Глава 9. Явление

Каково же было его удивление, когда около своей двери он застал находящегося слегка «подшафе» и в прекрасном расположении духа Дона Марта, к тому же, в сопровождении двух девиц вызывающего вида.
«Видно я далеко зашёл, если дал ему адрес!» - с поздним сожалением мысленно констатировал Гриф. Меж тем порядком заждавшиеся гости с таким восторгом и щенячьей радостью приветствовали его, что Гриф несколько смутился и укорил себя в подозрительности и чёрствости. Дон Март чуть ли не со слезами на глазах бросился к нему на шею и облабызал, чем не вызвал у последнего особой радости по этому поводу. Но тут же исправил свой промах, представив своего лучшего друга, как мирового гения, равного которому нет и не будет на земле. И лесть, сделав своё чёрное дело, выбила все мысли о Ленушке – путеводной звезде и господнем прощении, мгновенно вознеся инженера Грифа на высоту пятиэтажного  дома. И уже широко улыбаясь, он открыл гостям дверь в свою «обитель скорби». Капкан захлопнулся.
Ввалились. Беглый взгляд в комнату.
- Это что? Вы так живёте? – осведомилась ярко накрашенная высокая  на каблуках девица – блондинка с длинными кудрявыми волосами, высоко поднятыми в причёске «конский хвост на палочке». С таким же успехом её можно было назвать просто Лахундрой. Одета она была по-клёвому: короткая джинсовая юбка, выпущенная красная рубаха с модными шлицами, длинным передом и спиной и короткими боками, заключёнными в чёрный широкий не обтягивающий приспущенный пояс.
- Это она, кошка, та самая с античным носом; ну, которая гуляет сама по себе из сказки Киплинга… помнишь, я же говорил тебе, которую я бросить не могу, и она меня тоже… - зашептал в полслышимости Дон Март.
- У меня нет женщины, которая могла бы убраться в квартире. Я одинок! – сухо пояснил Гриф.
- Извините, я не хотела вас обидеть! – произнесла Кошка.
- А как вас зовут?
- Федя.
- А меня Марина. Надеюсь, будем на «ты»? – представилась вторая особа, очень непривлекательного вида, толстая, грудастая, с короткими ножками, с оплывшими щеками и маленькими свинячьими глазками, спрятавшимися за ними, к тому же смотревшими в разные стороны. Безуспешно соединить их между собой пытались очки, сидевшие верхом на коротком и вздёрнутом вверх пятачке. Одета она была также по моде - в джинсовую юбку, едва доходившую до колен и такую узкую, что бёдра перетягивались в несколько жировых складок, и белую просвечивающую бюстгальтером блузку.
Ярый натуралист Федя Гриф сразу определил её как отличную натуру, передающую без прикрас нашу советскую действительность, реалистичнее которой просто не существует.
- Её тоже зовут Марина. Так что  не перепутаете! – заключила она.
- Я за то, чтобы точно не перепутать. А то я окликаю Марину, и отвечают, представь, обе. Значит так, Мадмуазель Марина – будет, значит, Мари.
- Мадам. Предпочитаю быть молодой женщиной, чем старой девой! – поправила Толстуха Дона Марта.
- Прошу прощения. Итак. Мари. А Марину, которая Киска, звать по второй  половине имени – Инна. Все усекли? Все согласны? Мадам Мари и мамзель Инна?
- Я не мамзель!
-Ага! Ну, тоже мадам! Федя, ты знаешь, что все дамы делятся на три вида: дам, дам на дам, и дам, но не вам?
- А ещё ты забыл – дам по шеям! И вообще Альдонсо, хватит пошлить! – произнесла Киска.
- Какой ещё, к чёрту, Альдонсо? Если разговор, в  конце-то концов, идёт про дам, то перед вами не Альдонсо, а Дон Адам! – постарался тоже сострить Федя.
- Дон «А» у дам, то есть первый! Альдонсо – трудяжка, как пчёлка мёд собирает, рыльце – то в медку, да? Я -то знаю у какой Евы он Адамом был, свинья! – озадачила всех Киска. – Это Мари его так зовёт ласково, а вообще-то он ничем не побрезгует, он сало с вареньем и молоком одновременно жрать будет! Ни от чего не откажется, а если ему ещё и выгода какая с того, так он кому угодно в задницу заглянет, Альфонс поганый!
- Чуешь, как ценит? – заулыбался ничуть не смутившийся виновник комплиментов.
- Вообще-то Альфонс – это проститутка за деньги для старых дам! – сообщила Толстая.
 - Не совсем то, ну да фиг с вами! Вам, в конце концов, лучше знать! Ещё бы сигаретки! И пожрать чего! Давно ведь не ели, Феденька!.. – улыбаясь, проговорил Дон Март, и по-хозяйски протопал на кухню. За ним туда же продвинулись все.
- Это почему же ей лучше знать, а? – подозрительно оглядела Мари Кошка.
- Это ты чего здесь фырчишь? В тепле мурлыкать должна! Брысь под лавку! – шикнул на неё Март.
- Это он меня обидеть хочет, но у меня кожа, как броня динозавра! – парировала Толстуха ревнивые взгляды подруги.
Гриф подал дамам сигареты. Все задымили, наслаждаясь лёгким кайфом.
- Что жрать будете – не знаю! В холодильнике штук десять картошек осталось.
- Сейчас выясним!
И Дон Март вынул из холодильника всё его содержимое, включавшее восемь картофелин, три пакета супа вермишелевого домашнего, именуемого в просторечии  «гадюжником», и полторы бутылки «Перцовки».
- Ого! – донеслось со стороны Толстухи, - начнём с последнего, как я понимаю!?
Тут початая бутылка «Перцовки» была  прикончена. Щёчки дам покрылись румянцем. Ещё покурили.
- Ну, ладно. Придётся мне вспоминать мой кулинарный техникум! - Вздохнул Дон Март.
- Ты разве был в кулинарном? – вопросил недоверчиво Федя.
- Был. Правда, недолго. Короче, делаем так…
Он залил две кастрюли водой. В одну высыпал все три суповых пакета, в другую вывалил картошку. Таким образом, с приготовлением ужина было покончено. Пока Дон Март демонстрировал свои знания кулинарного искусства, вполне положившиеся на него мадамы, прошли в комнату, где немедленно принялись за чтение разбросанных, местами порванных и мятых вариантов письма Грифа к Ленушке.
- Так, значит, у меня есть соперница – определила Мари.
- Да тут сто лет это валяется! – засомневалась Киска.
- Скажите, пожалуйста, какие нежности! Похоже, писалось недавно! Ну, ладно, мы ничего не трогали.
И они, побросав бумаги снова на пол, включили теле –еле-видение и начали докапываться до идущей эфире передачи «Клуб кинопутешественников». По приходу мужчин в комнату, Мари, решившая завладеть гением, пошла в решительное наступление. Подойдя медленным шагом к несчастному инженеру, она возложила на него короткие полные руки и изрекла: «Бедный мой мальчик! Ты говоришь, что у тебя нет женщины, которая могла бы помогать тебе в твоём великом труде!»
Это ошеломило Грифа, и он забрыкался, забарахтался в неожиданных объятиях и постарался освободиться, разомкнуть кольцо рук и отшутиться: «Комнату что ли убрать?» Но не тут-то было. Трагическим шёпотом Мари продолжала:
-Нет. В твоих научных изысканиях. Хочешь, я буду твоей женщиной?
- Хочет, хочет! – влез непрошено Дон Март, - Мари, ещё успеешь изложить свои взгляды по этому вопросу! – и он безапелляционно подвинув её в сторону, завладел вниманием Феди, обрадованного неожиданной помощи извне.
- Она что? Понимает что ли в научных изысканиях?
- Да нет, Федя. Она предлагает тебе духовную поддержку и физическую тоже! – тут Дон Март перешёл на шёпот, - Мировая баба! Ну, с небольшим комплексом, из-за видона…
- Федя, я очень  уважаю умных мужчин! Признаться, мне такие не встречались! Но лично я могу простить, когда у мужчин плохо работает голова, работала бы хорошо другая… - закончила она свою мысль, явно противоположной по значению новой.
- Очень убедительно! Я думаю, более испытывать наше терпение не стоит, Фёдор, где твоё чудо света? – нетерпеливый Альдонсо Март зашарил взглядом по комнатке.
- Я… да… вы что, хотите посмотреть?.. но я никому…
- Но для чего? Для чего таится от нас? Ведь мы же всё знаем?! Так как ты это… переправляешь людей?!
- Я тебе что? Всё рассказал?
-Всё!.. – довольно заулыбался Дон Март, он был до сих пор щедр на улыбки.
- А ты – им?
И тут Март взорвался:
- Федя, ты мне друг или козёл вонючий?! Ты что думаешь, мы – бараны стриженые? И сумки с лапшой сторожим? Я тебе поверил. Кровь выпущу, поверил!..
- Саня. Саня! – замяукала Киска.
- Альдонсо, стихни! – промычала Толстая.
- Он эпилептик, он всё может! – снова Киска.
- Ну, ясно же, она у него за шкафчиком – машиночка! Квартирка-то маленькая, но не настолько же, явно же метража не хватает! Я тебе верю, Федя!
А у Феди душа провалилась в пятки, потому что машина, конечно, была на своём месте, в шкафчике, и не одна его баба туда ещё не удосужилась заглянуть! Святое! Как не был он пьян, но на глазах у них в шкаф не лез. Шкафчик закрыт на ключик! Спокойно, Федя! Альдонсо пронзил его холодным буравчиком глаз.
- А чего это мы в лице изменивши?
Саня резко шагнул к шкафу. Федя попытался встать на дороге и тут же пожалел. Саня резко дёрнулся, мгновенно изменился в лице и, возможно неожиданно и для себя так же, как и для других, заехал локтём Феде в солнечное сплетение; у того перехватило дыхание и он перегнулся пополам, застыв с выпученными глазами и широко раскрытым ртом. Однако попятился в сторону кухни. Что за затмение началось в саниных мозгах -  разгадывать не возьмусь, но решив, что за такое он немало схлопочет,- (нет, не знаю, что он себе на уме «решив»), - дёргая, не открывающуюся дверцу шкафа, он заорал:
- Обманул, кровь выпущу – защищайся, падла!
С этими словами, Март выхватил что-то из кармана. Щёлкнул и раскрылся раскладной нож.
- В сумасшедшем доме валенок насилуют! – произнесла Толстая и протопала на кухню, перегородив собой дорогу Альдонсо к Грифу. Киска выла.
- В сумасшедший дом захотел? Перестань! Или всё кончено!
Назад вернулась Толстая и сунула Грифу кухонный нож, прошептав: «Верю в тебя!» И этим ещё больше его расстроила. Такого поворота событий он никак не ожидал, и не был пьян до такой степени, чтобы устраивать в собственном доме поножовщину! Ещё не хватало, чтобы он кого-нибудь убил! Он представить себе не мог, например, как на мясокомбинате режут поросят; эта тема неоднократно развивалась им в общежитии в секции с директрисой, соседи у которой работали: одни – на свинарнике, другие – на мясокомбинате. «Живодёры! Мясники!» - вот не полный перечень эпитетов, которыми он снабжал свою речь по их адресу, призывая в свидетели и единомышленники Лису Патрикееевну, предпочитавшую в большинстве случаев отмалчиваться, покуда уж совсем не садились на хвост. «Соседи – это только соседи!» - был её тезис.
- Ему пить не надо было давать! Пить! – верезжала между тем Киска.
И вот Дон Март шлёпнулся, как мешок на пол. Судороги сотрясали его маленькое тело. Голова колотилась об пол. С открытым ртом Гриф глазел на эпилептический припадок. Киска бросилась к нему и старалась одновременно удержать его голову у себя на коленях, и отвести в сторону руку с ножом. Это плохо удавалось, и грозило нанесению телесного повреждения самому Марту, и его подружкам. На выручку пришла Толстая, приказав Грифу: «Выбрось нож! Ложку деревянную сюда!» - она каким-то ловким милицейским движением вывернула руку Альдонсу, из которой выпал нож, до этого колотившийся остриём по полу, и подняв лёгкого, как пёрышко, Альдонса на руки, положила его на диван.
- Да ложку же, ложку! – Киска бросилась на кухню, вернулась с ложкой, правда, стальной.
- Потянет, - произнесла Толстая, схватила валявшееся на диване грязное вафельное полотенце, обмотала им  «держало» ложки, и сунула всё это в пасть Альдонсо. Когда приступ закончился, он тут же уснул, проворчав впрочем, что-то про дерьмо, которое ему сунули в рот. Гриф принёс подушку из кладовки в коридоре, куда он имел обыкновение сваливать постель в случае, если диван был заправлен как подобает, в ином случае он был застелен, не убираясь сутками. Кроватью, естественно, пришлось пожертвовать ради «зашкафного» пространства: «Как это Март сразу же вычислил его?» Накрыли буяна  покрывалом с дивана. Киска тихо плакала. Толстая Мари деловито курила.
-  Ловко ты!
- Что хочешь? Два года практики в школе милиции….
Гриф несколько «зауважал» Мари.
- А на счёт лапши он зря!.. Есть у меня машина. И действительно за шкафом. – Неожиданно  даже для себя самого, после всего пережитого, сделал чистосердечное признание Гриф. (Видно, здорово труханул  «по стрессу»!)
Его комната представляла собой два закутка, разгороженные самодельной стеной и шкафом. В жилом закутке стояли  диван, телевизор, стол рабочий и стул. На столе – пепельница. На телевизоре – газета с программой, которую раз в неделю он вынимал из какого-нибудь ящика в общежитии, благо он располагался на первом этаже, за ним никто специально не следил, а представлял собой – полочку с набором ячеек по этажам и комнатам. Стены Грифовой квартирки были увешаны натуралистическими картинками собственного ню-творчества, наполненного здоровым духом помойки.
- Ты что его любишь? – спросил вдруг Гриф у Кошки.
Та не ответила.
- Ты знаешь, у него жена есть?
- Жена не стена, подвинется, - выдохнула вместе с дымом Толстая.
- Они развелись! – огрызнулась Кошка.
- Он же урод!
- Ты не знаешь, какой он талант! Он просто талантливейший артист! Может быть, даже гениальный!..
- Ага, особенно генитальный! – бросила смешок Мари, но посмотрев на готовую забиться в истерике Кошку, прикусила острый язычок, и только  вздохнула долго и глубоко.
- В это, положим, я могу поверить… - грустно усмехнулся Гриф.
- Покажи машинку, Федя! – попросила Толстая.
- Какую ту или эту?..- усмехнулся Гриф.
- Какую не жаль!
Не жаль оказалось, как ни странно, ту… (эх, была – не была!)
- Пойдём!