Лесной старик. Часть 4, глава 8

8

     Алёна в серебристо-сумрачном будуаре надела на обнажённое тело чёрный кружевной пеньюар из китайского натурального шёлка; обулась она в мягкие и ворсистые тапочки телесного цвета. На её домашних тапочках слегка курчавилась мелкая бахрома. Длинные волосы Алёны были тщательно расчёсаны и густо падали на её плечи и спину. Безупречный ночной макияж был уже нанесён на её лицо; в своих глазах она заметила признаки экзальтации… 
     Эксклюзивный и короткий пеньюар был куплен ещё покойной основательницей усадьбы за большую сумму в иностранной валюте; Алёна облачилась в него впервые… Прохладные и тонкие кружева нежили её тело, и было ей даже слегка щекотно. Она зловеще вертелась перед высоким настенным зеркалом и восторженно собой любовалась. Затем она медленно и плавно уселась на удобный пружинный пуфик возле резного антикварного трюмо.
     И вдруг она ошеломлённо и радостно замерла, увидев в зеркале, как исказилось её лицо… Сейчас её нервное и возбуждённое лицо казалось ей совершенно чужим, но таинственным и прекрасным... явственно выражавшим прелестью своих очертаний почти неземную мудрость… сладострастно и нежно влекущим!.. И Алёне подумалось о том, что Провидением ей дано самозабвенно и искренне любить только женщину… и лишь такую, которая неотличимо похожа на неё самоё… Вскоре ей померещилось, что её стильный будуар наполнили незримые, но приятно чувственные лучи из небесной бездны… А затем дурманно почудилось ей, что она обрела неотразимое и грозное очарование Смерти…
     И Алёне поверилось, что именно ею была бы неотвратимая Смерть, если бы обладала человеческой плотью…
     Восхищённая собой Алёна вдруг ощутила себя всесильной… Скоро по её прихоти умертвит себя боевой генерал… А строптивый дворецкий непременно расстанется со своей таинственной рукописью, которую намерена получить его госпожа…
     Наконец Алёна собралась к мужу… Апартаменты хозяина усадьбы были расположены рядом с покоями его жены… Серов – из самоуверенности – никогда не запирался изнутри.
Дескать, без его разрешенья никто не посмеет к нему нагрянуть… Он порой и сам иронично удивлялся тому, сколь быстро приобрёл он барские замашки…
     Серов после ужина ещё не удосужился сменить одежду. В своей гостиной, освещённой старинной напольной лампой, он перечитывал, сидя на диване, мучительную повесть Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Этот ветхий и пухлый томик с повестями гениального графа, преданного церковной анафеме, был издан ещё в царскую эпоху…
     Сейчас Вадиму Ильичу казалось, что он пишет не хуже, чем Лев Толстой. Чрезмерно длинные, сложные и порой неуклюжие фразы Льва Толстого вызывали теперь у Серова снисходительную улыбку. Серов уже окончательно поверил в то, что его имя и писательские труды достойны навеки остаться в истории мировой литературы.
     Но внезапно Серов сообразил, что он дожидается прихода своей жены, не сомневаясь в её скором и крайне напряжённом для обоих визите. Несомненно, что она снова начнёт – и уже совершенно откровенно – внушать своему супругу влеченье к добровольной кончине… Отныне он уже не питал иллюзий о потаённых намереньях своей жены… А вскоре Серов интуитивно постиг, что Алёна изощрённо и сурово мстит ему за её превращенье в подобие другой женщины. Но эта неприятная ему догадка почти сразу исчезла из его памяти… 
     А затем он увидел, как Алена, порывисто войдя к нему, притворила за собой дверь в его покои. Жена проворно встала перед ним, и он слегка поёрзал на диване. Теперь она вела себя совершенно естественно, и мужу не удалось у неё заметить ни рисовки, ни эффектных поз. Хотя ему – вопреки его безупречному вкусу – вдруг сильно захотелось, чтобы именно сейчас в её поведении проявился дешёвый театральный надрыв… 
     «Если бы у смерти было женское тело, – подумалось Серову, – то она оказалась бы точно такой же, как моя жена…»
     И Алена внимательно посмотрела на мужа…
     «В сущности, – спокойно и обречённо размышлял он, – уничтожить меня могли бы довольно давно… либо на войне, либо на одной из секретных операций. Однако меня хранил мой мистический зверь. А теперь он больше не хочет оберегать меня. И поэтому я скоро умру… Но я не боюсь. Свой роман я уже дописал. Я скину его в паутину Интернета. Авось, моя книга не затеряется в мировой сети… хотя шансы невелики… Своеобразная гусарская рулетка… А суетливая слава будет мне не в радость…»    
     И он приязненно посмотрел на свою жену, и она почувствовала себя всемогущий. Она уже не сомневалась, что его добровольная смерть близка. И Алёна приготовилась к беззвучному психическому ритуалу, который с недавних пор стал для неё обычным. Во время её сокровенного шаманства она отдавала своему подсознанию мысленный и чёткий приказ: «Пусть моё тело ведёт себя таким образом, чтобы обязательно склонить моего мужа к отважному и скорому самоубийству». Затем она отключала своё сознание, и сразу поступки, жесты и фразы холёного тела Алёны обретали нужную для её губительной цели безупречность.
     Но вдруг Алёне почудилось, что в её изнеженном теле недовольно и нервно заурчала её новая ипостась: «волшебная кошка». И Алёна быстро решила, что волшебная кошка получает порочное удовольствие от смертельной и сложной игры с неподражаемым  Серовым и теперь безмерно желает продлить своё извращенное блаженство. Да и сама Алёна неожиданно и страстно захотела немного отсрочить окончанье своей жестокой забавы с собственным супругом. И шаманский, психический ритуал был на короткое время отменён; Алёна полагала, что она остаётся в нормальном состоянии.
     Однако она не понимала, что её подсознание уже неотвратимо нацелено на убийство Серова и теперь способно действовать без всяких приказов, полученных от её рассудка. Собственное подсознание, – заряженное на умерщвленье, – создало для неё полную иллюзию нормальности, поскольку сочло такое состояние Алёны наиболее полезным для быстрого достиженья намеченных целей. Она уже стала рабыней своих болезненно ярких мечтаний…
     А потом ей непроизвольно подумалось:
     «Начинается новая фаза, очередной этап в моей интермедии. В моём организме уже бушуют процессы, которые нельзя прервать...»               
     Но через мгновенье эти ясные мысли были начисто ею забыты...
     Вскоре она медленно подошла к окну и угрюмо посмотрела на заснеженный двор, который был – розовато и тускло – освещён причудливым и стильным фонарём; окрестные горы скрывала непроглядная тьма. Алёну заворожила мглистая бездна. И вдруг Серов спокойно и хрипловато произнёс:
     - В тёмные очертанья гораздо интересней смотреть, нежели в озарённые, светлые дали. А безграничная мгла притягивает и волнует…
     - Да, – учтиво согласилась Алёна, оставаясь почти неподвижной, – кромешная тьма будоражит и влечёт. Она чрезвычайно таинственна…    
     Он иронично усмехнулся и молвил:   
     - В темноте можно ярко вообразить то, чего наяву не существует и в помине. Но разве иллюзии не способны активно воздействовать на реальность?.. Ведь каждому человеку от природы дано погружаться в воображаемый мир, как в болотную трясину или вонючую топь… Особенно, если чересчур стараешься, как ты в последние дни…
     Она порывисто повернулась к нему и вежливо спросила:
     - А почему ты решил, что я излишне усердна? И чего именно я хочу, по-твоему, достичь? 
     Он печально улыбнулся и сказал:
     - Неужели ты полагаешь, что мне трудно догадаться?.. Из тебя удивительно быстро улетучились добрые и чуткие свойства. Они исчезали по мере завершенья моего романа. И отныне тебя окружает аура… обворожительная и злая… Она теперь ласкает меня, как душистая туалетная вода после утреннего бритья. Твои незримые, но искусительно-приятные лучи порой дурманят мой рассудок. А смертельная бездна начинает мерещиться и желанной, и сладострастно нежной... 
     Алёна внезапно ощутила, что она сейчас готова победно и радостно ухмыльнуться. Но она привычным усилием воли сдержала себя. Только губы у неё слегка вздрогнули. А затем она отозвалась:
     - Галлюцинациям подвержены многие вдохновенные творцы. Но только избранным гениям дано превратить свои таинственные виденья в неповторимые и вечные шедевры…
     Она ожидала от него ответной реплики, но он молчал. И вскоре Алёна искренне и томно продолжила:   
     - Ты сейчас восхитительно и точно описал свои впечатленья. Чувствуется безупречное мастерство большого писателя…
     И он спокойно её прервал:
     - А всё уже в прошлом. Мой роман почти завершён. И мне теперь безразлично: сберегу ли я своё литературное дарованье или нет. 
     - Но почему? – вкрадчиво и мягко спросила она. – Откуда взялась твоя странная индифферентность? Разве ты не собираешься начать новую книгу?
     И Серов отрешённо признался:
     - Я больше не буду сочинять. Мой заветный роман испепелил мою душу. Мне невыносимо скучно здесь. Ведь я знаю, с кем именно повстречаюсь я в загробной жизни. С моим чёрным котёнком Тишкой! Я снова буду в серебристой миске подавать ему кошачьи деликатесы. А после лакомства он сладко и нежно мурлычет…
     Она с явным и болезненным любопытством созерцала отстранённое лицо своего мужа и уже не сомневалась, что он чрезвычайно близок к самоубийству. Но Серов неожиданно встрепенулся и трезво сказал:
     - Я, конечно, постиг, что весь этот губительный для меня морок внушаешь мне именно ты. После каждой встречи с тобою мистическая назойливость моих летальных чувств и мыслей возрастает неумолимо и споро. С изумительным искусством ты внушаешь мне необоримую тягу к смерти. И я превращаюсь в иррациональное существо. Однако не стремлюсь я преодолеть все эти наважденья… А ты – умница! Ты изощрённо используешь тайные приёмы колдунов… Наверное, тороватый дворецкий уже научил тебя, как превращать свободных людей в безропотных и верных рабов; психологические опыты он издавна ставит на усадебных слугах… Но и сама ты упорно и вдохновенно трудилась... И, наконец, тебя озарило свыше!.. А мне теперь интересно: зачем?.. Ведь такие опасные истины всегда открываются человеку с точно определённой целью…
     И Алёна не смогла скрыть от мужа своё внезапное и таинственное смущенье. Она не знала, против кого и зачем будет она применять свою способность к губительным внушеньям после скорой смерти Серова. Неожиданно Алёна вообразила самоё себя согбенной и беспощадной старухой-каргой с завистливым и угрюмым взором. А вскоре ей подумалось:
     «Мой смертоносный дар вовеки не исчезнет из моего тела. Он будет настырно требовать, чтобы его постоянно ублажали… Ведь любой талант всегда домогается своей реализации… Возможно, у меня появится неодолимая мания…»
     Алёна непроизвольно потупилась, а затем, втайне устрашённая собою, спросила: 
     - И кто же определил мою жизненную цель?
     Внезапно Алёна беспокойно приблизилась к мужу, и он хмуро ответил:
     - Всемогущий Господь не наделяет людей столь окаянным свойством.
     - Наверное, Дьявол... – внятным и тревожным шёпотом предположила она, усаживаясь на диване слева от мужа… После короткого молчанья Серов откровенно и хрипловато произнёс: 
     - А почему ты решила, что твоя проблема упирается именно в Бога или в Сатану? Совсем недавно ты была менее эгоистичной и высокомерной, а, значит, более прозорливой. Твоя необычайная проницательность быстро заворожила меня. Но теперь ты ошиблась… Высшие оккультные силы не имеют отношения к тебе. Теперь тобою управляет моя пророческая книга!.. Тебе мучительно хочется стать её автором, но тебе стыдно признаться в этом даже самой себе… И ты бессознательно себе лжёшь!.. Конечно, я по своей извращённой прихоти превратил тебя в совершенно другую – уже погребённую – женщину, но вовсе не за потерю твоей изначальной, природной личности ты стремишься довести меня до смертного греха самоубийства… Ты дерзко возмечтала стать искусным и вдохновенным Творцом… И даже твоё корыстное преступленье должно оказаться уникально изощрённым шедевром… и полностью безопасным лично для тебя… 
     И предельно униженная Алёна, понимая с тоской и обидой, что Серов теперь  совершенно прав, невольно и покаянно склонила голову.
     Однако после короткого обоюдного молчанья Алёна – в попытке духовно воспрянуть – нервно, но скромно пролепетала:
     - А разве я не была полезна в твоей литературной работе? Я стала твоей Музой и ревностно поощряла тебя. 
     - Да, – с вежливой иронией согласился он, – и редактором, и погонщиком ты оказалась квалифицированным и даже отменным.
     - Сердечное спасибо, что ты сейчас объективно и честно признал мой существенный вклад… в рождение литературного перла, – благодарно и двусмысленно проворковала она и медленно откинулась на спинку дивана. 
    А муж после неопределённой улыбки молвил:
     - Но две последние части романа я сочинял уже без твоих компетентных инструкций. Ты не прочла эти воистину бесподобные строки, ибо я нарочно их не давал тебе для ознакомленья. Написались они удивительно быстро. И в них – кульминация и катарсис!
     Она удручённо и вызывающе отозвалась: 
     - Я заметила, конечно, что в последнее время ты уже не нуждался в моих советах. Но ты, наверное, всё-таки зря спрятал от меня эти страницы... Разве я теперь не обладаю правом на жгучую обиду?.. Мне безмерно досадно… Я оскорблена…   
     И вдруг Алёну сильно покоробила его снисходительная и мимолётная улыбка. А он бесстрастным тоном сообщил:
     - Последние две части моего романа несказанно преобразили меня. С гордостью я поразился своему писательскому мастерству. Но всё уже в прошлом. Я теперь другой. А моя напрасная попытка взбрыкнуть больше не повторится... Однако ты – молодец! Внушаешь ты великолепно. Именно твои искусные внушенья и пособили мне написать заключительный – и чудесный!.. – вариант эпилога моей книги. Но я больше не верю, что в наше отчаянное время литературный шедевр может оказаться полезным. Гениальность нынче развращает… – На мгновенье он замолк, а затем негромко и расслабленно продолжил: – Скоро я погружу свой роман в необъятные дебри Интернета. И если моя книга там навечно затеряется или пропадёт, то, значит, – такова судьба!.. Отныне слава мне не нужна, да и жизнь, в сущности, тоже… Таков окончательный результат двух последних частей моего произведенья…   
     Она искоса посмотрела на мужа, а он почти сразу угадал и ворчливо подтвердил её потаённые мысли:
     - Действительно, публикация в Интернете оригинального романа под моей фамилией неопровержимо докажет мои авторские права… и тебе будет достаточно трудно их присвоить... Ничего в русской литературе тебе не обломится на халяву… Невозможно похитить чужие таланты…
     И вдруг она почувствовала себя беспредельно циничной; ей даже не верилось, что именно она изрекает столь бесстыдные фразы:
     - Своим гадким, отвратительным наитием ты всё-таки постиг мою тайную сущность! Мои заветные намеренья известны тебе… Да, я почти до колик мечтаю стать автором твоего романа! Да, я мысленно тебя обвиняю в том, что ты извращённо исковеркал мою природную натуру и замызгал мою душу! Да, мне нужен предлог – пусть и надуманный – для моей безжалостной подлости… однако под личиной праведного мщенья! Да, я – непомерно тщеславна!.. И меня теперь гложет припадочная зависть… А мои мысли запачканы донельзя…   
     Он удивлённо и радостно спросил:
     - Неужели моя крамольно искренняя книга настолько хороша, чтобы возбудить столь оголтелые страсти?
     И Алёна с ненавистью и восхищеньем сказала:      
     - Мне теперь невольно верится, что твоя бесподобная книга заставит меня до конца постигнуть самоё себя!.. Эта странная вера меня наркотически будоражит, но одновременно и страшит. А после прочтенья каждой страницы эта вера крепнет… Ты чересчур глубоко проник в человеческую сущность. А такое излишество нормальным людям отвратительно, хотя и восхищает меня!.. Истолкованье твоего романа позволяет убедительно оправдать любую подлость… А твои отточенные фразы помогают всё в человечестве понять, но, значит, и простить буквально всё… Твои строки несравненно поэтичны, и ханжеская назидательность отсутствует в них… Слова подобраны, как драгоценные бусинки на монисте… Будто ясным погожим вечером созерцаешь прозрачную и тихую осень. Но внезапно подул холодный ветер, и зашуршали палые листья на аллеях старого парка… Волшебное зрелище! Глаз нельзя оторвать! И уже не забыть вовеки… А можно, понимая свою натуру до самого дна, простить себе любую гадкую жестокость!.. Умилительно и жутко…
     Алёна вдруг поперхнулась словами, но уже через мгновенье жёстко осведомилась:
     - Неужели ты полагаешь, что ты сумел бы написать столь великолепную книгу без моей самоотверженной помощи?   
     И он задумчиво ответил:
     - Ты, действительно, мне помогала. Но я не знаю, каким получилось бы моё произведенье, если бы я сочинял без твоего вмешательства. Последние две части я написал без тебя. И эти страницы воистину поразительны… сверх моих ожиданий… 
     Она интимно, заинтересованно и нервно прошептала ему на ушко:
     - И каким именно у тебя оказался эпилог? 
     И Серов серьёзно и добросовестно попытался ей объяснить:   
     - В окончании своей книги я честно написал о грозных и неизбежных последствиях нашей моральной неготовности к заповедным истинам, которые по прихоти судьбы преждевременно нам открылись. Огромное могущество не редко бывает и сокровенной карой Господней…      
     Но Алёна досадливо отмахнулась:
     - Такого случиться не может… 
     Он искоса посмотрел на её безупречно красивый профиль и с растущей умиротворённостью подумал:
     «У моей странной жены появилось грозное сочетанье редкого ума и утончённой внешней прелести. В своё сознанье Алёна напихала много лишнего. Она стала взрывоопасным и ядовитым коктейлем… Она неотличима от моей сестры…»
     А вскоре он на мгновенье удивился тому, что он обрёл, наконец, полное спокойствие. Затем он решил внимательно вслушаться в самого себя, и почти сразу он заметил, что не испытывает к жене совершенно никаких чувств. У него больше не осталось по отношению к ней ни гнева, ни раздражения, ни даже легчайшей грусти. Серов теперь чувствовал в себе только отрешённый покой… Внезапно ему ярко вспомнились его недавние, – но полностью им забытые, – сновиденья о безмерно сладостной загробной жизни. А потом ему почудилось, что райские кущи вовсе не приснились ему, но он реально в них побывал в изменённом состоянии разума… Неожиданно для себя Серов почувствовал своё спокойное превосходство над остальным человечеством, поскольку именно сейчас он окончательно и твёрдо уверился в том, что душа непременно остаётся живою даже после полного исчезновенья собственной телесной оболочки, а вот прочие люди – пусть и бессознательно – ещё мучаются сомненьями относительно бессмертия душ. Отныне Серов постоянно чувствовал невольное высокомерие, которое обязательно возникает в плотном окружении нищих и бесприютных бродяг у каждого богатого и хорошо устроенного в жизни человека. Довольный Серов больше не сомневался в том, что его таинственной и одинокой душе – после его скорой телесной смерти – уже обеспечено уютное и сказочно красивое место в потустороннем райском бытии. А вот знакомые Серова – в наказанье за свои пакости, грехи и подвохи – лишены полной уверенности в столь же благоприятном для их собственных душ результате.
     Теперь Серов ощущал в себе совершенную безмятежность, которую он считал достойной только высшего существа. Человеческую суету он уже воспринимал, как греховный вздор. А потом у Серова появилась необъяснимая уверенность в том, что его подсознание уже предвидит все роковые перипетии дальнейшей судьбы Алёны, и эти потаённые сведения могут – по желанью новоявленного пророка – легко проникнуть в его рассудок. И Алёна тревожно почувствовала новое состояние души своего мужа…
     А он неторопливо поднялся с дивана и медленно прошёлся перед женой; лицо Серова сейчас воспринималось ею загадочным и просветлённым. И ей поверилось, что отныне ему известно совершенно недоступное ей… И вдруг ей подумалось о том, что фактически он уже мёртв, но по таинственным причинам он ещё блуждает по земным тропам. А затем она поняла, что невольно завидует ему.
     Зависть Алёны вызвали те новые и необычные свойства, которые появились у мужа намедни, после завершенья его книги. Именно эти свойства и побудили Алёну верить, что её муж превратился в высшее существо. А он пристально и спокойно взирал на неё, и чудилось ей, что он, подобно могильному вурдалаку, вытягивает из неё жизненные силы…
     Наконец, она попросила:
     - Не смотри на меня столь… испытующе….
     Он вежливо и безразлично отвёл от неё взор и неспешно приблизился к окну. Алёне вдруг очень захотелось, чтобы её муж начал сутулиться, но он оставался прям. Он смотрел в окно и молчал…
     И она заговорила первой:
     - Ты отныне совсем другой… Я перестала тебя узнавать. Ты преобразился и теперь непонятен мне… А сейчас мне поверилось, что вдруг открылись тебе роковые и судьбоносные тайны, которые тебя сделали иным…         
     Он снисходительно поинтересовался:
     - Желаешь ли ты узнать эти опасные и жгучие тайны?
     Она не захотела лукавить и нервозно пробормотала:
     - Конечно…
     И Серов отозвался с неподвижным лицом:
     - Но с такими познаньями долго не живут. А я мечтаю, чтобы твою длинную жизнь прервала только полная дряхлость. Если я всё поведаю тебе, то я намного сокращу твоё бытие.
     И Алёна с большим удивленьем услышала в собственной просьбе интонации подобострастной мольбы:
     - Пожалуйста, открой мне всё без проволочек и изъятий! Не огорчай меня напоследок. А я взамен поведаю тебе, что из подсознания тебя мучает и томит.   
     Он шевельнул правой бровью и с гримасой безразличия полюбопытствовал: 
     - И что же именно?
     Алёна со скрытым злорадством произнесла:
     - Ты ещё не окончательно превратился в новое существо. Старые свойства доселе не исчезли в тебе. И сейчас в твой затуманенный рассудок рвётся вопрос: «Надо ли мне сохранить для человечества и вечности написанный мною роман, если отнюдь не я буду числиться автором своей вдохновенной книги?..»   
     Он заразительно, хотя и тихо рассмеялся, но даже намёк на веселье не проявился на его лице. Алёна нервно, но заторможено усмехнулась, а потом ей почудилось, что её муж, замерший у окна, стал бесплотным. Дескать, если она сейчас быстро и решительно ткнёт ему в грудь указательным перстом, то легко пронзит своего супруга насквозь. Но эта иллюзия длилась всего мгновенье…
     «У моего мужа больше не осталось чувств…» – озадаченно подумала Алёна.   
     Неожиданно он сказал: 
     - Конечно, мне не хотелось бы навсегда отказаться от моих неотъемлемых и законных прав на плоды собственного труда. Однако я не намерен уничтожать свою книгу… Ты непременно получишь от меня всё, что хочешь. Даже юридическое авторство на мой нетленный роман... Оцени мою щедрость!.. Но я теперь не понимаю: зачем тебе такая жизнь? Ты поневоле стала моей извращённо любимой сестрой. Неужели желаешь ты превратиться ещё и в меня?
     Тело Алёны непроизвольно и почти судорожно напряглось, однако она принудила себя задиристо ответить:
     - Не надо меня поучать! Ты сильно опоздал со своими назиданьями. И ты больше не отличаешь меня от собственной сестры. А та была прирождённой хищницей и неумолимой, отъявленной стервой… Хотя умела быть и бесконечно нежной!.. Она не была податливой и с тобою обошлась бы ничуть не лучше, нежели я. Но ты сам захотел моего преображенья…
     - Я, конечно, виноват перед тобою, – спокойно признался он, – и ты, безусловно, заслужила щедрую компенсацию… Но ещё пару недель назад я бы столь покладистым не оказался… А теперь хапай и забирай всё, что можешь…
     - Но что же именно случилось с тобою?.. – встревожено и пытливо спросила она.
     И Серов бесстрастно молвил:   
     - Мой заветный роман – даже без двух последних частей – можно считать вполне завершённым. Но итоговые части безмерно важны для меня. Они совершенно преобразили мою книгу. Ты ещё не прочитала их, поскольку тебе доселе не досталась их копия… Но ты не получишь драгоценный экземпляр от меня. Под шифром и цифровым паролем я скину своё произведение в Интернет. Если тебе сильно приспичит – всё ищи там…
     - Ты сильно переменился, – растерянно пробормотала она и встревожено потупилась.
     А он возле окна порывисто шевельнулся и заявил:
     - Если тебе приятно верить, что именно ты – причина необратимых изменений во мне, то, пожалуйста, верь. Ты успешно и сильно повлияла на меня. Вернее, на мистического зверя, который обитает во мне. Внутреннему зверю уже опостылела жизнь, и я не собираюсь трусливо противиться ему. Теперь-то я понимаю, что моя нынешняя личность отчасти сформирована тобою. Эффективность твоих внушений оказалась выше всяких похвал. Радуйся и ликуй!
     Она совсем не ожидала фраз, которые негромко, но внятно вырвались из неё:   
     - Наша беседа полна намёками, но совершенно пуста. Наши изреченья чересчур утончённы, и, значит, они – не более чем болтовня. Есть в русском языке такое словечко: «Трындеть». А мне сейчас необходимо твёрдое ручательство… Давай прекратим взаимную тарабарщину…
     Он осанисто и плавно приблизился к ней и безмятежно уточнил:
     - Неужели ты сейчас потребуешь от меня чётких гарантий… или моей нерушимой присяги?..
     И Алёна изумилась собственному бесстыдству…
     - Да, – подтвердила она и нервно содрогнулась, – мне необходима полная ясность… И мне будет очень больно считать тебя пошлой базарной балаболкой…
     Он с иронией произнёс:
     - Но желанья – особенно безнравственные – крайне редко остаются без последствий. Они часто и коварно приносят ядовитые плоды для человеческих душ…
     - А я вовсе не труслива, – убеждённо, язвительно и веско проговорила она, – и я согласна претерпеть самую лютую кару. Но я, конечно, желаю, чтобы возмездие для меня было только моральным. Заключение в тюрьме или лагерная зона – больше не мой удел. – И Алёна хмуро и брезгливо поморщилась, а затем вполне серьёзно предложила: – Давай без проволочек поставим на мне изощрённый психологический опыт о последствиях твоего самоубийства. Но с моим совершенно бесспорным алиби…
     Серов аккуратно и бесшумно уселся на диван рядом с нею и тихо сообщил:
     - На службе я искалечил и убил довольно много людей, а ведь справедливость была несовместима с моей секретной работой. Иногда я искренне уважал свою очередную жертву. Ведь наши отважные враги были патриотами, как и я… Совесть не терзала меня, пока я оставался солдатом, выполняющим свою жестокую миссию. Но я более – не воин… Я от праздности сделался писателем, и личность моя стремительно и радикально изменилась. А быстрая перемена личности очень опасна для рассудка… Тебе будет полезно на досуге поразмыслить об этом… Нужно покумекать и прикинуть… 
     Затем он искоса посмотрел на её неподвижное лицо и хрипловато присовокупил:
     - Я теперь твёрдо уверен, что не только твои упорные и беспрерывные внушенья оказались причиной летальных метаморфоз во мне.
     И внутренне она ликующе всколыхнулась…
     «Нет, драгоценный муженёк, – довольно подумала она, – именно мои адресные, искусные и регулярные внушенья довели тебя да этого психического состоянья…»
     И вдруг её снова обуяла высокомерная гордыня, и Алёна принялась мысленно обзывать своего мужа инфузорией, бациллой, микробом и вирусом. Себя же она радостно и спесиво воспринимала непререкаемой хозяйкой людских судеб. Дескать, её несгибаемая и закалённая воля способна принудить любого человека к добровольной смерти...
     Однако вскоре у Алёны зародилось гнетущее и смутно непонятное чувство, а потом болезненно ей почудилось, что её неизлечимо заразили микроскопические живые вредители… И вдруг ей снова – и мучительно!.. – захотелось любовной близости с мужем. Близкая кончина Серова пикантно дразнила извращённую чувственность его жены… И, наконец, Алёна необычайно ярко вспомнила свою интимную близость с умирающей сестрой собственного мужа… 
     Сестра Серова – вопреки своей хворости – оставалась очаровательной до конца жизни. За сбереженье своей редкой прелести умирающая барыня заплатила врачам отчаянно щедро. Хотя храбрая пациентка великолепно знала, что её каприз, сохраняющий ей красоту и бодрость, приближает кончину с необычайной быстротой.
     Внезапно Алёна потрясённо осознала то, что она доселе любит своего мужа. Ведь она даже теперь искренне и восхищённо любила его, хотя мастерски побуждала его совершить самоубийство. Однако ясное пониманье своей безмерной и скорбной любви совсем не повлияло на страстное хотенье Алёны увидеть своего мужа мёртвым… Но разве нельзя допустить, что она всё-таки обманулась?.. И вдруг её загадочная ипостась – волшебная кошка – вкрадчиво промурлыкала из телесного нутра: «Ты не ошиблась, ибо с верной любовью к мужу ты всё-таки уповаешь на его смерть…»
     А затем Алёна решила, что её будущее горе – после добровольной кончины мужа – окажется непрерывным и безутешным. И было ей приятно думать о своих грядущих душевных муках; она сладостно предвкушала своё слёзное раскаянье… Наконец, вздумалось Алёне доверительно поговорить с мужем о своём странном психическом состоянии…
     - Знаешь, – вкрадчиво и нежно произнесла она, касаясь длинными ногтями его левого локтя, – совсем неожиданно – вопреки внушеньям тебе чудовищной тяги к смерти – я полюбила тебя ещё более страстно… – И внезапно голос Алёны стал умоляющим и льстивым: – Пожалуйста, напоследок… накануне бесконечной разлуки… Иначе я буду тужить…
     Но Серов порывисто отдёрнул руку, и жена возбуждённо заметила, как он содрогнулся; вскоре на лице мужа проявилось брезгливое, но уже спокойное отвращенье. Неподвижная Алёна внутренне будоражилась всё сильнее. Теперь ей отчаянно хотелось услышать от своего хорошо воспитанного супруга яростные проклятья и грубую нецензурную брань. Но муж по-прежнему оставался корректен и сдержан. И вскоре она завистливо решила, что он перед своей скорой кончиной обрёл запредельную, инфернальную мудрость…
     После обоюдного молчанья он отстранённо сказал:
     - Ты сумела по уровню и мощи своего эгоизма превзойти даже мою сестру. И теперь захотела ты извращённо упиться последними часами моей здешней жизни. О, наитием я понимаю тебя… Ведь наши утехи и забавы с человеком, который вскоре исчезнет по нашей воле, – несравненны… Однако… неужели именно я превратил тебя в бесподобное чудовище?..
     И она проговорила со смутным ощущеньем, что она лжёт:
     - Именно ты один исковеркал меня… больше здесь проказничать некому…
     Он утомлённо и медленно потёр пальцами виски, а затем уведомил её: 
     - А мне понравились твои новые свойства, поскольку они свирепо отомстят за меня. Хотя я доселе тебя люблю… даже вопреки твоей потрясающей мерзости…
     Алёна непроизвольно и с тайным сожалением вздохнула, однако через мгновенье она спросила с нарочитой иронией:
     - И каким же способом новые свойства, обретённые намедни мною, отомстят за тебя?
     И Серов с гримасой безразличия молвил:
     - Ты обладаешь богатой внутренней жизнью и, наблюдая за нею, получаешь утончённое – хотя порой и горестное – блаженство. Но после моей смерти ты быстро отупеешь и напрочь позабудешь своё прежний духовный мир. Ты начнёшь неимоверно страдать от чувства собственной примитивности. Однако нынешняя сложность натуры уже не вернётся к тебе. А смутная память о нынешнем блаженстве будет постоянно тебя томить и мучить. Ты попытаешь понять причину своих страданий, но истину не постигнешь… Твоя память не запечатлеет эти мои слова…
     И жена не усомнилась в том, что его грозные фразы будут начисто – и довольно скоро – позабыты ею. Но пока она отлично помнила их, и её болезненная страсть – уже совершенно безнадёжная – стремительно возрастала. Но Алёна теперь ясно осознавала и полную безнадёжность своей страсти, и невозвратную потерю власти над мужем. И вдруг почудилось ей, что духовно он уже очутился за гранью земной жизни, и шало захотелось Алёне самой оказаться в таком же психическом состоянии… «Он уже мёртвый, – неожиданно подумалось ей, – и, значит, в беседе с ним допустимо полное бесстыдство. Мне нужно поскорее отшвырнуть нашу постылую учтивость».
     И Алёна с полнейшей – и неописуемо блаженной – откровенностью заявила: 
     - Я прозрачно намекнула тебе, что я желаю – напоследок!.. – супружеской близости с тобою. Но ты, вероятно, меня не понял, и поэтому я предлагаю тебе прямо, без вежливых и глупых околичностей: давай мы бурно проведём эту ночь вместе. Долой наши земные условности…   
     С непроницаемым лицом он полюбопытствовал:
     - Разве ты не боишься, что я после нашей любовной ночи раздумаю умирать?
     Сначала она с ответом явно колебалась, но потом вкрадчиво предположила: 
     - Пожалуй, ты не изменишь своих намерений. Но последняя близость со мною несказанно тебя усладит. Хоть и желаешь ты сурово отомстить за внушённое тебе стремление к смерти…   
     И невозмутимо он изрёк:
     - Я сильно обижен тобою, но мистическим наитием я постиг, что ты сама отомстишь себе. И отомстишь себе именно за меня… И хотя я бесконечно – и доселе!.. – люблю тебя, но я решительно отказываюсь от нашей последней близости. Я сохранил свободу воли, я не превратился в твоего безропотного раба, и теперь я хочу, чтобы ты знала об этом. Я могу – при желании – противиться тебе... быть с тобою строптивым… 
     И она невольно поверила в его свободу воли, а затем после обоюдного молчанья Алёна смущённо и жалобно попросила:
     - Пожалуйста, напоследок объясни мне: почему я мучительно желаю твоей смерти, хотя я беззаветно тебя люблю? Окажи мне милость, растолкуй…
     Однако Серов не сразу постиг, что именно ей ответить, и почувствовал себя слегка растерянным. Но потом в помощь ему тягуче и ласково забурчал его внутренний мистический зверь, и почти сразу в сознании Серова начали складываться ясные и чёткие фразы. Он размеренно говорил, будто под внятную, хотя и беззвучную диктовку:   
     - В тебе с раннего детства клокочет неуёмное и больное желанье обрести, наконец, безраздельную власть. И ты – для утоленья своего патологического властолюбия – готова на абсолютное рабство… на своё совершенно самозабвенное – хотя и внешне пристойное – угожденье… Именно это духовное свойство и помогло тебе преуспеть с моей сестрой и со мною. А затем втемяшилось тебе достичь крайнего предела власти. И ты – благодаря своей врождённой способности внушать – добилась эффектного результата… Внушить человеку необоримое стремленье к смерти – это высшая степень господства… Но вопреки твоим искусным внушеньям я свободу собственной воли всё-таки сохранил… Всё очень банально… А твои психологические выверты – просто маскарадная мишура… Тебе безмерно хочется оправдать самоё себя…
     - Но куда же подевалась моя несомненная любовь к тебе? – растерянно пробормотала она.
     - Духовно ты уже мёртвая, – спокойно сказал он, – а мёртвецам не нужна любовь. Ты и раньше с болезненной страстью любила не меня, а свою чрезвычайную удачу со мной. И сейчас тебе очень хочется, чтобы я морально уподобился тебе. Ведь любому человеку неимоверно приятно, когда по его властительной воле другие люди нравственно уподобляются именно ему. И ты – ради такого изысканного удовольствия – готова даже накануне моей смерти отдаться мне с безмерным вожделеньем. Но ежели этой ночью у нас – по твоей кощунственной воле – будет сексуальная связь, то моя душа непременно станет рабской и, значит, мёртвой, как у тебя. А я не хочу быть мёртвым при жизни… Я желаю телесно умереть с живою душой…
     Алёна почти не поняла его последних фраз, но её радостная и злая вера в то, что её муж добровольно и очень скоро умрёт, стала, наконец, совершенно непоколебимой. И тупое удовольствие от этой её незыблемой веры быстро подменило у Алёны все прочие чувства, а самые важные подробности нынешнего ночного разговора стремительно исчезали из её меркнувшей памяти…
     Вскоре Алёна медленно поднялась с дивана и мрачно поцеловала неподвижного мужа в лоб. Затем она удалилась из гостиной и направилась по сумрачному коридору восвояси. Серов в напряжённой позе утомлённо посмотрел в окно…   

9