Медведь

Говорят, медведица после рождения тщательно вылизывает медвеженка, чтобы слепить из него настоящего медведя и придать ему правильную форму. Маленький Бер, только что появившийся на свет в теплой берлоге, тоже испытывал на себе окончательные муки сотворения из него будущего хозяина леса. Но видимо молодая медведица слишком сильно старалась, в надежде, что медвежонок станет самым лучшим и сильным когда вырастет, поэтому мерные движения ее мягкого языка в некоторых местах сняли темную шёрстку новорожденного тельца до розовой блестящей кожи. Но медведица по-прежнему  продолжала вылизывать малыша дальше, пока не опомнившись вдруг, увидела что натворила — между ее сильных широких лап с острыми когтями лежал голый розовый пищащий комок. Шерсть, конечно, позже отросла вновь, но иногда, время от времени молодой медвежонок терял свой роскошный мех и превращался в голокожее существо, очень напоминающее тех двуногих, что жили за дальним лесом... 

Крики. Заливистый смех. «Йолус па йолус!» - отовсюду.
 «Разбудили!» - ворчание заклокотало в горле. Крики то отдалялись, то приближались. Звуки заливистого хохота гулко пульсировали в маленьких мохнатых ушах, раздражали, бесили. Злость горячим комом поднималась из груди, вместе с ней  распрямлялась свернувшаяся в берлоге лохматая туша лесного хозяина.
«Гололицые людишки! Покоя от них нет, плодятся, как мыши и заполоняют всё вокруг! Мой лес! Мой!» - рявкнул, окончательно распрямившись, бер. Мелкие сучки, поломанные ветки, палая листва вперемешку с неуспевшим слежаться снегом скатывались с густой шерсти. Он стоял пошатываясь — пелена сна еще не до конца спала с его глубоко посаженных глаз. К тому же ранние зимние сумерки не добавляли остроты зрению. В ушах по-прежнему звучали эхом надоедливые людские  голоса. Взрагивая от морозного холодного воздуха медведь повёл носом. «Горящее дерево, запах пожара, дрянь, падаль — всё чем пахнут, нет, не пахнут, воняют и смердят жалкие двуногие! Здесь, они здесь, рядом! Наказать! Прогнать! Убить!»
Грузно рухнув на передние лапы, Бер начал разбег по сумрачному лесу. Шкура словно густая черная вода перекатывалась на холке бегущего зверя, мощные лапы неслышно ступали по насту и лишь с тихим шорохом крошили ледяную  корку слежавшегося под деревьями наста. Стремительно обтекая в беге стволы деревьев, медведь мчался к человеческим голосам, к огненным всполохам пляшущим на снегу.
 В веси был праздник. В веси зимний Солнцеворот. Год на лето повернул, скоро весна. Народ собрался на поляне за околицей. Вокруг, словно молчаливые стражи встали вековые деревья. А их собратья погибали в жарких кострах, озарявших ярким оранжевым светом утоптанный снег. Люди пели, плясали, прыгали через костры, ели и пили. Веселье бурлило, словно варево в большом котле. Молодежь, вдоволь наскакавшись через огонь, завела хоровод. Самые смелые девушки переглядываясь и пряча улыбки в платки, зажатые в руках, вствали по трое друг за другом, а самые крайние, плавно покачиваясь в мягком шаге и выходя чуть в сторону а потом обойдя остальных, вновь вставали вначале. Медленная мелодия постепенно ускорялась и молодицы выхватывая парней из  окружившей поляну толпы плыли дальше волнистой линией —  то ускоряясь, то замедляясь, проходя под руками первой пары. А потом скручивали хоровод в тугую спираль, которая тут же стала медленно разворачиваться из центра, будто проснувшаяся змея. Цепочка девиц и парней развернулась в широкий круг и медленно двинулась посолонь.
- Уж, мы солнца дожидали, дожидали.
  Мы на горушку-то выходили, выходили,
  Выходили дожидать...
  Сыр-от с маслицем выносили, выносили,
  Маслом горушку поливали, поливали,
  Сыром горушку укрывали, усыпали,
  Чтобы солнышко встречать...
Плыла над поляною тягучая песня, как масло текла, растекалась, просачивалась сквозь деревья всё глубже в лес. Просачивалась вместе с теплыми запахами человечьей еды и звонкими девичьими голосами.
В тени деревьев, с подветренной стороны стоял, распрямившись за старой сосной, Бер. Раздувающимися ноздрями он втягивал запахи жареного мяса,стоялого меда, молока и хлеба, а ещё огня, горящего дерева. "Зло! Огонь! Люди! Наказать!Прогнать! Убить!"
И вот уже длинные когти сильных передних лап прочертили глубокие борозды на сосновой коре, выдавливая пахучие капли смолы из древесной плоти, а в груди зарождался грозный рык...
Но! В тесном людском хороводе его янтарные, отливающие красным, маленькие глаза, спрятавшиеся глубоко под нависшими бровями, выхватили стройную фигуру белозубой человечки. Она пела, закинув голову к небу, обнажая в этом движении такую нежную и белую шею с пульсирующей жилкой. Бера охватило желание подмять под себя, завалить хрупкую девицу, чтоб с громким урчанием впиться ей в горло и рвать, и пить, и глотать теплую парующую сладкую кровь. Но тут взвился ввысь к небесам звонкий девичий голос:
- Катилося зерно по горушке, по горушке
  Еще ли то зерно, да золотенькое, ой золотое
  Прикатилося то зерно ко яхонту, да к яркому
  Крупен жемчуг со яхонтом...
  Хорош жених со невестою, со невестою
  Да кому мы спели,тому добро!
  Тому солнышко, тому тёплое, ой, тёплое
  Кому спелося,тому сбудется,
  Тому сбудется,не минуется, ой, не минуется...
Хлестнуло по медвежьему естеству глубоким девичьим голосом. И такие чувства и желания зазвучали в нем, что медведь моргнул, взрыкнул и отошёл в сторону, в тень. Подкосила его нежная девичья песня - упал  он снова на четыре лапы, прямо мордой в снег. И не помня себя, ощутил голой кожей холод снега, томление в могучей груди, которым откликнулась на женский голос его человечья душа. И, вот, уже со снега, в тени могучей сосны поднимался высокий, широкоплечий, молодой мужчина в медвежьем тулупе.
Шаг, другой, третий и, вот, он уже в людской толпе. Быстрая мелодия сменила медленный и текучий ритм, мужчины и женщины разошлись по разные стороны. Бер искал глазами белозубую деву, грудь его, как кузнечные меха поднималась и опадала, ноздри ловили девичий сладкий запах, а из-под низких бровей блестели янтарные, с красным отливом глаза. «Вот, вот она! Прямо напротив! Здесь! Ещё несколько шагов и она моя! Моя! Вся, до последней сладкой капли крови!» Не быстрым, но твердым шагом мужчины двинулись навстречу. Когда девушки и парни сошлись, на землю упали девичьи платки. И белозубая красавица, так приглянувшаяся Беру, бросила свой платок прямо перед ним. Он медленно опустился на одно колено, подобирая пальцами тонкую ткань. Опустившись в холодный снег со склоненной головой, он жадно вдыхал ее тонкий запах. Только сейчас, так близко, он ощутил то, что волновало его рядом с ней больше, чем жажда крови. От девицы пахло летним лесом и ромашковым лугом. Тем звенящим и прозрачно-золотым, веющим сладким медом летним воздухом. Медленно распрямляясь, он почти касался лбом ее платья и дышал ею, и не мог надышаться. Время будто замедлилось. Нависнув над хрупкой девичьей фигуркой он протянул ей узорчатый плат. Именно в этот момент дева вскинула на него взгляд, ее серые, как осеннее небо, глаза удивленно расширились. Блеск драгоценного янтаря сверкал в глазах молодого широкоплечего парня. Краткий, но удивительно тягучий миг они тонули во глазах друг друга. Но тут оглушительно рявкнули жалейки, дудки и свирели.
Наваждение прошло. Белозубо сверкнув улыбкой, она с хохотом схватила Бера за рукав и увлекла его в пляс.
Стремительная и дикая пляска закружила их в круговерти лиц и огней, но янтарный взгляд был прикован будто намертво к озорному румянному лицу девицы. А вокруг все шаталось и кружилось — лица, руки, раскрытые рты. В ушах гремела и звенела музыка, хохот и обрывки фраз. Но теперь мешанина звуков, запахов и лиц не трогала Бера. Он был увлечен белозубой красавицей, он тонул в ней, он дышал ею. Она была буйно-красива и мила. Сведя густые брови девушка сверкала из-под них серо-стальными глазами, которые будто прикипели к его лицу. В озорной её улыбке один уголок рта был приподнят чуть выше, так, что время от времени он видел жемчужные зубки, и ему казалось будто она порыкивает от удовольствия. «Это она, она моя! Медведица, женщина, она!» Медвежье и мужское человеческое желание сплелось в нём в тугой жгут и страсть ещё сильнее закружила их в круговерти лихой пляски.
 На снегу мелькали рыжие всполохи огня, разгоняя тёмно-синие тени лесных исполинов. Тесно обхватив девичью фигурку Бер прижимал её к коре могучей сосны. Дрожащие руки откинули в сторону давно развязавшееся увясло, а пальцы судорожно расплетали девичьи косы. Она тяжело дышала, как будто после долгого бега, а стройная девичья грудь залитая  румянцем высоко поднималась и опускалась в такт его же дыханию. В его чреслах зарождалась горячая волна обжигающей страсти. Глухой рык клокотал в широкой груди. Они так судорожно хватались друг за друга, так были одурманены желанием, что даже треск рвущейся ткани не остановил их. Рубаха была изорвана на тонкие ленты, смят яркий и нарядный её сарафан. Две фигуры — белокожая женская и темная мужская тесно сплелись на кинутом прямо в снег медвежьем тулупе... Кровь в такт движениям стучала в ушах, дыхание обоих становилось все громче, все резче, почти что превращаяясь в рык. Бер выгнулся дугой, торжествующий рёв вырвался из его груди, а удлинившиеся клыки блеснули красным... Мутная багровая пелена животной ярости покидала взор и он увидел распростершееся под ним обнаженное девичье тело. Глаза красавицы стеклянными холодными бусинами смотрели в звездное небо. С бледных губ не срывалось нежного вздоха и на белой шее не пульсировала тонкая жилка... А все оттого, что девичья грудь была разорвана медвежьми острыми когтями. Сломанные ребра торчали из раны и лишь остывающая кровь мелко пузырилась на рваных легких. Увидев всё это Бер с оглушающей ясностью осознал, что сделал. Горе черной беспощадной волной разбудило в нем злость и ярость проснувшегося зверя. Мощная спина выгнулась горбом, покрываяясь длинной и густой медвежьей шерстью. Оскаленная морда медведя поднялась к звёздному небу в злом и яростном крике.
Грузно рухнув на передние лапы рядом с растерзанным девичьим телом, медведь начал разбег по мрачному, звенящему морозной тишиной лесу. Шкура, словно густая черная вода перекатывалась на холке бегущего зверя, мощные лапы неслышно ступали по насту и лишь с тихим шорохом крошили ледяную  корку слежавшегося под деревьями наста. Стремительно обтекая в беге стволы деревьев, медведь мчался прочь от человеческих голосов, прочь от огненных всполохов затухающих костров, пляшущих на снегу.