Парижские метаморфозы - 4

   Я демонстративно держала в руке телефон. Лучше  услышать раскаты грома при Луи.

    Как же предсказуем был Филипп!

    - Это что за революция?  - Голос  дребезжал по Брундулячьи.

    - Филипп, у мадам сломался телефон. Я сделал подарок.
 
Луи, как обычно, был невозмутим.

    - А ты знаешь, что вместо того, чтобы ближе знакомиться с тобой, мадам теперь будет названивать домой?  А ты в курсе, что у нее там безответная любовь, которая  рано или поздно превратит ее в старую деву?

    - Филипп, хочу тебе напомнить, что я давно не дева.

    - И, безусловно,  не старая, - Луи нежно  поцеловал мне руку.
Катрин наблюдала этот спектакль с  улыбкой.

    - Как  же ты оживила нашу скучную жизнь, Лизонька. Где вы были сегодня? – Королева решила вмешаться в происходящее.

    - Гуляли по Пасси.
 
Но Филиппа остановить было нелегко. Он, разогнавшись, долго тормозил.
 
    -  Катрин, объясни месье, что он поступил неразумно.

Она игриво посмотрела на Луи, потом на Филиппа, потом на меня.

    - Элизабет! Какая же ты счастливая женщина! Сколько событий кружится вокруг тебя, сколько  достойных мужчин участвует в твоей жизни! Как я тебе завидую.

    - Спасибо. Очень помогла.

 Филипп демонстративно вышел из комнаты. Говорят, что гнев приводит к слабоумию. Но как брату об этом сообщить без угрозы для собственной жизни?
 
    - Не обращайте внимания! –  Она наградила нас  светской улыбкой.  -  Надеюсь, месье, вы не станете ревновать даму вашего сердца к мужчине, которого нет в реальности? К детским выдумкам?  К женским глупостям, которые рождаются от скуки?  В сущности, поиски  духовных смыслов, которыми занимается Лиза, начинаются тогда, когда заканчиваются нормальные человеческие отношения.  Твои медитации -  не что иное,  как побег от  реальной жизни?  Так, дорогая?

    - Конечно, нет.  Я тебя люблю, Катрин.

    - А я тебя, упрямый ослик.

Она отправилась вслед за Филиппом, чтобы перед обедом снять градус напряжения.

    - Простите, Луи. Катрин не всегда меня понимает.

Его глаза смотрели на меня с участием.

    - Мадам страдает от безответной любви?

    - Нет. Мадам страдает от бесконечных разногласий  с Вселенной. У вас же нет конфликта с мирозданием?

Он приблизился так близко, что были видны светлые кончики на  его длинных ресницах.

    - С некоторых пор я благодарю Вселенную за щедрость.  А иногда не понимаю,  за что она ко мне так благосклонна.

Говоря эти слова, он опять взял мою руку, поднес ее к губам и долго не отпускал.  Я подняла глаза: за спиной Луи  стоял Анри.  Он был пьян.  Его взгляд  не скрывал  бешенства близкого к безумию. Он развернулся и, хлопнув дверью,  выбежал  на улицу.
   
    После обеда, когда Филипп тратил свою неуемную энергию на переваривание и был спокойнее обычного, я решила рассказать ему о встрече с Чжаном.

    - А с чего ты взяла, что он знает о вазах?  И почему ты думаешь, что он бродил именно возле нашего дома? Может быть, он просто проходил мимо? -  спросил Филипп.

   Но по его взгляду я поняла, что брат насторожился. Принял к сведению мое сообщение и теперь будет  начеку. Чтобы успокоить меня, он перевел тему разговора.

   - Лиза, я хотел бы поговорить с тобой о Луи. У меня несколько лет ушло на поиски для тебя достойной партии. Неужели ты думаешь, что я вот так, с бухты-барахты могу тебя  отдать  кому угодно? Луи во всех смыслах очень завидный жених. Тем более, что с некоторых пор у нас общий бизнес и  ты сможешь жить во Франции рядом со мной.  Мы собираемся открывать галереи в Мексике и Бразилии и будем работать вместе, одной большой семьей. Мы с тобой жили порознь долгие годы; я пришел к заключению, что с этим пора заканчивать. Думаю, со временем и Андрей присоединится к нам.
 
   - Даже не надейся. Его я воспитывала. Он  любит Россию всем сердцем. Он никогда и никуда не уедет.

   - Ну, хорошо. Пусть так,  если ты не сумела сделать из него человека мира.  Но его дети?  Они вырастут со временем.  Олег  унаследует мой бизнес.
Так вот в чем дело? Филиппу не во Франции нужно было поселиться, а в Америке. Оказывается, он стратег, который  строит  далеко идущие планы.
 
   - Послушай, давай вернемся к Луи.

   - Да, так вот, - брат прохаживался по кабинету для пищеварения,  - Луи не входит в десятку самых богатых людей мира, но, поверь мне, я знаю его активы. Он из очень хорошей семьи, с традициями.  И он не бабник.

   - Подожди, Филипп, я давно собираюсь тебя спросить: так почему это абсолютное мужское совершенство до сих пор не женато? Не хочешь поговорить о скелетах в шкафу?

  - Лиза, ты же понимаешь, что мы не в России. И здесь не принято обсуждать глубоко личные  дела  с партнером по бизнесу. Ты, когда-нибудь и сама сможешь спросить его об этом. Но то, что мне надлежало, я выяснил: Луи не сумасшедший,  не мот, не картежник и не пьяница. Думаю, что женщины в его жизни были. Думаю, была и любовь. Но что-то не сложилось.  Может быть, он ждал именно тебя?

   - Очень смешно.
 
   - А что?
 
Брат развеселился:

   - Ты у нас дама с изюминкой, непоследовательная и противоречивая, но нормальным мужчинам это нравится.
 
Потом немного  помолчал  и добавил:

   - Если учитывать месье Дюпонтеля, то ненормальным – тоже.

   В какой-то момент я подумала о том, что Вселенная опять издевается. На этот раз устами Филиппа. Он продолжал говорить, а я, делая вид, что слушаю, думала о своем.

   Почему у меня не может все сложиться просто, как у других женщин? Встретились – полюбили – поженились? Почему все время выверты и треугольники? Может быть, права Катрин? Мне свыше дают  пендели,  чтобы успокоилась и  научилась быть счастливой с теми, кто меня  выбрал?
 
   Обсуждать эти вопросы с Филиппом было все равно, что танцевать польку-бабочку со слоном. Брат жил в тюрьме «правил».  Но именно сейчас, в эту минуту,  я отчего-то поняла и  поверила в то, что он действительно хотел для меня лучшего. Вот только у нас с ним было очень разное представление о том, что же такое – лучшее. Для меня - журавль в небе, для Филиппа – синица в руке.

   - Хорошо, Лиза,- подытожил  самого себя  Филипп, -  тебе нужно время. Вот увидишь, Луи тебе понравится. Он не простой человек. Сама потом разберешься. И я точно понял, что ты его зацепила. Вот только чем не пойму.  На мой взгляд: ничего особенного, ну просто совсем ничего!

    И он засмеялся, гордясь  своей  весьма сомнительной шуткой.
 
   Я поблагодарила его за все. Он довольно мило кивнул в ответ, и отпустил меня на свободу.

   В комнате прохлада и одиночество слегка остудили  претензии к  мирозданию и  страх перед мужским населением планеты. Я улеглась на кровать, вопреки всем правилам  этого дома,  и стала обдумывать  то, о чем мы говорили с братом.  В сущности, он прав. Мне давно нужно  было менять жизнь. Детей  уже не  рожать. А быть рядом с  человеком  любящим и заботливым, чем  плохо?  Закончить жизнь во Франции, оторваться от России, от Москвы? В сущности, немного узнав Луи, я была уверена в том, что спокойно могла бы жить там, где хотела. Он настолько деликатен, что позволил бы летать туда-сюда. Да и сам  он - человек бизнеса, поэтому тоже никогда не сидел на одном месте. Так что же внутри меня так отчаянно сопротивлялось?
 
   Я схватила телефон и… позвонила Ченгу.

   - Элиза, что случилось?

   - Как твои дела?

   - Меня готовят к  операции. А потом я увижу тебя в реальном мире.  Как ты?
И я рассказала. Все. Он выслушал, как обычно, очень спокойно.
 
   - Для  женщины идти  по духовному пути, - наконец, ответил Ченг, - это любить. Как тело не может жить без дыхания,  так женская душа не может жить без любви. Это среда ее обитания. Любовь, в отличие от страсти,  –  всегда гармония.  Что же касается предмета любви –  выбирай обдуманно. Это может быть человек, концепция или доктрина, - Ченг засмеялся. -   И еще, Элиза, это важно: женщина должна быть под защитой: мужчины, религии, учителя и так далее.  Я ответил тебе?

   - Нет. Ты же не сказал, как поступить.

   - Разве я должен выбирать за тебя?
 
   - Нет, конечно. Я хотела сказать, что  не люблю Луи в том смысле, в котором любят друг друга мужчина и женщина!

   -  Все-таки твой выбор направился в сторону   Луи…   Ну что же?  Для женщины личная жизнь гораздо важнее, чем для мужчины.  Чувства меняются.  Любовь может прийти.  Учись  осваивать  и развивать уважение к мужу, смирение, заботу, служение. Ты этого искала?

   - Нет.
 
   - Ты не хотела  превратить замужнюю жизнь в источник блаженства?

   - Я никогда не смотрела на это под таким углом.
 
   - Хорошо. Подумай над этим, если речь идет о Луи.  Составить счастье другому человеку замечательно. И еще. Твой опыт в этой жизни состоял в том, чтобы научиться отпускать. Тебя оставляли, ты любила и страдала, но не удерживала, правильно понимая все о насилии. Возможно, достаточно? Теперь нужно пробовать другой опыт:  когда тебя любят и ты безмятежна?  Внутренний   баланс  достоин   изучения и внимания.

   - Я ищу этого. Но мне не с кем проходить такую практику.

   - Разве? Я вижу несколько вариантов прямо сейчас.  Твой муж, например,  может стать для тебя настоящим источником поклонения. И, питаясь взаимной   заботой и любовью, вы оба насладитесь равновесием.  Это прекрасный опыт.
 
   - Я была готова пройти через все это, но с тем человеком, которого ты не видишь. Вселенная опять что-то намудрила.

   - А может быть, она выбрала именно для тебя самые оптимальные варианты? Просто ты пока не понимаешь этого?

Я вздохнула. Опять проблемы с принятием. Меня, как котенка,  снова  и  снова  тыкали  носом в лужу…

   - Чтобы  пройти в паре опыт гармонии и равновесия во взаимной  любви и заботе друг о друге, необходимо равноценно  вырасти  обоим.  Отказ от ЭГО – это  высокий уровень духовного развития.  Не все  пришли в такую меру совершенства.  Думай. Как изучать баланс рядом с тем, кому он пока недоступен?

   - Спасибо, Ченг. Я поняла.  Когда будет операция?

   - Завтра.

   - Удачи! Я позвоню.

   - Хорошо.

   Из гостиной доносились громкие голоса. Я вышла из своей комнаты, когда поняла, что это кричал Анри.  Он ссорился толи с Катрин, толи с Луи, толи с самим собой.  Дон-Жуан был пьян, не брит и не одет должным образом. Наверное, как и  я,  он противился  подаркам мироздания и не желал мириться  со сценарием, автором которого был кто-то другой. Увы! У нас с ним были схожие проблемы. Правда, решали мы их по-разному. В этом и было все дело.
 
   Когда я вошла, крики смолкли. Через минуту, он пришел в себя, уронил на пол   бутылку Martell, которую держал в руках,   и неуверенной походкой направился ко мне.

   - Мадам, позвольте…

Поцеловать мне руку ему не удалось. Месье промахнулся. Запах алкоголя был ужасающим. Что-то нужно было с этим делать. Мужские истерики более затяжные, чем женские,  хотя тоже ищут своего зрителя.

   - Пойдем, Анри, - я вложила в свой голос всю доброжелательность, которой обладала, - пойдем, я провожу тебя домой. Ты поспишь, завтра мы поедем кататься по Парижу, сходим куда-нибудь. Я обещаю, что мы проведем вдвоем целый день. Пойдем.
 
   - Ты посидишь со мной?
 
Из мужских глаз иногда выглядывает маленький мальчик. Все дамы  знают эту тайну. Именно в такой момент материнское сердце, как самый чуткий  женский орган, откликается желанием приласкать и приголубить.  Быть всегда сильным, брутальным, преодолевать и покорять – трудная дорога.  Хотя бы иногда стоит присесть на обочине и передохнуть. Но в мужском понимании обочиной становится и алкоголь, и  оголтелый  секс, и мордобой, как самая худшая из возможностей для снятия стресса.

   - Пойдем, дорогой. Пойдем, мой милый, славный. Я тебя спать уложу. Пойдем.

И он, прирученный лаской,  в одно мгновение, превратившись из разбойника в послушника,  повесил  руку мне на плечо и сказал:

   - Веди.

   Милые дамы, если вы думаете, что наши русские мужчины очень не похожи на французов, позвольте вас разочаровать. Все мужское население планеты отличается лишь деталями. В главном – они одинаковы.  Заметьте, любой из них, будь он из  Бразилии  или Канады, из Парижа или Пекина вложит один и тот же гордый смысл в слова: «Это моя женщина». И попробуйте с ним в этом поспорить. Все детали сразу уйдут на второй план. Останется ринг, на котором он будет доказывать всему миру свое право обладания. Какой уж тут баланс?
 
   Изучать равновесие рядом с Анри все равно, что прыгать затяжным без парашюта. За всю свою жизнь я встретила лишь двух людей, которые выбрали баланс, жили в нем и выстраивали свои отношения с внешним миром из глубины равновесия и гармонии: это был Ченг и Небесный пилигрим. Все остальные либо вообще не имели об этом ни малейшего представления, либо играли в джедаев и мастеров. У каждого получалось, как у актеров,  талантливо или халтурно.
 
    Подлинность без ЭГО?  Она  похожа  на святость…

    Мы тихо продвигались на половину месье Дюпонтеля и, наконец,  добрались до его двери. Нам даже удалось дотянуть до спальни. Анри повалился на кровать, но не заснул, его глаза блуждали, словно искали кого-то.
 
    По полу были разбросаны пустые бутылки Camus  и Hennessy, а это означало, что месье перешел на очень крепкие напитки, что походило на классический запой.

    Через несколько минут, следом за нами,   пришла Вирджиния.

    - Мадам позволит убрать кухню и гостиную?

    - Дорогая моя, здесь нужно убирать все. И проветривать, потому что долго находиться в конюшне мы с вами не сможем.
 
   Она вздохнула.

    - Мадам, простите его. У французов общение с вином  имеет давнюю традицию.  Вы знаете, что раньше головку родившегося ребенка поливали вином, чтобы его жизнь была полной и счастливой?  Вино у нас символизирует жизнь.
 
    - Вирджиния, посмотрите на него. О какой жизни идет речь?  Это  же самоубийство. Он давно так пьет?

    - Что вы, мадам, я впервые вижу такую удручающую картину.  Анри из Нормандии, а там, насколько мне известно, вина вообще  не производят. Месье долго учился, много работал. Его внушительное  состояние исключительно результат  большого труда. Простите его.

    - Ну, хорошо. Мы же не собираемся сегодня на раут? Пусть отдыхает.

    Она благодарно  посмотрела на меня, улыбнулась,  потом глубоко вздохнула  и начала уборку.

А я попыталась вынуть   руку из цепких, невзирая на сильное опьянение, рук Анри. Не тут-то было.

    - Ты опять убегаешь?

    - Я никуда не уйду. Я буду с тобой до утра. Спи.

Он хотел верить, но не верил. Руку отпустил.  Я смотрела на этого спортивного и сильного мужчину, который, конечно и не думал в меня влюбляться. Здесь было другое: он не мог проиграть женщину, которую «занял» первым. И довел эту идею до абсурда. Вот и все. Остальное: про чувства, про одиночество, про непонимание – все было плодом его темпераментного воображения. Стоило мне сдаться, он потерял бы ко мне интерес через пару дней. Но даже ради его мужского спокойствия я не собиралась поступаться своими принципами. Что делать? Я могу жалеть мальчика в мужчине, но не до фанатизма.

    Он не хотел засыпать, наверное, сторожил. Я стала нежно гладить его по голове.  По ладоням словно провели кактусом. Подождала. Иголки исчезли, их заменило жжение. А потом появились  теплые волны. Они усиливались,  как тогда, когда я впервые увидела  Странника  и  вся моя энергия, словно сосредоточилась в ладонях. Я попыталась  повторить  этот опыт. И продолжала гладить его по голове. Через минут десять  Анри заснул.  Наверное, в этот момент на моем лице жила материнская улыбка.  Мальчишка, какой же, в сущности, мальчишка! Почему-то вспомнилась Марина Цветаева:

                «А пока – спокойно спите!...
                Из далеких стран Вы пришли ко мне. 
                Ваш список – полон, Дон-Жуан!».

   Я сходила к себе, предупредила домашних, что  мы с Вирджинией  останемся на ночь у буйного соседа, чтобы остановить его запой. Филипп  сказал мне, что я веду себя неприлично даже по парижским меркам. Катрин спросила, нужна ли ее помощь. А Луи очень спокойно пожелал всем доброй ночи и удалился к себе.
 
   Ночь была ужасной. Месье тошнило три раза. Уж не знаю, толи руки мои сделали что-то не так, толи организм отторгал алкоголь, залитый в объемах не совместимых с жизнью. Мы не спали до пяти утра. Наконец, лицо Анри порозовело. И он уже самостоятельно крепко заснул, а мы вдвоем кое-как притулились на диване, чтобы по первому зову опять прийти на помощь.

    В районе десяти утра к нам пришло подкрепление. Катрин осталась караулить сон месье Дюпонтеля. А мы отправились, наконец, по своим кроватям.

    Когда я поднималась к себе в комнату, Луи спускался вниз.

    - Доброе утро, Луиза, - сказал он очень ласково. – Как дела?

    - Все хорошо. Немного отдохну, и продолжим реанимационные мероприятия.

    - Мы с Филиппом собираемся быть в галерее до вечера. Если будет нужна моя помощь, позвоните. Я позволил себе оставить в вашем телефоне свой номер.  Он последний в списке.
 
    - Спасибо. Обязательно.

   Отчего мне было с ним так спокойно?  Он ни разу меня не уколол, не съязвил, не упрекнул, не предъявил претензий. Он не учил меня жизни и тому, какой я должна быть: что носить, что говорить, как думать. Голова плохо соображала после бессонной ночи. Ах, да…    Ну, конечно, Филипп же предупреждал: Луи  просто очень хорошо воспитан. И мне это нравилось. Последней мыслью перед тем, как заснуть было:

    - Бабушка, ликуй! Кажется,  я выхожу замуж…

   Когда я проснулась, время близилось к обеду. Что  буду делать ночью? Режим, перевернутый Анри с ног на голову,  требовал  восстановления. И тут мои глаза упали на край кровати, где обычно спал Жофрей. Кота не было. А на его месте сидел очаровательный медвежонок-панда в красной футболке, на которой было написано: Луи.
 
   Я засмеялась. Игрушка напомнила   детство. Когда-то на день рождения,  именно   таким  способом папа подарил лохматого смешного  пуделя.  Отчего же так на душе хорошо?  Я уж и не надеялась вспомнить, что  бывает так хорошо…
 
   Медвежонок оказался мягким, славным; от него пахло туалетной водой Луи, а на спине была кнопочка. Я ее нажала. На чистейшем русском языке он пропел: «Спи, царевна! Уж в долине колокол затих, уж коснулся сумрак синий башмачков твоих…».
   Я еще раз нажала кнопочку. Потом еще раз…  Вскочила, и убежала в ванную.  Когда стояла под душем, вспомнила вопрос из  психологического тестирования: «Вы любите петь, когда купаетесь? » Оказывается, да. Я пела песенку медвежонка.

   К обеду вернулись брат и Луи. Анри  все еще спал.  Катрин оставила его в одиночестве, решив, что и так месье забрал слишком много нашего драгоценного времени и сил. Вирджиния, бледная  от усталости,  была предупредительна и любезна, как обычно. Одним словом, после отъезда Ченга, буйств Анри и всей этой кутерьмы, насланной Гингемой, жизнь в волшебной стране налаживалась. Мы планировали ехать в Ниццу.

   За аперитивом Луи подошел ко мне и спросил, понравился ли мне его заместитель.
 
   - Он такой милый. Благодарю.
 
   - Луиза, я хочу пригласить вас завтра в оперу. Вы не возражаете?
 
 Я не возражала. Но надеть в оперу мне было нечего.  До завтрашнего вечера еще целые сутки. Катрин что-нибудь придумает.
 
   Конечно, она придумала. Платье  цвета каштанов, точь-в-точь, того же оттенка, что и мои волосы,  кто-то сшил из мелкой металлической сетки, налепив на нее кусочки бархата и парчи. А, может быть, это просто  ткань такая? Пока оно висело на вешалке, складывалось впечатление, что дизайнер  возжелал  соединить в одном изделии сразу несколько эпох и ему это вполне удалось. Но, когда я попыталась надеть это произведение искусства на себя, то влезла в него  только  на выдохе.

   - Вот так и должна выглядеть настоящая женская броня, - внимательно разглядывая меня, прокомментировала  Катрин.
 
   - А ты не хочешь примерить это чудо на себя?

   - Я уже вышла замуж. Мне такие мучения ни к чему. Послушай, сюда нужна коллекция из оранжевого сердолика.  У Филиппа есть совершенно эксклюзивный вариант. Он его в сейфе  хранит.
 
   После того, как на меня повесили длинные серьги, готовые оторвать мочки ушей и  метровые бусы, я поняла: добить могут только башмачки какой-нибудь китайской принцессы.

   Когда же  я увидела свое отражение в  восторженных глазах  Луи,  мне стало все ясно:  слова женщина и жертва – синонимы.

   К тому моменту, когда мы подъехали к Опере, я уже научилась  дышать в  этой змеиной коже,   и она не помешала получить одно из самых ярких впечатлений, которые подарил Париж.

   Парижская  Гранд-Опера или  Опера Гарнье,  или Королевская академия музыки и танца  ошеломила меня  роскошью фасада и здания в целом.  Смесь белого, зеленого и розового мрамора создавала ощущение нежной воздушности, на фоне которой  особенно выделялись вздымающиеся лошади, колоннады, крылатые  ангелы  с  лютнями.  Между колонами  я разглядела бюсты Моцарта, Бетховена, Шопена, Россини.  Обера, Галеви и Мейербера я не узнала, но мою дикую безграмотность компенсировал Луи. Он очень спокойно и, как всегда невозмутимо,  восполнял пробелы моего культурного уровня и воспитания.  Он  же рассказал мне о Шарле Гарнье, архитекторе, трудами которого и была воздвигнута знаменитая на весь мир Гранд-Опера.  А потом, очень медленно,  ведя меня под руку по шикарной лестнице наверх, тихо рассказывал о мистике, которая поселилась в театре с 1896 года, когда во время представления  на зрителя, сидевшего  в кресле под номером тринадцать,  упал один из противовесов массивной  люстры весом в семьсот килограмм. На сцене в этот момент шла опера  Шарля Гуно «Фауст».   А позже  Гастон Леру, вдохновившись этой страшной историей, создал свой знаменитый «Призрак Оперы».
 
   Я слушала Луи и не могла отвести глаз от фантастической красоты внутреннего убранства.  Мы  неспешно поднимались по  белой мраморной лестнице, отделанной  полудрагоценными камнями, похожими на оникс и яшму. Бронзовые скульптуры женщин с букетами света в руках освещали нам путь, пока мы не вошли в роскошное Большое фойе, украшенное  колоннами, а далее в  зрительный зал.  Мне казалось, что я превратилась в принцессу, которую, наконец, пригласили на грандиозный бал во дворец, сменив гнев на милость.
 
   - В начале двадцатого века на сцене этого театра проводились «Русские сезоны»  Сергея Дягилева, - продолжал тихо рассказывать Луи, - и парижане были от них в полном восторге.  У вашего народа потрясающая история и культура. Я рад, что  вы  – русская. Вы – особая нация, талантливая  и одухотворенная.  Я до сих пор считаю ваш балет непревзойденным.  В нем обнажена душа.  У меня есть в записи Галина Уланова, которая  танцует в Умирающем лебеде… Это  непостижимо, настолько она  правдива  в своих чувствах и движениях…
 
   Когда я спросила его, что мы будем слушать, то он, немного смущаясь, ответил:

   - Простите, Луиза, но в этом месяце  на сцене театра идет только балет.  Мы еще ни один раз посетим  нашу Оперу, потому что я вижу, какое впечатление на  вас  производит  этот  Замок искусства. А пока посмотрим «Приблизительную сонату».   Музыка написана  композиторами   Томом  Виллемсом  и  Джеймсом  Блейком. Ну, а хореограф – знаменитый Уильям Форсайт. Так что готовьтесь  к эстетическим сюрпризам. И не слишком на меня обижайтесь. Не я составлял репертуар.

   Он улыбнулся.  В его глазах светилась  нежность…

   Луи чувствовал меня очень глубоко и опять не ошибся.
 
"Approximate Sonata"  - не совсем то, что мне близко.  Поэтому я опущу все комментарии, помня о том, что о вкусах не спорят.  Единственное, что на меня произвело  мощное впечатление – это сильнейший драматизм  в танце.  Я, так стремящаяся к гармонии и балансу,  попала   в  историю отношений, выстроенных на  разрыве,  обиде  и боли.  В них побеждала  сильная и почти агрессивная женщина… Мужчина  в итоге оставался  измученным, уставшим и опустошенным…

    Ну, что же? В который раз – а chacun son  или  каждому - свое…

    Когда мы возвращались домой,  чья-то машина была  брошена прямо у ограды.

 В  апартаментах  Анри горел яркий свет, и слышалась музыка.  Неужели опять танцы до утра с продолжением банкета?  И будто отвечая на мой вопрос, он  вышел из подъезда с очень юной и милой  девушкой. Я попросила Луи подождать в машине, пока они не скроются, чтобы не травмировать  мужское самолюбие художника-рейнджера.  Когда же мы вышли и спешно направились к парадному входу, месье Дюпонтель  неожиданно вернулся и, увидев нас вдвоем, в вечерних нарядах,  изменился в лице:

   - Приятной ночи, - Анри смотрел на меня, как раненный зверь, - благодарю вас, мадам, за выполненное обещание. Ведь мы  должны были провести этот день вместе и только вдвоем?

   - Нет, месье. Вы должны были вместе провести вчерашний день. - Ответил за меня Луи.

   - Но ты спал.  Было жаль тебя тревожить. А на сегодня у нас   Гранд-Опера.  Мы  смотрели  «Приблизительную сонату».
 
   Я вклинилась в разговор этих двух львов с единственной целью – предотвратить сражение.

    - Значит, все-таки у вас? Не у тебя?

   Дюпонтель  с ненавистью и вызовом  посмотрел на Луи и, не прощаясь, вернулся в дом.  Куда он дел девушку?
 
    Нас встретил Филипп, и я сразу поняла, что он был не в настроении. Нос явно отдавал в красноту. Луи отвел меня  наверх и, поблагодарив за  «самый приятный вечер в последние десять лет  его жизни», вернулся в кабинет к брату.
 
    Я, принцессой вошла к себе, и тут же превратилась в некое земноводное,  потому что как можно быстрее  стала  вылезать вон   из  кожи. Да-да, из этого  вражьего наряда! Змеям  можно посочувствовать, если  побывать  в их шкуре.  Вот интересно, кто  из великих  кутюрье придумывал  такую ужасающую ткань и такой  фасон?  Наверное, озабоченные женоненавистники. Ну, конечно, и молния у платья  была с секретом. Никак не открывалась.  Еще  минута и я была готова разрезать ножницами по металлу этот подарок Катрин, но в дверь постучали.  Вошла сама королева  и на ее холеном лице засияла  придворная  улыбка.

   - Наконец-то! Вынь меня сейчас же из этого парадного чехла!   Я вот-вот  в обморок упаду от духоты и голода.

   - Лизонька, хочешь быть красивой – терпи.

Она помогала мне выбираться на волю.

   - Дело совсем не в платье. Я думаю, что у тебя просто нехватка эстрогенов.
 
   - Катрин, не говори глупости.

Я, наконец, вылезла из тьмы  на свет и сделала глубокий вдох.  Никогда не думала, что полноценно дышать так приятно! Как же хорошо жить голой!

   - Никакие не глупости.  -  Продолжала мадам сольную партию. - У тебя резкие перепады в настроении, тревожность, боли в спине и явное снижение влечения к мужчине. Или это в связи с балетом?

   - Потрясающий анамнез! Подходит практически ко всем заболеваниям. И к  реакции на балет – тоже.

   - Вот видишь, добавим и раздражительность. Кстати, обиды вызывают ожирение.
 
 В словах  королевы, откуда ни возьмись, появился снобизм лектора по распространению… Она, что -  глянцевых журналов начиталась?

   - Ну, хорошо, - важно подытожила Катрин, - не хочешь принимать эстрогены, не нужно. У тебя просто мания протестных реакций. Завтра у нас женский день. Мы едем ухаживать за собой в полном объеме. Ты отдохнешь от представительских стрессов.

   - Опять?

Катрин  аккуратно  вешала  платье на вешалку  для проветривания.
 
   - Что значит - «опять»? Последний раз это было  десять дней назад. А все Анри с его приступами от Отелло. Надо было  бросить его на произвол судьбы. Может быть, тогда он сам взялся бы  за ум. Вот увидишь, теперь он будет манипулировать тобой, угнетая чувством вины. Ты не вздумай  поддаваться.
 
   - Катрин, ты же умнее и опытнее меня во всех этих альковных историях.  Неужели ты не понимаешь, что ему только и нужно своего добиться, а потом – трава не расти.

   - И так, и не так. – Она прошлась по пушистому ковру, сбросила туфли на  высоченных  каблуках  и уселась в кресло, скрестив ноги в позе лотоса. – Если мужчина такого типа, как Анри, доходит до запоя и бездумного секса, значит, он не справляется со своими чувствами. Сначала ты его зацепила  равнодушием, к которому он не привык. А  потом, в упрямом  намерении добиться своего, месье, действительно, влюбился. Сейчас он злится на Луи, на тебя, но больше всего на себя самого, потому что затянул с правильным ухаживанием. Он же пытался тебя поразить брутальностью, интеллектом и талантами? А нужно было делать то, что так профессионально исполняет Луи – le ballet de la Merlaison!  Кстати, у всех алкоголиков гипертрофированное чувство вины.  Думаю, что, если ты  не приласкаешь нашего художника, он в самое ближайшее время сбежит в какое-нибудь опасное путешествие.  У нас на планете еще сохранились людоеды?
 
    - Нет.

    - Вот и хорошо.  Тогда пожелаем ему  не сломать себе шею где-нибудь в  Гималаях  от  избытка адреналина.
 
Только этого не хватало!  Анри  со сломанной шеей в  Гималаях  не входил в мои планы. И вообще, у меня к этому неуравновешенному французу  стойко сохранялось   особое, нежное отношение. Я бы сказала, что он  иногда  был мне ближе Филиппа.  Чувство, которое я к нему испытывала очень напоминало благодарность. За что?  За «любовь», оправленную во внимание, за попытку справиться с моим комплексом женской неполноценности, за понимание, за постоянство, за  все,  чем  я была обделена всю  жизнь.

   Мы все встречаемся в этом мире друг с другом, чтобы пройти  уроки. Я проходила свои, но ведь и Анри делал то же самое. Просто его задания  были немного  другими.
 
   - Обдумываешь?
 
Катрин не могла долго находиться в одной и той же позе. Она вскочила и опять надела туфли.

   - Я меньше всего желаю ему неудач. Он очень милый, даже трогательный,  как все «плохие парни», которые из кожи вон лезут, чтобы на них обратили внимание. В сущности, мы с ним похожи…

   Стук в дверь прервал беседу, я выскочила в ванную, потому что так ничего на себя и не надела.

   - Где Лиза?
 
Филипп   окинул  комнату  строгим  взглядом.
 
   - Дорогой, она не под кроватью. И не готовится прыгнуть с карниза.  Успокойся. Просто Лиза переодевалась, ты зашел не вовремя.

   - Я  уверен, что нам придется немного  подождать с отъездом.

   - Что-то случилось?

   - В шкаф с вазами пытались влезть.
 
Я высунула голову в дверную щель.

   - Это Чжан. Филипп, срочно звони в комиссариат.
 
   - Успокойся. Мы с Луи принимаем меры.  Но будет лучше, если и вы с Катрин станете немного осмотрительнее. Дом старайтесь лишний раз не покидать. Парадная дверь всегда должна быть закрыта. В саду не сидите, лучше на балконе второго этажа. Я не нагнетаю, но вся эта история имеет довольно неприятный запах.  Ты сообщишь Ченгу?

   - Нет. У него операция и лишние треволнения не нужны.

   - Филипп мы на завтра записаны к мадам  Девон.  Ты же сам говорил, что снаряд в одно и то же место два раза не падает. Не отменять же наши женские радости.  Вирджиния дома будет.

   - Хорошо, я пришлю  охрану. Лиза, там тебя  в гостиной  Анри ждет.
Катрин рассмеялась, как школьница и захлопала в ладоши. Все-таки она была прелестной женщиной.
 
   - Что я тебе говорила?! Чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему. Пушкин что-то не дописал. Филипп, ты позволишь Лизе переодеться?

   - Я  могу себе позволить  видеть Лизу даже в первозданном варианте.
 
 Он пристально посмотрел мне в лицо. Сейчас  брат был очень похож на нашего отца. Когда я получала двойки, его взгляд становился таким же холодным и жестким.
 
   -  Лиза, Анри может окончательно сломать тебе жизнь. Луи  -  воспитанный и сдержанный человек, но всему есть предел. Пора прекращать эти шекспировские страсти. Или я сам их прекращу.  Даю тебе неделю.
 
Он поцеловал руку жены и удалился к себе в кабинет.
 
   Я нацепила первое, что вынула из шкафа -  то самое платье цвета перванш, которое шло мне больше всех остальных:  трикотажное с большим воротником типа «хомут» и  застежкой на спине.
 
   - Когда он будет расстегивать молнию, выгни  спину, как Багира. Ради меня, пожалуйста.

Катрин веселилась. Она с удовольствием и сама бы поиграла в романтическое свидание, но присутствие  Филиппа могло омрачить даже самое безобидное ухаживание. Нет, не ревностью,  а его сногсшибательным занудством.
 
   Время двигалось к полночи.  Это свидание переходило за рамки всех приличий. Но, вспоминая  о недавнем  приступе психоза у Анри  и уходе после него в запой,  даже Филипп не решился прогнать друга-художника  на другую половину дома. Мужская солидарность  оказалась в данном случае сильнее  «правил».
 
   Месье Дюпонтель сидел на диване, в очень напряженной позе. Казалось, что в любое мгновение он мог  сорваться и перебить тут все: от мебели до люстры.  Когда я появилась на лестнице, он  вскочил и практически побежал мне навстречу.

   - Я придумал тебе новое имя. Ручаюсь, до меня никто тебя так не называл:  Эльза.

   -  А можно я останусь Лизой?
 
   - Значит, ему ты разрешаешь  присвоить авторство за именем Луиза?  А мне – нет?

   - Ты  капризничаешь, как ребенок. Называй меня хоть Брахмапутрой.  Послушай, тебе не кажется, что для беседы  уже поздно? Спать пора. Понимаешь?

   -  Если бы я не  занял  сегодня  твой завтрашний день, ты опять  куда-нибудь утекла. Я впервые  сталкиваюсь с женщиной, которая меня  провоцирует тем, что ежесекундно  ускользает.

    Я вздохнула. Моя вина состояла лишь  в том, что никак не удавалось глубоко и по-настоящему  холить и лелеять  нежные  эмоции настойчивого француза.  Как убедить Анри в том, что пора прекратить этот запой придуманных им чувств?
 
  -  Хочешь, я поведу тебя в музей  Моне. Нигде в мире нет такой полной коллекции его картин. Я расскажу тебе о каждой. Хочешь?  А, может быть,  мы пойдем  в   сады Трокадеро  любоваться фонтанами и статуями?  Скажи, куда ты  со мной пойдешь?

   - Ты меня еще пригласи в Сен-Жерменское предместье или Аббатство де Вермон. Прямо отсюда и на два века назад в машине времени.  Анри, ну что ты, в самом деле,  так себя не жалеешь?  Я могу пойти с тобой куда угодно, ничего не нужно изобретать. Просто наше свидание не  будет романтическим.  Прими это, наконец.
 
 Он не мог. Решив  присвоить  женщину, которая «выскальзывала» из его рук, Дон-Жуан отметал все «против».
 
   - Хорошо, моя ненаглядная Брахмапутра. Я поведу тебя  в Конгрегацию  вместе с твоими внутренними установками. Там  ты сможешь позаимствовать монашескую одежду.

Ну, что с ним делать?

Урок десятый: благодаря длительному общению с Анри я пришла к заключению, что  больше всего ищут любви те мужчины, которых  трудно   любить. Любовь к такому «рыцарю» скорее похожа на жертву. А жертва – самая тяжелая (или высокая?) степень любви. Не всем  она доступна.
 
   - Анри, мы  с Катрин завтра проводим   целый день у мадам Девон.  Но послезавтра я буду в твоем распоряжении. И пойду туда, куда ты сам захочешь меня отвести. Конечно, из всех монастырей я бы выбрала Телемское аббатство, но… сойдет и Конгрегация.  Хорошо?

Он улыбнулся шутке, но как-то вымученно.  С некоторых пор мне было трудно  видеть его глаза.  Так на меня смотрела в Москве маленькая чихуа- хуа, когда я уходила из дома, а ее с собой не брала.

   - Тебе очень идет это платье.  Поверь художнику.
 
Он пытался тянуть время.

   - Верю. Давай отдыхать?
 
Так долго руки не целуют…

  Катрин высунула нос из спальни, когда я шла к себе.

   - Ну?

   - Доброй ночи, ваше величество. Все разговоры – завтра.

   - Значит, ничего не было? Ослик,  Лиза!  Ты  глупый, упрямый, несносный ослик,  - прошептала она, оглядываясь и проверяя,  слышит ли Филипп.

   - Катрин, ты дашь, наконец, мне уснуть? – Голос  брата  обещал   скандал.

   Она подмигнула мне и босиком побежала обратно к дорогому супругу, так и не затворив дверь в спальню.

Все  особи  мужского пола, похожие на Филиппа, спят в пижамах даже в летнюю жару.

(Продолжение следует)