб.
18.
Воздушные линии закончены. Остались кое-какие мелочи и доработки. Но это не считается. Основное теперь это прокладка кабеля по селу. Прокладка в траншеях. Траншея пятьдесят сантиметров, на ширину штыка лопаты. Ну и метр в глубину. Копаем все, копаем остервенело, даже по субботам. Надо заканчивать объект. Потому что уже сентябрь и в институте уже занятия как бы начались. Но нам разрешили вернуться к первому октября. Всё равно всех студентов на весь сентябрь вывозят в колхозы на помощь работникам полей, извините за подробности.
Земляные работы, земляные заботы. Сельские улочки узкие и кривые, так что никакой механизации, всё только вручную. Здесь Доктор – король. Он, и только он, корифей – траншеекопатель. Мы – простые подмастерья. Мы копатели. Выкапываем траншею, потом в неё укладываем кабель, потом этот кабель Лёня сваривает с помощью специальных муфт. Сначала скручивает проводок с проводком, ему в этом помогает Гриша.
Потом они надевают на стык муфту, два металлических полуцилиндра. Они скрепляются между собой болтами. Потом через специальное отверстие внутрь муфты заливается специальный состав. Он готовится тут же на паяльной лампе в чайнике. Состав нужно разогреть, да так, чтобы он был текучий и не настолько горячий, чтобы не сжечь кабель внутри муфты. Сложная операция. Неоднозначная. Сожгешь кабель переделывай муфту. Но Лёня у нас – ас.
Да и проводки не просто так скручиваются. Они скручиваются, потом обмакиваются в небольшой резервуарчик на длинной ручке, в котором кипит олово. Резервуарчик подогревается на паяльной лампе. Она потому и паяльная, что с её помощью паяют. А проводки, перед тем, как скрутить, прозванивают. Ну, чтобы те с теми на станции соединились. А вы говорите: просто. Набрать двухсотпарную муфту – это пол дня. Но можно и по быстрее. Зависит от квалификации кабельщика. Но я же говорил, что Лёня у нас – ас.
Кабели по селу проложены, воздушные линии построены, телефонная станция смонтирована и настроена. Со станцией возились не мы. Хотя и мы могли бы. В нашем отряде для этого есть специальные люди – высшая каста, называются тренера. Потому что станция после монтажа тренируется. Они приехали, все такие приблатнённые, умные, видно за версту. За два дня оттренировали станцию и уехали. А мы остались. Нам – подключать телефоны, переключать их ручные коммутаторы на АТС.
Увлекательное занятие – подключать телефоны. Во-первых, идём к директору совхоза, он даёт список, кому подключать. Сколько перед этим интриг, посул и угроз. Но не будем сгущать краски. Потом кто-то, в основном я, едет по каждому адресу и устанавливает телефон. Нужно пробить проводку в то, место, где будет стоять телефон, подключить телефон к линии и убедить хозяина, что он работает. За это наливают. Правда не всегда. Но если наливают, то много. Больше трёх – пяти аппаратов не поставишь. Трудно это. Становишься сильно уставшим. Поэтому монтёрская сумка с инструментом, кабелем и короб с телефонными аппаратами – как переходящее красное знамя, как эстафетная палочка, передаётся из рук в руки, от одного падающего бойца к другому.
Гораздо проще ставить аппараты в коровниках, свинарниках, конторах, на почте и в других учреждениях. В больнице трудно. Там наш друг – доктор. Он легко, за наше хорошее к нему отношение ставит у себя в кабинете телефон.
Потом наступает сдача объекта и сбыча мечт. Сначала Гриша и Шеф, а так же мы все, пытаемся каким-то образом привести в порядок документацию. Там много всего, существует специальный перечень бумаг, протоколов измерений, актов на скрытые работы, что мы закопали в землю именно то, что закопали, а не что-то другое.
Потом приезжают умные дяди из Бугуруслана, командир нашего студотряда. Они ходят с умными лицами по селу, по телефонной станции, смотрят бумаги. Всё это длится целый день. Потом мы идём к нам, где уже накрыта поляна. И подписываем акт приёмки. Всё происходит просто и обыденно. Без труб, без барабанов.
Поляна накрыта на базе “Маргалина”, как мы между собой стали называть нашу стряпуху, извините за гиперболу. Всё, как положено: картошка, мясо, колбаса. Ну и то, о чём вы подумали сразу – водка. Куда же без неё. Не подписывается же ничего без неё родимой.
19.
Комиссия уехала ещё вчера. На ночь оставаться не стали. На наш немой вопрос ответили: у нас кроме вас ещё пять бригад, которые тоже сдают объекты.
— Да, – сказал Пеца, когда от комиссии осталась только пыль на дороге, – быть членом комиссии – это надо иметь здоровье.
— Ну, Пеца, кто на что учился, – сказал Лёня, похлопав Пецу по плечу.
И мы пошли спать. Наутро, проснувшись, я подошёл к Шефу и спросил:
— Когда едем домой?
Шеф задумчиво посмотрел на меня и сказал:
— Мы тут с девочками сегодня хотим устроить пикник в ближайшем леске.
— Ну ты же знаешь, меня, как молодожёна, эти мероприятия в принципе не интересуют.
— А что же ты хочешь?
— Домой.
Шеф ещё раз задумался. Появилась у него такая руководящая привычка – думать. Подумал и сказал:
— Я могу тебе дать из общественных денег некую сумму на дорогу.
— Давай, – сказал я после раздумья. – И я поеду.
Расставание было грустным, но без слёз. Лёлик попытался поплакать у меня на плече, но быстро одумался. Все, в принципе, понимали, что мною движет. Как говорится, любовь.
Я собрал вещи, взял у Шефа сто пятьдесят рублей на дорогу и пошёл на автобусную остановку. Мне ехать на автобусе до города Бугуруслана, потом их Бугуруслана на поезде до Куйбышева. А в Куйбышеве – на самолёт. И если карты лягут правильно, я ещё сегодня вечером буду дома.
Мне везло с самого начала. Когда я подошёл к автобусной остановке в центре села Советского, автобус как раз пришёл из Бугуруслана, и загружался на обратный путь. До Бугуруслана ехать было часа два, может чуть больше. Автобус был забит, но я сумел занять хорошее место у окна. Из окна смог созерцать сначала телефонную воздушную линию, которую мы построили. И надо сказать, что мне понравилась наша работа. Потом пошли нейтральные пейзажи за окном. Ну, пейзажи – это громко сказано. Поля, поля, поля. Иногда станки-качалки, которые для выкачивания нефти из глубин. И опять поля, поля, поля.
Конечная автобуса была, вот неожиданность, на привокзальной площади. Когда мы ехали сюда, я вокзал толком и не разглядел. Не было возможности. Поезд пришёл ночью, было темно, что там разглядишь. Сегодня я попал на Бугурусланский вокзал днём , и имел возможность и время внимательно рассмотреть его. Ну что вам сказать, я ничего не потерял от того, что тога не смог рассмотреть этот вокзал.
Я пошёл в кассу и взял билет до Куйбышева. Поезд приходил через пол часа. Вот за это время я и успел ознакомиться с достопримечательностями вокзала города Бугуруслана. Я вам так скажу: достопримечательностей я не обнаружил. Пришёл поезд, который больше походил на электричку. Я забрался в вагон. В вагоне было много народу. В основном рабочий люд. По проходу важно ходила дама лет восемнадцати – семнадцати. На ней был: красный вязаный берет, красная крупной вязки жилетка, белая крахмальная блузка, красная вязаная юбка, белые гольфы, и туфли на среднем каблуке. И ходила он так, будто все на свете ей должны по жизни. Как в таких случаях говорил Лёлик:
— Идёт, как пишет. Левой пишет, правой – зачёркивает.
Публика внимательно её рассмотрела, потом один дяденька лет пятидесяти спросил в воздух вагона:
— Что она хочет?
— Что она хочет, – хмыкнул его сосед по лавке, мужик средних лет, – болт завода Петровского она хочет.
И я стал судорожно вспоминать, где находится завод имени Петровского, делает ли он болты. А в это время девушка тихо-тихо слиняла в соседний вагон. Больше приключений в поезде не было. То есть я хочу сказать, что до Куйбышева мы доехали без происшествий. И опять огромный куйбышевский вокзал. Татары на перронах. Шумный город. Пыль асфальта, говор прохожих. Остановка такси. Вот сюда я и пошёл. Таксисты с интересом смотрели на лоха, который подошёл к стоянке машин.
— Вам куда, – спросил меня водитель ближайшего авто.
— В аэропорт, – сказал я.
— Двадцать, – сказал водила.
Он думал, что я буду торговаться. Щас! Я торговаться не собирался. Я собирался сегодня, ещё засветло, попасть домой к молодой жене. Поэтому торговаться не стал, тем более, что деньги у меня были. И мы поехали в аэропорт. Не думал, что это так сложно длинно и непредсказуемо. Мы выехали с привокзальной площади, поехали по куйбышевским улицам. Сначала был длинный - длинный проспект Металлистов. Потом ещё какие-то улицы, я не успевал читать их названия. Потом мы выехали за пределы города и поехали по живописному шоссе. На указателе было указано, что мы едем в сторону города Тольятти. Наконец, мы приехали к тому, что можно было назвать аэропортом города Куйбышева. Километров двадцать от города.
Я расплатился с водителем и пошёл в кассу купить билеты домой, в любимую Одессу, к любимой жене. Отстояв небольшую очередь, я оказался у окошка кассы, один на один с кассиршей, утомлённой кассовыми операциями.
— Один билет до Одессы, – сказал я в амбразуру кассы.
Кассира посмотрела куда-то мимо меня, пошустрила и сказала:
— Прямого на Одессу нет. Будете брать через Москву.
— Как нет, я же видел в расписании – есть.
— В расписании есть, только билетов на него нет, – она начала проявлять недовольство.– Так будете брать через Москву.
— Буду, – соглашаюсь я.
А куда деваться? Получаю билет транзитом в Одессу через Москву. Иду на посадку. Жду отлёта. Недолго. Часа полтора. Сажусь в самолёт. Прилетаю в Москву. Аэропорт Домодедово. На улице уже темно. Ночь не ночь. Вечер. Иду к расписанию. Из Домодедова на Одессу самолёты не летают. На Одессу самолёты летают из Внуково. Иду на остановку такси. Там небольшая очередь.
— Внуково, говорю таксисту, когда подходит моя очередь.
— Червонец, – говорит он мне.
Сажусь не спорю. Деньги есть. Нет, не так, деньги пока есть. Минут за сорок он доставляет меня во Внуково. Иду в транзитную кассу. Везёт. Через сорок минут на Одессу отправляется самолёт. Оформляюсь. Иду позвонить домой, что приезжаю. Трубку берёт мой папа.
— Ну, приезжай, целинник, – говорит он мне.
Иду на посадку. Неужели мои приключения заканчиваются? Самолёт взлетает и берёт курс на северный берег самого синего в мире моря, извините за плагиат. Прилетаем в Одессу. И это ещё сегодня. То есть половина двенадцатого ночи. Или как говорят вояки: двадцать три тридцать. Сюрприз. Меня в аэропорту встречает папа. Он в ужасе от моей бороды и рад тому, что я благополучно добрался домой.
20.
Я – дома. Приехал домой. Папа привёз меня не к нам, а к моей семье. Так положено. Я вошёл – все спали. Я лёг тихо, чтобы никого не разбудить. Жена что-то буркнула и подвинулась, чтобы освободить мне место. Наутро просыпаемся. Главная сенсация, помимо того, что я вернулся, моя борода.
— Класс! – сказала жена. – Не сбривай. Оставь так.
— Не, – говорю, – надо сбрить. Ты не представляешь, как она мне надоела.
Первое непонимание. Я сажусь перед зеркалом и сбриваю бороду. Весь загорелый, а морда, где была борода, белая-белая. Ничего, под одесским солнцем цвет лица быстро выровняется. Отдаю сто рублей, которые у меня остались от путешествия. Это из тех ста пятидесяти, которые мне выдал Шеф, вчера утром. Как странно, только вчера я был в Бугуруслане. А сегодня – дома.
Влез в ванну, лежал там не меньше часа. Смывал с себя стройотряд.
— Зачем бороду сбрил, – стонет жена, когда я выхожу из ванны.
— Ну да, – говорю я, – борода это так демократично.
Борода, как символ демократии. Можно сдохнуть. Я – один из трёх, кто додержал бороду до конца. Я, Лёлик и Пеца. Остальные сбрили бороды в процессе. Шеф, когда ему через пару недель в Бугуруслане сказали, что если он не сбреет бороду, не будут давать материалы со склада. Сбрил, подчинившись насилию. Через пару недель бороду сбрил Гриша и Доктор. Сказали: мешает. Конечно, мешает. Всё время рука тянется в бороду, почесаться. Даже после того, как сбреешь, ещё с месяц лезешь туда, где была борода. А её там нет! Ну и перед самым окончанием работ сбрили бороды Вова и Лёня.
Пировали, веселились, посчитали, прослезились. Это если коротко. А если подробно, то я был очень доволен тем, что поехал и поработал в стройотряде. По многим причинам. Это и опыт, и деньги. Деньги немалые по тем временам. Окончательный расчёт с нами произошёл месяца через два. Прислали из Бугуруслана. На собрании бригады была произведена последняя делёжка денег. Я получил меньше всех – восемьсот. Но не обиделся. Всё по справедливости.
Дело в том, что я-то уехал, а все остались. На пикник с девушками. И даже выехали на этот пикник. Но ненадолго. Где-то часа через полтора к ним на опушку леска, где доктор уже замутил шашлык по старым одесским рецептам, приехал гонец из совхоза и сказал, что в селе Советском авария телефонной связи. Вот так, дословно. Что с него возьмёшь, мордва. В общем, трактор копал канаву и ковшом вытащил пятидесятипарный кабель. Связи в селе нет. Пикник был свёрнут. И ребята поехали устранять аварию. Проваландались два дня, пока всё восстановили.
Потом был путь домой. Ехали они малой скоростью. Останавливаясь в ресторане города Бугуруслан. Потом был поезд Новосибирск – Одесса. И вагон-ресторан этого поезда. То есть, будет, что вспомнить.
А что касается меня. Я, как приличный человек, принёс все деньги в семью. Вот вся польза для меня. Зато тёща на эти деньги съездила в Болгарию и к каким-то мифическим родственникам на Байкал. Папа надо мной дико смеялся и хохотал. На следующую весну наша бригада опять собралась в стройотряд. Предложили и мне. Но я отказался. Какая причина? Простая причина. Жена подкатила ко мне и лисьим голосом сказала:
— Ты же поедешь в этом году в стройотряд. Нам деньги нужны.
— Нет, – сказал я ей, – не поеду.
Почему я так резко ответил жене? Потому что я уже представлял себе, на что им нужны деньги. Тем более, что у меня начали прорезаться неплохие перспективы на кафедре в институте. Но это совсем другая история.