Улыбка Дюшена - 2

14 июня 1817 г. Булонь-сюр-Мер

Несильный, теплый ветерок ласкал лицо Гийома, а слепящее солнце обжигало плечи. Его состояние даже ему казалось странным – в последние минуты пребывания на суше наслаждаться морем, наедине с которым, предстоит пробыть без малого два месяца. Но от него словно веяло спокойствием, которого Гийому так не хватало. Конечно, он знал, что так будет, не раз закрывая глаза, он видел себя здесь – неуверенного, робеющего перед неизвестным, желающего все повернуть вспять. Но разве можно вечно отодвигать на задний план то, что должно случиться. Некоторые уроки жизни нужно просто пережить, без них ты не двинешься дальше. Так зачем же тратить силы на побег от себя. Хотя, это все эти высокие слова были не про него – Гийом и дальше продолжал бы упрямиться воли отца, избегать реальности, окунувшись с головой в мир грез и мечтаний о великом будущем, но разговор отца и матери, невольным свидетелем которого он стал, все изменил. Тогда он почувствовал как что-то внутри него перещелкнуло, то, что долгое время спало – внезапно проснулось.
В тот день Гийом возвращался с рынка, на который его послала мать. Оставались считанные дни, прежде чем отец снова отправится в плавание, и нужно было приобрести для него некоторые вещи. До двери дома юношу отделяло несколько ступенек, но сделав пару шагов, он остановился. Он услышал, как родители разговаривают о чем-то на повышенных тонах. В обычный день он, возможно, не придал бы этому значения - вошел  в дом, спокойно выгрузил покупки на стол, за которым вели отчаянную дискуссию мать с отцом, и отправился в свою комнату. Но сегодня его что-то останавливало так сделать. Положив купленный вещи на ступени, он спустился и, пригнувшись, добрался до окна кухни, из которого доносились знакомые голоса.
— А я повторяю тебе, что он уже не маленький. Нашему сыну пора привыкать к взрослой жизни. Неужели ты не понимаешь, что дальше так не может продолжаться?
Она ничего не ответила. Позже Гийом увидел ее влажные глаза и понял, что мать до конца боролась и отстаивала его перед отцом.
— Мы можем подождать еще год, два, но что из этого изменится? — продолжил объяснять отец на повышенных тонах. — Ты прекрасно понимаешь, что он не будет учиться – ни сейчас, не позже. Зачем пудрить его голову иллюзиями. Ты думаешь, для него так будет лучше. А я отвечу тебе так, Луиза. Подожди мы еще немного и наш сын превратится в лентяя и обалдуя, не знающего цены хлеба и крова. Неужели ты хочешь этого для своего сына?
—  Я хочу, чтобы мой сын был счастлив, —  ответила она и отвернулась от мужа.
Слова жены смягчили Жана Дюшена. Он не хотел, чтобы она расстраивалась, и потому подошел к ней.
—  Луиза, — откинув прядь волос, прилипших ко лбу, сказал он. —  Поверь, я желаю Гийому того же. Я хочу, чтобы он вырос достойным человеком. Дай мне шанс, дай мне свое согласие и я сделаю все, чтобы твои слова стали явью.
 — Гийом, — увидев сына, воскликнула  мать.
Отец обернулся. Едва взглянув на него и Жан, и Луиза поняли - их сын все слышал.
— Я, так понимаю, ты в курсе, — сделав шаг ему навстречу, сказал отец, но Гийом выставил руку вперед, призывая его остановиться.
— В курсе, что мне никогда не видать учебы в колледже? —  спросил он, сам не понимая, откуда в нем, появилось столько злости. 
— Гийом! — воскликнула мать, прикрыв рот ладонью, и этот крик исходил от сердца.
—  Мы хотим для тебя…
— Только самого лучшего, — закончил за отца юноша. — Да, это я уже слышал. Что ж, хорошо. Когда мы отправляемся, отец?
— Через два дня,  — спокойно ответил Жан, пропуская мимо ушей враждебную манеру сына, с которой он говорил и подавал себя.
— Хорошо! Будет по-вашему, — резко ответил он и отправился в свою комнату.
Упав на кровать,  Гийом крепко обнял подушку, уткнувшись в нее лицом. Первый раз он позволил себе так разговаривать с отцом – на равных, как мужчина с мужчиной. Он просто говорил то, что лежало тяжким грузом на его душе – не думая о последствиях, чувствах отца и матери. Он чувствовал неприятное дребезжание внутри, словно сами органы решили бунтовать против поведения своего хозяина, руки дрожали, а горячая волна то и дело накрывала его с ног до головы. Это было чувство стыда за свое поведения – стыда и страха, которое способно сжигать изнутри.   
— Готов? — спросил Гийома отец, незаметно подошедший со спины, тем самым вырвал его из воспоминаний. Хотя сам вопрос немало удивил юношу, как будто у него был выбор и скажи он прямо сейчас «не готов» мог преспокойно отправиться домой.
— Готов, — вместо этого ответил он, не отрывая взгляд от горизонта.
— Не волнуйся, — похлопав его по плечу, сказал отец. — Я помню свой первый раз. Наскоро сколоченный корабль, который чудом оставался на плаву. Это не то, на чем мы поплывем сейчас. Да, — протянул он, словно сейчас перенесся в те времена, — Как это было давно. А от того, что давно кажется, что и не правда.
Они стояли рядом – близкие, но такие далекие. Гийом злился на отца и не скрывал этого. В памяти еще были свежи воспоминания о том, как отец назвал его лентяем и, кажется, обалдуем, точную формулировку он не помнил. От его присутствия, юноше становилось не по себе. Была между ними некая недосказанность – Гийом чувствовал это и был уверен, что отец чувствует то же самое.
— Не задерживайся тут. Мои ребята уже заканчивают заполнять кладовые продовольствием.
— Да, отец, — ответил Гийом.
Жан Дюшен кивнул, сделав пару шагов в сторону, но потом остановился.
— И да, Гийом, — обратился он к сыну. — Как только ты поднимешься на судно, то не сможешь называться меня отцом. Для всех я капитан и я не хочу, чтобы кто-нибудь видел мое особенное отношение к тебе.
— Я понимаю, — покорно ответил он. Оставшись один, юноша прикрыл глаза, чувствуя, как теплится внутри незабытая и разрастающаяся обида и горечь.


Капитан стоял на возвышении. Широко расправив плечи, он одним взглядом заставил всех замолчать. Люди, решившие под началом Жана Дюшена отправиться в плавание, готовы были выслушать своего предводителя. Гийом заметил, как изменимся отец – он был другой, не такой, каким он его знал и привык видеть. Но любоваться долго его величием и статью у Гийома не получилось – из-за давки, которая сосредоточилась в центре, его быстро вытиснули с выгодных позиций, оттолкнув тем самым назад. Так что теперь его взору открывались только спины.
— Я рад приветствовать вас всех, — громко провозгласил капитан. — И тех, кто верой и правдой служит мне и нашей общей цели.  И тех, кто впервые оказался здесь, волею судьбы. Теперь на эти два месяца мы братья, люди сплоченные единым и да будет так, пока нас не разлучит, соединившие нас море. Да, пребудет с нами Бог! — перейдя на крик, сказал он, и тут же толпа подхватила клич, сродный вою диких зверей. 
— Поднять паруса! — дождавшись, пока матросы приутихнут, приказал капитан.
Двое жилистых мужчин худого телосложения, тут же рванули вперед выполнять распоряжение, вылетевшее из уст Жана Дюшена. Юрко передвигаясь по канатам, словно обезьяны, они закрепляли их в нужных местах, натягивая на себя и закидывая на крепления.  После чего быстрыми движениями высвободили сначала один парус, а затем другой. Гийом был восхищен. С шумом слои ткани спускались вниз, раскрывая красоты, до сих пор скрытые от его глаз -  как птица расправившая крылья, судно готово было лететь по бушующим волнам.
— По местам! — крикнул один из мужчин, как понял Гийом, приближенный к отцу человек, непосредственно выполняющий его поручения. Капитан стоял за штурвалом, смотря вдаль морских просторов. Услышав команду, все разбежались в стороны. Они напоминали муравьев, разбуженный восходом солнца - каждый из них знал свое поле ответственности и добросовестно выполнял работу, которую кроме них, некому сделать.
— Посторонись! — услышал Гийом и резко бросился в сторону. Канат, брошенный в его сторону, чудом не сшиб его с ног.
— Чего встал как вкопанный, — возмутился мужчина, поравнявшись с юношей.
— Ничего, я просто, — пытался оправдаться он, но получилось это не убедительно.
 — Сам не работаешь и другим не мешай.
Гийом хотел было сказать, что он толком не знает, что конкретно он должен делать, и он был бы рад помочь, но не знает как. Но в тот момент как он открыл рот, чтобы сказать, матрос, накричавший на него, уже ушел. Ему было некогда возиться с новичком, да и зачем перегружать себя лишними заботами. Гийому стало не по себе – он чувствовал себя не у дел. Не зная, что делать и куда себя деть, он попытался скрыться, в душе надеясь на то, что позже все само собой решится. Проскользнув немного вперед, он оказался у самого носа судна. Позади еще виднелась земля, обещающая в скором времени окончательно скрыться из глаз. Положив руку на корму, Гийом медленно провел по ней рукой, ощущая прикосновения дерева – старого, местами с небольшими трещинами и расслоениями. Не зная почему, но ему вдруг захотелось ощутить его запах и, приблизившись лицом, он поймал этот тонкий оттенок, состоящий из древесины и смолы.
— Новый юнга? — Гийом обернулся. Перед ним стоял мужчина - худой, по сравнению с другими матросами даже слишком, взъерошенные волосы на его голове торчали паклями и были склеены между собой, а одна прядь попадала на глаза, практически скрывая их.
— Да, это я, — ответил юноша. Матрос улыбнулся кривой улыбкой, в которой не хватало переднего зуба.
— Имя.
— Гийом.
— Меня зовут Годдарт, — протянул ему руку матрос. — Но все называют меня Мертвец. Так что и ты зови меня также. Годдарта не знает никто – Мертвеца знают все. Понимаешь о чем я? И даже не вздумай спрашивать меня, почему я получил такое прозвище, — повысив голос и выставив указательный палец вперед, предупредил он.
— Я не собирался, — невольно вздрогнув от неожиданности, ответил Гийом тихо.
— Да? — почесав затылок, спросил он. Кажется, он был озадачен.
— Во всяком случае, я расскажу тебе, когда настанет время. Так! Ты отвлек меня от главного! — возмутился Мертвец. — Твой отец, наш капитан, попросил меня присмотреть за тобой. Я вроде твоей няньки на это время, — сказал он с сарказмом. — Кстати он сказал, чтобы я не думал тебя жалеть, у вас отношения я так понимаю не очень?
— Я бы не хотел об этом говорить, — ответил Гийом, почувствовав, как нарастает внутри злость. По-видимому, Мертвец был из числа тех, кто не мыслит своей жизни без сплетен и интриг. Он пытался выудить информацию, чтобы потом поделиться ею с другими за бокал горячительного напитка.
— Он бы не стал говорить это просто так, — как бы случайно обронил Мертвец, смотря в сторону и предпринимая еще одну попытку для развития разговора.
— Можешь спросить у капитана, если тебя это так волнует.
— Борзый? Это пройдет. Со всеми проходит. Уж поверь мне. Ладно, пошли. Хватит любоваться закатом. У тебя ранний подъем. Я покажу твою комнату.
Пока они спускались по лестнице ведущей вниз, к каютам Мертвец молчал. Гийом даже ненадолго пожалел о том, что был столь резок, ведь это на него вовсе не похоже. Но потом вернул разговор вспять и отказался от сожалений, решив, что так будет со всяким, кто посягнет на его личную жизнь.
— Проходи, — толкнув дверь вперед и пропуская его вперед, сказал Мертвец. — Здесь ты будешь спать. — Гийом окинув взглядом комнату – хотя для комнаты она была слишком мала и скорее походила на коморку. Посередине комнаты лежали мешки, а также свернутые паруса и веревки.
— Я буду здесь один? — спросил юноша.
— А ты хотел еще кого-то? — усмехнулся он. — Спокойной ночи, — закрыв дверь с той стороны, сказал Мертвец.
Гийом остался в одиночестве и в первый раз не почувствовал того удовлетворения, которое обычно испытывал оказавшись один. Здесь, в комнатушки, он чувствовал себя словно зверь, загнанный  в клетку. От нечего делать он сел на погруженные в центре мешки, пахнущие неизвестно чем. Интересно, это приказание отца поместить его как можно в более непригодные условия для проживания, или же личная инициатива оскорбленного матроса. Спросить отца напрямую не предоставлялось возможности. Да и что он подумает, что был прав в отношении его и к лентяю и обалдую добавиться звание неженки? Ну, уж нет! Такого Гийом не мог допустить. Уж лучше молча спать здесь, чем выносить презрительный взгляд отца и чувствовать себя ущербным. Услышав шум, Гийом встал и подошел к стене, за которой раздались неожиданные звуки и, прислонив ухо, прислушался. Шум повторился, на этот раз более громко. Гийом продолжал слушать и теперь уже различил звон бокалов и безудержный смех, переходящий в довольный визг. Это были моряки, решившие отметить встречу после долгой разлуки. Юноша отошел от стены и плюхнулся обратно на мешки. Внезапно он почувствовал обиду. Обиду за то, что сейчас находился не там, а здесь, за то, что стараниями отца оказался на борту судна, а не в колледже, на себя, на маму, на всех! Он упал на спину. Судно качало из стороны в сторону, а гогот из общей каюты моряков было слышно так хорошо, что не надо было прислушиваться к каждому звуку.
— Нужно уснуть! Я должен уснуть! Я должен это выдержать! — твердил себе под нос теперь уже юнга рыбацкого судна. И скоро он действительно заснул, оставив прожитый день там, где ему место – в прошлом. 

15 июня 1817 г.

  — Подъем! — от крика Гийом резко открыл глаза. Перед ним стоял Мертвец, и, судя по изрядно потрепанному виду, ночка выдалась веселой и бурной.
— Подъем! — повторил матрос, пнув ногой по мешкам, на которых лежал мальчик. Такой выпад взбесил бы каждого, но Гийом не стал показывать свою злость, предпочитая спрятать ее подальше. Человек, который стоял напротив него, только и ждал этого, так зачем доставлять ему такое удовольствие. Гийом поднялся и, как ни в чем не бывало, спросил:
— Куда отправимся? — изобразив на лице подобие улыбки.
Глаза матроса сузились, будто концентрируясь на цели.
— Поменьше разговоров – подольше действий, — ответил он резко и, повернувшись к юнцу спиной, двинулся по лестнице вверх. Гийом позволил себе помедлить пару секунд, прежде чем последовал за ним. Внутри он ликовал – неистово и сумасбродно и наслаждался этим мигом. И тогда же он вынес для себя важный урок - слабые всегда стремятся оставить за собой последнее слово. Это их удел. Если вы причисляете себя к сильным – не уподобайтесь им.   
Когда Гийом поднялся на палубу, то почувствовал озноб покрывающий кожу. Прохлада, исходящая от воды окружающей их повсюду, доминировало над солнцем, не успевшим проснуться. Только начиная показываться на небосклоне, оно озаряло водную гладь светлыми и нежными лучами.
— Холодно? — заметив «гусиную кожу» на руках мальчика, саркастично поинтересовался Мертвец. — Держи, — он пнул ногой ведро, отчего то произвело глухой звон. Внутри лежала щетка, старая с редкими щетинами, повидавшая на своем веку должно быть не один десяток юнг. — После тебя здесь должно все блестеть. Воду черпаешь из моря. Веревки – там, — он указал в дальний угол палубы.
Гийом спокойно выслушал приказ, хоть и не понимал, почему должен мыть пол, который не успел вдоволь испачкаться. Будто читая в его глазах недоумения, Мертвец продолжил:
— Пока мы не прибыли, будешь драить пол утром и вечером. Тебя не должно волновать пол чист или грязен, твое дело его мыть. А то он как девушка может соскучиться по твоим ласкам, — не без усмешки отметил он.
После этой, последней брошенной в его адрес фразы, матрос ушел, на прощание, украсив доску, на которой стоял мальчик, смачным плевком. По всей видимости, это доставило ему немало удовольствия, потому что обратно в каюту он шел, приплясывая и напевая, какой-то неизвестный, но весьма веселый мотив.
На палубе он остался один, если не считать помощника капитана, который все это время стоял к нему спиной. Он не просто стоял на возвышение, по мнению Гийома, он чувствовал себя возвышенным – второе лицо судна, как и первое не привыкло обременять себя заботами и проблемами рядовых матросов. Решив не тянуть время, юнга приступил к работе. Канат, как и сказал ему Мертвец, лежал в углу. Достать воды не составило большого труда – он привязал один конец к ведру и, немного расплескав, с первой попытки достал его наполненным наполовину. Затем он резко вылил воду на доски, которая тут же впиталась, и начал усердно работать щеткой. Так повторялось раз за разом, медленно он продвигался от одного края до другого, не веря, что ему придет конец.
— Как обстоял дела? — спросил его знакомый голос, и мальчик устало поднял голову, увидев там того, кого и ожидал увидеть – отца.
— Дела обстоят хорошо, капитан. Не жалуюсь. Скоро закончу и приступлю к выполнению других своих обязанностей,— ответил Гийом как на духу, не оставляя работы.
— Гийом, — заметив перемену в настроении сына, произнес отец мягко. — К чему эти фамильярности, я же спрашиваю тебя не как капитан, а как отец.
— Как отец? — не выдержав, спросил он, с силой кинув щетку на пол. — Как отец?
— Почему ты позволяешь себе разговаривать в таком тоне?
— Простите, капитан. Я не хотел, чтобы вы расценили мое поведение, как непочтительное.
— Прекрати! — крикнул Жан Дюшен.
— Мой отец остался там, на пристани, капитан. А сейчас мне нужно работать, — и взяв щетку обратно в руки, принялся тереть с новой силой. Отец ушел ни сразу. Он стоял рядом, испытывая его молчанием. Гийом спиной чувствовал на себя его взгляд, моля, чтобы эта мука быстрее закончилась. Находиться рядом с ним было невыносимо. Несколько секунд, превратились в вечность. Раздались глухие шаги, спровоцировав колебания досок, под рукой мальчика. Гийом поднял глаза на фигуру отца, наблюдая, как тот отдаляется. Ясно понимая, что на самом деле отдаляется он.

12 июля 1817 г.

— И раз! — громогласно объявил Мертвец, вместе с другими тягая канат на себя.  Натянутый до упора, он был похож на струну скрипки, готовую порваться от прикосновения неуклюжих рук. Выстроенные друг за другом, по команде, матросы поднимали сети, нагруженные добычей, на судно. Один конец каната был переброшен через металлическую опору. Выполняя функцию крепления, он давал трудягам небольшое время для того, чтобы перевести дух. Но все же эта была тяжелая, некоторые бы даже сказали, непосильно тяжелая работа. Весь день жаркое солнце нещадно палило их спины, а руки дрожали от боли, сжимая режущие ладони веревки. Пот человеческих тел и вонь от рыбьей слизи перемешались в едино – витая по палубе, как дух умершей русалки.
— И два! — на выдохе крикнул матрос по имени Пуль басом – пузатый мужчина средних лет с блестящей лысиной на голове, сопровождая свой крик новым, более сильным рывком. Мужчины все как один подчинись брошенному зову, оставляя свои последние силы.
Когда последний улов был выброшен на палубу, они наконец-то смогли выдохнуть полной грудью. Это была их последняя сеть. Теперь их ждала дорога домой. Крик ликования поднялся над вышиной развевающихся парусов. Несмотря на усталость, эти люди кричали. Кричали, сливаясь с братьями по борту в унисон. Кричали, потому что так требовали их душа и тело. Кричали, отпуская бессилие в небеса.
Капитан показался на возвышении. Лицо его украшала улыбка. Такая улыбка, какая свойственна отцам, опьяненным успехами своих детей.
— Капитан!— подняв голову наверх, крикнул один из матросов, тем самым обращая внимание других. Увидев Жана Дюшена, все замолчали, вскинув свои головы.
— Морис! — громко произнес капитан.
Юноша лет тридцати сделал шаг вперед, кивнув головой.
— Передавайте обстановку, — с военной выдержкой в голосе произнес мсье Дюшен.
— Все трюмы забиты! Забиты до отказа сельдью высшей пробы, капитан! — отчеканивая каждое слово, кричал в ответ Морис, немного растерянный от того, что именно его выбрали для дачи ответа по итогам работы. Жан Дюшен немногословно кивнул, обводя глазами нанятых им людей. Потом повернулся к ним боком, обращаясь лицом к своему помощнику.
— Отдаю приказ взять управление над штурвалом на координаты порта Булонь-Сюр-мер. Мы плывем домой! — уже обращаясь к матросам, сказал он.
— Домооой! Домооой! Домооой! — не унимаясь, повторяла толпа.

Услышав крики, доносящиеся сверху, Гийом оставил работу и прислушался. Они кричали о доме. О, неужели подошел конец кошмарам, повторяющимся изо дня в день. Мальчик усмехнулся сам себе. В отличие от моряков на палубе, ему не с кем было разделить эту радость. Он был один. Если конечно не считать тонны рыбин, которые окружали его повсюду.
— Тебе не повезло, — сразу же предупредил его Мертвец, когда судно подошло к Северному морю. — Нам всем не повезло, но, как по мне, тебе больше остальных, — поправился он, и по его лицу Гийом понял, что он не лукавит и говорит правду.
— Что ты имеешь виду? — с опаской спросил мальчик.
— Смотри! — он откинул крышку трюма. Гийом увидел глубокое помещение, разделенное между собой на большие емкости деревянными перегородками.
— Все эти ящики будут заполнены рыбой. И не просто свалены, а выложены ровными рядами и обильно обсыпаны каменистой солью, — пояснил он. — И всем этим будешь заниматься ты, — с иронией добавил он, пожав костлявыми, загорелыми плечами.
—  Я как посмотрю, тебя это не особо испугало? — с силой закрыв трюм обратно, спросил Мертвец.
— Не особо, — вяло ответил мальчик, щурясь от солнца.
— Подожди. Еще вспомнишь мои слова, когда от рыбьей слизи и воли и у тебя начнутся рвотные позывы. Здесь будет душно и одиноко, а желание выбраться наружу будет неумолимым. От соли твои руки покроются волдырями и будут неистово чесаться, пока ты не раздерешь их в кровь, — он говорил это так быстро, нагнетая атмосферу, что любому, даже самому бесстрашному, стало бы не по себе. — Подожди, — повторил он, заглядывая ему в глаза.
Теперь Гийом понимал слова Мертвеца. И даже не просто понимал, а прочувствовал на себе каждое пророненное им слово. То, что происходило здесь, и правду было невыносимо. Чувство тошноты не покидало его ни на минуты. Весь в слизи и чешуе он чувствовал себя отвратительно, моля небеса, чтобы этому поскорее настал конец.
Дверца трюма вновь открылась. Гийом поднял наверх глаза.
— Гийом! Последняя партия! — это был Пуль.
— Давай! — крикнул ему в ответ мальчик, и череда рыб свалилась сверху, мельтеша своими маленькими плавничками. Только пойманная рыба, всегда бьется и извивается, до последнего борясь за свою жизнь. Даже со вспоротым брюхом, она не теряет надежды и из последних сил открывает рот, будто прося о помощи и снисхождении.
 — Заканчивай с этим и поднимайся наверх! — сказал Пуль.
—Хорошо, — дружелюбно подняв руку вверх, ответил юнга. Из всех, кто находился на корабле, Пуль нравился ему больше остальных. Было в нем что-то неподдельное и искреннее, что не могло оставить равнодушным. Бывают люди, с которыми хочется общаться, делиться и просто быть. Пуль был таким. Он был настоящим.
Вскоре Гийом кончил работу. Обведя глазами заполненные до краев ящики, он не мог поверить в то, что это все в действительности сделал он. «Да!» — сказал он сам себе, произведя череду хлопков по своим коленям. Ему хотелось петь и плясать, просто скакать по комнате от переполняющего восторга. Он это сделал! Прощай вонь и смрад, заставляющие кишки сворачиваться в крепкий узел. Опьяненный свободой он забыл про усталость, про то, что мечтал об одном – свернуться калачиком и заснуть. Живо вскарабкиваясь по лестнице, ведущей к люку, он бежал наверх, ко всем тем, кто, как и он был рад наступившему концу.   

— Держи его! — крикнул Мертвец, выставив вперед указательный палец, едва Гийом оказался на палубе. Как дикие хищники, заставшие жертву врасплох, трое мужчин двинулись на него. Первая мысль – захват судна. Значит, отец взят в плен или еще хуже мертв. Теперь пришла его очередь. Они не оставят его в живых. В расплату за деяния отца он покается жизнью.
— Тебе некуда бежать, сынок, — предупредил один из них, заметив едва видное колебание на лице мальчика. И он действительно колебался, не зная, что делать. Мужчины приближались медленно, осторожно делая каждый шаг. Гийом в свою очередь пятился назад, прекрасно понимая что, в конечном счете, ему это не поможет. Он вспомнил рыбу, барахтающуюся под его ногами. Вот она общность всех живых тварей - бороться до конца во имя основного инстинкта, заложенного природой.  Бежать ему и вправду было некуда – повсюду лишь морские просторы, готовые поглотить его сердце и душу. Сердце бешено билось в груди – он чувствовал его везде, в руках, ногах и висках. Они были рядом. Они были так близко. «Молю, если ты есть Боже, забери мою жизнь быстро!»  — пронеслось в его голове. Гийом остановился, посмотрел своим противникам в глаза. Недолго думая он сделал шаг вперед. Если суждено упасть со скалы под натиском приближающих  копий – сделай шаг вперед, оставив за собой достоинство и честь.
Воспользовавшись моментом, матросы схватили его. Двое из них держали руки, хотя с мальчуганов вполне мог справиться и один, а третий шел рядом, вальяжно сопровождая их. Поднялся прерывистый гул. Толпа ловила кураж, издавая громкие, протяжные звуки.
— Встань на колени! — крикнул Мертвец, но Гийом не пошевелился.
— Лучше встань, — шепнул ему сзади один из нападавших, но мальчик сделал вид, что не слышит, резко вздернув подбородок вверх.
Мертвец кивнул, тем самым давая добро на применения побудительных мер. Один из матросов, стоящий позади него, резко ударил по сгибу колен, от чего Гийом упал, выставив вперед ладони.
— Ты ведешь себя храбро, — несколько раз хлопнув в ладоши, сказал Мертвец, сделав шаг ему навстречу. — Я бы даже сказал слишком храбро, для такого сосунка, как ты.
— Что с моим отцом? — выкрикнул юнга, сорвав голос на последнем слове.
— Мне очень жаль, Гийом, — ответил он саркастически, наслаждаясь созданной атмосферой, где он был укротитель, а мальчик – непослушный зверек.  — Мне очень жаль, что тебе приходится выносить это. Но ты должен потерпеть. Осталось недолго. Я хочу, чтобы ты знал - это не мое решение. Видишь ли, так бывает с каждым, кто переступает это судно, — улыбнулся он и, не дав опомниться над смыслом слов, махнул рукой, отдавая приказ.
Мальчик зажмурился, ощущая, как волна страха накрывает его с головы до ног. Он не плакал теми слезами, которыми плачут дети, от несправедливости, скопленной в их маленьком мире, он плакал душой, ощущая комок страха и боли где-то в потаенных уголках души. Он плакал как взрослый, сухими слезами, спрятанными от лишних взоров. Ожидание смерти – самое страшное ожидание в мире. И, перебирая пальцами, сжатыми в кулаки, он ждал, ждал, когда смерть заберет его.
Повинуясь приказу, матросы поспешили выполнить указания. Гийом зажмурился, бросая беглый взгляд на закатившееся солнце. Уж лучше уйти из мира с воспоминанием о прекрасном, чем картинами своей же, кровавой смерти – решил он. Органы чувств, разбуженные страхом, накалились до предела. Гийом отчетливо слышал приближающиеся к нему шаги. «Помилуй Бог мою душу», — одними губами вымолвил он. «Аминь». Его больше не держали, мужчины освободили его руки, слегка подтолкнув мальчика вперед. Воздуха не хватало, от чего Гийом открыл рот – перед глазами снова встала рыба, делающая свои последние вздохи. «Опять эта рыба! Тебе пришел конец, и все о чем ты думаешь – рыба?» — настойчиво говорил его внутренний голос. Это могло бы показаться смешным, если бы не было таким печальным.
— Давай! — крикнул один из них. Гийом на мгновение задержал дыхания, вызволяя воображению рисовать страшные картины того, как клинок входит в его плоть, предвещая скорый конец. Но поток холодной воды, заставил его резко открыть глаза. Ощутив на губах ее солоноватый вкус, мальчик растерянно хлопал ресницами. Растерянный он пытался зацепиться глазами и мыслями за что-то, что могло внести ясность в происходящее с ним. Это было немыслимо – но, кажется, гнев был сменен на милость. Окружившие его матросы, резко подняли мальчика, подкидывая вверх.
— С посвящением! С посвящением! Ура! Ура! Ура! — кричали они во все горло.
Только тогда он понял, что готов разрыдаться. У всех на виду, невзирая на гордость и принципы.
— Я ненавижу вас, — позволив эмоциям выйти наружу, сквозь слезы и улыбку выкрикнул Гийом, едва оказался на ногах. Палуба тут же наполнилась задорным, громким и разнородным смехом, переходящим в гогот. Оказавшись в центре образовавшегося полукруга, мальчик чувствовал себя неловко. Ноги сковали спазмы, а нижняя губа непослушно тряслась, выдавая его волнение. — Ненавижу! — не смотря ни на что, повторил он громко, изображая улыбку, зная что того требует толпа. И новый раскат хохота заполнил собой  имеющееся пространство.
— Посмотри туда, — разворачивая мальчика, сказал Пуль. Гийом увидел отца, о котором за волною душевных сотрясений и страха за собственную жизнь ненадолго позабыл.
— Кхм, — довольно громко кашлянул Пуль, призывая всех разойтись по своим делам и, подчиненные призывом, все вскоре разбрелись кто куда. Один лишь Мертвец некоторое время стоял на месте, не желая пропустить все самое интересное. Но немного погодя все же удалился, под пристальным взглядом капитана, сверлящим его словно ястреб убегающую мышь.
Гийом стоял на месте, чувствуя, как к нему возвращается самообладание и пущая уверенность, пока отец не спеша спускался вниз по винтовой лестнице, ведущей к палубе. Когда оставалось пара шагов разделяющих их, Гийом нашел в себе силы взглянуть на отца. Он был жив. С ним все было в порядке. Он стоял перед ним. Но чувства облегчения и радости, к сожалению, так и не возникало в его душе. Все заполонили горечь, обида и разочарование, попросту не оставившие для них места. 
— Гийом. Мальчик мой, — с легкой улыбкой на лице произнес отец. — Ты должен знать – ты достойный сын своего отца. Я смотрел на тебя украдкой, то мужество и выдержка, которую ты показал перед лицом опасности… — он запнулся, Жана Дюшена переполняла гордость за сына и, кажется, он готов был пустить скупую слезу, так трогали его слова, которые он готов был произнести. — Это наша порода! — крепко схватив Гийома за плечо, добавил он. — Династия Дюшенов! Я горжусь тобой, сын!
Мальчик слушал отца внимательно, не осмеливаясь перебить его, а то время как в голове его пульсировал один и тот же вопрос: «За что? За что ты так поступил со мной, папа».
— Ну, иди ко мне, — притянув сына к себе, сказал он и Гийом в очередной раз поддался его воле, позволив себя обнять. Мальчик уткнулся в грудь отца. В нос ударил все тот же запах – запах родного человека, который будет узнан им из многих других. И возможно именно под действием этого момента он тихо, еле слышно произнес заветные слова, которые так глубоко засели в его мыслях.
— За что? — одними губами произнес мальчика, не надеясь быть услышанным.
— Ты что-то сказал, — отпрянув, на расстояние вытянутой руки, спросил отец.
— За что? — сквозь слезы выкрикнул Гийом, и сделал шаг назад. — За что?
— Что ты имеешь в виду? — сделав изумленное лицо, воскликнул он. — Это испытание, которое выдерживаю все новички, и я сразу предупредил тебя, что с тобой будут обходиться так же, как со всеми. Без всяких поблажек.
— За что? — слабо повторил свой вопрос Гийом, неудовлетворенный ответом. Некоторым поступкам нельзя найти оправдания, потому что их просто не существует.  И выдержав мимолетную паузу длиною в несколько секунд, наскоро ушел прочь.
— Гийом! — крикнул отец с досадой, но мальчик лишь прибавил шаг.

Гийом метался по комнате, отмеряя расстояние от одного края до другого широкими шагами. Прокручивая в голове снова и снова события сегодняшнего дня, он так и не мог найти ответы на мучавшие его вопросы. Чем он руководствовался, о чем думал, и в конце-концов, что чувствовал, когда на его глазах матросы издевались над его сыном. Дать разрешения на то, что твой сын страдал на твоих же глазах – верх бесчувственности или образ мыслей, сколоченный устоями и принципами воспитания?
Услышав шаги, мальчик резко остановился и, кажется, даже не дышал, пытаясь прислушаться. Нет, ему не послышалось, кто-то спускается по лестнице, и этот кто-то направляется именно к нему. «Это отец, — решил Гийом. — Конечно. Дождался темноты, чтобы пройти незаметно и не выставить себя перед матросами непонятно кем». Времени на раздумья не оставалось. Окинув комнату беглым взглядом, Гийом устремился к своей оборудованной мешками кровати. И упав всем телом, нарочно повернулся спиной к двери. Таким образом, он мог в последнюю минуту притвориться спящим. Ведь даже сейчас он до конца не мог понять, действительно ли хочет этой встречи.
Не успев издать привычный скрип, дверь резко открылась. Судя по звукам человек, посетивший его, не думал церемониться и открыл дверь ногой. От неожиданности Гийом вздрогнул, ощущая неприятную дрожь на спине.
— И долго ты собираешь вот так тут сидеть? — раздался голос и Гийом резко перевернулся. Это бы не отец. Перед ним стоял Мертвец. Изрядно пьяный, он еле держался на ногах, при этом крепко сжимая в руках, словно порученную ему драгоценность, наполовину пустую бутылку.
— Я тебя спрашиваю, — выпучив глаза, сказал он. — Все - там. А ты – здесь. Это не правильно, — протянул он, изо всех сил борясь с настигшей его икотой. 
— Выпей – поможет, — посоветовал Гийом, спуская ноги на пол.
— О! — как будто только что увидел бутылку в своей руке, воскликнул Мертвец и опрокинул горлышко, опустошил содержимое практически полностью. 
— Я, пожалуй, присяду, — предупредил он, прежде чем его заплетающиеся ноги довели его до кровати, где сидел Гийом. Плюхнувшись вниз, матрос сладко прикрыл глаза и чуть приоткрыл рот, из которого разил зловонный запах.
— Гийом! — с силой опрокинув руку на плечи мальчика, сказал он, прижимая его к себе.
— Что, — угрюмо отозвался мальчик, стараясь не смотреть ему в лицо. Пьяные люди, всегда вызывали в нем самые, что ни на есть неприятные чувства.   
— Ты хороший парень, Гийом, — наклонившись к самому уху, сказал он.
— Угу.
— Я серьезно, — улыбнулся он. — И даже не думай делать такое лицо.
— Какое?
— Как будто я молю какую-то чушь. Я говорю правду! Я так считаю! — ударив себя в грудь, сказал он. — А если я так считаю, значит это и есть правда! — закончил он свою мысль, после чего рассмеялся в голос. Наверное, ему и самому стало смешно от умозаключения, к которому он в итоге пришел. — Я говорил тебе, что ты хороший парень? — заискивающе вывернув лицо, чтобы встретится глазами с Гийомом, спросил Мертвец. 
— Да, только что.
— Значит, скажу еще раз: Ты хороший парень, Гийом! — повысил он голос.
— Спасибо, — утирая, попавшие на лицо капли слюны от стараний матроса, ответил мальчик.
— Жизнь – она идет куда-то вперед, — внезапно его лицо сделалось серьезным. — Не думай, что она будет ждать, когда ты будешь готов. Иногда мне кажется, она делает наоборот - поджидает момент, когда ты меньше всего ждешь и потом «бум» - извергает сюрпризы на твою голову. Так, счастливые в одночасье обретают несчастье, а решившие прожить жизнь в одиночестве – любовь.
В изумлении Гийом повернул голову на матроса. Слышать такое от него было несколько странно и неожиданно. Он открывался перед ним, желая того или нет, с совершенно другой стороны. Мертвец умолк, устремляя взгляд на противоположную стену. Но, казалось, будто он зрит намного дальше, куда-то в открывающуюся, невидимую даль и просторы этой комнаты неограниченны стенами.   
— Только от тебя зависит, как ты проживешь эту жизнь, — внезапно заговорил он. —  Ты можешь сидеть тут и сгнить заживо, а можешь выйти и присоединиться к тем, кто радуется жизни, — продолжил он свои рассуждения, вздымая брови так, что на лбу образовались глубокие складки. — Там, — он повернулся лицом к Гийому и указал на стенку за их спинами, — Начинается веселье. А ведь ты работал не меньше их, а может и больше. Ты разделял их тяжбы, так почему когда пришло время  разделить радости – ты здесь? Так не пойдет – делить все нужно поровну, как хорошее, так и плохое. Иди! — крикнул он что есть мочи и толкнул Гийома в спину. — Иди! — повторил он. — А я пока посплю, — добавил он, расположившись на кровати Гийома, широко зевнув. — У тебя тут так тихо, так хорошо, — бормотал он. — А ты иди. Нужно идти. Всем идти. И я иду, — глубоко выдохнув, успел добавить он, прежде чем отправился в долину снов. 

— О! О! — воскликнул один из матросов, увидев Гийома. На веселее, как и все из присутствующих, он, с трудом сохранял равновесие. Но все же встал из-за стола, хоть и не без последствий. Задев локтем бокал с напитком Богом, он мигом опрокинул его, позволив красной жиже растечься по столу и полу. 
— Марсель! — недовольно протянул его сосед, стряхивая руки, теперь уже запачканные вином и от того сделавшиеся липкими.
— Угомонись ты! Тоже мне развопился, как девка! —  заорал Марсель. — Посмотри лучше кто к нам пришел! — указывая на Гийома, сказал он.
В комнате, где только что витали множественные крики и гогот воцарила проникновенная тишина. Все взгляды были прикованы к нему. Они смотрели на Гийома так, словно он пришел на этот корабль не своими ногами из соседней каюты, а по воде – продемонстрировав им повторно чудо, некогда явившееся перед взором человечества и вершимое Господом, сошедшим с небес. В сомнении, Гийом поднял одну руку вверх, подчиняясь внутреннему позыву заложенному предками – «я пришел с миром» - как бы говорил он этим жестом. Юнга терпимо ждал их решения. Тогда как матросы, обменявшись беглыми взглядами, кажется, его нашли. Марсель, стоявший во главе столе, взял бутылку и уверенной рукой опрокинул содержимое в кружку, пока с характерным бульканьем чаша не наполнилась до краев. 
— Подойди, — подняв глаза на Гийома, сказал он.
Это был вызов, не принять который он не имел права. Голову снова заполонили картины, мысли, страшные минуты, пережитые сегодня. По сравнению с этим, эта небольшая прихоть, исходящая от собравшихся, казалась чистой чепухой. Гийом сделал несколько шагов разделяющих его от преисполненного надежд, ожидающего его Марселя.
— Выпей! — протянув к нему руку с бокалом, тем же спокойным и размеренным тоном приказал он.
Гийом взял бокал в руку, ощущая его тяжесть. Со стороны он казался ему несколько легче. Медленно поднося его к губам, он ощущал, исходящий от него запах – запах дурмана и запрета.
— Стой! — закричал Пуль, свой криком испугав Гийома, от чего его рука дрогнула, немного расплескав содержимое. — Марсель! Остановись! А если Жан Дюшен узнает? Ты же понимаешь, что после этого нам всем несдобровать!
Несколько голов разом повернулись на Пуля. На лицах многих озарилась некая вдумчивость. Отрезвляющие слова, брошенных, словно наживка стае изголодавшихся рыб, зародило в них сомнения.
 — А почему он собственно должен узнать? — с наигранным удивлением произнес Марсель, обводя всех, кто находился в комнате, глазами. — Или ты допускаешь, что у нас, в нашем крепком коллективе живет крыса? Что скажешь, Пуль? Не ты ли первый побежишь докладывать обо всем капитану.
—  Что ты сказал? — Пуль резво подорвался с места и бросился на Марселя, но стоящие рядом моряки смогли его остановить. Мальчик смотрел на происходящее, удивляясь сам себе – от кого, от кого, а от Пуля он такого не ожидал. За все время общения он показался ему более чем уравновешенным и спокойным человеком. Хотя  алкоголь, забытые некогда обиды и резкие слова еще и не такое творят с человеком, превращая его в противоположность самого себя.
— Сядь – успокойся. Вот – выпей, — с силой, усаживая Пуля на место, сказал один из его товарищей по службе.   
— А между тем, правда в словах Пуля есть, — подхватил матрос, имени которого Гийом не знал. — Что если мальчика, — кивнув в его сторону, продолжил он, — Побежит, например, жаловаться.
 — Он пришел сюда сам, — повысив голос, ответил Марсель, упорно доказывая свое. — И выпил он сам! Никто его заставлял!
— Можно мне сказать, — неожиданно громко вскрикнул Гийом, сам испугавшись своего голоса.
— Конечно. Мы все внимательно слушаем.
— Я никому ничего не скажу. Это не в моих интересах. За вас! — приподняв бокал, добавил он и глубоко выдохнув, опрокинул содержимое.
— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! — скандировали они, сопровождая крики сильными ударами по столу.
— Пинок мне под зад, если он выпьет, — сказал один другому, в то время как Гийом только начинал опустошать бокал.
— По рукам, — отозвался другой.
Приторно-сладкий вкус, едва попав на язык, сразу понравился Гийому, но с каждым глотком он ощущал, как теряет над собой контроль – ноги становились ватными, а голоса матросов доносились как не так, будто деформируясь в воздухе. Глоток за глотком он становился ближе к цели – чувствуя, как «адамово яблоко» поднимается и опускается на шее.
— Не могу, — согнувшись, произнес юнга устало.
— Пей до дна! Пей до дна! — не унималась толпа.
Кто-то подошел к нему сзади и, держа кружку, заставил допить, остатки. После чего поднял его руку вверх, переворачивая бокал донышком вверх. Пара капель покорно стекло на пол, означая только одно – ныне он пуст и юнга выполнил то, что должен был сделать. Радостный ор заглушил все вокруг. Комната в глазах Гийома начала терять свои очертания. Подхватившие его сильные руки усадили мальчика за стол. Как тряпичная кукла, Гийом обмяк, став, не гостем, а скорее декорацией на вершимом празднике жизни.  Больше он ничего не помнил, отправив свое сознание течь по винным рекам, бушующим в его венах.