Душевная штучка

Душевная штучка

— …Ну, ты, старый, и жаде-е-оба. Нашел, за что шугать внука, за кислую зеленую ранетку! Ла-адненько, подскочишь еще ко мне. Я не век буду маленький…
Злая и одновременно наглая рожица внука просто горела сатанинской жаждой немедленной и страшной мести…
Но деда бесит условие отложенной сатисфакции маленького злодея, он настойчиво гонит внука с садовой деляны, а тот увертывается, оставаясь за кустами, набивает рот остатками перестоявшей смородины.
«Наказать, непременно и примерно наказать, схватить сорванца за ухо и втереть наглое ухо в щеку…»
«Срочно вырасти, сдернуть со старого отчаянно застиранные, насмерть провонявшие мочой кальсоны, надеть на голову, примерно выпороть, и чтобы вся деревня видела». Такие, в общем-то, нескромные, иррациональные, но острые желания захватили старого и малого.
Старый пытается аргументировать, взывать к разуму:
— Я же русским языком сказал: потерпи, Сашка, недельку, когда она послаще станет — и лопай, покуда харя не треснет, — безуспешно пытаясь успокоить мелкий тремор подбородка, старый на пределе терпения уговаривает малого. Но у того свой, выстраданный, сформировавшийся логический ряд.
— Она, конечно, поспеет через неделю. Согласен. Но через неделю приедет брательник, такой же маньяк и агрессор, как ты. Тогда что, выходит, всё пополам? И где твоя хваленая справедливость? Не согласен!
У деда не хватило аргументов, да тут еще любопытствующие физиономии соседей стали появляться из-за безвольно похилившегося плетня, и дед, не зная, как перевести диалог в иное русло и сохранить лицо, неожиданно скомандовал:
— Марш червей копать! — только такая короткая и резкая, как удар бичом, решительная команда могла наверняка подействовать на внука. И подействовала. С лопатой на плече, как с ружьем, и жестяной банкой на проволочной дужке внук унесся за огороды в конопляные заросли добывать червей. А дед принялся возвращать к жизни старенький «Минск». В нем всё трясется после плотного общения с внуком, и нога предательски соскальзывает со скобы привода.
Старик удивляется себе такому, будто родился вчера и не успел узнать некоторых свойств собственной натуры, которые, вернее всего, обретались в нем давно, но лишь благодаря внуку он смог их в себе раскрыть полностью. Но радости от факта открытия пока не выработал. Нет, он человек вполне рассудительный, слывущий на деревне хорошим и рациональным хозяином, в меру пьющим. К нему частенько обращаются за житейским советом. Поскольку с женой они воспитали двух хороших детей, а младший сын вообще большой человек — завкафедрой психологии в университете. Но совладать с нервами при общении с внуком не получается. Вот приедет сын-психолог, надо будет его порасспрашивать. Вообще говоря, втайне старик завидует людям, умеющим в нужную минуту обуздать нервы, — как, скажем, разведчики Кадочников и Тихонов.
Внук замешкался, видать, местные пацаны отвлекли. Только ближе к вечеру получилось выехать на дальнее озеро. Мечталось заночевать, поставить закидушки на сомов, чтобы уже наверняка добыть на жареху. К обеду обещал подъехать сын. Однако забубенное место оказалось занято.
— Ребята, тут мое законное место, сорок годков здесь рыбалю, — дед предпринял попытку урезонить бритоголовых горожан. — У меня тут и прикормлено… Местный я, тридцать лет завгаром и еще десяточку по снабжению, в общем, ребятки, — замялся старик, — местный я…
Ответить никто не пожелал, и дед стал прикидывать, как бы расположиться, чтобы и прикормка зря не пропала, и интересы нечаянных конкурентов шибко не пострадали. Мало ли какие люди тут рыбалят. В душу и в голову к ним не заглянешь.
Нет, ответа старик не дождался. Взглядом удостоил лишь один — он сосредоточенно печет шашлыки и ему никак не удается увернуться от дыма. Страдает вроде несильно, однако взгляд его ничего хорошего деду не сулит.
— …Тут и дерево мое, — не унимался старик, видя, как прыгает от нетерпения, отгоняя докучливых комаров, любимый внучек. — …Я его утром приготовил на дрова. Специально притащил сюда, с внуком посидеть у костра. Переезжайте, мил человек, в конец озера — там вам способнее будет, а? — Почти уже расставшись с надеждой расположиться на любимом озерном пятаке, дед стал причитывать и давить на жалость.
— Понимания и сочувствия алчешь, дед?.. Может, тебе шампуром дырку в шкуре спроворить или молотком по роже бухнуть? — Спокойно, как Кадочников в фильме «Подвиг разведчика», амбал предложил деду самому выбрать.
Старик уже и сам прикинул, что привезенное утром дерево на дрова не годится, хоть и жалко: ведь пришлось Лехе-трактористу дать на красненькую. Она бы сейчас была как нельзя кстати. Разом можно бы махнуть с полбутылки. Уж больно разволновался, и потому верное решение в еще непорушенную голову никак не приходило. Но тут нежданно-негаданно подоспела помощь. От белой иномарки на другом берега к урезу воды подошел мужик с выдающимся пивным животом — больше в наступающих сумерках ничего не разглядеть — и сиплым испитым голосом объявил:
— Эй, быки! Пять минут… нет, три минуты вам на сборы. Вот щас заведу телегу и — в объезд. Если через три минуты вы будете еще там — я вас скопом зарою, щенки.
— Ты от кого?! — скривился в ухмылке шашлычник.
— Я ни от кого. Я — Жора-Психолог! И щас вы свалите оттуда, потому что это наш дед — из Муравьевки. А вас я зарою… — Сиплый глянул на часы, они бликанули в последних лучах истлевшей зари… — Время пошло, осталась минута.
Через минуту место освободилось, дед принялся выкладывать из рюкзака припасы, а внук кинулся отвязывать палатку от багажника, жалея, что не хватило десяти минут на нормальное обустройство. Тех самых, которые ушли на переговоры, поначалу ничего хорошего не сулившие. Ну и, слава богу, что так просто все разрешилось. Старик перекрестил Сиплого через озеро: «Вот так бы летучки на правлении проводились; а то льют воду по полтора часа, а чего летучить, когда работа изо дня в день одна и та же, а урожайность все ниже». Но Сиплый едва ли был способен оценить жест старика — шатаясь, он направился к костерку. «Тоже психолог, как мой Георгий, — повторно перекрестил Сиплого старик. — Как ни крути, сильная наука». Старик пуще прежнего загордился сыном. — Вот только редко приезжает. Разве, когда внука привезет. И то все наскоро: дверь автомобиля открылась, короткое напутствие отпрыску, подзатыльник, если внук вякнет не туда. Может и пинка вдогон. И баба нынешняя у него такая же решительная — в карман за словом не полезет. Впрочем, говорит коротко, но ёмко. Деду одно в ней не по душе: больно много курит и постоянно сплевывает. Лицо землистого цвета, какое бывает у сильно переживающих людей. Видать, непростая жизнь у них в городе. Хотя и живут прилично, на окраине, в лесу, в отдельном доме с удобствами.
Несмело, по закрайку переходящего от темно-синего к черному неба, поползла луна. От табора до табора на другой стороне озера по спокойным волнам побежала вымощенная золотом дорожка. Внук взялся разматывать закидушки, с любопытством наблюдая за переменой на той стороне. Сиплого на берегу не видно. Зато из «телеги» выпорхнула премиленькая девчонка. На расстоянии метров в семьдесят стало видно, как биополе ее легко читаемой интеллигентности стало вибрировать и растекаться по округе. Что ни говори, от внушительной по размерам иномарки на том берегу веяло гораздо меньшей экспансией, чем от тех из побитой машины, которые с молотком по роже.
Внук наживил червей, удачно забросил снасти: грузила упали перед куртинками водяного ореха. В аккурат к сомам пошло. Как всегда, если все складывается удачно, внук принялся философствовать:
— Да-а, дедуня, ты за всю жизнь ни на крутую телегу, ни на фармазонистую телку не заработал. А батя их меняет каждый месяц. Смотри, вон и джип у того барыги точно такой, какой бате скоро привезут из самой Японии.
Вспоминая моменты последних коротких встреч с любимым младшим сыном, со вздохами печально поглядывая на прищепки, предусмотрительно надетые внуком на леску — вместо колокольчиков — старик принялся рассуждать:
— Оно, Сашок, время такое. А и неплохое время: каждый волен сам решать — либо торговать, либо, как твой отец, — в науку. Сильная у него наука. Без нее, слышь, никак. Лишь бы Берии никакой не было да войны. А страна разовьется. Вот увидишь, разовьется, Сашок. И к науке повернется. Ты уже будешь жить совсем в другом государствии. И автомобиль у тебя будет не хуже. Их тогда мудрые правители державы за просто так раздавать станут — лишь бы бензин на колонке брал, а не в колхозе тырил или там на заводе…
— Сильная, дед. Ох, сильная у бати наука… — внук легко согласился с первой частью постулата, провозглашенного дедом. И тотчас насторожился, увидев, как бодренько запрыгала прищепка. Если сравнивать с животным, можно было бы сказать — сделал стойку. Резкая подсечка — и внук на эмоциональном подъеме принялся вываживать доброго соменка. Тот мотал грузило из стороны в сторону, не соглашаясь с участью ведомого, насобирал на морду водорослей, но вскоре оказался у ног мальчишки. Внук, имитируя поцелуй в черную рыбью морду, отправил добычу в садок. И вернулся к теме.
— Да я, дедуня, даже не про машину, а про телку, — уточнил внук. — Очень уж душевная штучка. Как мамка в молодости. Не-а, пошибче будет, — употребил внук исконно дедово слово, и это обласкало слух старого, разлилось в душе елеем: «Не зря на свете живем — вон и внук все впитывает, как мочалка воду. По уму даже шибче сына, без пяти минут профессора, будет. Еще дальше пойдет. Вредный вот только. Не удивительно: батя все время на кафедре, некогда для порядку выпороть». — Да, дед, что я про телку-то — напомни?.. — внук потер лоб, как это делает отец в минуту принятия серьезного решения. — Вспомнил! Душевная, говорю, штучка. Гляди, как мужик с ней упарился, вон даже из телеги не вылезает. А глянь, чего она себе наливает… Светани, старый, не разгляжу. Жаль, до того берега фонарь не добивает. Ничо, щас метнет бутылку в воду — разглядим. Во всяком случае, дедунь, это тебе не сучок из сахара — доллар за кило.
— Ну да, красиво живут… — слегка занервничал старик. — Только запомни, Сашок, у дорогого коньяка против самогонки один минус: его иногда бывает невыносимо трудно отрабатывать. А самогонка что… — бухнул полный граненыш — и сам себе Кутузов: тут помню, тут не помню, тут вижу, а тут наполовину. Ну да хватит болтать, мы на рыбалке или на спевках в клубе?.. — принялся строжить внука старик, понимая, что в общении он становится ведомым, а Сашок рассуждает, будто доживает вторую жизнь кряду. — И вообще, после сегодняшнего, когда ты осрамил меня на всю Муравьевку, я те больше не дед, — незлобиво пикируется старик. — Пусть твой батяня на профессорское жалование нанимает гувернантку, ей мозги и пудри.
— А чё, дедунь, если бы такую, как на том берегу, я бы попудрил. Батин дружбан Хряк… ну, словом, тоже психолог, вместе работают, купил такую Сереге, сыну своему. А тот в нашей же школе, на год старше меня. Говорит, раз не хочешь учить химию с геометрией, котяра, а хочешь девушку, — будь по-твоему, но тогда все должно быть по-серьезному, как у взрослых: пока за душой только восьмилетка и нет приличного диплома, иди на стройку кирпичи штабелевать. Привел Серега припудренную, поселил его батя во флигеле на задах усадьбы. Ну, Серый пожил семейной жизнью месячишко, померз на стройке, дошел до ручки, взял учебник химии и больше не выпускает из рук. Когда спать — под подушку его кладет. — Внук взял паузу в философствовании, попробовал лесу на натяг, поправил прищепки и вернулся к теме. — А я бы покидал кирпичи. Чего там, дедунь. Десять кирпичей тычком, пять ложком, десять так, пять эдак… Я говорил бате: мол, веди — женюсь…
— А он?..
— Сюда сослал. Говорит, старый у нас морально устойчивый, правильный, справится с внуком.
— Тьфу ты!
Совсем стемнело. Стал досаждать комар. Время тянется, будто дешевая импортная жвачка, без смаку. Не клюет. Только Сашку удалось выхватить пару мелких карасиков. Лучик его фонаря ищет и находит поплавок — не заиграл ли? Нет, спокоен. И прищепки на лесках тоже будто уснули. Рассчитывали, может, заполночь клев улучшится. Все-таки август, озеро покрыто буро-зеленой растительной плесенью, в свете фонарика виднеются скромные цветы водяного ореха, еще не подъеденного рыбой, но водица остывает. Должен пойти на жор карась.
И вот, в аккурат, когда комары стали особенно докучливы, случилась первая хорошая поклевка. За ней — другая. В садке заметно прибывает рыбы, и старик повеселел. Однако праздник продолжался недолго.
— Поднимайся, пьяная свинья! — заговорила по ту сторону озера замечательная аура шикарной блондинки. — Лю-уди-и! — трубит на всю округу порушенное биополе интеллигентки, словно изюбр во время гона, — Поглядите, челове-еэки! У него комары сожрали всю спину, а ему всё нипочем. Такого животного мне еще видеть не приходилось. Лю-у-уди-и! Помоги-ите ожи-в-и-ить эту дерсуузалу...
— Да-а, — глубокомысленно, по-взрослому потянув слово, изрек внук. — Уж мой-то батяня не позволил бы своей телке так прокурорить. Ты гляди, дедунь, как раздухарилась, будто на свои пьет да на собственном джипе прикатила… — ищет понимания у деда Сашок. — Ох, и душе-э-вная штучка, ничего не скажешь. Оп-па! — внук ловко поднял прибитую ветерком к берегу прямоуглую диковинную бутылку. — А вот тебе, старый рыбаль, и тот самый обещанный привет с туманного Альбиона! Эй, маруха, греби сюда за бутылкой! — крикнул внук соседке. Очень похоже скопировал отцову манеру говорить, дед аж сморщился.
— Ну что у вас, городских, за речь. Что за речь! — расстроился дед. — И вообще, будет тебе слушать, что говорят взрослые. Тем более, не рядом на скамейке, а на противоположном берегу. Вон, аж зад отклячил, так тебе интересно сделалось. Вырастешь, еще чудней отчебучишь. Весь в папашу! Врут люди, когда говорят, будто ты на меня похожий. Тот вон тоже, как взял дорогую машину, даже походка у него изменилась. Ходит, отклячив зад, будто его каждый день профессор евойный употребляет. Психологов, вашу мать! А чтобы с отцом плотнее пообщаться — нет его.
…Дело к рассвету. Постелив на траву куртку, старик привалился у воды, поближе к прищепкам. Но клева нет. Внук расположился рядом, уткнувшись лицом в спину старика, угрелся и задремал. Остерегаясь чересчур очевидных проявлений чувств, старый накрыл малого чехлом от палатки. Затем прислушался. Его разбирало любопытство. Выходило, блондинка напротив так и не смогла уговорить партнера подняться, потому успокоилась: «Должно, винища накачалась», — решил дед. Взял из вялой руки спящего внука диковинную для деревни бутылку, попытался рассмотреть ее в угасающем свете костра.
— Кьянту. Кьянти, — старик так и эдак пробовал слово на язык. Перевернул бутылку вверх дном, последняя капля упала на самый кончик языка. Не распробовал. Воцарилась тишина, и клев оживился, задилинькал единственный колокольчик на закидушке, одновременно на другой снасти затанцевала прищепка. Внучек подкинулся, от резкого движения его аж зашатало, но тотчас справился и бросился вываживать рыбу, зацепившуюся за крючок на закидушке с колокольчиком, негромко упрекая деда: тот позволил уснуть. Пошла рыбалка — закидушки заработали. Однако идиллия продолжалась недолго. На противоположном берегу в воду упала бутылка, и вскоре подпрыгнули поплавки на удочках. «Видать, покой до смертной доски уже и не обресть», — решил дед и принялся сооружать костерок, намереваясь замутить хлёбово из рыбы, картошки да свежей огородины. Тотчас занялся огонь и по ту сторону озера. Блики на воде от костра — рваная подвижная веселенькая дорожка от берега до берега — вернули равновесие душе, и деда оставили дневные душевные тревоги по поводу настоящего, а главное — будущего житья любимого внука.
Наскоро, поскольку внук выказал невнятное «пожевать бы чего», старик поскреб бока еще живым карасям тупым ножом, добавил пару уже почищеных ротанов, бросил к группе товарищей некрупного сомика и всех отправил в котелок, где закипала вода.
— Как только глаза у рыбы побелеют, давай миску. — Дед и сам истекал слюной, поскольку с той стороны наплывал дух жареного мяса. И даже не печеного, скорее чуток пригоревшего на большом огне. Но все равно бесконечно аппетитного. Эх, будь старик рядом, за шампурок с бесконечно вкусными кусками свинины для внука он бы подсказал Сиплому, как придержать огонь. Но тот орудовал в одиночку, то и дело мелькая в языках пляшущего пламени. Полетели на траву оклунки со снастями и утварью. Очевидно, сосед воспрял и его донимает жажда деятельности. Для начала несколько раз бухнул дверцами, словно проверял их на прочность. Выдержали. Затем активнее зашебуршился у костра. Полетел в воду сгоревший шашлык. Деду показалось, в камыше сомы зачавкали добрыми, слегка подпорченными огнем, кусками мяса. По движениям, по шуму было видно, что кабан орудует здоровый. «Пошибче моего сынули будет. Эвон, какой боров». Будто в подтверждение Сиплый что-то прохрюкал, видать, в адрес подруги — то ли «разлеглась», то ли «разделась», старик напряг слух и чуть приподнялся на напряженных ногах, при этом отклячив зад в точности, как пару часов назад внук. От внимания Сашка это не ушло, но он мужественно воздержался от замечаний. Самому любопытно.
— Должно, на сердитом огне шашлычок жарил, — с запозданием предположил внук. — Эх, я бы щас пару-тройку шашлычков легко убрал бы, да с пивком… — отметился по ситуации очевидно заимствованной фразой Сашок и сглотнул слюну.
Прослезилась холодной росой удивительная тишина, какая бывает перед тем, как забелеть небу за сопкой. И в этой высокой тоске, объединяющей души соучастников и наблюдателей, становится слышно, как Сиплый начинает чавкать и плеваться. «Прав внук, действительно, свинья», — вздохнул дед и застучал ложкой по дну миски. Хлёбово вышло так себе, скорее рыбный суп.
В установившейся непродолжительной тишине Сиплый влил в себя из горла бутылки столь смело, что был слышен каждый бульк. Крякнул, и бутылка полетела в воду.
— Собираемся, внучек. Сиплый расчухался, рыбалки теперь не будет. Чай? Дома посёрбаем. С ландориками. Стряпню-то мы с тобой забыли. Так спешить! Не рыбалка, а варварство.
Принялись собирать нехитрый скарб.
Новые звуки донеслись с противоположного берега лишь в момент, когда дед начал заводить мотоцикл. Но обычно надежная машина не слушалась.
— Я маленькая, хрупкая женщина. А ты поставил меня коленями на сырое, лицом уткнул в кочку. А тут, возможно, и змеи, и всё что угодно… — Прозвучало в предутренний час замечание, сопровождаемое звуками суетности, усиленными водной гладью. Дед в тревоге взглянул на внука, тот смутился и стал пристраиваться на сиденье позади деда. Старому захотелось ладонями прикрыть внуку уши, но не получалось повернуться на сиденье, и он оставил попытку.
— Душе-е-э-вная штучка, — наконец-то старик и его внук услышали по ту сторону озера баритон с бесконечно узнаваемой надтрещинкой. Удар ногой по скобе привода — затрещал, закашлял мотор мотоцикла. Пустив струю густого дыма, мотоцикл побежал полевой дорогой к Муравьевке, закрайки которой были видны.
Сын приехал, как и обещал, к обеду. Сильно помятый: «Много работы», — он сдержанно ответил на рукопожатие отца. На кивок в сторону девушки вместо вопроса «Кто это с тобой?» коротко объяснил: «Наша аспирантка». Спрашивать гостью о научном поиске или теме диссертации дед не решился. Пригласил к столу. Огромную сковороду с жареной озерной рыбой установил на деревянную разделочную доску, порубил крупными кусками хлеб, добавил чашку с огурцами «этого года». Сын выставил на клеенку знакомую бутылку.
— «Кьянти»?
— Молодец, батя, — сын переглянулся с аспиранткой. — Продвинутый ты у меня. Хоть всего лишь техникум за плечами. — Взяв паузу, сын сосредоточил свое внимание на сковороде. Насытившись, продолжил:
 — Соскучился я по карасям из Муравьевской протоки. Все некогда порыбалить. Работа. Работа…
— Хорошая у тебя работа, сын. Нужная.
—Нужная, дед. Там развести ситуацию. Тут развести… — Затем сын спохватился. — Да, отец, у тебя же сегодня «днюха». Что? День рождения, говорю. Семьдесят пять! Ты подумал, я забуду?! Как я забуду, если в последний день августа твой день рождения, а завтра — пацану в школу, и мне его забирать в город?! И вот на округлый юбилей я привез тебе подарок. Аспирантку. Пусть она тут поживет у тебя до октября. Пособирает материал для диссертации, то да се. В общем, по хозяйству. Ну, и так… по житейским моментам сможет. Она современная, компанейская. Для души штучка, — душевная, словом… Без дурацких комплексов. И тебе веселей. Ты вон у меня мужик хоть куда, — улыбнулся сын.
Сашок засуетился на своей табуретке и двинул тарелку с недоеденным сомиком от себя.
— А я?! — округлил он глаза.
— А что — ты?
— Я как?
— Чего как? Ты, Сань, в школу. На работу, — вроде вполне аргументированно сказал отец, но бросил взгляд на аспирантку, будто спросил у нее совета. Та, увлеченная поеданием рыбы, лишь дежурно кивнула: мол, вы, профессор, уж определитесь и решайте сами. Мне то, мол, что — хоть один, хоть двое. Справлюсь.
— А можно, я буду деду помогать до октября. Или в местную школу похожу. Я, пап, всех моих одногодков знаю. Во — пацаны! — выбросил Сашок большой палец к потолку.
Дед, в свою очередь, двинул от себя миску с прожаренным до золотистой корочки карасем:
— Нет, сынок. Спасибо, конечно. Но эта твоя аспирантка — слишком душевная для меня штучка. Слишком. — Сына простая фраза отца несколько смутила. Но и не слишком. Все-таки психолог. Все-таки Психолог.
— Как знаешь, отец, — выйдя из-за стола, сын отошел к машине, вынул сверток и вернулся к отцу. Поздравляю, бать, с рождением. Долгих лет, и... как говорится. Как говорится, — запнулся сын. — В общем, сам понимаешь.
…Когда дорогой автомобиль отъехал от калитки, увозя гостей, а, главное, внука, дед чуток взгрустнул и стал рассуждать: «Чего это говорят, будто «звенит высокая тоска». Не звенит она. И никакая не высокая. Просто тоска. Эх, была бы бабка. Мы бы с ней замутили, отметили б, соседа позвали. Может, она кого призвала бы. Такую бутылку одному и открывать-то неловко. Одному — не праздник».
— Петрович! А у меня для такой бутылки специальный штопор имеется, — это сосед из-за плетня.
— Привет, Семеныч. А ну-ка, дуй сюда. Может, заодно и Леонтьевну позовем, чего ей одной в пустой избе жмуриться, а?
— Не, Петрович. Ты же знаешь, какие делаются бабы за семьдесят. Это ж звери! Начнет выяснять да приставать — уважаем ли мы ее. Уважаем. Но помним, как она Платоныча до сроку на тот свет спровадила. А лучше него вентери в округе никто не настраивал. И потом, вдвоем литруху английской самогонки мы и сами уберем.
— …Ну, за семьдесят пять, что ли! Смелей, смелей бери соленый огурчик да лучок с укропом. Сдобри, сдобри свежим майонезом…