Ефим Беркович уроки жизни

Предисловие
Перед вами биографическая повесть. Как водится в последние времена, написана она в творческом соавторстве главного героя и, скажем так, литературного редактора. К чести Ефима Михайловича Берковича, этот факт он не только не скрыл, но и внес мою фамилию в книгу, а также разрешил опубликовать повесть на сайте на моей страничке. Понятно, что повествование ведется от имени моего доброго друга Ефима Михайловича Берковича. Удивительно талантливого и интересного человека. Повесть интересна к прочтению с точки зрения биографии отдельного конкретного человека на фоне исторических событий нашей страны прошлого века. Добавлю, что Е.М. Беркович долгие годы был директором одной из школ нашего города. Поэтому книга может быть интересна еще и тем, кто интересуется педагогикой.
с уважением Е. Яушева

 
 Родимую долину хочу увидеть снова,
Услышать плеск хрустальный прозрачного ручья,
Бродить по лабиринту средь сумрака лесного,
Увидеть все, что в детстве любил так нежно я.
Михаил Еминеску

ЧАСТЬ I.   ИСТОКИ
       
Без отца и матери
История моей семьи началась в небольшом молдавском городке Калараш. Чистенький, уютный и зеленый, он располагался в самом центре Бессарабии, которая на тот момент входила в состав Российской империи.
Испокон веку в Калараше селились местечковые евреи. Здесь жил и мой дед.
Для того чтобы заработать себе на жизнь, он нанимался сопровождать подводы с фруктами, соленьями, другим каким-то грузом из родного города до Одессы. До нее было совсем недалеко – около 300 км. При желании и сопутствующей удаче всего за несколько дней можно было доехать до портового города и вернуться обратно домой.
Нередко с самыми разными поручениями дед отправлялся в дальние города и села.  Ему приходилось самостоятельно вести расчеты, отвечать за сохранность груза, собирать выручку, оплачивать аванс за вновь приобретенный товар. Случалось, что в его руках оказывались внушительные денежные суммы. Но кристальная честность деда была известна далеко за пределами Калараша. За все время работы никто ни разу не опорочил его имя, не сообщил о пропаже или недосчитался пусть самой малой монетки.
Кто бы мог подумать, чем обернётся для деда и его семьи эта незатейливая на первый взгляд работа.
В июле 1901 года ему поручили отвезти обоз орехов и фруктов в Одессу. В тот день фортуна ему благоволила, и он, удачно распродав весь товар, с большой суммой денег торопился поскорее вернуться домой. Был канун субботы, священного для каждой еврейской семьи дня, и жена, бывшая на сносях, несказанно обрадовалась возвращению мужа. Радовались приезду отца старшие сыновья. По установленной еврейской традиции они вместе поужинали и легли спать, ничего не убирая со стола, как это и заповедано предками.
А ночью в дом ворвались грабители.
В одно мгновение злодеи раскроили черепа несчастным супругам и тут же бросились на поиски легкого богатства. Искали везде: в постелях, белье, сундуках... А деньги – вся торговая выручка деда – лежали на виду у бандитов: в банке из-под сахара на столе среди прочей посуды. Преступники их так и не нашли.
Утром разгром и окровавленные тела обнаружили соседи, которые вызвали докторов. Медики не смогли спасти жизни деда и бабушки. Но зато им удалось совершить чудо, в которое трудно поверить. Из лона умирающей женщины достали живого ребенка. Бедняга еще не знал, что появился на свет круглым сиротой. Его отец и мать умерли, не приходя в сознание и так и не увидев сына.
Судьба мальчика, а это был мой отец, еще была не определена. В честь погибшего отца его назвали Менаше. Чудом выжив, он еще должен был побороться за свое существование.

Вопреки всему
 В то время не было ни еврейских больниц, ни еврейских детских домов. Двух старших братьев пристроили в люди. А новорожденного по решению общины синагоги передали на воспитание одной женщине, которая совсем недавно стала матерью. За заботы ей обещали небольшое вознаграждение и поддержку.  Волей-неволей кормилице пришлось подчиниться общему решению. Первое время она содержала мальчика, ухаживала за ним, кормила, поила. Но когда малыш подрос, ей показалось не по силам кормить и содержать двоих детей. Приемыш стал настоящей обузой, и кормилица не знала, как от него избавиться.
Однажды посреди зимы при открытых дверях на пороге дома она взялась купать нелюбимого приемыша. Видимо, надеялась, что народная мудрость «Бог дал, Бог взял» не подведет и на это раз.
Замысел несчастной почти удался. Мальчик заболел, его парализовало, и никто из соседей не сомневался, что ребенок умрет со дня на день.
Неожиданно в судьбу малыша вмешалось счастливое провидение. Как раз в эти дни сироту решил навестить бывший друг деда, служивший в Калараше ветеринаром. Он пришел в ужас от увиденного. Ребенок был уже почти неподвижен. Не раздумывая долго, он открыл свой саквояж и обложил младенца пиявками. Это решение спасло мальчику жизнь. И все было бы хорошо, если бы не досадная оплошность. Пока доктор разговаривал с хозяйкой дома, одна пиявка заползла ребенку в глаз и высосала его. Мальчик выжил, но зрение было почти потеряно. До конца жизни папа очень плохо видел.

«Мой друг» Котовский
Папа рос сиротой, но не беспризорником. Вынужденный зарабатывать на хлеб с самого юного возраста, он очень рано повзрослел. Уже в 8-летнем возрасте удивлял окружающих серьезностью, рассудительностью и аккуратностью в выполнении различных поручений.
Главным учителем отца стала жизнь. Ее уроки он впитывал с жадностью самого неутомимого и прилежного ученика. Папа быстро научился читать и писать на идише, на румынском языке. Работая как-то у провизора, освоил латынь. В синагоге выучил древне-еврейский язык - иврит. У него рано обнаружились прекрасные математические способности. 
Все эти вместе взятые качества стали хорошей порукой, когда подростка стали привлекать к делам бывшие «хозяева» его отца. Сначала мальчику давали небольшие поручения. С письмами, деловыми расписками и распоряжениями он кочевал из города в город по Бессарабии, Румынии, Одесской области.
Спустя какое-то время ему доверили перевозить документы, а после и деньги.
В это время папу заприметил Григорий Иванович Котовский. Да-да, тот самый легендарный Котовский, о котором сложено столько песен, анекдотов и различных историй. До революции он был почти вне закона. Собрав вокруг себя обездоленных, бывало, грабил богатых. Награбленное щедро раздавал бедным. Люди его любили и почитали за атамана.
А вот власти не жаловали. Котовскому был закрыт вход во все официальные заведения, в том числе торговые конторы, банки, кредитные учреждения. Тайным финансовым агентом Григория Ивановича стал мой папа. Пользуясь безграничным доверием своих «хозяев», он незаметно вкладывал деньги Котовского в общее дело, а когда приходил срок, также незаметно изымал их из оборота.
Из-за этих секретных операций отец однажды попал в жуткую историю.
Как-то раз «хозяева» потребовали незамедлительно вернуть всю порученную ему сумму. Деньги были у Котовского. Надвигалась Пасха, и где в это время можно было найти лихого атамана, оставалось только догадываться. Не помня себя от страха и отчаяния, отец рванул к границе Румынии. Здесь на развилке ниспоренской дороги стоял огромный дуб, который облюбовали разбойники, грабившие всех проходящих.
 Наверное, отец был единственным путником, который несказанно обрадовался, увидев бандитов, набросившихся на его карманы. Он не сопротивлялся, но проявил неожиданную твердость: «Везите меня к хозяину».
Разумеется, грабители стали отпираться: «Нет у нас никакого хозяина, мы сами по себе». Но отец не отступал: «Везите, иначе будет большая беда».  Спорить долго с ним не стали и отвезли к Котовскому. Тот, увидев своего поверенного, очень удивился: «Как ты меня нашел?» - «Так и так».
Отобранную разбойниками у папы подорожную мелочь, конечно, тут же вернули. Но необходимой суммы денег у Котовского не оказалось. Что делать?
И тут Григорий Иванович принял неожиданное решение. Он направился в дом к местному батюшке. Там шла предпраздничная суета: готовились пасхальные угощения, пеклись куличи, красились яйца. Нежданное появление атамана в мгновение ока разрушило предвкушение праздника.
Батюшка побледнел, но категорически замотал головой, услышав просьбу о займе: «Откуда у меня деньги. Я беднее церковной мыши».
Котовский настаивать не стал. Но вдруг, уже почти уходя, обернулся: «А есть ли у твоей матушки простыня?»
А надо сказать, что в то время в Молдавии простыни были редкостью. Люди спали на сундуках, покрытых молдавскими ковриками. Укрывались тулупом.
Матушка без слов достала накрахмаленную белоснежную простыню. Котовский взял ее и, увидев в глазах матушки волнение, успокоил: «Не волнуйся, верну». И тотчас вышел вон.
Спустя несколько минут вернулся, неся в простыне что-то тяжелое и большое: «Это тебе подарок к Пасхе».
«Какой такой подарок?» - перепугался батюшка.
«Бомбу тебе оставляю...» - нехотя, словно речь шла о каком-то пустяке, отмахнулся Котовский. Батюшка помертвел: «Ты что? Господь с тобой, забери! Век молиться за тебя буду!»
Неизвестно откуда, но через какое-то время батюшка все-таки раздобыл денег. Довольный Котовский пошел прочь. Батюшка побежал за ним вслед: «Забери бомбу-то».
«Что ты? – наигранно изумился Котовский. - Простынка твоя и то, что в простынке, тоже твое».
Развернули куль, а там тыква. 

Роковое предсказание
Мою маму звали Лея. Она родилась неподалеку от Калараша, в небольшом рабочем поселке Теленешты. Ее родители занимались сельским хозяйством. Растили табак, кукурузу. За счет этого и жили. У бабушки было семеро детей: четыре дочери и три сына. Мама была второй после старшего брата. Когда ей исполнилось 13 лет, она ушла на заработки в Румынию в город Бухуш на фабрику по обработке различных нитей. Здесь вместе с другими фабричными девушками она жила довольно долгое время.
В Бухуше с мамой произошел необычный случай, повлиявший на всю ее дальнейшую жизнь.
Как-то с подружками, гуляя по городу и ради озорства, они решили погадать «на жениха». Смеясь, шутя, девушки всей гурьбой ввалились к гадальщику, который предсказывал будущее по кофейной гуще. Гадание шло весело и озорно. Как вдруг улыбка сползла с лица кофейщика: «Забирай, милая, деньги и уходи». Как ни пытались девушки добиться от предсказателя правды, ничего не получалось. Лишь когда мама залилась слезами, признался.
На дне ее кофейной чашки он увидел гроб, а в нем отца девушки. Поверить в это было невозможно. В тот год моему дедушке по маминой линии исполнилось всего 35 лет. Он был еще молодой и полный сил мужчина.
Но тревога отравой вползла в сердце. Не мешкая ни секунды, на собранные девчатами деньги мама купила билет на поезд и отправилась домой. Страх и предчувствие несчастья сжимали грудь. 
В дом она вошла, когда родные уже прощались с отцом. Трудно сказать, кто испытал больший шок: родственники, оттого что она приехала на похороны без оповещения, или мама, оттого что гадание оказалось правдой.
Так мама стала главной опорой и поддержкой для бабушки Неси, у которой после смерти мужа остались на руках пятеро малолетних детей.

Безмятежные дни
В 1930 году по каким-то торговым делам почти случайно папа попал в Бухуш. На одной из улиц города он увидел маму. Она была очень красива, и сердце убежденного холостяка дрогнуло.
Подруги отговаривали маму от нового знакомства изо всех сил. Она была красавицей, а он слеп на один глаз. Но, видимо, мама разглядела в своем будущем супруге нечто большее, чем неприглядная внешность. Папа был очень умный, добрый, порядочный, аккуратный.
Через год они поженились. Всю жизнь, сколько я их помню, между ними царило удивительное согласие.
После свадьбы родители жили в Калараше. Здесь я впервые открыл глаза, вдохнул полной грудью и издал свой первый крик.
На момент моего рождения – 1 января 1936 года - Калараш входил в состав Королевской Румынии. Его неожиданное перемещение из России в Румынию объясняется революционными событиями 1917 года. Как только стало известно о провозглашении советской республики, румынские войска вошли в Бессарабию, по сути, аннексировав лакомые территории. Столицей Молдавии был объявлен город Тирасполь, а границу с СССР проложили по Днестру.
Через 23 года советские войска восстановили утраченный статус-кво.
Несмотря на то что мне было всего четыре года, я хорошо помню день, когда в Бессарабию вошли солдаты Красной армии. Это было 28 июня 1940 года.
Румыны уходили за Прут, их душила досада. Помню, как один из румынских солдат, проходя мимо нашего дома, в сердцах размахнулся и разбил стекло. Папа в это время стоял на пороге. Многочисленные осколки изрезали его лицо.
Лечили отца уже русские врачи. И так как папа неплохо владел русским языком и пользовался хорошей репутацией, его пригласили на работу в армейскую столовую заведующим складом.
Приходу красноармейцев радовались не только в нашей семье. Большинство жителей Калараша от чистого сердца приветствовали новую власть. Солдаты всем казались дружелюбными и приветливыми.
Когда же они усадили местную ребятню на броневички и прокатили их по улицам города, сердца каларашцев были завоеваны окончательно.  Казалось, начинается новая, интересная и благополучная жизнь.

Шрам на всю жизнь
Строки известной песни о том, что «22 июня ровно в четыре часа» началась война, сегодня воспринимаются с невероятной легкостью, иногда даже показной веселостью. Вероятно, потому, что нынешние исполнители знают, чем закончилось дело и враг был побежден.
Но мне и моим родственникам бомбы, разорвавшиеся ранним утром в молдавском небе, шуткой не показались. Калараш находился всего в 60 км от государственной границы. С первых минут начала войны началась беспощадная и беспрерывная бомбежка.
Трудно представить себе тот ужас, который испытали мирные жители, внезапно вырванные из своей размеренной жизни, мягких постелей, одним мановением ввергнутые в огневую круговерть жесточайшего месива.
В Калараше началась страшная суматоха. Все понимали, что остаться на месте значило погибнуть. Собирая только самое необходимое, бросая на произвол хозяйство, дома, скотину, люди в панике покидали город.
Отец приказал нам с мамой срочно выехать из Калараша. Сам он, верный своему долгу, остался кормить отступающих солдат. 
Выбирались мы из Калараша вместе с семьей дяди Мордуха – среднего брата отца. Его двоих старших сыновей Бориса и Менаше мобилизовали еще рано утром. Больше мы о них никогда ничего не слышали. В доме оставались жена и младшая дочь. Но места для нас с мамой на подводе почти не осталось — все было завалено домашним скарбом. Оставив все свое добро, взяв в руки по небольшому узелку, мы с мамой отправились на восток, держась за телегу…
Во второй половине дня добрались до Дубоссар - небольшого городка на берегу Днестра. После войны у Дубоссар была сооружена единственная ГЭС в Молдавии. В этих красивейших местах располагались дачи ученых, людей искусства, партийных лидеров Молдавской ССР.
Но в 1941 году представить будущее мирное благолепие было уже невозможно. Кругом царила страшная паника. Мирное население перемешалось с солдатами, шла перестрелка, взрывались снаряды. Черные клубы дыма накрывали поля и леса.
В чистом поле мы попали в гущу боя между нашими солдатами и немцами. Фашисты вели наступление на мотоциклах и танках. А среди них бежали мы.
До сих пор я испытываю ужас при воспоминании об этих минутах. Немецкий танкист в пылу боя решил, что мы с мамой – главные его враги. Он изо всех сил старался нагнать нас и раздавить. Танк крутился и ревел, наехав на крошечный окоп, в котором мы успели укрыться с мамой.  Страх был настолько силен, что я до сих пор не могу вспомнить, когда именно и как в меня попала пуля или осколок.
Настоящая боль появилась, только когда какая-то женщина достала из волос шпильку и стала выковыривать из моего бедра инородное тело. 
Глубокий шрам на теле и в памяти остался у меня на всю жизнь. До сих пор я с трудом переношу запах солярки и скрежет железа.
... Под Дубоссарами нас догнал отец. Папа уходил из города одним из самых последних. Солдаты в благодарность за добрую службу дали ему лошадь, и он забежал в дом, чтобы захватить хоть что-нибудь из вещей. Но дом уже полыхал, как, впрочем, и весь город. Впопыхах он столкнулся с мародерами, которые, вероятно, и были поджигателями. Как выяснилось позже, уже после войны, не только отец запомнил их в лицо, но и они его.

Без права на жизнь
Справедливости ради, надо сказать, что от наступающих фашистов бежали не все.  Кто-то надеялся на то, что мирное население не тронут, кто-то не успел выбраться из огненного котлована по независящим от них причинам. К последним относились наши родственники Кижнеры. Это была семья маминого брата. Они жили неподалеку от Калараша, в соседнем селе Лозово.  Соседи и деревенский люд очень любили эту приветливую семью, в которой было уже трое детей: Туба, Фишл и Иоселе. Всегда по-доброму встречали и хозяйку дома — улыбчивую и веселую Молку.
В первый же день войны дядю взяли в армию, а тетя с детьми осталась дома.
А на второй день в село вошли немцы, и тете вместе с детьми пришлось прятаться. Народная любовь и приветливость оказались непрочными: тетю выдали в тот же день.
После долгих пыток Молку с детьми вывели под дулами автоматов на главную сельскую площадь и заставили рыть могилу на глазах у лозовчан. К концу дня над их головами, как бы для острастки, постреляли. Шальная пуля ранила тетю Молку и Тубу. Забава закончилась, и пленников увели домой.
Но на следующий день все повторилось сначала. После многочисленных издевательств тетя, дважды раненая, похоронила Иоську. Раненых Тубу и Фишла, все еще надеясь на чудо, увела домой.
Но зверствам не было конца. Пытки продолжались снова и снова. Женщина похоронила сначала Фишла, потом Тубу. Люди плакали, просили фашистов прекратить эти издевательства. Были даже такие, кто просил скорее застрелить ее. Видеть ее страдания было невыносимо. Лишь на шестой или седьмой день жестоких надругательств Молку застрелили...
Яму - могилу Молки и ее детей - местные жители закопали. Дорогу замостили, а в 60-е годы заасфальтировали. Прямо перед предполагаемым местом захоронения долгое время стояли стела с названием населенного пункта и доска показателей достижений колхоза... Лишь спустя годы мы узнали правду и смогли найти место, где они приняли такую страшную мученическую смерть.
Другие мои родственники - брат моего отца и его жена - были в деревне пастухами. Жили в поле в маленькой избушке. Когда пришли фашисты, их, абсолютно безобидных людей, замучили так, что и рассказывать страшно. Дядю привязали к двум лошадям и выпустили их в чистое поле. Несчастного разорвало на части. Тетю утопили в поилке для коней.
Оставшихся в Калараше 288 евреев ждала такая же незавидная участь. Несколько дней под надзором фашистов они рыли котлован. Под дулами автоматов их плотно загнали в ров. Пуль тратить не стали. Опутали колючей проволокой и закопали заживо.
Только в 1961 году останки были изъяты из общей могилы и перевезены на кладбище, где и были преданы земле по еврейским законам. В 1995 году я был последний раз в Молдове.
Прощался с родными и друзьями, которые уезжали в другие страны. Простился с могилами родных и посетил это страшное место, чтобы поклониться этой земле, но был поражен увиденным. На месте казни почти 300 человек расположился небольшой цыганский поселок, а на самой могиле стояла большая огороженная конюшня с лошадьми. Горько и стыдно!
Забыть такое невозможно! А предать память замученных заживо людей — преступно!
Всего за годы войны в Молдавии было убито и замучено более 200 тысяч евреев.

Каждый человек на счету
Вместе с другими беженцами мы шли на восток. Украина, как и все западные республики Советского Союза, подвергалась жесточайшей бомбардировке. Особенно массированный обстрел шел по крупным городам.
Мы были в Днепропетровске и переправлялись по мосту, когда фашисты начали его обстреливать. Паника, давка, сумятица.  Только потом пришло понимание, что нас спасла военная лошадь, которую выдали отцу для эвакуации солдаты. Это было сильное животное, специально обученное для перевозки артиллерийских орудий. При внезапном ударе она вставала как вкопанная. Когда снаряды стали взрываться на мосту, она внезапно остановилась. Мы с ужасом увидели, что впереди был провал. Если бы не армейская выучка, мы рухнули бы в Днепр вместе с лошадью, телегой и всем своим нехитрым скарбом.
Второй раз под жесточайший обстрел попали в Сталино (нынешний Донецк). При взрыве бомбы нашу телегу подбросило в воздух, перевернуло и тут же с силой ударило об мостовую. Оказавшись под телегой, мы с мамой не могли выбраться. Только по окончании обстрела окружающие вызволили нас из-под груды тюков и телеги.
В Ростове-на-Дону нам пришлось распрощаться с лошадью. Ее вместе с телегой папа обменял на хлеб. Из Ростова на поезде до Сталинграда (ныне Волгоград).
Здесь нам пришлось тонуть в Волге. Старенькая баржа, на которой перевозили людей с одного берега на другой, неожиданно начала тонуть. Капитан буксира сделал все возможное, чтобы спасти людей. В конце концов ему удалось посадить баржу на мель. Помню, что всю ночь мы стояли по пояс в воде, дожидаясь подмоги.
Наша семья оказалась в непостижимой толчее эвакопункта среди тысяч и тысяч людей.
Для сохранения порядка среди эвакуированных ходил военный конвой. Неожиданно офицер и два сопровождавших его солдата с винтовками направились к нам. Папу попросили представиться, затем спросили, как зовут жену. Услышав ответ, военные без лишних слов подняли маму и повели в неизвестном направлении. Папа бросился вслед за конвоем. Он умолял солдат оставить жену в покое. Но все его уговоры оставались без внимания. На солдат не подействовало даже то обстоятельство, что мама находилась в положении.
Мне, пятилетнему ребенку, было горько смотреть на слезы отца, которого я всегда считал защитником и сильным мужчиной.
В отчаянии, покинутые и осиротевшие, мы сидели с отцом на мостовой. Что делать? Как быть?
И вдруг солдаты вернулись. Офицер извинился. Военные подхватили наши вещи и вежливо проводили в комендатуру. Здесь все и прояснилось.
Оказалось, что в Узбекистане срочно организовывалось военное производство парашютного шелка. Для открытия фабрики разыскивались специалисты-ткачихи. Была набрана целая бригада шпульниц и ткачих, но дело не очень-то ладилось. Все женщины в один голос твердили: «Вот найти бы нам нашего бригадира из Бухуша Лею Беркович - все наладится в считанные дни». Так я узнал, что мама моя не только красавица, но и мастерица с золотыми руками. Ее авторитет на работе был безусловным. За безукоризненную работу, вдумчивость и доброжелательность ее уважали не только подружки-ровесницы, но и умудренные опытом пожилые ткачихи. Маме выдали направление в узбекский город Маргилан, и мы засобирались в дорогу.
Но, выезжая из Сталинграда, трясясь в старенькой телеге, я, пятилетний мальчишка, все никак не мог понять, как в многотысячном муравейнике военные смогли разыскать мою одну-единственную маму. Оставалось только удивляться, как быстро и оперативно могли работать государственные органы в случаях острой и безотлагательной необходимости.

Военное детство
Осенью 1941 года мы прибыли в Узбекистан. Мы ждали пополнение в семействе. Поэтому какое-то время мама находилась в больнице в Коканде. И только после того, как на свет появилась моя сестренка Рита, в январе 1942 года мы окончательно обосновались в Маргилане, городе основного нашего назначения.
Маргилан -  один из древнейших городов Ферганской долины. Испокон веку он славился своими шелковыми тканями. Поэтому неудивительно, что именно здесь было принято решение организовать производство шелка для парашютов. Маму взяли на фабрику. Она возглавила бригаду шпульниц и обслуживала 28 станков. Папа тоже устроился на фабрику в службу охраны.
Дядя со своей женой и дочерью жили с нами. Правда, на работу никому из них устроиться не удалось. Получалось, что мои родители были единственным источником пропитания для всей нашей большой семьи. Они работали практически круглосуточно.
За добросовестный труд их неоднократно премировали … отрезами шелка. Его благополучно обменивали на хлеб, который также делили на всех.
 Несколько раз папу и маму представляли к высоким наградам. Но, увы. Представления эти уходили наверх и там терялись в неизвестности. По каким причинам награждение моих родителей тормозилось, можно было только догадываться.
В это время я был полностью предоставлен сам себе. Новорожденная сестренка круглые сутки находилась в яслях. Я слонялся по улицам. Увидеться с родителями удавалось не чаще одного раза в неделю. Но все же к папе на пост я бегал по несколько раз на дню. Он старался сохранить для меня хоть какой-то кусочек своего скудного завтрака или обеда.
Кормили нас очень скудно, но и те «супы» и «каши» были в радость. Особенно часто давали рассольник. Страшно рассказывать, что это бы за «суп».
Еще до войны в Маргилане по подозрению в диверсии забраковали огромную партию маринованных овощей, которые предназначались для Московского Кремля. Недолго думая, овощи свалили в большую яму да хорошенько засыпали землей. Когда же наступил военный голод, о захоронении вспомнили. «Консервы» раскопали и из того, что осталось, варили суп с красивым названием рассольник. Вкусовые качества этого варева даже не стоит пытаться описать. Есть все это можно было только от величайшей нужды. Спустя годы я так и не смог заставить себя есть рассольники. Какими бы вкусными и наваристыми они ни были.
В 1944 году меня отправили в школу.
Я мало что помню из жизни своего первого класса. Зато в подробностях могу описать всеобщее ликование 9 мая, когда пришло известие о Победе.
Все высыпали на улицу. Люди плясали, пели, рыдали друг у друга на груди и не стеснялись этих горьких слез радости.
А самое главное: все сразу засобирались домой. Хотя многие знали, что возвращаться некуда.
Но мы все-таки вернулись. Со временем открылась картина страшной трагедии. Трагедии повального уничтожения жителей Молдавии.

Мы любили друг друга
Конечно, наш дом не уцелел. На его месте мы обнаружили черное пепелище и груду разбитых черепков. Под погорелищем родители нашли погреб, в котором чудом уцелел бочонок вина, закопанный в день моего рождения. На радостях каждому налили по целому густому сладкому стакану. На том веселье и закончилось. Бочонок берегли. За счет него мы какое-то время жили, обменивая продукты, выручая деньги, чтобы снимать жилье.
В это время родился мой младший брат Лева. К нам перебралась бабушка Неся.  Высокая, широкоплечая, полногрудая, она занимала особое место в моей детской душе. Это была очень сильная, волевая и гордая женщина. О ее трудолюбии можно было слагать стихи. Люди ценили ее за внимательность, рассудительность и уважение к окружающим.
Рано овдовев, она была единовластной хозяйкой в своем доме. Дети слушались ее беспрекословно. Но когда бабушка переехала к нам, она деликатно возложила руководство всем родом на папу.
Она была большой умницей и никогда никому не позволила усомниться в папином авторитете. Бабушка называла отца по имени. Он ее - просто «тещей». Но сколько уважения скрывалось за таким сухим внешним обращением. Ни одно серьезное решение в семьях ее детей не принималось без совета с папой. И нужно признать, папа с достоинством решал все возложенные   на него обязанности. В семьях маминых сестер, а впоследствии и их детей его авторитет был практически непререкаем.
В первые послевоенные годы мы жили в условиях страшного холода, недостатка всего: еды, одежды, дров. Шесть человек умудрялись разместиться в крошечной комнатушке с глиняным полом. Спали на самодельных топчанах, тесно прижавшись друг к другу, стараясь согреть друг друга собственным теплом.   
Но жили дружно и никогда не унывали. Все мы: и дети, и взрослые - безмерно любили друг друга и во всем старались поддерживать каждого члена семьи. Мама с папой никогда не ложились спать, пока не поцелуют каждого ребенка и не пожелают ему спокойной ночи. Отец нас никогда не ругал. А мама чем могла старалась скрасить нашу бедную жизнь: без конца перешивала детские вещички, что-то придумывала, украшала.
Наконец папе удалось устроиться уполномоченным агентом министерства заготовок. Он должен был ездить по окрестным населенным пунктам и собирать продуктовый налог в пользу государства. Это нравилось далеко не всем. Иногда отец находился в страшной опасности. Об этом он нам почти никогда ничего не рассказывал, стараясь уберечь семью от лишних тревог.
Случалось отцу уходить от стаи голодных волков.
В один из таких случаев я сопровождал его и помню, как неслись поздней осенью ночью во весь опор взмыленные лошади. В какой-то момент нам показалось, что надежды на спасение нет. Стая волков приближалась невероятно быстро. К счастью, впереди показался железнодорожный переезд.
Как пуля мы проскочили прямо перед стремительно несущимся поездом. Волки остались по другую сторону состава.
И тут под отцом рухнула лошадь. Животное придавило отца, и он никак не мог выбраться. Откуда только во мне, 12-летнем мальчугане, взялись силы, чтобы вытащить отца, помочь ему взобраться на лошадь и довезти нас до дому.
Поэтому, как бы поздно папа ни возвращался, мы всегда его ждали. А ведь в то время еще не было электричества. Люди привыкли вставать с рассветом и ложиться с заходом солнца. Ночи, даже летом, хоть были и теплые, но по-южному темные и совершенно непроглядные.
К возвращению отца я должен был выполнить все уроки. Раскрытые тетрадки с домашними заданиями ждали его на столе. Сначала папа проверял их, а затем экзаменовал мою готовность к устным предметам. Каждый урок по всей строгости и без всяких снисхождений.  Я никогда не смел увильнуть от этой проверки, ссылаясь на позднее время, усталость. Напротив, старался не ударить в грязь лицом.
Только после вечерней экзаменовки мы садились ужинать.
В течение рабочего дня папу должны были кормить обедом в том доме, где укажет председатель сельсовета. Суп он съедал, а мамалыгу - кукурузную кашу, которую ели вместо хлеба, клал в карман. Вечером он делился с нами остатками скудного казенного обеда.

Главные учителя
Жизнь моих родителей сложилась таким образом, что ни мама, ни папа в школе не учились. Тем не менее папа свободно читал и писал на восьми языках. Мама говорила на семи языках.  В нашей семье было принято разговаривать на разных языках постоянно.
Мне казалось это совершенно естественным. Малые народы всегда стараются усвоить обычаи и язык тех народов, с которыми приходится жить. Специальное лингвистическое образование мне не понадобилось, и я с легкостью перенял родительские языковые способности. 
От отца же мне передалась способность запоминать текст, произнесенный вслух. Он знал множество стихов. От него я впервые услышал «Песнь о вещем Олеге», другие произведения Пушкина, Лермонтова. В моем еще неокрепшем детском сознании они словно впечатывались. Пожалуй, ни один учитель не мог так мягко, ненавязчиво и естественно прививать любовь к слову, воспитывать культуру и стремление к знаниям. Возможно, здесь сказались многовековые традиции моего народа, многие тысячи лет передававшего Тору из уст в уста наизусть. Так это или нет, сказать не могу, но все это мне давалось очень легко.
Отец великолепно знал математику. Он словно чувствовал ее и с легкостью решал в уме любые арифметические действия. Работая уполномоченным по заготовкам, каждый день составлял десятки актов, протоколов. Никогда не ошибался. Такая же точность отличала его впоследствии, когда в 1951 году он перешел на работу в магазин. Даже по выходу на пенсию он сохранял удивительную ясность и четкость ума. Его приглашали на ревизии, и слово его было неоспоримо. Если он говорил, что в бухгалтерские документы закралась ошибка, то так оно и было.
 Я помню, что он мало улыбался. Чаще был строг, внимателен и серьезен. Будучи уважителен к людям, никогда не опускался до подобострастия. Окружающие ценили это. Бывало, чтобы посоветоваться с отцом, жители соседних сел проделывали не один десяток верст.
Второй мой бесценный учитель – мама. Было удивительно видеть, как она наливала горячую воду в бутылку и гладила ею нам одежду. А ведь она обжигала руки, но терпеливо ради нас сносила все страдания. У нее был острый ум и прекрасная память.
В нашей семье было принято выписывать много газет.  Родители внимательно прочитывали их и обсуждали друг с другом. Мама и папа мгновенно могли назвать имя и фамилию правителя любого государства земного шара.
 С появлением телевизора интерес к информационным программам только возрос. На время передачи, которая длилась не более двух часов в день, к нам в дом набивалось до 30 человек. Всем хотелось знать, что творится в стране и мире. В случае неясностей отец всегда мог дать грамотные пояснения со ссылкой на центральные газеты. Уровень политической грамотности родителей поражал. Даже когда мы, дети, выросли, они по-прежнему продолжали нас экзаменовать. Мы, конечно, старались держать марку, ведь это были самые дорогие и уважаемые учителя.
До сих пор я отношусь к своим, давно ушедшим в мир иной, родным с глубочайшим почтением, любовью и уважением.

Свидетель Нюрнбергского процесса
В Калараше я окончил русскую среднюю школу. У нас был очень хороший и сильный класс, из которого вышло много интересных людей. Жизнь разбросала нас по всему Советскому Союзу. Александра Руссо и Женя Кармышев стали учеными. Михаил Крапивский и Евгений Сивацкий добились внушительных успехов на ниве хозяйственной деятельности.
Встречаясь спустя годы, мы признавали, что основы наших успехов были во многом заложены еще в школьные годы, когда учителя старались вложить в нас не только ум, но и воспитать глубокое чувство порядочности, внутреннюю интеллигентность и неуемную жажду знаний. Да и учителя-то какие были! Практически о каждом можно было написать отдельную книгу. Большинство из них одновременно преподавали и в русской, и в молдавской школах.
Григорий Ефимович Пономарев вел физику и был заведующим учебной частью русского отделения школы. Участник Великой Отечественной войны, офицер, он побывал в немецком плену. Счастливо бежал из него. Уже после 1953 года был восстановлен в ВКП (б). Его уроки всегда сопровождались множеством опытов и экспериментов.
Его вечным оппонентом и соперником был Иван Карлович Ивайнер, преподававший физику в молдавской школе. Иван Карлович - сын французского магната, владевшего химическими заводами во Франции, Румынии и других европейских странах. У него было блестящее европейское образование. Он в совершенстве знал физику, химию, математику. Ивана Карловича ожидало великолепное будущее, но жестокий рок раскроил его жизнь совершенно по другому сценарию. Перед самым началом войны по заданию концерна он был направлен в Румынию для наладки и пуска нового производства. В это время фашистская Германия оккупировала Францию и двинулась на восток, захватывая одну за другой страны Восточной Европы. Родители Ивайнера, евреи, были уничтожены. И он понимал, что с приходом гитлеровцев в Румынию тоже будет казнен. Летом 1941 года он перешел границу Советского Союза надеясь, убежать от войны. Но и здесь она его настигла. Он вынужден был бежать вместе со всеми на восток. Но вот беда. Свободно разговаривая на молдавском, в совершенстве зная румынский, он абсолютно не говорил по-русски. Чтобы не погибнуть, ему пришлось прибиться к нескольким беженкам, среди которых оказалась будущая жена Ивана Карловича — Корнелия Германовна. Когда война закончилась, они перебрались в Калараш. Оба стали учителями. 
У Ивана Карловича не было педагогического образования, но его колоссальные знания по физике, химии, математике, другим предметам с лихвой перекрывали этот маленький недочет. И все же от него всячески пытались избавиться. А между тем уроки его были богато проиллюстрированы опытами и экспериментами, а потому необыкновенно интересны. Это был настоящий ученый. Интеллигент и интеллектуал.
Впоследствии я работал у него лаборантом. Он заставлял меня ставить сложнейшие опыты, о которых современные учителя физики могут только мечтать. От него я усвоил главное правило физики: все доказывать опытным путем. Это был бесценный опыт для моей будущей учительской деятельности.
Математику нам преподавал Шкляр Роман Федорович. Профессионал высочайшего уровня. Благодаря его подготовке в восьмом классе мы уже решали задачи из сборника по алгебре для аспирантов и кандидатов математических наук.
Наш классный руководитель и учитель немецкого языка Розалия Львовна Воловельская занимала особое место в плеяде блестящих педагогов. На долю этой женщины выпала нелегкая судьба. Ее муж и дочь служили военными переводчиками в Генеральном штабе Советской армии. Но принадлежность к генштабу, увы, не смогла уберечь их от гибели во время боевых сражений. Розалия Львовна осталась одна с глухо-слепо-немой мамой на руках.
В годы войны Розалия Львовна была ведущим офицером и переводчиком в генштабе Сталинграда. Она присутствовала на Нюрнбергском процессе. Была личным переводчиком генерала Паулюса во время его сдачи в плен вместе с 300-тысячной немецко-говорящей армией, также при знаменитом двухдневном допросе Паулюса.
Учитель высочайшей эрудиции и больших знаний, она требовала от нас того же. Только благодаря ее настойчивости к окончанию школы мы все бегло говорили на немецком языке. 
Не могу не вспомнить и нашу учительницу истории и Конституции СССР Беллу Соломоновну Гершфельд, дочь известного композитора Молдавии, написавшего первую молдавскую оперу «Гайдуки». Ее уроки были сказкой. Великолепное владение языком, прекрасные знания, огромный круг знакомств с людьми самого высокого ранга. Она поражала нас своим безупречным вкусом и ослепительной элегантностью. Это в той-то бедности, в которой мы жили после войны.
Когда Белла Соломоновна выходила замуж, наша семья тоже была приглашена на свадьбу. Приглашенных оказалось около 800 человек. Родственники, друзья, известные артисты, музыканты. Ярчайшей звездой этой свадьбы стал Леонид Утесов. Я видел его первый и последний раз в своей жизни. Но был потрясен яркостью и невероятным обаянием этого человека. Он исполнил традиционную заздравную часть для многих гостей, много шутил, был весел и открыт.  В фильмах он играл самого себя: такого же неутомимого, веселого человека, полного энергии и жизнелюбия.

Трудности русского языка
 Не могу сказать, что я был блестящим учеником и круглым отличником. Скорее, уверенным хорошистом. Знания мои были добротные и основательные. Но, чтобы подтянуться чуть повыше, не хватало времени и сил. 
У меня было очень много обязанностей по дому. Например, каждый день я должен был принести воду из источника, который находился за два километра от Калараша. Сразу после школы я бежал к отцу в магазин, стараясь помочь в мелких подсобных делах. Лишь вечером, после многочисленных хлопот дело доходило до уроков. Не буду скрывать, большинство из них мне давались довольно легко и отметки по ним в основном были хорошие. Почти по всем предметам. За исключением русского языка… 
С учителями русского сразу сложилась незадача. С пятого по седьмой класс в нашем классе преподавала молодая учительница, перенесшая в годы войны страшный голод. Видимо, он наложил свой отпечаток на нее, и нам, ученикам, казалось, что, кроме еды, ее ничто не интересовало. Уроки она вела через силу, сочинений писать не учила, в правила мы вникали в основном по учебникам. В конечном итоге она попала в больницу, и ее сменил учитель из Ленинграда (ныне Санкт-Петербург).
Это был известный профессор Ленинградского университета Киселев, сосланный за какие-то проступки из Северной столицы. Можно было радоваться: преподаватель такого уровня, таких блестящих дарований! Он изумительно читал наизусть стихи и прозу, потрясающе чувствовал и понимал литературу, обладал энциклопедическим запасом знаний. Но … мы не понимали и половины из того, что он говорил. Профессорский уровень оказался слишком высок для ребят, которые три года на уроках русского языка протирали штаны и переписывали упражнения из учебника в тетрадь.
Думаю, что со временем мы все-таки нашли общий язык, потому что его уроки захватывали своей эмоциональностью, и мы потихонечку втягивались. Но через год он нас бросил и перебрался в какое-то другое место. Ему на смену по распределению прибыла выпускница Горьковского пединститута Роза Николаевна Чурбанова.
Это был уже девятый, предвыпускной класс. Мы были взрослыми, многие работали, помогали родителям по хозяйству. Впечатление взрослости дополнялось тем, что ребята в нашем классе были статные, крепкие, плечистые. Одними окриками нас уже было не взять, а авторитета предстояло добиваться.
Видимо, поэтому с парнями отношения у Розы Николаевны не заладились. Складывалось впечатление, что она просто придиралась к нам. В ответ мы устроили молчаливый протест. Каждый раз, как она вызывала нас к доске, мы говорили, что не учили. Она упорствовала и стала спрашивать каждый день. Затем в составе народного контроля стала ходить по родителям. К моему отцу она заявлялась прямо на работу и безапелляционным тоном требовала принять ко мне меры.
В конце года наши отношения накалились до предела. Следовало ожидать взрыва, который и произошел.
Перед самыми каникулами нам случилось писать диктант. Раскрыв несколько дней спустя проверенную тетрадь, я с изумлением захлопал глазами: двойка! У моего приятеля по парте тоже двойка. Но у него отмечено красным несколько ошибок, а у меня одна запятая! 
Я вспыхнул и бросился в учительскую: где директор? – его нет. Я к завучу: за что мне двойку поставили?
Вызвали Розу Николаевну. Не стесняясь, прямо при мне и завуче, она зачеркнула еще одну запятую. Но это все равно не двойка! И тут она выдает: «Он все списал».
От обиды, гнева, возмущения я обезумел: «У кого списал? Где? У всех моих соседей по 8-9 ошибок в тетрадках!  А у меня одна!». Меня аккуратно вывели из учительской, не дав возможности наговорить глупостей и устроить скандал. 
Потом в школу приходил папа. Он был очень серьезный человек. Слов на ветер не бросал, и я так и не узнал, был ли у него разговор с Розой Николаевной, а если и был, чем он закончился.
Но факт был фактом. Роза Николаевна оставила меня на осень.
На душе у меня было скверно. Я понимал, что экзамен не сдам, что для мамы с папой это будет страшным ударом. Но делать было нечего. Я вынужден был готовиться к переэкзаменовке. 
К счастью, Розы Николаевны не было в городе, и меня для подготовки направили к учительнице, которая по причине болезни в школе уже не преподавала, но была безусловным авторитетом в учительской среде. Она дала мне всего два урока, по окончании которого твердо и уверенно заявила: «Ты к экзамену готов и сдашь его прекрасно».
В день пересдачи Роза Николаевна не приехала. Учителя, понимая ситуацию, поставили мне «четверку» и напутствовали в добрый путь — в 10-й класс.
Спустя 15 лет на один короткий миг судьба снова свела нас с Розой Николаевной. Я уже был учителем физики в Дзержинске. Меня хорошо знали и уважали в городе и области. Она была простой учительницей в одной из школ Автозавода. Наша встреча в рабочей сутолоке оказалась случайной и мимолетной. Она была поражена моими успехами и стала делиться подробностями своей жизни. Как ни странно, я не испытал ни грамма злорадства, узнав, что у нее не сложилось ни в личной жизни, ни в профессиональной карьере. Скорее, было жаль эту женщину.

Хобби на всю жизнь
В 11 лет я всерьез увлекся фотографией.
Ко мне в руки попал старенький фотоаппарат «Фотокор». По большому счету это был первый отечественный массовый фотоаппарат. Его начали производить еще до войны. Практически все любительские снимки довоенной и военной поры были сделаны именно «Фотокорами». После войны в стране появились трофейные фотоаппараты зарубежного производства.
 У меня был трофейный «Кодак».
Компактный, точный, с автоматически выдвигающимся объективом – чудо, а не фотоаппарат!
Необычная оптика, удивительные возможности техники и красота фотографии настолько завладели моим мальчишеским воображением, что я буквально заболел фотографией.
Стремясь постигнуть все тонкости фотографического искусства, я устроился на работу учеником фотографа на рынок. Под его руководством потихонечку постигал магию фотографии. Учился выставлять фокус, проявлять, закреплять фотоснимки.
Фотоаппарат, которым зарабатывал себе на жизнь мой «шеф», мы в шутку прозвали «пятиминуткой». Выглядел он довольно экзотично даже по тем временам.
На мощной треноге крепился большой ящик с солидной линзой. Сзади, как положено, навешивалась черная шторка для фотографа. Внутри ящика стояли две кюветы с растворами. А сбоку кармашек с фотобумагой. На пластину надевали картонку с шаблонным вырезом под нужный размер фотографии, наводили резкость и фотографировали сразу на фотобумагу. Снимок тут же проявлялся. Готовую, но пока еще мокрую фотографию я клеил на стоечку. Оставалось только подождать, когда фотография высохнет.
Вроде бы быстро – весь процесс занимал не более пяти минут. Отсюда и прозвище – «пятиминутка». Но если снимков нужно было несколько, весь процесс приходилось начинать сначала. В конце концов я настолько набил руку, что мой учитель мог спокойно уйти по своим делам, полностью оставляя всех клиентов на мое попечение. Через два года я уже свободно мог обращаться с любым фотоаппаратом, который попадал ко мне в руки.
К этому времени я пошел «на повышение». Благодаря хорошим фотографическим навыкам мне удалось заполучить место помощника киномеханика в городском клубе. Работа эта была не очень денежной, зато невероятно престижной в ребячьих кругах. Сначала меня поставили отвечать за движок электрогенератора для кинопроектора. Постепенно я освоил всю киноустановку. Настолько, что разобрать и собрать установку мог с закрытыми глазами. В полной темноте без проволочек и промедлений заправлял пленку.
Как только на экране появлялся юный паж из кинофильма «Золушка», местная ребятня вскакивала со своих мест, начинала свистеть, рукоплескать и кричать: «Фима! Фима! Фима!». Говорят, в юности я был очень похож на этого персонажа.
Страсть к фотографии и кино я пронес через всю мою жизнь. Сейчас в моем домашнем архиве хранится множество снимков разных лет. Но чаще всего меня на них нет – я за кадром, в роли фотографа. Даже свою первую премию я полностью спустил на фотооборудование. А знание устройства киноаппарата позволило вчерашнему выпускнику школы пользоваться безусловным авторитетом у всех учителей Молдавии, а затем и Горьковской области. Но об этом рассказ впереди. 

Достижения науки и техники
Чем старше мы становились, тем большее бремя ответственности ложилось на наши плечи. Поколение послевоенных детей, мы изо всех сил старались помочь родителям. Как и многие мои сверстники, я брался за любую доступную работу и не гнушался никаким трудом. Пришлось мне поработать и грузчиком, и складским рабочим в хозяйственном магазине.
Но все-таки были первые звоночки, предопределяющие дальнейшую мою судьбу.
Сразу после войны, когда мы вернулись в Калараш, вместе с мальчишками я предавался довольно опасным развлечениям. В окрестностях осталось много неразорвавшихся итальянских мин. В них был пластмассовый взрыватель. Я наловчился открывать взрыватель. Потихонечку раскручивал его, а потом разбирал весь механизм мины. Из разобранных деталей мастерил чернильную авторучку. Запаса чернил хватало урока на полтора – по тем временам мальчишеский рекорд.
Учась в третьем классе, я был околдован оснащением кабинета физики. Все это великолепие осталось еще от довоенных времен.  Блестящие, начищенные медные и латунные детали, хромированные элементы, трубочки и колбочки, провода и кнопочки, весы, гирьки. Все это меня интриговало и завораживало.
Позднее, когда мы вместе с учителем проводили опыты с молнией, с получением электричества, я влюбился в физику окончательно и бесповоротно.
В 1953 году, когда я еще учился в 9-м классе, мне поручили вести уроки в начальных классах в молдавской школе села Калараш. Уроки нужно было вести на молдавском языке. Квалифицированных педагогов, да еще и со знанием молдавского, в то время было не так уж и много. Поэтому пришлось выбирать из числа старшеклассников. Я старался не подводить доверие учителей, поэтому уроки вел со всей ответственностью.
Так получилось, что по окончании школы я остался в ней работать. Сначала в качестве лаборанта, а затем совмещая лаборантские обязанности с преподаванием математики, физики, труда и классным руководством.
Два года - с 1955 по 1957- преподавал электротехнику старшеклассникам. В это же время в школы ввели совершенно новый и непонятный предмет - труд. Разумеется, его поручили самому молодому, но вечно что-то придумывающему педагогу Фиме Берковичу. 
Не было ни программ, ни учебников, ни инструментов, ни мастерских, где можно было проводить занятия с учениками. Пришлось осваивать и изучать предмет самостоятельно, буквально на ходу. По собственному уразумению добывал необходимые инструменты для своих учеников. Придумывал что-то новенькое, интересное, чтобы их увлечь.
Кроме того, я с большим увлечением вел кино-, фото -  и радиокружки. Вслед за ними, следуя веяниям времени, пришлось освоить авиа- и судомоделизм. Это было невероятно интересно и захватывающе. И чем больше мы погружались в мир техники, познавали законы механики, оптики, электродинамики, тем сильнее разгорался во мне и в моих учениках азарт. Хотелось придумывать, мастерить и изобретать. К счастью, вскоре нам представилась возможность продемонстрировать наши достижения всему городу.
В те годы в Калараше были очень популярны сельскохозяйственные ярмарки. Проводились они на огромной пустоши, где специально выстраивались деревянные павильоны. За каждым колхозом был закреплен свой павильон, где ежегодно шла торговля. Это была наша местная Выставка достижений народного хозяйства — ВДНХ.
Школьники не собирались отставать от взрослых. Им тоже хотелось похвастать своими достижениями, удивить взрослых, опередить сверстников из соседних школ. Из этого желания родилась идея проведения августовских выставок школ района. Каждый колхоз закрепил свой павильон за подшефной школой. Один из них был полностью отдан нашей школе. Здесь в павильоне мы могли во всей красе представить наши достижения. Самые лучшие работы со школьных уроков труда и информационные стенды, самодельные физические приборы, которые были невиданной редкостью и предметом особой гордости нашей школы. В тот год посетителей было особенно много. Наш павильон пользовался огромной популярностью.
Дело в том, что в 1957 году все готовились к фестивалю молодежи в Москве. В преддверии этого события в Калараше проходил районный фестиваль народов мира. На него съехались школы всех окрестных деревень и городков. Я помню, с каким вдохновением мы готовились к фестивалю. Загорелись сами, вовлекли в подготовку родителей, и даже бабушки нет-нет да давали советы. Мы с утра до вечера шили костюмы разных народов мира. Остается только диву даваться, откуда брались идеи, великолепная вышивка, оригинальные решения. Ведь жили мы по-прежнему бедно и особого богатства выбора тканей, швейной фурнитуры, тем более украшений не было. Тем не менее на фестиваль прибыли народы в самых красочных нарядах. Думаю, если бы настоящие индийцы, мексиканцы, французы увидели наш фестиваль, они бы ничуть не оскорбились. Марка была выдержана на самом высоком уровне.
Как увлеченный фотограф, я фотографировал всех «иностранцев» и гостей праздника. По итогам этого фестиваля у меня получился прекрасный фотоальбом, в котором нашлось место и спортсменам, и праздничным колоннам, и индийцам, и африканцам, и латиносам, и остальным нациям, представленным на празднике. Фотоотчет попал «в верхи» и был довольно высоко оценен. На мое имя совершенно неожиданно пришла путевка делегата на I съезд учителей Молдавии, а также солидная денежная премия, которую я тут же потратил на фотоаппарат «ФЭД-2». Вместе с ним я купил фотоувеличитель, фонари, кюветы и другое необходимое оборудование. Я был неисправим! 
А спустя совсем короткое время, как молодой учитель с активной гражданской позицией, я был делегирован от нашей школы на республиканский фестиваль молодежи и студентов Молдовы. Доверие было очень высоко, и я старался не подвести каларашцев. Помогал оформлять выставку к съезду. Придумывал, как лучше выставить и наладить осветительные приборы, как украсить сцену, зал. Идеи рождались на ходу и воплощались в жизнь.
Съезд был грандиозным по масштабу и размаху. В конце его все, в том числе румынские гости, получили значки «Отличник народного образования». Все, кроме меня. Это было очень обидно, неправильно и несправедливо. Но я уже начинал догадываться об особом положении своей нации. Совсем скоро мне предстояло окончательно убедиться в своих догадках.               

Как я поступал в институт…
Если судьбе было совершенно понятно и очевидно, что я должен быть учителем и никем другим, то я в этом в свои 18 лет совершенно не был уверен. Сразу после школы вместе со своими приятелями-однокашниками я отправился поступать в институт. Наш выбор пал на Кишинёвский сельскохозяйственный институт, где только-только открылся экономический факультет. Нам, ребятам, жившим в постоянной нужде, казалось, что если мы станем экономистами, то сможем неплохо устроиться в жизни.
Мы подали заявления. Нас поселили в общежитие. В канун экзамена мы отправились домой, чтобы навести лоск.
Утром я первым прибыл в экзаменационную аудиторию. Но время шло, а в классе никто не появлялся. Я прождал в аудитории почти 2 часа. Никого! 
Пришлось спуститься в приемную комиссию, где развели руками: факультет закрыли накануне... Мои приятели, приехавшие в Кишинёв еще вечером, узнали об этом накануне. Поэтому я остался в аудитории один.
Для меня это был удар. Я попытался подать документы в техникум, где мне открытым текстом сказали, что мне здесь не место. Как выяснилось много позднее, уже тогда было дано негласное распоряжение включить «зеленый свет» местным. В первую очередь принимали молдаван, сквозь пальцы смотрели на результаты экзаменов цыган. После них принимали украинцев, за ними при условии успешных экзаменов русских. О евреях не могло быть и речи. 
Я этого не знал, поэтому переметнулся в медицинский институт. Сердце мое сжималось от волнения. С детства я мечтал стать врачом и надеялся, что история с закрытием экономического факультета знак судьбы. Документы у меня приняли сразу. И это мне тоже показалось хорошим знаком.
Я тут же спустился в аудиторию, где должны были писать экзаменационное сочинение. Суета и беспорядок, которые творились там, обескуражили меня. В огромной зале одновременно находилось несколько сотен человек. Преподаватели не обращали на них никакого внимания. Все поголовно списывали готовые темы.  Я писал свободную, которую ввели первый год. Списать ее было неоткуда, поэтому я надеялся на справедливую оценку.
Результатов экзамена мне пришлось дожидаться несколько часов. Но когда вывесили списки, моему удивлению не было предела: сплошные столбики «два», «два», «два».  Почти все 800 человек.
В секретариате, куда я пришел забирать документы, мне по ошибке выдали и сочинение. Что говорить? Красной линией подчеркнуты фамилия, национальность...
Я вернулся домой, понимая, что никуда не поступил, что на мне поставлен крест. Тогда-то мне и повстречался директор вечерней школы Дмитрий Самуилович Койфман, который посоветовал устроиться лаборантом в основную школу, а в вечерней школе остаться преподавателем. Утешая меня, он говорил, что если я еще год отработаю, у меня будет два года педстажа, и тогда я смогу поступить вне конкурса.
На второй год я уже поступал в педагогический институт в Тирасполь. Картина была примерно та же. Я хотел идти жаловаться в ЦК партии. Меня туда, естественно, не пустили.
В 1957 году я поступал в третий и последний раз. Документы подал в Кишинёвский педагогический институт. Но когда пришел сдавать экзамен, в списках себя не нашел.
«А ты там себя не ищи, - сказали мне в деканате. - Мы перевели тебя в другую группу. Пройди в такую-то аудиторию. Там уже сидят экзаменаторы. Скажешь им свою фамилию и будешь сдавать».
А мне уже было все равно. Я уже понимал, что к чему. Но все равно пошел. В огромной аудитории на месте абитуриентов сидели взрослые люди, а я еще совсем мальчишка. Может, ошибка? Нет, меня уже ждали. Я должен был сдавать здесь.
Шесть вариантов контрольных работ по математике, написанных на доске в качестве экзаменационных заданий, показались мне очень простыми. К тому времени я уже несколько лет преподавал математику, поэтому быстро решил свой вариант и собрался уходить. Но мне велели решать следующий, затем следующий вариант. В итоге я решил все шесть вариантов. Вторым экзаменом была математика устно. За письменный у меня уже стояла твердая «четверка», и перед преподавателями стояла непростая задача: «завалить» меня, чтобы не дать возможности пройти дальше. Билетов на этом экзамене не было. Преподаватели вразнобой спрашивали меня то об одном, то о другом. А я все отвечал и отвечал.
В конце концов один преподаватель в сердцах другому по-румынски обронил: «Он как русский «ванька-встанька». Мы его валим, а он встает».
Я не выдержал и по-румынски ему ответил: «Так вы меня свалите. Поставьте «двойку», и дело с концом».
Мне эта комедия уже изрядно надоела. Я понимал, что шансов на поступление у меня нет и экзаменаторы найдут любую причину, лишь бы не пропустить неугодного студента. Я повторил свое предложение уже по-русски: «Поставьте мне «двойку», и я уйду».
«А что это ты ее так добиваешься?» - удивились экзаменаторы.
«Все просто. Я делегат Московского фестиваля молодежи и студентов и уже завтра буду в Москве».
Это была абсолютная ложь. Но мне терять было нечего, и я пошел ва-банк. Кончилось тем, что экзаменаторы назло мне выставили «четверку». А мне большего и не надо было. Имея за плечами педагогический стаж, я имел право на льготное поступление в институт.

Фильтр
Даже после того, как я успешно сдал экзамены, у меня не было стопроцентной уверенности, что я все-таки буду зачислен в институт. По правилам того времени каждый абитуриент обязательно должен был пройти собеседование в так называемой мандатной комиссии.
Уверенность в том, что мое дело бесперспективно, придала мне хладнокровности и спокойствия.
; Ну что, решил поступать в пединститут?
; Да.
; А что, больше никуда не смог поступить?
; Отчего же. Просто я отработал четыре года в школе преподавателем, и ваши студенты проходили у меня практику. Но чтобы быть дальше учителем, мне не хватает высшего образования, я хочу двигаться вперед.
 Это была чистейшая правда. В 21 год я возглавил практику студентов физико-математического факультета Кишинёвского педагогического института. Кроме того, я читал лекции и проводил курсы кинодемонстраторов в Кишиневском институте усовершенствования квалификации учителей Молдавии. В те годы специальным приказом Сталина все средние школы должны были быть оснащены передвижными киноустановками «Украина-1». Нужно было срочно научить учителей работать с ними. Но где взять инструктора? И тут вспомнили обо мне. В Калараше все знали о моем детском увлечении кино и о том, что несколько лет я работал помощником киномеханика. За это время я в совершенстве овладел наукой кинодемонстратора и довольно быстро разобрался в устройстве киноаппарата. Мог его налаживать и даже ремонтировать. Про мои успехи прознали в Молдавском институте усовершенствования квалификации и пригласили в качестве лектора на курсы для учителей средних школ Молдавии. Так я стал учителем учителей. В первую очередь я должен был обучить слушателей правилам техники безопасности, затем научить работать с аппаратами, объяснить их устройство и по мере возможности дать первичные данные о том, как проводить несложный ремонт аппаратуры.  Но этот педагогический опыт, похоже, нисколько не впечатлил моих строгих экзаменаторов. Они словно искали к чему придраться.
; А знаешь ли ты, что все студенты, которые поступят в этом году в институт, должны будут ехать на целину? Но ты же, конечно, скажешь, что ты не можешь, ты больной или какую-нибудь справку предоставишь, -  глумился член комиссии, намекая на мою национальность. Я не мог отказать себе в удовольствии подыграть ситуации:
; Действительно не могу...
Проверяющий аж подскочил от радости, потирая руки:
; Вот! Я так и знал!
Но меня было трудно смутить, и я не обратил никакого внимания на провокационные выпады:
; Дело в том, что в школе я являюсь материально ответственным лицом. Прежде чем мне куда-нибудь уехать, я должен сдать дела. Мне нужен хотя бы один день.
; Мы уезжаем через неделю...
; Тогда о чем разговор?
Так я попал на целину.

Такой же, как все
Освоение целинных земель в Казахстане, Сибири, на Урале – одна из самых масштабных кампаний Советского Союза. Для того чтобы поднять сельское хозяйство названных районов, по призыву партии тысячи юношей и девушек отправлялись в неизведанные земли. Горевшие энтузиазмом и желанием трудиться ради социалистического будущего, комсомольцы с изумлением встречали на местах абсолютную неготовность к подвигу и героическому труду. Да и ладно бы дело обходилось элементарным отсутствием сколько-нибудь сносных условий для проживания. Обидно было другое. Результаты, достигнутые неимоверными усилиями, взятые штурмом, пропадали на фоне откровенного головотяпства.
Я отправился на целину вместе с двумя тысячами молдавских юношей и девушек, поступивших в этом году в вузы Молдавии. Путешествовать предстояло в обычных товарных вагонах без всяческих удобств и при полном отсутствии комфорта. Но нас это мало смущало. У всех было приподнятое настроение. То тут, то там раздавались шум и смех на русском, молдавском. Кто-то прощался, кто-то пробивался к своим. Я почти никого не знал среди отъезжающих. Но полный молодого задора, да еще и воодушевлённый общим подъемом, я быстро перезнакомился со своими товарищами.
Будучи неисправимым фотолюбителем, я взял с собой фотоаппарат, кюветы, растворы, пленки, бумагу.  В первый же день отщелкал почти половину припасов, и ночью, в условиях железнодорожной тряски, мы с ребятами попытались проявить наши первые фотоснимки. Кто-то держал ванночки с проявителем и закрепителем, стараясь их не расплескать, кто-то помогал сушить пленку на ветру. Кто-то раздобыл красный пионерский галстук, чтобы накрыть электрический фонарик и получить необходимый красный свет. Нестандартность ситуации нам только прибавляла задора, и мы старались изо всех сил. Второй мой фотоаппарат заменил фотоувеличитель. А утром на первой же остановке мы вывесили нашу первую стенгазету. Эффект был ошеломляющим! Каждый старался найти на снимках себя или хотя бы своих знакомых, наказывая в следующий раз снять именно их.
Я сразу стал своим парнем практически во всех вагонах огромного состава, везущего на целину двухтысячный отряд молдавских студентов. Дружеская атмосфера, общий задор наполняли меня невиданным доселе энтузиазмом. Несколько уязвленный собеседованием в приёмной комиссии, в глубине души я желал доказать, что ничем не отличаюсь от тысяч советских парней и девчонок. Я такой же, как и они, и могу работать не хуже других. Этот девиз я пронес через всю жизнь. Невзирая ни на какие обстоятельства, откровенное недоверие, я делал то, что должен был делать, стараясь выполнить работу достойно и качественно. Иногда получалось неплохо.

Целина
«…Машины с первоцелинниками прибывали ежедневно. Многих сельсовет расселял по хатам, многие устраивались жить в вагончиках, которые притаскивали в село тракторы. Спокойная жизнь села наполнилась шумом, задорным молодым смехом, звуками гармошки, гитар.
 В то время, когда механизаторы гектар за гектаром поднимали целину, недалеко от Кызылжара началось строительство нового целинного совхоза «Иртышский». Быстрыми темпами сооружались щитосборные дома, общежития (их называли бараками), строились столовая, клуб, нарезались новые улицы».
Из воспоминаний председателя рабочкома совхоза им. Абая, целинника Владимира Труша
Нас отправили в Иртышский район, Иртышское отделение совхоза «Иртышский». Надо ли говорить, что располагалось это местечко на берегу Иртыша? Здесь нам предстояло прожить три недели.
В первый же день я попал в число 10 парней, которых командировали на дальние покосы. Еще в грузовике, который вез нас к месту назначения, я обратил внимание на то, что наш сопровождающий скачет рядом на лошади, а на ногах у него длиннющие болотные сапоги.
Загадка разъяснилась, когда мы прибыли на так называемые покосы. Осенний Иртыш широко разлился, скрыв под водой валки некогда скошенного сена. Стоя по колено, а в некоторых местах и по пояс в воде, мы должны были сгребать валки и копнить их в один большой стог. Его будто бы зимой сможет найти и вытащить из-подо льда совхозный тракторист. О таком методе народного хозяйствования мы слышали впервые! Но задание нужно было выполнять. Мы принялись за работу.
Надо ли говорить, насколько мы вымокли и промерзли. На дворе стоял совсем не ласковый сибирский сентябрь, и вода была ледяная. Когда мы приехали домой, парни стонали от боли, не в силах даже растереть окоченевшие руки и ноги.
Я не выдержал. Разыскал нашего руководителя и в сердцах высказал ему:
- Когда я работал в школе, меня приучили, что учитель несет ответственность за жизнь и здоровье каждого ребенка. Вы же губите людей на никому не нужной и бессмысленной работе!
На следующий день нас перенаправили в Иртышское отделение колхоза.
Перед нами предстали несколько низеньких мазанок так, что крышу рукой можно было достать. Вот и вся деревенька. Но зато здесь было зернохранилище. Сюда нас поставили веять зерно, которое было свалено тоннами в огромном ангаре. Мои товарищи с энтузиазмом взялись за лопаты, радуясь, что не приходится стоять в ледяной воде.
Но мне было понятно, что и эта работа бессмысленная. Как бы мы ни старались, зерно все равно будет преть. Ведь в лучшем случае мы сможем разворошить лишь верхушку. А здесь больше 200 тонн!
Я не мог поверить, что в XX веке в советском колхозе не было никакого механического приспособления для веяния зерна. Хотя бы ручная веялка.
Но на все мои вопросы бригадир отделения лишь разводил руками: никогда не было и нет никаких веялок. Стоит неподалеку заброшенный треер-веялка. Но толку-то от него – не работает!
Мне большего и не надо было. Даже самого беглого осмотра было достаточно для того, чтобы понять, что в рабочем состоянии треер сможет пропускать через сильнейший воздушный поток центнеры зерна. Дело было за малым - найти источник питания. 
На наше счастье, в деревушке нашелся бесхозный, давно поломанный локомобиль.
Набрав инструментов у местного тракториста, я и еще несколько приятелей по уши погрузились в   разборку-сборку механизма локомобиля. Все оказалось проще, чем мы думали: забилось сопло, которое всего-то нужно было хорошенько прочистить.
Через несколько часов, к нашему восторгу, локомашина заработала. Мы подключили ее к трееру. После небольшой отладки весь агрегат заработал в полную мощь. При помощи все того же тракториста мы подтащили наше сооружение к току и запустили зерно. Огромная куча, которую мы должны были веять невесть сколько времени, была обработана за несколько часов. Прибежавший на шум бригадир не поверил своим глазам. Для него это было просто немыслимо. Во что бы то ни стало он решил оставить нас у себя.
Словно желая испытать смекалистых студентов на прочность, на следующий день он поручил нам лечение огромной отары овец и чистку овчарен. Лечение было незамысловатым. Требовалось поймать овцу и влить ей в глотку раствор медного купороса, который тут же готовила бригада ветеринаров. Чтобы не убить животное, нужно было учитывать вес барана или овцы. Слишком маленькая доза не убьет вирус, слишком большая — животное погибнет от «лекарства». 
А сколько физической силы, выносливости, терпения требовалось для выполнения этих несложных на первый взгляд манипуляций. Чтобы не перепутать «больных» и «здоровых», «вылеченную» овцу мы перебрасывали через забор в соседний загон. И только-то? А если вспомнить, что средний вес овцы – 50-60 кг, баранов от 60 и выше?
За два дня мы вчетвером напоили микстурой почти четыре тысячи животных. Наши приятели тем временем чистили «авгиевы конюшни». На ночлег мы шли, едва держась на ногах от усталости. Спали вповалку, ничего не слыша и не чувствуя.
Оставшиеся две недели мы строили коровник. Нас перевезли на остров, полностью отрезанный от цивилизации. Но мы не унывали, варили обед на костре, жили в палатке, умывались ледяной водой.  Умудрялись рыбачить, любоваться великолепными звездами, читать стихи, петь песни. Среди нас был аккордеонист с инструментом. Словом, скучать не приходилось. Да и строительство отнимало почти все светлое время суток.
В отличие от Поволжья, где основу любого сооружения составляет традиционный деревянный сруб, на Иртыше для строительства коровника использовали дерн. Главная наша задача состояла в нарезании больших пластов дерна, который затем отвозился к месту будущего коровника и укладывался в ряды.
Первый же опыт показал, что у нас ничего не получается. Куски дерна, который мы пытались вырезать вручную, крошились, ломались, были неровными, несимметричными и совсем различными по размерам. Изрядно намучившись, мы стали думать, что делать. Нужен был какой-то механизм, которым, как ножом, можно было нарезать большие и ровные куски дерна. Я отправился в деревенскую кузню. Здесь нам на глаза попались обычные детские санки. Путем проб и ошибок на их основе мы сварили-таки инструмент, позволяющий плавно и ровно снимать дерн целым пластом.
Санки, к полозьям которых снизу был приварен нож, цеплялись сзади к трактору. Двое парней усаживались сверху на наше изобретение вместо груза, и трактор пускался по полю. Благодаря нагрузке нож погружался в дерн, полозья санок служили ровными рамками, а трактор стал главной тягловой силой. Нарезанные куски дерна получались ровными и цельными. Оставалось только их собрать и отвезти на место для укладки стен. К моменту нашего отъезда коровник, длиной 80 метров и 20 метров шириной, был практически готов. Оставалось лишь покрыть крышу. Бригадир не скрывал своего восторга и благодарил нас от всего сердца.
И все же, заполняя документы, он жутко извинялся, заглядывая каждому в глаза:
- Ну не могу я написать, что вы выполняли норму больше чем на 400 процентов. Ведь никто же не поверит.
За ударную работу нас наградили похвальными листами, грамотами. Мне вручили большой знак ЦК ВЛКСМ «За освоение целины», а также знак «Золотой колос».
Но самое главное – зарплату нам еще предстояло получить.
Государство щедро одаривало целинников. Но в тот год вышло постановление, запретившее платить свыше 200 рублей в сутки в одни руки. При той же выработке, которую мы дали, нам полагалось за весь срок работы по сорок тысяч каждому. Мои ребята, понимая, что денег не видать, приуныли.
И тогда я решил пойти на хитрость. Направился в райком комсомола, где меня встретили настороженно. Ждали, что я сейчас, подобно многим, буду ругаться и требовать отдать честно заработанные деньги. Но я неожиданно для всех заявил:
- От имени нашей бригады я пришел сделать заявление. Мы, комсомольцы, хотим подарить Иртышскому РК ЛКСМ(к) несколько тысяч рублей на развитие и покупку необходимого инвентаря и мебели.
А надо сказать, что там и вправду была страшнейшая бедность. Поэтому от моих слов секретарь райкома потерял дар речи. Присутствовавшая при нашем разговоре директор местного дома пионеров покачала головой:
- Щедро живете, комсомольцы.
Я ухватился за ее слова и пообещал материальную помощь пионерам: на развитие фотокружка и покупку фотоаппаратов.
Уж не знаю, как они там крутились, но деньги они нам выбили и выдали всю зарплату до копеечки. Мы по-честному внесли обещанные комсомольские взносы и засобирались домой. С целины я вез домой два великолепных мужских костюма: себе и папе, две пары отличных чешских ботинок и золотые часы «Москва», которые с гордостью вручил своему отцу по приезду домой.
Эти часы до сих пор отлично работают. Они хранятся в нашей семье, являясь предметом трепетной памяти о наших родителях.   


С мечтой о звездах
Возвращались с целины мы большой и дружной компанией. Это было начало октября. Мы радовались успешному завершению командировки, новым друзьям и предстоящим занятиям в институте. С нами ехали четверо ленинградцев, которые отстали от своей группы. Мы взяли над ними шефство, кормили, обеспечивали разной бытовой мелочью, которая так необходима в дороге. В Куйбышеве мы сошли, чтобы пересадить их на другой поезд. Здесь нам предстояло расстаться. В знак нерушимой дружбы было принято решение распить бутылку «перцовки». Страшная вещь, но другого ничего не было, как и не было времени бегать по магазинам в поисках деликатесов. Мы оккупировали буфетный столик, прямо над нами из репродуктора на всю округу неслась какая-то веселенькая музыка.
И вдруг голос Левитана: «Говорит Москва!» И дальше пошло-пошло:
«...В результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро создан первый в мире искусственный спутник Земли. 4 октября 1957 года в СССР произведен успешный запуск первого спутника. По предварительным данным, ракета-носитель сообщила спутнику необходимую орбитальную скорость около 8000 метров в секунду. В настоящее время спутник описывает эллиптические траектории вокруг Земли и его полет можно наблюдать в лучах восходящего и заходящего Солнца при помощи простейших оптических инструментов…Спутник имеет форму шара диаметром 58 см и весом 83,6 кг. На нем установлены два радиопередатчика, непрерывно излучающие радиосигналы с частотой 20,005 и 40,002 мегагерц. Длина волны около 15 и 7,5 метра соответственно. Мощности передатчиков обеспечивают уверенный прием радиосигналов широким кругом радиолюбителей».
Сначала мы онемели. А потом просто обезумели! Наше безумие и радость тут же распространилось на всех окружающих. Мы бросились обниматься, поздравлять друг друга. Со мной были ребята молдаване, еще совсем зеленые, вчерашние школьники, а я уже был физиком с четырехлетним стажем преподавания. Но даже для меня произошедшее было фантастикой. В состоянии полной эйфории мы вернулись в вагон. К нашему изумлению, в поезде царила тишина — все спали. Мы пытались растолкать спящих, чтобы сообщить радостное известие, но ничего не вышло.
Утром люди в поезде были все такими же сонными. Поверить в это было невозможно, но факт был налицо: практически все пассажиры нашего состава оказались жертвами мощнейшего гонконгского гриппа. Эпидемия была настолько сильной, что поезд даже не хотели впускать в Молдавию. Чтобы нас не загнали в тупик на запасные пути, по команде машиниста пришлось устраивать сидячие забастовки на рельсах. «На уши» было поставлено все республиканское начальство, и в конце концов, мы оказались дома.
Маленькое лазаретное приключение нисколько не притупило эмоций от осознания великого прорыва человеческой мысли. В Кишинёве, Калараше только и было разговоров, что об искусственном спутнике.
Мы выходили вечерами на улицу, чтобы в темном небе увидеть яркую точку, плавно пересекавшую небо в назначенный час. Это было удивительно. В голове роились тысячи мыслей о будущем покорении космоса. Конечно, все хотели быть инженерами, космонавтами или хотя бы радиолюбителями, чтобы через скромный, порой самодельный радиоприемник уловить тоненький, но четкий и уверенный писк спутника: «пип-пип-пип».
Нас, студентов-физиков, к освещению космического вопроса готовили в институте с особой тщательностью. Нас сводили в обсерваторию и показали, как спутник можно наблюдать в ночном небе. Увиденное вдохновляло и наполняло сердце гордостью за свою страну. До сих пор я испытываю тепло в груди, когда в ночном небе вижу теперь уже многочисленные спутники.
Позднее мне приходилось выступать на собраниях и в клубах с лекциями о первом искусственном спутнике земли. Люди удивлялись, кто-то верил, а кто-то не скрывал своей иронии. До сих пор помню, как в каком-то клубе ехидный старикашка, желая высмеять меня, с насмешкой воскликнул: «Да как же он летит без мотора, да еще с такой скоростью?». Я ему привел в качестве примера Луну, которая тоже вращается вокруг Земли и не падает. Но старик не унимался: «А может, это Земля вокруг Луны вертится?»
Неожиданно я нашелся: «Помните детскую игру, когда в детское ведерко с веревочкой вместо ручки наливают воду и начинают крутить вокруг головы. Ни одна капелька не проливается. Так, если придать спутнику нужную скорость, он тоже никогда на землю не упадет». Для убедительности нарисовал нехитрый чертеж, на котором изобразил траекторию движения спутника и влияние на нее земного притяжения.
Старик растерянно почесал затылок: «Парень, да ты хитрый!».
Так, буквально на пальцах мне приходилось объяснять чудеса освоения космоса. Но душа, конечно, просила большего. Тем более, что за первым спутником в космос вышел второй, затем третий. Мы с замиранием сердца ловили сообщения о запуске Лайки и с еще большим восторгом читали о том, что следующие «космонавтки» Белка и Стрелка вернулись на землю живыми и невредимыми. Это будоражило воображение.

«Земля - Марс»
Осенью 1960 года мы с моими учениками решились на рискованный эксперимент, который должен был поразить всех жителей Калараша. К этому времени я уже перевелся на заочное отделение и все свое вдохновение, силы и энергию отдавал работе в школе. Я поделился своей идеей с ребятами, посещавшими кружок физики. Дети были в восторге, и мы тут же приступили к делу.
Из двух состыкованных листов фанеры мы сколотили макет космического корабля.  Он  получился высотой почти 2,5 метра, что полностью соответствовало нашему замыслу. Макет красочно разукрасили масляными красками так, что издалека наша ракета казалась совсем настоящей. Огромную конструкцию мы с трудом затащили на крышу нашей четырехэтажной школы, где и закрепили. Школа стояла на самой высокой точке большого холма, который было прекрасно видно из любой точки Калараша. А значит, и ракету тоже было видно всем каларашцам. Дело было за малым - придумать, как ее осветить ночью.
Прожекторы в то время не продавали. Театральных софитов днем с огнем не сыщешь. Пришлось выдумывать на ходу.
Я направился в автохозяйство, где мне выдали несколько автомобильных фар. В качестве основы будущей рампы мы взяли обычную трубу, на которую наварили крепления для фар так, чтобы можно было регулировать высоту лампы, ее наклон. Фары были всего на 12 вольт, и для того, чтобы получить нужную освещенность, нам пришлось использовать трансформаторы.
Но и этого было мало. Мы решили в свете воспроизвести «пиканье» спутников. 
 Это сейчас мигающими гирляндами никого не удивишь, а в то время не все знали, что такое реле, а цветных бегущих огоньков и вовсе никто не видел. Для того, чтобы наши огоньки «бежали» и подмигивали, мы соорудили особую конструкцию, которая удивила бы любого изобретателя.  Я взял обычный патефон, установил его внизу в лаборатории. На основу крутящейся платформы особым образом были напаяны проводки, по которым ходили ползунки из мягкой проволоки. Сначала проволока заходит на один проводок, загорается одна гирлянда, потом вторая проволока, третья. Патефон вращается, диск под электричеством, лампочки перемигиваются. Эффект был потрясающим. Наша ракета сияла во всем великолепии, вызывая одобрение и улыбки всех жителей нашего городка.
Мы вошли в раж. Ко дню 7 ноября мы соорудили еще одну ракету. В отличие от первой, она была не плоской, а объемной. Как и положено, у нее был нос, хвост и даже люк для космонавтов. Ракету выкрасили в серебристый цвет, а на носу красными буквами написали СССР-1. На борту указали маршрут следования: «Земля - Марс».
Готовый космический корабль мы погрузили на грузовик — его нос выдавался почти на полтора метра над кабиной водителя! -  и отправились на Октябрьскую праздничную демонстрацию.
Прохожие с изумлением рассматривали чудо «космической каларашской промышленности».
И тут на глазах у всех люк ракеты распахнулся, и из него выбрался космонавт будущего века (один из наших учеников), который под аплодисменты приветствовал землян — участников демонстрации.
Это было и весело, и торжественно, и необычно. Председатель райисполкома был в восторге. Он выступил с инициативой наградить или хотя бы поощрить учителя физики, придумавшего такую замечательную композицию. Но заведующий районного отдела образования остудил его пыл: «слишком молод».
Это словосочетание «слишком молод» впоследствии я слышал не раз. В конечном итоге даже привык к этому. Главной оценкой для меня стало не мнение высокого партийного руководства и чиновников, а отзывы моих коллег, учеников и родителей.

Государственная тайна
Мы верили, что будущее космоса за человеком. Никто из нас не сомневался, что совсем скоро земное притяжение будет преодолено и первый космонавт покорит безмолвную Вселенную. Мы часто разговаривали с ребятами на эту тему, и однажды эти разговоры чуть не подвели меня под надзор сотрудников комитета государственной безопасности.
Это было весной. Я работал в русской каларашской школе, как вдруг пришло неожиданное известие о том, что в селе Калараш за какие-то проступки сняли физика.
 Село вплотную примыкало к городу, однако сельские ребятишки предпочитали учиться не в городских двух школах, а в своей. По правде сказать, там и школы-то не было. То есть по документам были и образовательное учреждение, и штат педагогов, и ученики. Не было самого главного – здания. А ведь здание, как известно, формирует дисциплину. Классы же сельской каларашской школы разместили в подсобных помещениях большой соборной церкви.  Это были крошечные, вросшие в землю по самые окна домики с малюсенькими комнатушками, в которых умудрялись разместить по 40-50 человек. В дни особо праздничных богослужений колокольный звон мощно несся по всей округе, заглушая голос преподавателей, смеющихся подростков, отвечающих. Дети жадно вглядывались в окна, поджидая, когда добрые тетушки выйдут со службы, чтобы раздать всевозможные угощения, которые местные хозяюшки готовили невероятно вкусно. Как только верующие выходили на паперть, ученики, позабыв про все уроки, срывались с мест и бежали клянчить конфеты, яйца, изумительное варенье, пироги. А как хороша была праздничная кутья, которой в особые праздники угощали всех, невзирая на национальность и вероисповедание. Это была пшеничная каша. С душистым медом. Изумительным вишневым, черешневым вареньем.
О каком атеизме и какой дисциплине в такой обстановке можно было говорить?
Занятия в этой школе проходили ужасно. Во время урока подростки могли позволить себе закурить, выругаться матом. В перемену призывать их к порядку и вовсе было бесполезно.
Очень многое в этой школе зависело от личного авторитета учителя, его умения наладить контакт с учащимися и заинтересовать своим предметом. И вот эта самая школа в середине года внезапно осталась без физика. Меня поставили перед фактом, что я должен буду заменять уволенного педагога. Не могу сказать, что был особенно рад этому назначению, но надо, так надо. Кое-как навел порядок в кабинете и приступил к занятиям. Моим козырем стали приборы, которые я приносил из городской каларашской школы. Опыты ребят завораживали, постепенно на уроках воцарились порядок и относительная тишина.
И вот – Пасха! На дворе полно верующих с угощеньями, колокола бьют, солнышко светит, погода распрекрасная. Всем охота гулять, и никто о физике даже и не помышляет.
В конце концов я рассердился:
- Ребята, вы почему не слушаете? Это же просто верующие люди.
- А Бог есть! – кто-то дерзко выкрикнул с задних рядов.
- Кто его знает, может, и есть, - спокойно отреагировал я, продолжая гнуть учительскую линию. -  Но не исключено, что завтра человек полетит в космос, и где окажется Бог?
Ребята угомонились.
А на следующий день в школе случился переполох. Учительница французского языка прямо с улицы, нагнувшись низко к самым окнам, принялась кричать:
- Ефим Михайлович, по звонку выводите детей на построение.
 А у меня совмещенные два урока: контрольная работа. Не до глупых построений, которые нам, надо признаться, уже порядком надоели! Но француженка не унималась:
- Ефим Михайлович, это приказ директора!
Я уперся:
- У нас контрольная! Мне надо оценки выставлять!
- Ефим Михайлович. Экстренное сообщение из Москвы. Выводите класс.
Пришлось смириться и отменить урок. Когда мы вышли, во дворе уже стоял стол, накрытый красной скатертью, на нем радиоприемник. Школа построилась. Вышли директор и завуч. Они были неожиданно торжественны и кратки:
-  Сейчас из Москвы будет очень важное сообщение.
Из включенного радиоприемника полились позывные Советского Союза. Торжественная пауза, и голос Левитана сообщает, что в космос полетел человек. Первым человеком земли, покорившим космос, стал майор советской армии Юрий Алексеевич Гагарин.
Я был потрясен. Но мои ученики уже шушукались за спиной. Завуч зашикал на них, грозя пальцем. Но моим сорванцам все нипочем:
- Че нам Москва? Нам Ефим Михайлович еще вчера сказал, что человека завтра в космос запустят.
Меня тут же к директору. А я и помнить ничего не помнил. Потом меня вызвали в КГБ, обвиняли в том, что я слушаю «Голос Америки». Еле-еле докопались до правды.
Сто раз перепроверяли, возвращаясь к злополучному уроку снова и снова. Я не чаял дожить до конца учебного года. Я понимал, что меня оставят в этой школе, хочу я того или нет. К счастью, на тот момент в моей жизни намечались большие перемены, которые поставили точку в этой нелепой истории.


Партийная школа
Не могу сказать, что студенческие годы дались мне просто и легко. Связано это не только с особенностями преподавания в молдавском институте, но и рядом серьезных жизненных обстоятельств.
Тяжело заболел папа. Больше работать он уже не мог. Мама в Молдавии работы не нашла. Я, как старший сын, оставался единственной опорой и кормильцем семьи. Ситуация обострилась еще и тем, что по вине преподавателя физвоспитания я серьезно заболел.
Через полгода мне был поставлен устрашающий диагноз: туберкулез.
Ввиду всех свалившихся на меня неприятностей после 5-го семестра я принял решение о переводе на заочное отделение. Вернувшись в свой город, я взял колоссальную учебную нагрузку и стал помогать семье.
И все же студенческие годы я вспоминаю с особой теплотой. Помимо лекций и учебных часов в моей жизни происходило множество интересных событий, благодаря которым я научился ценить прекрасное и лучше понимать людей. Я почувствовал вкус к постоянному поиску знаний, освоению чего-то нового. Будь то достижения науки и техники или же новые веяния в культуре и искусстве.   
Как член Центрального комитета ЛКСМ(М) я получил доступ на все концерты, спектакли, премьерные показы в кино, спортивные мероприятия, проходившие на стадионах.
Благодаря насыщенной комсомольско-студенческой жизни я не просто познакомился, но и подружился с известными артистами страны: Марией Биешу, Тамарой Чебан, Георгием Ешану, Николаем Сличенко.
Я начал ходить на концерты, спектакли, в оперу, на балет. Потихонечку стал понимать, что обозначают балетные фигуры, как построен спектакль, как следует понимать музыку и многое другое. Постепенно я научился слушать и понимать симфоническую музыку, полюбил балет, театр. Это было прекрасно!
Но особенно многому меня научили в школе Центрального Комитета ЛКС (М).
Моим личным учителем и наставником был умнейший и образованнейший человек энциклопедических знаний и феноменальной памяти - Михаил Иванович Полтавченко.
Это был скромный, мудрый, интеллигентный человек. Получив в свое время звание доктора теологических наук, доктора философии, Полтавченко впоследствии стал коммунистом, служил комиссаром полка, был участником гражданской и Великой Отечественной войн. Он свободно владел ивритом, читал библейскую литературу в первоисточнике. Он учил нас лекторскому искусству, подчеркивал значимость всестороннего образования, постоянного расширения кругозора и, что особенно важно, неизменного уважения к слушателям и собеседникам.
«Аудиторию надо уважать! - неоднократно повторял Михаил Иванович. -  Никаких трибун, графинов и стаканов с водой и чаем. Никаких бумажек и шпаргалок, не говоря уж о многостраничных рефератах и докладах. В руках может быть только та книга или тот материал, о котором идет речь и который слушатели могли взять в руки».
За нашей учебой в комитете комсомола строго следили два человека.
Секретарь ЦК ЛКСМ (М) Федор Захарович Табунщик. Доктор философских наук, профессор. И секретарь по идеологии ЦК КПМ Константин Устинович Черненко, позднее ставший генеральным секретарем ЦК КПСС.
Если с Черненко мы практически не пересекались и отношения у нас были чисто рабочие, то с Табунщиком мы крепко подружились. Уже живя в Дзержинске, мы с ним перезванивались. Бывая в Молдавии, я обязательно старался встретиться с Федором Захаровичем. До сих пор я горжусь и дорожу памятью об этом человеке.   

Судьбоносные перемены
В 1961 году на августовскую конференцию в Калараш приехала инспектор министерства просвещения Молдавии Тамара Михайловна Калачева. Она исполняла обязанности старшего инспектора молдавского отдела народного образования. Мы с ней познакомились, а некоторое время спустя она стала моей женой.
Как молодым специалистам, нам предложили место учителей в небольшом поселке под Кишинёвом. Гратиешты славились своими виноградными плантациями, рыбными прудами и озерами, богатым плодовоовощным хозяйством. Одно время в Советском Союзе даже выпускалось вино, носившее имя совхоза. Поселок был уютный и богатый. Нам предоставили хороший дом с большим садом, в глубине которого располагался прекрасный пруд. Наравне с другими учителями мы имели право покупать всю совхозную продукцию по сниженным ценам. Кроме того, нас обеспечивали рыбой, птицей, фруктами.
Мы быстро нашли новых друзей и хорошо общались с соседями. Доброжелательные отношения с коллегами складывались и в новой школе. Я преподавал физику, Тамара Михайловна вела русский язык и литературу.
Единственное, что омрачало нашу счастливую семейную жизнь, – грусть по родным местам. Я скучал по Каларашу, родным и близким. Да и, надо признать, мама с папой тоже за меня переживали. Тамара Михайловна рвалась на родину – в далекий и незнакомый Ардатовский район Горьковской области.
Для меня переезд был немыслим, и, наверное, я бы никогда на него не согласился, если бы не тяжело протекавшая беременность моей жены. Она все больше и больше переживала, тосковала по дому, мечтала о том, чтобы оказаться в кругу родной семьи.
В конце концов, уважая выбор супруги, я согласился. Она списалась с семьей, бывшими коллегами, и выяснилось, что в Мухтолово – ее родном поселке в восьмилетнюю школу срочно требуется учитель русского языка и литературы. «А мне будет работа?» - поинтересовался я. «Конечно, будет. О чем ты беспокоишься?» -  поспешила успокоить меня жена, упаковывая чемоданы.
Так в моей судьбе произошел переворот, полностью перевернувший мою жизнь. Новый 1962 год я встречал в новом месте, в новой семье, на новой родине.


 

«Сгорая сам, свети другим всегда,
За свет не требуя наград!»
И. Кац

ЧАСТЬ II. ДЗЕРЖИНСК - МОЯ СУДЬБА

На новом месте
В Мухтолово мы перебрались в конце декабря 1961 года.
Я был сбит с толку и несколько растерян. Приехать в совершенно чужое место. Не иметь своего угла, работы. Что меня ждало впереди?
Тамару Михайловну сразу же приняли в школу – ее ждали и без промедления предоставили обещанное место. А вот для меня вакансий не нашлось. В середине года все часы уже были распределены. Новые педагоги не требовались. Я попал в полную зависимость от жены и ее родственников, с которыми мы жили в одном доме. Мое двусмысленное положение угнетало меня. Привыкший зарабатывать на жизнь с малых лет, я не находил себе места от вынужденного безделья. Ситуация усугублялась еще и тем, что воспитанный в другой культуре, другом климате, я многого не знал, не понимал и просто не умел.
 Не умел, например, ходить на лыжах, бегать на коньках – в Молдавии для этого было слишком тепло. Не принято у нас было колоть и пилить дрова, окучивать картошку, собирать грибы. Вечера здесь были длинными, а ночи светлыми. Зимой холод, а летом – тьма мошкары. Привыкнуть к этому было не так просто.
Уж и не знаю, что бы я стал делать дальше, если бы в декрет не ушла учительница немецкого языка. Директор школы Григорий Степанович Ерин вызвал меня к себе и предложил взять уроки иностранного языка.
 Даже во сне мне не могло присниться, что я буду преподавать немецкий. Я ведь физик! Математик! Но Григорий Степанович настаивал — фронтовик, офицер запаса, лектор, бывший секретарь райкома партии, коммунист в самом лучшем смысле этого слова, он пользовался заслуженным авторитетом и умел при необходимости убедить людей в правильности своей точки зрения. Он долго разговаривал со мной. В конце концов, понимая, что выбора у меня нет, скрепя сердце я согласился.
Мухтоловская восьмилетняя школа мне понравилась. Мы быстро нашли общий язык с моими учениками. В основном это были толковые и сообразительные ребята. Единственное, над чем нам пришлось потрудиться, - это над произношением.
Не секрет, что в большинстве школ учителя иностранных языков уделяют больше внимания основам грамматики, пополнению словарного запаса, семантике. А вот произношение очень часто остается за бортом. В итоге мои ребятишки изъяснялись на немецком языке со страшным нижегородским акцентом. Мне, прилежному ученику Розалии Львовны Воловельской, это, конечно, резало слух. Мы приступили к занятиям и очень быстро освоили берлинское наречие.
Но вот незадача! Теперь освоенное наречие резало слух родителям, привыкшим совсем к другому звучанию языка. Пошли нехорошие слухи, неприятные разговоры и даже жалобы. Меня несколько раз приглашало руководство школы. Встал вопрос о поиске другого учителя.
Наш спор неожиданно разрешил его величество случай.
Как раз в это время в Ардатовском районе шла фронтальная проверка учреждений образования по линии Горьковского облоно. Под проверку попала и наша школа. Строгие инспекторы побывали у меня сначала на одном уроке, затем на другом, на третьем. Проверяющие менялись, но уходили с уроков, не обмолвившись ни словом. Ожидание вердикта было тягостным и мучительным.
Наконец меня пригласили на «разбор полетов». Заключение областной инспекции вызвало шок и у меня, и у руководства школы. Мои уроки, методика преподавания, знание языка и произношение были признаны достойными самых высоких похвал. В школе меня зауважали, мой учительский авторитет наконец-то был признан.
Мне показалось, что жизнь начинает налаживаться. Тем более что в мае 1962 года на свет появилась моя долгожданная и любимая дочка Ира. Я не чаял души в ребенке, старался проводить с ней как можно больше времени. Постоянно разговаривал, читал ей стихи, рассказывал сказки. Брал с собою на прогулки. Между нами установилась очень крепкая эмоциональная связь. Я любил ее без ума, она мне отвечала самой горячей взаимностью. В семь месяцев моя малышка преподнесла мне долгожданный и бесценный подарок: «папа»! Слово, внезапно сорвавшееся с губ моей крошечной дочки, стало самым теплым и радостным из всех, что я слышал до сих пор.
К этому времени на меня навалились новые напасти.
Учительница, которую я заменял в школе, прослышала о моих успехах. Видимо, опасаясь потерять место, за несколько дней до начала нового учебного года она заявила о своем выходе из декретного отпуска досрочно.
Мне предложили работу учителя рисования. Но если на немецком я довольно неплохо говорил, то рисовать не умел вообще. Все вернулось на круги своя. Я опять остался без работы.
Я был в таком отчаянии, что стал всерьез раздумывать о том, чтобы вернуться в Молдавию.
Неожиданно в этой ситуации бойцовский характер и железную выдержку показала моя жена. Она уехала в район и добилась моего перевода в мухтоловскую среднюю школу учителем физики и математики. Сама в знак солидарности со мной перевелась в эту же школу учителем русского языка и литературы.
На новом месте пришлось все начинать сначала: завоевывать любовь учеников и авторитет среди учителей.

Снова в космос
Не могу сказать, что новый коллектив сразу принял и полюбил меня. Я был вторым физиком, неизвестным, молодым педагогом, приехавшим из других мест. Ко мне присматривались и частенько с пристрастием проверяли. Из-за женитьбы, скороспешного переезда, прочих житейских передряг мне никак не удавалось защитить диплом. Имея за плечами полных пять курсов Кишинёвского университета, я дважды был вынужден откладывать защиту диплома. Его отсутствие также сказывалось на моей репутации. Мне было непросто.
Но, несмотря на все это, я с радостью погрузился в работу. Дети живо откликнулись на мои уроки, многие из них с восторгом познавали экспериментальную физику. Все дело шло к тому, чтобы организовать школьный радиофизический кружок. Желающих записаться в него было более чем достаточно. Чтобы заявить о себе на всю школу, нужно было организовать какое-нибудь яркое мероприятие. Дело шло к Октябрю, и я решился повторить космическое шествие на поселковой демонстрации.
В школе был свой грузовик. Были шикарные мастерские со станками по металлу и дереву. Я подружился с мастерами, им моя идея пришлась по душе, и вскоре работа закипела. Но если для них строительство «космического корабля» было в новинку, то мне хотелось усовершенствовать предыдущую модель. Было принято решение снабдить мухтоловскую ракету мощным звуком.
С помощью моего приятеля-летчика мы записали рев взлетающих самолетов. В определенной последовательности самолетный гул сменялся торжественным маршем, праздничной музыкой, оркестровыми вариациями. Дело оставалось за малым: придумать, как многократно усилить звук. Ведь мощностей маленького проигрывателя явно не хватало для того, чтобы перекрыть шум толпы, гудение машины и улицы.  При содействии все того же летчика мне удалось раздобыть преобразователь тока, который на выходе выдавал 110 вольт переменного тока. Это стало отличным решением. К преобразователю подключили усилитель от киноаппарата «Украина», на грузовик установили динамик.  А в кабину посадили смышленого школьника, который всем этим заправлял.
Звук получился отличный: четкий, чистый и без перебоев.
В ракету, которая получила символическое название «Пионер-II”, мы посадили двоих космонавтов. Специально для них из папье-маше были изготовлены круглые шлемы. В нужную минуту они выбирались из космического корабля и приветствовали мухтоловцев под торжественные звуки музыки.
 Надо было видеть, с какой помпой прошли учащиеся нашей школы по улицам небольшого поселка. Настроение было приподнятое, всем хотелось увидеть небывалую ракету, оказавшуюся в центре праздничной демонстрации. И дети, и взрослые горячо приветствовали космонавтов, расплывающихся от восторга в лучезарных улыбках.
 
«В мухтоловской школе ...»
«… Тов. Беркович Ф.М., работая председателем первичной организации ДОСААФ при Мухтоловской средней школе, показал себя активным и инициативным товарищем. По его инициативе в школе созданы различные наглядные пособия, макеты и стенды. Хорошо оборудованы кабинет, радиотехнический, уголок призывника, кинобудка.
На протяжении нескольких лет в школе работает несколько кружков: радиотелеграфический, киномехаников, призывников и другие.
Тов. Беркович может организовать и заинтересовать ребят, вовлечь их в кружковую работу. Лично сам уделяет много внимания работе первичной организации ДОСААФ, часто выступает перед учащимися. Первичная организация, которую возглавляет Беркович Ф.М., занимает первое место среди школ Ардатовского района».
Из характеристики ДОСААФ от 24 августа 1966 года
Работа в школе захватила меня. Мне было скучно пересказывать учебник, поэтому, как и прежде, практически все свои уроки я сопровождал экспериментами. Ребята, увидев физику «в действии», спешили применить полученные знания на практике. Наш физический кружок разрастался и набирался авторитета. Дети выдвигали самые фантастические проекты, не сомневаясь, что, если хорошенько поразмыслить, сделать можно все.
Однажды кто-то из них предложил соорудить светящуюся карту звездного неба. Мы пошли дальше и создали уникальный электрифицированный прибор по астрономии - подвижную карту звездного неба.
Весть о техническом чуде быстро разлетелась в преподавательской среде. Чтобы увидеть прибор своими глазами, к нам приехал преподаватель Арзамасского педагогического института.  Он долго восхищался, удивлялся, фотографировал и что-то записывал. А через три месяца фотография с подробным описанием прибора была опубликована в журнале «Физика в школе». В качестве авторов прибора, естественно, указывались не мои школьники.
Но приезжали поинтересоваться нашими делами и настоящие журналисты, постаравшиеся честно рассказать о работе нашего кружка.
«В мухтоловской средней школе состоялся вечер, посвященный 70-летию радио и его первооткрывателю А. С. Попову. На выставке работ членов радиокружка представлены различные типы радиоприемников, радиопередатчиков, радиола, магнитофон, электропроигрыватель, аппарат для изучения азбуки Морзе на 24 места, выпрямители, радиолампы, наглядные пособия по физике. Особо привлекала внимание электрифицированная карта звездного мира.
… Директор школы А. В. Бугров зачитал приказ по школе, в котором вынесена благодарность с занесением в личное дело членам технических кружков Хохлову и  Буеракову за приготовление карты звездного мира... 9 членам технических кружков были вручены Почетные грамоты Ардатовского райкома ДОСААФ. Радиокружок за отличную работу награжден Дипломом II степени. Была отмечена заслуга в руководстве техническими кружками преподавателя физики Е. М.  Берковича. После торжественной части состоялась радиовикторина и в заключение присутствующие танцевали под радиолу».
(З. Иванова, «Знамя Победы»)
Моя жизнь закручивалась все быстрее и быстрее. Я защитил диплом, вступил в партию, добился уважения среди коллег по школе. Мою работу заметили и оценили в райвоенкомате и райкоме ДОСААФ. Вскоре по их инициативе в школе были открыты военно-технические кружки, которые мне тоже пришлось взять под свое крыло. Полностью погрузившись в эту работу, я не удержался и организовал кружок киномехаников. Это было ново и интересно. О нас снова написали в газетах.
«В мухтоловской средней школе второй год действуют технические кружки: «Юный физик», «Юный киномеханик» и «Юный радиолюбитель». В кружке «Юный физик» был изготовлен целый ряд приборов по физике и астрономии, сделана объемная модель газеты «Юный физик», электрическая подвижная карта звездного неба и многое другое. Членами кружка написано и прочитано более 3-х десятков докладов на различные темы.
Члены кружка «Юный киномеханик» оборудовали кабинет кино. За истекшие два года ребятами было продемонстрировано около 140 киносеансов. Теперь в связи с оформлением актового зала ребята задумали установить 4 действующих киноаппарата. Задумано оборудовать актовый зал автоматами плавного включения и выключения света.
«Юные радиолюбители» задумали собрать в этом году еще один радиоузел для актового зала школы, два приемника прямого усиления, два транзисторных приемника, два приемника к автомашинам, проигрыватель, корректор (прибор для выпрямления речи заикающихся), три 10-ваттных усилителя, капитально отремонтировать электрогитару, два выпрямителя для питания батарейных приемников, автомат подачи звонков в школе, электрический экзаменатор по физике и другие приборы».
Примерно в то же время мы изобрели «экзаменатор» по физике. Он представлял собой большой стенд с множеством гнезд для штекера. Отвечая на вопрос из школьного курса физики, ученик должен был вставить штекер в гнездо с правильным, на его взгляд, ответом. Если ответ был верным, загоралась лампочка. Нет — ответ не засчитывался.
Разумеется, наше ноу-хау тут же попало в местную газету. Прислали фотокорреспондента, который оставил нам на память снимок, и журналистку, сделавшую прекрасный репортаж о жизни моих кружковцев.

В технических кружках
«Прозвенел звонок. Урок окончен. Распахнулись двери классных комнат. Детвора высыпала в коридор, где ее встретили позывные радиостанции «Маяк». А затем раздалась мелодия задушевной и всеми любимой песни «Подмосковные
вечера».
Так началась очередная
передача из школьного радиоузла. Старшие девушки и пар¬ни закружились в вальсе, а те, что помоложе, расположились у окон, вдоль стены и любуются плавными и легкими движениями танцующих пар.
Все оборудование радиоузла, аппаратура - радиоприемник, усилитель, распределительный щит и другие - собраны самими учащимися в основном из старых деталей и блоков.
- Пригодилось и то, что уже было сдано в утильсырье,- говорит руководитель радиотехнического кружка, преподаватель физики Ефим Михайлович Беркович.
Из радиоузла ведутся еженедельные передачи, освещающие школьную жизнь, дела комсомольской и пионерской организаций, транслируется музыка.
В радиотехническом кружке совершенствуют знания по физике учащиеся старших классов. Сережа Буераков из 11-го класса, например, смонтировал переносный радиограммофон. Он используется учителями-предметниками на уроках литературы, иностранного языка, пения. Володя Милов из 8-го класса собрал прибор для настройки приемников.
Члены кружка собрали батарейный радиоприемник на 6 транзисторах, радиоприемники типа «Рекорд», «Искра», «АРЗ», «Урал». Изучают на сконструированном ими радиотелеграфе азбуку Морзе. В настоящее время готовят несколько параллельных радиоприемников из новых деталей и начали монтаж радиоузла мощностью 25 ватт, стремясь получить радиостанцию с правом выхода в эфир.
Староста кружка Саша Волков вместе с товарищами сделал приставку для улучшения качества приема дальних телевизионных передач.
Заслуживает похвалы кружок юных киномехаников. Много сделано членами этого кружка для оборудования кинокабинета, т.н. кинобудки. Все стены обшиты железом, покрашены, предусмотрена противопожарная безопасность. Установлена постоянная киноаппаратура. Для улучшения качества киноуроков предусмотрено дистанционное управление. Все члены кружка овладели профессией киномеханика и вполне справляются с демонстрацией кино.
...А вот мы в физическом кабинете. Здесь проходят занятия физического кружка. На стене висит стенгазета «Юный физик». На ее страницах сообщается обо всех открытиях и новостях в области физики, о работе членов кружка. Целый ряд физических приборов сделан самими членами кружка. Вот перед нами фанерный круг с множеством маленьких круглых отверстий, светящихся разноцветными огнями. Это электрифицированная подробнейшая карта звездного мира. А вот метеорологический щит «Погода сегодня» с метеорологическими приборами. Все это сделано умелыми руками членов кружка.
Среди учеников, занимающихся в кружках, нет неуспевающих по физике.
(З.Костылева, «Знамя Победы)

«Наш друг»
Очень часто я находил вдохновение в своих учениках. Их горящие, любопытные глаза подталкивали меня к тому, чтобы все время придумывать что-нибудь новое, интересное. Я старался следить за всеми новинками науки и техники и был готов к самому каверзному вопросу, который мне мог задать любопытный пятиклашка или же полностью погруженный в технику старшеклассник. Мне всегда казалось, что, если подойти к ребенку с пониманием, добрым настроем, он откликнется. Необходимая учительская строгость, авторитет взрослого человека никогда не пересекали границы уважения к ученику. Дети это почувствовали.
И однажды в местной газете я увидел публикацию под названием «Наш учитель, наш друг». Моя ученица написала в газету очень искреннее и проникновенное письмо. Более высокой награды до той поры мне получать не приходилось.
 «У школьников летние каникулы. Целыми днями они загорают, купаются, читают книжки. А иногда вспоминают школу, учителей. И я часто беру учебник физики, листаю его и вспоминаю учителя физики Ефима Михайловича Берковича, представляю его уроки.
… В 9 «А» физика. Затаив дыхание, слушают ученики объяснение учителя. Свой урок Ефим Михайлович ведет очень интересно. Он рассказывает не только то, что положено по программе, но и о новейших достижениях в области физики, химии и других наук советских и зарубежных ученых. Физика - это, конечно, наука серьезная, трудная, для некоторых, поэтому скучная. Е.М. Беркович из закона физики может сделать поэму. Вводит в круг своей мысли учеников. Оживленно спорит с ними, заставляет мыслить, общаться.
Особенно мне запомнился урок в день полета наших космонавтов Алексея Леонова и Павла Беляева. Мы просто засыпали его тогда вопросами о космосе, о Вселенной, о новых спутниках. Спор был горячий. В глазах учителя и учеников горел огонек вдохновения и радости. А он, наш учитель, словно сверстник юный и горячий, спорил, доказывал, учил. Пожалуй, только тогда мы ясно поняли, что он наш самый настоящий друг, и почувствовали к нему еще большее уважение. И нам хочется на него походить. Быть таким, как он, горячо любящим свое дело, зажигающим этой любовью других, значит, быть настоящим советским человеком. А он такой, настоящий. Ведь недаром подростки, такие чуткие ко всякой фальши, доверяют ему все свои обиды, неудачи, огорчения. И он всегда поможет, подскажет. От «трудных» учеников Ефим Михайлович не старается избавиться, а помогает им найти себя, свой путь в жизни, заставляет уважать труд, людей. И лучшей наградой для себя считает знания своих учеников.
Вот такой он, наш учитель физики мухтоловской средней школы Ефим Михайлович Беркович».
Анфиса Козлова

Уникальный человек
В Мухтолове работали два сильных педагогических коллектива. Каждый учитель мог занять достойное место в любой городской школе. Среди них у меня появилось много друзей и товарищей. Но один из них оставил яркий след во мне на всю жизнь.
Это был учитель биологии Александр Иванович Воскресенский. Величайший знаток природы, сада, леса, флоры и фауны. Интеллигент до корней волос.
На своем приусадебном участке он умудрялся творить настоящие чудеса селекции. Уже тогда, в 60-х, у него в саду рос морозостойкий виноград. Люди и мечтать о таком чуде не могли, а у него рос. Его морозостойкие яблоки до сих пор растут в моем саду. Он постоянно экспериментировал, выращивал новые сорта овощей, фруктов, винограда, ягод.
Помимо этого Воскресенский был удивительным знатоком жизни зверей. Председатель местного общества охотников, он великолепно знал флору и фауну окрестностей. Благодаря этому ему удалось создать уникальный музей мухтоловского лесхоза. Помню, что главной его страстью были бобры. Мог часами делиться своими наблюдениями за этими животными. А вот охотиться предпочитал на волков. Он был опытнейшим волчатником, и на его счету числились десятки убитых волков.
У Александра Ивановича были особенные, можно сказать, легендарные собаки. В свое время Воскресенскому их подарил генерал Байдуков. Оказалось, что это потомки тех самых собак, которых Валерию Чкалову и Георгию Байдукову подарили канадцы по окончании перелета через Северный полюс. Это были настоящие норковые охотничьи собаки.
Сейчас в Мухтолове у многих охотников потомки тех самых собак.
Александр Иванович многому меня научил, о многом рассказал. Но и я со своей стороны научил его тому, чего он не знал. Это была фотография. Наши уроки начались с обычного «Зенита». Затем мы перешли на фоторужье. Фотография стала его вторым большим и горячим увлечением. Он сделал многие сотни фотографий, десятки альбомов и стендов о жизни леса.
К сожалению, наши пути разошлись, когда вместе с семьей я перебрался в Дзержинск.

На крыльях мечты
В Мухтолово мы прожили 4,5 года. И вроде бы складывалось все хорошо и благополучно, но бытовая необустроенность тянула. У нас не было никаких шансов на получение собственной квартиры. Под большим сомнением был профессиональный рост. Кроме того, меня по-прежнему тянуло в город.
В это время младшая сестра Тамары Михайловны перебралась в Дзержинск. Она нахваливала молодой город и зазывала нас поближе к себе. В один из майских дней 1966 года я, махнув рукой на все, решил попытать удачу и отправился в незнакомый город, с которым связывал большие надежды.
Со станции я прямиком направился в гороно. Тогда оно располагалось на площади Дзержинского в доме, где раньше был кинотеатр «Глобус». Заведующий гороно Васильев принял меня довольно равнодушно. Он сообщил, что на данный момент в городе вакансий физиков нет. Вот разве что на Пыре, в поселковой школе…
Пырская школа меня никак не устраивала. Я не видел никакого смысла перебираться из одного поселка в другой и расстроенный вышел в коридор.
Уже хотел уходить, как вдруг меня позвал к себе в кабинет заместитель Васильева. «Приходите завтра, - сказал он мне, - я вас познакомлю с одним человеком, и если вы ему понравитесь, все у вас будет хорошо».
На следующий день я познакомился с человеком удивительной энергетики. Он сразу заинтересовался моими экспериментами, потребовал полный отчет о деятельности кружков и пришел в неописуемый восторг, когда увидел целый ворох грамот, свидетельствующих о достижениях моих учеников.
Это был Николай Александрович Сонин. В мае 1966 года его назначили директором строящейся школы №22. К началу учебного года школа должна была распахнуть двери и принять своих первых учеников. Николай Александрович как раз подбирал нужные ему кадры. Уже тогда он проявил свой незаурядный характер прекрасного организатора, великолепно разбирающегося в людях. Школа еще только строилась, а он уже мечтал, чтобы его детище было самым лучшим в городе. Самые лучшие учителя, самые интересные проекты, самые яркие мероприятия и самые высокие достижения.
В разговоре выяснилось, что он был страстным авиамоделистом. Тогда это было очень модно, и планеризмом увлекались не только в Дзержинске, но и по всей Горьковской области. У меня же среди прочих документов были удостоверения инструктора авиамодельного, судомодельного спорта и радиодела. Увидев это «богатство», Николай Александрович ухватился за меня мертвой хваткой. Он поставил мне условие, что в его школе я буду не просто учителем физики, а организую авиамодельный кружок. Вместе с кружковцами мне предстояло создать модели, которые могли бы подниматься в небо и стать лучшими во всем Дзержинске.
Домой я вернулся окрыленный новыми возможностями и перспективами. Моя жена целиком и полностью поддержала идею переезда в Дзержинск.
Николай Александрович принял в нас самое горячее участие. Он помог найти съемную квартиру в поселке Свердлова, выделил машину, чтобы мы могли перевезти весь наш нехитрый скарб из Мухтолова на новое место жительства. В августе мы окончательно обосновались в Дзержинске.
Вместе с другими учителями я помогал Сонину готовить школу к новому учебному году. Мы крепко сдружились, и было видно, что в новом коллективе все горят общей идеей, все рвутся в бой, и каждому хочется, чтобы школа-новостройка действительно была лучшей в городе.
Мои коллеги обратились к Сонину с ходатайством о том, чтобы нам с Тамарой Михайловной отдали квартиру сторожа, которая располагалась тут же при школе. И в сентябре мы с женой устроили второе новоселье в гостеприимном городе. Из-за этого факта я мог смело говорить, что живу и работаю в школе круглые сутки. Это была чистейшая правда, которую легко могли подтвердить и ученики, и родители, и коллеги по работе.

  «Подпольные» эксперименты
Для занятий с кружковцами мне выделили особый класс, который предназначался под лекционный зал. Там была кафедра, стояли кресла с откидными столиками. К залу примыкала маленькая лаборантская.
Здесь мы соорудили наш первый макет. Это была небольшая ракета, которую из-за отсутствия грузовика мы установили на два велосипеда. Ракета мастерилась к Октябрьским праздникам. А к 23 февраля нам предстояло сделать большой планер в виде пятиконечной звезды. Наверное, удивлю читателя, если признаюсь, что изготовлением этих моделей мы занимались без особого энтузиазма. Я понимал, что мода на планеризм уходит, к тому же все это я уже проходил. Мне хотелось чего-то нового. Неожиданно ребята меня поддержали. Втайне от директора мы взялись за полное переоборудование лекционного зала. 
Мы демонтировали все кресла и убрали их в сторону, вскрыли полы и начали прокладку проводов. Часть проводки решили провести по стенам, для чего их начали штробить. Работа кипела полным ходом, планов у нас было громадье.
Но однажды по досадной случайности в зал прорвался завхоз, давно подозревавший неладное. Он пришел в ужас от увиденного: кресла сдвинуты в угол, пол вскрыт, кафедру убрали, стены разбиты. Кругом разруха и полный бедлам!
Вне себя от увиденного он помчался к директору. Скандал был невообразимый. Завхоз кричал не останавливаясь. В какую-то паузу директор с недоумением обернулся ко мне:
; Ефим Михайлович, но мы же с вами договаривались.
; Договаривались.
; В чем же дело?
; Позвольте мне высказаться. В противном случае я сразу пишу заявление на увольнение.
; Что значит увольнение? Сначала отремонтируйте, что сломали.
; Пройдемте в зал. На месте я все вам покажу.
Директор, зайдя в кабинет, тоже схватился за голову.
Но я его подвел к стене, где уже была смонтирована часть пульта управления со светящимися тумблерами и ручками управления. Мы прошли в лаборантскую, где ребята прорезали окошечки для кинопроектора. Он увидел экран, шторы на окнах. 
; Да, - засомневался директор, - уже больше похоже на лекционный зал. Но полы-то зачем было вскрывать?
; А что бы вы хотели сейчас посмотреть? - спросил я, понимая, что бессмысленно объяснять, зачем мы под полом заложили столько проводов.
; Давайте кино. Я пока выключу свет, а вы заряжайте аппарат.
Я его останавливаю:
; Ничего не надо, - и щелкаю нужным тумблером. Свет мягко погас, бесшумно опустился экран, плавно автоматически закрылись шторы. Сказать, что директор был поражен, значит, ничего не сказать. А я, не обращая внимания на его изумление, все также с одного места с помощью пульта включаю кино, звук, убавляю — прибавляю...
; Ефим Михайлович, так это же открытие!!!
; Так что вам больше нужно - планеры и змеи или оборудованный по последнему слову науки и техники лекционный зал?
Ответ был очевиден.
Сонин умел видеть на перспективу и понимал, какой это прорыв. Поэтому он поддержал все наши начинания и даже помогал доставать необходимое оборудование и детали.
Когда работы в зале были завершены, в 22-й школе появился первый в городе кабинет ТСО – технических средств обучения. В зале вновь установили кресла с откидными столиками. На место вернулась лекционная кафедра. Помимо кинотеатра преподаватель мог пользоваться эпидиаскопом, диапроектором.
Я списался с московским обществом «Трудовые резервы», и нам в школу прислали богатейшую коллекцию диафильмов. Чтобы все это богатство хранилось в порядке и было удобно в использовании, я придумал диатеку. 
Это был специально оборудованный ящик с множеством ячеек, в которые устанавливались коробочки с фильмами. Все ленты – а их было около 800 – имели свое место в соответствии со школьной программой. Отдельно стояли фильмы по литературе, по математике, истории и т.д. Ряд был расположен точно в такой же последовательности, как могли бы идти уроки. Например, приходя на урок в декабре, учитель с легкостью по номеру урока мог найти необходимый диафильм. Мы подписали ячейки, наклеили этикетки на коробочках с фильмами. На этикетках указали название фильма, его продолжительность, тему, в рамках которой идет изучение данного урока.
Словом, у нас был идеальный порядок, который вызывал восхищение у наших гостей и был по достоинству оценен учителями школы.
А спустя некоторое время о нашей диатеке написали во всесоюзном журнале «Физика в школе».

Самый лучший кабинет физики
Еще в начале учебного года я предложил своим ученикам написать сочинение на тему «Всемирная выставка кабинетов физики».
Что бы вы сделали, спросил я ребят, чтобы занять первое место, если бы были заведующими кабинетом физики?
Тема необычная, в какой-то степени провокационная. Но она того стоила. На размышления я отвел два месяца, и к концу четверти дети стали сдавать сочинения: кто полтетради, кто целую, а кто и альбомы с рисунками. Одни придумали свои проекты, другие подсмотрели в научных журналах, третьи потихонечку списали у писателей-фантастов. Но в итоге у меня скопился огромный материал для создания самого современного и поучительного для детей кабинета физики.
Как и в лекционном зале, я начал с электричества. К каждой парте ученика мы подвели провода. Благодаря этому на каждом рабочем месте появилась небольшая настольная лампа, яркость которой мягко регулировалась в зависимости от потребностей. Абажур лампы – небольшой металлический колпачок, который направлял свет только на тетрадь. Дети могли просматривать фильм, демонстрацию слайдов на большом экране и вести записи в тетрадках без ущерба для зрения. Одновременно с этим каждому ученику на стол подавалось напряжение постоянного тока от 0 до 120 вольт, переменного тока от 0 до 220 вольт и трехфазного — 250 вольт. Это позволило проводить на уроке лабораторные работы любой сложности.
Разумеется, для соблюдения техники безопасности вся цепь была замкнута на стол учителя, где был смонтирован большой пульт управления всеми приборами в классе. Напряжение подавалось только с учительского пульта и только при необходимости. В кабинете подвесили экран, установили киноаппарат, следом за ним эпидиаскоп, кодоскоп, проекторы и другую технику. Все они автоматически включались-выключались, регулировались. Точно так же автоматически с пульта учителя в кабинете открывались и закрывались шторы.
По всему периметру кабинета я установил небольшие колонки. При кропотливой и тонкой настройке нам удалось добиться того, чтобы звук, шедший из динамиков, был равномерным. Его было хорошо слышно как на первых, так и задних рядах.
 В нашем кабинете поселился робот двухметровой высоты. Он включался, перемигивался лампочками и в нужный момент по заданной программе мог включать аудиофрагменты, диафильмы, кинопроектор.
Я вспомнил о мухтоловском экзаменаторе, и вместе с кружковцами мы приступили к созданию целой серии «экзаменаторов» и «репетиторов». На небольшом стенде с одной стороны название формулы, с другой сама формула. С одной стороны штекер, с другой гнездо. При правильном ответе загоралась зеленая лампочка, при неверном – красная.
Такие аппараты мы установили на каждую парту. Это позволяло в быстром тестовом режиме проводить фронтальные опросы всего класса.
Дети очень быстро освоились с этими аппаратами и даже навострились хитрить перед учителем: как только мелькал красный свет, они торопились вытащить штекер, чтобы испытать удачу в другом гнезде. Пришлось и мне пойти на хитрость, которую я использовал в «экзаменаторах». Как правило, в контрольном тесте, который задавал учитель отвечающему, значилось от 5 до 10 вопросов. На каждый вопрос мы готовили до 10 вариантов ответов. Найти правильный было не так-то просто. Отметка же ставилась по количеству горящих зеленых лампочек. И если хитрец, вставив в гнездо штекер, торопился его вытащить, увидев красный проблеск, вся система блокировалась.
«Ефим Михайлович, у меня все погасло!» - «А ты не обманывай!» Пришлось ребятам учить физику и водить с ней дружбу.
Еще один «экзаменатор» был установлен на торцевой стороне учительского стола. Он работал в автономном режиме от остальных «экзаменаторов», но тоже управлялся через пульт. Я раздавал ребятам карточки с задачами, настраивал приборы на правильные ответы. Дети решали, подходили к пульту, вставляли штекеры в гнезда. При каждом правильном ответе стрелочка амперметра продвигалась вперед по шкале, отмечая уровень оценки: чем больше правильных ответов, тем сильнее отклонялась стрелочка вправо, тем выше была оценка.
Так за один урок я мог поставить по несколько оценок каждому ученику.
Конечно, все это вызывало множество вопросов, и меня начали проверять.
Во втором полугодии первого учебного года на базе моего кабинета был объявлен семинар для всех директоров Дзержинска и Володарского района. На собрание прибыли около 60 человек. В кабинете буквально негде было яблоку упасть. Собравшиеся с огромным любопытством рассматривали кабинет: что за пособия, какое оформление, что за ящик стоит — робот-не робот, лампочки настольные — зачем это богатство?
Когда официальная часть завершилась, я встал и, вместо того чтобы отвечать на множество вопросов, честно сказал:
; Намного проще и понятнее будет, если я дам вам урок физики. Какую тему вы бы хотели?
Это их поразило:
; Как какую тему?
Все привыкли, что к таким мероприятиям уроки репетируются заранее, тема должна быть одна без каких-либо вариантов. А здесь участникам семинара предлагают выбор: что это – бахвальство или самонадеянность учителя? Общее замешательство разрешили физики. Они назвали тему, сходную с той, которую мы с ребятами как раз проходили в эти дни. 
И я стал рассказывать. Шторы постепенно опустились, экран выдвинулся, свет наполовину погас. Лампочки на столах, наоборот, стали бледно загораться. Потом пошло кино. По его окончании свет на столах погас, шторы раздвинулись, затих кинопроектор, смолк звук. Я предложил пройти тестирование на «экзаменаторах», оценить возможности каждого ученического рабочего места… Словом, продемонстрировал все технические возможности моего кабинета.
Мне было чем гордиться, ведь на тот момент во всем Советском Союзе не было ни одного кабинета физики с автоматическим управлением всего учебного процесса. Это была самая настоящая научная организация труда, которая тогда только входила в моду и о которой было столько разговоров.
Когда урок закончился, какое-то время в кабинете висела немая пауза. Директора школ не находили слов, чтобы выразить свои эмоции и впечатления.  И тогда директор 13-й школы Тамара Васильевна Митина поднялась и обратилась к заведующему гороно: «А вам не кажется, что за такой труд учителя надо наградить?».
Все зашумели и поддержали Тамару Васильевну. С задних парт послышались предложения о представлении к званию «Заслуженный учитель».
Но зав. гороно оказался на удивление спокоен: «Ну, что вы! «Заслуженный учитель» - это страшный труд, это звание надо заслужить. А здесь ничего особенного. Ну, соединил проводочки, что такого?».
…За долгие годы работы в школе меня восемь раз представляли к званию заслуженного учителя. И каждый раз находились обстоятельства, по которым присвоение звания отменялось. В 70-м году к 100-летию со дня рождения Ленина по представлению области я был награжден медалью «За доблестный труд» и получил звание отличника народного просвещения. За каждый семинар я получал благодарность от облоно. Семинаров такого уровня было более 20. Но по каким-то причинам ни одна из благодарностей не была внесена в трудовую книжку. Область ценила меня, а город, увы, признавать не торопился.
Что касается директорского семинара 1967 года, то по его окончании Сонин объявил мне благодарность по школе. На том разговоры о поощрении и закончились.

Кабинетная система
Среди кипы сочинений, сданных мне моими учениками, было одно, не похожее на другие. Девочка, увлечённая историей, написала о том, каким бы она хотела видеть кабинет истории, а не физики. Конечно, такое богатство не должно было пропадать. И мы приступили к оборудованию самыми современными техническими средствами обучения всех предметных кабинетов школы. Этой идеей увлеклись не только преподаватели, но и дети. В школе даже образовалось стихийное соревнование за самый лучший кабинет.
У нас появились шефы - отдел главного энергетика ПО «Оргстекло». Его сотрудники были приятно удивлены технической грамотностью учеников и инициативностью преподавателей, а потому с радостью подключились к общему процессу. В каждый кабинет мы старались установить демонстрационные аппараты, репетиторы, экзаменаторы. Оборудовать его по самому последнему слову науки и техники.
Николай Александрович Сонин во все классы закупил кафедры. На общем педсовете мы решили отказаться от традиционных школьных досок, которые «царапались», «скользили» и быстро приходили в негодность. Им на смену пришли большие куски линолеума, который мы клеили прямо на стену. Это «ноу-хау», которое впервые было внедрено в 22-й школе, по достоинству оценили преподаватели других школ. Там, где это было возможно, учителя стали использовать линолеум. Он прекрасно смывался, долго служил, и на нем прекрасно писал мел.
Единственными, кто испытывал трудности с линолеумными классными досками, стали ученики и учителя начальной школы. Ведь для качественной работы им нужна была разлиновка. Каждый год приходилось нанимать художника, который рисовал клетки и линейки на досках в начальных классах. И тогда я предложил прочертить клетки и линейки канцелярским ножом. Если после этого натереть доску мелом, а затем смыть, белые черточки останутся. Так мы справились и с этой проблемой.
Во всех начальных классах мы установили большие демонстрационные столы.  Учитель получил возможность использовать эпидиаскопы, кодоскопы, фильмопроекторы.  Как и в старших классах, для маленьких докладчиков установили кафедры.
Постепенно в школе оборудовали все кабинеты: начальных классов, истории, географии, биологии. Рядом с каждым кабинетом мы разместили небольшие памятные доски из оргстекла, на которых написали имена всех ребят, принимавших участие в создании кабинета.
Позднее многие удивлялись, откуда мы взяли столько кодоскопов. В то время они еще только появлялись. Их выдавали по одному прибору на школу-новостройку. Поэтому в лучшем случае в школе было всего несколько штук, а у нас кодоскоп стоял в каждом кабинете. А секрет был прост. В магазине учебных пособий мы покупали оптическую скамью. Ее-то и переделывали в дефицитный аппарат. Благо оптическую скамью в магазине учебных пособий можно было покупать в неограниченных количествах.

На пике науки и техники
Особо стоит рассказать о кабинете химии и иностранного языка.
Муж учителя химии был кандидатом наук из ГИАПАа (ныне ОАО «НИИК» - научно-исследовательский и проектный институт карбамида и продуктов органического синтеза). Видя наше рвение, он предложил в кабинете создать чуть ли научно-исследовательскую лабораторию. Пришлось деликатно его проекты перенаправлять в русло реальности. Тем не менее в кабинете химии мы сделали канализацию. На каждой парте была установлена раковина-ванночка для слива. Рабочее место ученика было оборудовано розетками, двумя кранами с водой и газом. На столах стояли пробирки. 
Это, конечно, была очень большая ответственность учителя: подавать одновременно газ, воду и электричество нельзя ни в коем случае. Только что-то одно. К чести учителя, в 22-й школе не было ни одного случая, когда кабинет вышел бы из-под контроля.
Во всей этой суматохе и непрерывной работе я никак не мог подступиться к кабинетам иностранного языка. В любую свободную минуту я размышлял о том, как именно нужно оборудовать кабинет иностранного языка, чтобы установленные технические средства полностью соответствовали специфике данного предмета. Сам собой напрашивался лингафонный кабинет. Но как его установить? Где взять оборудование? Все эти вопросы оставались пока без ответа, и я не видел никаких перспектив для их решения.
Помог, как это обычно бывает, случай.
Мы с ребятами как раз трудились над созданием светового табло в спортивный зал. В ходе работы выяснилось, что требуется большое количество маленьких пальчиковых лампочек и разных радиодеталей. Мы ломали голову, где бы их раздобыть, как вдруг ко мне пришел родитель одного из моих учеников. Валентин Михайлович Изотов оказался начальником центра связи на 85-ом заводе (ныне «Кристалл»).  Его жена работала начальником цеха связи на заводе им. Я.М. Свердлова. Я рассказал ему про нашу затею со спортивным табло и посетовал на дефицит пальчиковых лампочек. Ему идея понравилась. Он обещал помочь не только с лампочками, но и гнездами, в которые нужно было вставлять наши лампочки. Мы подружились. Он взял шефство над нашим кружком и частенько помогал не только в добывании нужных деталей, но и неоценимыми техническими советами.
И вот как-то Валентин Михайлович мне звонит и сообщает о том, что на заводе списывают полуавтоматическую телефонную станцию. Вам надо?  Меня словно молнией озарило: это же готовый лингафонный кабинет! 24 телефонных аппарата, подсоединенных к коммутатору. Снял трубку - лампочка загорелась, коммутатор либо сам разговаривает, либо соединяет с нужным номером. Конечно, надо!
 Я тут же отправился к Сонину. Мы заказали нашим шефам лингафонные кабинки из оргстекла. Не теряя времени, установили в кабинете иностранного языка магнитофон, проигрыватель, киноаппарат, кодоскоп, эпидиаскоп. Словом, все, что можно было. А тут подоспела и наша телефонная станция. Автоматическую телефонную станцию поставили на стол учителя, телефонные аппараты, индивидуальные микрофоны, наушники – на парты ученикам. Получалось, что каждый ребенок работал в своей собственной прозрачной кабинке. Во время урока учитель, отключая и включая микрофон, мог работать сразу со всем классом или же индивидуально. Кроме того, благодаря коммутатору появилась возможность подключать учеников друг к другу и организовывать таким образом работу в парах. Это был 68-й год, и о таком чуде не могли мечтать не только дзержинские, но и столичные школы. Мы по праву гордились кабинетом и с удовольствием демонстрировали его всем нашим гостям.
Позднее я попытался поставить на каждый ученический стол маленькие магнитофончики. Учитель мог прослушать записи каждого ученика как во время урока, так и после. Пользовались этими записями во время занятий и дети.
Апогеем же технического перевооружения кабинета иностранного языка стало изобретение лингвистической цветомузыки. Заняться решением сложной технической задачи я поручил своему ученику Павлу Журавлеву. Это был очень талантливый парень. Умный, но вспыльчивый. Загоревшись идеей, он мог часами сидеть с паяльником над схемами и радиоприборами. Руки у него были «золотые». Мое поручение стало для него своеобразным экзаменом. Впрочем, я не сомневался, что он справится.
Идея создания лингвистической цветомузыки была довольно проста. Над доской устанавливалось длинное, во всю ширину доски, узкое табло. На него подавались две синусоиды. Одна, красного цвета, через микрофон преобразовывала голос учителя. Другая, синяя, - голос ученика. Если синусоиды совпадали, значит, ученик смог добиться правильного произношения. Если нет, то на табло было ясно видно, в каком месте нужно подтянуться.
Позднее мы сообразили, что при помощи этого аппарата можно исправлять заикание, которое в то время было весьма распространено среди школьников. Эффект от его использования оказался потрясающим. Через два года у нас в школе не осталось ни одного заики. Это была большая победа кабинета иностранного языка.

Коллеги 22-й школы
В 22-й школе я проработал с конца августа 1966 года по 31 января 1973 года. Эти несколько лет были наполнены многими яркими и запоминающимися событиями. Но большинство задумок, проектов и идей, наверное, никогда бы так и не воплотились в жизнь, если бы я не чувствовал поддержку и заинтересованность со стороны своих коллег.
Руководителем нашего коллектива был директор школы Николай Александрович Сонин. Он был очень умным и эрудированным человеком. Как и все мы, он горел своей школой. В стремлении сделать ее самой лучшей он сумел собрать уникальный коллектив педагогов.  Спаянный Сониным костяк стал залогом всех тех успехов, которыми впоследствии прославилась школа. У каждого учителя помимо высоких профессиональных навыков был свой особый талант. Сонин набрал к себе волейболистов, шахматистов, рыболовов, певцов. Каждый педагог был интересной и неординарной личностью, находкой. 
Скажем, Иван Николаевич Пацонь и Евгений Васильевич Гусев. Два замечательных учителя труда. Оба попали в школу благодаря своим искусным рукам. Помню, женщины выстраивались в очередь к Ивану Пацонь, когда он набивал им на каблучки металлические подковки. Руки у него были, конечно, «золотые». Ребята его очень любили и уважали. Под его руководством дети работали со сваркой, без сварки, с металлом, с деревом. Он виртуозно владел любым инструментом и с легкостью передавал свои навыки ученикам. Надо признать, что таких специалистов, как Иван Николаевич, в Дзержинске было наперечет.
Его напарник Евгений Гусев помимо «золотых рук» обладал еще одним важным по тем временам талантам. Благодаря каким-то связям он мог достать любую деталь, любой инструмент.
Сонин оборудовал для них мастерские по последнему слову техники. Здесь был установлен настоящий станочный парк. Была слесарная мастерская, столярная. Все, что нужно, всегда было под рукой и содержалось в идеальном порядке.
Мы дружили семьями: с Иваном Николаевичем, его женой Клавдией Васильевной. 
Вторая группа интересных людей 22-й школы — математики. Ирина Наумовна Липилина, Лидия Михайловна Бахмутова, Павлина Николаевна Сумзина, Николай Петрович Родин. Это были очень сильные преподаватели. Профессионалы своего дела до кончиков ногтей. Любознательные, эрудированные, не чурающиеся спорта. Многие из них играли в волейбол. И когда на спортивную площадку выходила сборная команда учителей 22-й школы, обыграть ее никто не мог.
Родин к тому же был превосходным шахматистом. Наравне с математикой он прекрасно разбирался в химии и физике. К сожалению, интереснейший человек, он с трудом удерживал дисциплину в классе. Зато в качестве репетитора он был бесподобен. Вместе со своим учеником он прорешивал все задачи из «тысячника» - специального учебника-тренажера для старшеклассников. После этого любой без особых затруднений сдавал экзамен в выбранный вуз.
Работали с нами Евгения Ивановна Быстрова, впоследствии перешедшая на работу в городскую администрацию, а также Тамара Титовна Маевская, ставшая со временем директором школы №39.
Секцию учителей иностранного языка возглавляла Лидия Александровна Окорокова. Великолепно владела английским языком и одновременно была непобедима на волейбольной площадке. Умница, красавица и просто хорошая, душевная женщина. У нее в голове роились сотни блестящих идей. К сожалению, далеко не все она успевала довести до конца.
Не могу не упомянуть учителя химии и биологии Зою Ивановну Фиркину, а также Людмилу Александровну Шишкину. Это при ее содействии и помощи ее мужа в школе появился замечательный кабинет химии с аналитическими приборами. На ее уроках ученики могли делать сложнейшие лабораторные работы, исследования и опыты.
В нашей школе работало довольно много мужчин. Это придавало коллективу особую энергичность и устойчивость. Дети, особенно мальчики, тянулись к преподавателям, старались равняться на них, вести себя достойно и твердо.
В этом смысле прекрасным примером для подражания был любимый всеми учитель физкультуры Станислав Федорович Гундоров. Заядлый рыбак, уверенный лыжник, он мог заразить спортом любого. Не уступал ему второй физрук Виктор Васильевич Мочалкин. Впоследствии он возглавил городской отдел физкультуры и спорта.
Работал у нас известный в городе директор 40-й школы Евгений Иванович Хадкевич. Бывший фронтовик, он преподавал детям историю. Историю же преподавал Николай Павлович Литовский. В конце 60-х годов им были написаны и опубликованы в газете «Дзержинец» очерки об истории комсомола Горьковской области. В1970 году он ушел от нас на пост директора 70-й школы.
Мой список был бы неполным, если бы я не назвал Вячеслава Анатольевича Морозова. Нашего замечательного учителя рисования. А также Виктора Ивановича Павлова, занимающего пост завуча.
Яркой и колоритной личностью был учитель иностранного языка и завуч Александр Александрович Малов. Человек очень аккуратный и дисциплинированный, он ожидал от своих подчиненных того же. При этом его любовь к порядку никогда не граничила с самодурством. Например, когда благодаря техническим новшествам кабинетной системы учителя начали выставлять за урок по несколько оценок одному ученику, что было категорически запрещено по правилам тех лет, он, вникнув в процесс обучения, под свою ответственность дал добро на нововведение.
Александр Александрович был бесподобным балалаечником и баянистом. Когда мы собирались педагогическим коллективом на совместные вечера, он вместе со своей женой, учительницей начальных классов 40-й школы, Татьяной Ивановной изумительно исполнял романсы. Евгений Иванович Хадкевич подыгрывал им на гитаре, и неслись «Очи черные», «Темно-вишневая шаль» под высокими школьными потолками, захватывая дух и выбивая слезу.
Это был интересный и очень дружный коллектив. Было настолько приятно и интересно проводить время с близкими по духу и настрою людьми, что до сих пор я вспоминаю о них только с самыми добрыми и теплыми чувствами.


Клуб «Голубая чашка»
Сонин был большим поклонником творчества Аркадия Петровича Гайдара.
Школа тоже стояла на улице Гайдара, поэтому без долгих размышлений пионерской дружине присвоили имя легендарного детского писателя. И когда в школе создавался учительский клуб, никто не сомневался, в честь кого он будет назван. Но Сонин неожиданно выступил с другим предложением: «Давайте назовем наш клуб «Голубая чашка».  Идея всем понравилась. Голубых чашек мы, к великому сожалению, не нашли, но вот синих, тончайшего фарфора заказали аж 80 чайных пар.
Членами клуба стали учителя, работники школы, наши шефы – отдел главного энергетика и начальники цехов ОГЭ. Каждый член клуба имел свой значок и свою чашку с блюдцем. Мы собирались несколько раз в году. Каждый раз к этому мероприятию тщательно готовились. В качестве почетных гостей на заседания приглашались артисты, писатели, поэты, журналисты, просто интересные люди. В зале звучала музыка, исполнялись стихи, разворачивались диспуты. Все вечера проходили весело, интересно и насыщенно.
Но самыми торжественными и яркими были вечера, когда мы отмечали День учителя. В этот день все собирались в школьной столовой, которая была совмещена с актовым залом. Помещение празднично украшалось шарами, еловыми ветками. Женщины приносили из дома всякие вкусности: солености, копчености, выпечку, овощи, фрукты с грядки и из садов. Создавалось впечатление полнейшего изобилия. Нам казалось, что шикарнее стола и быть не может во всем Советском Союзе.
Если нужна была музыка, мы нанимали музыкантов. Но чаще всего играли наши самородки. Как я уже упоминал, Александр Александрович Малов замечательно играл на баяне и балалайке. Евгений Иванович Хадкевич виртуозно владел гитарой. Второй историк Николай Павлович Литовский вместе с Эммой Яновной играл на аккордеоне. Они пели частушки и народные песни. Было очень весело, интересно и очень интеллигентно.
Но вдруг нашелся «доброжелатель», который написал анонимку в «Учительскую газету». На расследование к нам приехал собкор «Учительской газеты» по Приволжскому округу Иосиф Адольфович Фридлянд. Поскольку я был председателем школьного профкома, он прямиком направился ко мне. Я стал ему рассказывать про наш клуб, про интересные встречи, обсуждения, концерты самодеятельности. А он грозит мне пальцем: «Не ври! Пьете из граненых стаканов?». Я аж оторопел: «Нет». «А как же?» - «Извольте, покажу».
Я его привел в кабинет домоводства, показал наш сервиз. Он удивился, а потом даже восхитился: «Ну ты даешь! Придется про вас все написать. Но не бойтесь, в обиду ваш клуб не дам». Потом мне еще несколько раз пришлось столкнуться с этим человеком. Одна из этих встреч стала знаковой для меня и моей семьи.

Квартирный вопрос
Мы с семьей по-прежнему продолжали жить в квартире при школе. Как было принято в те времена, я встал в общую очередь на получение квартиры. Никогда не ходил по этому вопросу в гороно и считал, что все должно идти своим чередом. Неизвестно сколько бы мне еще пришлось прождать квартиру, если бы не «его величество случай».
Я был серьезно простужен, но дел было очень много, поэтому сразу из поликлиники, через «не могу», поплелся в методкабинет в гороно. В методкабинете меня уже ждали, я отдал-взял нужные бумаги, завязался совершенно рутинный разговор, суть которого за давностью лет я даже не могу припомнить. Как вдруг среди прочих фраз моя собеседница случайно обронила: «Ну, вы сильно не переживайте. Главное сейчас, что вам выдали квартиру. Потом, если не понравится, можно будет поменяться».
Меня как кипятком ошпарило: «Какую квартиру? Я живу в школе». – «Да ладно вам!»
За моей спиной заведующая замахала руками: ты что говоришь! Моя собеседница, на полуслове оборвав разговор, поспешила удалиться, поняв, что сболтнула лишнее. Но я уже не мог остановиться.
Оказалось, мне выдали трехкомнатную квартиру в доме рядом с универсамом. Документы у нас были все оформлены. Мы ждали ребенка. Но квартира ушла в результате непонятных мне махинаций.
Обида на этот случай еще долго во мне клокотала. Я с семьей все так же жил при школе. Здесь на свет появилась моя вторая нежно любимая дочка Оля. Мы жили с супругой и детьми, в общем-то, мало на что надеясь, довольствуясь тем, что есть.
Но о моей несостоявшейся квартире узнали в месткоме. Не советуясь со мной, они написали Фридлянду.
Меня командировали на областную конференцию в Горький. Среди прочих участников конференции я увидел и узнал Фридлянда, но постеснялся подойти к нему.
После заседания он сам меня нашел и сразу ошарашил: «Ну что, бессовестная твоя голова! До каких пор будешь молчать? Тебя бьют, а ты молчишь? Почему ты мне ничего не рассказываешь?» Я был удивлен его осведомленностью и, поняв, что в этой ситуации не стоит манерничать, рассказал все без утайки.
Фридлянд был разгневан. Он подошел к председателю горкома профсоюза работников просвещения Кузьме Борисовичу Лыкову и дал ему срок три недели, чтобы выделить мне квартиру.
К концу года мне попытались дать квартиру. Но дали квартиру без адреса. Как так? Очень просто. Это была своеобразная гарантия, что как только где появится квартира, ее мне передадут.
В это время завод железобетонных конструкцией строил дом для своих сотрудников. Несколько человек, работавших на заводе, меня хорошо знали. Учились у меня дети председателя профкома завода Рафаила Ивановича Евграфова. Он был прекрасно осведомлен о тех условиях, в которых мы проживали с семьей. Его возмущение было неподдельным: ну не может человек жить в школе!
В результате он решился на хитрость. При распределении квартир нового дома он вписал меня в получатели как одного из работников завода. Но горком категорически запретил такое «квартирообеспечение». Как выяснилось, чиновников обеспокоила не законность распределения жилья, а обычная корысть. Заводу поставили условие отдать городу 10 процентов квартир. Директор завода согласился, но на условии, что одна квартира все-таки будет передана мне. Мне позвонили, чтобы я пошел за ордером.
Наконец-то мне дали квартиру! Каково же было мое удивление, когда я прочел на ордере адрес. Нам выдали жилье не в новостройке, а в ветхом доме, где до нас жил человек, больной туберкулезом. Заводская «кукушка», проходя мимо угла этого дома, практически задевала его.
Обескураженный, с ордером на руках, я в полной прострации стоял на крыльце, с трудом сдерживая слезы обиды.
И вдруг мне навстречу идет директор завода М.М. Мицнефес. Увидев у меня ордер, он бросился поздравлять и жать руки. А я не в себе: какое поздравлять! Тут плакать надо! – В чем дело? - Так и так!
Он был в шоке. Ни слова не говоря, он молча развернулся и прошел в кабинет, где шло распределение жилья.
«Девочки, в гарантийном письме на 7 квартир от ЗЖБК я не так расписался, дайте подправлю». Они засуетились, в ворохе бумаг разыскали документ и подали ему.  Мицнефес тут же разорвал бумагу в клочки.
Что тут началось! Крики, увещевания, топанье ногами! А он стоит на своем: «Вы Берковичу квартиру не дали — не надо. Я сам ему дам».
…Его дети учились в физико-математической школе, которую мы затеяли с коллегами в 1972 году. Он был очень высокого мнения об успехах новой школы и считал, что учителей, работавших в ней, нужно поддерживать и всячески помогать. Поэтому принял такое горячее участие в судьбе моей семьи.

Заговор физиков
С началом работы в Дзержинске я влился в большой и очень сильный коллектив физиков города. Имена этих педагогов до сих пор на слуху в Дзержинске: Юрий Федорович Княжанский, Лев Васильевич Пигалицын, Альбина Романовна Цыбина, Николай Алексеевич Масляев. 
Возглавлял наше методическое объединение Юрий Федорович Княжанский. Редкая умница, талантливейший физик. Мы собирались в пятой школе один раз в месяц. Он приносил одну-две сложнейшие задачи по физике, которые находил в научных журналах. Сам эту головоломку он разгадывал заранее и тихонечко посмеивался, наблюдая, как мы бьемся над решением сложнейших заданий. Таким образом он тренировал нас, не давая застаиваться. И мы сидели. Ломали себе голову. Решали. 
Разделяя общее увлечение предметом, я все-таки не мог не удивляться полной бесхозяйственности и разрухе, которые царили в те времена в кабинетах физики. По большому счету, кроме педагогов, до этого предмета никому не было дела. Ведь директорами в то время было принято назначать историков - идейно подготовленных и политически грамотных. Им было не до лабораторного оборудования кабинетов физики. Между тем сломанные приборы валялись кучей. Никто их не ремонтировал, но и выбросить не могли. Мне это было совершенно непонятно. Мало того, что Сонин создал для меня самые благоприятные условия в школе, мы наладили хороший контакт с магазином учебных пособий в Горьком, где можно было приобрести практически любое лабораторное оборудование. Мой кабинет был оборудован по последнему слову техники.
В контексте этого обсуждения я как-то высказал свое мнение о важности физического эксперимента. Меня поддержал Лев Васильевич Пигалицын, который только что приехал из Сибири. После небольшой дискуссии было принято дружеское решение посетить кабинет физики в 22-й школе, где я работал. Намёк был понятен: критикуешь, изволь и за себя ответить.
Я был готов к экзамену коллег. Мой кабинет уже был оборудован, и я мог похвастать его полной автоматизацией и научной организацией труда на уроке.
Первой ко мне приехала Альбина Цыбина. Она увидела прекрасные, остекленные шкафы, пронумерованные и чистые приборы, содержащиеся в полном порядке. Увидела лаборантскую, которая также содержалась в идеальном порядке. Все приборы в рабочем состоянии. Необходимое оборудование к каждому эксперименту в полном сборе. Лабораторное оборудование в ящичках. Подписано, пронумеровано и расположено на своих местах. Здесь надо отдать должное моей замечательной помощнице лаборантке. 
Благодаря тому, что Сонин выбил мне персональную уборщицу, кабинет сиял чистотой.
Альбина Романовна уехала в полном восторге и в раздумьях о том, что неплохо бы довести каждый кабинет физики до такого уровня. Вслед за ней ко мне на экскурсию приехали другие физики. Мои коллеги были удивлены увиденным.
Тогда я предложил: давайте собираться по очереди в каждой школе. Мы наведем в своих кабинетах порядок, подумаем о том, каким опытом можем поделиться с коллегами, какие новые приборы можно использовать на уроках, какие из них сделать своими руками, усовершенствовать и т.д. Предложение было принято. Первое собрание методобъединения было проведено на базе кабинета автора идеи.
Я поделился с коллегами опытом своей работы, показал все технические хитрости кабинета, продемонстрировал «экзаменаторы», «репетиторы» и многое другое. Коллеги полностью одобрили мой опыт. Княжанский выступил с предложением назначить меня руководителем объединения. Его поддержал физик 8-й школы, заслуженный учитель РСФСР Николай Алексеевич Масляев. Так с 1968 года я встал во главе городского объединения физиков.
У нас было много разных идей и интересных проектов, которые мы проводили по линии своего предмета. Но вершиной нашего плодотворного сотрудничества стало создание городской физико-математической школы (ДФМШ).
Идея, как это водится, родилась спонтанно.
Весной 1971 года наиболее успешных учителей города наградили туристическими путевками в Ленинград.
Разумеется, мы, учителя, не могли не обсуждать школьные дела даже во время туристической поездки. Тем более что дорога до Питера была дальняя и нам было что пообсуждать. Например, мы выступили с инициативой выдвигать в директора школ не только гуманитариев, но и физиков, химиков, математиков. Ведь грамотная, логичная и четкая организация школьного пространства, всего учебного процесса не менее важна, чем идеологическая составляющая. Директором, на наш взгляд, должен быть человек с хорошей хозяйственной жилкой, организаторскими способностями. А уж историк это будет или биолог – дело второе.
Во время пути Лев Пигалицын рассказал об интереснейшей статье, недавно прочитанной им в одной из центральных газет. В ней рассказывалось о том, что преподаватель московского университета академик Колмогоров организовал в Московской области физико-математический лагерь для одаренных детей. Лагерь работал целый месяц, а занятия в нем вели аспиранты Колмогорова. Это было очень интересно. Мы бурно обсуждали затею московского академика. Незаметно от абстрактных предположений и восхищений мы перешли к рассуждениям о том, как перенести московский опыт на дзержинскую землю. С нами была завгорметодкабинетом Анна Павловна Орлова, которая неожиданно поддержала инициативу.
Я предложил объявить по всем школам Дзержинска о создании доступной для всех физико-математической школы. Идея была проста. Дети оставались учиться в своих школах. В нашу же школу они могли бы приходить после основных уроков дважды в неделю. Предполагалось, что набор будет начинаться с 6 класса. Нужно было распределить, кто из учителей будет вести физику, кто математику, кто возьмет на себя средние классы, а кто займется старшеклассниками. Мы вспомнили, что у нас неплохие контакты с профсоюзным комитетом ПО «Корунд», который выдает путевки в трудовые лагеря. Тут же решили, что летнюю физико-математическую школу можно организовать на базе трудового лагеря. В первой половине дня мы бы организовали учебные занятия, а во второй жизнь лагеря шла бы по привычному распорядку. Распалившись, в пылу обсуждения мы поставили для себя довольно высокие планки. Восьмиклассников решили вести по программе первого курса института, 9-й класс – по второму курсу, а 10-й – по третьему. Это уже было нечто. Подготовленные летом ребята должны были составить костяк физико-математической школы, открытие которой мы наметили на сентябрь нового учебного года. Мы были невероятно воодушевлены новой идеей. 
Но был среди нас скептик – Игорь Иванович Некипелов, который задал вопросы об оплате труда, освобождении на целый месяц от работы в школе и самое главное: куда девать наших собственных детей на время эксперимента. Вопросы, конечно, капиталистические, но очень жизненные. Тут же решили, что ребятишек будем брать с собой. Для них создавался особый «нулевой» отряд, где физика и математика должны были преподаваться на упрощенном уровне. А вот с первыми двумя вопросами обещала помочь Орлова.
Дело оставалось за малым – воплощением идеи в жизнь.

 «Эврика» открывает двери
«На дворе июнь. Каникулы. Лето. Отдыхают, набираются после напряженного учебного года ребята.  А здесь тишина. Идут занятия. Совсем как месяц назад. Только сидят в классе не совсем обычные ученики – юные физики и математики. Да, у ребят из физико-математической школы Московского физико-технического института учебный год продлен на целый месяц. Но это не значит, что ребята только учатся. Распорядок дня построен так, что у них остается время и для отдыха, и для работы, и для увлекательных игр.
Первые занятия в дзержинской межшкольной физико-математической школе, созданной при активной помощи МФТИ, состоялись в апреле. На занятиях присутствовали все желающие. Затем было проведено собеседование. После него из 240 ребят было отобрано 190 юных физиков и математиков, увлеченных этими предметами. Возглавил школу руководитель городской секции физиков, преподаватель школы №22 Е.М.Беркович.
Летний лагерь был открыт в селе Мячково в школе № 63. Ребята назвали его «Эврика». Этот лагерь необычный, как, впрочем, и вся физико-математическая школа. Все занятия здесь ведутся на общественных началах. Руководит лагерем совет командиров. Он намечает и утверждает план мероприятий, решает бытовые вопросы. Здесь все расписано до мелочей. Утром подъем, зарядка, уборка помещений, завтрак, занятия. Ребята занимаются каждый день по два часа утром и вечером. Ведут уроки лучшие преподаватели физики и математики города».
Н.Клещев. «Дзержинец»

Вернувшись из Ленинграда, мы с энтузиазмом приступили к реализации нашей идеи. Мы ломали голову, как преподнести материал так, чтобы дети не разбежались, чтобы им было интересно, чтобы они сами загорелись огоньком и искали эти знания. Началась разработка учебных планов. Работать предстояло на общественных началах, но для соблюдения всех документальных формальностей требовалось выбрать руководящий состав. Еще в поезде директором новой школы назначили Ефима Михайловича Берковича. Моими завучами по математике и физике стали соответственно Людмила Николаевна Шулакова и Лев Васильевич Пигалицын. 
На меня как директора легли основные заботы по технической организации сначала летнего лагеря, а затем и школы. Мы вышли на руководство Московского физико-технического института. Им наша идея понравилась, и они обещали всестороннюю поддержку и содействие. Дало согласие на реализацию проекта гороно. Ну а раз идея была одобрена сверху, то и директора школ тоже согласились освободить нас на месяц, за исключением экзаменационных дней, где присутствие педагога было обязательным.
Мы начали потихонечку отбирать учеников. С первых дней поставили перед собой задачу максимально удалиться от репетиторства. Это было бы нечестно по отношению ко всем учителям физики нашего города. Во главу угла мы поставили развитие научного интереса, любознательности, смекалки. Поэтому многие ребята, пришедшие к нам на собеседование, не были отличниками по физмату. Если глаза у ребенка горели, если ему было интересно и он успевал по всем предметам основного школьного курса, мы его зачисляли в будущую школу.   
Одновременно с этим велись переговоры с профсоюзом «Корунда». Они пошли нам навстречу и выделили путевки, которые обеспечивались питанием. Помимо этого для полноценной организации лагеря требовалось решить множество других вопросов.
И тогда с просьбой о помощи мы вышли на родительские собрания. Мы попросили организовать ночную охрану территории лагеря, регулярный подвоз питьевой воды, обеспечение ребят спортивным и игровым инвентарем, медикаментами, канцтоварами, то есть практически всем. Но родители нас полностью поддержали. 
На безвозмездной основе в лагере согласились работать заведующий детским хирургическим отделением больницы №1 И.А.Астахов, заведующая детским отделением госпиталя травматолог М.А.Сигал, хирург и рентгенолог больницы №2 Я.И.Лавров, хирург больницы №1 Дмитриева. По мере необходимости к нам в лагерь приезжали другие врачи и учителя.
Ближе к июню нам удалось определиться с местом. Директор восьмилетней мячковской школы предоставил в наше распоряжение все помещения. В классах мы разместили спальные комнаты. А в столярных и слесарных мастерских решили организовать занятия. Я связался с воинскими частями, которые выделили нам две походные кухни. Мы смастерили летние столовые. Установили столы, лавки, а над ними в качестве тента на колышках натянули пленку. Закупать продукты решили в ильинском военторге. И здесь просто неоценимы оказались хозяйственные способности нашего фуражира – Ивана Пацонь. Он же впоследствии подвозил нам воду.
Несмотря на то что ребята должны были готовить сами, планировалось, что завтраки, обеды и ужины в нашем лагере будут усиленными. Ведь нам предстояло не только отдыхать, но и учиться.
С первых дней мы завели особые порядки в лагере. У нас был свой совет взрослых и свой совет детей. Ребята сами решали, как следует организовать жизнь в лагере, какие следует провести мероприятия, кто будет выпускать стенгазету, кто отправится дежурить на кухню.
Ежедневно в лагере проводились занятия по двум дисциплинам: физике и математике. Проводились лабораторные работы, работали радио- и технические кружки. Наравне со всеми занимались самые маленькие – «нулевики».
Ритм был сумасшедший. В семь утра подъем, зарядка, завтрак. Затем учеба или работы по разнарядке на капустном поле и в теплицах местного совхоза. В полдень двухчасовой отдых — купание, спортивные игры. После обеда — тихий час. Сразу после полдника снова занятия. В шесть вечера наступало время развлечений: кино, общелагерные мероприятия, соревнования. Непременным праздником лагеря стал «День Нептуна».  С удовольствием ребята отмечали «День рыбака», «День советской молодежи». Лишь после отбоя, в десять часов вечера во взрослой палатке собирался учительский педсовет. Мы искренне и открыто обсуждали прошедший день: промашки, успехи, анализировали все происходившие, подводили итоги учебы, работы в поле (лагерь все-таки был трудовой) и намечали планы на день следующий. Ложились около двух часов ночи. А в четыре-полпятого начинался новый день: перед завтраками нужно было еще раз перемыть посуду и котлы – за гигиеной в лагере следили строго. Никто здоровьем детей рисковать не собирался.
Чтобы заинтересовать детей учебой, мы шли на хитрость. Тем, кто мог решить задачу двумя способами, ставилась пятерка. Кто предлагал третий способ, мог рассчитывать на плитку шоколадки «Аленка». За четвертый вариант решения – суперприз – банка сгущенки. Надо ли говорить, что в те дефицитные времена это было сказочное лакомство, о котором мечтали все дети. И старались наши ученики изо всех сил.
Ребята настолько увлеклись, что соревнование уже шло даже не ради сладостей. Но уговор дороже денег – победителей мы честно награждали шоколадом и сгущенкой. Это стало причиной конфуза в бухгалтерии в гороно, куда я привез отчет о работе лагеря.
«Ефим Михайлович, вы с ума сошли! У вас ребята по отчетам в день съедают по две банки растворимого кофе!» К счастью, за нас заступился помощник прокурора города, который оказался в курсе деятельности нашего лагеря.
Согласно договоренностям к нам в лагерь приезжали студенты и аспиранты из Москвы. Они проводили уроки, организовывали контрольные работы и обязательно присутствовали при проведении заключительной олимпиады по физике и математике.
Частенько в лагерь, чтобы навестить детей, приезжали родители. Многие из них оставляли восторженные отзывы о том, что увидели у нас.
«14 июня посетили лагерь. Довольны организацией  в лагере, организованностью и дисциплинированностью ребят. Довольны, что в нашем городе организована эта школа, и огромное спасибо учителям-энтузиастам, отдающим свои знания и сердце нашим детям. Ребята отзываются о лагере только хорошо, с задором рассказывают о своих делах, занятиях. А сколько гордости за свои газеты!
Спасибо всем, кто помогает нашим детям познавать пока для них неизвестное и в науке, и даже в хозяйственных делах. Хотелось бы, чтобы это начинание получило дальнейшее развитие, а не затухло».
Сарбаевы
«...Следует отметить, что коллектив ребят быстро сложился. Ребята полны энтузиазма — дерзать, искать, добиваться и творить. Следует приветствовать организацию трудового спортивного и учебного лагеря «Эврика».
14 июня 1972 года, А.С.
«С удовольствием отмечаю, как много нужного, полезного получают здесь дети.
Сын заметно посвежел, стал более подтянутым, требовательным к себе, и это произошло с ним несомненно под влиянием лагеря и коллектива. Для детей это большая школа самостоятельности, школа коллективизма. Коллектив педагогов во главе с директором Берковичем Е.М. создали атмосферу творчества, больших стремлений. Они воспитывают у детей трудолюбие, дисциплинированность, чувство ответственности за каждый поступок и поведение в целом.
Этот лагерь, как и сам факт создания физико-математической школы, - дело большое и нужное. Это знаменательный факт в педагогической жизни нашего города, вызвавший огромный резонанс среди общественности. Эту школу нужно всемерно поощрять, совершенствовать, поддерживать.
Хотелось бы, чтобы и МФТИ оказывал больше помощи школе, чтобы взаимосвязи стали прочными и постоянными».
Красильщиков
«… Столько радости и восхищения рассказывают о своем отдыхе девочки. Всем очень нравится, что сами готовят. Получается вкусно, сытно, питательно. Большое спасибо всем, кто занят таким огромным трудом с организацией данного лагеря».
Кондратьевы
«Официальное знакомство родителей со школой началось с организационного собрания. Знали, что в городе создано большое доброе дело. Новое, без проторенных дорог, а следовательно, неизвестные трудности затронут администрацию. Хочется пожелать терпения, сил, а желание у Вас уже есть, иначе вы не делали бы так много…»
В. Челышева.
«Самое главное впечатление о первых днях занятий в школе и лагере — очень серьезный подход к подготовке детей, к их будущей специальности. Материал, который дается детям, обширен по объему и выходит за пределы школьной программы. Очень понравилась постановка дел в лагере: сочетание строгой дисциплины и демократичности».
 Рябикина.
«Нам на смену придут те, кого мы сумеем найти и подготовить, поэтому люди, взявшиеся обеими руками за поиск и взращивание молодых талантов, вызывают глубокое уважение. Тем более восхищает, что работа педагогов проходит на общественных началах, безвозмездно».
Федосеев.

Физико-математическая особая
А с осени на базе школы №5 открылась первая в городе физико-математическая школа.
Занятия проходили два раза в неделю: один день физика, другой - математика. Помимо меня, Пигалицына и Шулаковой занятия в школе вели сильнейшие в городе физики: А.Г.Корчемкин, Е.А.Колесова, И.И.Некипелов, М.П.Киселева. Не менее сильный состав представляли собой четыре математика из разных школ города. Курировала нас заведующая городским методическим кабинетом Анна Павловна Орлова.
Занятия шли по программе, которую мы разработали и согласовали с нашими шефами – учеными Московского физико-технического института (МФТИ).
Все было готово, как вдруг я неожиданно столкнулся с непреодолимой на первый взгляд проблемой. В городе действовал комендантский час. Любого ребенка, появившегося на улице после 8 часов вечера без родителей, тут же забирали в милицию. Но мы могли заниматься только вечером. Что делать?
Пришлось идти на поклон к начальнику дзержинского УВД и рассказывать ему о наших экспериментах. Мы с ним договорились о сотрудничестве. Все участковые инспекторы были проинформированы о нашей школе. Для того чтобы наших детей могли отличить от других, мы придумали для них специальные ученические билеты. Я договорился с трамвайно-троллейбусным управлением, чтобы по этим же ученическим билетам наши ученики могли бесплатно ездить.
Мы разработали логотип школы. Изготовили особенные значки, которые были только у наших учеников. Все это составляло для них предмет особой гордости.
По окончании первого года обучения всех наших ребят ждали экзамены, на которых присутствовали аспиранты и преподаватели МФТИ. Это дало нам право оформить в аттестат зрелости вкладыш, как свидетельство об окончании заочной физико-математической школы при Московском физико-техническом институте. Я сумел убедить гороно дать разрешение на оформление этого вкладыша как дополнения к основному аттестату зрелости. Благодаря этому наши выпускники получили право преимущественного поступления не только в МФТИ, но и другие вузы технической направленности. Впрочем, многие наши ребята с удовольствием уезжали в Подмосковье. До сих пор вся аэрокосмическая техника идет из этого физтеха. Это перспективы, ученые степени, признание, интересная работа.  Многие выпускники нашей школы получили прекрасное образование в московских престижных вузах, после чего вернулись в город и дослужились до руководящих постов.
Но до этого было еще далеко. Пока за нашими плечами был лишь первый год.
В городе о нашей школе много говорили. Нововведения и нестандартные методы работы вызывали любопытство и интерес. Поэтому, когда к нам в классы на экзамен приехал корреспондент «Дзержинца», мы не удивились. Публикация, вышедшая по итогам встречи, к счастью, сохранилась в моем архиве.

Первый выпуск
«21 апреля состоялся первый выпуск в Дзержинской физико-математической школе. 51 учащийся получил свидетельство об окончании этой школы.
Первыми выпускниками стали десятиклассники, ребята, которым через месяц, в июне этого года, предстоит держать в своих школах экзамены на аттестат зрелости. Что дала физико-математическая школа своим первым воспитанникам, обогатили ли занятия в ней знания юных математиков и физиков — на эти и другие вопросы корреспондента газеты «Дзержинец» дают ответы выпускницы школы Оля Бердникова, Марина Борисова, Лена Шарабрина.
Марина БОРИСОВА: Нашей школе почти год. Прошлой весной по школам города был брошен клич: кто желает заниматься в физико-математической школе, которая создается в Дзержинске? Естественно, на этот призыв откликнулись лишь те учащиеся, которые имели кое-какие склонности к точным наукам — к математике и физике. Желающих заниматься в этой школе на первых порах было полным-полно.
Лена ШАРАБРИНА: Да, желающих было много. Помнится, пришли мы в пятую школу, где проходил своеобразный конкурс по приему в ФМШ, ребят было чуть ли не две сотни. Правда, конкурс был больше на сообразительность. Очевидно, будущие преподаватели хотели узнать уровень нашей подготовки. К занятиям приступили более ста человек. Но после каждого домашнего задания, а они были очень сложными, из школы отсеивались одна партия за другой. Наверное, некоторые мальчишки и девчонки поняли, что им эта физико-математическая школа не подходит ни по уму, ни по сердцу. А пятого июня мы выехали в свой загородный лагерь.
Оля БЕРДНИКОВА: Пожалуй, в этом лагере, что расположился в Мячкове, и определились окончательно те учащиеся, что позднее окончили нашу школу. Свой лагерь мы, наверное, всегда будем вспоминать с любовью. В нем мы сдружились, по-настоящему поняли, что такое физика и математика, если эти предметы, их разделы изучать глубоко. Знаете, как было интересно решать сложнейшие задачи по механике. Ведь в обычной школе нам давали задания по физике и математике  в общем-то, из расчета на среднего ученика. Теперь же мы были все равны, для нас не было никаких скидок. Что скрывать, бывало, из шести задач, данных на домашнее задание, еле-еле половину решишь. Правда, были среди нас ребята, которым, похоже, и эта программа была нетрудной. Например, Васе Зиновьеву, Андрюше Самарину, Косте Малышеву, Алеше Епанчину, Саше Вилкову, Саше Гришину. Особенно Вася Зиновьев выделялся своими способностями. Думается, он решал задачу ровно столько, сколько требуется, чтобы записать ее решение. Впрочем, он ведь учится на заочных курсах при Московском физико-техническом институте н, по всей вероятности, будет держать вступительные экзамены в этот вуз.
Лена ШАРАБРИНА: Пожалуйста, не думайте, что мы в своем загородном лагере только и делали, что решали задачи. Нет, конечно. Мы и загорали на солнце, и бегали купаться на Клязьму, и играли в волейбол, н выпускали газету, редактором которой была Марина. Словом, развлекались, как умели. Мы сами себе готовили еду, по очереди, разумеется, были целиком на самообслуживании.
Марина БОРИСОВА: А чего стоили, например, конкурсы на лучшее название лагеря нашей школы н на лучшую эмблему школы! Женя Овчинников из школы № 37 предложил назвать наш лагерь «Эврика». И все решили, что лучше не придумаешь. Женя также стал автором эмблемы. Она украшала наш лагерь, а потом была воплощена на значок.
Оля БЕРДНИКОВА: К нам в лагерь дважды приезжали аспиранты из Московского физико-технического института. Они вели с нами занятия, рассказывали об институте, об экзаменах. Было очень интересно. Кстати, в день выпускного вечера из МФТИ пришла телеграмма, в которой нас поздравляют с первым выпуском и, что очень приятно, приглашают лучших воспитанников к себе в институт. И некоторые из нас, конечно, поедут в Москву попытать счастья.
Марина БОРИСОВА: Все выпускники ФМШ будут поступать в вузы. А первый выпуск составляет 51 человек. По физике и математике ребята подготовлены сильно. И здесь хотелось бы сказать от имени всех нас большое спасибо за науку директору нашей школы
Ефиму Михайловичу Берковичу, физикам Льву Васильевичу Пигалицыну, Игорю Ивановичу Некипелову, математику Людмиле Николаевне Шулаковой.
Лена ШАРАБРИНА: Ведь кроме наших двух групп в школе занимается еще шесть -  в седьмых, восьмых и девятых классах. Этим ребятам будет легче, ведь они проведут в
физико-математической школе больше времени, чем мы. У нас же теперь другие заботы: успешно сдать экзамены на аттестат зрелости, а затем конкурсные экзамены в вузы».
«Дзержинец»
Ученых много не бывает?

После экзаменов мы опять отправились в лагерь в Мячково, где учеба снова перемешалась с отдыхом, трудом и развлечением. У нас сложился хороший коллектив, передружились между собой и ребята. Завязавшиеся партнерские отношения с МФТИ укрепились и переросли в крепкое сотрудничество, которое должно было принести блестящие плоды в будущем.
Второй учебный год мы вынуждены были начинать во второй общеобразовательной школе. Ее директор Нина Тимофеевна Балашова приютила нас после того, как было отказано в помещениях в школе №5.
В течение трех лет мы выпустили из ФМШ более 200 ребят. Из них примерно каждый шестой шел вне конкурса в физтех. Это было невероятно. Считалось, что легче пролезть в игольное ушко, чем туда поступить. Однако факты говорили сами за себя. Поступали в престижные вузы и другие ребята. Было очевидно, что через несколько лет наш город пополнится молодыми учеными, которых нужно устраивать на работу, обеспечивать жильем, создавать условия для научной деятельности. Кому нужна была такая головная боль?
По объективным причинам я вынужден был отойти от управления школой. Даже в летний лагерь, который на третий год был организован во Фролищах, ребята поехали без меня.
По большому счету, заступиться за школу было некому. Ей не сопротивлялись, но и не помогали.
Воспользовавшись ситуацией, Нина Тимофеевна Балашова переоформила документы, и наша физико-математическая школа плавно влилась в школу №2, которая с той поры стала статусной школой с углубленным изучением математики. Остался в ней работать наш блестящий физик Лев Васильевич Пигалицын. Почти в полном составе с нового учебного года перешли во вторую школу наши ученики.
Оглядываясь на прошедшие годы, понимаешь, что, наверное, в той ситуации это было самое верное решение. Иначе прекрасное начинание дзержинских учителей физики просто бы погибло.
Второй школе удалось сохранить научные традиции, заложенные в ФМШ. Это обеспечило ей славу и статус одной из лучших школ города. Здесь учились дети работников горисполкома, высокопоставленных чиновников и руководителей.
В 1974 году первая в городе физико-математическая школа официально завершила свое существование. А в моей жизни начался новый этап - новых вызовов, трудностей и изобретений.

Маленький таллинский секрет
Инновации школы № 22 нашли отклик как друзей, так и оппонентов. Поэтому школа вполне ожидаемо попала под фронтальную проверку обкома профсоюзов работников просвещения и облоно. По итогам проверки администрация школы, секретарь партийной организации и председатель профсоюзного комитета были приглашены на расширенное заседание пленума обкома профсоюза, где мне пришлось докладывать о проделанной работе.
По завершении всех проверочных мероприятий и отчетов работу нашего коллектива признали «хорошей, достойной поощрения и распространения в качестве опыта в образовательных учреждениях области». Директора школы Н.А.Сонина, председателя ГК профсоюза К.Б.Лыкова и меня наградили похвальными грамотами. Кроме того нас направили в Прибалтику для изучения опыта работы эстонских школ.
Но когда мы пришли за оформлением командировочных документов в профсоюз, выяснилось, что таких командировок нет. «Мудрое решение» было найдено тут же. Меня, Сонина и учительницу начальных классов В.П.Борцову обязали за полную стоимость купить туристические путевки в г. Таллин. Ехать мы должны были в счет отпуска.
Конечно, можно было бы отказаться. Но у нас был еще один повод для поездки в Эстонию.
Незадолго до этих событий в газете «Известия» журналистка из Москвы Ольга Чаковская  написала небольшую статью об опыте 21-й школы Таллина. В заметке рассказывалось о введении в школе пятидневной учебной недели, для того чтобы дети могли на выходные уезжать на хутора к родственникам.
В Таллине мы поселились в гостинице. Экскурсий в рамках «туристической программы» запланировано не было. Питание по талонам в столовых города не совпадало по времени с нашей «командировкой».
Но мы не унывали. Наутро поехали в министерство просвещения за разрешением посетить школу №21. Пришлось подождать, пока к нам вышла инспектор министерства. «Махта Германовна», - представилась она и … тут же стала умолять немедленно уехать из Эстонии. Оказывается, заметка была опубликована без согласования с политотделом ЦК КПСС. Министр Эссен был вызван в Москву и после «хорошего разговора» в Министерстве просвещения СССР был предупрежден, что если хоть одна школа Советского Союза попробует перейти на пятидневную неделю, он лишится своей работы, репутации и прочих регалий.
В качестве альтернативы Махта Германовна предложила нам посмотреть школы, где во второй половине дня для детей были организованы развивающие кружки – музыка, танцы, спорт, рисование. Затем в продленке ребятишки делали домашнее задание. Получалось, что на базе одной школы работал мощнейший образовательный центр. Родителям не надо было рваться, отпрашиваться с работы и везти детей через весь город в спортивные, художественные и музыкальные школы. Все было собрано в одном месте. Удобно и детям, и учителям, и родителям. Идея была очень захватывающей, интересной и актуальной.
Хотелось бы посмотреть на то, как это работает в реальности.
Но, к сожалению, мы ничего не увидели. Мы проезжали по городу мимо школ. Были каникулы. Естественно, учащихся, да и учителей не было. Но в несколько школ мы попали. Мы увидели оркестры аккордеонистов, скрипачей, духовых и струнных инструментов. Все это исчислялось десятками инструментов.
По дороге домой увиденное не шло у меня из головы. Эстонцы сумели наладить кружковую работу таким образом, что практически каждый ребенок играл на каком-либо инструменте, почти все дети пели, если не в ансамбле, то в хоре. Я вспоминал ряды аккуратно разложенных по своим местам скрипок, балалаек, дудочек и восхищался этим музыкальным богатством. «Неужели наши дети хуже эстонских? - думал я. - Если создать условия, обеспечить инструментами, найти преподавателя, пожалуй, мы ничуть не уступим таллинским коллективам». Домой я вернулся, окрыленный идеей создания на базе школы №22 большого инструментального ансамбля. Но мое предложение в городском управлении образования показалось сомнительным, да и денег на это никто не предусматривал.
Казалось, финансовый вопрос должен был поставить жирный крест на моей задумке. Но я верил, что рано или поздно она воплотится в жизнь.

Музыкальная школа 
В Советском Союзе была очень развита шефская работа. Над нами шефствовал завод, мы дружили с двумя детскими садами. В заведующей детским садом № 87 я неожиданно встретил землячку и старую знакомую. В те времена, когда я учился при школе ЦК ЛКСМ(М) Маргарита Филипповна была заведующей библиотекой ЦК партии Молдавии.  По учебным делам я частенько заглядывал в библиотеку, поэтому даже спустя годы она меня вспомнила, и мы разговорились. Она рассказала о себе, я о себе. Постепенно разговор перешел в рабочую плоскость, и я с воодушевлением стал ей рассказывать о таллинской поездке и своей идее создать в школе инструментальный ансамбль. Моя собеседница улыбнулась и обещала помочь.
Оказалось, что ее муж Лев Винкович Канин – директор Дзержинского музыкального училища. Маргарита обещала поговорить с мужем и по возможности устроить с ним встречу. Через несколько дней встреча мне была назначена.
Лев Винкович принял меня очень сухо. Но я, понимая, что пути назад нет, принялся ему рассказывать о поездке в Таллинн, о том, что мы в школе тоже хотели бы создать музыкальный кружок, но у нас нет ни денег, ни инструментов, ни одобрения гороно. Он сидел с каменным лицом, дожидаясь окончания моего монолога. Когда я закончил, он протянул мне листок бумаги и ручку:
- Пишите: Карасева Любовь Николаевна — завуч школы.
Я опешил:
; Какой школы?
; Вашей, вашей, которую вы создавать собираетесь, – и не моргнув глазом продолжил диктовать:
; Гамаюнов — преподаватель скрипки. Это муж Любови Николаевны. Михаил Михаилович Фролов — преподаватель баяна. Языков Евгений— преподаватель балалайки. Языкова Татьяна — аккордеон, Макеева Татьяна - фортепиано.
Он продолжил перечислять имена пианистов, преподавателя виолончели … и вдруг остановился:
; 10 человек для начала хватит?
Я был в панике:
; А что мне с ними делать?
; Во-первых, встретиться и провести педсовет. Во-вторых, рассказать им, что задумали. В третьих, зарплату вы им будете платить согласно расценкам, по которым они работают на основных рабочих местах. Соберетесь, посоветуетесь, они вам скажут, сколько инструментов надо, какое потребуется оборудование.
Понимая, что у меня на руках полный комплект преподавательского состава, я решил добивать удачу до конца:
; Я бы еще оркестр какой-нибудь хотел…
Лев Винкович приподнял брови и строго на меня посмотрел:
; Какой?
; Какой-нибудь…
; Нет. Какой-нибудь не бывает. Таких оркестров не существует. Есть духовой оркестр, есть эстрадный оркестр, есть вокально-инструментальный, есть оркестр народных инструментов. Но для их создания нужны инструменты, нужны помещения. Поэтому сначала все вопросы обговорите на педсовете, а потом придете ко мне, - тут Лев Винкович потеплел и совсем по-доброму добавил. - Два фортепиано я вам дам, и настройщика тоже пришлю.
Не веря своему счастью, я отправился к Сонину и стал ему рассказывать о своем разговоре с Каниным.
У Сонина от моего восторга волосы на голове дыбом встали:
; Ефим Михайлович, то, что вы чудо сотворили — это я понимаю. Но на чью голову вы его сотворили? Кому это надо? Кто будет заниматься организацией? Где мы возьмем денег?
Но я уже отступиться не мог. С разрешения Сонина я провел педсовет музыкальных работников. Любовь Николаевна очень четко все расписала, по местам, по структуре, по организации. Жестко, зато все понятно и без неясностей. Ей никто не возражал. Она принесла образец дневника, который нужно было напечатать для учеников музыкальной школы, и указала на ряд «белых пятен», о которых я даже не задумывался. В полноценной школе должен быть хор, а значит, нужны хормейстер и концертмейстер. Не обойтись нам и без преподавателей истории музыки, сольфеджио, нескольких сопутствующих дисциплин. Всем этим людям нужно платить. В срочном порядке требовалось оформить документы, провести ставки, утвердить учебные планы, расписание, но самое главное – нужно было купить музыкальные инструменты.
И тогда я обратился за помощью к своим ученикам. По школе был брошен клич, и пионеры отправились на сбор металлолома и макулатуры. На заработанные детьми деньги мы купили духовые, джазовые и русские народные инструменты. Были приобретены скрипки, фортепиано, румынские саксофоны. Несколько инструментов, верный своему обещанию, нам подарил Канин. 
К началу 1971/72 учебного года в школе появились духовой оркестр и оркестр народных инструментов. Набор учащихся шел по классам фортепиано, скрипка, виолончель, гитара, баян, аккордеон. Спрос на обучение в нашей школе был невероятно высок. От желающих играть на инструментах, петь в хоре или ансамбле не было отбоя. В оркестре народных инструментов могли одновременно играть 40 человек. В духовом оркестре – до 32. 28 инструментов было куплено для струнного оркестра. Кроме того, мы создали вокально-инструментальный ансамбль, который пользовался большой популярностью среди ребят, увлеченных современной музыкой.
Уже тогда мы придумали совмещать музыкальные композиции с литературными зарисовками. В итоге обычный концерт превращался в музыкальный спектакль, на который всегда приходило огромное число зрителей.
Особой нашей гордостью стал школьный хор. Преподавателям довольно быстро удалось сплотить коллектив и добиться впечатляющих результатов. Наш хор стал узнаваемым как в Дзержинске, так и в других городах области.
На общественных началах я возглавлял эту школу до лета 1973 года. После моего ухода музыкальная школа была выведена в отдельную самостоятельную школу, которая сегодня носит имя Н.И.Гусельникова.

Коллектив в обиду не дал
«В 1966 году Е.М. Беркович начал преподавать в только что открытой школе-новостроке № 22. Он первым ввел кабинетную систему, что в тот период было новаторством. Его усилиями кабинеты оснащались автоматикой, было разработано множество пультов, электронные экзаменаторы, лингафонные кабинеты, устройство для исправления речи школьников. Многие технические решения были уникальными и абсолютно новыми в масштабах даже общесоюзной школьной практики.
Е.М. Беркович активно выступает с лекциями перед учащимися, родителями и в цехе шефского предприятии. В 1969 году его работы выдвинуты на областные педагогические чтения. Заслуженно занимал должность председателя профкома школы с 1966 по 1973 годы. Беркович был руководителем секции физиков при гороно. Он поднял качество преподавания физики до такого уровня, что Горький признал Дзержинск городом физиков, а его самого на областных совещаниях представляли физиком №1.
…Создал при школе музыкальную школу. Уже через два года школьный хор стал самым массовым в городе.  Школьный киноклуб, также созданный Берковичем, по результатам различных смотров, конкурсов и фестивалей признавался лучшим школьным кинотеатром города, области и несколько раз даже занимал первое место в России и СССР.
За семь лет работы в 22-й школе Ефим Михайлович Беркович оставил очень яркий след и прекрасную память как среди преподавателей, так и его учеников.
В телеинтервью он часто признается, что Дзержинск ему понравился с первого взгляда. Он считает своим большим везением, что стал дзержинцем. Пожалуй, еще в большей степени повезло Дзержинску, приобретшему такого гражданина».
Из ходатайства коллектива 22-й школы о представлении Е.М. Берковича к награде
Известие о том, что Сонина переводят на работу в гороно, стало для меня полной неожиданностью. Вместе с учениками я был в трудовом лагере в Соловьеве. Как вдруг ко мне приезжает делегация учителей и с ходу от имени всего учительского коллектива требует, чтобы я согласился на пост директора школы.
С первого года создания школы №22 я был лидером профсоюзной организации нашего коллектива. Мы многое пережили вместе, еще больше придумали и воплотили в жизнь. Некоторые коллеги по работе стали для меня настоящими друзьями. Я дорожил этой дружбой, дорожил мнением, которое имели обо мне товарищи. Поэтому предложение, сделанное от имени всех учителей 22-й школы, стало высочайшей планкой доверия.
Наверное, проще приходить в коллектив, когда тебя назначают. Но когда люди сами вверяют тебе бразды правления, это дорогого стоит. Это великая честь. Ты понимаешь, что тебе верят, на тебя надеются, и ты не имеешь никакого права подвести своих товарищей.
Я был смущен.  Но коллеги, которые были вместе со мной в трудовом лагере, принялись уговаривать, и к утру я вроде бы сдался и даже начал придумывать, что можно было бы сделать в школе.
К счастью, ситуация разрешилась без меня. Горком партии в три дня принял мудрое решение. Сонина поставили заведующим гороно, а Васильева, бывшего заведующего, прислали к нам. Обычная шахматная рокировка.
Разумеется, Васильев узнал о летней делегации в трудовой лагерь. Вероятно, поэтому с первых дней наши отношения не заладились. Возможно, он видел во мне соперника и тайного претендента на директорский пост. Объяснять ему, что мне это было не нужно, что у меня и без того нагрузки полно (я все еще возглавлял физико-математическую и музыкальную школы, вел множество кружков, проводил обучающие курсы кинодемонстраторов, возглавлял методобъединение физиков города, оставался главой школьного профсоюза) было бесполезно. С первых дней нового учебного года я почувствовал предвзятое отношение к себе. Начались мелкие придирки и бесконечные проверки.
Ради справедливости, стоит сказать, что к этому моменту мое имя в городе уже было на слуху. Мне предлагали перейти завучем в другие школы. Но я быстро понял, что писанина – не мое. Меня вдохновляют реальные дела, а не бесконечные отчеты и рутинные бумажки.  Поэтому я был категорически против передвижения меня на должность завуча. Тогда мне предложили возглавить 19-ю школу в поселке Бабушкино. Затем 21-ю школу на Ворошиловском поселке. Это были уже умирающие школы. Директор в них заменял собой и завуча, и завхоза. Но дело было даже не в этом. Работы я не боялся. Там не было никаких перспектив развития. Руководитель этих школ должен был любыми способами удерживать учителей, а не думать о воплощении новых проектов. Зачем мне это было, когда в 22-й школе я делал все, что хотел. У меня был великолепно оборудованный кабинет, ко мне ехали за опытом изо всех уголков Советского Союза, меня звали на работу в Калугу, где обещали предоставить новую квартиру. Но я от всего отказался. 
Васильев был в курсе всех предложений, а потому не чаял от меня избавиться.
Всего за полгода наши отношения накалились до такой степени, что я добровольно отказался от должности председателя профкома школы, ушел в тень и старался как можно меньше светиться в публичной плоскости. Мне претило, что все достижения, которыми гордилась школа при Сонине, принижаются и умаляются. Налицо было пренебрежительное отношение к автоматизации кабинетов, их техническому оснащению. Дело дошло до того, что за моей спиной новенькая учительница, пришедшая в школу вместе с Васильевым, начала насмехаться надо мной и учениками-кинодемонстраторами: что такого, что дети крутят фильмы и нажимают на кнопочки – никакого достижения и нет. Любой дурак сумеет. Я, случайно вошедший в учительскую во время ее напыщенного монолога, все услышал. Обернувшись, она увидела меня и замолчала. Я молча развернулся и вышел вон из учительской.
Меня захлестнула обида, и я не раздумывая направился в гороно, где тут же написал заявление: «Прошу уволить меня с работы и принять на работу в любую другую школу на любую должность в соответствии с моим образованием и уровнем квалификации».  Это значило, что я был согласен на любую должность, в любом учреждении, на любых, даже самых невыгодных условиях.
Мне непросто было уйти из 22-й школы. Столько было всего сделано! За семь лет плодотворной, напряженной и творческой работы я прикипел к школе, считал ее родной и самой лучшей в мире. Вместе с тем я понимал, что все, что мог в этой школе, я уже сделал. Поэтому смена места работы была всего лишь вопросом времени.
Коллектив меня поддерживал и часто вставал на мою защиту. Не могу забыть, как накануне моего увольнения меня вызвали в кабинет директора, где предъявили обвинения в том, что я вынес из школы книги. Это была чистейшая правда. В моем кабинете была собрана неплохая библиотека книг по физике, политэкономии, смежным наукам. Были здесь и справочники, и научные журналы. Все это на протяжении многих лет я покупал на свои собственные деньги, поэтому, когда пришло время, с чистой совестью унес их домой.
На разбирательство вызвали школьного библиотекаря Ольгу Владимировну Афанасьеву. Это была очень грамотная и образованная женщина. В библиотеке у нее был образцовый порядок. Школа никогда не испытывала недостатка в учебниках, пособиях, другой необходимой литературе. Ее стараниями в 22-й создавался школьный музей.
Ольга Владимировна сразу встала на мою сторону и подтвердила, что все книги были моими собственными и из школы я не унес ни одной даже самой маленькой брошюрки.
Наученный этим опытом, я составил опись всего имущества, за которое был ответственным. Набралось немало: все инструменты музыкальной школы и четырех оркестров, все оборудование в кабинете физики, оборудование кинозала и многое другое. Строго по перечню все это у меня принял завхоз. Один экземпляр бумаги я оставил ему, а второй понес к Васильеву.
По пути мне встретились Мочалкин и Пацонь. Я объяснил, что иду к Васильеву на последнюю подпись, и попросил их быть свидетелями нашего с директором разговора. Оба без лишних вопросов направились со мной в кабинет директора. Это был смелый шаг. Они оба оставались работать в этой школе и могли попасть в опалу.
Увидев моих товарищей, Васильев замахал руками: я вас не звал, выйдите.
Виктор Васильевич Мочалкин и глазом не моргнул. Спокойно прошел в кабинет и сел на стул: «Мы все коммунисты, можем здесь находиться. Просто посидим спокойно».
Васильев тут же подписал все бумаги.
Спустя шесть лет этот документ спас меня от уголовного преследования. После моего ухода из школы чудесным образом пропали приборы, оборудование, какая-то картина и даже инструменты всех четырех оркестров. Это были грандиозные суммы. Ко мне домой неожиданно в сопровождении бухгалтера 22-й школы пришли сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, или попросту ОБХСС. Но у меня был акт приемки-сдачи всех материальных ценностей, заверенный печатью и подписью Васильева.
Милиционер встал и взял под козырек: у меня больше вопросов нет. С облегчением к нему присоединилась бухгалтер: а у меня вопросов никогда не было.
Позднее, когда я пришел голосовать в 22-ю школу, увидел в вестибюле ту самую картину, в краже которой меня обвиняли. Как мне рассказали, ее нашел завхоз в кладовке среди заброшенных и забытых вещей. А вот что стало с инструментами оркестров, мне не известно.

Новая школа
В 22-й школе я отработал с августа 1966 года до августа 1973 года. Но по факту уже с января 1973 года я находился по другому месту работы, хотя и продолжал работать физиком в 22-й. Все дело было в заявлении, которое я вгорячах написал в канун нового, 1973 года.
Оно попало на стол к Сонину.   
; Вы хорошо подумали? Вы понимаете, какую школу оставляете? – спросил он меня, не выпытывая ненужных подробностей. Он, бывший директор 22-й школы, был прекрасно осведомлен о моих взаимоотношениях с Васильевым и, как порядочный человек, не хотел опускаться до уровня сплетен. Я ему был за это благодарен и, не задумываясь, глядя прямо в глаза, ответил:
; Я хорошо подумал и знаю, что в этой школе создал.
Сонин помолчал. 
- А директором новостройки пойдете?
- Пойду.
- Почему не спрашиваете, куда?
- А какая разница: не справлюсь - снимите с работы.
Сонин хорошо меня знал и прекрасно понимал, что если так говорю, готов работать на износ. Он велел сидеть мне в кабинете. А сам сбегал в горком партии, который располагался напротив. Александр Николаевич очень быстро вернулся и сообщил, что горком партии дал согласие. «Вы должны будете приступить к обязанностям, может быть, с послезавтрашнего дня», - сообщил он мне, добавив, что предварительно нужно еще пройти собеседование в обкоме партии. За предновогодними хлопотами и школьными переживаниями я почти забыл об этом.
Но вскоре меня вызвали в обком. Разговор был серьезный, и проверяющий мне был знаком.
За несколько месяцев до этих событий у нас в школе от обкома партии была областная проверка. В моем кабинете над доской висела цитата известного физика Сергея Ивановича Вавилова, брата опального генетика Николая Вавилова. Увидев его, проверяющий задал мне вопрос: «А вы не боитесь?» «А чего бояться? – пожал я плечами. - Для кого-то он был политическим теоретиком, а для меня физиком. Тем более что написанное ничему не противоречит». Мой ответ вроде бы понравился инспектору, но отреагировал он странно: «Вы молодец! Но мы с вами еще встретимся».
 И когда меня вызвали в обком партии, я был уверен, что еду на разбор полетов в связи с этим инцидентом. Мне задали кучу вопросов, а в итоге… дали рекомендацию в директора школы. Буквально через пару дней меня вызвали на совет облоно, в этот же день направили на прием к председателю облисполкома, который выдал приказ о назначении. Получилось, что ни горисполком, ни горком к моему назначению никакого отношения не имели. Они лишь утвердили назначение области.
Я этого тогда не понимал и долгое время не знал. В тот момент меня заботили более приземленные вещи. Приняв на себя обязанности директора школы-новостройки, формально я все еще оставался учителем физики в 22-й школе. С Васильевым у меня продолжали складываться не совсем дружеские отношения.  В момент моего отсутствия он назначал в моих классах контрольные, не отпускал на совещания в Горький. Этот вопрос мне даже пришлось задать во всеуслышание на совещании в облоно: как быть? Но ответа не получил. Все всё понимали, но не хотели вмешиваться.
Самый сильный удар Васильев нанес в конце учебного года. Он приказал не выдавать зарплату и отпускные за оставшиеся три месяца. А ведь я был отец, глава семейства и должен был кормить и содержать свою семью, не говоря уже о бесконечных командировках по оборудованию школы-новостройки.

Клуб друзей кино
И все-таки, прежде чем поставить точку на моей работе в школе № 22, я должен рассказать еще об одном начинании, которым очень гордился и которое принесло немало славы нашей школе.
Это был клуб друзей кино - КДК.
С первых дней моей работы в школе №22 я понял, что без демонстрации фильмов не обойтись. В противном случае наша затея с техническим оборудованием зала и кабинетов не имела бы и половины того успеха, который мы получили. Фильмы нужны были и на уроке, и во время лекции, и для организации досуга, и при проведении общешкольных концертов и собраний. А это значило, что в школе нужно было срочно организовывать кинокружок, где я мог бы вести обучение будущих кинодемонстраторов.
Еще в Модавии я пристрастился к киноискусству и, как уже рассказывал, мог не только показывать кинофильмы, но и ремонтировать, настраивать киноаппараты, реставрировать ленты. У меня также было право вести обучение кинодемонстраторов. После переезда в Мухтолово мое увлечение нашло страстного союзника в лице директора мухтоловской школы Григория Степановича Ерина.  Это был очень энергичный и любознательный человек. Лектор общества «Знание», он без труда уговорил меня обучить его киноделу.
Сначала я научил его, потом потихонечку стал учить учителей. Появилась идея создать в школе кинокружок. Удача в этом начинании нам шла прямо в руки: мы узнали о том, что в Арзамасе открылась вторая областная фильмотека, которая снабжала школы области необходимыми учебными и художественными фильмами.
Я отправился в Арзамас, где не без труда отыскал нужное мне учреждение. Весь фонд расположили в бывшей художественной школе известного арзамасского художника XIX века Ступина. Мы познакомились, и после короткого разговора «киношники» признали во мне своего, обещая помогать во всем, что только им было по силам. Мне же надо было одновременно и много, и мало: я попросил сотрудников фильмотеки отдать мухтоловской школе все плёнки, предназначенные к списанию. С одной стороны, они уже все равно были непригодны, но с другой - их отправляли на химическую обработку, во время которой из пленок вытравливали серебро. И все-таки мне удалось убедить моих новых знакомых поделиться старыми запасами. Мне выделили небольшой кинофонд, предназначенный к списанию. Все эти пленки я надеялся отреставрировать и использовать во время кинопоказов в нашем зарождающемся киноклубе.
Затем я переехал в Дзержинск, и со мной переехало мое киноувлечение. Я увлек кино половину педагогического коллектива и почти всех интересующихся старшеклассников. Сонин наладил хорошую связь с магазином учебных пособий, откуда к нам присылали самые разнообразные фильмы, в том числе кинокольцовки. Это были небольшие ленты, соединенные в кольцо. При запуске такого кольца на киноаппарате картинка, например изображение волнующегося моря, повторялась через определенные промежутки времени. Благодаря кольцовкам нам удавалось создавать великолепные литературно-музыкальные композиции. Чтение стихов, исполнение песни, патриотической зарисовки шло на фоне движущихся кадров. Чуть позже мы научились монтировать нужные нам кадры из старых лент. Если песня рассказывала о конармейцах, зрители помимо исполнителя и хора, стоящих на сцене, видели на экране скачущих в бой буденновцев; если пелось о паровозе, на экране мелькали кадры окутанного клубами дыма бронепоезда. Эффект был потрясающим. Зрители были в восторге.
В 1969 году мои усилия были оценены работниками областной киносети. К 50-летию советского кино меня наградили почетным знаком. Мне также вручили удостоверение, которое давало право ходить бесплатно в любые кинотеатры страны на любые сеансы вместе с семьей.
Тогда же у меня появилась несбыточная мечта: изобрести такой киноаппарат, который во время демонстрации можно было бы остановить, дать необходимые зрителям и ученикам пояснения и пустить фильм дальше. Но в тот момент это было совершенно нереально. При малейшей задержке пленка мгновенно горела. Эту задачу мне удалось решить лишь спустя многие годы.
А школьный киноклуб набирал обороты. Ему было присвоено имя Аркадия Петровича Гайдара. Мы разработали свой значок. Оборудовали два кинозала с широкоформатными экранами. Проводили настоящие киносеансы не только для детей, но и взрослых.
Нам очень помогал директор дзержинской киносети отдела культуры Василий Алексеевич Шемякин. Благодаря ему я получил доступ в областную кинотеку, откуда можно было заказывать и учебные фильмы, и художественные. На базе 22-й школы был открыт межрайонный филиал областной школьной фильмотеки. Первым директором фильмотеки стал Николай Павлович Литовский. Он же по совместительству в школе работал учителем истории. В 1970 году его назначили директором школы-новостройки №70.
Спустя время фильмотеку перевели в пришкольную квартиру, которую когда-то занимала моя семья.


Праздник друзей кино
«На экране вспыхнуло изображение пионера и юного барабанщика в буденовке и солдатской шинели, стоящих под красным знаменем. Ведущая, восьмиклассница Оля Смирнова, председатель клуба друзей кино им. Гайдара, открыла торжественный вечер, посвященный 50-летию пионерии.
Юным гайдаровцам есть чем гордиться: киноклуб школы № 22 существует шестой год и за это время из небольшого кружка вырос до лучшего школьного кинотеатра области. Гайдаровцы не ограничиваются лишь демонстрацией фильмов. Они тщательно готовят и проводят со своими сверстниками беседы, радиопередачи о фильме, рассказывают зрителям о режиссерах и артистах, о великом искусстве кино. У клуба друзей кино есть свои филиалы: это клуб выходного дня «Малышок», клуб для дошкольников н младших школьников «Чебурашка», клуб кинопутешественников для шефов с предприятия, клуб старшеклассников «Ровесник». Кроме того, гайдаровцы шефствуют над детскими комбинатами «Светлячок» и «Зоренька», агитпунктом избирательного участка и отделом главного энергетика шефствующего предприятия.
Лучший школьный кинотеатр области по итогам 1970 и 1971 годов неоднократно награждался обкомом ВЛКСМ, областным отделом кинофикации. Почетные грамоты, широкопленочная аппаратура, экскурсионные путевки для поездки в Москву — таковы награды, полученные гайдаровцами за последние годы.
Опыт работы КДК обобщен областным управлением кинофикации, об этом школьном кинотеатре говорилось на сессии горсовета и на всесоюзном совещании работников кинематографии в Перми, проходившем в прошлом году.
Ведущая предоставляет слово директору школы С. В. Васильеву. Он горячо поздравил гайдаровцев с новым успехом (по итогам областного конкурса КДК школы № 22 рекомендован к участию в республиканском смотре школьных кинотеатров) и пожелал ребятам новых творческих успехов. Под аплодисменты всего зала С. В. Васильев вручил десяти учащимся удостоверения на право демонстрации кинофильмов.
Обращение директора к семиклассникам н восьмиклассникам по имени и отчеству не вызвало ни у кого улыбок — ведь они получили настоящий, серьезный, «взрослый» документ, А затем с приветственным словом выступила представитель дирекции дзержинской киносети В. А. Комарова. Она прочитала постановление Горьковского обкома ВЛКСМ, облоно, областного управления кинофикации и обкома профсоюза работников культуры о присуждении клубу им. Гайдара первого места в областном смотре-конкурсе школьных кинотеатров и награждении его кинопроектором КН-1  и десятью путевками в Москву, сообщила о решении смотровой комиссии направить клуб на республиканский смотр. В. А. Комарова горячо поздравила ребят с их новым успехом.
Поздравил друзей кино и заместитель заведующего гороно А. Н. Токарев.
«Вы делаете большую, серьезную работу для школы и для государства, — сказал он.-
С помощью кино вы повышаете свою культуру и помогаете стать лучше, красивее своим товарищам».
А. Н. Токарев вручил почетные грамоты гороно клубу, его создателю и руководителю преподавателю физики Е. М. Берковичу, культоргу Вале Барыкиной, кинодемонстраторам Александру Мизинову и Сергею Шмелеву.
Под звуки горна выходят участники клубного хора. На экране появляется текст пионерской песни, ее подхватывает весь зал. Кончилась песня — на экране вспыхнули пионерский галстук и значок. Звучат стихи, а когда луч проектора высветил слова «Будь готов!», весь зал дружно ответил: «Всегда готов!».
Вся история пионерской организации прошла в литературно - кинематографическом монтаже с демонстрацией фрагментов фильмов о веселой лагерной жизни, о суровых годах Великой Отечественной войны, о советских космонавтах и их юной смене.
Праздник закончился демонстрацией детского художественного фильма».
В. Галичев, «Дзержинец», 2 июня 72 года

Чудеса новостройки
Представляете ли вы себе, что значит быть директором школы-новостройки? А если задачу усложнить и представить обязанности директора школы-новостройки во времена тотального дефицита 70-х годов?
Это были времена больших трудностей и сложностей. Школа еще не была построена, а у меня уже был полон рот хлопот.
Начнем с того, что по проекту в 7-м микрорайоне должна была стоять одна школа на две тысячи мест. Но главный на тот момент архитектор города Евгений Синявский где-то углядел, что можно поставить две школы на 960 мест.  Одну школу мог бы построить строительный трест № 4, а другую - облисполком. В обоих случаях для города строительство было абсолютно бесплатным. Возможно, именно этот аргумент и стал решающим. На ВДНХ в Москве как раз проходил конкурс на проект лучшей школы. Среди прочих макетов на выставке был представлен и макет будущей 27-й школы. Таких школ для города закупили две: 27 и 34. Только потом выяснилось, что школы были рассчитаны на южный климат, и нам, уже после открытия, в срочном порядке пришлось выдумывать решения для утепления промерзающего насквозь здания.  К сожалению, это был не единственный огрех, который выявился после строительства школы.
К тому моменту, как меня назначили директором, в школе были возведены только стены. Не было ни окон, ни крыши, не говоря уж о дверях, канализации и системе отопления. Но я был относительно спокоен, потому что школу строил Герой Социалистического Труда Валентин Николаевич Вилков. Он держал марку и дорожил своей репутацией. Рядом со школой шла стройка котельной, которая должна была отапливать 27-ю школу и два рядом стоящих детских садика. Там строительство вел Вячеслав Кочетов. Я познакомился и с тем, и с другим.  Рабочие отношения очень быстро переросли в хорошую дружбу.  Причем Вилков стал лучшим другом, а приятельские отношения с Кочетовым впоследствии распространились на семью. До сих пор мы поддерживаем дружеские отношения с его сыном, Андреем Вячеславовичем.
Но халтура со стороны строителей школы все же была очень большая. Ситуация усугублялась невероятной спешкой. Седьмой микрорайон строился быстро и еще быстрее заселялся. Получилось так, что на огромное число жителей в западной части города не было ни одной школы, ни одного садика. Автобусное движение еще не было налажено, и дети вынуждены были добираться пешком до центра из микрорайонов. Первый секретарь горкома КПСС Александр Алексеев, несмотря на то что в городе помимо нашей школы строилась еще одна, а на улице Гайдара возводился кинотеатр «Россия», волевым решением обязал вести стройку будущей 27-й самыми ударными темпами. Такая «ударщина» порой оборачивалась самыми неприятными казусами.
В самом начале строительства в один из выходных пьяный бульдозерист, работавший на стройке сверхурочно, с верхом запахал фундамент песком. Когда наутро на объект пришел Вилков, он ахнул: что делать? Сроки поджимали, и, чтобы их не сорвать, решили подвальный этаж не очищать, а быстренько закрыть плитами и вести строительство дальше.
Когда пришли слесари, которые должны были налаживать в подвале все необходимые коммуникации, здание уже было построено и покрыто крышей.
В помощь слесарям строители выделили трех женщин, которые лопатами отбрасывали от стен подвала песок. Но этого было недостаточно. Тогда они прямо в подвале вырыли небольшие траншеи. Первая женщина привязывала к себе веревкой трубу и вползала на четвереньках в канаву. Вторая толкала трубу сзади. Третья тащила за собой шланги с газом и ацетиленом. Шахтерская работа. Остается только удивляться, как они в таких условиях умудрялись стыковать и сваривать. За этим сомнительным мастерством крылась другая неприятность. Пока трубы тащили по песочному туннелю, в них набивался песок. Перед сваркой никто его не вычищал. Получалось, что снаружи мы имели добротно сваренную систему водопровода, отопления и канализации, а внутри она уже была наполовину забита песком.
Школу подключили к котельной на Пушкинской. Это было непонятно. Ведь совсем рядом с нами Кочетов построил прекрасную котельную. Если бы нас подключили к ней, можно было бы надеяться на тепло. А так мы оказались в самом конце «обратки». Вода к нам доходила чуть тепленькой. 
Но и это было не все. Новые батареи для школы завезли в новогодние праздники. Поскольку это еще была стройка, объект особенно никто не охранял. Жители Пушкино узнали об этом в один момент. Батареи исчезли в ту же ночь.
Их завезли повторно. Правда, в меньшем количестве. Пропала и эта партия.
Тогда в школу привезли отработанные батареи из старых домов. На них никто не польстился. Такой хлам даже во времена дефицита никому не был нужен. Решили ставить в классы это старье. Когда я стал принимать школу, пришел в ужас. При простейшем подсчете выяснилось, что в классах, коридорах и других помещениях школы в общей сложности недоварили около 650 секций. Было очевидно и то, что при сваривании нарушили технологическую цепочку. Вероятно, при монтаже развязки слесари решили сэкономить и не вести дополнительный стояк. Вместо этого секции скрепили паровозиком от одного стояка. В итоге под одним из трех окон в классе у меня не было отоплени. Подумать только: треть окон школы не отапливалось!
В первый год работы школы в классах стоял невероятный холод. Учителя то ли в насмешку, то ли в шутку подарили мне комнатный термометр, чтобы я не забывал, как холодно у них в классах. Но в классах, где было всегда многолюдно, тепло еще как-то сохранялось. В моем же кабинете был самый настоящий холодильник. Впору было надевать шапку-ушанку да валенки. Как директор, я не мог себе этого позволить и мерз в тоненьких ботиночках и обычном костюме.  Но все это мне еще предстояло узнать.
Пока же основные опасения были связаны с тем, что школу не успеют сдать к 1 сентября.
Но, как говорится в известной поговорке: «не было бы счастья, да несчастье помогло». На июнь 1973 года были назначены выборы. По традиции тех лет выборы должны были проходить в школе. В седьмом же микрорайоне, кроме будущей школы, ничего не было.
Меня вызвал к себе Александр Васильевич Алексеев.
- Ты понимаешь, что на тебе свет клином сошелся, выборы надо делать у тебя.
; Но у меня нет ни полов, ни перил, ни окон.
; Сейчас я строителей вызову, - говорит Алексеев, -  Все, что нужно, они будут делать. Но спрос за все будет с тебя. 
И действительно, уже на следующий день в школу приехали строители.  В кратчайшие сроки они сделали спортзал, мастерские и кабинет директора с секретарем. Расчет был прост. В мастерских и спортзале должны были разместиться по два избирательных участка.  В кабинете директора наметили штаб, а у секретаря - малюсенький буфет. Поставили окна, двери. В мастерских и спортзале по особой технологии положили двойные полы. Бригада штукатуров и маляров окрасила стены. В школу провели телефон. И тут вспомнили, что нужен агитпункт, где мы могли бы организовать праздничный концерт.
В небольшом классе в три окна срочно провели косметический ремонт и установили небольшую сцену.
Чуточку отвлекаясь от темы строительства школы, скажу, что в организации концерта в день выборов мне очень здорово помогли физматовцы. По причине огромной загруженности я уже не работал в физико-математической школе. Но ребята все равно откликнулись на мой призыв о помощи. Они организовали небольшой концерт, который всем пришелся по душе. Весь день шла демонстрация фильмов.
Выборы прошли на достойном уровне. У людей началась пора отпусков, а для меня — самые горячие хлопоты по подготовке новой школы к открытию первого учебного года.

Что нам стоит дом построить
Школа еще строилась, а мне уже приходилось мотаться на совещания в Горький, бегать по инстанциям и оформлять документы, начинать комплектацию, добиваться нужного оборудования, прочих материалов. Разумеется, все транспортные и прочие расходы мне никто не оплачивал. Никто не обещал грузового транспорта, грузчиков. Все это должен был делать я сам. Позиция руководства была понятной и однозначной: ты – директор, ты и добивайся. Надо понимать, что в те времена очень часто вопросы материального оснащения решались не их наличием, а личным знакомством и поручительством. Даже бухгалтер ОКС облисполкома требовала для себя особых преференций. Я выкручивался как мог.
Вся моя жизнь превратилась в постоянное выбивание фондов на классные доски, мебель, столы, парты, стулья, учебные пособия. Сам искал и нанимал машины, рабочих.
Должен признать, что здесь мне очень помог мой сосед по лестничной площадке. Юрий Сергеевич Орехов работал в транспортном цехе на заводе железобетонных конструкций.  Его шоферы помогали мне привозить оборудование и материалы. Анна Алексеевна Орехова, его жена, работала в автобазе № 4. По мере возможностей она тоже помогала. Выделяла машины для завода ЗЖБК. Завод развозил конструкции по всей области. Пользуясь этой возможностью, они взяли меня на буксир. Когда возникала необходимость, они абсолютно бесплатно привозили из Горького пособия, стройматериалы, мебель и т.д. Вот такая благотворительность в застойные советские времена.
Очень помогали мне в эти непростые времена Д.Аптик и В.С.Перельман. Степень моей благодарности к этим людям трудно преувеличить.
В постоянных битвах с гигантской бюрократической машиной я неожиданно для себя нашел еще одного доброго защитника и помощника, без которого, скорее всего, школа не получила бы и половины того, что ей полагалось.
Наше знакомство состоялось в один из неприметных дней, когда я, узнав о том, что все мои заявки получили отказ и не были подписаны, вынужден был снова ехать в Горький на Свердловку (ныне улица Покровская), где располагалось Волго-Вятское отделение управления Госснаба СССР.  Женщина, курировавшая строительство школы, подтвердила, что денег мне не дают, материалы не выделяют, лимиты не подтверждают. Увидев, насколько я расстроен, она посоветовала обратиться к Ефиму Эммануиловичу Рубинчику.
Да, это был тот самый легендарный директор горьковского завода «Красное Сормово», который в годы войны прославился выпуском танков Т-34.  После войны он возглавлял ряд оборонных заводов, а затем был приглашен на руководящий пост в отделение Госснаба, обеспечивавшего материально-техническое снабжение всего Волго-Вятского экономического района.
Я шел к нему робея, теряясь, что сказать и как требовать. Но всем мои страхи были напрасны. Секретарь даже не сделала попытки меня остановить. Без всяких препятствий я прошел в кабинет и представился.  Ефим Эммануилович встретил меня радушно и предложил присесть. Он попросил документы и стал их просматривать. А там и доски, и оргстекло, и строительные материалы, и краски …
И вдруг я вижу, что он, просматривая накладные, подписывает их одну за другой. Я остолбенел, не веря своему счастью. Он улыбнулся, увидев мое изумление, стал расспрашивать о школе, обо мне, моих успехах и нововведениях. Мы разговорились, и очень скоро я понял, что передо мной сидит родственная душа. На прощанье он пожал мне руку и велел обращаться в любой момент. Не буду скрывать, мне нередко приходилось обращаться за помощью к Ефиму Эммануиловичу. Тем приятнее осознавать, что наши отношения не ограничивались сухими снабженческими вопросами. Мы подружились и сохранили теплые отношения после того, как школа была сдана.
Сразу после знакомства с Рубинчиком мне был дан «зеленый свет».  Ко мне пошли разнарядки, накладные, фонды. Я должен был разместить все эти заказы на заводах, фабриках, а также в магазине учебных пособий. К счастью, там у меня были прекрасные отношения. Мне обещали абсолютно честно подготовить полный комплект всех учебных пособий, которые должны были быть в современной школе. И действительно, когда мы стали подводить итоги, оказалось, что у меня не пропало ни одной таблицы. В конце концов я получил то, чего не получала ни одна другая школа. Правда, для того, чтобы все это перевести на активы школы, мне пришлось изрядно потрудиться.
Весной 1973 года вышел закон о сельской школе. Согласно этому закону мне обрезали финансирование на 100 тысяч рублей. Это почти треть выделенного мне бюджета! А я уже успел договориться с Рубинчиком о том, чтобы в нашу школу привезли добротный и очень удобный уральский комплект столов со стульями на 960 учащихся. Не успели мы разгрузить машины со школьной мебелью, как мне звонят из гороно и сообщают, что на станции стоят два вагона с партами старого образца. Это была катастрофа! Чем расплачиваться? Где взять денег? Да и куда девать лишнюю мебель?
К счастью, директор 32-й школы согласилась взять у меня 450 парт. В обмен она мне обещала оплатить счета в магазине учебных пособий. Как я уже говорил, сотрудники магазина оказались на высоте и нигде не «смухлевали», хотя, учитывая сложный механизм оплаты, вполне могли бы.

Добрые помощники и друзья
Полученную мебель мне нужно было где-то хранить. В школе, где все еще шла стройка, я ничего оставить не мог. Новенькие столы и стулья растащили бы в один момент, а я отправился бы под суд за растрату казенного имущества.
Мне навстречу пошла директор школы №14 Тамара Ивановна Медведева. Это была коллега, которая честно и без предварительных расшаркиваний могла высказать прямо в лицо самые нелицеприятные вещи. При этом она всегда давала человеку право на объяснение. Внимательно выслушивала, сопоставляла факты и верила им больше, чем сплетням. Это был предельно честный и принципиальный человек. Считалось, что у нее был непростой и своеобразный характер, общаться с ней было трудно. Но мне импонировали ее прямолинейность, высокий профессионализм, грамотность и благородство. Как директор, она многое мне могла подсказать, посоветовать, направить.
В ней всегда был очень силен дух справедливости, товарищества и взаимовыручки. Спустя многие годы она стала первой, кто в дни гонений и неприятностей вступился за меня и протянул руку помощи. До последних дней мы оставались добрыми товарищами и хорошими коллегами. У меня самые светлые воспоминания об этом человеке.
На какое-то время Тамара Ивановна разрешила перевезти мебель к ней в школу. Но рано или поздно ее нужно было забирать и устанавливать в классах.
Помню, это произошло в один из теплых, почти летних дней. Люди вышли во дворы на субботник. К школе подъехала колонна машин и остановилась — перед парадным крыльцом вырыт гигантский ров. Мебель нужно было перетаскивать на руках. Срочно требовалась бригада грузчиков.
И тут произошло чудо. Люди из соседних домов, увидев затруднительную ситуацию, побросали лопаты и грабли и побежали на помощь школе. Быстро придумали, как сделать временный мостик. Все организовались, без толчеи и сумятицы начали переносить столы и стулья. Один принес питьевой воды, другой обеспечил обед.  Стали открывать упаковки. Кто-то взялся собирать рейки воедино, заботливо упредив меня, чтобы я сохранил ценный древесный материал, который мы потом долго использовали на уроках труда в мастерских. Все таскают, укладывают, а у меня тяжелый камень на сердце. Мало перетащить — нужно еще и сохранить. А сторожа-то в школе нет.
За этими тяжкими раздумьями меня застал старичок, живущий в соседнем доме.
; Ефим Михайлович, возьми меня сторожем.
; Школа еще не открыта, - говорю я ему. - Зарплаты нет. Как я буду с вами рассчитываться? Я сам ни копейки не получаю, хотя на двух работах работаю.
; А никак. Я коммунист, участник войны и нигде не работаю, - он махнул в сторону жителей, добровольно принявших на себя бремя грузчиков. - Видишь, у меня трое сыновей-богатырей. Пока школа не откроется, будем работать добросовестно: подежурим и днем, и ночью. А уж если первого сентября сможете, оформите меня на работу сторожем.
Так у меня появился первый работник - Илья Иванович Малышев.
Не успел я отойти от школы и десяти шагов, бежит женщина: возьмите меня на работу.
Но кем, как?  - Хоть сторожем, хоть уборщицей.
Анна Петровна Титова стала вторым работником, который был официально зачислен в штат 1 сентября.
Даже спустя годы я не могу не поблагодарить жителей окрестных домов за горячее участие в жизни и судьбе нашей школы. Наш коллектив всегда чувствовал поддержку родителей, бабушек и дедушек. Было ощущение, что мы не просто добрые соседи, но еще и друзья. Мы были все едины: ученики, учителя, родители, жители микрорайона, все были за школу. Каждый, кто мог, старался помочь, внести свою лепту в развитие и процветание школы. Это проявлялось и в общешкольных делах, и в общественной жизни, и многих других ситуациях.
Не могу не вспомнить один курьезный случай.
Как-то ко мне в кабинет постучались трое родителей. Увидев участкового, который в этот момент находился у меня, они оторопели и замолчали.
Участковый, уловив замешательство, улыбнулся: «Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Можете смело говорить. Все, что касается школы, я на ее стороне».
Родители рассказали, что в районе промзоны случайно наткнулись на большой промышленный сварочный аппарат. Такой аппарат можно поднять только на подъемном кране и увезти на большой машине. Откуда он взялся на бесхозной территории, оставалось только догадываться: то ли кто-то своровал, да не осилил ношу, то ли воры еще готовились к похищению добычи, то ли откровенное головотяпство и бесхозяйственность. В любом случае, настаивали родители, медлить не стоит. Инструмент должен быть в школе, убеждали меня они, доказывая, что пусть лучше аппарат послужит на благое дело, чем им воспользуются возможные похитители.
После некоторых сомнений я дал добро на эту сомнительную операцию и стал ломать голову, куда бы установить его, чтобы не мозолил глаза и не вызывал лишних вопросов у сторонних посетителей. Школьный слесарь подсказал, что в подвале есть бойлерная. Рядом с ней закуток, не обозначенный в плане школы. Недолго думая, мы сделали там дверь и за ней установили сварочный аппарат.
Потом этот аппарат мы из рук не выпускали: варили заборы, оборудование и т.д. По сей день аппарат верой и правдой служит школе.

Первые из первых
Но, прежде чем открыть школу, мне предстояло решить один из самых важных вопросов, без которого жизнь нашего учреждения была бы невозможной. Мне нужно было набрать учительский коллектив.
Еще летом Сонин выдал мне список учителей. В нем значились: математики Валентина Михайловна Ковалева и Зоя Михайловна Отекина; физики - я и Мария Петровна Киселева; учитель химии Раиса Васильевна Семенова, которую из 24-й школы переводили ко мне завучем. Несмотря на то что у нее не было опыта работы заведующей учебной частью, она очень старалась. С первых дней она меня предупредила: друга во мне не ищите. Тем не менее работала на все сто процентов. Я был доволен ее работой и всегда знал, что она не подведет, не предаст и все сделает так, как должно.
Она долго работала завучем. Работала безукоризненно. Учителя ее уважали. Как никто, Раиса Васильевна умела улаживать конфликтные ситуации. Я с большим уважением о ней вспоминаю.
Вторым завучем должна была стать Екатерина Юрьевна Рубцова. Но судьба распорядилась иначе. Екатерина Юрьевна пришла в 27-ю школу спустя 25 лет. Пришла уже состоявшимся педагогом и директором мне на смену.
Поэтому место второго завуча в 1973 году было предложено учителю русского языка Евгении Яковлевне Видмановой. Она очень много работала и особенно большое внимание уделяла начальной школе. Ее работой я был более чем доволен, но … случилась командировка на Кубу, и она уехала.
Я снова должен был искать нового завуча. Я обратился к Валентине Михайловне Ковалевой. В 27-ю школу она пришла уже состоявшимся учителем. Она была награждена званием «Отличник народного просвещения РСФСР» и пользовалась заслуженным авторитетом среди учителей. Она была очень хорошим учителем, великолепным классным руководителем, прекрасным математиком. В ее классе учился ныне известный на всю Россию певец, композитор, автор песен, руководитель группы «Чиж и компания» Сергей Чиграков.
Более подходящей кандидатуры у меня просто не было. Помню, согласилась она неохотно.
Действительно, в 27-й школе работать было непросто. В школе одновременно учились около 3 тысяч учеников. Только расписание составить, свести все уроки воедино чего стоит. А какая воспитательная работа! Мы работали в две-три смены. Приходили утром в семь часов и уходили домой около 9 часов вечера. А есть семья. Есть дети, есть муж.
Но дав согласие, она с головой погрузилась в порученную работу. Она никогда не жаловалась. С увлечением занималась созданием кабинетной системы для математиков, затем вместе с ними осваивала компьютерную технику. Валентина Михайловна была очень старательным учителем. Очень хорошим. И завучем, и учителем.
Чуть позже на смену Семеновой, которую из-за нехватки учителей распоряжением гороно перевели в преподаватели химии, пришла Вера Николаева Смирнова. И снова мне не в чем было упрекнуть своего завуча. Все они работали на совесть и с полной отдачей сил.
Работать с такой командой было честью. Эти люди на деле доказывали высокий уровень профессионализма и высочайшую самоотдачу любимому делу, родной школе.
Из 39-й школы ко мне направляли учителя русского языка Риду Николаевну Рябову. Русский же взялась преподавать Валентина Федоровна Кенигсон из 10-й школы. Вместе со мной из 22-й школы в новостройку перешла Вера Валентиновна Трофимова (в девичестве Сорокоумова). На ее долю пришлись уроки истории. Людмила Матвеевна Копранова взяла на себя работу в группе продленного дня. Пришли ко мне замечательная учительница начальных классов Галина Михайловна Ханова, географ Мира Николаевна Кушкова. В школе было три учителя иностранного языка: Галина Петровна Чуплыгина (потом возглавила школу №9), Нина Алексеевна Зилянова, Галина Юрьевна Станиславская. Уровень их владения предметом тоже был на большой высоте. 
Из 22-й школы перешли в 27-ю завхоз Юлия Ивановна Целищева и Людмила Николаевна Фролова, возглавившая сначала школьную библиотеку, а затем ставшая прекрасным учителем русского языка. Позже она ушла в 44-е училище на должность заместителя директора.
Это были мои самые первые коллеги-учителя, которые понимали и поддерживали меня, за что я им бесконечно благодарен.
На второй год к нам пришло серьезное пополнение — десять человек из 33-й школы. Тогда она располагалась в здании современного филиала университета им. Лобачевского на проспекте Ленина. Учитель литературы Ирина Федоровна Малышева пришла в гороно с требованием построить ей школу. Ей и коллективу пообещали, что разбивать не будут, всем дадут кабинеты и переведут коллективом. В наш пока еще небольшой коллектив влились учителя домоводства, изо, еще один математик и учитель физики Валентина Ивановна Сарбаева. Последней пришла Ирина Федоровна Малышева. «Я тоже хочу быть директором, - с порога заявила она, - и хочу всех предупредить, чтобы дорогу мне не переходили». Надо отдать должное этой амбициозной женщине - она стала прекрасным директором 68-й школы.
Учителя из 33-й школы оказались хорошими профессионалами, но, пришедшие из состоявшегося коллектива, они не давали мне дремать ни дня. Это было хорошо, потому что мне, как и Сонину, хотелось, чтобы моя школа была самой лучшей. Критика лишь подзадоривала меня и стимулировала работать еще лучше.
В любом случае я делал ставку на профессионализм. Со временем пришло понимание, что это было самым правильным решением. Постепенно учителя признали меня. Стали прислушиваться не просто как к руководителю, но как к компетентному педагогу, методисту, учителю.
С недоверия и даже откровенной недружелюбности начиналась наша совместная работа с Сергеем Михайловичем Норкиным.
Это был человек исключительной образованности. В годы войны он принимал участие в сражениях, был тяжело ранен под Сталинградом. В результате ранения одна нога так и осталась негнущейся. Его списали. К счастью, не на пенсию, а на строительство мирной жизни. Долгое время он заведовал Волгоградским облоно. Затем был назначен министром образования Таймырского округа.
В Дзержинск вместе с женой и дочерью он приехал уже в возрасте 50 лет. Его назначили завучем ныне закрытой школы №21 на Ворошиловском поселке. Потом переводили то в одно учебное учреждение, то в другое. Ко мне он пришел, озлобившись, заведомо предполагая придирки и гонения. Но он оказался великолепным литератором. Я сразу попросил его взять классное руководство над одним из пятых классов.
Вскоре Сергей Михайлович Норкин стал кумиром всех пятиклашек. Это был образцовый учитель старой закалки. Всегда в идеальном черном костюме, белой рубашке, спокойный, выдержанный, справедливый. Человек кристальной честности и порядочности, он умел заинтересовать, организовать и увлечь ребят. Его класс всегда принимал участие во всех школьных мероприятиях. Я не мог нарадоваться, что ко мне попал такой замечательный педагог.
Однако ответной симпатии от Сергея Михайловича я не чувствовал. Он держался подчеркнуто вежливо и холодно.  И вдруг в какой-то момент я почувствовал перелом. По истечении нескольких месяцев он понял, что мне можно доверять, что я ему не враг. Не склонный к публичному выражению чувств, он по-прежнему был сдержан в общении. Но я уже мог прийти к нему для того, чтобы обсудить какие-то школьные дела. Он, видя кипучую деятельность по обустройству и становлению школы, тоже стал приходить ко мне со своими предложениями. К нашим спорам и проектам присоединился школьный военрук Алексей Захарович Лодоев. Наше общение довольно быстро переросло в крепкую дружбу. Это были мои самые близкие друзья, верные помощники, строгие судьи и надежные товарищи. Тогда я представить не мог, какую значительную роль они сыграют в моей судьбе. До сих пор я испытываю самые теплые чувства и огромную благодарность к ним.
Но все эти испытания были впереди. Пока же школа делала самые первые шаги.

Памятное утро
«Утро первого сентября останется в памяти жителей седьмого микрорайона надолго. В это утро к новой, только что выстроенной школе собрались те, кому через несколько минут предстоит сесть за парты, и те, кто в первый раз и уже не в первый провожает своих ребят в школу.
Торжественный митинг открывает директор школы, которой сегодня дан номер 27, Ефим Михайлович Беркович.
Первоклассников, учащихся новой школы, их родителей и гостей приветствует секретарь городского комитета партии Н.И.Егорченков.
От имени строителей треста №8 «Дзержинскжилстрой», принимавших участие в возведении школы, слово берет главный инженер СМУ-1 Н.И.Рогожкин.
- Мы, строители, надеемся, что из стен этой школы выйдут достойные продолжатели наших дел, - говорит Рогожкин.
Желая учащимся школы, их преподавателям счастливого пути, главный инженер вручает директору школы Е.М.Берковичу символический ключ. Представитель шефствующей организации, секретарь партийного комитета ЖКК-4 А.Н. Пестряков от имени товарищей по работе поздравил новых хозяев школы с началом учебного года и преподнес первый подарок – полный комплект лингафонного кабинета.
Первоклассники поблагодарили наставников и строителей, подарив им огромные букеты цветов.
И вот самые торжественные минуты. Под серебряную трель горнов и четкую металлическую дробь барабанов секретарь ГК КПСС Н.И.Егорченков разрезает алую ленту.
Звенит долгожданный первый звонок. Его дают первоклассница Алла Федорова и ученица восьмого класса Валя Пичугина.
Взволнованы родители. Они, счастливые и довольные, следуют за своими ребятишками. Идут по светлым и чистым коридорам, осматривают классы, знакомятся с преподавателями.
… Нет, целый день не утихнуть возбужденным голосам девчонок и мальчишек. Еще бы, такие подарки в один день! Ведь для них сегодня был открыт еще и школьный кинотеатр, где шефы, работники широкоформатного кинотеатра «Россия», показали интересный кинофильм.
Пройдет немного времени, и школа, рассчитанная на 960 учеников, начнет свою настоящую трудовую жизнь.
Счастливого пути, школа!»
Н.Мозжухина, «Дзержинец», 1 сентября 1973 год.

Борьба за тепло
 «Познакомились мы с Ефимом Михайловичем при очень забавных обстоятельствах. Он пригласил нас впервые в свою школу с постановкой. Приходим, везде тишина, и только из одного места доносится шум. Идем на него. Посередине первого этажа – проем вни,з в подвал, где идут какие-то ремонтные работы. Я стою около этого проема и вдруг слышу снизу: «Ты чего филонишь, хватай». Я отвечаю: «Чего хватать-то?». Мне отвечают: «Ведро с песком». А снизу видны только мои ноги. Я хватаю ведро и спрашиваю: «А куда нести?». Мне объяснили куда, я принес. Там меня спрашивают: «Ты сколько принес?». Отвечаю: «Одно». Товарищ продолжает: «Тебе еще девять надо». Мы поняли, что нужно сначала выполнить норму, а потом спектакли давать. Так и отнесли все артисты по десять ведер. А потом снизу появляется сам Ефим Михайлович, который тоже работал в «песочном карьере». Так мы и познакомились с удивительным директором и уникальной личностью».
Вячеслав Постнов,
 культуролог, кандидат философских
наук, начальник отдела культуры Дзержинска 2010-2013 гг.
В первый год школа находилась в статусе восьмилетки. Мы приняли на обучение 400 человек и готовились потихонечку обживать и приводить в порядок новостройку.
Не тут-то было. В первые же заморозки в школе разорвало канализацию. По всему зданию разнеслось ужасное зловоние. В школе было очень холодно. Учителя проводили уроки в пальто и шапках.  Одетыми на уроках сидели и дети.
Это было ужасно. Я бросился выяснять причину свалившихся на нашу голову неприятностей. Постепенно все обстоятельства, о которых я уже упоминал, всплыли на поверхность. Стало ясно, что школе своими силами придется доделывать то, что не смогли сделать строители. Я понимал, что обойти эти проблемы не получится, и предвидел, что в перспективе школа будет разрастаться.
С коллективным письмом ко мне пришли девятиклассники, живущие в микрорайоне. Их было всего 20 человек. Но они твердо стояли за то, чтобы учиться в школе по месту жительства, а не мотаться за несколько километров в другие районы города. Такое же письмо, подкрепленное просьбами родителей, было направлено в гороно Сонину и в горком партии. После этого нам разрешили открыть 10-й класс и присвоили статус 10-летней школы. Впервые школа-новостройка вместо восьмилетки стала полноценным общеобразовательным учреждением. Эффект от этого решения оказался потрясающим.
В новый учебный год к нам пришли 2880 детей. Так получилось, что во всей округе, начиная с 6 и по 12 микрорайон, мы оказались единственной школой. Помимо городских детей к нам пришли ребятишки из Пушкино. На второй год в школе работало уже 120 учителей. Мы открыли 58 классов по 50 с лишним учеников и 8 групп продленного дня, в которых одновременно могли находиться до 60 человек. Школа, рассчитанная на 960 учеников, была переполнена в 2,5 раза!
Летом 1974 года мне удалось договориться с начальником цеха нашего шефского предприятия, чтобы школу подключили к котельной, которая находилась рядом с нами. Обратку, что шла от ул. Пушкинской и доносила до нас чуть тепленькую воду, заварили, а всю отопительную систему перенаправили через рядом стоявшую котельную. Я надеялся, что теперь в классах будет теплее.
Но перенаселенность выявила и другие проблемы. В проекте школы не были предусмотрены медкабинет, пионерская комната, классы для групп продленного дня, актовый зал. Строительство школьного спортивного комплекса и вовсе отнесли к планам второй очереди, о которой благополучно забыли. Спортгородка возле 27-й так и не построили.
Я уже не говорю о том, что канализация просто не справлялась с таким числом учеников. Стояки постоянно забивались, слесари не успевали прочищать трубы.
Самое печальное заключалось в том, что мои надежды на потепление не оправдались. Трубы, забитые песком изнутри и снаружи, не давали нам желаемого тепла.
И тогда партийная организация школы во главе с секретарем Ниной Петровной Кабановой приняла решение: каждый учитель должен вынести из подвала по 10 ведер песку. Но это была капля в море!
Тогда почин учителей подхватили дети. Пионеры и комсомольцы брали на себя добровольное обязательство по выносу из школьных подвалов песка. В один из таких субботников к нам пожаловал руководитель театральной студии Вячеслав Постнов, который стал невольным участником очистки школы. Тонны песка, конечно, вылились не в 10 и даже не 20 вёдер, но колоссальная работа была проделана, освободились огромные площади «подземного этажа».
Учительско-родительскому и детскому коллективу потребовалось целых семь лет, чтобы справиться с этой проблемой.
Зато по мере освобождения подвала мы получали новые и новые помещения, которым еще предстояло сыграть свою героическую роль в становлении нашей школы.
Самым первым мы освободили тир. Затем у нас получился радиокласс. Освободили комнату гражданской обороны и много еще чего, о чем я расскажу попозже.
Для воздухообмена мы прорубили окна. Благодаря этому подвал наконец-то просох, и мы избавились от ужасного затхлого запаха. Наконец-то отремонтировали канализацию.
Когда слесари заканчивали работу, мне пришла в голову шальная мысль: снять изоляцию со всех труб в подвале. Не теряя времени, мы тут же убрали стекловату. Трубы оголились.
В первый же вечер после этих манипуляций столбик термометра в подвале пополз вверх. Для того, чтобы тепло пошло в школу, мы запустили в направлении лестничных маршей вентиляторы. И чудо свершилось – в школе заметно потеплело.
В школе стало можно дышать. Здание наконец-то было подключено к теплу.

Имени Мусы Джалиля
Со мной из 22-й школы перешло несколько учителей. В том числе старшая пионерская вожатая Вера Валентиновна Сорокоумова.
Летом, уже зная, что она переходит на работу в новую школу, она поехала погостить к своей сестре в Казань.
Вернулась в Дзержинск под глубоким впечатлением от города. Но особенно ее поразил памятник татарскому поэту Мусе Джалилю.
Муса Мустафович Залилов родился в Оренбургской губернии в 1906 году. С юных лет он проявлял незаурядные литературные способности. Перед войной сотрудничал со многими литературными журналами и был уже достаточно известен. Тогда у него и появился известный теперь всему миру литературный псевдоним Муса Джалиль.
Но в 1942 году, тяжело раненный, он попал в плен. На протяжении двух лет, находясь в плену, Муса Джалиль вел подпольную подрывную деятельность. Накануне восстания военнопленных в августе 1944 года заговор был раскрыт.  Мусу Джалиля, как одного из участников заговора, казнили.
Спустя год после окончания войны МГБ СССР завело розыскное дело на Мусу Джалиля. Он обвинялся в измене Родине и пособничестве врагу. В апреле 1947 года имена Мусы Джалиля и его соратников были включены в список особо опасных преступников. Основанием для такого решения стали «документы», оставленные гитлеровцами для наших разведслужб.
Но в 1946 году бывший военнопленный Нигмат Терегулов принёс в Союз писателей Татарии блокнот с шестью десятками стихов Джалиля. Через год из советского консульства в Брюсселе пришла вторая тетрадь. Из Моабитской тюрьмы её вынес бельгийский участник Сопротивления Андре Тиммерманс. Оказывается, он сидел в одной камере с Джалилем в Моабитской тюрьме. В их последнюю встречу Муса сказал, что его и группу товарищей-татар скоро казнят, и отдал тетрадь Тиммермансу, попросив передать её на Родину.
Впоследствии ещё один сборник стихов из Моабита привёз бывший военнопленный Габбас Шарипов. Оба, Терегулов и Шарипов, были арестованы. Терегулов погиб в лагере. Габбас Шарипов отбыл десятилетнее наказание как изменник Родины.
А весной 2005 года появилось еще одно свидетельство об обретении «Моабитских тетрадей». В 16-м номере газеты «Еврейское слово» была опубликована биография московского старожила, фронтовика Пинхаса Креля. В апреле 1945 года в составе 79-го корпуса он продвигался к центру Берлина с севера и принимал участие во взятии тюрьмы Моабит. Непосредственный организатор этих боев генерал-полковник В.М.Шатилов в своих мемуарах пишет об этом так: "К одиннадцати часам 28 апреля (1945 г.) части нашей дивизии овладели заводским кварталом южнее Малого Тиргартена. Перед нами лежала Моабитская тюрьма - огромное зловещее здание, встретившее нас ураганным огнем... После короткого, но мощного артналета полки двинулись вперед... Тюрьма уже в наших руках. Распахнуты двери камер, освобождены узники. Только после окончания войны я узнал, что в этой тюрьме находился ранее и погиб выдающийся советский татарский поэт Муса Джалиль... ".
Пинхас Крель рассказывал своему сыну, что часть военнослужащих остановилась во дворе тюрьмы на отдых. И тут он обратил внимание на разбросанные по всему двору полуобгоревшие книги и бумаги (взрывом разметало тюремную библиотеку). Большинство книг было на немецком языке. Но среди них изредка попадались и русские. Просматривая их, он увидел на полях и чистых листах некоторых из них карандашные записи. Среди прочих наткнулся и на листок с запиской Мусы Джалиля. Этот лист Крель взял с собой и после демобилизации в июле 1945 года направил по указанному в записке адресу.
Возможно, именно эта часть «Моабитских тетрадей» попала в руки поэту Константину Симонову, который организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял клеветнические наветы с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. Статья Симонова о Мусе Джалиле была напечатана в одной из центральных газет в 1953 году.
В 1956 году Муса Джалиль был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза, а в 1957 году ему присудили посмертно Ленинскую премию. После чего началось триумфальное  шествие подвига поэта и его товарищей в народное сознание.
Памятник, установленный в Казани, появился в память о нескольких предвоенных годах, которые поэт провел в столице Татарстана накануне войны. Как и Петр I в Санкт-Петербурге, казанский Муса Джалиль поражает воображение зрителей. Он и сейчас, спустя годы, пытается вырваться из оков фашизма, лжи и клеветничества.
Приехав домой, Вера Валентиновна с жаром рассказывала мне о национальном герое.
«Посмотрите, - говорила она мне, - что получается. У нас в городе существует негласное правило. Открывают школу и пионерскую дружину называют именем героя той улицы, на которой стоит школа. А у нас получилось, что 27-ю школу с одной стороны замыкает пр. Циолковского – его имя уже носит школа № 39; с другой стороны пр. Свердлова – имя присвоено 1-й школе; с третьей - улица Пушкина и бульвар Химиков. Выходит, что возможные варианты исчерпаны. Как быть? Я бы предложила Мусу Джалиля».
Она показала мне фотографию памятника, в красках описала биографию некогда опального литератора, рассказала о том, что даже в Казани нет сколько-нибудь достойного музея, и прибавила, что вообще сведений о нем немного и они крайне скудны. Учитывая это, в школе можно было бы развернуть поисковую работу. 
Я помнил, что еще в 22-й школе на одном из праздников пионервожатая Люба читала «Варварство» Мусы Джалиля. Помню, что выступление ее произвело неизгладимое впечатление на слушателей, зал трепетал. Исполнительница сама рыдала в конце строк. Но сколько я ни искал стихи поразившего меня поэта, найти не мог. Со временем стихотворение забылось.
К тому же, я очень плохо разбирался в этих «пионерских штучках». Я строил школу, и мне было не до чего. Поэтому идею Веры Валентиновны я не поддержал и за суетой о ней совсем запамятовал.
Но когда мы открыли школу, надо было проводить какие-то мероприятия, принимать в октябрята младших школьников, в пионеры учеников среднего звена, выносить знамя. Между тем комсомольская и пионерская организации оставались без имени.
Все решилось на октябрьские праздники. В честь 7 ноября было решено провести общешкольный конкурс чтецов. Среди прочих выступавших на сцену вышла ученица 6 класса Таня Феклистова. Она читала «Варварство». Сколько души, сколько боли, сколько чувства вложила девочка в это стихотворение! Зал аплодировал ей стоя. Тане безоговорочно присудили первое место, а имя Мусы Джалиля пошло «гулять» по школе.
Но когда через несколько дней встал вопрос о том, какого героя мы хотим взять в пример для пионерской дружины, Валентина Михайловна Ковалева сказала, что она стоит за то, чтобы назвать нашу школу именем Марата Козея. Кто-то стал предлагать другие кандидатуры.
Мы поставили этот вопрос на голосование среди учеников. Все опрошенные дети в один голос твердили: имени Мусы Джалиля. Ребята были настолько уверены, что их решение принято, что везде рассказывали, что дружине присвоено имя великого татарского поэта.
На самом деле мы вернулись к выбору имени для пионерской дружины лишь год спустя.
К этому времени в 27-й училось уже почти 3 тысячи человек. Все они были охвачены предпраздничной суетой и изо всех сил готовились к октябрьским праздникам. В подготовке его и оформлении приняли участие родители и друзья школы. Школьные коридоры украсили стенными газетами, праздничными открытками, бумажными цветами.
Постарался внести свою лепту в празднование Октября и учительский коллектив. Мы договорились с водителями автобусов, которые в назначенное время подкатили к школе. Вся наша пионерская дружина с шумом и гвалтом бросилась занимать места. Почти две с половиной тысячи человек (не ехали только комсомольцы) набились в восемь автобусов с «гармошками». В страшной тесноте, но с песнями, шутками и задорными стихами мы подъехали к лучшему кинотеатру города. Пользуясь старыми связями, я заранее договорился с дирекцией «России», чтобы в этот день зал кинотеатра был предоставлен в наше полное распоряжение.
Здесь состоялось первое заседание пионерской дружины школы №27. Нам вручили знамя и сообщили, что, учитывая активную поисковую работу, начатую дружиной в прошлом году, нам дано право бороться за присвоение школе имени татарского поэта, Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии Мусы Джалиля. С этого все началось.
Мы узнали о том, что Ленинскую премию Мусе Джалилю присудили в тот же год, что и Галине Улановой. Их имена значились в одном указе. Выяснилось, что Муса Джалиль был единственным человеком в СССР, награжденный званием Героя и Ленинской премией посмертно.
Добытые материалы множились. Нам стало понятно, что без музея школе не обойтись.

В память о великом поэте
«В моем альбоме есть фотография, которая всегда вызывает недоуменные улыбки и смущенные вопросы.
Еще совсем юный, я, одетый в арестантскую робу, не то собираюсь куда-то идти, не то о чем-то хочу рассказать. Конечно, это театр! Но какой! О нем я до сих пор вспоминаю с улыбкой и самыми теплыми чувствами.
Сейчас всего и не упомнишь, что происходило в нашей знаменитой 27-й школе. Мы постоянно готовились к различным мероприятиям, участвовали в общеклассных делах, школьных соревнованиях, праздниках. Ставили театральные постановки, готовили концерты.
Самое удивительное, что все это нам было интересно. Никто не заставлял. Но дело находилось для каждого.
Возможно, еще и потому, что в школе мы чувствовали себя полноправными хозяевами. К нашему мнению прислушивались, инициативы брались на заметку и воплощались в жизнь. Я, например, входил в общегородской комитет по образованию. Мы чувствовали себя взрослыми и старались принимать взвешенные решения. Кто знает, может, так и воспитывается самостоятельность в детях? А может быть, это особый педагогический дар нашего директора Ефима Михайловича Берковича, который все это придумывал, организовывал, вдохновлял нас своим примером?
Снимок же, о котором я рассказал, был сделан во время слета джалиловцев. Это было ежегодное грандиозное мероприятие, объединявшее всю школу. К нам приезжало множество гостей. И мы гордились своей школой, изо всех сил старались показать ее с лучшей стороны.  Поэтому для нас, участников школьного театра, было особенной честью рассказывать гостям праздника о жизни и судьбе великого поэта, читать его стихи, напоминать о страшной угрозе фашизма. А как рассказывать об этом, если не в образе заключенного концлагеря».
Анатолий Слизов, первый заместитель главы администрации Дзержинска 2012-2016 годы
Имя Мусы Джалиля было не просто поднято на знамя пионерской дружины. Его жизнь, судьба, творчество захватили всех нас. Не было в школе человека, который ничего бы не знал об этом замечательном поэте и не принимал бы участия в мероприятиях, посвященных ему.
К поиску сведений о Мусе Джалиле подключились не только ребята, но и взрослые. Мы съездили в Казань и побывали в музее Мусы Джалиля. Верочка Сорокоумова не соврала – музей оказался очень скудным. Зато мы подружились с коллективом 12-й казанской школы, носившей в те времена имя легендарного поэта. Удивительно, но директором этой школы оказалась Раиса Сабировна Нурмухамедова, которая построила и возглавила Дворец пионеров на площади Ленина в Дзержинске. Между нашими школами завязалась крепкая дружба. Наши дети ездили в гости к ним, а мы на целый месяц принимали делегатов из Казани. Многие экспонаты и сведения, которые разыскали наши друзья, потом легли в основу экспозиции школьного музея.
Мы попытались связаться с родственниками Мусы. Нам было известно, что мать Мусы категорически запретила что-либо писать о сыне, пока она жива. Но у Джалиля были дочь и сын. Я нашел людей, которые служили в одной части с Джафаром Залиловым. Оттуда мне прислали газеты воинской части.  Мы списались с кораблем им. Мусы Джалиля. Завязалась интересная и многолетняя переписка экипажа с коллективом нашей школы.
Большую помощь в сборе материалов и информации нам оказал писатель Рафаэль Ахметович Мустафин. Он писал книги о Мусе Джалиле и вел непрерывный поиск сведений о герое. Рафаэль Ахметович откликнулся на наше приглашение приехать в школу и рассказать о поэте. В подарок он привез нам первые документы о Мусе Джалиле. Это собственные книги, рукописи, в том числе рукопись, написанная совместно с Леоном Небенцалем, норвежским подданным, который сидел в одной камере с Мусой Джалилем.
Эстафету известного татарского поэта подхватил секретарь Союза писателей Татарстана Мансур Шигапов.
В школу пошел поток воспоминаний, писем, свидетельств о великом поэте. Нам слали неопубликованные стихи и записи Джалиля, рукописи, сигнальные экземпляры сборников, книги, переведенные на другие языки, газетные и журнальные публикации, просто национальные сувениры и подарки.
Вместе с документами мы стали обретать интересных друзей, большинство из которых были неординарными личностями. Общение с ними всегда вызывало огромный, неподдельный интерес у детей и их родителей. Залы были набиты до отказа.
Так родилась идея проведения слетов в честь Героя Советского Союза Мусы Джалиля. Каждый год 15 февраля – в день рождения поэта – школа гудела. Мы встречали делегации почетных гостей, ветеранов, писателей, поэтов. Каждый из них старался привезти в подарок школе какую-то памятку о Джалиле. Материалов становилось все больше. Медлить с организацией музея было уже нельзя.
Мы приступили к его оформлению сразу по окончании первого слета джалиловцев в 1977 году.
Для этого в школе специально была выстроена комнатка, в которой мы разместили все материалы, собранные в результате поисковой работы. Рядом с ней в коридоре установили четыре вертикальных стенда — 40 отзывов известных писателей мира о Мусе Джалиле. На противоположной стене между окнами повесили стенды с репродукциями картин художников-антифашистов. На первом девочка за колючей проволокой; на втором - иссохшая фигура женщины; на третьем — изможденные люди в полосатых робах, огражденные от мира колючей проволокой, по которой пущен ток. Под каждой из картин было начертано по одному слову из фразы: «Прочь на земле варварство». Получалось, что все три картины объединены общим смыслом.
Все это нам помогал оформлять известный в городе художник Анатолий Иванович Видманов. Специально для нас он нарисовал прекрасный портрет Мусы Джалиля. Чем могли, помогали неравнодушные родители. Среди них мой друг и коллега по 22-й школе, впоследствии преподаватель художественной школы Вячеслав Анатольевич Морозов.
Их силами на третьей стене рекреации мы оформили масштабную фотовыставку, рассказывающую о жизни Мусы Джалиля. В ее создании нам помогли военнослужащие Смолинской воинской части. Они были нашими шефами и откликались на любые просьбы о помощи. В части была мощнейшая фотолаборатория. В ней мы переснимали снимки, увеличивали их до нужных размеров. Полученные работы навешивались на стену в строго определенном порядке. Здесь же на фотовыставке нашлось место для рассказа об организациях, носивших имя Мусы Джалиля: сухогрузе, совхозе. 
Для того чтобы рекреация рядом с музеем получила логическое завершение, главную, торцевую стену коридора мы решили оформить как мемориал памяти великому поэту.
12-я казанская школа нам подарила бюст Мусы Джалиля. Его мы установили на сколоченный из фанеры постамент. Перед ним оформили низенькую площадку из черного оргстекла. Смотрелось красиво, но …как-то обыденно. И тогда мне пришла в голову идея установить перед бюстом снарядную гильзу. Шефы из воинской части тут же привезли в подарок снарядную гильзу. Мы ее отдали на урок труда. Под руководством учителя труда в гильзе вырезали маленькие окошечки-ячейки. По задумке в них в прозрачных коробочках должна была лежать земля, привезенная нашими учениками из городов-героев. Впоследствии так и получилось. Дети привезли землю из Волгограда, Москвы, Ленинграда, Брестской крепости. Все школьники знали, что в гильзе не муляжи, а настоящая земля. Это осознание каждого наполняло особым трепетом и уважением к истории нашей Родины.
Гильзу мы установили на двигатель проигрывателя. Подключенная к электричеству, она вращалась, и зрители могли видеть все окошечки. Но и это еще было не все. Через центр гильзы мы вывели провод и вверху впаяли лампочку – мигающий красный огонек.
Это уже была музейная экспозиция.
Но мне хотелось большего. Хотелось, чтобы каждый, кто попадал в рекреацию, посвящённую нашему герою, мог проникнуться особым чувством. Словно прикоснуться к опаленным войной годам. Нужен был какой-то надрыв. Аккуратные, чисто вымытые школьные коридоры, красивые, заботливо изготовленные стенды, современная фотовыставка просто не могли передать весь ужас, в котором находился Муса со своими товарищами.
В один из прекрасных дней я пришел в школьную мастерскую, взял молоток, зубило. Позвал с собой учителя труда Георгия Алексеевича и учеников, занимавшихся у него на уроке. На стене позади бюста я нарисовал две линии и попросил детей сбить все, что оказалось внутри линий, как можно небрежней.
Ребята опешили. На всех уроках всегда и везде их учили аккуратности, а тут сам директор школы просит о небрежности. Кто-то робко предложил: «Может, потом зашкурить и зашлифовать?» «Ни в коем случае!» - замахал я руками.
Мой наказ школьники выполнили с обещанной точностью. Стена была рвано раздолблена, словно от удара снаряда. Мы воссоздали кирпичную кладку. На ее развалинах мы написали бессмертные слова Мусы Джалиля. В образовавшейся нише оформили скудное зарешеченное тюремное окошечко. Зрители должны были понимать, что там за стеной томятся узники смерти. Эти догадки подтверждали две руки, которые мы отлили из гипса. Поднятые из камеры за стеной, они судорожно цеплялись за решетку, словно требуя свободы.
Полученный эффект превзошел все ожидания.
В этой рекреации на протяжении многих лет проводили пионерские сборы, встречи с ветеранами, устраивали патриотические праздники. Это было особенное место в школе.
«Все страны в гости к нам»
Официальное открытие музея состоялось 15 февраля 1978 года. К нам стали приезжать люди разных направлений: журналисты, писатели, поэты, представители пионерских и комсомольских организаций, делегации из ЦК комсомола, учителя. О нас начали писать на всесоюзном уровне.
Я был членом президиума Горьковского комитета защиты мира. Мои коллеги, наслышанные о музее Мусы Джалиля, попросили рассказать о нашем опыте. Услышанное возбудило любопытство. Одно из собраний комитета мы решили провести на базе школы. Опыт пришелся всем по вкусу. С той поры заседания областного комитета мира частенько проходили в рамках слета джалиловцев на базе 27-й школы.  Случалось, что к нам прибывали делегаты фонда мира со всего Приволжского округа. Приглашали мы на слёты и председателя Всесоюзного комитета защиты мира Генриха Боровика.
Приезжали на слеты представители татарских диаспор и общественных организаций Горького, Сергача, других городов Поволжья. Дорогими гостями на празднике были школьники из Казани, лучшие члены Союза писателей Татарстана, его поэты.
А так как многие коллективы привозили с собой артистов, танцоров и певцов, то находилось на слете место для татарского танца и народной песни. Однажды это даже стало причиной глупейшего недоразумения, которое я вынужден был объяснять в гороно.
Это сейчас мы не стесняемся говорить о национальных праздниках татарского народа. А тогда слово сабантуй было мало кому известно. Чаще всего оно использовалось в значении шумного, веселого праздника. Поэтому между собой заключительные грандиозные концерты, которые ставили красивую точку в работе слета джалиловцев, мы тоже прозвали сабантуями.
Но в педагогической среде города скоро поползли нехорошие слухи: Беркович в своей школе устраивает татарские сабантуи с молебнами. Поводом к этой чуши стало донесение одной из сотрудниц гороно, побывавшей на заключительном концерте слета джалиловцев. Она увидела девочек, одетых в национальные татарские костюмы, услышала песни на неизвестном ей языке и решила, что речь идет о пропаганде мусульманства.
Это было совершенно не так. Мы не делали упора на религию. В те годы это было просто невозможно. Для всех нас намного важнее была фигура национального героя.
Хотя, конечно, представители татарского народа были несказанно благодарны нам за память о Мусе Джалиле. Поэтому к нам приезжали представители духовного культа. Визиты их всегда носили светский характер, но факт оставался фактом: в школу приходили подарки и из мусульманских организаций. Чаще всего это были экспонаты, присланные из-за рубежа, из мусульманских государств. Одних только Коранов собралось в школьной библиотеке больше сотни. Среди них было издание, подаренное посольством Объединенных Арабских Эмиратов. Этот экземпляр остался на память о визите делегации из Арабских Эмиратов. Неведомо откуда прослышав о нашей школе, они приехали в наш город с предложением взять школу на свой баланс. Разумеется, получили по этому вопросу от городского начальства полный отказ. Мы же советская школа, о каких Арабских Эмиратах может идти речь! Как говорится, и смех, и грех.
Еще один Коран, как нам сообщили дарители, был освящён в Каабе. Мы тогда даже не осознали значения этого подарка. Намного важнее было признание наших трудов со стороны общественных советских и зарубежных организаций.
Нам подарили один экземпляр редчайшего издания «Моабитских тетрадей», которые были изданы в Германии небольшим тиражом к юбилею поэта. Как мне рассказывали, первоначально к изданию сборника были привлечены самые обычные переводчики, которые очень рутинно подошли к своему заданию. В итоге, когда на праздник были приглашены представители Татарстана, знатоки литературы и наследия Мусы Джалиля, произошел конфуз. Делегации Татарстана категорически не понравился перевод, сделанный немецкими лингвистами. На первом месте в книге стоял перевод, а затем уже оригинал стихотворения, было допущено много неверных толкований, а самое главное — из стихов ушли та пламенность, тот надрыв, за которые так любят Мусу Джалиля на родине. Немецкие издатели тут же взялись за исправление положения. К работе над переводами были привлечены лучшие переводчики стихов, а также известные специалисты в поэзии. Новый труд издали совсем крошечным тиражом — всего лишь пять экземпляров. Для экспертизы их отослали в Россию. Одну направили в Союз писателей Татарстана, другую -  в казанский музей, третью - исследователю творчества Мусы Джалиля Мустафину, четвертую -  председателю Верховного Совета Татарии, а пятую подарили директору школы №27 Берковичу.  Это была величайшая и бесценная редкость, которая по праву стала гордостью школьного музея.
На хранении в школьном музее находилось 12 книг памяти. Появились у нас редкие издания, стихи М. Джалиля, рукописи книг изданных и неизданных.
Делегация из министерства культуры Татарстана, побывавшая у нас в гостях, признала, что лучшего музея памяти великого поэта не знают. Даже на родине поэта нет такого собрания уникального материала. Нам было чем гордиться. Как минимум, наш музей был лучшим школьным музеем области. Но по факту, я подозреваю, что музеев, подобных нашему, в Советском Союзе было немного. Его первым руководителем и хранителем стала Г.Ю.Станиславская. Позднее, когда отношение к религии стало мягче, на наши праздники в качестве официальных гостей стали приходить духовные руководители мусульманских организаций -  имам Нижегородской области Умар-хазрат Идрисов, Дамир-хазрат Мухутдинов и имам дзержинской мечети Гаяз-хазрат Закиров, в 2008-ом возглавивший Духовное управление мусульман Нижегородской области.

Джалиловец – звучит гордо
Вся жизнь школы была построена на движении джалиловцев. Все звания, которые были в школе, связаны с именем поэта: дети — джалиловцы, киноклуб «Джалиловец», радиостанция «Джалиловец». Даже общешкольная газета, которую мы выпускали силами всех классов и которая, растянувшись на несколько метров, включала в себя 18 (!) рубрик, носила имя «Джалиловец».  Спортивные команды, выездные трудовые лагеря - все джалиловцы. Мы никогда не заставляли, но дети самостоятельно учили стихи Мусы Джалиля и с удовольствием рассказывали их на торжественных линейках, общешкольных мероприятиях, слетах, классных часах.
Мы гордились этим именем. Поэтому неудивительно, что вскоре появилась идея сделать именной джалиловский значок. Поскольку носить его предстояло ребятам, мы отдали этот вопрос на откуп детям. По всей школе был объявлен конкурс эскизов на лучший рисунок значка «джалиловец».
Но прежде чем запустить эту идею в жизнь, мы проконсультировались с Василием Васильевичем Андреевым. Художник по образованию, он работал на «Казаковском предприятии художественных изделий». Том самом, где делают великолепную филигрань, которой и сегодня гордится Нижегородская область. У Василия Васильевича был безупречный художественный вкус, и он подсказал нам основные правила, которых нужно было держаться при создании эскизов. Он также обещал поработать с окончательным вариантом значка, чтобы эскиз выглядел достойно и благородно.
Все это мы рассказали детям, и они приступили к работе. Конкурс захватил всех. Сначала его провели на уровне каждого класса, где ученическим голосованием делегировали лучшие работы на более высокий уровень. Затем лучшие работы отбирали на уровне параллелей. А каждой параллели было по 4-5 классов. В моем кабинете скопилось несколько пачек тетрадей с этими значками. Каждый эскиз был хорош по-своему. Но нужно было выбирать лучший.  После долгих обсуждений и споров остановились на одном варианте.
Его-то мы и показали Андрееву. Художник похвалил эскиз и внес несколько чисто технических поправок, не затрагивая основной сути рисунка.
Разумеется, о нашей «самодеятельности» узнали «в верхах». Меня снова вызвали «на ковер», теперь уже в горком партии: «На днях в Москве прошел съезд работников ЖКХ, там додумались делегатам выдать значки в виде санузла. А что у вас за значок?» Не усмехнуться в ответ на этот укол было невозможно. К счастью, эскизы у меня были на руках. Когда я их показал, у проверяющих все вопросы отпали, нам дали добро на создание собственного значка.
По предложению Васильева нам сделали один и тот же значок в нескольких цветовых вариантах. Помню, даже черный был. Но дети остановились на красном. Таковым этот значок помнят все выпускники 27-й школы.
Мы понимали, что если значок джалиловца выдавать всем подряд, то он очень быстро обесценится и потеряет свое высокое значение. Поэтому было принято решение вручать значок только почетным джалиловцам. Его присуждали за особые успехи в учебе, спорте, культурной жизни и патриотическом движении. К этому значку мы напечатали удостоверение.
Примечательно, что почетным джалиловцем могли стать не только дети. По решению пионерской дружины значком мог быть награжден и взрослый человек, внесший свой вклад в патриотическое движение школы, прославленный своей общественной деятельностью, совершивший подвиг.
Всех их мы приглашали на слет джалиловцев в феврале. Специально к этому дню мы приурочивали прием октябрят в пионеры. Лучшим из них вместе с красным галстуком на форму прикрепляли значок почетного джалиловца. Награду из рук самых известных и уважаемых людей города, высоких гостей и ветеранов получали лучшие пионеры дружины имени Мусы Джалиля. Затем члены совета дружины под барабанную дробь или торжественный туш вручали удостоверения почетных джалиловцев уважаемым гостям праздника.
Награждение проходило в торжественной обстановке на слете почетных джалиловцев.
За все время существования джалиловского движения в школе в почетные джалиловцы было принято более 4,5 тысячи школьников, родителей, учителей и общественных деятелей.
Большой друг школы Нина Ивановна Медына сочинила гимн «Мы - джалиловцы».
В 1988 году была торжественно открыта мемориальная стела, посвященная памяти героя-антифашиста М. Джалиля. Как и значок, она разрабатывалась по эскизам школьников. Ребята чувствовали себя причастными к одному большому делу. У стелы пионеры несли торжественные вахты. Здесь всегда лежали принесенные кем-то свежие цветы.
Почетная вахта, до которой допускались только самые лучшие пионеры, на протяжении многих лет шла возле бюста героя. К сожалению, по недосмотру дежурных уже в 80-х годах в результате озорства ребятишек, бездумно бегавших по рекреации, кто-то задел постамент, бюст упал на пол и разбился. Восстановить его так и не удалось. Память о нем сохранилась лишь в немногочисленных школьных фотографиях.

Киноклуб «Джалиловец»
С первых дней работы в школе мне было понятно, что у 27-й будет особый статус. Город очень быстро расстраивался. Многоэтажки в западной части росли, как грибы после дождя. Инфраструктура и сфера обслуживания просто не успевали за темпами строителей.
На несколько микрорайонов была открыта одна-единственная школа, которая уже на второй год обучения оказалась настолько переполненной, что занятия приходилось организовывать в три смены. Здесь не было театров, кинотеатров, библиотек, универсальных магазинов. За всем необходимым приходилось отправляться в центр города. Люди пешком ходили на работу и пешком же возвращались – крайне редко до 7-го микрорайона ходил автобус №9.
В этих условиях школа просто обязана была стать неким культурным центром микрорайона. И мы старались изо всех сил.
1 сентября 1973 года вместе со школой открылся наш кинотеатр, впоследствии получивший гордое имя «Джалиловец».
Я не был бы Ефимом Михайловичем, если бы, уйдя из 22-й школы, не воссоздал свое любимое детище в школе-новостройке.
Мы создали клуб друзей кино. Сокращенно – КДК.
При нем работало восемь подклубов: «Ровесник» (для старшеклассников), «Клуб кинопутешественников», «Подросток и закон», «Октябренок», «Чебурашка», «Клуб киномехаников», «Фильмотека» и «Клуб изучения технических средств обучения».
Под каждое направление создавалась особая патриотическая или воспитательная работа. 
Например, «Ровесник», ориентированный на старшеклассников, демонстрировал ленты, поднимающие актуальные для молодежи вопросы. После просмотра всегда проводились дискуссии, шел обмен мнениями. Клуб «Подросток и закон» стал хорошим подспорьем для работы совета отцов, который в основном вел профилактическую работу с трудными подростками. «Чебурашку» полюбили наши подшефные ребятишки из трех окрестных детских садов. «Октябренок» стал добрым другом для ребят из начальной школы и в особенности для групп продленного дня.
На киносеансы каждого клуба мы подготовили абонементы и разработали уникальную программу показа мультипликационных, документальных и художественных фильмов. Мы получили возможность пользоваться материалами областного кинофонда. Всего за 10 копеек ребята могли посмотреть те же самые фильмы, которые шли в центральных кинотеатрах города. Случалось, на художественные сеансы к нам приходили родители, бабушки, дедушки. Школа стала тем самым культурным центром, о котором я задумался в первые месяцы работы 27-й.
В клубе киномехаников я наладил обучение ребят искусству кинодемонстрации. За годы работы киноклуба было подготовлено с вручением удостоверения кинодемонстратора около 600 учащихся школы, более 2,5 тысячи учителей города и области по линии НИРО.
Да, помимо детей, как и прежде, я учил учителей. Специалисты института работников образования, прослышав об успехах школьного киноклуба, который довольно быстро завоевал ведущие позиции не только в городе, но и области, выступили с инициативой проводить областные курсы на базе 27-й дзержинской школы.
Как правило, курсы проходили в каникулярное, в том числе летнее, время. Школа в эти дни была наполнена так же как, во время обычных учебных будней. Приходилось работать без выходных и больничных.
Как и в Калараше, где я впервые начал преподавать кинодело, учебный план для будущих кинодемонстраторов включал в программу три части: техника, пленка и безопасность. Передо мной стояли три задачи: обучить каждого собирать и разбирать киноустановку, научить электро- и пожарной безопасности, а также проводить ремонт кинопленки. В 27-й школе к этому прибавился первичный ремонт аппарата. Не будем забывать и о том, что развитие науки и техники не стояло на месте. Поэтому специально для учителей я подготовил курс методики преподавания кинодела. По многочисленным просьбам моих учеников я включил в изучение не только привычные киноустановки, но все демонстрационные аппараты, которые постепенно начали появляться в школах города и области. Особым бонусом стало введение в радиоаппаратуру.
После прохождения курсов ученики моей школы могли спокойно проводить демонстрацию фильмов как на уроке, так и во время работы абонементов киноклуба. Ребята научились ремонтировать практически всю имеющуюся в школе кино- и радиоаппаратуру. Но высшим пилотажем стали занятия в фильмотеке и кружке технических средств обучения, попросту – ТСО. Здесь мы научились собирать нужные нам аппараты из запасных частей. Я научил ребят работать с кинолентами, монтировать их и проводить качественную реставрацию устаревших лент. Даже девочки овладели приемами склейки, обрезания, перемотки. Мы изготавливали классифицированные подписи на коробочки-боксы, где были указаны тема фильма, его метраж, время. Готовыми фильмами мы нередко делились с другими школами.
В нашей школе была собрана уникальная фильмотека. В ней числилось более 900 учебных, документальных, научно-популярных фильмов.
Для того чтобы все учителя могли использовать на уроках кино- и аудиофонды, мы создали в школе диспетчерский центр, где хранились все аудио- и видеофайлы.
В школьном диспетчерском центре было собрано и отреставрировано свыше 3,5 тысяч учебных кинофильмов, около 6 тыс. диафильмов, 3,5 тыс. грампластинок, 25 тысяч слайдов, 6 тысяч кодопозитивов и мн. др.  необходимых на уроке наглядных материалов. Для хранения диафильмов был изготовлен специальный шкафчик, благодаря которому все содержалось в идеальном порядке. Любой мог с легкостью найти нужный школьный предмет и номер нужного урока. В ячейке, помеченной соответствующим номером, хранился нужный материал. Чтобы пленки не перепутались, номера на них соответствовали ячейкам в фильмотеке.
Учитель мог заранее обратиться в диспетчерскую, чтобы к нужному уроку был подготовлен аудио- и видеоматериал. Причем во многих случаях звук подавался в класс сразу из диспетчерской. Строго нужный фрагмент. Для этого материал выверялся и готовился заранее.
Естественно, для такой автоматизации процесса мне нужно было максимально оборудовать все классы школы, что и было сделано в период моего директорства в 27-й школе. В каждом кабинете был полный комплект аудио- и видеоаппаратуры.
Мы научились использовать технику во время общешкольных мероприятий и концертов. Видеозарисовки становились дополнением к литературным гостиным, в иных случаях видеоряд заменял декорации, а где-то служил сопровождением к песне или танцам.
Наши концерты пользовались невероятной популярностью у жителей окрестных домов. Вскоре о них узнали в администрации города, а затем и в области. Поэтому к нам часто приезжали всевозможные делегации и комиссии. А потом нас стали приглашать на выступления в Горький. Приходилось нам ставить инсценировки даже в областном клубе милиции.
В 1975 году наш клуб друзей кино «Джалиловец» взошел на первую ступеньку почета в соревнованиях сначала среди киноклубов города, а затем и области. Эту планку мы держали на протяжении 10 лет. Несколько раз клуб занимал призовые места в конкурсе среди школьных киноклубов РСФСР. За каждую победу нас премировали киноаппаратами, другими ценными призами. В итоге в школе появились 6 широкоэкранных киноаппаратов, 25 киноаппаратов «Украина» и «Школьник». Специально для демонстрации широкоформатных фильмов нам выписали из Киева широкоформатный экран, управлять которым можно было прямо из кинооператорской. Такой роскошью не могла похвастать ни одна школа города.
К сожалению, при создании общегородской школьной кинотеки в 90-х годах часть оборудования и почти все фонды из школы вывезли. Где они и что с ними стало – не известно. Это было уже после моего ухода из школы, поэтому вмешаться в процесс и что-либо спасти я уже был не в силах.

«Дзержинец» рассказывает

«Год рождения: сентябрь 1973 года.
Место рождения: г. Дзержинск, школа № 27.
Звание: лучший школьный кинотеатр Горьковской области.
(Из анкеты кинотеатра «Джалиловец")
Много лет тому назад студент физфака Кишиневского государственного университета Ефим Беркович сдавал экзамен по техническим средствам обучения. Экзамен он сдал, а заодно получил удостоверение кинодемонстратора и справку о том, что ему можно вести курсы по киноделу для учителей в институте повышения квалификации. Так давнее увлечение, которое в сознании будущего учителя существовало вне и независимо от дела, которому он себя посвятит, обрело свое сугубо материальное выражение. Оказалось, что им по пути — педагогу Берковичу и кинолюбителю Берковичу. И они стали сотрудничать.
В 1966 году в нашем городе начал работать первый школьный кинотеатр. Он был создан в школе № 22, где работал Ефим Михайлович Беркович. Потом v школьного кинотеатра появились братья-близнецы в других школах.
В VI областном смотре-конкурсе детских самодеятельных кинотеатров, который состоялся в марте этого года, приняли участие несколько школьных кинотеатров города. Клуб любителей кино из школы № 36 занял второе место.
«Джалиловец» и «Салют» (так называется кинотеатр школы № 71) — соперники давние. Но не будем забегать вперед. Десять лет назад в городе был один школьный кинотеатр.
Сейчас они есть во многих школах.
1 сентября 1973 года ровно в 8-00 в седьмом микрорайоне открылась новая школа № 27. Через два часа в Дзержинске стало одним школьным кинотеатром больше. Директора школы звали Е. М. Беркович.
Что такое школьный кинотеатр? Школьный кинотеатр—   это кинотеатр на общественных началах, в котором все, абсолютно все делают сами ребята. В школьном кинотеатре есть директор и его заместитель, технический директор, инструкторы, экспедиторы, билетеры, контролёры, дежурные по залу. В «штате» «Джалиловца» 27 человек. Вместе с директором семиклассницей Ирой Юровой, ее заместителем Мариной Воробьевой, техническим директором Васей Жбановым совет кинотеатра возглавляют заведующие киноклубами. Их в школьном кинотеатре четыре. Для самых младших работает клуб «Винни Пух».  Он обслуживает маленьких подшефных школьников - детишек из детского комбината «Кораблик» и учеников младших классов. Ребята - октябрята ходят в клуб «Октябренок».  Клуб кинопутешественников собирает пионеров, любителей кинопутешествий по странам и континентам. Клуб «Ровесник» объединяет
самую разновозрастную публику — от четвероклассников до учеников десятых классов. Цель «Ровесника» — ярко и живо проиллюстрировать то новое, что школьники узнают на уроках литературы,  географии и т.д. .
В школе создается фильмотека. Это, по существу, еще одно подразделение школьного кинотеатра. В узкой комнатке, где она обосновалась, всю стену занимают стеллажи. На полках — жестяные коробки с лентами. Здесь же собраны диафильмы, диапозитивы, грамзаписи. В фильмотеке богатый кинофонд, около 200 фильмов. Художественные ленты кинотеатр получает от своего шефа—кинотеатра «Россия». В вестибюле школы дважды в неделю меняется афиша. В тот день, когда я была гостем школы, кинотеатр готовился к показу очередной серии о неуловимых мстителях. А всего в месяц кинотеатр дает 15-20 сеансов, которые собирают от 1340 до 1500 ребят разных возрастов.
Кинотеатр «Джалиловец» носит имя Мусы Джалиля, дружинного героя пионерской организации школы. «Джалиловец» работает в союзе с клубом красных следопытов «Память», клубом «Красная гвоздика», штабом «Планета». Школа № 27 известна в нашем городе хорошими традициями в профессиональной ориентации своих учеников. Школьный кинотеатр играет в этой работе не последнюю роль.
«Джалиловец» шефствует над 7 избирательными участками. Ни одна избирательная
кампания не обходится без помощи ребят из детского кинотеатра. У кинотеатра много наград. Среди почетных грамот, которыми он награжден, есть одна, которая особенно примечательна. Ее вручил администрации кинотеатра совет общественности опорного пункта №9 за активную работу по пропаганде средствами кино советского образа жизни среди детей и подростков. Впервые в этом году в рамках кинотеатра созван кинолекторий «Подросток и закон». В 1975 году «Джалиловец» был занесен в Книгу почета областной пионерской организации.
Каждый год в школьный кинотеатр приходят новенькие. Их обучают. В плане работы кинотеатра записано: «Изучать материальную часть киноаппаратов «КПШ» и «Украина-5», технику пожарной и электробезопасности».  Потом любители кино сдают экзамены и получают квалификационные удостоверения демонстраторов. Кстати, такие удостоверения имеют 50 учителей школы.
Для многих ребят из школы №27 кинотеатр — это увлечение, которому они отдают свое свободное время. Но есть среди них ребята, для которых это увлечение перешло в серьезную привязанность. Семиклассник Вася Жбанов, к примеру, уже подумывает об учебе в кинотехникуме. Для него, как и для многих других воспитанников Е.М. Берковича, школьный кинотеатр определил жизненный выбор».
С.Иванова, «Дзержинец»

Задачка для архитектора
Выстраивая работу в 27-й школе, я уже заранее планировал кабинетную систему. Позитивный опыт 22-й школы показал, что это удобно, востребовано и оправдано. С одной стороны, мне было проще. Ничего не надо было ломать, все выстраивали с нуля. Но помимо технического оснащения кабинетов, на которое в первые годы работы в школе были брошены все силы, пришлось столкнуться с некоторыми непредвиденными обстоятельствами, вытекавшими все из того же пресловутого проекта.
В школе не было спортивного зала. Видимо, архитекторы полагали, что дети круглый год будут заниматься на улице. Эти догадки подтверждались тем, что нам обещали при строительстве второй школы – напротив нашей – в пространстве между двумя зданиями возвести спортивный городок. С тех пор минуло более сорока лет, а ни стадиона, ни спортивного городка на этом месте так и не появилось.
Я понимал, что ждать строительства стадиона придется довольно долго, а вести уроки физкультуры нужно уже сейчас. Согласно плану зимний спортзал должен был размещаться … в актовом зале. Иными словами, эти два важнейших в жизни школы помещения одним росчерком карандаша находчивого архитектора были соединены воедино.
В зале не было сидений, зато была сцена. Не было раздевалки, куда можно было бы сложить спортивный инвентарь. Мы всю голову сломали, размышляя, куда бы прикрутить баскетбольные щиты. Один с легкостью крепился на стену в начале зала. Второй, получалось, надо было устанавливать на сцене? К потолку его тоже не подвесишь. Сцену сломать – лишишься актового зала. Словом, головоломка.
Решить ее удалось благодаря помощи специалистов трамвайно-троллейбусного управления города.
Получилось так, что когда открывали трамвайное движение по четвертому маршруту, мои школьники собрали 40 тонн металлолома в пользу первого трамвая микрорайона. Ему был присвоен № 62, а на борт нанесена надпись: трамвай приобретен на средства, вырученные от сбора металлолома, школой №27. Но когда в город приехала какая-то высокая проверка, проверяющие возмутились: «Вы что! Откуда такое богатство у школы?! Стереть немедленно!». Трамвайщики вынуждены были выполнить указание. Но в качестве извинения и благодарности они сделали мне спортзал.
Рабочие депо привезли в школу две стальные опоры. Их установили прямо сквозь подиум, от пола до потолка. Между ними наварили поперечную перекладину. Над сценой получилась своеобразная арка. На нее на хомутах навесили баскетбольный шит. Когда шел урок физкультуры, дети играли в баскетбол. А когда нужна была сцена, щит поворачивали в бок, за столбы, где он никому не мешал. Чтобы металлическая конструкция не бросалась в глаза, мы расписали столбы белой краской. Затем нанесли черные крапины. Получились березки. В итоге наша арка исполняла сразу две функции: служила опорой для спортивных снарядов и являлась элементом декорации во время концертов.
Чтобы закончить оснащение спортзала, под самым потолком повесили две трапеции, на нее два кольца. Между столбами на перекладине закрепили канаты. Зал получился хоть и небольшой, но вполне пригодный для проведения хороших уроков физкультуры и спортивных школьных соревнований. 
Все эти годы мы с учениками и учителями восполняли то, что не сделали строители. Мы построили актовый зал на 240 мест. В школе появились три лингафонных кабинета. Три прекрасно оборудованных кабинета математики. Каждое рабочее место в них было оснащено программирующей машинкой, экзаменатором и т.д. По последнему слову науки и техники были оборудованы кабинеты физики и химии, биологии и трудового обучения, домоводства, начальных классов, географии, истории и т.д.  Все они соответствовали самым высоким требованиям педагогики. Большинство носили звание образцовых.
В школе работали 3 компьютерных класса, для которых мы разработали более 100 программ. Все это обеспечивалось мощнейшими ресурсами диспетчерского центра.  Вся школа, с 1 по 11 класс, была охвачена прямой и обратной селекторной связью с диспетчерским пунктом.
Все школьники без исключения обучались компьютерному делу. На базе нашей школы азы компьютерной грамотности постигали учащиеся из школ 34,38,37,15,21,17, а также Дзержинского педагогического училища.
Мы первыми ввели в старших классах преподавание уникального предмета – ТРИЗ  - теория решения изобретательских задач. Долгое время этот предмет преподавался только в нашей школе. Успехи, которые показывали наши ребята и школа в целом на всевозможных олимпиадах, конкурсах, спортивных соревнованиях, стали залогом того, что по многим предметам 27-я стала базовой. Долгие годы в ее стенах работал факультет повышения квалификации руководителей учреждений народного образования Волго-Вятского региона.

Подвал особого назначения
По мере того как подвал освобождался от песка, у нас стали появляться помещения, которые мы могли приспособить под нужды школы. Мы не хотели идти по привычному для всех пути и использовать подвал как банальный сарай, куда складывается все ненужное, поломанное или устаревшее оборудование. Нет.
Нам пришла в голову блестящая идея - организовать в подвальных помещениях самый настоящий школьный тир. Эту идею горячо поддержал школьный военрук Алексей Захарович Лодоев. Бывший фронтовик, майор. Одно время он служил начальником штаба в танковой части. Человек военной закалки и отменной самодисциплины, он «от и до» знал все тонкости военного дела. У ребят военрук пользовался заслуженным авторитетом. Помимо всего прочего у Алексея Захаровича были «золотые руки». Я был уверен, что, опираясь на его военный опыт, мы сумеем создать в школе не обычный заурядный школьный тир, а самый лучший тир Дзержинска.
Так оно и вышло.
Перво-наперво мы смонтировали добротное освещение по всему периметру подвала. Уже на этом этапе Алексей Захарович проявил большую помощь и талант. Вместе с ним наметили яму для приема отработанных пуль. Далее встал вопрос о том, каким должно быть напольное покрытие.
Тут же нашелся инициативный родитель, который предложил привезти в школу машину асфальта. Мы обрадовались замечательной идее и, когда асфальт прибыл, с небывалым энтузиазмом принялись его укатывать по полу. Когда же работа была завершена и асфальт, казалось, застыл, мы вместе с учениками занесли парты, столы, стулья, необходимое оборудование и, довольные проделанной работой, разошлись по домам.
Но когда утром другого дня я спустился в тир, почувствовал, что волосы на моей голове встали дыбом: все стулья и столы за одну ночь утонули на глубину асфальта. Я позвал инициатора идеи: что делать?
Тот в недоумении почесал затылок и развел руками: «дела-а-а». Но, немного подумав, успокоил: «Моя оплошность, я и поправлю». И он стал каждый день присылать в школу жидкий бетон.
Через подвальное окошечко мы своими силами спускали его вниз. Постепенно бетон застыл. У нас получилось отличное покрытие, которому не было износа, даже если бы дети надумали маршировать здесь с утра до вечера.
Потом к нам пришла маляр, которая все покрасила и навела красоту в будущем школьном центре военной и патриотической подготовки. До идеального порядка и образцового лоска, конечно, было еще далеко. Но первые шаги уже были сделаны, и пока получалось неплохо.
Под огневую комнату мы отвели отдельное помещение.
На рубеже установили столики, на которых лежали оружие и пульки.
В то время пульки школам выдавали под строгую отчетность: не более 8 патронов на старшеклассника в год. Но со временем, когда наш военно-патриотический центр завоевал славу лучшего в области, стал показательным для многочисленных проверяющих организаций, руководитель дзержинского отделения «Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту» (ДОСААФ) Федор Илларионович Авчинников взял над нами профессиональное шефство и снабжал тир патронами ровно в том количестве, какое было нужно, безо всяких ограничений и отчетов.
Посмотреть на нашу «самодеятельность» пришел полковник Поломарчук, возглавлявший на тот момент воинскую часть в Дзержинске. О нарождающемся тире в 27-й школе он узнал от своей жены, которая работала в школе заведующей библиотекой. Полковник без слов спустился в подвал, внимательно осмотрел класс для военной подготовки, долго изучал тир. Мы, затаив дыхание, ждали его вердикта.
«Ладно, - неожиданно выдохнул полковник, махнув рукой, - так и быть, подарю вам танковый подъемник». Мы онемели от радости: речь шла о настоящем военном подъемнике мишени, которая могла произвольно опускаться и подниматься во время тренировочных стрельб. Так в нашем тире появилось первое эксклюзивное оборудование.
Наш тир представлял собой длинное, 30-метровое помещение, шириной 12 метров. На самой дальней стене располагались мишени. В противоположной стене были вырублены 4 окна. Стрелять из них можно было из положения сидя и лежа. Из положения стоя через дверь, ведущую внутрь огневой комнаты, мог стрелять только один человек. Было страшно неудобно каждый раз приостанавливать стрельбу, бегать проверять мишени, собирать отстрелянные гильзы. И тогда я вспомнил, что в физкабинете есть телескоп. Мы его установили тут же на столе. Теперь огонь можно было вести без суеты, как на настоящих огневых стрельбах. Результат ребятам сообщался незамедлительно.
В этой же комнатке чуть подальше от линии огня мы установили три ученических стола, на которых ребята учились собирать-разбирать автоматы.
Через школьный тир проходили все ученики старших классов школы. Благодаря тому, что дзержинский ДОСААФ помогал доставать нам пульки без ограничений, стрелять умели все: и мальчишки, и девчонки. Точно так же все дети в совершенстве владели техникой сборки и разборки автомата. Это обеспечивало школе потрясающие результаты на всех соревнованиях с военно-патриотическим уклоном.
Одна Оля Ковалева чего стоила. Эта маленькая, худенькая девочка приводила в трепет видавших виды полковников и высокопоставленных генералов, приезжавших к нам с проверками. Вместо положенных по нормативу 47 секунд она проводила сборку-разборку АКМ за 20 секунд. Мне никогда не верили на слово и каждый раз требовали предъявить самородок на экзамен. Оля настолько привыкла к этому, что собирала-разбирала автомат с олимпийским спокойствием, совершенно не обращая внимания на офицеров и прочих проверяющих. Она была абсолютной чемпионкой не только города, но и области. Ее старались выводить на соревнования самого высокого уровня. Сначала на «Зарницу», а потом на Всесоюзную комсомольскую военно-спортивную игру юношей и девушек «Орленок».
Впрочем, не только Оля могла похвастать своими победами. Наша спортивная команда «Джалиловец» добивалась впечатляющих успехов на городских соревнованиях, районных и областных. Ребята могли стрелять из любого положения, показывая превосходные результаты меткости как зимой, так и летом. Они прекрасно собирали-разбирали оружие, читали карты, передавали радиосигналы на азбуке Морзе, оказывали первую медицинскую помощь, преодолевали препятствия, с легкостью обращались с любым туристическим снаряжением.
На одних таких соревнованиях мы познакомились с генералом Тодоракиевым, который возглавлял воинскую часть в Смолино. Восхищенный успехами нашей команды, он обещал школе всяческую поддержку. По его приказу на протяжении всего учебного года у нас жил младший офицер, который вел военную подготовку учеников по всем направлениям воинской службы. Единственным условием дружбы со смолинской частью стал договор об отказе от прямого соперничества со смолинской школой - Тодоракиев шефствовал над ней и не хотел, чтобы его подшефные в чем-то уступали нам.
Однажды ко мне в руки попала газета, которую кто-то привез из воинской части. В ней на последней страничке рассказывалось о том, что во Львове для учебных целей разработаны электронно-лазерные тиры.  Желающих приобрести новейшие установки просили звонить по указанным в объявлении телефонам.
Я загорелся приобрести такие установки для своей школы. Тут же направился в военкомат. Но из-за отсутствия денег получил отказ. Обратился в ДОСААФ - там обещали только моральную поддержку. Пришел в администрацию к заместителю председателя горисполкома Александру Ивановичу Муромцеву.  И здесь удача наконец-то мне улыбнулась. Мне дали добро на покупку двух установок. Военкомат со своей стороны выделил офицера, который следил за исправностью всего оборудования и при необходимости проводил нужный ремонт.
Мы созвонились со Львовом. Нам выставили счет, и как только он был оплачен, в нашу школу отправилась ценная посылка.
 Так в 27-й, наверное, единственной школе страны, появились плюс к обычным две мелкокалиберные винтовки, стрелявшие не патронами, а лазерным лучом в электронное табло. Установка работала в двух режимах. Во время работы первого, тренировочного режима на электронном табло отражался красный импульс, который позволял корректировать траекторию выстрела. Во время второго режима все красные точки-подсказки с табло исчезали. Стрелок должен был доказывать самостоятельно полученные навыки. После таких тренировок промахи при стрельбе по цели становились нонсенсом! Неудивительно, что совсем скоро в нашей школе появилась лучшая команда биатлонистов.
Офицер Смолинской воинской части снял о работе нашего тира документальный фильм. Он демонстрировался на всесоюзных курсах высшего командного состава «Выстрел». После этого школа попала под проверку бригады Президиума Верховного Совета СССР.
Офицеры, которые приехали проверять всю воспитательную и военно-патриотическую работу, были в восторге от того, что увидели: наш школьный музей с бюстом Мусы Джалиля на втором этаже, зал боевой славы с бюстом Зои Космодемьянской – ее имя носила комсомольская организация школы. Этот бюст нам подарил заслуженный скульптор Павел Иванович Гусев. Здесь пионеры несли торжественные вахты, всегда лежи принесенные кем-то свежие цветы. Но самым впечатляющим был огромный пласт патриотической работы. Начиная от слетов джалиловцев и поисковой деятельности и заканчивая подготовкой юнармейцев, радистов, спортсменов и т.д.
Школа постоянно контролировалась Министерством обороны. Наш тир был признан одним из лучших в стране. Трижды Герой Советского Союза, маршал авиации А.И. Покрышкин лично вручал мне, как директору школы, и А.З.Лодоеву, как военруку, награды за патриотическое воспитание учащихся. Школа неоднократно проверялась по линии ДОСААФ. И так как мы всегда занимали первые места по военно-патриотическому воспитанию, нам вручили переходящее Красное знамя Центрального комитета ДОСААФ СССР на вечное хранение.  За многолетние успехи школе также на вечное хранение было передано знамя Горкома комсомола.
Надо отдать должное Федору Илларионовичу Авчинкову. Он много с нас требовал, но и помогал. При его содействии наши шефы с предприятия «Оргстекло» оборудовали в лесу 2,5-километровую освещённую лыжную трассу. Через него, как руководителя дзержинского отделения ДОСААФ, в спецмагазине мы смогли приобрести радиокласс, комплект оборудования по автомотоклассу, школьную радиостанцию UK3TBU, 6 картов, а также дополнительные комплекты оборудования в пневматический тир.
Я не боялся никаких проверок и, когда к нам приезжали генералы, честно все показывал.
Оценки всегда были на самом высоком уровне. Наш тир был признан одним из лучших в стране.

На радиоволнах
Мой рассказ о военно-патриотической работе в 27-й школе был бы неполным, если бы я не рассказал о радиоклубе. Начинался он с общешкольной радиостанции UK3TBU, которую, как я уже говорил, нам помог приобрести Федор Авчинков. UK3TBU – это был позывной нашей радиостанции. Через него мы могли выходить в эфир. Станция была достаточно мощной, но мы ее дополнительно усилили через антенну, которую установили на крыше школы. Двигатель, настраивающий антенну на крыше, синхронизировали с пультом связи в подвале.
Оператор сидел перед ящиком, на который была наклеена географическая карта мира. Крупнейшие города на ней обозначены мигающими лампочками. От Северного полюса, находящегося в центре карты, по кругу шла стрелка. Когда она останавливалась, указывая нужный город, антенна наверху автоматически подстраивалась под нужную частоту. Таким образом, мы могли наладить связь с любой точкой мира.
Станция была официально зарегистрирована в КГБ, у нас было разрешение, и мы понимали, что все наши выходы в эфир строго контролируются. Тем не менее волнение у ребят было невероятное. В те времена не было сотовой связи, сверхкомпьютерных технологий, позволяющих одномоментно связываться людям, находящимся в разных точках света. Радио было единственной возможностью наладить контакт с радиолюбителями, живущими в других странах, противоположных частях света. Это было невероятно захватывающе: понять, что где-нибудь в Сингапуре, Нью-Йорке, Берлине в это же самое время перед таким же приемником сидит человек, который тебя слышит и отвечает на твой позывной. Когда радиомостик налаживался, мы подтверждали, что слышим позывной неизвестного друга, а он нам слал в ответ подтверждение, что слышит нас, сеанс радиосвязи считался состоявшимся. В знак этого было принято обмениваться так называемыми «кюселками» - QSL- бумажными карточками-открытками, в которых содержалась информация о позывных обоих операторов, указывались время и дата контакта, использованная радиочастота, данные о месторасположении радиостанции. Таких «кюселок» наш радиокружок получил более 12 тысяч. Нас слышали в Сиднее, Монреале, Западной и Восточной Европе, за океаном и даже на Южном и Северном полюсе! Сотни карточек мы получили из разных городов Советского Союза. Были налажены контакты с горьковскими радиолюбителями. Но самым потрясающим было то, что ребята могли самостоятельно, без помощи взрослых налаживать связь и выходить в эфир. Это было результатом долгой и кропотливой работы.
Мы поставили перед собой задачу научить кружковцев работать в режимах микрофона и ключа. Для этого все кружковцы в обязательном порядке изучали азбуку Морзе. Чтобы облегчить учебный процесс, в радиокласс, который разместился в подвале рядом с тиром, приобрели комплект ПУРК-24. Расшифровывалась эта абревиатура как пульт управления радиоклассом на 24 места. Во главе всей системы ПУРК-24 стоял пульт учителя с открытым микшером. Учитель мог работать в режиме «ключ-наушники» или «микрофон-наушники». Контакт на себя можно было замкнуть на любом пересечении. Ученики на специально оборудованных местах могли самостоятельно отрабатывать знание ключа, либо работать в паре, либо выходить на учителя.
Но желающих заниматься в радиокружке оказалось гораздо больше, чем 24 места. Тогда я открыл для кружковцев кабинеты иностранных языков. После уроков они все равно стояли невостребованными. А радиолюбители могли в лингафонных кабинках отрабатывать навыки работы с ключом и с микрофоном. Благодаря такому смелому решению число кружковцев пополнилось еще на 72 человека. В конечном итоге, если сложить радиостанции, ключи, микрофоны, всевозможные сигнальные устройства, получалось более 200 посадочных мест. Это уже была военная школа, которую по достоинству оценили все инспекции и высокопоставленные комиссии.
Для того чтобы ребята не замыкались в пространстве, мы приобрели 18 учебных заплечных радиостанций, действующих в радиусе 2,5-3 км. Их мы регистрировали как UK3TBU-1, UK3TBU-2, UK3TBU-3 и так далее. Их заявляли в качестве выходящих в эфир во время школьных игр «Зарница».
На самом деле во время больших военно-патриотических игр, предполагающих движение на большие дистанции, мы использовали четыре военные радиостанции, дальность охвата которых достигала 25-30 км. Их нам подарили наши друзья из воинской части. Эти радиостанции мы давали каждому играющему отряду. Сигнал был четкий, сильный, связь во время игр не подводила никогда. Наши команды были на высоте.
К чести ребят, могу сказать, что ни разу ни один из них не позволил себе никакого хулиганства в эфире. Ни во время игр в лесу, ни во время занятий в радиоклассе. Мы доверяли детям, и они нас не подводили, понимая серьезную ответственность работы со сложной аппаратурой.
Конечно, все наши радиолюбители могли работать с телефоном. Мы учили ребят ремонтировать аппараты, конструировать, собирать новые. Радиолюбители могли отремонтировать практически любой школьный прибор. Поэтому в 27-й почти никогда не было сломанных и брошенных за ненадобностью средств технического обучения. Все ремонтировалось, перебиралось. На базе одних приборов создавались другие. Что-то усовершенствовалось, что-то изобреталось, что-то отправлялось на запчасти.
Многие кружковцы работали в школьном радиоузле, который действовал на базе станции СКРУ-20, что расшифровывалось как совхозно-колхозный радиоузел. Незамысловатое название не мешало обеспечивать всю школу собственным радио и выпускать в эфир радиопередачи собственного же изготовления. Все это было очень интересно и увлекательно.


Нас учили наводить мосты
«Я очень хорошо помню, как это все начиналось. Это был конец семидесятых, когда ко мне в гости на октябрьские праздники приехал в гости брат. Он с гордостью демонстрировал приемник, который сделал собственными руками. Я, еще совсем мальчишка, пятиклассник, был просто потрясен этим фактом. Мое восхищение не знало границ. Я настолько загорелся, что решил во что бы то ни стало повторить «подвиг» брата и собрать для себя свой собственный приемник.
Мы жили в 83-м доме по проспекту Циолковского. Наши окна выходили на 27-ю школу. Все мои приятели и соседские ребятишки учились в ней.
Я прекрасно знал, что в нашей школе действует радиокружок, и, как только занятия в школе возобновились, сразу записался в него.
Это был удивительный мир открытий и возможностей. Уж не знаю, откуда в те скудные времена Ефим Михайлович добывал для кружковцев детали, но у нас было все необходимое. Мы были полностью погружены в жизнь кружка и невероятно увлечены его работой. Собирали какие-то радиоэлементы, каскады, простейшие схемы. Им на смену пришли детекторные приемники, приемники прямого усиления. Все это мы пытались настраивать и, что удивительно, у нас получалось! Это была фантастика. Осилив одну вершину, хотелось продвигаться все дальше и дальше. И мы не останавливались. Постоянно придумывали что-то новое.
Когда я в восьмом классе собрал первую цветомузыку на тиристорах – а тогда это было невероятно круто и модно, мои одноклассники не поверили, что я все это сделал сам.
При школе же работал второй кружок – связистов. В нем я тоже занимался. У нас была своя радиостанция. До сих пор помню ее позывные: UK3TBU.
Мы изучали азбуку Морзе, работали на ключе, выходили в эфир по микрофону, обменивались кюсель-карточками. Устанавливали связь за тысячи километров. Это был просто фантастический прорыв. Если сейчас никого не удивляет, что по сотовому телефону можно установить связь, скажем, со Свердловской областью, то в те времена, когда и домашние-то телефоны были не у всех, это было просто потрясающе.
Именно такими прорывными проектами и славилась 27-я школа. Ефим Михайлович весь в этом. Как директор школы, как учитель, да и просто как человек, он очень здорово повлиял на меня и многих моих однокашников.
Он и Валентина Ивановна Сарбаева вели у нас физику. Мне очень нравились их уроки. Ефим Михайлович показывал нам опыты с расширением жидкости. Заливал в колбу спирт, укупоривал пробкой, а затем разогревал колбу трением, и пробка с оглушительным хлопком выстреливала вверх. Это было наглядно и эффектно. Так мы получали первые азы системного мышления. Именно тогда в школе, научившись разбираться сначала в простых, а затем сложных механизмах, я научился в самом начале пути ставить перед собой четкую цель, понимать, какого результата хочу достигнуть, видеть всю задачу целиком в полном объеме и понимать, каким путем, через какие этапы, с учетом каких деталей буду ее решать.
Только благодаря этому я сумел построить современное, динамично развивающееся производство, которым сегодня руковожу. Я это прекрасно понимаю. Как и понимаю то, что Валентина Ивановна и Ефим Михайлович очень значимы в моей судьбе. Я постоянно поддерживаю с ними связь, и как-то пригласил к себе на фабрику, чтобы они могли увидеть плоды своей учительской работы.
Спустя годы я также понял, что Ефим Михайлович помимо всего прочего являл нам замечательный образец великолепного организатора. В те времена все было очень жестко.  Нужно было обладать необыкновенными организаторскими способностями, чтобы в таких условиях так динамично развивать школу, доставать ей все необходимое. Не щадя сил и здоровья, работать на нее 24 часа в сутки.
У нас был великолепный тир. Наши биатлонисты могли и тренироваться, и учиться, и стрелять. В школе оборудовали потрясающий кабинет НВП. У нас был свой музей, музыкальная группа, кинозал…Все было.
Школа была великолепнейшая. Я вспоминаю ее с большим теплом.
Педагогический коллектив во главе с Ефимом Михайловичем делал все, чтобы мы могли учиться, развиваться, становиться полноценными личностями, увлеченными спортом, наукой, общественной жизнью. Нас учили налаживать мосты. Ведь мост - это символ объединения берегов, добротного налаживания отношений, основательности, будущего.
Для многих из нас мостик, проложенный из 27-й школы, стал бесценным багажом опыта знаний, который помог достичь хороших результатов во взрослой жизни». 
Генеральный директор ООО «Калинов мост», Анатолий Альбертович Калинов.

Строевая-боевая
Согласно требованиям того времени на территории каждой школы в обязательном порядке должен был быть военный городок. Полоса препятствий, змейка, колодец… Все это нам предстояло добывать, мастерить и устанавливать своими силами.
Я понимал, что строительства не избежать. Но какое-то время медлил. Мне не нравилось, что ребята будут вынуждены заниматься шагистикой под открытым небом и в дождь, и в снег, и в зной. К счастью, постепенно освобождавшийся подвал подсказал мне верное решение.
После тира, кабинета начальной военной подготовки, радиокласса мы освободили место под спортзалом. Освободившееся пространство мы решили отдать под занятия строевой подготовкой. Для того, чтобы ребята могли оттачивать точность движений, установили зеркальную стену, на полу нанесли разметку – получился плац для строевой подготовки.
Во второй половине зала песок был убран не до конца. Это было прекрасно! Мы наметили дорожки, а между дорожками установили все, что должно было быть в городке гражданской обороны. В зал прорубили отдельную дверь.
Одновременно с этим в учебном классе потихонечку сам собой стал оформляться выставочный стенд ГО.
Из соображений безопасности трубы отопления в учебном классе были спрятаны в фанерные кожухи. В законченном виде они образовали полку-подиум длиной 8-10 метров. На нее стали собирать и устанавливать предметы, связанные с гражданской обороной: мотопилу, помпы, огнетушители - все, что можно использовать во время чрезвычайных ситуаций. С другой стороны навесили щит, рассказывающий об основных моментах ГО. Кабинет получился компактным, очень емким информационно и очень удобным с точки зрения организации учебно-методической работы.
 Таким образом, в 27-й школе был создан большой комплекс, включающий в себя музей ГО, пневматический тир, помещение для изучения устройства автоматов, помещение для стрельбы из положения лежа, с колена, стоя; плац для строевой подготовки на l0 м; 2 электронно-лазерные установки на базе ТОЗ-8; 8 биатлонных и 4 пневматических винтовок; городок ГО; зал боевой славы, кабинет НВП, усиленную защищенную оружейную комнату, а также полосу препятствий, которую мы выстроили на предполагаемом стадионе.
Результаты нашей работы были по достоинству оценены на самом высоком уровне. Председатель горкома ДОСААФ написал председателю Центрального комитета ДОСААФ, маршалу авиации Александру Ивановичу Покрышкину. Мне и Лодоеву присвоили звание «Отличник ДОСААФ СССР». За успехи, достигнутые в разные годы, школа была награждена тремя орденами - высшими наградными знаками ЦК ДОСААФ. Первый орден пришел вместе со знаменем. Второй орден спустя какое-то время нам присудил областной комитет ДОСААФ. К знамени его прикрепил Герой СССР адмирал Егоров. Третий орден — в форме большой звезды – школе уже после смерти Покрышкина передал председатель обкома ДОСААФ полковник Суслов.
Все ордена и награды хранились в музее школы и в самые торжественные дни выносились на знаменах на парадные общешкольные линейки. Это было значимо, почетно и торжественно. Дети гордились успехами своей школы и старались высоко нести имя «дзержинской двадцать седьмой».
А в 1985 году, в канун 40-летия со дня Великой Победы, школе № 27 на одни сутки доверили Знамя Победы, привезенное из московского музея революции. Мы стали единственной школой Горьковской области, которой была оказана такая высокая честь.





В зоне пристального внимания
Все наши преобразования и новшества не могли не вызвать пересуды и досужие обсуждения. Наравне с проверками по линии министерств образования и обороны в школу «повалили» комиссии, проверяющие информацию, указанную в анонимках. «Откуда все эти тиры и тренажёрные залы взялись в типовой средней школе? Да вот - повытаскал Беркович песок из подвалов - того и гляди, школа рухнет». И пошли проверки за проверками, комиссии за комиссиями.
Никто не принимал во внимание, что все работы в подвале проводились в соответствии с военными документами, предписывающими правила оборудования подвальных школьных пространств — так называемых ПРУ (противорадиационные убежища) на случаи войны, бомбардировки и даже атомного взрыва.
 Чтобы окончательно выяснять, что там натворил Беркович, подкопавший школу, пригласили представительную комиссию из «Гражданпроекта». Проработав на месте немалое количество времени, облазив и обмерив все углы, стены и перегородки, комиссия выдала заключение: работы произведены в соответствии со всеми строительными нормами, зданию ничто не угрожает, а площади приспособлены под учебные и спортивные цели грамотно и безупречно. К сожалению, этот вердикт не освободил меня от дальнейших проверок по самым разным профилям и направлениям. Я принимал делегации самых разных масштабов и рангов. Отвечал на сотни вопросов. Но иногда предугадать надвигающуюся грозу было просто невозможно.
В какой-то момент на уровне области встал вопрос о том, что нужно ликвидировать кафедры переподготовки и повышения квалификации директоров и руководящего состава школ либо в министерстве народного образования, либо в министерстве высшего о6разоваиия. Понятно, что оба ведомства отчаянно боролись за сохранение такой кафедры в своей структуре. Нужен был показательный пример, опираясь на который свою правоту могла доказать та или другая сторона. Наша школа оказалась между двух огней.
Был назначен семинар. На него прибыла огромная делегация, в состав которой вошли представители обоих министерств. Руководитель делегации министерства просвещения — Элита Григорьевна была настроена весьма воинственно. Буквально с порога она категорично заявила: «Если я топну своей маленькой ножкой, от вашей школы не останется даже маленькой ямки!».
Было очевидно, что она не остановится на простой экскурсии. Мои предчувствия тут же оправдались.  Элита Григорьевна сразу направилась в … кабинет, где хранились аудио- и видеоматериалы. Было такое чувство, что она точно знает, что ей следует искать. Из всего огромного материала кинолент, диафильмов, диапозитивов она извлекла две киноленты:
- Что это такое?
- Учебные фильмы по литературе о Ясной Поляне и Льве Толстом.
- Вы что, их еще и показываете?
- А почему бы и нет.
- И вы это разрешаете?
- Конечно.
-  А вам приказ министерства об уничтожении этих фильмов ни о чем не говорит?
- Позвольте, а что там такого?
Фильм был совершено безобидный. Я сам пересматривал его и не нашел никакой крамолы. Уже после семинара собрал всех литераторов, и мы пересмотрели ленту заново вместе. И снова, кроме прекрасного рассказа о творчестве Льва Толстого, его жизни в Ясной Поляне, современном музее в Поляне, ничего не нашли. Обсуждали фильм на школьном партийном собрании – ничего.  Оказалось, режиссер этого фильма уехал к матери в Израиль. А времена в этом отношении были пакостные. Сочиняли сказки всевозможные…
… Я у нее взял эти фильмы, отложил в сторону и пообещал уничтожить.
- Я приеду и проверю, - погрозила мне пальчиком Элита Григорьевна.
 И действительно, много раз потом приезжали и проверяли и… снова находили этот фильм. Ну не поднялась у меня рука его уничтожить. Фильм-то был замечательный.

Мастер «золотые руки»
«В школе №27, что находится в новых микрорайонах, с первых дней ее открытия большое внимание уделяется военно-патриотическому воспитанию школьников. Здесь имеется свой кинотеатр «Джалиловец», при котором работает киноклуб «Патриот», возглавляемый военруком.
Не менее увлекательное занятие у ребят – судомодельный кружок. Два года назад бывший речник Г.А.Копров, преподаватель по труду, организовал в школе судомодельный кружок. С большой охотой и желанием ребята под руководством Георгия Алексеевича стали мастерить модели различных кораблей. У ребят появился интерес к Военно-морскому флоту. Они больше стали читать книг о море. Некоторые мечтают связать с ним жизнь. Таких увлеченных ребят в судомодельном кружке школы занимается более 50 человек. На городской выставке судомоделисты школы заняли первое место. Некоторые модели отправлены на областную выставку».
«Дзержинец»,13 ноября 1976 года
 Георгий Алексеевич Копров, наш учитель, труда был молчун. Бывало, слова лишнего от него не добьёшься. Придешь к нему с какой-нибудь идеей, просьбой, выскажешь, предложишь возможные варианты, а он все молчит. «Ну как? – не выдерживаю я.- Сможем? Сделаем?» Он лишь помолчит да обронит в конце разговора: «Не знаю».
Но проходит неделя, и он несет ко мне в кабинет нужную деталь - все идеально сделано. В нашей школе он пользовался большим авторитетом среди учителей. Он был лыжник, спортсмен, великолепный организатор. Его избрали председателем школьного профкома. В городе он возглавлял методическое объединение учителей трудового обучения.
Все, что было нужно, делал своими руками. У него полный набор инструментов, и кабинет свой он содержал в образцовом порядке.
Когда я предложил ему закупить в мастерские специальное ученическое оборудование, он категорически воспротивился. Любой необученный ребенок с неловкой рукой в неделю разобьёт детский станок. Для учебы как раз нужны добротные, полноценные рабочие станки. Я внял доводам Георгия Алексеевича и вскоре с удовлетворением убедился, что расчет Копрова оправдался. Молотки, тиски ребята умудрялись ломать на раз-два. Он все ремонтировал и перебирал сам. Взрослые станки под напором ребят держались. В кабинете стояло более 10 столярных станков, около 10 токарных станков по металлу, а также ДИП-200 – универсальный токарно-винторезный станок с коробкой скоростей. Все станки содержались в идеальном порядке, ко всем был полный набор всевозможных точил и сверл.
Все уроки Георгий Алексеевич давал на высочайшем уровне. Благодаря продуманной организации труда все дети имели возможность поработать на том или ином станке, освоить новый инструмент или операцию. Ребята учились делать красивые молотки с наборными ручками, вешалки-плечики в гардероб и много другой нужной и полезной в хозяйстве мелочи.
В сентябре вместе с учениками Георгий Алексеевич начинал делать лопаты. Весь процесс у него был отработан до мелочей. А если кто-то не успевал или не понимал, учитель труда подходил и не торопясь объяснял, показывал, направлял. В результате у всех все получалось. За год в мастерских изготавливалось более тысячи снеговых лопат. Большая их часть шла в жилконторы «Оргстекла». Взамен предприятие обеспечивало нас всеми необходимыми материалами. Самодельными грабельками и лопатками мы обеспечивали все наши подшефные детские сады.
В 90-х годах к нам за помощью обратился коллектив ПО «Оргстекло». Завод, обеспечивающий предприятие струбцинами для зажима стекла, отказался их делать. Меня вызвали в партком и попросили что-нибудь придумать.  Я приехал в школу, и мы с Георгием Алексеевичем стали мозговать. Он встал к фрезерному станку, который резал металлическую полоску на одинаковые пластинки. Вторая операция – наметка отверстия, третья – у сверлильного станка. По замыслу на каждой операции должен был задействован один ученик. Первый рубил заготовки, второй намечал отверстия, третий их просверливал, четвертый намечал место сгиба детали.  Следующий нарезал резьбу в отверстиях для болта, пятый изготавливал прутки с резьбой. Делалось в прутке сквозное отверстие со шпилькой, чтобы было за что ухватить. Еще один ученик делал «лепешки», которые мягко сжимали стекло, чтобы его не раздавить.
Для налаживания производственного процесса мы придумали и сделали гибочный станок. В месяц ребята под руководством Георгия Алексеевича умудрялись делать по 15-20 тысяч штук этих деталей.
А какие модели кораблей он делал вместе с мальчишками в судомодельном кружке! Ему удавалось заинтересовать ребят так, что они часами сидели над той или иной деталькой. В какой-то момент он списался с Одесским морским судоходством и попросил прислать в школу чертежи сухогруза «Муса Джалиль». Моряки на просьбу откликнулись, и у нас в школе появился макет сухогруза «Муса Джалиль».
Я гордился тем, что в нашей школе все ребята умели обращаться с инструментом, не страшились работать на станках.  Ведь школа должна учить не только теоретическим наукам, но и готовить ребят к жизни.
Специально для девочек в швейные мастерские я раздобыл новые швейные машинки. Для этого, правда, пришлось обратиться за помощью к шефам. Я договорился, оформил документы, а когда крупная партия швейных машинок пришла в город, руководство «Оргстекла» оплатило ее. Каждой из шести подшефных школ досталось по 10 машинок. Нам вручили их в торжественной обстановке, и все были довольны.
Радость омрачил маленький конфуз – не было швейных иголок. Пришлось списываться со своими учениками, работавшими на швейной фабрике в Мухтолово. Вскоре в Дзержинск пришла посылка с тысячами швейных игл. Так много нам не надо было, и мы поделились с коллегами из других школ.
Примерно так же я доставал посуду для уроков по кулинарии. Приходилось искать знакомых, изворачиваться, бесконечно хлопотать, договариваться...
Но главным во всех этих хлопотах был результат -  в нашей школе появилась современная швейная мастерская. Теперь на высоком уровне уроки труда проходили не только в классах мальчиков, но и девочек.

Повезло с учителями
«С Ефимом Михайловичем мы познакомились еще в годы работы в физико-математической школе, созданной по его инициативе. Мы, молодые физики, работали в ней с большим воодушевлением. В этой школе собирались наиболее одаренные дети города.  Мы занимались с ними совершенно бесплатно. Летом ездили в физико-математический лагерь, где снова шли занятия. Ни о какой выгоде никто тогда и не думал. Было интересно, хотелось увлечь ребят предметом. А когда глазки горят, интерес большой, то и хочется давать все больше и больше.
Когда была создана 27-я школа, судьба снова свела нас. Мне предложили место физика, и я без раздумий согласилась. Ни разу не пожалела об этом решении.
Ефим Михайлович — неугомонный человек.  Чего он только не придумывал, заряжая нас своей неуемной энергией и фантазией. Мы каждый вечер дежурили с родителями по микрорайонам. А учились в три смены. В одной параллели по 7 классов. На базе школы постоянно проходили семинары, мы проводили открытые уроки, готовили праздничные мероприятия. Со своими ребятами объездили половину Советского Союза. Ходили с палатками. Брали дополнительные кружки. Уходили домой в 10 часов вечера. Но никто не жаловался. Работать было интересно.
Умел наш директор разбудить в детях и учителях тот самый здоровый азарт, который наполняет жизнь яркими событиями, создает ощущение полноты и уверенности в том, что все твои начинания приносят пользу и служат благу».
Учитель физики школы №27 Валентина Ивановна Сарбаева
Что бы кто ни говорил о 27-й школе, но я всегда считал, что мне повезло с учителями. Да, с некоторыми мы не сразу находили общий язык. Но те, кто улавливал общий ритм большого, разношерстного, но охваченного общим делом школьного коллектива, кто загорался работой и относился к своей профессии не только как к источнику заработка, а как к любимому делу, прикипал к 27-й школе всей душой и сердцем. Я знал, что как директор обязан создать все условия для развития творческих и профессиональных способностей моих педагогов. Когда наши устремления совпадали, результаты превосходили все ожидания.
У меня работал замечательный учитель физкультуры Геннадий Федорович Беляков. Мастер спорта. Гимнаст. Лыжник. Бегун. Волейболист. Из всех видов транспорта зимой и летом он признавал только велосипед. На нем приезжал в школу к началу уроков и уезжал, когда все кружки и секции заканчивали работу.
Своим фанатичным отношением к здоровому образу жизни, занятиями физкультурой он заражал всех ребятишек. Спортзал Геннадий Федорович содержал в образцовом порядке. Не дожидаясь указаний, если это было необходимо, сам приступал к ремонту, побелке, покраске. Был очень исполнительным. Но, как многие мужчины, молчун.
Он давал великолепные уроки по гимнастике. За 45 минут успевал пропустить каждого ученика по каждому спортивному снаряду. При этом умудрялся не сказать ни слова. Команды отдавал с помощью свистка и жестов. Однажды меня даже спросили: «Он у вас глухонемой?»
Этот вопрос меня рассмешил и, предупреждая всевозможные дальнейшие вопросы, я ответил: «Пусть он немногословен, но попробуйте, используя тысячи слов, так же провести хотя бы один урок». Вопросов больше не было.
Дети его любили и работали на уроке в полную силу. Никого не нужно было окрикивать и ставить на место. Все занимались как надо.
Когда я подал ему идею о строительстве тренажерного зала в подвале, он загорелся. Казалось, если бы я ему сказал, что нужно работать 60 часов в неделю, он не раздумывая согласился бы.
В школе работали очень хорошие математики. Сложные. Но высокопрофессиональные. Одна только Маргарита Павловна Видяева могла заменить собой любого именитого профессора математики. Математики ее любили, и она всегда была душой компании. К ней тянулись, приходили за советом, обсуждали совместные проекты, дела и начинания. Методическое объединение математиков школы возглавляла Зоя Михайловна Отекина.  Как хороших профессионалов своего дела я помню Валентину Николаевну Полетаеву, Ирину Ильичеву и многих других.
Это были учителя, на которых я никогда не должен был оглядываться. Всегда был спокоен и уверен, что за моей спиной наикрепчайший тыл высокопрофессиональных преподавателей и педагогов.
Трудновато мне доставались литераторы. Выпускное сочинение в школе всегда было главным экзаменом. Поэтому литераторы всегда отстаивали право на исключительное отношение к своему предмету. Ничего плохого во влюбленности учителей в литературу я не видел. Напротив. Считал, что только увлеченный человек может пробудить интерес детей к наукам. А там, где интерес – искреннее и увлеченное познание, на смену которому приходят уверенные и прочные знания. Людмила Алексеевна Михайлова, например, была великолепной артисткой и, давая уроки, превращала произведение литературы в маленький театр. Безупречно преподавала свой предмет Ирина Федоровна Малышева. Впоследствии она ушла от меня в 68-ю школу на должность директора. Завучем она переманила к себе Ирину Николаевну Рябову. Но и те, кто остался, - Валентина Федоровна Кенигсон, Тамара Михайловна Калачева, Лидия Федоровна Ситнова, Ольга Ивановна Полякова держали планку преподавания на достаточно высоком уровне.
Не скрою, для того, чтобы завоевать их авторитет, мне приходилось доказывать собственную эрудированность, демонстрировать знание классической и современной литературы, владение иностранными языками.
Работал у нас в школе еще один уникальный и удивительно одаренный человек –Зинаида Александровна Сенькина. Она взяла на себя группы продлённого дня. Велика важность, воскликнет читатель. И ошибется. Хороший воспитатель группы продленного дня может сделать для развития ребенка не меньше, а иногда и больше учителя-предметника.
У Людмилы Матвеевны были золотые руки.  В годы тотального дефицита, чтобы прокормить семью, она делала на продажу пилочки для лобзиков. Ее куклы продавали в центральном универмаге, а самошивные мягкие игрушки были такого качества, что пользовались неизменным спросом.
Мы выделили ей в школе коридор в одной из рекреаций. Там она создала маленький рай для ребятишек. В одной стороне устроила мини-уголок школьника: парты, скамейки к партам, крутящаяся классная доска, шкафы с книжками. Дети могли собраться и играть в школу. В другом углу -  светофоры, улицы, разводка и разметка дорог. Машины, гаражи, бензозаправочная станция.
В ее ведомстве были электролобзики, выжигатели, инструменты для осваивания других ремесел и навыков. Каждый ребенок в группе был занят делом.  Я был очень ей благодарен. Это был уникальный супермастер с добрым и заботливым сердцем.
Были у меня две замечательные выпускницы - Елена Анатольевна Видманова (Аношина) и Татьяна Алексеевна Белова. Обе вернулись в школу, для того чтобы стать учителями рисования. И надо признать: учителями они были бесподобными. Они взяли шефство над двумя клубами, которые мы получили в наследство от «Оргстекла». Дети там занимались до 8-9 вечера. Татьяна Алексеевна сегодня преподает в одной из дзержинских школ искусств. Видманова работает завучем художественного училища в Нижнем Новгороде.
Конечно, невозможно обойти добрым словом большую группу учителей начальных классов.
Их силами и стараниями закладывалась база, осваивались самые главные учебные знания, умения и навыки. До сих пор я вспоминаю каждого учителя с большой благодарностью. Самыми первыми среди них были Рыбакова, Пальцева, Галушкина, Ханова, супруги Ионовы,  Виноградова. Каждый выдавал детей с таким уровнем знаний, что, выходя в среднюю школу, ученики совсем не терялись, а все так же держали заданную планку на высоком уровне.
Помимо учебных дел мне приходилось решать множество хозяйственных вопросов, в том числе связанных с налаживанием быта учеников и учителей. Я никогда не справился бы с валом этих задач, если бы рядом со мной не были лидеры профсоюзной и партийной организации. Председателем профсоюзной организации у нас была Валентина Ивановна Сарбаева. Цыбульская Людмила Владимировна возглавляла школьную партийную ячейку.  Все наши вечера, всевозможные мероприятия, которые мы проводили с учителями, – их заслуга. Более того, мы связывали с партийной и профсоюзной организациями школы и общешкольные мероприятия.
Валентина Ивановна Сарбаева к тому же была прекрасным физиком. Она очень много внимание уделяла кабинету, состоянию приборов, порядку. Когда к нам приезжали различные комиссии, они поражались: «Надо же, школе уже столько лет, а все приборы как новенькие. Вы что, ими не пользуетесь?». А секрет был прост: Валентина Ивановна относилась к оборудованию очень бережно, аккуратно. К той же аккуратности приучила всех учеников. Валентина Ивановна глубоко погрузилась в работу музея Мусы Джалиля. После того, как я ушел из школы, она сделала все, что от нее зависело, чтобы музей продолжал жить и работать.
Что касается Людмилы Владимировны Цибульской, она была учителем литературы. На ее долю нередко выпадали специализированные классы, в том числе классы дзюдоистов.  Носилась с ними как клушка с цыплятами. Напрямую общалась с известным уже тогда в городе тренером С.Н. Бересневым. Была в курсе всех дел каждого и искренне переживала за своих воспитанников.  А ведь в классе у нее были спортсмены довольно серьезные. Тем удивительнее, что ее ученики ни разу не попали в неприятные истории. Даже когда ребят провоцировали, они ограничивались самообороной и, усмирив обидчика, уходили восвояси. Это была заслуга Людмилы Владимировны, которая смогла воспитать в ребятах чувство высокого долга и глубочайшей порядочности. 

И снова поднят флаг
Жили мы в то время весело, интересно, задорно. Не было такого, чтобы жизнь в школе замирала хотя бы на день. Даже во время летних каникул в школе было оживленно, и всегда звучали детские голоса. Для младших школьников мы объявляли летние дневные лагеря, в которых организовывали досуг и развлечения детей. А старшеклассников направляли в трудовые лагеря.
Дружба с заслуженным лесоводом РСФСР Иваном Никифоровичем Ильяшевичем подвигла нас на то, что мы вырастили 4,5 га ивы на прут. Нами были разработаны 13 типов плетеных корзин, которые выставлялись на всевозможных выставках и ярмарках. Несколько из них были даже представлены на международной выставке в Монреале.
Подростки того поколения не боялись физического труда. Родители же и вовсе считали, что общественно полезный труд на благо родной школы облагораживает и воспитывает человека. Разумеется, работы для школьников подбирались соответственно их возрасту и физическим возможностям.  Ничего сверхвозможного от ребят не требовалось - небольшая техническая помощь, мелкий ремонт, благоустройство территории. Но со временем мы заметили, что ребята намного бережнее относились к тому, что они сами придумали и воплотили в жизнь. Выходит, родители не ошибались.
В те времена о нас часто писали в городской газете «Дзержинец», и эти публикации как нельзя лучше передают дух того времени.
«Утро выдалось на редкость солнечное, светлое. Настоящее июльское утро. С веселыми шутками подходили к парадному крыльцу школы № 27 старшеклассники Женя Мазуренко, Витя Максимов, Вася Кирпа, Сережа Кузин...
Нет, не на развлечение, не на увеселительную прогулку, не на экскурсию пришли ребята. Развлечения, спортивные состязания, купания на Оке - все это будет потом, во второй половине дня. А сейчас... Линейка! 60 мальчишек и девчонок приходят на нее каждый день.
Поднят флаг на высокую мачту флагштока. Поднят в честь девочек первой и второй трудовой бригады, отличившихся вчера на строительстве школьной площадки для строевой подготовки.
Девятиклассник Вадим Лисин отдает приказ: «Сегодня фронт действий таков: плотницкие работы по обновлению парт, декоративный ремонт ограды, вынос лишнего песка из помещения тира».
Задание ясно всем. Старшеклассники приступают к его выполнению. И никто из жителей нового микрорайона не удивляется, что в каникулы школа полна ребят.
 Яркими большими буквами над парадным крыльцом школы гласит вывеска: «Трудовой лагерь старшеклассников «Джалиловец».
Первая лагерная смена началась еще в июне. Последняя закончится перед новым учебным годом. За это время 350 старшеклассников совершенно добровольно проведут в лагере трудовую четверть. В их помощи нуждаются строители будущей поликлиники, что возводится на проспекте Циолковского, неподалеку от школы. А кроме того, кому как не ученикам заниматься декоративным ремонтом классов и кабинетов, готовить к сентябрю наглядные пособия, приводить в образцовый порядок школьное имущество и мебель.
А ведь летом в школе действует еще и пионерский лагерь: надо помочь младшим, пионерам и октябрятам, организовать досуг. Поэтому комсомолкам трудового лагеря дано поручение быть отрядными пионерскими вожатыми. И выполняют поручение девушки охотно.
В прошлом году, когда только что открылась летняя смена в трудовом лагере, на своем совете ребята решили начать деятельную подготовку к XI Всемирному фестивалю молодежи и студентов в Гаване. Они обратились с призывом к комсомольцам трудовых лагерей школ города перечислить все заработанные средства в фонд фестиваля и Фонд мира.
И первыми сделали свой вклад. Сегодня, в канун фестиваля, старшеклассникам школы есть чем гордиться. Ими заработано и перечислено в Фонд мира и фонд фестиваля более 600 рублей.
В день, когда начнется Всемирный фестиваль молодежи в Гаване, в трудовом лагере школы откроется свой форум дружбы – малый фестиваль.
…Время близится к полудню. К Вадиму Лисину по одному и группами подходят ребята с рапортами о выполненной работе.
Потом ребята, с аппетитом пообедав в школьной столовой, гурьбой побегут к спортивной площадке. А завтра снова будет развеваться на флагштоке алое полотнище, и командир лагеря объявит о начале нового трудового дня».
«Дзержинец», июль,1978 год
Наравне с трудовыми лагерями, которые проходили на базе школы, мы организовывали выездные трудовые лагеря. В те времена это было общераспространённой практикой. Колхозы с удовольствием принимали трудовые бригады старшеклассников на летнюю практику.
Как правило, мы жили на базе какой-нибудь сельской школы. Нам определяли фронт работ: прополку гряд, сбор фруктов и ягод. И весь лагерь до обеда нес трудовую повинность, После тихого часа мы организовывали интересный досуг. Это были и конкурсы, и фестивали, и праздник песен, танцев. Особой популярностью у мальчишек пользовался «День рыбака». Мы выдавали всем желающим удочки и отправляли на местные водоемы. Самый удачливый рыбак, наловивший больше всех рыбы, получал заслуженный приз, а лагерь несколько дней ел вкуснейшую уху и свежую жареную рыбу.
В один год мне удалось списаться с директором колхоза, который находился на Крымском полуострове. На мой запрос пришло подтверждение: рабочие руки нужны, приезжайте, примем по высшему разряду. Так наш ученическо-преподавательский коллектив попал на заработки в Крым. Для всех нас в этой экспедиции важен был даже не заработок, а возможность целый месяц жить под южным солнцем на берегу ласкового моря. В первой половине дня мы честно отрабатывали свои задания, а во второй - бежали купаться в море, отправлялись на экскурсии по историческим местам, устраивали концерты самодеятельности.

По окончании путевки мы страшно горевали, что не можем взять в гостинцы родным и близким столько фруктов, сколько хочется. И тогда местные жители нам подсказали хитрый ход. Наваренное из персиков и абрикосов варенье аккуратно перекладывалось в несколько прочных целлофановых пакетов и посылкой отправлялось домой. Ох, сколько мы тогда переслали из Крыма сладких и ароматных подарков! Зимой в каждой семье с улыбкой доставали южное варенье, вспоминая крымские трудодни.
Наша дружба с совхозом окрепла. Гостить и работать в гостеприимный край мы ездили на протяжении нескольких лет. Впоследствии и сам директор совхоза приезжал погостить к нам на горьковскую землю. Мы принимали его с большим радушием, как дорогого гостя и близкого друга.

В союзе с родителями
"Здравствуйте, дорогой Ефим Михайлович! Пишет Вам бывший ученик Вашей школы Владимир Галков. Провожали Вы нас несмышленышами, считавшими себя взрослыми. А стоило окунуться во взрослую жизнь - и пришло понимание, что со школьными днями ушло самое беззаботное, самое лучшее. Пока учились, не придавали значения большому, поистине героическому труду тех, кто сеял в нас ростки честности, трудолюбия. В школе учили нас не только читать и писать, решать задачки. Нас учили жить, а не существовать. И я Вам несказанно благодарен, что Вы сделали из меня Человека".
Из письма в школу
«Наша семья знакома с Ефимом Михайловичем уже более полувека. Еще в Мухтолово он был учителем моей супруги. И как же мы удивились, когда здесь, на дзержинской земле, мы снова встретились. Наши дети учились у него в школе, и мы, как родители, всегда были в курсе всех школьных событий.
Не было в школе такого мероприятия, которое бы проводилось формально и спустя рукава. Ко всему готовились очень тщательно и ответственно. Общешкольные дела захватывали всех и никого не оставляли равнодушными. Директор наш пользовался безусловным авторитетом, как среди детей, так и среди родителей. Я никогда не слышал, чтобы он кричал, просто повысил голос. В любой, даже самой сложной ситуации, он старался разобраться в сути произошедшего, не допуская разговора на повышенных тонах.
 Когда он предложил мне войти в школьный совет отцов, я без раздумий согласился. Ефим Михайлович умел убеждать людей в значимости проводимых мероприятий. А и кто как не отцы должны были заняться воспитанием трудных подростков. Кто бы, что ни говорил, но мужское слово в таких случаях намного весомее. Это было очень мудро - создать при школе совет отцов.
Меня всегда восхищало в Ефиме Михайловиче умение найти нестандартное решение к той или иной задаче. Мне нравилось, что он своим примером мог увлечь всех остальных. Он и был примером для всех нас, для школьников, для учителей. Нам всем повезло, что у нас был такой замечательный и неравнодушный директор. Под его руководством школа добилась невероятных результатов. Мы все гордились, что учимся в знаменитой 27-й школе, и искренне полагали, лучше ее в городе просто не может быть.
 Виктор Павлович Галкин, председатель совета отцов школы в 70-е годы

 При открытии школы к нам поступили 22 ученика, стоящивших на учете в детской комнате милиции. В те годы в Дзержинске была довольно сложная ситуация, связанная с подростковой преступностью. Группировки из разных районов города устраивали драки, совершали противоправные действия. Администрация города даже была вынуждена ввести комендантский час для подростков, чтобы ограничить их появление на улицах в вечерние часы.
К сожалению, чаще всего «трудные» подростки не отличаются любовью к знаниям. И я понимал, что если не смогу их чем-то занять в школе, они уйдут на улицу и, вполне вероятно, потянут за собой остальных.
Именно поэтому наравне с учебным процессом во главу угла была поставлена воспитательная работа. В школе было создано несколько десятков клубов, в которые входило более 80 кружков и объединений. Вся работа была построена таким образом, чтобы после уроков дети оставались в школе, чтобы каждый находил себе занятие по душе.
Кто-то из ребят занимался в киноклубе, кто-то в радиокружке, кто-то был занят поисковой работой, кто-то рисовал стенгазеты, строил корабли.
В школе работали комплексные класс-группы по футболу, дзюдо. Мы приложили максимум усилий, чтобы на базе школы тренировались и вырастали собственные биатлонисты, выходившие затем в разрядники и даже в чемпионы страны. Для шахматистов специально приобрели 20 шахматных компьютеров, появившихся задолго до внедрения в образовательный процесс компьютеров персональных.
На протяжении всего директорства меня избирали председателем совета общественности по работе с детьми и подростками опорного пункта №9. Своих опорных пунктов в микрорайоне долго не было. Директора школ № 27,34,38,37,15,21,4 работали в тесной связке, контролируя ситуацию в наших районах.
В первый же год мы создали при школе совет отцов. В разное время его возглавляли офицеры УВД: Виктор Павлович Галкин, Анатолий Васильевич Галушкин, Виктор Петрович Аладин, Сергей Яковлевич Борейкин. По мере необходимости мы приглашали расшалившихся ребят на собеседование. В некоторых случаях участники совета навещали семьи «трудных» подростков.  Иногда серьезный разговор и внушения требовались не только детям, но и их родителям.
В этой работе не было никакого заигрывания. Все понимали нешуточность ситуации. Постепенно мы добились того, что подростки стали серьезнее относиться к своим «шалостям», понимали возможные последствия своих поступков и уровень ответственности.  Большим подспорьем в этом вопросе стал кинолекторий «Человек и закон». На его киносеансы мы старались приглашать сотрудников детской комнаты милиции и других правоохранительных органов.
Большую роль сыграло неравнодушие родителей. В микрорайоне не было «чужих детей». Взрослые не проходили мимо расхулиганившихся подростков, не стеснялись сделать им замечание, рассказать о проступке родителям, а если нужно, то и сообщить в школу.
Результаты такой работы довольно быстро дали свои плоды. Уже к концу 1974 года все мои «трудные» подростки были сняты с учета. Больше никто из учащихся школы не попадал на учет.
Общегородская проверка всех школ города следующего, 1979 года показала, что в 27-й нет подростковой преступности. В июне на базе нашей школы состоялось заседание обкома и горкома партии совместно с УВД. По итогам заседания школу решили признать базовой по УВД. А после июльского визита полковника МВД СССР школа получила статус базовой при Академии МВД СССР.
В этот момент передо мной встал очень трудный выбор. С первых дней работы в школе я был физиком, влюбленным в предмет. Уроки всегда были моим отдохновением. Мне нравилось вместе с ребятами искать новые решения, ломать головы над сложными задачами, проводить эксперименты, конструировать приборы. Но, заняв должность директора, я понял, что не смогу качественно готовиться к урокам в старших классах или же упущу часть учеников и не буду в полной мере владеть ситуацией в школе.
Наступив себе на горло, принял решение и отказался от старшеклассников, взяв уроки в 6-х и 7-х классах.
Да, я перестал расти как физик, но зато через меня проходили все ученики школы. Я знал всех без исключения. Знал в первую очередь не как учащихся, а как детей, со всеми их талантами, способностями, наклонностями, «вывертами» характера и, увы, семейными проблемами. Очень часто дети и их родители нуждались в поддержке, понимании, а иногда и конкретной помощи. Старался вникать и действовать по справедливости. Нередко родители сами приходили ко мне за советами. Это был высокий уровень доверия, которым я очень дорожил.
Все это, конечно не означало, что я полностью деградировал как преподаватель. В противном случа, кто бы из учителей прислушивался к моему мнению? А учителя у нас были очень сильные. Мне, чтобы не терять своего авторитета в их глазах, приходилось держать марку довольно высоко. Первое, с чего я начал, объявил все свои уроки открытыми.  Любой мог прийти и оценить качество преподавания с методической точки зрения, взять что-то на вооружение, сравнить со своими методами.
Вместе с математиками я прорешивал все контрольные и экзаменационные задания. Не ударял в грязь лицом на методобъединениях гуманитариев. Мне поверили, стали прислушиваться, а затем и поддерживать все школьные начинания.
Весь школьный коллектив без исключения принимал участие в подготовке слетов Мусы Джалиля, очищал подвал от песка, готовил праздники, посвященные 9 Мая, великому Октябрю, спортивным состязаниям. До сих пор я благодарен коллегам, детям и их родителям за такое единодушие.
У нас был свой собственный школьный календарь, в котором отмечались самые важные для школы даты. Каждый ученик мог в любой момент посмотреть и увидеть, какое событие его ожидает в ближайшие дни и к чему ему готовиться.
Мы проводили замечательную общешкольную ярмарку. Ребята приносили конфеты, сшитые игрушки, вязаные изделия, вышитые салфетки. Особой популярностью пользовался настоящий солдатский кисет, который наловчились шить на уроках труда наши девочки. Мальчики выставляли на ярмарки молотки с наборными ручками, делали совки, плечики, сельхозинструменты для работы в огороде.
К 24 октября всей школой делали огромную ленту мира. Она представляла собой длинную цепочку соединенных между собой флагов настоящих и вымышленных государств. В школе насчитывалось 60 классов, и каждый придумывал индивидуальный флаг, призывающий остановить гонку вооружений и запретить атомную войну. Одну такую ленту мы отвезли в горьковское отделение Фонда мира. Она оказалась самой длинной из всех представленных на конкурс.
Словом, чего только мы не придумывали, чтобы занять детей и увести их с улицы. Отчеты о нашей работе не убирались в обычные альбомы. Это были огромные фолианты в фотографиях и стихах, рассказывающие о бурной школьной деятельности. Каждый год по итогам работы мы получали ленту ЦК комсомола на пионерское знамя дружины. Почетные дипломы и грамоты складывались в стопки. Места на стенках для них уже не хватало.
 О 27-й говорили на всех уровнях, к нам приезжали за опытом. Сотрудников коллектива, и в том числе меня, приглашали на всевозможные семинары и конференции с просьбой поделиться наработками.

Школа будущего
 В 1978 году Всероссийский институт усовершенствования учителей поставил целый ряд экспериментов для развития школы ХХI века. Руководил этим процессом кандидат педагогических наук, старший научный сотрудник Научно-исследовательского института школ Министерства просвещения РСФСР Владимир Федорович Шилов. Он же был заместителем директора по научной работе НИИ школ МП РСФСР. В институте у него была своя лаборатория, где он создавал всевозможные приборы, которые в качестве экспериментальных прошли через школы Костромы, а потом стали поступать в техникумы, институты всего Советского Союза. Одновременно с этим Владимир Федорович создал экспериментальную площадку на базе одной из костромских школ. Ее директором был бывший третий секретарь обкома партии, поэтому выбор и особый статус школы ни у кого не вызывал вопросов.
Он напичкал свою школу всей электроникой, какую только можно было найти в СССР. В кабинете директора был установлен мощный радиоузел. То, что у меня занимал один селектор, у него занимало почти целый кабинет. В школе был оборудован телецентр. Создавались собственные телепередачи. В общем, фантастика.
На базе этой «школы будущего» решили собрать директоров ведущих школ Советского Союза. Тех, которые могли бы претендовать на звание школы XXI века. Горьковскую область на этом небольшом, но очень солидном семинаре представляли директор горьковской школы №6 и я.
Когда я добрался до места назначения, ахнул: по проекту костромская школа была идеальной копией 27-й школы. С той только разницей, что у них был зимний вариант, а у нас летний. То есть все недостройки, которые нам пришлось восполнять своими силами, у них уже были. Рядом со школой стояли обещанные нам, но так и не построенные вспомогательные помещения. Окна у них в три рамы, у нас на улицу стеклянные одинарные двери! Я покачал головой, увидев тамбуры, добротную отопительную систему. А вот в актовом зале пришлось недоуменно развести руками: он так и остался маленьким, как и положено по проекту. Все массовые мероприятия они проводили в спортзале.
Всего на конференцию приехали 22 человека. Каждый из нас должен был выступить с презентацией о своей школе.
Передо мной было много выступавших, и каждый хвастал необыкновенной технической оснащенностью школы. А я не мог отделаться от крамольных мыслей: а каков КПД от этих бешеных вложений? Если каждой школе дать богатых шефов, лингафонные кабинеты можно установить в каждом классе каждой российской школы. Но вот только будет ли от этого толк?
Свое выступление я начал с того, что поделился этими сомнениями с участниками конференции. Критика вызвала возмущение у директоров, они потребовали объяснений и подробного рассказа о наших достижениях. И я рассказал о том, что селектора вполне достаточно для полноценной связи директора со всеми кабинетами школы, что диспетчерский центр школы способен обеспечить необходимыми техническими средствами каждый урок, для этого только нужно составить подробное расписание всех уроков с указанием применяемых ТСО. (Такое расписание, составленное на миллиметровой бумаге, висело у нас в диспетчерском центре школы, занимая почти половину стены.)
Рассказал, что вся аппаратура может быть задействована в нескольких процессах. Например, лингафонные аппараты использовались и по прямому назначению, и в работе логопеда, и при обучении детей азбуке Морзе. Ремонтируя и создавая аппараты, мы тоже «убивали трех зайцев»: учили ребят работать с техникой, обеспечивали школу нужными приборами и экономили средства. Я рассказал, как я перестроил школу. Рассказал о курсах киномехаников, движении «Джалиловец», работе военрука, киноклуба, библиотеки и мн. др.
По окончании доклада ко мне подошла какая-то женщина из министерства и сказала, что всегда будет на моей стороне. Кто знал, что спустя годы мне снова придется с ней встретиться. В тот момент я даже не очень обратил внимание на ее слова, на меня сыпался град вопросов: как организовать киноклуб, где взять музыкальную доску и пр. Самым провокационным оказался вопрос о селекторе: а как люди относятся к тому, что вы их прослушиваете? Я был готов к этому вопросу. Честно признался, что сначала люди реагировали агрессивно. Бывало, даже провода обрезали. Пришлось собирать педсовет и объяснять, что в школе учатся три тысячи человек. За жизнь каждого ребенка как директор я отвечаю головой. А мало ли случаев в школе, когда требуется немедленное оповещение? Это вопрос безопасности.
Постепенно все успокоились, а затем и совсем перестали обращать внимание.
Я же постоянно пользовался селектором, быстро и эффективно выходя на связь с нужным мне учителем, медицинским кабинетом, диспетчерским центром.
Директор костромской школы был очень впечатлен моим докладом. По завершении официальной части он подошел ко мне, долго жал руку, звал на свое место - он собирался на пенсию - и обещал мне квартиру. Я, даже не подозревая, какие испытания совсем скоро обрушатся на мою голову, деликатно отказался.
Через два года вышла книга, в которой мой доклад был опубликован третьим. Это было признанием достижений школы.
И все же кое-что из этой поездки я взял на вооружение. Во время экскурсии по школе меня поразил большой и внушительный кабинет директора. «Зачем?» - спросил я руководителя учебного заведения. «Наша школа имеет особый статус, и мы должны быть готовы в любой момент достойно принять высокопоставленную или иностранную делегацию, - был ответ. - Кабинет директора должен быть большим и рабочим. В нем можно собрать педсовет, актив школы, представителей родительского коллектива или общественности. Он также должен быть оборудован техникой по гражданской обороне: кнопкой пожарной тревоги, микрофоном для объявления сообщений на всю школу».
В этих рассуждениях было здравое зерно. Поэтому я, когда приехал домой, собрал своих учителей-мужчин, и мы за выходные разобрали стену между кабинетами директора и секретаря. Выровняли полы. Сделали декоративный ремонт. Секретаря пришлось переселить в другое место.
А вот телецентр, который мне так понравился в Костроме, создать в своей школе я так и не успел.

Ноу-хау местного масштаба
В те годы было такое железобетонное понятие, как норматив. Например, на каждую школу по количеству учеников полагалось иметь определенное число техничек. Это было непреложное правило, которое никто никогда не оспаривал.
Техничек у меня их было довольно много, а вот узких специалистов не хватало. В первую очередь это касалось уроков в начальной школе.
Я был знаком с удивительно талантливым человеком Романом Ивановичем Гуро-Фроловым. На момент нашего знакомства он работал во Дворце пионеров. А до этого снимался каскадером в кино, пел в оперном театре в Москве. Роман Иванович умел делать много интересных вещей. Я обратился к нему со своей идеей, и мы вместе разработали план создания мастерской для начальных классов.
Все столики в этом кабинете были изготовлены под рост малышей. Их мы установили не как в обычном классе, а рядами. Вместо школьных стульев установили крутящиеся рабочие табуретки. Благодаря этому стул можно было приподнять повыше или опустить пониже в зависимости от роста ребенка. Он сделал маленькие пеналы, в которые вставил самодельные инструменты. Полный набор, но на детский манер: пилочки, лобзики и так далее.
В оборудование этой мастерской я тогда вложился очень большой суммой денег. Но Роман Иванович работал целое лето, не поднимая головы. Он сделал подставку, подиум-трибуну для учителя, чтобы все дети его видели. Придумал много других интересных вещей.
Весь этот труд нужно было оплачивать. Мы сошлись с ним на том, что я ему буду платить ставку уборщицы – 70 рублей. Зато с начала учебного года он взял на себя все трудовое обучение в 15 классах начальной школы. Это было невероятно. Всего 70 рублей и 15 классов!
То, что делал с ребятами Гуро-Фролов, не поддавалось описанию. Они изготавливали и расписывали настоящих матрешек. Из бересты мастерили поделки. Шкатулки обклеивали пшеничной соломкой. Выкладывали из нее красивейшие узоры. Невозможно было поверить, что такие шкатулки на уроках труда изготавливали ребятишки из второго класса.
Вместе Романом Ивановичем уроки труда вела наш воспитатель группы продленного дня З.А.Сенкина.
Позитивный опыт вдохновил на продолжение эксперимента. Я задумался об уроках физкультуры. Это сегодня уроки физкультуры в начальных классах ведут специалисты, а в те годы вся учебная нагрузка была на одном педагоге. Но давайте смотреть правде в глаза. Не каждый учитель начальных классов готов и способен провести полноценный урок физкультуры. Некоторые в силу физической неспособности, а некоторые в силу возраста и здоровья. А это малыши!
Беда была еще и в том, что отдельного спортзала для начального блока у меня не было. Мы установили в рекреации шведские стенки и поручили проводить уроки нашим физрукам.
Вслед за учителем физкультуры я дал начальной школе настоящего учителя рисования – художника-преподавателя.
Ну а потом я уже сам дошел до того, что и к урокам музыки нужно привлекать специалиста. Ведь нужно играть на инструменте, обладать музыкальным слухом и неплохими вокальными данными. Я взял аккордеониста.
Получилось, что я сократил целый ряд техничек, но зато поднял преподавание специализированных предметов в начальной школе на качественно иной уровень. Чтобы не обидеть учителей начальных классов, которые потеряли часы, я добавил им по полставки группы продленного дня. Учителя оставались после уроков с детьми и делали с ними уроки. Получалось, что от этого нововведения выигрывали все.
Еще одну ставку технички я разделил между электриком и слесарями. Ставка слесаря в те годы равнялась 40 рублям. Такие же деньги получал электрик. А в школе, на минуточку, учились три тысячи детей.  Прочищать туалеты приходилось чуть не каждый день. Не меньше хлопот доставляла отопительная система. Мои слесари, можно сказать, дневали и ночевали в школе. Разве их труд не был достоин поощрения? Ответ очевиден. Но это было грубейшее нарушение всех существующих тогда норм и правил. С него-то и начались мои мытарства.

КРУ
Это была зима 1979 года. Я как раз вернулся из Костромы, был окрылен новыми идеями и, как уже говорил, раздумывал о создании в школе собственного телецентра.
В этот момент меня настигло страшное известие: умер мой отец. Я срочно уехал в Молдавию, оставив школу на попечение завучей.
Как раз в эти дни в город приехали представители контрольно-ревизионного управления из Москвы. Это были страшно жестокие люди, упивающиеся своей властью и могуществом. У 
них люди гибли от инфарктов, кровоизлияний в мозг, инсультов. Это значило, что они хорошо выполнили свою работу.
В Дзержинске комиссия проверяла ряд предприятий, какие-то ведомства, ну и заодно решили проверить 27-ю школу.
Комиссия нагрянула в мое отсутствие. Как мне рассказывали, первое, что им бросилось в глаза: несоответствие штатного расписания с наличием персонала. Они вызвали всех техничек и выстроили их в ряд. Недостаток уборщиц был налицо.
Когда я приехал, дело уже закрутилось. Я не чувствовал большой беды и намерен был честно сотрудничать. Даже если бы проверка началась в моем присутствии, ничего не стал бы скрывать. Но для проверяющих намного важнее был сам факт нарушения, чем мои объяснения и эффективность работы. Они вцепились в школу мертвой хваткой и пошли проверять все что можно, во всем углядывая нарушения и превышение полномочий. Мне поставили в вину излишнюю техническую оснащенность. Напомню, у нас была таблица, где на каждый класс и кабинет по каждому предмету и на каждый урок всего учебного года было расписано, когда и что показывать: какой фильм, какой кадр и т.п. Всем этим техническим фондом заправлял один человек – лаборант, которого я назвал диспетчером школы.
Благодаря установленной в каждый класс селекторной связи учитель во время урока мог нажать кнопку, на диспетчерском пульте загорался номер кабинета, и включалась громкая связь: «Прошу дать в мой класс речь Левитана». В ответ диспетчер с хорошей техники из своего кабинета подает необходимый звук. В диспетчерской же стоял монтажный стол, на котором можно было ремонтировать и монтировать киноленты, диафильмы, аудиопленки, диапозитивы. Труд диспетчера тоже оплачивался за счет ставки технички. Но разве так можно? Откуда все это богатство? Где взяли столько проводов, чтобы протянуть кабель в каждый кабинет?
Как назло, буквально накануне по бульвару Химиков тянули провода. Обрезки по 10-20 метров за ненадобностью побросали прямо на улице, с тем чтобы потом выбросить на свалку. Мои кружковцы, увидев такое богатство, испросив разрешения у монтеров, перетаскали ненужные провода в подвал школы. Но «ревизионеры» не сомневались – провода украдены. Дело дошло до того, что на допросы стали таскать учеников и родителей. И что бы те ни говорили, никому не верили.
К делу попытались приплести обеды и завтраки, которыми мы кормили школьников из Казани, приезжавших к нам в школьные каникулы в рамках школьного обмена. Под жилье им отводили кабинет домоводства, а питались они в школьной столовой. Здесь, правда, у «искателей истины» ничего не вышло. Все договоры по этой линии у меня были согласованы с гороно. Точно так же, как и все платежные документы, да и сама оплата тоже шла через гороно.
Зато в неописуемый восторг проверяющих привела реконструкция спортивного зала. Это же нарушение проекта! Кто позволил в зале столбы? Кто разрешил произвести прочие изменения?
 Они не имели права возбудить против меня уголовное дело, т.к. я был членом КПСС. Но материалы в УВД направили. Руководители милиции понимали, что все эти проверки – дело нешуточное. Проверяли не только нашу школу, и один директор уже находился под домашним арестом. Все было очень серьезно. Тем не менее начальник УВД встал на мою сторону.
Но у «крушников» механизм работы уже был отлажен и проверен на сотнях сломанных судеб. У них не было полномочий для того, чтобы снять меня с работы. Но через комитет народного контроля они могли выступить с ходатайством к администрации города об увольнении директора школы Берковича Е.М. в связи с выявленными злоупотреблениями.
… И 31 января 1980 года меня сняли с работы.
Был поставлен вопрос о моем исключении из партии и дальнейшем возбуждении уголовного дела. Все уникальные кабинеты приказали уничтожить и переделать в обычные классы.
Мои домашние устроили мне допрос с пристрастием. Домой я не принес ничего, а за спиной болтали невесть что. Жена и дети требовали от меня строжайшего ответа. Я не мог лгать и рассказал все как есть. Они не отвернулись от меня, хотя понимали, что я мог сесть в тюрьму.
Я продолжал ходить на работу, даже боясь загадывать о том, что меня ждет впереди. То, что кто-то сможет противостоять жесткой машине КРУ, я верил слабо и, как показали дальнейшие события, совершенно напрасно.

 
Решение считаем несправедливым
Слух о том, что меня снимают с работы, быстро разлетелся не только по школе. Вскоре об этом заговорили в микрорайоне, начали судачить по всему городу. Сначала никто не верил, что такое может случиться. Но когда стало ясно, что проверяющие не отступятся, коллектив учителей, родителей, учеников, шефов, представителей общественных организаций, с которыми мы плотно сотрудничали, единым фронтом встали на мою защиту.
В первых числах февраля в школу приехала новая директриса. По какой-то причине это событие прошло мимо меня, и я с ней не встретился. Зато, как мне потом рассказывали, состоялась встреча с педагогическим коллективом. Учителя недвусмысленно дали понять, что меня в обиду не дадут, как и не дадут новому директору работать в школе в случае моего снятия. Кончилось тем, что эта женщина ушла директором в другую школу.
Я также не знал, что Георгий Алексеевич Копров, председатель школьного профсоюза, в мое отсутствие собрал в школе педсовет. Поводом к этому решительному шагу стал случайный разговор со школьным секретарем, которая по какой-то причине несказанно обрадовалась обрушившимся на меня гонениям. Встретив на улице Георгия Алексеевича, она стала подбивать его как лидера профсоюзной организации к тому, чтобы, воспользовавшись моментом, коллектив написал против директора письмо. Если эту жалобу «пришить» к общим делам …
Эффект от этого разговора получился прямо обратным. Георгий Алексеевич, не терпящий никакой подлости и подковерных игр, собрал учителей в школе и напрямую обсудил с ними сложившуюся ситуацию.
Вскоре в горком КПСС, комитет народного контроля, облоно, гороно было отправлено письмо следующего содержания: «Коллектив учителей, воспитателей и технических работников средней школы №27 считает слишком суровым решение комитета народного контроля г. Дзержинска о снятии с работы директора школы тов. Берковича Е. М.
Школа работает восьмой год, Беркович Е. М. является директором школы со дня ее основания. За это время он вложил в становление школы много труда, сил и энергии. В настоящее время школа является одной из ведущих школ города и области, носит звание школы образцового состояния. Школа является базовой школой облоно, пединститута, института усовершенствования квалификации учителей, Академии педнаук.  Пионерская дружина школы является правофланговой в городе. В школе открыт музей им. Героя Советского Союза Мусы Джалиля. Установлена мемориальная доска. В школе создана прекрасная материальная база, коллектив школы работает по кабинетной системе. Коллектив школы под руководством директора систематически проводит различные семинары для руководящих работников города, области, республики, с показом различных урочных и внеурочных мероприятий.
Снятие с работы директора школы за нарушение штатно-финансовой дисциплины коллектив считает слишком жестким, поскольку нарушения делались из благородных побуждений, направленных на решение задач, стоящих перед школой. Коллектив просит заменить это наказание другим. В самом деле, разве можно снимать с работы только за то, что директор доплачивает слесарям полставки технички за налаживание теплового режима. Разве дети, учителя виноваты в том, что школа была сдана строителями с большими недоделками?
Исходя из вышеизложенного, коллектив школы №27 просит директора школы №27 Берковича Е.М. с работы не снимать, а заменить это другой мерой наказания».
Ситуация замерла на месте. И я поначалу никак не мог понять, почему. А все было просто. На работу меня назначали решением облоно, поэтому без согласования с областью снять меня с работы было невозможно. Облоно не давало разрешения на мое увольнение, так как я все еще оставался коммунистом: первичная парторганизация категорически отказалась исключать меня из партии, ограничившись строгим выговором.
Это было невероятно тяжелое и трудное для меня время. В момент душевной слабости я даже хотел все бросить и уехать в Кострому, куда меня по-прежнему звали. Возможно, так и следовало поступить, но мне показалось, что уехать в тот момент значило бы признать несправедливые обвинения, которые выставили против меня. Честная репутация стоила дороже любых карьерных перспектив. Я продолжал ходить на все комиссии и разбирательства, куда меня вызывали.
В мою защиту выступили милиция и представители городского комитета безопасности, сообщив, что у них никаких претензий к директору Берковичу нет. Насколько мне известно, заместитель начальника УВД Дзержинска по оперативной работе Петр Иванович Сибирев лично ходил в комитет народного контроля, а после этого ко второму секретарю горкома партии, который курировал милицию, Александру Александровичу Шлыкову. Сибирев дорожил своей честью, поэтому не скрывал своего визита. Поручаясь за меня в горкоме, он коротко, но емко обронил: «Я врать не намерен». Шлыков ему поверил и тоже встал на мою сторону.  По ходатайству коллег-директоров из других школ, среди которых была и мой давний друг и товарищ Тамара Ивановна Медведева, директор школы № l4, меня принял первый секретарь горкома КПСС Александр Алексеев. Он вызвал меня не в рабочий день, а в субботу, сразу категорично заявив, что наш разговор продлится не более пяти минут. Буквально с порога он начал говорить тоном, не терпящим возражений: «Комиссия насчитала 7 тысяч 82 рубля причиненного вами ущерба».
Это была правда. Именно на эту сумму я не смог представить никаких финансово-отчетных документов, хотя вся работа была выполнена и все работники на допросах подтверждали факт ее исполнения. Плоды этого труда своими глазами мог увидеть каждый проверяющий. «Вы совершили много ошибок, - продолжал Алексеев, - поэтому вас с работы снимут, из партии исключат, под суд отдадут. Но у вас дача, квартира, у вас машина. Вы должны погасить те деньги, которые вам насчитали».
«Но позвольте, - опешил я, - квартиру мне дал город, машины у меня нет и не было никогда, а дача настолько хлипкая и бедная, что даже воры на нее не зарятся».
«Что же вы предлагаете?»
«Я буду стоять на своем. На всех допросах люди говорили, что деньги получили за выполненные работы, и возвращать заработок отказались. А значит, ни копейки налево не ушло. Выдвинутые против меня обвинения абсурдны».
Я действительно собирался стоять на своем до последнего. Не выстоял организм.
15 февраля 1980 года меня увезли в больницу с диагнозом «инфаркт».
Уже в больнице я узнал, что в школе прошло стихийное родительское собрание. Родительский комитет и целая делегация неравнодушных пап и мам решились ехать в Москву, где как раз проходил ХХVI съезд партии. Они были полны решимости и с ходу прорвались в Кремль, во Дворец съездов. Это был скандал республиканского масштаба.
Алексеева, который был делегатом этого съезда и в момент родительского пикета тоже находился в Москве, срочно вызвали в Кремль: «Что там происходит с этим директором?».
Тем временем в Дзержинск пришло гневное письмо от маршала авиации, трижды Героя СССР Александра Ивановича Покрышкина: «На каком основании снимаете лучшего директора Московского военного округа без согласования с руководителем округа, центральным и всесоюзным комитатами ДОСААФ?». О моем увольнении маршалу написали руководители приволжских военных ведомств. Говорят, он был в страшном гневе. Александр Иванович сразу послал в облисполком и обком партии запрос, обязав дать ответ в течение 10 дней.
Ситуацию нужно было как-то разруливать, и когда Алексеева вызвали на прием в Москве, он постарался уладить конфликт мирно, заявив, что Беркович – лучший директор в городе, который всего лишь нарушил штатно-финансовую дисциплину. «Мы его пожурили, объявим выговор. А так ничего страшного, он на работе. Никто увольнять его не собирается».
31 марта на мое имя пришло письмо, в котором сообщалось об объявлении выговора по партийной линии и от комитета народного контроля. О моем увольнении никто не вспоминал.
Мне казалось, что все закончилось.

На примере образцовой
Более года я не мог прийти в себя от пережитых потрясений. Дело здесь было не только в подорванном здоровье. Мне словно подрубили крылья, запретив летать. Проверять на себе справедливость народной поговорки о том, что «инициатива наказывает инициатора», не хотелось. У меня опустились руки и на какое-то время пропало желание что-либо придумывать, внедрять и усовершенствовать. Зачем? Если все это наказывается и порицается.
Но система, созданная мной, работала. Школа продолжала жить, коллектив поддерживал, а учителя оберегали от любых волнений, как малое дитя. Я очень дорожил этими отношениями и до сих пор благодарен коллективу за поддержку и заботу.
Потихонечку они вытаскивали меня из состояния уныния и апатии, тем более что за школой оставались ее слава и громкие дела.
Я получил небольшое письмецо от Покрышкина, которое он написал на мое имя перед самой смертью. Маршал рассказал о том, что предпринял в мою защиту, желал успехов в дальнейшей деятельности и просил сообщать обо всех нападках на школу. К сожалению, ответить ему я не успел.
Летом в Дзержинск приехали два ученых из научно-исследовательского института школ Министерства просвещения РСФСР. Один из них Владимир Федорович Шилов, организатор костромского семинара.
Приехали они в наш город не просто так. Во-первых, хотели убедиться, что все сказанное мной в Костроме правда. Во-вторых, надеялись увидеть, как все это работает в жизни. Ну а в-третьих, если информация подтвердится, набрать материалов для публикации в книге. Поскольку их визит отчасти носил официальный характер, прежде чем приехать ко мне, они отправились в горком партии. Попали к секретарю горкома Николаю Егорченкову. Он принял их, выслушал и огорошил: «А почему именно 27-я? У нас есть много школ лучше, чем у Берковича. Напишите о них».
Ученые несколько смутились, но ответили тактично: «Мы будем очень рады познакомиться с другими школами, превосходящими 27-ю, потому что на сегодняшний день школа Берковича признана одной из лучших школ СССР. И если у вас много таких школ, то надо издавать книгу обо всех школах Дзержинска. Но это уже не наша компетенция».
Так они ни о чем и не договорились.
Но ко мне Владимир Федорович вместе со своим товарищем все-таки приехал. Они пробыли у меня почти весь день и были в полном восторге от всего, что увидели. На память им я подарил копию диспетчерского расписания.
Спустя некоторое время в школу прибыла еще одна высокопоставленная делегация. Я находился в своем кабинете, как вдруг увидел, что во двор школы въезжает черный ЗИЛ, за ним «Волги». Целая кавалькада. Все машины черные. Одна за другой. Я ничего не понимаю. Ко мне вбегает завуч: «Ефим Михайлович, кто-то приехал, но вы не волнуйтесь, мы будем рядом. Мы вас не оставим. Сейчас организуем дежурство по школе».
Через две минуты в мой маленький кабинетик ввалилось человек 20 мужчин. Среди них зав. гороно Н.А. Сонин, заведующий облоно Белых. Вижу знакомые лица из обкома партии. Но много и незнакомых.
Сонин подбегает ко мне и жмет руку: «Ефим Михайлович, вот к вам в гости приехал Николай Иванович.   Нужно быстренько показать ему школу, а то мы спешим. Минут 20, не больше».
Я его слушаю, а в голове крутится: что это? Снова какая-то проверка?..
«Вы знаете, - говорю я им, - что школа -закрытое учреждение. Желательно, чтобы вы разделись. Здесь же дети».
А мои уже мигом освободили раздевалку. Все разделись, вернулись ко мне в кабинет. Стоят. Я их посадил и спокойно обратился ко всей делегации:
«Этой школе я отдал свою жизнь, и за 20 минут рассказать, что у меня в жизни происходит и то, что я делаю, невозможно. Это во-первых. А во-вторых, я могу сколько угодно рассказывать, но пока вы не увидите своими глазами то, о чем я говорю, вы ничему не поверите. Ни у кого не будет своего мнения. Поэтому предлагаю посмотреть школу. Выводы сделаете сами». Все согласно закивали головами.
Мы пошли по всей школе.  Я начал с третьего этажа. Зашел в кабинет начальных классов, который еще не успели разрушить. Потом спустились в подвал, увидели тир, радиокружок, спортзал. Посмотрели предметные кабинеты, их оборудование.
Прошло часа два. А самый главный и не думал уезжать. Он останавливался почти в каждом кабинете, всем интересовался, а потом восклицал: «Это же надо! Это же надо, какие бездельники сидят в научно-исследовательских институтах!» Я ему показал сотни учительских разработок, докладов. Он увидел тысячи диафильмов, сотни пластинок, диапозитивов, слайдов. Увидел диспетчерский центр школы. Но самое главное - он понял, что все это можно использовать и используется на уроках. В диспетчерском центре школы висел новый, разработанный на текущий учебный год, пятиметровый ватман, на который нанесли разработки всех уроков всех учителей с первого по десятый класс по каждому предмету. С указанием нужных технических средств, видео- или аудиофайлов, нужных фрагментов, обозначенных с точностью до секунды.
Он схватился за голову: «Я не понимаю: где глаза у людей? Почему вы не директор института, а директор школы? Если бы я не увидел того, что увидел в 27-й школе, то я бы никогда не занимался тем, чем собираюсь».
На крыльце, когда делегация уже уходила, он меня спросил: «Вы столько сделали, какие у вас правительственные награды?».
«Они у меня все в груди», - с горькой улыбкой ответил я ему. Чтобы скрасить неловкость момента, в разговор вклинился Сонин: «Да не волнуйтесь, Николай Иванович, у Ефима Михайловича все награды есть».
Они сели в машины и укатили в обком партии. Только спустя время я узнал, что в нашей школе побывал один из членов правительственной комиссии, готовившей реформу образования 1984 года. Когда этот закон вышел, мы поняли, что многое из увиденного в нашей школе нашло отражение в правительственном документе.

Кибернетика компьютерных технологий
Костромская история «аукнулась» мне еще раз. Судьба словно смилостивилась и решила расщедриться на дорогой подарок.
Где-то в начале 1985 года мне позвонили из магазина учебных пособий и сообщили, что приедут с инспекцией из министерства просвещения и главснабпроса Горьковской области. Школу будут проверять на предмет обеспечения учебными пособиями и их сохранности. Я быстро смекнул, что 27-я предложена инспектирующим не зря. На протяжении всех лет работы в Дзержинске у меня были очень хорошие отношения с сотрудниками магазина учебных пособий. Они никогда не подводили, всегда доставали то, что нужно, и в полном объеме. Но и я со своей стороны бережно и аккуратно относился ко всем приборам и пособиям, которые получала школа. В магазине это знали.
Поэтому, когда масштабная проверка всех учебных заведений Горьковский области выявила крайне небрежное отношение к пособиям, а главный инспектор пришла в ужас от того, каким образом в школах хранятся техника и наглядные материалы, и был написан большой акт со всеми многочисленными выявленными нарушениями, чтобы как-то смягчить впечатление, комиссии предложили посетить школу №27.
Когда делегация приехала и пошла по кабинетам, главный инспектор приятно удивилась. Школа была укомплектована в полном объеме всеми пособиями, которые полагались. Все у меня было разложено и расставлено по шкафчикам. На каждой полочке указан перечень приборов. Все пособия пронумерованы, у каждого свое место. Все в идеальном порядке. И так в каждом кабинете.
С гордостью могу сказать, что школа по праву считалась самой богатой по уровню оснащения и оборудования в области. Меня никто не мог догнать.
Тогда проверяющие пошли по классам и стали спрашивать у ребят: а показывают ли вам фильмы, проводят ли опыты? Дети изумились: а что, может быть по-другому? Расспросили учителей, как они пользуются техникой, возникают ли какие проблемы, нет ли претензий по обеспеченности материалами.
 Когда инспекция была завершена, главный инспектор повернулась ко мне и улыбнулась: «А мы с вами знакомы». Я развел руками, не припоминая знакомства. Но она мне напомнила: «На семинаре в Костроме я слушала вас, а сейчас увидела. Вы меня убедили, что есть еще в России хорошие школы». Она дала мне свой телефон и разрешила обращаться за помощью напрямую, что бы ни понадобилось школе.
Вскоре я узнал, что за отличный результат школу премировали музыкальной доской и компьютерным классом. Музыкальная доска представляла собой стеклянную плоскость, на которую был нанесен нотный стан и встроены гнезда под штекеры. Учитель писал ноты на стане и указкой, заменявшей штекер, играл соответствующую ноту. Это была мечта каждого хорошего учителя музыки. У меня уже была одна такая доска. Был в кабинете музыки и оркестр ксилофонов, но кто же отказывается от нового оборудования?
Но когда встал вопрос, что за доску надо заплатить, мне поставили условие, что в город должны прийти четыре таких доски. Одну мне и три для других школ. Я договорился и не пожалел. Новая доска честно и добротно служила школе на протяжении очень многих лет.
Но если с доской все сложилось относительно просто, за кабинет информатики предстояло побороться. Он пришел в Горький в ноябре. Но поскольку на посылке не значилось конкретного получателя, кабинет по решению заведующего облоно решили подарить одной из школ областного центра.
Как мне ни было неприятно, но я должен был отчитаться. Позвонил в главснабпрос и сообщил, что кабинет мы не получили. - Как так? Следующий кабинет сможем выделить не раньше будущего года, не прозевайте.
Чтобы подстраховаться, я обратился в гороно, которое на тот момент возглавлял Логинов. На совещании директоров он во всеуслышание завил, что если я смогу договориться о выделении компьютерного класса, то горком партии и горисполком оплату возьмут на себя. И вдруг 20 декабря мне звонят из магазина учебных пособий и сообщают, что на мое имя пришел персональный компьютерный класс. В накладной так и было указано: «Вручить Берковичу. Строго в руки. О вручении сообщить в главпрос. В случае отсутствия вернуть в Москву».
Это вызвало небывалый гнев у некоторых руководителей, как в Горьком, так и в Дзержинске. Ситуация складывалась нехорошая, и я понимал, что этот класс у меня тоже заберут. Но в это время у меня сложились хорошие отношения с директором НИИмаша Владимиром Амбарцумовичем Авеняном. Как-то его в качестве депутата прислали в нашу школу, чтобы он проверил анонимку. Не найдя никаких нарушений, Владимир Амбарцумович высказал мне полное расположение и с тех пор чем мог школе помогал.
Он жил неподалеку, на проспекте Циолковского и частенько к нам захаживал.
Вечером я ему позвонил и рассказал ситуацию. Он задал всего несколько коротких вопросов: сколько стоит класс и терпит ли вопрос до утра.
А утром доложил обстановку и продиктовал инструкцию: «Сейчас к вам на машине заедет группа солдат во главе с офицерами. Напишите им генеральную доверенность на имя офицера, чтобы он мог получить ваш класс. Деньги я вам уже перечислил и официально получил разрешение от министерства вооруженных сил стать вашим шефом. Только надо решить, куда девать класс». Понимая, что «миндальничать» некогда, я выложил начистоту: «Боюсь, что класс могут забрать даже из школы». «Тогда, с вашего позволения, я его разгружу у себя на складе, - моментально отреагировал Авенян. - А вечером приеду, все обговорим». В тот же день солдаты все получили: 20 мониторов, 20 системных блоков, программное обеспечение. Все это богатство мы пока решили оставить на охраняемой и закрытой территории НИИмаша. На перспективу Авенян предложил открыть класс у него же. Обещал помочь с преподавателями и выделять автобус для того, чтобы возить учеников на уроки.
Как только вечером Авенян ушел от меня, во двор школы въезжает автобус. Из него гурьбой выбираются несколько работников горкома партии, директор 22-й школы (видимо, ему прочили драгоценный подарок), представитель гороно.
; Ефим Михайлович, мы приехали посмотреть ваш класс.
; Какой?
; Класс, который вы сегодня получили в магазине учебных пособий.
; Я ничего не получал. Зайдите в школу и спросите. Я даже из школы не выходил.
; Ефим Михайлович, вы что творите! Мы сейчас едем из магазина учебных пособий, а класса нет.
; У меня ничего нет, я ничего не получал.
; У вас что, и в школе его нет?
; Пойдемте, открою любое помещение школы.
Поругались-поругались и уехали, не заходя в школу.
На следующий день Авеняна вызвали в горком партии: на каком основании вы забрали компьютерный класс? Он приехал и положил на стол приказ министра обороны о том, что НИИмаш - официальный шеф школы. Но почему именно 27-я школа? Он достает вторую бумажку - официальное решение райкома партии о шефстве НИИмаша над 27-й школой. Все остальные вопросы к министру вооруженных сил. Нет так-то прост был Владимир Амбарцумович!
Это был последний компьютерный класс, который нам удалось получить в том году. Но у нас еще была большая ЭВМ. Во всех трех кабинетах математики и двух физики каждое рабочее место было оборудовано вычислительными машинками с программированием. Для тех лет это был «прыжок в космос».

Для вас мест нет
Еще в самом начале учебного года я неважно себя чувствовал. Люди останавливали на улице и спрашивали, что со мной. Я отшучивался и отмахивался, но в какой-то момент понял, что дальше тянуть нельзя. Пришлось идти в поликлинику по месту жительства.
В вестибюле у меня потемнело в глазах, и я попросил сотрудницу регистратуры позвать врача.
; Что у вас?
; Сердце.
Она на меня посмотрела и без дальнейших расспросов побежала за врачом. Подбежавший врач расстегнула рубашку, послушала и приказала: «Срочно в больницу - у него инфаркт». Тут же подъехала машина, меня повезли в первое кардиологическое отделение второй городской больницы. Предварительно позвонили главврачу Суркову. Но когда он увидел, что это я, отвернулся и сухо процедил: «Мест нет». Меня отвезли домой. Три месяца я был на амбулаторном, т.е. домашнем лечении. Каждый врач, которого приходилось вызывать во время острых приступов, настаивал: нужно в больницу. Но после разговора с Сурковым разводили руками.
Сурков уже тогда считался ведущим кардиологом города. Чем объяснялась его совсем не врачебная позиция, можно было только догадываться. После того, как общественность отбила меня от нападок КРУ, я попал в разряд «неугодных директоров», как неприятное напоминание о поражении, как непокорный и идущий наперекор властям. Доказывать, что это не так, было бесполезно. Сурков же никогда не ссорился с властями. Возможно, чтобы не вызвать гнев своих высоких покровителей, он просто не захотел связываться с «опальным Берковичем».
Тем временем прошло три месяца, а лучше мне не становилось. Меня нужно было либо выписывать, либо отправлять на комиссию для оформления инвалидности. Я попросил, чтобы закрыли больничный лист. На следующий день в горкоме партии проходила партийная конференция, и я, как делегат, отправился на нее, плохо себя чувствуя, но не подозревая беды.
Уже в буфете, который развернулся на первом этаже, понял, что совершил ошибку, выйдя из дома. Мне становилось все хуже и хуже. Я оглянулся в поисках свободного стула, чтобы присесть... Очнулся уже на полу. Надо мной склонились два здоровенных мужика (кэгэбэшники? – пронеслось в голове): «Что с вами?»
Подбежал первый секретарь городского комитета КПСС Алексеев: «В чем дело? Где врач?» Пока искали дежурного врача, подозвали Суркова, который присутствовал на конференции в качестве делегата. На секундочку склонившись надо мной, он тут же констатировал: инфаркт.
«Так что вы стоите?! - почти закричал Алексеев. - Немедленно госпитализировать! И не дай Бог что с ним случится». Сурков кого-то вызвал, и меня увезли во вторую городскую больницу.
Полторы недели я пролежал в общей палате. Был канун Нового года, мужчины пили, курили, почти никогда не выключался свет.  Мне становилось все хуже и хуже. К тому же у меня обнаружились некоторые проблемы с носоглоткой. Я позвонил руководителю лор-отделения в госпитале ветеранов войн Марку Ильичу Сутину. Операция требовалась несложная, и он обещал сделать ее в кратчайшие сроки.
После операции меня почти сразу выписали, и я засобирался домой. Несколько раз Марк Ильич предлагал вызвать такси. Но я отказался, хотелось прогуляться по заснеженным улицам и вдохнуть свежего морозного воздуха.
... Очнулся на той же койке во второй больнице. Там я пролежал до старого Нового года. Понимая, что толку от такого лечения нет никакого, сам пошел к Суркову: «Выпишите меня, пожалуйста. Я здесь никогда не вылечусь». Он был рад избавиться от неудобного пациента: «Да, конечно, дома стены лечат».
Свой пятидесятилетний юбилей я встретил вторым инфарктом.

Предугадывая время
В 80-х я уже угадывал демографический провал, который мы наблюдали в 90-х. Поэтому мы пошли по пути поддержания высокого статуса школы. Учителя вышли на открытые общегородские уроки. В школе развернулась борьба за звание кабинетов образцового содержания, мы стали открытой площадкой для всевозможных семинаров и базой для факультета повышения квалификации учителей.
После реформы 1985 года, когда во главу угла было поставлено развитие творческих способностей детей, а также раннее ориентирование на профессию, в школе появился полноценный кабинет профориентации. Вместе с учителями мы сделали несколько сотен профессиограмм, в которых указывались требования к профессиональным качествам и наклонностям, показания к здоровью, знаниям, навыкам. Здесь же указывались учебные заведения, где можно было получить выбранную профессию. В кабинете были оформлены стенды с информацией о том, где и какое образование можно получить в нашем городе.
Идя навстречу веяниям времени, в подвале мы обустроили тренажерный зал, который пользовался невероятным спросом у мальчишек старших классов. Началось все с того, что ребята по своему почину изготовили несколько самодельных тренажеров. Идея понравилась, польза была очевидна, и мы стали закупать готовые тренажеры в спортивных магазинах. Постепенно в зале было установлено более 240 тренажерных установок. Получалось, что одновременно в зале могли заниматься до 300 человек. Стоит ли удивляться, что наши ребята по вечерам были в школе, под присмотром педагогов, а не на улице непонятно с кем. Городу эти дополнительные школьные услуги не стоили ни копейки. Помогали спонсоры, в частности «Оргстекло». Многое делалось руками учеников, учителей, родителей.
Кстати, верные политике сотрудничества с родителями, мы разрешили заниматься в тренажерном зале и им. Баскетбольные вечера, когда в спортзале школы соревновались сборные команды из родителей и детей, были жаркими, запоминающимися и очень азартными. Они собирали не только спортсменов, но и множество зрителей. Это было интересно и увлекательно.
Стараясь отвлечь ребят от сомнительных уличных соблазнов, мы все время искали новые формы работы. Поэтому, когда мне позвонили и спросили, не заберем ли мы 76 бесхозных мотоциклов, брошенных хозяевами на штрафстоянке, я с радостью согласился.
Эти мотоциклы стали началом большого школьного автомотоклуба, объединившего более 200 учащихся.
На территории школы у нас был построен гараж, в который мог въехать большой автобус. В гараже была смотровая яма. Было место, чтобы поставить доставленные со штрафстоянки мотоциклы. Многие из них были на ходу. Какие-то пришлось разобрать на запчасти, какие-то подлежали ремонту.
Горячий отклик мальчишек на мототехнику навел нас на мысль открыть учебные автоклассы. В первый автокласс мы раздобыли действующую модель кабины автомобиля ГАЗ-51. При подключении к электричеству все приборы в кабине работали в обычном режиме.
Чтобы приблизить процесс обучения к условиям реальности, перед кабиной мы установили экран. На него проецировалась дорога. Ученик, сидящий в кабине, должен был соблюдать правила дорожного движения, переключать скорость и т.д. Получалось, что юный водитель на автотренажере в стенах класса обучался вождению.
Во втором классе установили разрезы различных блоков автомобиля и автомобиля в сборе: шасси, подвески, тормозные установки, двигатели и мн. др. Они тоже работали. Было видно, как двигаются поршни, происходит движение коленчатого вала и т. д. В школьной мастерской к услугам юных автомехаников имелся набор станков: фрезерных, сверлильных, токарных, сварочных, электроточильных и т.д. Всего более 15 штук.
В становлении школьного мотоклуба нам хорошо помогли сотрудники Дзержинского трамвайно-троллейбусного управления. По нашей просьбе в их мастерских сделали знаки дорожного движения на железных арматурах. Мы выставили их у школы, сделали разметку и получили небольшой автодром. Для усиления школьного автопарка за два приема купили 8 картов. ТТУ нам подарил списанный автомобиль. Мы сняли с него все внутренности, разрезали, уменьшили габариты. Затем спустили в подвал, все установили на место и сварили. В итоге у нас получилась уменьшенная копия автомобиля. Даже в непогоду ребята могли заниматься любимым автоделом.
Своими силами кружковцы изготовили 2 мини-трактора, 2 снегохода, 1 автомобиль и множество приспособлений.
Каждый год в честь 9 Мая клубовцы организовывали победный мотопробег. Возглавлял мотоколонну Михаил Иванович Мараев, страстный автолюбитель, своими руками собравший автомобиль, два или три мотокультиватора. Он был и сварщик, и токарь, инженер-конструктор и обладатель самых что ни на есть золотых рук. Под его руководством ребята ехали сначала до Горького, затем переезжали через Оку на Богородск, потом забирали в сторону Гороховца. Переправлялись по наплавному мосту и возвращались на Московское шоссе. Всего в мотокроссе принимали участие от 30 до 50 мотоциклистов. Надо ли говорить, каким патриотизмом и гордостью наполнялись сердца мальчишек, покоривших этот пробег.

Человек с большой буквы
«Вместе с родителями я жил в поселке Пушкино. Как все поселковые дети, ходил за километр с лишним в нашу поселковую восьмилетку. Но когда я закончил восьмой класс, встал вопрос, где учиться дальше. Обычно все наши выпускники уходили в 14-ю школу. Но мне до страсти хотелось учиться в 27-й.
К тому времени, когда я заканчивал восемь классов - а это был 80-й год, в микрорайоне уже  было построено несколько школ. Первой была 27-я, за ней 34-я, потом 38-я. Но все, в том числе и я, хотели попасть именно в 27-ю. Почему? Это была самая крутая школа, у нее был самый крутой директор, самые сильные учителя, самые впечатляющие успехи.  Слава о школе шла по всему микрорайону. От приятелей мы знали о необыкновенном тире. Знали о том, что жизнь в школе бьет ключом.
Я был убежден, что это лучшая школа города, и мечтал учиться только там. Но зачисление шло строго по прописке, и никому поблажек не делали, даже несмотря на то, что до школы мне было рукой подать: нужно было только перейти железнодорожные пути.
Моей маме стоило больших трудов уговорить директора взять меня к себе. Думаю, моей порукой стали хорошие оценки: у меня было всего две четверки - русский и литература. Кроме того, я был спортсмен. Играл в шайбу, футбол, биатлон, волейбол, баскетбол. И школа тоже была очень спортивная, в ней было очень много секций. Все команды сплоченные, сильные, побеждали почти на всех городских соревнованиях.
Меня зачислили в 9 «А». Моим классным руководителем стала Валентина Ивановна Сарбаева. С первого дня, как я пришел в школу, мне бросилось в глаза: тут есть хозяин. Мне ведь было с чем сравнивать, и я видел, что в школе был идеальный порядок. Начиная с крыльца.
У 27-й школы было какое-то особенное красивое крыльцо. Двери не разбитые, как это часто бывает от бесконечного хлопанья, а добротные. Флагштоки. Уютное фойе. На полу не обшарпанный линолеум, а плитка. На стенах сплошь и кругом стенды. Удивительно теплый спортивный зал. Мы практически жили в нем, настолько там было комфортно и хорошо. Я не помню, чтобы у нас когда-нибудь текла крыша.
С первых минут я почувствовал, что школа мне родная. Меня запросто приняли в класс. Мои однокашники – ребята боевые, заводные, поэтому мы быстро с ними нашли общий язык. Уже совсем скоро я стал заводилой и предводителем многих школьных затей.  Где мы только не участвовали! Военно-спортивные игры, соревнования, спартакиады. Всем классом мы записались в секцию по биатлону. Часами занимались в тире. Стреляли, собирали-разбирали автоматы. Я был капитаном баскетбольной команды. Мы бесконечно долго тренировались, проводя в спортзале все вечера напролет.
Физику нам преподавала Валентина Ивановна. Но когда она по каким-то причинам отсутствовала, Ефим Михайлович ее заменял. Помню, он очень любил показывать опыты. Это было очень интересно. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Стоило ему сказать хоть слово, сразу все замолкали. Авторитет у него был колоссальным.
Мое первое близкое знакомство с Ефимом Михайловичем состоялось спустя несколько месяцев после зачисления в класс. Он вызвал меня к себе в кабинет и стал рассказывать о том, что недавно побывал в командировке и в одной школе увидел автогородок: всякие виадуки, восьмерки, маленькие машинки и так далее. «Я, - говорит, - Алексей, хочу в нашей школе сделать такой же автогородок. Но для этого мне надо представить в управление образования проект. Сделай мне, пожалуйста, такую презентацию в альбоме». Он показал мне фотографии, которые сделал в командировке, снабдил эскизами чертежей будущего городка.
Я был потрясен. В свое время я окончил художественную школу. Но об этом почти никто не знал, и я тоже особенно об этом не распространялся. Вероятно, просматривая мое личное дело при приеме, Ефим Михайлович запомнил этот момент и, когда ему понадобился художник, он обратился ко мне за помощью. Этот случай как нельзя лучше характеризует нашего директора. Он знал всех своих учеников. Многих помнил по именам, знал, кто какими талантами обладает, у кого какие проблемы, что творится в семье, какие взаимоотношения с учителями. Это бесценное качество для любого руководителя.
Отказать директору, разумеется, я не посмел. Меня тянуло к товарищам в спортзал, но я сидел над альбомом, корпел над рисунками и эскизами, старался, выводил подписи, выписывал объяснения к чертежам. Подвести директора я не мог, поэтому порученную работу выполнил качественно и добротно. Уж не знаю, пригодился Ефиму Михайловичу мой альбом или нет, но я сделал все, что мог.
Второй раз вплотную я столкнулся с Ефимом Михайловичем уже после окончания школы. Так получилось, что наши физруки, заметив мою спортивную увлечённость, предложили мне потренировать пятиклашек. Мне стало интересно, и я согласился. Неожиданно дело пошло. И когда я поступил в институт, по-прежнему продолжал тренировать своих ребят. Мне выделили небольшую кладовочку, где я мог хранить спортинвентарь. Помимо тренерского интереса у меня был еще один расчет. Сразу после тренировок с мелюзгой в зал приходили мои однокашники – теперь уже студенты различных вузов. И мы, как и раньше, до позднего вечера с упоением играли в баскетбол. Беркович это все знал, видел и одобрял. Мы чувствовали школу родным домом и приходили без боязни встретить резкий прием или отпор. Хотя, надо признать, другой директор мог бы дать от ворот поворот. Но только не Ефим Михайлович. Он был самым настоящим фанатом школы. У него был особенный дар, чутье на те вещи, которые впоследствии могли принести нашей школе пользу и славу.
И с тренировками он тоже не ошибся. Примерно года через два я познакомился с замечательным тренером городской спортшколы Юрием Андреевым. Чтобы вывести своих пацанов на городской уровень, я напросился к нему на игру. Мы приехали к ним и вчистую обыграли спортшколовцев, даже несмотря на то, что команда соперников была на год старше. Андреев аж оторопел: «Где таких набрал?» - «Нигде. Все мои, из 27-й школы, сам тренирую». Тогда ко мне на тренировку приехал директор спортшколы Папертев. Посмотрел и с ходу предложил работу тренера спортшколы. Наша тренировочная база оставалась на базе 27-й школы, но теперь у нас уже появился официальный статус, как филиала городской спортшколы. Ефим Михайлович, видя это все, полностью поддерживал меня и даже подталкивал: давай, давай.
Несмотря на скудный бюджет, он каким-то образом умудрялся доставать для нас мячи, спортивную форму, прочий инвентарь. Вместе с ним мы сделали помимо двух основных колец в спортзале еще шесть щитов. Получилось восемь колец на спортзал! В итоге наша команда оказалась вне всякой конкуренции. 27-я была просто непобедима. Стоит ли удивляться, что постепенно моих ребят забрали в городскую баскетбольную команду. И вот уже костяк городской команды полностью состоял из учеников 27-й школы.
К чести Ефима Михайловича надо сказать, что он сумел сохранить и поддержать это начинание. Когда я вынужден был уехать, он нашел человека, который продолжал вести тренировки и готовил команду на достойном уровне.
…Наш город не такой уж и маленький, тем не менее все друг друга знают, все друг у друга на виду. И ты прекрасно представляешь, кто чего стоит, каких успехов достиг, и самое главное, кто сколько для города сделал. Окончив школу, я не потерял связи с учителями. Я видел, как продолжает жить и развиваться школа. Сколько сил и труда вкладывается в образование и воспитание детей.
Кто-то скажет: случайность, что из 27-й вышло так много известных людей нашего города. Но факт остается фактом. Школа дала городу очень много интересных и неординарных людей. Видимо, и они нашли в школьные годы какую-то тропочку для развития своих талантов. Ведь создавая все условия для успешного обучения, учителя, ой, как строго с нас спрашивали. Нам много давали, но и много требовали. Раз уж ты попал в 27-ю, должен был ей соответствовать. 
И меня всегда удивляло, почему этот титанический труд, огромный и очень значимый для Дзержинска, остается без должной благодарности. Беркович столько сделал для города на поприще воспитания молодого поколения. Кто, как не он, достоин награды?
Сколько его ни помню, он всегда боролся за свою школу, за честное имя. Видимо, этим и был неудобен. Слишком независимый, компетентный, высокопрофессиональный. Смел высказывать свое мнение, отстаивать свои принципы. Ладно бы интересы — это бы поняли. А вот когда принципы. Далеко не всем это нравится.
А человек он замечательный. Всегда относился к нам с уважением и большим вниманием. Достаточно открытый, доброжелательный. Не ошибусь, если скажу, что Ефим Михайлович был для нас примером. Как человек, как учитель, как руководитель. Это Человек с большой буквы, гениальный человек. Встретив такого, невозможно забыть.
На торжественном собрании в честь сорокалетия 27-й школы от имени выпускников я выступил с инициативной присвоить Ефиму Михайловичу Берковичу звание «Почетный гражданин города». Считаю, что он это звание выстрадал сердцем и душой».
Генеральный директор ОАО «Дзержинский мясокомбинат», Алексей Борисович Костюнин

Два в одном
Это сейчас никого не удивишь словами «подушевое финансирование», «слияние школ», «школа полного дня», а в конце 80-х об этом никто не только не говорил, но и не думал.
Мне же мысли о более рациональной организации учебного процесса, более эффективном использовании школьных площадей, удобстве детей не давали покоя.
Сколько бы я ни старался исправить огрехи планировщиков и строителей, выйти за рамки здания не мог. Школа, в которой на тот момент в две смены училось более 1300 учеников, страдала от недостатка помещений и их неприспособленности. 
Как раз напротив нас была выстроена школа № 34. Мысль о том, что школы, разъединённые лишь пространством, отведенным под футбольное поле, должны быть единым целым, напрашивалась сама собой.
В моем архиве сохранились карандашные наброски расчетов возможного объединения школ. На две школы в новом учебном году, писал я в своем блокноте, должны открыться 18 классов начальной школы и 31 класс среднего и старшего звена. При грамотной организации кабинетной системы можно организовать учебный процесс таким образом, что обе школы будут учиться в одну смену. Даже несмотря на то, что наполняемость в каждом классе должна была составить около 40 человек.
Обе школы, размышлял я, построены по одинаковому «хрущевскому» проекту и не имеют никаких удобств, помещений для кружковой работы, пионерских комнат, актовых залов и других вспомогательных кабинетов. Поэтому обе школы вынуждены что-то перестраивать и переделывать. При этом в 27-й школе созданы неплохие условия и кабинеты для преподавательской деятельности в средних и старших классах. Зато совсем нет условий для учащихся 1-4 классов и групп продленного дня. Первые - третьи классы у нас ютились в углу первого этажа. Им было некомфортно и тесно. Зато в 34-й школе ситуация прямо обратная. В старшем звене у них были самые обычные классы, зато малыши чувствовали себя вольготно. Помимо учебных классов у них были просторные группы продленного дня и игровые комнаты.
Почему же одно здание не отдать целиком и полностью под начальную школу и кружковую работу, а во втором блоке сосредоточить обучение старшеклассников? В этом случае мы могли бы все подстроить под возрастные особенности учащихся. Например, в начальной школе установить мебель, подходящую по росту не только в учебных классах, но и в столовой. Оборудовать спальные комнаты для шестилеток, игровые комнаты и классы для приготовления домашнего задания. Можно было бы предусмотреть места для хранения ученических принадлежностей и формы, чтобы в школу ребенок ходил налегке, без сумок и портфелей.
В своих выкладках я также обращал внимание на то, что за последние 10 лет резко сократилось число учащихся в школах. Строительство новостроек в микрорайоне прекратилось и не ожидалось в перспективе. Большая часть молодежи отделилась от семей и стала уезжать на новые места проживания. Школам предстояла борьба за учеников. При объединении этого антагонизма можно было избежать, поставив перед собой задачу развития школы как мощного образовательного центра - школы полного дня с максимальной загрузкой по линии дополнительного образования.
С учетом того, что обе школы находятся на окраине микрорайона, в удалении от городских очагов культуры, идея о культурном ядре микрорайона была вполне реальной. Важен был и тот момент, что между нашими коллективами никогда не было противостояния. А это значило, что конфликтов при объединении двух учреждений не должно было быть. Скорее наоборот. Мы могли дополнить друг друга, грамотно распределив нагрузку учителей-специалистов.
Я показал свои выкладки руководителям различных учреждений города. Идею одобрили зам. начальника Дзержинского УВД С.А. Воронин, руководитель дзержинского отделения государственного пожарного надзора Андрей Давыдов, начальник отдела культуры городской администрации Вячеслав Постнов. Не возражал против идеи инспектор СЭС Соснин. У меня также были в запасе позитивные отзывы докторов педагогических наук и работников НИРО. Осталось убедить в эффективности идеи отдел народного образования. Я отправился к начальнику управления образования Логинову.
 «Слияние двух школ в одно учебно-воспитательное учреждение без дополнительных финансовых затрат позволит сосредоточить всех детей микрорайона в одной школе, -  убеждал я его. - А значит, учебно-воспитательный процесс будет более управляемым и объединяющим. За счет взаимного обогащения двух педколлективов повысится качественный уровень работы учителей. Появятся условия для работы с детьми во внеурочное время. Кроме того, будут благоприятные условия для открытия профильных классов. Школа надежно сохранит свой статус и даже нарастит авторитет. Школа может стать своеобразным культурным центром микрорайона».
«А директором школы, конечно, будете вы?», - язвительно прервал меня Логинов. «Почему же, - отвечаю, - пусть коллектив выберет директора общим голосованием. И так как это не вливание одной школы в другую, а воссоединение двух равноправных коллективов, чтобы никого не обидеть, предлагаем номер школы взять по жребию или назначить новый».
Но Логинову идея не понравилась, на аппарате гороно мне запретили поднимать эту тему. Вопрос был закрыт.
Лишь спустя полтора десятилетия, когда в городе по разным причинам было объединено несколько школ, о моем несостоявшемся проекте вспомнили. Журналисты разных городских изданий просили рассказать об идее. Интервью опубликовали почти все газеты. Они широко обсуждались и вызвали большой интерес у жителей города. Многие, недоумевая, пожимали плечами: «И почему зарубили, идея-то неплохая!».

Учитель учителей
 С 1974 по 1990 годы 27-я была базовой школой Министерства просвещения РСФСР, министерства вооруженных сил РСФСР, облоно и Горьковского педагогического института. Все эти годы я был членом ученого совета пединститута и членом президиума областного комитета защиты мира.
Мы понимали, что на нас смотрит и равняется весь регион, поэтому все должно было проходить без сучка и задоринки. Совсем скоро все кабинеты смогли защитить право называться «кабинетами образцового состояния». В школе была идеальная чистота и порядок.
У нас вырос отличный педагогический коллектив, способный конкурировать с любым другим коллективом области. Каждый урок каждого учителя был объявлен открытым. Я лично руководил курсами подготовки и переподготовки учителей. Из коллектива 27-й школы выросли 40 руководителей народного образования: заместители директоров, инспекторы гороно, департамента образования, директора школ №9,17,19 и др.
Закалка, которую они получали в школе, служила им потом на протяжении всей профессиональной деятельности. С гордостью могу сказать, что все учительские кадры, вышедшие из нашей школы, добились внушительных успехов на профессиональном поприще. Четыре раза в год в течение 16 лет дзержинская школа образцового порядка № 27 становилась факультетом повышения квалификации для директоров и учителей учебных заведений области и Поволжского региона. На семинары и совещания съезжались педагоги Нижегородчины, Марийской и Удмуртской республик, Башкирии и Татарии, Кировской, Владимирской, Костромской областей. 27-я давала открытые уроки. В течение одного семинара школа могла дать от 10 до 20 открытых уроков.
Приходилось оголять классы, направляя на открытый урок второго предметника. Кроме того, надо было встречать и провожать гостей, организовывать для них мероприятия, не нарушая график учебного процесса в самой школе. И если бы не ученики-дублеры, мы не смогли бы справиться со столь сложной задачей.
 Каждый предметник, любой технический работник школы имел дублера - ученика, который в нужные моменты с успехом заменял взрослого: вёл уроки, разбирался с жалобами, принимал меры, если вдруг прекращалась подача воды в школьные туалеты, а для столовой срочно требовалось раздобыть дополнительные продукты.
У меня тоже был дублер, который прекрасно справлялся со своими временными обязанностями. Случались и забавные эпизоды. Например, помню, как однажды в школу пришла мама с девочкой. Женщина намеревалась забрать документы для перевода дочери в другую школу. Но в школе шли дни ученического самоуправления, и общаться ей пришлось не со мной, а с моим дублером. Директор-старшеклассник несколько растерялся и прибежал за советом ко мне. Я посоветовал отдать документы. Но парень взял себя в руки и провёл с мамой длительную беседу, убедив её, что девочке лучше остаться в своей школе. Очень выручали старшеклассники-дублёры в длительные периоды эпидемий гриппа: случалось, отсутствовали до половины учителей, а все уроки в классах шли своим чередом.
Все эти невероятные усилия приносили свои плоды. Многочисленные делегации выражали восхищение работой коллектива и оставляли самые горячие отзывы о школе в нашей почетной книге гостей.
Вот лишь некоторые из них:
  «Восхищены той огромной работой, которую проводят учителя – энтузиасты школы по строительству и оформлению комплекса НВП и ГО, кабинетов труда и профориентации, игровой комнаты, центра управления ТСО. За всеми эти чувствуется грамотное, компетентное руководство директора школы Берковича Е.М. педагогическими кадрами, его неравнодушное, творческое отношение.
Директора школ Марийской, Чувашской, Удмуртской АССР, Ивановской и Горьковской областей – всего 19 подписей. Сентябрь 1983 года»
«Мы, директора школ, слушатели ФПК Горьковского пединститута, выражаем большую благодарность коллективу и администрации школы №27 за радушный прием, за богатый опыт, которым с нами поделились.
Мы увидели школу с глубоко продуманной системой работы с кадрами. В школе уделяется большое внимание созданию необходимых условий для творческой работы учителя.
И научная организация труда, и оформление школы, и целенаправленная работа педколлектива по идейно-политическому, нравственному, эстетическому, военно-патриотическому, трудовому воспитанию учащихся заслуживает внимания, а главное – вся эта работа дает положительный результат: школе присвоено звание «школа образцового состояния.
Успех любого коллектива зависит от руководителя. Коллектив данной школы возглавляет умелый, грамотный, хорошо знающий свое дело, творчески относящийся к своей работе, директор Беркович Ефим Михайлович.
Желаем коллективу новых высоких побед».
Директора школ Удмуртии, Мордовии, Чувашии, Владимирской, Ивановской и Горьковской областей – всего 36 подписей. Декабрь 1983 года
«Ваш подвал нас удивил. Это чудо! Думаем, что ученики будут благодарны ВАМ всегда. И мы тоже».
Представители ДОСААФ и журналистов, в том числе из газет «Ленинская смена», «Волга», «Дзержинец», «Горьковская правда», «Комсомольская правда»
«От имени слушателей курсов повышению квалификации директоров и завучей (сентябрь-октябрь 1985 года) выносим сердечную благодарность администрации школы №27, особенно директору Берковичу Е.М. за его системность работы с кадрами, за преданность и любовь к учительской профессии, вдумчивый подход в воспитании будущих поколений советских людей. Частичку его энтузиазма мы увезем в свои школы и постараемся воплотить частичку увиденного и услышанного от Ефима Михайловича.
…Товарищи, коллеги, берегите своего директора! Этого энтузиаста- самородка, помогайте ему во всем! Это счастье работать с таким умным и умелым руководителем!»
 16.10.1985 – более 10 подписей
 «…Пусть дело, начатое вами, и дальше вдохновляет коллег ваших на беззаветное служение делу народного образования. Здоровья вам, успехов и признания! Коллектив школы г. Омутнинска Кировской области. 3 января 1987 года».
«Проверил состояние гражданской обороны школы №27. Два дня работы в школе оставили самое приятное впечатление. … Мое восхищение вызвали действия личного состава по сигналу «Воздушная тревога». Первая смена удалилась в убежище за 4 минуты 20 секунд, вторая смена – за 3 минуты 30 секунд.
Во всем этом вижу плоды высокой ответственности и долга всего педагогического коллектива во главе с опытным, инициативным и болеющим за дело директором школы Берковичем Е.М. Так держать!»
Инспектор облоно, ветеран войны и войск ПВО, полковник в отставке Юдин. 21 февраля 1988 года
 «От имени Нижегородского общества татарской культуры выражаю горячую благодарность директору школы Берковичу Е.М., коллективу учителей, увлеченно и творчески работающих в лучших традициях воспитания подрастающего поколения.
Особенно мне близка неоценимая работа школы по воспитанию учащихся в духе интернационализма, уважения к людям других национальностей, что особенно актуально в настоящее время».
Председатель Нижегородского общества татарской культуры Р. Данилова. 25.10.93 года


Полная пертурбация!
1 сентября 1988 года в Западном микрорайоне открылась 21-я школа. Накануне этого события меня жестко предупредили о том, что я должен отдать всех без исключения учеников по месту жительства. Как ни было жалко хорошистов и отличников, я, рассматривая личные дела, отдавал целыми классами. В тех случаях, когда в новую школу дети уходили почти целым классом, при согласии учителя отдавал вместе с классным руководителем. Процесс был непростой, но, идя навстречу в первую очередь детям, мы делали все, чтобы и учителям, и родителям, и детям было комфортно. Все переводы мы оформили. К 1 сентября обе школы были готовы встретить новый учебный год в обновленном составе.
Как вдруг 1 сентября прямо во время торжественной линейки, посвященной празднику первого звонка, ко мне подходит инспектор гороно. Очень жесткая дама, которая, не дожидаясь окончания линейки, приказала следовать за ней: «Я вас жду в кабинете прямо сейчас».
Крайняя бестактность. Но я вынужден был уйти с торжественного звонка.
Инспектор уже ждала меня в кабинете директора. Она с ходу взяла меня в оборот:
- Скажите, Ефим Михайлович, а сколько хороших учеников, которых вы должны были отдать 21-й школе, вы оставили себе?
Я опешил:
- Нисколько.
- Вы подумайте, что говорите. Я ведь проверять буду.
Недоверие показалось еще обиднее, чем беспардонность проверяющей:
- Пожалуйста.
Я вызвал секретаря. Вместе с ней мы принесли в мой кабинет прошлогодние журналы и все списки учеников, которые мы передали в 21-ю школу. Оставив свой рабочий кабинет в полное распоряжение инспектора, я вернулся на торжественное мероприятие.
Спустя часа три-четыре она сама вышла ко мне: «Ефим Михайлович, зайдите».
Захожу, ожидая очередных обвинений. Но инспектор протянула руку: «Ефим Михайлович, готова перед вами извиниться. Поражена вашей честностью. Вы умница. Даже если бы вы оставили человек 20, я бы поняла, и никому ничего не сказала. Но вы действительно отдали всех».
Но когда прошло два-три месяца и 21-я школа стала захлебываться от учеников, стало понятно, что не смогут вытянуть столько детей. Было принято решение часть детей отдать в 37-ю школу, а часть вернуть ко мне.
Но так получилось, что во всей этой суматохе к нам попали и «новенькие», и «старенькие». Все они вместе с родителями в назначенный день собрались в актовом зале. Все были на взводе. Когда я вошел в зал, шум стоял невообразимый. Дети, а больше родители, шумят, возмущаются, слушать никого не хотят. Гвалт, неразбериха. Я поднялся на сцену – ноль внимания; постоял, помолчал – эффекта никакого. Тогда специально громко я обратился к кому-то из учителей с просьбой позвать меня в зал, когда все утихнут. Развернулся и ушел.
В зале сразу установилась тишина.
Я вернулся. Представился:
«Меня зовут Ефим Михайлович Беркович. Я директор этой школы. Нравится - не нравится, но вам придется это терпеть. Отношения между нами будут такие: как аукнется, так и откликнется. Но за одно я ручаюсь: требовать знания буду жестко. Только за качественные знания вы будете получать хорошие оценки. Никакие связи и заступничества вам не помогут. А сейчас вам объявят списки, кто назначен, в какой класс».
Вероятно, кому-то такое выступление показалось слишком жестким и далеко не всем пришлось по вкусу. Но коллективу нужно было принять новых учеников. Мы хотели, чтобы с первого дня они начали вникать в наши порядки, чтобы наш слаженный коллектив не распался после всех этих пертурбаций.
И мы выстояли. Большинство детей, пришедших к нам после перевода, довольно быстро влились в школьную жизнь и привыкли к установленным порядкам. Те, кому дисциплина и высокий уровень преподавания пришлись не по вкусу, со временем ушли. К счастью, таких оказалось совсем немного.
Школа продолжала оставаться правофланговой. Мы выдавали такие результаты, о которых можно было рассказывать в передаче «Очевидное - невероятное».

Очевидное - невероятное
Постепенно дети привыкали и втягивались в учебный процесс. Мы распределили учеников по пяти направлениям: два класса экономистов, класс гуманитариев, класс механиков и общий класс. Но особенно хорошо у многих ребят в эти годы пошла химия.
Это была заслуга Любови Ивановны Дранишниковой. Еще совсем молодая учительница химии, она оказалась очень сильным преподавателем. Великолепное знание предмета дополнялось удивительной чуткостью, неравнодушием и энергичностью. Вокруг Любови Ивановны образовался кружок ребят, которые были так же страстно увлечены химией, как и она.
Когда надо было открывать 9-й класс, она определила своих кружковцев в университет им. Лобачевского на кафедру химии. По вечерам она ездила с учениками в Горький, где с ними занимались преподаватели университета. Ставили опыты, научные эксперименты, решали сложнейшие задачи. Так увлечь ребят наукой, еще надо было постараться!
Постепенно в 10 «А» выделилась группа учеников, которые стали занимать первые места на всех мыслимых и немыслимых олимпиадах. По химии, по физике, по математике и даже информатике. Особенно выделялись Саша Рубцов и братья Карповы. У них были пятерки по всем предметам. А между тем все три мальчика воспитывались в самых обычных семьях. У Карповых мама работала в 4-й поликлинике. Мама Саши Рубцова - медсестра станции переливания крови, папа - начальник отдела кадров УВД. Мальчик попал в нашу школу случайно, как раз во время перемещений из одной школы в другую. Помню, его отец был страшно недоволен сложившейся ситуацией. Но спустя несколько месяцев после одного из школьных собраний Сашина мама подошла ко мне со словами благодарности.
Когда ребята были в 10 классе, слава о них уже шла по всему городу.
Заняв первые места на областной олимпиаде по химии, они получили вызов в Московский университет на олимпиаду по химии.  Заняли первые места и там. Получили право поехать на Всемирную олимпиаду в США.
Но это уже был не Советский Союз. В 1991 году, как известно, ему на смену пришло Содружество независимых государств. Экономика рушилась, правила менялись на ходу. Поэтому денег на эту поездку талантливых ребят в США, к сожалению, не нашли.
Ситуация уже почти забылась, учебный процесс шел своим чередом, как вдруг на майские праздники в эфир выходит передача «Очевидное - невероятное».
«В Москве состоялась олимпиада школьников по химии в МГУ, - сообщил зрителям академик Капица. - Олимпиада была очень интересной и одновременно трудной. Было представительство со всех республик. Было очень много претендентов на победу. Но получилось так, что три первых призовых места заняли три мальчика. Очевидно, что все они оказались из одной области, но невероятно, что они все живут в одном городе. Очевидно, что они учатся в одной школе, но невероятно, что они одноклассники». А дальше он стал рассказывать про Сашу Рубцова, Лешу и Андрея Карповых.
Еще до выпускных экзаменов ребят зачислили в университет. Они тут же перевелись во французскую академию, которая оплачивала им стипендию и обучение. Потом, насколько мне было известно, они перебрались в США.
Прошло время. Я уже не работал в школе. Как-то случайно встретился с мамой Карповых. Она была рада поделиться хорошими новостями: «Вы знаете, Лешенька у нас преподает в Оксфорде. Его брат - в Мюнхене». Меня разобрало любопытство, и я сам позвонил Рубцовым. Выяснилось, что еще студентом его пригласили на работу в научный центр Российской академии наук в Черноголовке. Сегодня этот город известен в научной среде не меньше, чем Сколково. Нобелевские лауреаты, которые прославили в последние годы Россию, работали в том числе и в научно-исследовательских институтах Черноголовки.
В том выпуске было много талантливых учеников. Это был настоящий звездный класс.



Счастливая встреча

В стране шли серьезные перемены, на повестку дня вышла рыночная экономика, поднимался престиж профильного образования. Все больше в обиход входили непривычные для нас термины: «рыночная экономика», «коммерция», «дивиденды», «ликвидность», «биржа» и так далее.
Было понятно, что грядут большие перемены.
К этому моменту школа накопила громадный образовательный и методический материал. У нас было блестящее техническое оснащение, высокопрофессиональный коллектив и отличные ученики, которые показывали стопроцентную поступаемость в вузы.   Мы все чувствовали, что готовы подняться на качественно новый уровень. Но каким образом и как это возможно в новых экономических условиях, пока было непонятно.
Как раз в этот момент судьба свела меня с человеком, который был готов дать ответы на все интересующие нас вопросы.
Сам я не имел профильного экономического образования. В годы учебы в университете в Молдавии, как и все советские студенты, я прослушал несколько семестров политэкономии. Но так как политика и идеология в те времена были на первом плане, то в этих уроках политики было значительно больше, чем экономики. К тому же считалось, что математики и физики не нуждаются в подробных объяснениях политических и уж тем более экономических нюансов. Все давалось в урезанном виде. Наш преподаватель - умнейший мужчина, но к молдавскому образованию относился несколько свысока. Поэтому предмет я, конечно, сдал, но особенно в него не вникал и после университета никогда к нему не возвращался.
 С течением времени что-то забылось, и я прекрасно обходился без политэкономии.
Как директор, конечно, проходил всевозможные курсы, которые помогали грамотно осуществлять финансово-хозяйственную деятельность. Но не более того.
Всерьез экономикой как предметом я заинтересовался уже в 90-х. Меня направили на директорские курсы в университет Лобачевского. Экономику читала интересный и грамотный преподаватель Котюсова. Мы с ней подружились. Но дальше дружбы дело не пошло. Я знал тот минимум, который был необходим директорам школы, и мне казалось этого достаточно.
Так совпало, что как раз в это время моя старшая дочь поступила на экономический факультет. Я вспомнил лекции Котюсовой, кое-что почитал сам…
И вдруг курсы директоров при гороно. Явка всем обязательна. О чем пойдет речь — неизвестно. Я пришел: первая лекция по экономике. К доске вышел, как тогда нам показалось, маленький, убелённый сединами человечек... и он прочитал лекцию по экономике. У меня словно глаза открылись. Надо же, как просто о важных делах говорит. Схему рисует — а уже все понятно. График рисует, и тоже без слов все понятно.
Я был в полном восторге. Тут же написал записку своему завучу, которая сидела рядом: «Я бы очень хотел поговорить с этим человеком». Она кивнула – мы поняли друг друга без слов: вот тот человек, который может предложить школе что-нибудь новое, на худой случай, посоветовать, как нам быть дальше. 
Это был Геннадий Иванович Колповский. В советское время он консультировал секретарей обкома партии по экономическим вопросам. Был главным референтом обкома, писал все доклады.  Вот почему язык его был очень логичен, и каждое слово попадало в точку. Ничего лишнего. На момент нашей встречи ему было всего 50 лет.
Когда лекция закончилась, я к нему подошел и представился: 
«Мы хотели бы с вами поговорить. Если вы не возражаете, чтобы разговор был обоснованным, мы могли бы проехать к нам в школу, там поговорим, а заодно и пообедаем».
Он улыбнулся: «Обедать я с удовольствием, а поговорить тоже, пожалуйста. Вы только покажите мне, где сесть на электричку, чтобы я мог вернуться домой в Горький вовремя».
Мы приехали в школу, сели за стол. Постепенно сами собой подтянулись все мои замы, в том числе завхоз.
«Я вас слушаю», - говорит Колповский.
А о чем говорить-то? И я стал рассказывать о создании школы, ее успехах, достижениях, современных характеристиках, численности, поступаемости, результатах олимпиад, наградах, достижениях учителей и так далее.
Он слушал очень внимательно, ни разу не перебивая. Когда я закончил, предложил ему показать школу. Он кивнул, и мы пошли по школе.
Время клонилось к вечеру, а мой гость по-прежнему хранил молчание, никак внешне не реагируя на то, что видел и слышал. Я начал понимать, что ничего из моей затеи не выйдет, что и мое, и его время было потрачено впустую, что никаких советов и наставлений я не получу.
 Совсем расстроившись, я пригласил его в столовую, где мы быстренько перекусили, и я засобирался провожать моего гостя до платформы.
Но он и не собирался уезжать:
«Давайте сначала доведем разговор до конца, - вдруг решительно заявил Геннадий Иванович. -  Я вас внимательно выслушал, а вы меня еще нет. Пойдемте снова в ваш кабинет и там подведем итоги».
В моем кабинете он неожиданно быстро и четко стал раскладывать все по полочкам: «Школе 20 лет. У вас 1400 учеников. Почти стопроцентная поступаемость в вузы. Высокопрофессиональные педагогические кадры. Школа - отличное промежуточное звено между начальным и высшим образованием. Плюс к этому мощно оборудованные кабинеты. Как я понял, каждый имеет звание кабинета образцового состояния.  Все это вместе взятое — отличная база для качественного перехода на новый уровень».
«Что вы имеете в виду?»
«Будем создавать коммерческий колледж, - безапелляционным тоном заявил Геннадий Иванович. -  У вас есть все, чтобы его создать. Нужно только оформить документы. Это я беру на себя. Постараюсь подготовить бумаги в течение недели. Мы их обсудим, внесем коррективы. Дальше пойдем в облоно и будем добиваться звания Дзержинского коммерческого колледжа.  Не платного, как многие могут подумать, а колледжа с экономическим образовательным уклоном».
На тот момент в Дзержинске не было ни одного подобного учебного заведения. Это было гениальное предложение. 
Уже по дороге к электричке Колповский  рассказал мне, что если статус присвоят, то колледжу будут положены деньги на оплату профессорского состава, который нужно будет привлекать для проведения занятий. Он также пообещал помочь найти необходимых преподавателей.

С общего согласия
Нашим шефом неожиданно стал Борис Владимирович Климин. В то время он стоял во главе Дзержинского  центра научно-технического творчества молодёжи. Он поручил своему заместителю  Дмитрию Александровичу  Орлову  заняться колледжем вплотную. На первых порах Борис Владимирович обещал взять Колповского к себе на зарплату.
В моей жизни появились новые друзья, невероятно интересные люди и …ворох хлопот.
Нужно было оформлять заявку в облоно, готовить документы, пересматривать учебные планы. И все срочно – на дворе стоял март. Для того, чтобы успеть к сентябрю, нужно было крутиться и вертеться изо всех сил.
Но я взял паузу.
Прежде чем запускать все в документальную плоскость, я собрал большой педсовет. Повестка дня гласила: «Реформа школы №27».
Разумеется, все пришли. Я пригласил Геннадия Ивановича. Дал ему слово сразу после моего вступления.  Он говорил прекрасно. Все четко, понятно: задачи, перспективы, плюсы, минусы. Но вот он закончил, а все сидят и молчат. Ни одного вопроса!
Я снова взял слово:
«Мы собрали вас для того, чтобы подчеркнуть вашу значимость. Как директор, я могу вас заставить исполнять то, о чем мы сегодня говорили, приказом. Но мне важен ваш настрой. Если вы скажете «нет», ничего не будет. Если скажите «да», нам придется развернуть плечи и работать в полную мощь. Поэтому прошу: если вы против, не молчите, встаньте и объясните свою позицию. Никаких репрессий и наказаний не будет. Наоборот, мне очень важно знать ваше мнение. Лучше поставить точку сейчас, чем потом с неохотой выполнять новые поручения и осваивать новые навыки».
Но учителя загорелись. Идея колледжа всем пришлась по душе. Мои коллеги рвались в бой и были готовы к покорению новых вершин. К процессу активно подключился В.А. Постнов, который вел в нашей школе факультативы по литературе и искусству.
 Но только согласия учителей мне было мало. Я поручил классным руководителям провести разъяснительную работу с детьми и их родителями. В каждом классе провели собрания, на которых под роспись в протокол вносились детские и родительские «за» и «против». Собранные папки стали серьезным документальным аргументом, который я уже мог предъявить в гороно и другие вышестоящие инстанции. По итогам голосования мы провели общешкольное собрание о реформе 27-й.
Резолюция гласила: «Один воздержался. Против нет. Остальные - «за» создание колледжа на базе средней общеобразовательной школы». 
Я пошел в гороно. Заведующего в городе не было, но его заместитель Павел Дмитриевич не стал противиться: «Раз облоно одобряет, смотрите». Поддержала наш проект и заведующая городским методическим кабинетом.
Решили идти к мэру города Виктору Федоровичу Сопину. 
Согласно регламенту первой нас приняла заместитель мэра по социальным вопросам Татьяна Васильевна Бекетова. Выслушала. Извинившись и попросив подождать, вышла. Вернулась почти тут же: «Виктор Федорович вас примет через пять минут».
Мэру наш проект понравился настолько, что он не мог сдержать восторга. Еще бы! Это были новые времена, новые веяния. Всевозможные новшества, эксперименты, да еще экономической направленности, были невероятно модны и популярны. А у нас практически готовый коммерческий колледж. Первый в области! Сопин обещал нам всестороннюю поддержку, как финансовую, так и политическую. Но на прощанье все же напомнил:  «Утвердите в облоно».
Мы подготовили и оформили для облоно полноценную заявку, в которой просили присвоить школе №27 статус коммерческого колледжа и утвердить предлагаемый учебный план.
Спустя какое-то время меня вызвали в область на защиту.
Это было совещание под руководством только что назначенной на должность заместителя заведующего облоно Елены Семеновны Усовой.  К ней с докладами пригласили директоров пяти дзержинских школ. 38-я ходатайствовала о присвоении статуса гимназии. По этому же поводу пригласили руководителей 22-й школы. 2-я и 68-я подали заявки на утверждение особого предметного уклона. Я должен был защищать идею коммерческого колледжа.
Нам объявили регламент: каждое выступление по 10 минут.
Директор 38-й школы попросил по 20 минут: все-таки речь пойдет о судьбе школы. Но даже когда утвердили новый регламент, докладчики всё равно перебирали назначенный лимит. Когда до меня дошла очередь – я выступал последним, все изрядно подустали.
«Есть ли у меня мои 20 минут?» - уточнил я. Получив подтверждение, приступил к докладу. Закончил ровно через 20 минут. Уложился тютелька в тютельку.
Елена Семеновна была удивлена: «Кто вы по профессии?»
«Физик».
«Все понятно».
С той поры и по сей день  мы очень хорошо дружим. 
Решение о присвоении статуса было принято. На основании протокола облоно Сопин написал приказ о переименовании школы № 27 в коммерческий колледж. Новый 1994-1995 учебный год мы готовились встретить во всеоружии. Мы разработали программу, которую область утвердила без замечаний и промедлений. Стали заключать договоры с преподавателями вузов.  Отношения с ними складывались самые рабочие и доброжелательные.
По нашей задумке обучение с 8-го по 11-й класс должно было идти по трем направлениям. Шефство над классами с экономическим уклоном взяли на себя преподаватели политехнического института. Уроки они вели в аудиториях политеха.
Политеховскими подшефными стали и дети, выбравшие технический профиль. В этих классах особенно глубоко давались знания по физике и математике. Мы поставили перед собой задачу добиться такого уровня качества знаний, чтобы каждый ученик мог спокойно поступить в любой технический или экономический вуз.
Третий профиль должен был собрать гуманитариев. Из этого класса должны были выйти журналисты, историки, лингвисты. Гуманитарный блок нашей школы всегда славился великолепной подготовкой, поэтому уроки вели преподаватели нашей школы. Но вели по углубленному курсу, с упоением отдаваясь любимому предмету. Дети под руководством таких педагогов добивались впечатляющих результатов. К слову, на этом направлении училась и одна из ведущих журналистов современного Дзержинска Наталья Панкратова.
Но у нас оставались дети, которые не могли определиться с выбором профиля. Речи о том, чтобы избавляться от «непрофильных» детей, не могло быть.
Тогда мы для них придумали четвертое направление - «Хозяин дома».  Это было настоящее ноу-хау. До сих пор в техникумах и вузах нет такого профиля, чтобы учеников и студентов учили грамотному хозяйствованию. Мы же учили детей разумному и вдумчивому домоводству. Мальчики могли выполнять руками любые работы: плотницкие, столярные, токарные. Девочки достигали совершенства в искусстве шитья, вязания, прочего рукоделия. Кроме того, ребятам преподавали экономику. Учили грамотно планировать ведение хозяйства, отслеживать необходимые платежи, грамотно заполнять документы. Не это ли зачатки предпринимательского образования.
Мы дали объявление в газете о наборе в колледж и приступили к обучению.
С первых дней нового учебного года мы почувствовали качественный рывок, который совсем скоро стал подтверждаться результатами многочисленных местных олимпиад, как городского, так и областного уровня. Наши дети стали занимать все верхние строчки.  У меня сохранился протокол городской экономико-математической олимпиады, проходившей на базе политехнического института. Со второго по тридцать первое место среди учащихся 10 классов взяли ребята из 27-й школы. Это был результат, которым не могла похвастать ни одна другая школа города. 
К сожалению, успехи, которые так окрыляли наш ученическо-педагогический коллектив, не вызывали никаких восторгов в городском управлении образования. Его заведующий быстро сообразил, что 27-я школа – это первая ласточка, по пути которой совсем скоро захотят пойти и другие школы. Но где на всех набраться денег?
Логинов вызвал меня к себе и начал пенять на самоуправство: «Вот вы написали объявление в газету, что принимаете учеников.
Сегодня вы даете такое объявление, а завтра, может быть, объявите, что ваши ученики будут когда–нибудь учиться в Оксфорде?».
«Земля круглая, - пожал я плечами. -Мало ли чего может случиться…»
Кто же знал, что этот диалог окажется пророческим? 
Но и помимо братьев Карповых и Саши Рубцова, о которых я уже рассказывал, очень многие выпускники 27-й школы смогли добиться впечатляющих результатов.
В разные годы путевку в жизнь из 27-й школы получили такие известные в городе люди, как создатель и бессменный руководитель «сладкой фабрики» мороженого Анатолий Калинов, главврач городской больницы № 7 Вадим Лисин, первый заместитель главы администрации города Анатолий Слизов, самый любимый в народе экс-мэр Сергей Трофимов, директор одного из самых успешных дзержинских предприятий «ДЭМКА» Алексей Костюнин, известный в городе журналист Наталья Панкратова и многие, многие другие. Нам было чем гордиться. Тем более что ученики наши нас не забывали, частенько навещали и принимали самое активное участие в жизни школы даже после выпуска из нее.
Постепенно наша школа становилась научно-образовательным центром. Мы разрабатывали собственные программы. Подготавливали методические пособия. Появились публикации в серьезных научно-методических журналах. Я сам стал автором брошюры для областной олимпиады по экономике.  В соавторстве с учеными и педагогами был издан целый ряд книг по экономике для преподавания на учительских курсах.
Но Логинов оставался при своем мнении. Он был категорически против коммерческого колледжа. В мое отсутствие он собрал педсовет, где убеждал учителей отказаться. Никто не дрогнул и не отказался от нашего детища. Тогда он вызвал меня к себе с требованием отказаться.  Для меня это было немыслимо.
Почти два года в условиях титанического сопротивления и напряженнейшей работы мы удерживали свой статус.
Но вот начался очередной, 1997/98 учебный год. А мне в гороно говорят: «Ефим Михайлович, вы ошибаетесь, вы уже не коммерческий колледж».
«Как так?»
Оказалось, что решение приняли от меня втайне. Скрывали вплоть до начала нового учебного года.
Подписал Логинов. На основании распоряжения Сопина.

Неизбежные потери?
В марте 1992 года я заработал свой третий инфаркт. Это было время становления коммерческого колледжа.  Я ехал на работу в трамвае и делился новостями с Николаем Сониным, который случайно встретился по пути. Во время беседы он несколько раз прерывал меня и спрашивал, хорошо ли я себя чувствую.
Но до школы было недалеко, и я понадеялся, что успею дойти до работы, где приму лекарство.
Я вышел из трамвая и тут же почувствовал, как меня повело в сторону, потемнело в глазах, острая боль пронзила грудь.
Чтобы не упасть, схватился за столб между рельсов. Люди подхватили меня. Видимо, кто-то узнал во мне директора. На руках отнесли в школу. Вызвали скорую помощь.
Все это время рядом со мной был Дима Орлов, который занимался оформлением документов на колледж.
Он пытался успокоить меня. Но боли были нечеловеческие. Словно острый кол вбивали под левую лопатку и разрывали все внутренности. Я понимал, что пугаю людей, которые вбегали в кабинет, пытаясь что-то посоветовать, предложить таблетки,  но не мог сдержаться.
Наконец-то приехала скорая помощь, мне сделали несколько уколов, я стал затихать. Врач предложил отвезти меня в больницу, но когда стали звонить главрачу, получили ответ, что мест нет. Скорая уехала.
К счастью, Дима не ушел. Через несколько минут у меня начался повторный приступ, и он вызвал вторую машину.
Бригада прибыла быстро. Врач вбежал в кабинет и тоном, не терпящим возражений, велел немедленно всем покинуть кабинет. Он сделал мне несколько уколов. Распорядился соорудить носилки. Приказал прислать старшеклассников, чтобы они донесли меня до машины.
Меня привезли в больницу к Суркову. Он сам вышел на крыльцо, подтвердил диагноз: «Да, обширный инфаркт. Но мест нет».
Мой врач аж взвился: «У вас половина отделения пустует».
«Могут прибыть более тяжелые пациенты»,- был ответ.
«Тогда я сейчас же беру больного и везу его в Горький, - пригрозил мой заступник. -  Прямо в Кремль отвезу. Там и будем разбираться, для кого в этой больнице есть места, а для кого нет».
С этим отважным врачом я потом так никогда и не встретился. Даже не знаю его имени. Он спас мне жизнь. До сих пор сожалею, что не сказал ему спасибо.
Умереть мне не дали, но и лечение, впрочем, как и в предыдущие разы, не давало большого облегчения.
Я вынужден был лежать в больнице и не знал, что у меня творится в школе.
А произошло страшное.
Пользуясь моим отсутствием, заведующий гороно Логинов отдал распоряжение о конфискации из школы всех технических средств. Еще в начале учебного года он отдал распоряжение о создании межшкольного технического центра. По его задумке все технические средства должны были быть свезены в одно место. Школам предлагалось пользоваться общим имуществом по системе заявок. Этакий прокатный пункт технических средств.
Будь я в школе, я никогда бы не допустил разорения. Но без меня всесильному руководству противостоять никто не осмелился. К школе подкатил грузовик и одним днем из 27-й вывезли все богатство, которое мы с таким тщанием собирали на протяжении многих лет. Проигрыватели, пластинки, кинофильмы, весь аудиофонд, диафильмы, часть оборудования, телевизоры, компьютерный класс.
Когда я вышел из больницы, попытался что-то вернуть, но все было безуспешно. Идея межшкольного технического центра провалилась, а вместе с ней пропало и все, что было так беспардонно похищено.
Меня убеждали, что все это - неизбежные потери, веяние времени, реформы. Но мне было горько оттого, что богатейший опыт нескольких десятилетий одним росчерком пера оказался выброшенным на свалку.

Премия для учителей
Но было и кое-что хорошее, что осталось в школе.
Наш опыт с коммерческим колледжем был очень успешным и уникальным. Сфера образования только-только приступала к осваиванию экономических программ и учебных курсов. Наш опыт был просто бесценным.
Мы разработали несколько учебных программ и уникальных модульных курсов, которые преподавали в колледже.  В один прекрасный момент нам предложили все это оформить в методические разработки и рекомендации.
Особенно большой интерес вызвала программа «Хозяин дома». Оно и понятно. Если физмат и экономика требовали серьезного подкрепления со стороны преподавателей вузов, хорошей технической базы, то обучение по программе «Хозяин дома» можно было внедрять даже в школах небольших провинциальных городков. И уж тем более нарасхват наши разработки шли в спецклассах и классах с углубленным изучением того или иного предмета.
Над научной работой трудился весь коллектив. В итоге школа разработала все наполнение программ, дала методические рекомендации, подготовила справочный материал, а также составила методический поурочный план каждого модуля.
Наш труд был высоко оценен. Департамент образования программу утвердил. Школе выделили премию.
В тот же день я собрал педколлектив на совет, где сообщил о наших успехах. Но, увы, без курьеза не обошлось. Когда мы сосчитали всех участников той титанической работы, которую проделали, и поделили все выделенные деньги, получилось, что каждому причитается по 1,5-2 рубля.
Времена эти были непростые. Учителям задерживали зарплаты, в стране наметились серьезные экономические трудности. Поэтому вопрос о премии я поставил на общее голосование: хотите - раздадим на каждого, а нет – давайте придумаем, что можно сделать в школе.
«Что, например?» – раздался голос с задней парты.
«Например, можно сделать комнату психологической разгрузки».
Учителям идея понравилась. Все без исключения проголосовали за то, чтобы деньги оставить в фонде школы для оформления комнаты психологической разгрузки.
Мы красиво украсили стены, установили мягкие диваны, кресла. Приобрели современный приемник, который тихонечко играл, создавая настроение уюта и покоя. К нему – набор пластинок. Купили электрический самовар, сервиз. Учителя украсили комнату множеством комнатных цветов. Это был маленький, тихий, уютный цветочный рай.
Если у учителя был свободный урок, она садилась за журнальный столик, проверяла тетради или просто отдыхала. Все были довольны.

Провокатор или просветитель?
Сегодня в России очень неоднозначное отношение к деятельности известного американского миллионера Джорджа Сороса. Некоторые называют его провокатором и агентом американской политики, другие считают, что с его приходом в России наступила эра экономического образования.
Последнее утверждение трудно оспорить. Несмотря на то что Сорос свернул благотворительную программу в России более 10 лет назад, фонды и экономические институты, созданные им, работают до сих пор.
Мне посчастливилось быть участником одной из соровских образовательных программ.
В начале 90-х годов его фондом активно проводились образовательные курсы для учителей, работала грантовая поддержка наиболее талантливых ученых и педагогов. Получить грант Сороса считалось большой удачей и признанием.
Поскольку я являлся директором коммерческого колледжа, мне и еще 8 педагогам нашей школы прислали приглашения на областные образовательные курсы, организованные под эгидой фонда Сороса. Мне позвонили из облоно и предупредили, чтобы наша делегация готовилась к отъезду.
Я планировал, что должны были поехать завучи, преподаватели политехнического института и несколько учителей. Но время шло, а обещанных путевок на школу так и не приходило.  Я недоумевал. Пришлось набираться смелости и звонить в Нижний Новгород. На том конце провода ахнули: «Как, Ефим Михайлович? Мы вам восемь путевок послали».
Оказалось, что для соблюдения формальностей путевки переслали через гороно.  Логинов раздал их по своему усмотрению, даже не сообщив мне о принятом решении. Разразился скандал. Меня вызвали накануне вечером и выдали одну-единственную путевку.
Учиться нам предстояло в знаменитом санатории «Татинец», что на красивейшем берегу Волги.
Фонд Сороса полностью оплачивал аренду помещений, наше проживание, питание, обеспечение учащихся необходимым наглядным и методическим материалом. Специально для нас были наняты лучшие преподаватели, которых сопровождали первоклассные переводчики.  В санатории была установлена мини-типография, успевавшая обслуживать всех участников семинара. Каждый наш шаг фиксировался на фото- и видеокамеры.
Меня поселили в одной комнате с зав. кафедрой экономики в Нижегородском филиале Московского финансового института профессором Ястребовым. Он, как и я, воспринял 10-дневные курсы не как «халявную» возможность красиво отдохнуть, а как редкую возможность получить новые знания, обрести новые навыки.
Наш настрой полностью оправдался. За те 10 дней, что мы были в «Татинце», мы не успевали выглянуть на улицу, не то что отдохнуть.
Сразу после завтрака в конференц-зале начинались двухчасовые занятия по экономике. Готовые, только что отпечатанные доклады на весь день, уже ждали слушателей на стульях.
Короткий перерыв, и следующая лекция.
Обед. И снова лекция. Лекция, лекция… После ужина мы получали задание на завтра. Задачки, которые нам давали, были очень нестандартными. Для того, чтобы их подготовить и не ударить в грязь лицом, приходилось хорошенечко трудиться и шевелить мозгами, подыскивая нестандартное решение. Бывало, приходилось засиживаться за полночь. Это была прекрасная встряска эмоциональных, психологических и интеллектуальных сил. Каждый брал с семинаров то, что ему было нужно.
Преподаватели менялись чуть ли не ежедневно. Каждый ставил перед нами новые задачи, открывал новые стороны пока еще непонятной для нас рыночной экономики.
Во время деловых игр и мозговых штурмов я познакомился с очень интересными людьми: доктором экономических наук Юрием Петровичем Белокрыловым, директором знаменитой горьковской школы №2 Натальей Михайловной Катышевой, доктором психологии, кандидатом экономических наук Людмилой Яфтиховной Французовой. В какой-то момент мы объединились в одну интеллектуальную команду. Они выбрали меня своим капитаном. Вместе мы выигрывали все интеллектуальные битвы, в каких только не приходилось принимать участие.
Тем приятнее было получить в последний день вместе с документами об окончании курсов солидную стипендию за ударную работу. Для меня это было полным сюрпризом. Но сюрпризом, не скрою, приятным: размер стипендии оказался больше моего месячного оклада директора.
Мы долгое время сохраняли дружеские отношения со многими директорами, которые проходили курсы Сороса. Безусловно, для многих из нас они стали хорошей зарядкой для ума.

Патефон
90-е годы вообще были временем очень интересных встреч, забавных случаев и непредвиденных ситуаций. Одну из них до сих пор вспоминаю с легкой иронией.
Мной был заведен строгий порядок приема аттестационных экзаменов у старшеклассников. Создавалась специальная экзаменационная комиссия из преподавателей. Перекрывалась вся рекреация, где шел экзамен. В школе соблюдались строжайший порядок и идеальная тишина.
Я лично старался присутствовать на каждом экзамене. Чтобы в случае необходимости выступить в качестве третейского судьи, а также быть гарантом того, что экзамен проходит беспристрастно и согласно всем правилам.
Как и в нынешние времена, экзаменационная пора в те годы совпадала с началом работы школьного летнего лагеря. Поэтому именно этот период был всегда для меня одним из самых напряженных.  Необходимо было в срок и правильно оформить все документы для лагеря. Одновременно с этим шла проверка работ параллели 9-х классов, параллели 11-х классов.  Готовились документы будущих выпускников. Осуществлялся контроль за проведением текущих экзаменов, контролировался летний ремонт школы. 
Весь педагогический коллектив уже знал устоявшийся регламент и работал, как часы, без сбоев и суматохи.
В тот день мы начали принимать устный экзамен по литературе в 11 классе. На него прибыла инспектор гороно, с которой я был давно и хорошо знаком. Впрочем, наше знакомство совершенно не означало легкости экзамена. Скорее наоборот, женщина была профессионалом своего предмета, прекрасно разбиралась в нем и закрывать глаза на промахи и недочеты не стала бы ни при каких условиях. Разумеется, я присутствовал в комиссии и принимал участие в экзаменации выпускников. 
Чуть отступая от темы, замечу, что за 10 лет мы узнавали каждого своего ученика до кончиков ногтей. Мы искренне переживали за судьбу каждого. Поэтому с таким трепетом слушались ответы детей, которых научили всему, чему могли, и которым уже завтра предстояло вступить во взрослую жизнь.
… И вдруг в середине одного из ответов дверь кабинета чуть приоткрывается, и я вижу макушку и перепуганные глаза завуча, которая только одними губами шепчет мое имя. Стараясь не нарушать хода экзамена, я сердито махнул на нее рукой, и дверь закрылась. Но спустя несколько минут ситуация повторилась. Это было безобразие!
- Что случилось?
- Ефим Михайлович! Я не могу сказать! Выйдите!
Делать нечего. Извинившись, страшно рассерженны, я вышел в коридор:
- Что вы себе позволяете! Идет экзамен. Кому как не вам, завучу, знать о высочайшей ответственности момента!
- Ефим Михайлович! У нас в школе американцы!
- Что вы мне голову морочите! Какие еще американцы ?!
- Умоляю, спуститесь к себе в кабинет!
Все еще негодуя, я спустился на первый этаж, где увидел возле своего кабинета около 15 человек. Поздоровавшись и представившись, я поинтересовался, в чем дело.
Оказалось, и вправду американцы. Они приехали в Нижний Новгород по приглашению какой-то общественной организации. К ним приставили в качестве переводчиков студентов Нижегородского лингвистического института. А поскольку закоперщиком их визита был дзержинец, то они у него и ночевали. Этот дзержинец был родителем детей, учившихся в нашей школе. Утром, когда иностранные гости собирались продолжить свою программу, он неожиданно предложил зайти к нам в школу, чтобы показать американским друзьям, как учатся дети в России.
Интерес у делегатов был огромный, тем более что в составе делегации были священник, две директрисы школ, несколько учениц-старшеклассниц.
Делать нечего. Нужно было не посрамить статус державы. Пригласил делегацию к себе в кабинет, где на директорском столе стопками высились сочинения, контрольные работы, прочие документы. Визит был незапланированным, пришлось извиняться за рабочий беспорядок. Меня прервала одна из гостей. Она пожала мне руку и улыбаясь стала что-то быстро говорить.  Вот совпадение! В Соединённых Штатах она тоже была директором школы. Зайдя в мой кабинет, она почувствовала тот самый директорский дух, по которому заскучала в поездке. Вот ведь! Государства разные, а заботы одинаковые.
Я рассказал им о школе. Познакомил с работой школьного лагеря. Американские коллеги даже поиграли с нашими пацанами в футбол. На прощание я всем подарил небольшие сувениры на память о школе. Гости были очень впечатлены увиденным. Долго меня благодарили, пожимали на прощание руки. В самый последний момент один из них стал совать мне несколько сложенных вместе картонок. Переводчик объясняла, что это тоже подарок. Но в чем состоит суть подарка, никак пояснить не могла.
Наконец, поняв, что объяснить не получится, даритель четко и по слогам произнес: «ПА-ТЕ-ФОН». Я с недоумением посмотрел на картонки. Но чтобы не портить момента, высказал слова благодарности и распрощался со своими неожиданными гостями.
Добрался до подарка я много позднее, когда разобрался с грузом всех дел. Когда я развернул три согнутых между собой картонки, краска гнева и стыда прихлынула к моим щекам: неужели американцы думают, что наша техника настолько отстала, что смеют дарить нам такие подарки!
Но тут же физик в моей душе испытал неописуемый восторг: передо мной был самый примитивный, простецкий походный патефон. Две картоночки, которые служили крышкой в сложенном состоянии, ставились домиком, образуя собой звуковой усилитель. Иглу заменял самый обычный гвоздь! На третьей картонке, служившей основанием всей конструкции, был штырек. На него устанавливалась пластинка. В пластинке предусмотрительно была просверлена еще одна дырочка. В нее вставлялись ручка или карандаш, с помощью которого слушатель начинал вращать пластинку по кругу. 
Немыслимо! Аппарат издавал четкие звуки! На пластинке была записана вполне внятная речь.
Ни до этого дня, ни потом я так ни разу нигде и не встретил подобного аппарата. Это был самый настоящий патефон, который сегодня не встретишь даже в старых фильмах. Позднее я его демонстрировал на семинарах учителей, директоров школ. И каждый раз заморский подарок вызывал изумление и восторг. В теории все знают о первых пластинках и опытах с записью голоса, но далеко не каждый в своей жизни мог собственными глазами увидеть, как работает этот аппарат на практике.

Ушел безоглядно и бесповоротно
60-летний юбилей я встретил на творческом подъеме. Несмотря на некоторые проблемы со здоровьем, я по-прежнему все силы отдавал любимой школе. У нас было полное взаимопонимание с педагогическим коллективом. Ребята гордились и дорожили именем 27-й. Вопреки всем невзгодам и перипетиям судьбы школа продолжала показывать высокие результаты. У нас было множество планов и идей, которые мы готовились воплощать в жизнь.
Я был растроган до слез искренними и теплыми поздравлениями коллег, неказистыми, но очень душевными стихами, которые на самодельных открытках мне преподнесли ребята из разных классов.

«Мы Вас сегодня рады поздравить с юбилеем,
Любимый наш директор, кто вел вперед и ввысь.
Здоровья, счастья, радости от всей души желаем,
И чтобы мы еще не раз так собрались.
Куда б не разбросали, не увели дороги
От стен родного дома, что школою зовут.
Мы будем помнить вечно Ваш голос нежно-строгий,
Как здорово, что место есть, где любят и поймут!
И с легкой грустью в сердце сегодня Вам напомним:
Пусть о прощаньи с нами чтоб речи не велись.
Стихом, улыбкой, песнею Ваш каждый вздох наполним.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
На творческий вечер в честь юбилея собрались давние друзья школы, ее шефы, выпускники, бывшие учителя.
На следующий день, раскрыв главную городскую газету, которую из-за хлопот не успел прочитать накануне, я издал возглас изумления. Сюрприз удался: на первой странице была размещена заметка в мою честь.
«Сегодня директору школы № 27, одному из лучших педагогов города, ветерану труда, Ефиму Михайловичу Берковичу исполняется 60 лет.
42 года назад молодой, полный энергии и самых смелых идей паренек решил посвятить свою жизнь школе и детям…
В 70-е годы наш город быстро расстраивался, возводились новые школы. И вот возглавить одну из таких микрорайоновских школ предложили Е.М.Берковичу. Благодаря напористости и энтузиазму молодого руководителя «храм науки» был построен в самые короткие сроки. С тех пор Ефим Михайлович - первый и пока единственный директор школы №27. За 25 лет, отданных своему детищу, ему немало удалось сделать.
…До самого позднего вечера в окнах директорского кабинета горит свет. Проблемы (а их у директора всегда предостаточно) не отпускают Ефима Михайловича домой. Школа для него и работа, и увлечение.
Доброго здоровья и служебного долголетия вам, юбиляр!»
И все же не все было так благополучно, как хотелось бы моим друзьям.
По мере приближения моего 60-летнего юбилея, я начинал чувствовать, что моя должность становится привлекательной и за нее начинается подковерная борьба.
В гороно мне откровенно сказали, что ждут на мое место другого директора. Меня обидело, что никто не спросил о моих планах, и школу я не хотел отдавать.
Но во время аттестации школ Свердловского района все директора получили итоговое заключение: «соответствует занимаемой должности, достоин поощрения». Мне же лишь подтвердили соответствие занимаемой должности. Это был первый звоночек грядущей опалы.
Разговоры о моем увольнении велись все чаще. Мне передали, что школу готовят для конкретного человека, который вот-вот должен вернуться из заграничной командировки. Досада вскипала во мне при мысли, что одной из лучших школ города вот так легко распоряжаются. Уж если и назначать преемника, то хотя бы такого, чтобы был известен в городе и пользовался заслуженным уважением педагогического коллектива.
Не желая впутываться в эти интриги, прямо в середине года -10 января 1998 года я пришел в гороно и написал заявление на увольнение. Там опешили. Их кандидат должен был вернуться к лету. Моя выходка путала им все карты. Не искать же временного директора на полгода.   Меня стали уговаривать остаться и доработать год. Но я стоял на своем. 11 января 1957 года я впервые был назначен учителем. Спустя сорок лет круг должен был замкнуться. Я не шутил.
Заявление мне подписали.
На мое место назначили учительницу из 30-й школы Екатерину Юрьевну Рубцову. Много лет назад она была назначена мне в самый первый учительский состав 27-й школы, но ушла и работала в других школах города. И вот судьба снова привела ее в 27-ю, но теперь уже в качестве директора. Спустя полгода, когда ставленник гороно приехал в город, она школу не отдала и осталась в ней на своем посту.
Что касается меня, то когда на совещании директоров школ объявили, что Беркович уходит, тут же несколько человек поднялись и пригласили меня на работу. Первой была Клавдия Васильевна Пацонь: «Моя школа всегда для вас открыта».
Я был благодарен коллегам за поддержку, но вслух сказал, что ни в одну школу города не вернусь.
До сих пор считаю, что тогда правильно поступил.
С моим уходом на школу обрушилась волна чистки. На этот раз со стороны военкомата.  У школы забрали все оптические и лазерные установки, все оружие, саперные лопатки, штыки. Винтовки изрубили, изрезали. Когда я узнал, очень жалел и даже пытался хоть что-то вернуть. Увы. Удача мне не улыбнулась. Сегодня можно только догадываться, на даче какого военного начальника оказался наш лазерный тир.
В связи с моим выходом на пенсию мэр города Александр Романов выдал мне Почетную грамоту и месячный оклад. За более чем тридцатилетний период работы в сфере дзержинского образования это была единственная Почетная грамота от руководства города.
Все свои главные награды я уносил с собой в груди. Мне предстоял еще один инфаркт, операция на сердце и довольно долгий восстановительный период.
В моей жизни начиналась новая веха, о которой я даже не догадывался и не предполагал.

Часть III.Духовные скрепы

По горной царственной дороге
вхожу в родной Иерусалим
и на святом его пороге
стою, смущен и недвижим.
Самуил МАРШАК

Моя семья - мое богатство
Долгое время мне было ни до чего.
Пока с очередным сердечным приступом меня не увезли в Нижний Новгород и пока за меня не взялись врачи пятой городской больницы, я был при смерти. То, что я жив, могу полноценно существовать и продолжать заниматься общественной работой – их заслуга.
Эти годы были очень трудными и в физическом, и в моральном плане. Я старался привыкнуть к роли домоседа, полюбил проводить время на нашей крошечной дачке в Чулково. Лес начинался сразу за огородом, и я с упоением часами бродил по лесным тропинкам в поисках грибов или же просто предаваясь различным размышлениям.
Мои дочери поддерживали меня, постоянно навещали и были в курсе событий.
Но судьба словно продолжала испытывать меня на прочность.
В 1998 году мы пережили страшный пожар. Дача выгорела почти полностью. Сгорело все имущество. Надрываясь, я пытался спасти из огня хоть что-нибудь. Был страшный переполох. Суматоха… После пожара я снова очнулся на больничной койке с диагнозом: инфаркт. Это был четвертый инфаркт, который я чудом пережил.
Потянулись долгие дни реабилитации дома.
К счастью, мои друзья и бывшие коллеги по работе не забывали меня, частенько звонили, навещали. Моим главным утешением, предметом гордости и вдохновения в эти дни стали мои девочки - любимые дочери и внучки.
На протяжении всего моего директорства Ира и Оля всегда были рядом со мной. Ира, как старшая, вместе со мной ездила в физико-математический лагерь, затем на «заработки» в Крым. Она неплохо училась, и я никогда не знал с ней проблем. Лишь однажды моя старшенькая «взбрыкнула». Это было уже в старших классах, накануне выпуска. 
От каких-то знакомых она услышала о белгородском экономическом институте. Ей рассказали, как с полным комфортом там прекрасно живут студенты в общежитиях, как хорошо им учиться. Моя дочь, к тому моменту уже решившая поступать на экономический факультет, загорелась и решила подавать документы именно туда. Моя жена, Тамара Михайловна, была в курсе Ириных устремлений. Намерение дочери уехать из дома долгое время держалось от меня в секрете.
Когда настало время «серьезного разговора», Ира изо всех сил пыталась отстоять свое право на самостоятельность. Насколько мог мягко я объяснил своему выросшему чаду, что на самостоятельность никто не посягает. Но почему именно Белгород, когда экономические факультеты есть во всех крупных близлежащих городах, в том числе в Москве и Нижнем Новгороде? Зачем ехать за сто верст от родного дома, если можно жить рядом с родными, чувствовать их постоянную заботу и поддержку?
К счастью, разум возобладал, и Ира подала документы в Горьковский университет им. Лобачевского. Конкурс был довольно высок. На факультет заявилось много медалистов, поэтому экзамены давались непросто. И все же Ира сдала. И сдала неплохо. Тем обиднее было услышать, что с учетом среднего балла аттестата (а тогда он тоже учитывался) Ира недобрала всего три сотых.
Конечно, можно было пропустить год и попытать счастья на следующий, но, посовещавшись, мы решили, что судьба дает хороший шанс освоить профессию сразу в теории и на практике.
Ира устроилась на работу учеником бухгалтера и приступила к учебе на вечернем отделении экономфака. С обретением знаний моя девочка постепенно поднималась по профессиональной лестнице. На последних курсах университета она сообщила нам о планах на замужество. А в 1985 году она подарила мне мою первую внучку Ангелину.
Трудно поверить, что сегодня эта забавная, открытая всему миру, очень любознательная девчушка является главой большого хозяйства. Она уже закончила Нижегородскую сельскохозяйственную академию по специальности ветеринар. Обзавелась семьей… И вот уже подрастает моя правнучка Машенька. В 2016 году она отмечала свой первый большой юбилей — пять лет. И Лина, и Маша — большие поклонники домашних животных и фермерского хозяйства. В их подчинении куры, гуси, утки, цыплята. Они с легкостью управляются с любой домашней работой, которую приходится делать при жизни за городом.
Так совсем незаметно моя Ира стала бабушкой. За годы своей работы она достигла серьезных успехов в профессии. Начиная с самых низовых ступеней, она доросла до должности заместителя главного бухгалтера одного из крупнейших предприятий Нижегородской области «Волговятлесснаба». Она пользуется большим уважением среди коллег и друзей. Мне это приятно, и я горжусь ею.
Не меньшую гордость вызывает в моем отцовском сердце младшая дочь — Оля. Она тоже училась у меня в 27-й школе. Как и старшая сестра училась музыке и до сих пор прекрасно играет на гитаре.
После школы Оля решила идти по стопам матери и поступила на филологический факультет педагогического института Нижнего Новгорода. Она хорошо училась, но по мере углубления в профессию учителя русского языка и литературы пришло понимание, что это не совсем то, о чем мечталось. Поэтому, когда появилась возможность пройти курсы повышения квалификации по профилю «психология», она с удовольствием поступила на них.
В это время в дзержинской милиции требовался на службу психолог. Не я, а Ольгин преподаватель из Нижнего Новгорода порекомендовал руководству УВД Дзержинска прекрасного специалиста Ольгу Ефимовну Беркович. Новая работа была хоть и сложной, но захватила мою дочь. Она получила высшее образование психолога, затем юриста. Можно сказать, что ее силами создавалась современная психологическая служба Дзержинского УМВД.
Полученные знания и опыт позволили ей в чине майора перейти на службу в Нижегородскую академию УМВД. Работая преподавателем, она защитила диссертацию кандидата наук и дослужилась до звания полковника. Надо ли говорить, что, несмотря на то что Ольга давно перебралась в Нижний Новгород, высшие должностные лица при каждой встрече очень тепло отзываются о ней и велят передавать приветы.
Ольгина дочка Настя учится в университете им. Лобачевского на факультете психологии. Она пошла по стопам своей мамы и прабабушки. Именно прабабушки. Моя мама была очень талантливой в налаживании человеческих отношений и даже мягком врачевании душ. Я помню, что к ней часто приходили жители Калараша за советом и за помощью. Она чем могла старалась помочь.
Конечно, как отец, я всегда переживал за судьбы своих дочерей. Всегда старался помочь, научить, подсказать, направить. Но моя отцовская забота нередко выливалась в то, что многое им приходилось осваивать самостоятельно. Ведь только те знания, которые мы добыли сами самые ценные. Я желал своим дочерям добра.
При всем этом они никогда не были «директорскими дочками». Учителя учили моих детей на обычных началах. Я никогда не подглядывал, никогда не просил исправить оценку в конце четверти, не оспаривал мнения ведущих учителей. Все оценки и все умения – это плод личного труда и усердия моих детей. Обе стали чемпионками города по машинопечатанию. Еще в школе Ира окончила курсы машинного вязания. За одну ночь она могла связать красивый модный пуловер. Ольга научилась кроить и шить. Обе замечательно готовят. Не чураются никаких домашних дел. И все в руках у них спорится.  Я знаю, что мои девочки нигде не пропадут. Я их очень люблю. Горжусь ими, живу и дышу.
Без них в те годы я просто бы пропал.

Возвращаясь к истокам
Первой, от кого я услышал о еврейской общине, стала директор 22-й школы Зинаида Стрежнева. Она неоднократно мне советовала обратиться в еврейскую общину за помощью и поддержку. Но я долгое время не внимал этим словам.
Но спустя какое-то время мы подружились с Лией Аранович, которая жила в соседнем доме. Она работала в библиотеке им. Пушкина. Ее усилиями там была создана первая еврейская городская библиотека. Лия приносила мне газеты, журналы, держала в курсе главных городских новостей.  Как-то попросила помощи в каких-то несложных делах.
Приближалась еврейская пасха. И вдруг Лия меня огорошила: «Ефим Михайлович, проведите нам пасхальный сейдер».
Я знал, что городская еврейская община собирается в гостиной библиотеки им.Пушкина. Знал, что обсуждались там самые различные вопросы. Начиная от острополитических и заканчивая религиозными. Но провести сейдер…
Слово «сейдер» в переводе на русский означает «порядок». Это особое собрание, на котором все проводится по определенному укладу, в соответствии с заведенными традициями. Последний раз настоящий сейдер я наблюдал в отрочестве, когда еще жил с родителями в Молдавии. Получится ли у меня?
Но меня убедили, что все получится, что все этого очень ждут и для многих это было бы бесценным подарком. А если люди просят, разве можно ответить неуважением?
Я начал готовиться. Мне хотелось провести собрание по тем правилам, что помнил. Конечно, очень волновался.
Но когда подошло время, пришел в библиотеку Пушкина и на одном дыхании провел праздничный сейдер. Так, словно и не было долгих десятилетий, разделявших юного мальчика из Калараша и убелённого сединами на висках, умудренного жизнью учителя. Все всплывало словно само собой.
Все присутствующие, похоже, заразились моим настроением. Никто не скрывал восторга и добрых эмоций.
На этом сейдере присутствовал бывший  заместитель директора по кадрам завода «Капролактам» Баскевич. За всю жизнь мы с ним пересекались один-единственный раз, когда он привозил к нам в 22-ю школу делегацию французов. Но на этом собрании  он встал и сказал: «Я всегда знал, что Ефим Михайлович молодец. Но такого!.. Одним словом, молодец».
И тут я вспомнил, что у меня есть и образование, и язык, и многое, о чем все эти годы я, как мог, старался забыть.
Мое поколение было воспитано на идеалах Советского Союза. Как и многие мои сверстники, я жил, не оглядываясь на пережитки прошлого. Мы верили партии, верили в строительство коммунизма, победу научной мысли и торжество человеческого разума. Как учитель, я был обязан пропагандировать атеизм.
Но слукавлю, если скажу, что еще в юные годы я не испытывал внутреннего смущения, о котором никогда никому не рассказывал. Авторитет родителей был настолько силен, что я не мог в одну минуту отбросить все, чему они меня учили. Я должен был признаться самому себе — и это было непросто, что всегда на протяжении всей жизни старался сверять свои поступки, слова, мысли с теми устоями и правилами, которые были заложены в мое сердце еще в детстве.
Даже будучи коммунистом, а затем и директором школы, я никогда не препятствовал вере своих учеников. Мне всегда казалось, что у каждого человека должен быть выбор.
Такая деликатность однажды принесла мне много неприятностей. Одного моего ученика из 27-й школы вопреки всему окрестили. Меня разбирали, журили, отчитывали: как же так? Директор и не препятствовал?
Но тогда я посчитал, что не имею права вмешиваться. Это слишком тонко и интимно.
… После пасхального сейдера в пушкинской библиотеке с моих глаз словно спала пелена.
Мы стали верующими людьми не вдруг. Не потому, что настала мода, или по каким-то другим сиюминутным причинам. Нет. Мы стали верующими, потому что и были ими. Партийная машина изо всех сил старалась вытравить из нас эти чувства. Но духовная память оказалась крепче. Поэтому так легко ложились на сердце новые-старые и забытые знания.
Мы поняли, что стыд не в том, что мы обратились к религии наших предков, а стыд в том, что мы забыли свои корни, что ничего не знаем об истории своего народа. Всем нам предстояло проделать непростой путь, чтобы восстановить когда-то утраченное равновесие.

В ожидании чуда
Все мое детство было неразрывно связано с верой, почитанием традиций предков. Мои родители – скромные и благочестивые люди. Они жили, соблюдая уклад, переданный им по наследству от родных и близких. Мы не были единственной еврейской семьей, живущей в Калараше. Этот небольшой молдавский городок собрал удивительную смесь народов, национальностей и верований. Наравне с евреями в городке жили русские, молдаване, цыгане.  Большое значение в жизни верующих имела каларашская синагога. Была у нас и христианская церковь. Каждый православный праздник веселый колокольный звон разносился по улицам и над садами. Мы жили очень дружно. Евреи приглашали русских соседей на угощенье в праздничные дни. Русские хозяюшки не отставали: потчевали нас на Масленицу блинами, на Пасху куличами.
Для нас, малышни, это было настолько естественно, что никогда никто никого не осуждал. Домашняя молитва, к которой отец и мать приучили меня с самого раннего детства, была так же естественна, как завтрак, обед и ужин.
Все так жили.
Отец научил меня ивриту. Каждый день он давал мне задание прочитать кусочек текста или какой-то рассказ из еврейской хрестоматии, что была у нас дома среди прочих книг, изданных на иврите. Я читал, переводил и готовился к ответу.
Вскоре родители пришли к общему мнению, что домашних уроков недостаточно. Они попросили проводить со мной домашние уроки местного раввина. Помимо молитвенника мы читали и другие книги на идиш. У меня неплохо получалось.  И неизвестно, сколько бы продолжались эти уроки, если бы не один неприятный случай.
Как-то раз мы занимались по хрестоматии. Учитель попросил, чтобы я прочитал и перевел небольшой рассказ. В нем говорилось о юном музыканте, который так хорошо играл на скрипке, что однажды во время игры из ниоткуда перед ним появилась монета. Я прочитал и перевел. Казалось, учитель был доволен. Увидев вернувшуюся с работы маму, чтобы продемонстрировать ей мои успехи, он попросил меня повторить урок.
Я прочитал и перевел.
Мама улыбалась. В ее скромной и доброй улыбке едва угадывалась материнская гордость за успехи сына. Я был польщен.
 И вдруг учитель спрашивает: «Кто положил мальчику монету?».
 Я уже тогда понимал, что монету могла положить любящая мать. Но мне хотелось чуда, и я ответил: «Ангел. Ведь в книге говорилось, что ангелы заслушались прекрасной игрой».
Учитель усмехнулся и заставил меня читать еще раз. Потом еще раз. И еще раз.
Мне, что называется, попала шлея под хвост. Несмотря на жестикуляцию матери, которая старалась незаметно подсказать мне правильный ответ, я упрямо твердил, что монету музыканту принес ангел. Рассерженный раввин двумя пальцами схватил меня за ухо и стал его выворачивать. Сколько было сил, я терпел, но когда боль стала невыносимой, слезы сами собой брызнули из глаз. Я вырвался и бросился прочь из дома.
Сразу за двором начинался огромный фруктовый сад. Он стоял на трех горах и простирался в поля на 400 гектаров. Говорят, что когда-то он был частью барской усадьбы. Но теперь сад был наполовину заброшен. Случалось, что в него забирались дикие животные из леса. Одних малышей в этот сад никогда не отпускали.
Я забрался в самую гущу зарослей. Чтобы спастись от змей, залез на высокий камень и, рассердившись на весь мир, дал волю слезам. В моем сердце клокотала обида, помноженная на детское упрямство. Я слышал, как наступила ночь, как вышли искать меня родные, соседи. Кричали: «Фима, Фима, выйди, мы очень переживаем…». Но я был глух ко всем просьбам и мольбам.
Лишь под утро вернулся домой. Замерзший и усталый, но все так же полный решимости дать взрослым отпор. Сразу с порога заявил, что больше никогда не буду заниматься с этим человеком.
Мама и папа, проявив такт и уважение к моим детским чувствам, настаивать не стали. Как было не любить таких родителей?
Я продолжал ходить в синагогу и продолжал обучение уже там.
Это был не секрет, многие меня там видели. Но нашелся кто-то подленький, кто донес школьной учительнице: «А Фима Беркович ходит в синагогу…».
Партийно-идеологическая машина сработала безотказно. Коммунистка и яростная богопротивница, классная руководительница сразу же приняла ко мне воспитательные меры. Меня вызвали к доске и на протяжении всего урока заставляли молиться на потеху всему классу. Я молчал. Она настаивала, жестко высмеивая религиозные традиции моего народа. Я мужественно стоял, не издавая ни звука.
Однако после этого инцидента я совсем перестал ходить в синагогу. Сломать ученика начальной школы оказалось довольно просто.

Сын заповеди
Вся идеология, вся пропаганда того времени была направлена на то, чтобы каленым железом вытравить из детских душ любое упоминание о религии, самым жестоким образом высмеять многовековые традиции и обряды родного народа. Любая вера преподносилась как пережиток прошлого, удел слабоумных и стариков.
Нас увлекали пионерскими делами, насаждали атеизм, воспевали торжество науки и техники над природой. Разумеется, мы все были захвачены этими идеалами.
Но когда мне исполнилось 13 лет, я понял, что мне снова придется прийти в синагогу. Это было очень значимо для моего отца, подвести его я не мог.
В иудаизме 13-летие мальчика или 12-летие девочки считается особенно важной ступенью в духовном развитии каждого человека. С этого момента ребенок становится ответственным за свои поступки и нарекается соответственно бар- или бат-мицва. Буквально в переводе на русский язык: сын или дочь заповеди.
Праздник бар-мицвы очень торжественный и значимый. Юный мальчик признается полноправным членом общины. Ему разрешено иметь личные деньги, он обладает правом самостоятельных решений. Это как своеобразный ритуал признания взрослости.
Папа готовил меня к нему. В назначенный день мы пришли в синагогу. Там было очень много людей. Все смотрели на меня. Каждый словно оценивал: достоин я быть принятым в общину или нет. Во мне все трепетало от волнения.
Но вида подавать было нельзя. Я взял в руки Тору и начал читать. В синагоге стояла почтительная тишина. Никто не смел даже кашлянуть. Все стояли и слушали.
На меня наложили тфилин -  особенные элементы иудейского молитвенного облачения: две маленькие коробочки из выкрашенной чёрной краской кожи кошерных животных, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Торы. При помощи кожаных ремешков одну из тфилин укрепляют на бицепсе левой руки, вторую — на линии волос, между глаз.
Я бы солгал, если бы сказал, что в тот момент не почувствовал духовного трепета и великого почтения к вере моего народа.
Но … дальше стен синагоги и порога дома родителей мои духовные переживания не ушли.
С друзьями мы деликатно старались не затрагивать эти вопросы. В школе же, если бы все узналось, могли возникнуть огромные неприятности: вплоть до исключения из пионерии и комсомола. 
Годы моей юности, студенчества пришлись на вторую половину 50-х годов.
Это период известных хрущевских гонений на веру и верующих. Хрущев запретил колокольный звон. Началось повальное закрытие церквей, мечетей, синагог, духовных семинарий. Набирало обороты преследование служителей.
Сегодняшняя молодёжь, не знающая тех времен, могла бы подумать, что мы испугались. Но старшее поколение помнит, что дело было не в испуге. Нет. Просто нам ясно давали понять, что верующему человеку не место в коммунизме.  Чтобы идти вперед, развиваться, добиваться побед в науке, образовании, общественной деятельности, личной жизни, «прошлое» нужно было оставить в прошлом.
История с моим приемом в университет только подтверждает сказанное выше.
В последующие после бар-мицвы годы лишь однажды я столкнулся с религиозной темой. Это было во время обучения в школе Центрального Комитета ЛКС(М). Как я уже рассказывал, нас учили грамотно выступать перед публикой. Вместе с идеологическими вопросами, атеизмом мы также изучали религии народов мира. Тогда мы узнали очень много интересного и нового, о чем невозможно было прочитать ни в одном научном журнале Советского Союза и уж тем более услышать на уроках в школе или институте.
Полученные знания крепко засели в моей голове.
К счастью, мне не пришлось работать ни пропагандистом-атеистом, ни лектором атеистического общества. На протяжении всей дальнейшей жизни я придерживался нейтралитета в вопросах веры и религии. Даже когда сталкивался с откровенной провокацией, относительно моей фамилии и «особенного» происхождения, сохранял выдержку и спокойствие.

Блуждающие во тьме
За все годы работы в школе я ни разу всерьез не задумывался о библейском прочтении судеб еврейского народа. Мы жили в многонациональной стране и привыкли не обращать внимания на национальность и происхождение. Жили вместе, жили дружно, одной большой семьей. В этом было много хорошего. Как много хорошего было в пионерии, комсомоле, патриотической работе. Все мои помыслы и устремления были связаны с родной школой. Поэтому, когда в Дзержинске начала создаваться еврейская община, я прошел мимо этого события. Ничего об этом не слышал и не знал.  Просто потому, что в тот момент был увлечен совсем другими делами.
А между тем у истоков рождения дзержинской еврейской общины стояли умнейшие и интереснейшие люди города. Многие из них были известными учеными, трудились в научно-исследовательских институтах, на крупных промышленных предприятиях города. Неординарные личности, с широчайшим кругозором, высоким уровнем культуры и внутренней интеллигентности, они в большинстве своем считали себя атеистами. Но тяга к знаниям, своим корням побуждала их искать ответы на вопросы, которые долгое время были под запретом.
В книге «Шолом тебе, Дзержинск» дзержинский краевед и исследователь Исаак Борисович Фельдштейн замечательно описывает духовные поиски одного из лидеров будущей общины, доктора химических наук Виктора Рувимовича Лихтерова.
«Виктор Рувимович, - пишет Исаак Фельдштейн, - был, конечно, настоящий русский интеллигент. Но это нисколько и никогда не мешало ему считать себя евреем. Он знал историю еврейского народа и гордился ею. Он был восхищен Библией и считал ее величайшей книгой всего мира. Нас поражал пастух-халдей из города Ур, который однажды ночью при луне додумался до того, что не могут управлять этим сложнейшим и гармоничным миром многочисленные божества, что должен существовать какой-то единый и всемогущий Бог, управляющий всем этим.  И Бог, восхищенный этой догадкой, явился к пастуху. Звали пастуха Авраам.
Лихтеров восхищенно цокал языком и приговаривал:
- Вот это открытие так открытие! Возможно, самое великое в истории человечества…»
Именно Лихтеров и поэтесса Лия Аранович стали инициаторами создания при библиотеке им. Пушкина особого отдела – собственной библиотеки, где были бы собраны книги, рассказывающие о еврейском народе. В 1989 году им выделили небольшой уголочек. В нем поставили книжный шкаф, на полках которого разместились первые книги будущей еврейской библиотеки. Со временем вокруг еврейской библиотеки сложилось общество по изучению еврейской культуры. Бесспорными его лидерами стали Виктор Лихтеров, Фавел Мурох,  Иосиф Бинус - три замечательных ученых крупнейшего и авторитетнейшего в Дзержинске научно-исследовательского института полимеров им. Каргина. Внесла свой вклад в развитие общества Лия Аранович. Существенное содействие в организации очага для изучения еврейской культуры  оказали бывший председатель Дзержинского горисполкома Юрий Викторинович Макаров и тогдашний начальник отдела культуры Вячеслав Александрович Постнов.
Общественникам разрешили встречаться в литературно-музыкальной гостиной библиотеки. Здесь проводились интересные вечера, встречи, литературно-музыкальные гостиные и научно-популярные лекции. Обрусевшим евреям рассказывали об истории их народа, знакомили с книгами еврейских писателей, обсуждали вопросы культуры. 
Люди, на первых порах вошедшие в общество, в большинстве имели хорошую советскую закалку и считали себя неверующими. Однако, изучая религиозную литературу, некоторые из них стали задумываться над вопросами веры.
Мне известно, что в начале двухтысячных годов Лихтеров и несколько его друзей написали письмо главному раввину России Берлу Лазару.  Его только-только избрали на этот почетный и ответственный пост, и можно сказать, что он только приступил к освоению своих обширных обязанностей.
Наших ученых эта тонкость не смущала. «Мы группа ученых евреев, - писали они ему, - живем в Дзержинске, столице советской химии, делаем открытия, внедряем современные технологии, но совершенно не знаем истории своего народа. С грустью понимаем, что ничего не можем рассказать нашим детям о культурных традициях и обычаях нашего народа».
Письмо отправили без особенной надежды на ответ. Но спустя совсем немного времени, неожиданно для всех, раввин приехал. Это было совсем непросто с организационной точки зрения. Ведь почти никто из приглашающих не имел четкого представления о кошерности, особых требованиях, касающихся бытовых условий, необходимых для раввина, и многого другого. Поэтому приезд Берла Лазара для всех стал ярчайшим событием в жизни. Это было как соприкосновение с другим миром. Раввин не просто ответил на многие вопросы, но своим образом жизни показал совершенно неизвестные дзержинцам обряды, особенности приготовления пищи, молитвы и мн. др.  Сколько мог, он рассказывал и показывал. К сожалению, бесконечно долго оставаться в Дзержинске Берл Лазар не имел возможности.
Эта встреча стала судьбоносной. После нее сомнения в том, должна ли еврейская община оставаться чисто культурной организацией или все-таки религиозной, у большинства отпали. Было очевидно, что городу нужна синагога. Берл Лазар обещал подумать и подобрать для Дзержинска подходящего раввина.

Первые шаги
Примерно в это время мною в библиотеке им. Пушкина был проведен тот знаковый для меня сейдер. Я вошел в общество, познакомился с очень интересными и неординарными людьми.
Мы называли себя «Хавейрим» - товарищи, друзья. Именно под этим названием многие в городе знали нашу организацию.
Мы готовили торжественные собрания к различным датам: 23 февраля, 30 марта (день рождения города), 9 мая. На последнем мне довелось выступать вместе с Исааком Борисовичем Фельдштейном. Тогда я впервые увидел и узнал этого талантливого, умного и невероятно энергичного человека. Мне очень понравились его стихи, с которыми он выступал. Я спросил, где могу приобрести сборник. «А зачем? Я вам сам привезу!» - живо откликнулся Исаак Борисович. И действительно, спустя всего несколько дней он приехал к моему дому на велосипеде и вручил сборничек стихов «Лясы на Парнасе». Так началось наше знакомство.
Спустя некоторое время в «Хавейрим» пришло известие о том, что к нам приедет представитель из Нижегородской синагоги. На этой встрече речь шла уже о более практических вещах: где разместить синагогу, что потребуется для ее открытия, каким образом оформить документы и пр., пр. Нам обещали деньги на аренду собственного помещения, рассказали о том, что уже есть на примете раввин, который будет направлен в нашу синагогу.
Все, кто был заинтересован в открытии синагоги, бросились на поиски квартиры, где бы мы могли собираться. Мало кто знает, что слово «синагога» греческое и означает оно в переводе на русский «собрание».  Нам нужна была квартира как раз для проведения собраний.
Подходящего варианта долго не было, и вдруг неожиданная удача: нашлась хозяйка, которая готова была сдавать квартиру в самом центре города. Мы ударили по рукам и стали готовиться к переезду.
Но когда мы пришли, для того чтобы начать необходимые работы, встретили неожиданное сопротивление со стороны соседей. Жители дома объявили ультиматум: «Чтобы никакой синагоги в доме не было». Хозяйка долго извинялась перед нами, но вынуждена была отказать. Мы снова остались без помещения.
Но мы не унывали и продолжали поиски. Удача в конце концов отозвалась на наше упорство. Кто-то то ли от знакомых, то ли от родственников услышал о том, что муниципалитет сдает в аренду помещение на улице Гастелло. Мы сделали запрос. Информация подтвердилась.
Недолго думая, подали заявку и заключили договор аренды на 15 лет.
Приняли помещение, отмыли, очистили его, сделали кое-какой косметический ремонт и приготовились к открытию.
4 апреля 2005 года дзержинская синагога наконец-то открылась. На торжественной церемонии присутствовали мэр города Владимир Бриккер, депутаты Городской думы, главный раввин Приволжского федерального округа Шимон Бергман, председатель нижегородской еврейской общины Эдуард Чапрак и другие почетные гости. Они тепло поздравили членов еврейской общины города. А мэр, надев кипу, вместе с раввином прикрепил мезузы (свиток пергамента, содержащий часть текста молитвы) к входным дверям. Об этом написала главная городская газета.
 «15 лет назад в Дзержинске при библиотеке им. Пушкина был создан еврейский культурный центр. В последнее время все чаще шел разговор о том, что в старых стенах стало тесно. Поиски помещения, согласования на всех уровнях шли недолго. Все вопросы были разрешены, и в понедельник 4 апреля в нашем городе открылась синагога – вторая в Нижегородской области. По этому случаю состоялись торжества, на которых присутствовали многочисленные гости.
Вечер открыл раввин дзержинской синагоги Пинхас Климаш. С приветственным словом перед собравшимися выступили мэр Дзержинска Владимир Бриккер, раввин Нижнего Новгорода Шимон Бергман, председатель нижегородской еврейской общины Эдуард Чапрак, имам дзержинской мечети Гаяз Хазрат и многие другие. Шимон Бергман сказал, что в Дзержинске, как и в Нижнем, со временем возможно открытие еврейской школы, детского сада и молодежного клуба.
… В стенах открывшегося общинного центра будут действовать комната для молитв, библиотека. Планируется бесплатная кошерная столовая».
А. Алексеев, «Дзержинец», 6 апреля 2005 года
Спустя несколько месяцев заметка о нашей синагоге появилась в крупном еврейском общественно-политическом литературном журнале «Лехаим»

Новые времена для евреев Дзержинска
«В прежде закрытом городе, столице советской химии Дзержинске происходит возрождение еврейской жизни: работает синагога, готовится к открытию детский сад. Еще несколько лет назад об этом нельзя было и мечтать.
В 1930-х годах город Дзержинск стал центром химической индустрии. В то время сюда приезжали по распределению молодые специалисты и технические работники, чтобы развивать «молодую науку» химию, за которой видели будущее. Среди них было немало евреев.
Советские евреи, своими научными разработками и достижениями создавшие городу мировую славу, не раз обращались к властям с предложением открыть синагогу. Власти отмалчивались. Однако настали новые времена.
Раввин Дзержинска Пинхас Климаш детство провел в Белоруссии, учился в Израиле, а затем преподавал в ешиве «Хабад». Его русский язык безупречен. Это, несомненно, способствует лучшему пониманию им проблем прихожан. Он говорит с ними на одном языке, проникая в суть вопроса, не упуская ни одной детали. Такое общение невозможно было бы построить при необходимости перевода. Но ему удалось завоевать доверие всех членов еврейской общины - и маленьких, и взрослых. Теперь пожилые евреи три раза в неделю собираются в синагогу на молитвы, читают свиток Торы, подаренный общине нижегородской синагогой, вместе отмечают еврейские праздники. На торжества собирается больше сотни человек: члены еврейской общины приходят с детьми и внуками, которые с удовольствием приобщаются к национальной культуре, прежде недоступной.
Раввин проводит обряд похорон в строгом соответствии с национальными традициями. Общине удалось достигнуть соглашения с городскими властями о предоставлении специального места на кладбище для еврейских захоронений.
В городе начала выходить газета "Шалом". В газете озвучиваются важные проблемы всех слоев еврейской общины и обсуждаются методы их решения.
В работе раввину помогает его жена – раббанит Хана Климаш. Сейчас она готовит к открытию еврейский детский сад.
Для садика уже закуплено все необходимое: специальная детская мебель, выполненная на заказ двумя нижегородскими фирмами, постельные принадлежности и посуда, современные игрушки и развивающие игры. Уже совсем скоро около полутора десятка еврейских малышей Дзержинска справят новоселье в новом доме».
 «ЛЕХАИМ», ноябрь 2005 года, ТИШРЕЙ 5766 – 11 (163)

В хлопотах и заботах
2005 год был особенно напряженным для нашей общины. В газетных строках все было легко и красиво. На самом деле предстояло проделать громадье работы. Лишь в октябре были окончательно оформлены все документы. Община была официально зарегистрирована. Мы провели первое собрание, на котором избрали председателем общины уважаемого всеми нами Романа Петровича Зицера. На его плечи ложилась организационная и общественная работа.
Одновременно с оформлением документов на синагогу шел сбор всех необходимых бумаг для открытия садика. Дело в том, что в первые же дни своего прибытия в Дзержинск наш раввин заявил о том, что при синагоге непременно должен быть открыт садик.  Услышав об этом, я подумал, что мой директорский опыт мог бы быть полезен при организации нового детского учреждения.
Постепенно вместе с Пинхасом мы обошли все инстанции и высокие кабинеты города. Мои знания и навыки, касающиеся оформления необходимой документации, оказались бесценны. Но еще ценнее оказалось уважение, которое сохранили ко мне люди, знавшие меня еще в годы директорства. С удивлением я отметил, что люди — бывшие коллеги, ученики, руководители различных учреждений, предприятий - не только не забыли обо мне, но с удовольствием оказывали помощь по любым вопросам. Не высказать слова благодарности всем, кто поддержал синагогу в годы ее становления, просто невозможно.
Видимо, Пинхас в какой-то момент почувствовал это. Он стал привлекать меня к различным делам все чаще и чаще. 
Постепенно я его познакомил с лучшими учителями города, врачами, политиками, общественными деятелями, руководителями крупных предприятий. Многие из них также оказывали посильную помощь синагоге.
Благодаря этому осенью 2005 года мы смогли открыть пусть небольшой – на 10 мест, зато самый настоящий детский сад, где были созданы все условия для комфортного пребывания детей.
 Первым директором детского сада стала Наталья Петровна Береговая. Спустя несколько месяцев ей на смену пришла Нина Петровна Зайцева, которая первые месяцы работала в садике воспитателем. Она подхватила начинания Натальи Петровны. Садик крепко встал на ноги, о нем можно было услышать самые лестные отзывы.
Небольшая заметка, сохранившаяся в архивах синагоги, рассказывает о дне рождения, который садик отметил ровно через год.
«В Дзержинске отметил свой первый день рождения еврейский детский сад "Ган Менахем", названный в честь Любавического Ребе.
На юбилейном празднике гостями были родители, актив еврейской общины, представители Городской думы, детских дошкольных учреждений города и многочисленные СМИ.
Воспитатели детского сада с воспитанниками устроили для гостей утренник, где прозвучали песни на русском и на иврите, дети танцевали, играли с клоуном, который пришел к ним на праздник.
В ходе праздника прошел банкет, во время которого раввин города Пинхас Климаш вспоминал о трудностях, связанных с открытием детского сада. Он выразил большую благодарность всем гостям за совместную помощь и участие в жизни общины.
Особенно раввин отметил участие руководителя детских дошкольных учреждений Л. Лариошкину, депутата Городской думы и председателя комиссии по социальным вопросам Г. Демахину, директора детского сада "Ган Менахем" Нину Зайцеву и многих других».
АЕН 30.10.2006
Этот садик работает по сей день. В нем оборудована прекрасная игровая комната. Создана зона для серьезных занятий. В отдельной комнате – уютная спаленка с маленькими кроватками. У ребятишек свой туалет, свои умывальнички, своя раздевалка с оборудованными шкафчиками под одежду. Специально для наших воспитанников каждый день готовится кошерная пища на оборудованной по всем правилам кухне. Нина Петровна, как и прежде, стоит на страже спокойствия и здоровья своих маленьких подопечных.

Планов громадье
С первых дней Пинхас развил бурную деятельность. Трижды в неделю: понедельник, четверг и субботу - мы проводили молитвы.
Великое заслуга нашего раввина заключалась в том, что он научил дзержинцев всем ритуалам. Он очень много рассказывал об иудаике, о том, какие существуют законы и как правильно следует их соблюдать.
В понедельник и четверг мы читали по небольшому отрывку из Торы. В субботу - целую главу. В этом был особый смысл, так как философия и ее осмысление довольно сложны. Пинхасу пришла в голову идея собирать всех прихожан за полчаса до молитвы. Чтобы разговор располагал к особой душевности, каждому наливали стакан чая и угощали оладушком.
Затем в синагоге стали устраивать обеды. Каждому, кто приходил не менее 8 раз в месяц, выдавали по 200 рублей в качестве компенсации за проезд. Потом появилась идея выдавать кошерные продукты, чтобы целый месяц люди питались. Продуктовые наборы были очень хорошими.
Конечно, прихожане в синагогу приходили не только и не столько ради денег и продуктов. Но эти «бытовые мелочи» были приятным сюрпризом. У людей создавалось ощущение заботы о них. Синагога стала тем добрым местом, куда можно было прийти, пообщаться с друзьями, задать духовные вопросы, помолиться о родных и близких.
На второй год работы синагоги к нам приехали вновь избранные мэр Виктор Портнов и председатель Городской думы Илья Поляшов. Глава города подал раввину идею создания телепередачи, которая могла бы выходить на местном телевидении.
С тех пор каждую среду Пинхас выступал на местном телеканале. В течение часа он рассказывал о том, что такое иудаизм, какие существуют обычаи и так далее. Это имело большое значение, потому что практически никто ничего не знал. Это была единственная передача на такую тему в Дзержинске. Люди встречали меня на улице, делились впечатлениями, задавали уточняющие вопросы, просились в гости в синагогу. Эффект был налицо.
У раввина была своя видеокамера. Одну из комнат синагоги оборудовали под студию. Здесь снимались познавательные фильмы, рассказывающие о самых значимых иудейских праздниках, о традициях, обрядах еврейского народа. Для красочности рисовались декорации, ставились спектакли. Все это было очень увлекательно.
Но помимо этого приходилось еще решать сложнейшие финансовые и хозяйственные вопросы.

Из помощников в председатели
С открытием синагоги материальных и финансовых хлопот только прибавилось. Согласно договору аренды ежегодно мы были обязаны уплачивать в городскую казну около 1 млн. рублей. Это были колоссальные деньги!
В 2006 году, когда община уже обрела юридический статус и была официально зарегистрирована, мы написали ходатайство на имя мэра города Виктора Портнова о предоставлении помещения на безвозмездной основе, точно так же как и другие общественные организации города. Я лично сходил на прием к Виктору Валентиновичу и изложил суть ходатайства. Юридических препятствий этому решению не было. Председатель комитета по управлению муниципальным имуществом тоже не возражал.  Учитывая все это, Виктор Валентинович наложил на наше ходатайство одобрительную визу.
Но прежде чем это решение могло вступить в силу, его нужно было согласовать с Городской думой. Со всеми документами нас вызвали на заседание профильного комитета. Докладывал по теме председатель общины Роман Петрович Зицер. Ему задали множество сопутствующих вопросов: что будете делать, какие мероприятия проводить, как развиваться. Видимо, увлекшись, Роман Петрович по неосторожности обронил, что если будут складываться благоприятные обстоятельства, то почему бы не организовать торговлю.  Это было сказано вскользь. Но в комитете зацепились: значит, это коммерческая организация? – Отказать!
 А какая коммерческая организация? Какая торговля? Об этом и речи не могло быть. Для того, чтобы четко разъяснить ситуацию, мы напросились на комитет повторно. Так получилось, что Роман Петрович в назначенный день прийти не смог.  Отстаивать синагогу мне пришлось в одиночестве. К счастью, моим доводам вняли, и синагога наравне со многими общественными организациями и конфессиями города была освобождена от арендной платы.
Но нужно было искать деньги на добротный ремонт, покупку сантехники, мебели, отделочных материалов, искать подрядчиков, вести с ними переговоры и пр., и пр.
Роман Петрович, который начал испытывать серьезные проблемы со здоровьем, отказался от
нелегкого поста председателя общины. На общем собрании все члены общины единогласно и без долгих обсуждений выдвинули в председатели меня. Мое председательство было согласовано с Москвой.
Самой первой и самой важной нашей заботой стало оформление молельного зала. Согласно правилам он должен быть разделен на женскую и мужскую половины. Для того, чтобы это разделение присутствовало, мы установили легко раздвигающиеся занавеси-жалюзи, делящие зал пополам. В молельном зале были установлены столы и стулья для прихожан. Со временем у каждого на столе появились сидур (молитвенник), тегилим (псалтирь).
В особом шкафу-ковчеге — хранятся священные свитки Торы. Один свиток во временное пользование нам дала нижегородская синагога, другой – наша собственность. Это самая большая святыня синагоги. Свитки из телячьей кожи изготавливаются специальными мастерами и пишутся вручную. Если на свитке допускается хотя бы   одна ошибка, то весь свиток бракуется.
В 2007 году ко мне в гости в синагогу заглянул мой бывший ученик Владимир Галков. Я провел его по синагоге, рассказал о жизни общины, о наших планах. Мы очень хорошо пообщались, вспомнили былые времена, поговорили о настоящем. Каково же было мое удивление, когда спустя какое-то время к нам в синагогу привезли большую Ханукальную менору. Оказывается, во время беседы Володя, листая какой-то журнал, увидел такую же менору и решил преподнести ее в качестве подарка нашей общине.
Вот так, при поддержке прихожан, бывших учеников, родителей, просто неравнодушных людей, мы обустраивали молельный зал и остальные помещения.
Постепенно к нам повернулись лицом нижегородские евреи во главе с председателем религиозной организации «Еврейская община Нижегородской синагоги» и Нижегородской региональной еврейской национально-культурной автономии Эдуардом Михайловичем Чапраком и раввином нижегородской синагоги Шимоном Бергманом.
Мы начали с ними активно сотрудничать. Нас вовлекали в общественную жизнь, приглашали на всевозможные праздники, торжественные мероприятия. Дважды, в 2012 и 2015 году, я становился делегатом Всероссийского съезда еврейских общин федерации еврейских общин России. Оба раза мне давали слово. Я выступал перед полным залом раввинов и председателей общин, съехавшихся в Москву со всех уголков России. И каждый раз зал бурными аплодисментами встречал мой отчет о деятельности дзержинской еврейской общины.
А похвастать нам и вправду было чем.

Потомкам в наследство
Главная цель синагоги – воспитание будущего поколения на традициях веры отцов. Наравне с изучением религиозных устоев мы рассказывали тогда и рассказываем сейчас людям об истории еврейского народа.
Но, как известно, история пишется из тысяч и сотен тысяч индивидуальных судеб. Говоря о великих событиях прошлого, невозможно обойти молчанием судьбы людей, живших рядом с нами в прежние годы, живущих сейчас. Мы обладали разрозненной информацией о современниках, о наших предшественниках, которые жили в Дзержинске в разные годы и оставили заметный след в развитии города. Но все это было очень фрагментарно и несистематизированно. До тех пор, пока однажды ко мне в руки не попала анкета из израильского музея о холокосте «Яд-Ва-Шем».  Анкетируемым предлагалось назвать родственников, которые стали жертвами этой страшной трагедии. Я сразу обратился ко всем, кого знал, с предложением собрать необходимые сведения.
В результате этой кропотливой работы были собраны ценнейшие материалы о родственниках и близких дзержинских евреев, пострадавших в годы войны от целенаправленного геноцида против нации. Даже спустя годы трудно читать скупые свидетельства о заживо сожженных женщинах, детях, сотнях замученных, расстрелянных...
Собранные анкеты мы отправили в Израиль, в музей Холокоста. Все эти данные с большим почтением были собраны в Книгу памяти, которая сегодня хранится в синагоге. Благодаря ей в поминальные дни мы можем молиться за всех, кто вписан на ее страницах. 
Но по мере того, как наполнялась наша Книга памяти, мы стали задумываться: разве те, кто сражался на фронте и погиб, защищая свою Родину, кто отдал свое здоровье и детство, работая в тылу, не достойны памяти и благодарности потомков?
Началась работа по сбору сведений обо всем военном поколении. Будь то дети, старики, работники предприятий или солдаты. Нам удалось найти много информации о людях, ушедших на фронт непосредственно из Дзержинска. Одна из наших прихожанок благодаря собранной информации узнала о своем отце, который был отправлен на фронт из города. Позже мы разыскали и других ее родственников. Мы собрали информацию с кладбищенских книг, с памятников, составили списки с указанием не только фамилии, имени и отчества, даты жизни, но и номера могил. Большую работу по сбору и подготовке материалов проделали Галина Левина, Галина Шлесс, Раиса Иосифовна Блох. Оказывал нам содействие и помощь Анатолий Владимирович Слизов, работавший на тот момент на руководящих должностях в городской администрации.
В результате долгих и тщательных поисков наша Книга памяти пополнилась почти на 700 биографий.
Третьим этапом стал сбор сведений о дзержинцах послевоенного времени и наших современниках.
На самом деле в нашем городе проживало и проживает не так много евреев. Но очень многие из них известны как талантливейшие ученые, хорошие руководители, инженеры, прекрасные представители творческих профессий. Каждый из них работал на совесть, оставляя видимый след в истории развития города. Поэтому кажется, что евреев в городе намного больше, чем было и есть. Но разве это не повод для гордости для нашего народа?
Эту идею подхватил Исаак Борисович Фельдштейн, который сам долгое время трудился на ниве химического производства, а после выхода на пенсию стал одним из самых активных общественных корреспондентов городской газеты «Дзержинец». Его заметки отличались особой бойкостью пера. Он занялся обработкой биографических материалов.  К литературной работе подключилась Раиса Блох. На мою же долю выпал, пожалуй, самый неблагодарный труд. Пришлось встречаться с потенциальными спонсорами, убеждая их в необходимости издания задуманного сборника. На мне лежали переговоры с издателем, сотрудничество с типографскими, техническими работниками, экспедиторами и пр., и пр.
Но хлопоты того стоили. К юбилею города мы выпустили прекрасную книгу «Шолом тебе, Дзержинск!». В нее вошли биографии почти 300 дзержинцев, трудившихся в разные годы в различных сферах жизни города. Их имена до сих пор на слуху у горожан. Это авторитетные, уважаемые люди и очень яркие личности: учителя, врачи, ученые, промышленники. 700 экземпляров тиража разлетелись моментально. Иметь в своей библиотеку такую книжку захотели все образовательные учреждения города, многие общественные организации, все филиалы библиотечной сети города. 
Несколько экземпляров я отослал в Москву. Это был первый опыт подобного издания в России. Книга вызвала очень большой интерес и заслужила положительные отзывы критиков.
Об этой же книге я рассказывал, когда впервые в качестве делегата выступал на Всероссийском съезде федерации еврейских общин России в 2012 году. После выступления меня окружили участники съезда с множеством вопросов, с пожеланиями дальнейших творческих успехов и просто благодарностями за труд по сохранению памяти потомков.
Окрыленный общественной поддержкой, я набрался смелости и подошел к главному раввину России Берлу Лазару. «А что думаете вы о нашей книге?» - спросил я его. «Читал, очень интересно», - услышал в ответ. «Я тоже прочитал, - подключился к разговору президент федерации еврейских общин России Александр Борода. - Эта книга долго лежала у меня на столе». Известный российский артист Иосиф Кобзон, присутствовавший при разговоре, неожиданно приобнял меня за плечи: «У меня тоже есть эта книга. Прочитал. Замечательная».
Спустя какое-то время в известном еврейском литературном журнале «Лехаим» появился отзыв авторитетного критика, профессора Лензона.
«История страны, история народа – это прежде всего история людей. Именно из них, врачей и инженеров, рабочих и журналистов, домохозяек и экономистов, учителей и ученых, складывается не мифическая, а вполне конкретная, целостная картина жизни. Биографии не могут быть ангажированы, они такие, как есть. Книга «Шалом тебе, Дзержинск!»  - это документальный рассказ о людях, евреях города Дзержинск. По сотням публикаций мы в целом представляем себе историю еврейского народа. Но что конкретно мы знаем о евреях Новосибирска, Сызрани, Рыбинска, Дзержинска, других городов России? Почти ничего. А ведь именно их судьбы и есть подлинная история. Каждая судьба – файл истории, а все судьбы вместе составляют жизнь во всем ее многообразии и исторической перспективе. В этом смысле проект Е.М.Берковича, реализованный составителем и редактором И.Б. Фельдштейном, – ценнейший, на мой взгляд, документ.
Сведения, помещенные в книге, документальны. Но именно эти документы значительно важнее и интереснее, чем художественная проза на ту же тему. Ибо искусство отвечает на вопрос: «Как могло бы быть?», а документ – «Как есть на самом деле».
Думаю, что с книгой нужно ознакомиться каждому, кому интересно не чье-то компетентное мнение, а сама жизнь в лицах и биографиях евреев, связавших свою судьбу с одним из народов России».
Виктор Лензон, профессор, доктор искусствоведения, заслуженный артист РФ, профессор Московской консерватории.


«Непослушание»
За прошедшие пять лет с момента моего назначения председателем дзержинской еврейской общины мы неплохо сработались с нашим раввином Пинхасом Климашем.
Настолько, что по субботам, в тех случаях, когда по каким-то причинам не успевал к началу, он разрешал мне начинать читать молитву. Он приходил, подхватывал молитву, и все шло своим чередом.
Все, что касалось общественной жизни, рабочих моментов, материальной стороны, мы решали только сообща. Ни один вопрос не мог остаться в стороне от Пинхаса. С его разрешения шел ремонт внутренних помещений, закупались необходимые материалы в синагогу, сантехника, оборудование.
Мы привели в порядок садик, молельный зал. Были отремонтированы туалеты. Благодаря проведенной реконструкции раковины вынесли в коридор, и каждый мог помыть руки перед едой. Шел ремонт лестниц, намечалась замена инженерных коммуникаций. Но по-прежнему каждый свой шаг я согласовывал с Пинхасом.
Но вот однажды, когда Пинхас с семьей уехал на какое-то время в Израиль, в синагогу нагрянули с проверкой пожарные. Я получил предписание из 20 пунктов, а вместе с ним и 15-тысячный штраф.
Все деньги были у Пинхаса. Звонить в Израиль я ему не мог. К тому же согласно предписанию в кратчайшие сроки я должен был демонтировать батареи на лестничной клетке. Я вынужден был искать деньги, людей и проводить все работы под свою ответственность. Пинхас был страшно недоволен, что все решилось без его участия.
И тут книга.
Пинхас знал, что мы работаем над написанием книги и ищем средства на ее издание. Мы действительно обращались ко многим меценатам, писали письма с просьбой о содействии куда только можно. Почти везде получали отказ. И тогда на свой страх и риск я написал письмо Берлу Лазару и Александру Бороде. Я рассказал о том, что мы написали книгу, что она посвящена вкладу евреев в развитие города – столицы советской химии, что город нам пошел навстречу и выделил под синагогу помещение, что нами уже проделана большая работа и собрана большая Книга памяти, материалы которой переданы в музей Холокоста. И вот теперь решается судьба второй книги.
Ответа на это письмо я не получил.
Но, видимо, из приемной Берла Лазара Пинхасу о нем сообщили и поинтересовались, почему председатель общины пишет, а подписи раввина нет.
Пинхас был в ярости. Он отобрал у меня все ключи и запретил переступать порог синагоги, кроме тех минут, когда идет молитва.
Обида была велика. В какой-то момент я даже хотел все бросить и уйти, хлопнув дверью. Но вместе с обидой пришло понимание, что в создание синагоги было вложено множество сил и души, что, в общем-то, у нас с Пинхасом всегда были неплохие отношения, что здесь, в общине, много близких мне по духу людей, что еще много незавершенных проектов...
Словом, я понадеялся, что буря уляжется и все разрешится само собой.
И действительно, ситуация разрешилась совсем скоро. Правда, не так, как я предполагал.
Пинхас принял решение вернуться в Израиль. Вскоре он уехал из Дзержинска. Я остался в полной растерянности: как быть?
Но тут приехали Шимон, Чапрак. С ними новый раввин Менахем Рабиновитч. Меня усадили за стол: «Нам ничего не надо рассказывать, мы все знаем. Оставайтесь, что можете хорошего сделать, делайте». И я остался.

Культурный центр
В начале 2012 года в синагоге произошло радостное событие. К нам  из Израиля привезли Древо памяти. На золотистых листьях Древа мерцают миниатюрные негасимые свечи и пишутся имена ушедших от нас близких.
Древо памяти помогли приобрести благодарные граждане, помнящие о своих дорогих близких, ушедших в мир иной. Их имена уже вписаны на листочках Древа. Но часть листвы еще чиста. Со временем и на этих листочках появятся имена дорогих нам товарищей, родных и близких. Это священнейшее и очень чтимое для нас место в синагоге.
Даже гости, которые приходят в синагогу не на молитву, а ради любопытства, благоговейно замолкают перед Древом и склоняют голову.
К сожалению, мы не смогли вписать на листву Древа памяти имена всех дзержинцев, о которых у нас была информация. И я ломал голову: как сделать так, чтобы память и об этих достойных людях не канула в Лету. Загнать всю информацию в компьютер? Мы так и сделали. Но она оставалась незримой для посетителей синагоги.
Установить портретную галерею? Но в синагоге во время молитвы не должно быть никаких фотографий и портретов.
На помощь пришли изобретения современности. Обычные жалюзи! Мы тщательно отобрали всю имеющуюся у нас информацию, систематизировали ее, привели в порядок и заказали около 20 стендов, на которых разместили информацию о наиболее известных евреях Дзержинска. В те минуты, когда синагога выступала в роли культурного центра и принимала гостей, я поднимал жалюзи, установленные над каждым стендом. Когда же шла молитва, жалюзи опускались и плотно прикрывали нашу галерею.
В конце 2012 года мы наконец-то открыли нашу библиотеку. Ее фонды нам помогли сформировать друзья из нижегородской общественной организации «Хэсэд-Са-Ра». Наши спонсоры подарили синагоге на открытие праздничные молитвенники в добротном переплете. 
Добрым и хорошим другом синагоги стал Лев Сергеевич Шлесс. Умнейший, невероятно одаренный человек, сумевший еще в студенческие годы объединить вокруг себя самых талантливых студентов, ставших впоследствии известными и яркими учеными Советского Союза. Долгие годы он работал в Дзержинске на оборонных предприятиях. На рубеже веков перебрался в Москву, но связи с родным городом не потерял. Он поддерживал нас и морально, и материально. Опекал во всем, никогда не оставался равнодушным к нашим просьбам и помогал всем, чем только мог. После смерти по завещанию вся его богатейшая библиотека была передана дзержинской синагоге. В благодарность мы единодушно приняли решение присвоить библиотеке имя этого прекрасного человека.
Сегодня, кто бы ни зашел в небольшой, но уютный читальный зал, увидит портрет Льва Сергеевича и напоминание о том, что библиотека названа в его честь.
В 2015 году мы приобрели для библиотеки новую и красивую мебель. Книжные шкафы, совсем как в солидной университетской библиотеке, полностью заполнены книгами.
Есть здесь и художественная литература, и исторические сочинения, и научно-популярные журналы, и энциклопедии. Все, что у меня было связанного с еврейской культурой, в том числе пять томов еврейской энциклопедии, хранившихся у меня дома, тоже перекочевали на полки синагоги. Они стоят рядышком с уникальным собранием сочинений Иосифа Флавия. Много книг для нашей библиотеки передали Эмма Захаровна Фельдштейн, Лев Наумович Альтшуллер, Александр Фавелович Мурох и др.

Для вас, потомки Моисея
«Все, кто не равнодушен к еврейскому национальному искусству, теперь могут расширить свой кругозор. В Дзержинске открылась библиотека еврейской религиозной и художественной литературы.
У еврейской религиозной общины Дзержинска двойной праздник. В синагоге на днях открылась библиотека и картинная галерея. В библиотеке собрано около тысячи книг на еврейскую тематику. Здесь и целые собрания сочинений известных авторов, и отдельные книги и произведения современных писателей.
Безусловным бестселлером хранилища религиозно-художественных ценностей стала Тора — пятикнижие Моисея — ветхозаветный закон, данный Богом древнееврейскому пророку, изданный на двух языках: русском и иврите. Книги Торы стали подарком главного раввина Нижегородской области — гостя мероприятия Шимона Бергмана.
В числе почетных гостей также были раввин нижегородской синагоги Менахем Рабиновитч, председатель еврейской общины Нижнего Новгорода и Нижегородской области Эдуард Чапрак. Церемонию открытия вел председатель религиозной еврейской общины Дзержинска Ефим Беркович.
По традиции была перерезана красная ленточка, и все присутствующие смогли проследовать в библиотеку и в зал, где расположилась картинная галерея. 40 репродукций известной советской художницы Елены Флеровой размещены во вновь открывшейся выставке».
Инга Флотская, «Дзержинские ведомости», 11.10.2012 

О чем расскажет нам музей
«В понедельник в дзержинской синагоге открылась экспозиция «Люди. События. Факты».  Как рассказал председатель еврейской общины Дзержинска Ефим Беркович, создание экспозиции – итог многолетней работы по увековечиванию памяти предков.
«Первые сведения о еврейских семьях мы стали собирать в преддверии юбилейного Дня Победы, - рассказывает Ефим Михайлович. – Мы хотели увековечить память людей, пострадавших в годы войны. Среди них были расстрелянные, замученные в лагерях, заживо сожженные. Но были и те, кто в годы войны трудился на заводах, фабриках, отдавая свое здоровье и все силы на дело победы. Многие из них – дзержинцы. Причем дзержинцы, хорошо известные в нашем городе. При подготовке этих документов мы увидели, что в послевоенные годы и на протяжении всего становления и развития города представители нашего народа занимали определенное положение в обществе: это известные врачи, учителя, ученые. Так родилась книга «Шолом тебе, Дзержинск». Но и на этом мы решили не останавливаться. Мы решили создать экспозицию, рассказывающую обо всех евреях города».
В открывшейся в понедельник галерее памяти собраны материалы о людях самых разных профессий и призваний. Здесь и Юлий Каганович – первый директор «Капролактама», и Лидия Хвиливицкая – известный педагог и музыкант, и Лев Нахлас, многолетний директор Дзержинского хлебозавода, и любимый всеми писатель и краевед Исаак  Фельдштейн.
Исполняющий обязанности главы города Андрей Герасимов наградил благодарственными письмами горожан, принявших активное участие в подготовке экспозиции, в том числе Менахема Рабиновитча, Леонида Скутельского, Евгению Ефимову, Раису Бессонову, Вячеслава Постнова  и других.
Проводя экскурсию по экспозиции, Ефим Беркович сообщил, что помимо фотографического материала собрано много документов, книг, личных вещей известных дзержинцев. Все это должно лечь в основу будущего музея, над созданием которого сегодня трудится еврейская община Дзержинска.
Татьяна Сорокина, «Дзержинские ведомости», 17.10.2014

На виду у города
Вместе с Менахемом мы прилагаем все усилия к тому, чтобы наша синагога хорошела и становилась день ото дня все лучше и уютнее.
Несмотря на то что наш раввин живет в Нижнем Новгороде и не имеет возможности приезжать в синагогу каждый день, он держит руку на пульсе всех происходящих событий. Менахем - внимательный и обстоятельный человек. Он всегда готов к обсуждению различных вопросов, прямо и понятно высказывает свою точку зрения, но вместе с тем выслушивает оппонентов, взвешивает все «за» и «против». Как правило, большинство идей, возникающих у меня или у прихожан, с незначительными поправками принимается и воплощается в жизнь.
Благодаря такому взаимопониманию мы смогли организовать хороший ремонт синагоги, обновили всю мебель, сделали большой вклад в библиотеку, на хорошем уровне организовали наши ставшие известными во всем городе праздники.
 А началось все с Хануки. В 2007 году мы решили ее отпраздновать в Дзержинском театре драмы. На праздник были приглашены первые лица города, общественные деятели, депутаты, руководители различных учреждений, представители всех городских СМИ. В этом был особый смысл – чем больше люди будут узнавать о культуре разных народов, тем больше у них поводов к взаимному уважению и совместному сотрудничеству.
Мы понимали, что этот праздник может стать некой визитной карточкой синагоги. Поэтому готовились изо всех сил. В фойе театра развернулась выставка-продажа "Еврейские ценности".  На сцене установили праздничную менору. С зажигания свечей и началась торжественная церемония праздника. Я до сих пор помню, как люди в зале затаили дыхание, следя за ритуалом зажигания свечей.
Нас пришли поздравить руководители города. Было произнесено много благодарственных слов и напутственных речей. Мы со своей стороны подготовили к празднику премьеру фильма "Чудесами полон мир". Затем на сцену поднялся главный кантор московских и санкт-петербургских хоральных синагог, "Золотой голос России" и "Серебряный голос Европы" Барух Финкельтейн.
Мероприятие настолько всем понравилось, что по приближении Хануки следующего года меня забросали вопросами: а что ждать на этот раз?
С той поры этот праздник перекочевал в статус ежегодных и общегородских торжественных мероприятий. С той только разницей, что теперь мы его проводим на базе детской музыкальной школы №1. В наше распоряжение предоставляют прекрасный концертный зал, вмещающий всех желающих. Отдавая дань заведенным на первом празднике традициям, каждый раз мы стараемся пригласить на концерт талантливых и известных на всю Россию артистов. В разные годы на дзержинской сцене выступали народный артист России А. Левенбук, профессор Московской консерватории В. Лензон, заслуженный артист РФ из Нижегородской филармонии балалаечник И. Штиллер и многие другие. Их выступления всегда встречаются аншлагом и бурными аплодисментами благодарных зрителей.
Традиционным для Хануки стало праздничное угощение знаменитыми еврейскими пончиками. Поздравить нас с праздником всегда приходят руководители города, общественные деятели и друзья синагоги.
Весело проходили праздники в общине: Пуримский карнавал в костюмах и масках; новогодний праздник Рош-Ашана с подарками, песнями и танцами.
Со времен Пинхаса заведена у нас и другая интересная традиция. В преддверии праздника Суккот во дворе синагоги мы устраиваем шалаш, покрытый ветками. Находясь в нём, под открытым небом, люди могут прочувствовать, каково было тем евреям, которые долгое время скитались и жили под открытым небом много веков назад…
Совсем скоро на нашу инициативу откликнулись представители других национальных диаспор.
Осенью 2012 года таджики отмечали 20-летие Республики Таджикистан. Представители таджикской диаспоры постарались на славу. Зал ДКХ был полон. Приезжал посол Таджикистана. Был прекрасный концерт. Мы были приглашены на праздник в качестве друзей и почетных гостей.
Так начиналась наша большая и теплая дружба с национальными диаспорами города.

На благо и пользу
 «28 февраля в школе № 27 прошёл «круглый стол», посвящённый проблемам толерантности и уважительного отношения друг к другу. Ведущим дискуссии был председатель совета региональной национально-культурной автономии татар Нижегородской области Гаяз Салехович Закиров.
Место проведения мероприятия было выбрано неслучайно: именно здесь тридцать лет назад педагог Ефим Беркович создал музей славного сына татарского народа, Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии Мусы Джалиля, который существует и поныне. Перед началом «круглого стола» его участники ознакомились с экспонатами музея, услышали рассказ экскурсовода о жизни и творчестве поэта.
В начале «круглого стола» председатель Духовного управления мусульман области Умар-хазрат Идрисов выразил искреннюю благодарность Ефиму Михайловичу Берковичу за его вклад в сохранение памяти о Мусе Джалиле и высказал убеждение, что имя поэта еще долго будет служить символом единения наций, народностей и культур».
Виктор Костин, «Дзержинское время», март 2006 года.
Уходя из школы, я поставил для себя крест на всей общественной деятельности. Почему-то тогда показалось, что больше я нигде и никому не нужен. Но, как показало время, общество не было намерено мириться с моими упадническими настроениями. По мере того как потихонечку налаживалось мое здоровье, меня стали приглашать на всевозможные общественные мероприятия, встречи, «круглые столы», заседания. Я увидел и почувствовал, что люди по-прежнему с уважением относятся к моим словам, прислушиваются к моему мнению. Только тот, кто знает, как больно и трудно мне было расстаться с 27-й школой, поймет, насколько значимой оказалась для меня такая оценка сограждан.
Когда же работа в синагоге закружила, общественная деятельность накрыла меня с головой.
В марте 2010 года при мэре города был создан Совет по делам национальных диаспор и иным вопросам в сфере межнациональных отношений. В него вошли представители всех национальных диаспор города Дзержинска. Мне была оказана высокая честь представлять в этом совете еврейскую общину города.
Первым нашим совместным делом стало проведение праздника национальных культур, который общими силами мы организовали в городском парке в День города.
Наш павильон мы назвали «Шолом тебе, Дзержинск». Мы подготовили выставку книг, рассказывающих об истории, культуре, традициях еврейского народа. Представили издания, написанные дзержинцами или же рассказывающие об известных дзержинцах. Нашлось место на выставке для литературы духовного содержания. В качестве угощения на столе появились ханукальные пончики, кошерный виноградный сок, пасхальная маца. Все это можно было попробовать совершенно бесплатно. В канве общего концерта прозвучали замечательные песни на еврейском и русском языках в исполнении еврейских артистов. Силами творческих коллективов было подготовлено несколько танцевальных номеров.
Праздник прошел на столь высоком уровне, что стал ежегодным.  Спустя пять лет одна из городских газет напишет: «Фестиваль национальных культур всегда становится одним из самых зрелищных, красивых и ожидаемых мероприятий, проводимых в День города. На несколько часов площадка перед театром кукол преображается и насыщается невероятно колоритными и звучными красками, мелодиями народов разных национальностей, проживающих в нашем городе.
Впервые фестиваль прошел несколько лет назад по инициативе совета национальных диаспор и при поддержке городской администрации. Праздник оказался настолько ярким, интересным и необычным, что было принято решение проводить его ежегодно. Это уникальная возможность заявить о богатой культуре своего народа, в дружеской и приятной обстановке рассказать о своих традициях и уникальных особенностях». Все написанное -  чистейшая правда. Общее дело сблизило и сдружило нас. Диаспоры стали принимать участие во многих значимых для города праздниках и мероприятиях. Например, к юбилею Победы по инициативе совета национальных диаспор вручались памятные медали ветеранам, был устроен концерт и угощение.
Разумеется, работа совета не ограничилась только проведением всевозможных праздников и концертов. На заседаниях решались вопросы обучения молодежи, криминогенной обстановки в городе, снижения межэтнической напряженности и многие другие. В рамках работы совета я принимал участие в нескольких межрегиональных конференциях и форумах. Например, в 2011 году я был делегатом межрегиональной научно-практической конференции «Прошлое и настоящее еврейских общин Поволжья и Центральной России». 
Через год вместе с начальником управления внутренней политики администрации Дзержинска Натальей Кассиной я докладывал о работе совета на конгрессе в Нижнем Новгороде. Наш доклад был перепечатан и вошел в итоговый сборник, включающий все основные материалы конгресса.
Меня пригласили к участию в работе интеллектуально-делового клуба Дзержинска. Созданный директором дзержинского «Завода герметизирующих материалов» Галиной Анатольевной Савченковой, он объединил политическую, экономическую и интеллектуальную элиту города. На заседаниях клуба мы поднимали важнейшие для города вопросы, в том числе затрагивающие религиозное образование, веротерпимость и толерантность в межнациональных отношениях. Мое мнение оставалось актуальным и тогда, когда речь шла об образовании, воспитании молодежи, борьбе с подростковой преступностью. Благодаря тому, что на заседания клуба приглашались самые высокопоставленные персоны города и области, мы могли донести свои мысли и соображения напрямую до руководителей города, областных чиновников, руководителей федеральных структур. Было приятно видеть, что к сказанному прислушиваются, а советы используются в реальной жизни. Мы стали хорошими и добрыми друзьями со всеми участниками ИДК.
В 2012 году по инициативе дзержинской еврейской общины моя кандидатура была выдвинута на ежегодный общегородской конкурс «Благотворитель года». По итогам рассмотрения представленных документов конкурсная комиссия приняла решение присвоить мне почетное звание «Благотворитель года» в номинации «Возрождая духовность».
Это была самая высокая оценка всех моих трудов по обустройству и созиданию дзержинской синагоги.
Год спустя на 40-летнем юбилее 27-й школы, куда меня пригласили в качестве почетного гостя, неожиданно от выпускников, моих бывших учеников прозвучала инициатива: присвоить Ефиму Михайловичу Берковичу звание почетного гражданина города. Я был ошеломлен.
Но машинка закрутилась уже даже без моего участия. Идею поддержали общественные организации, коллеги-учителя, представители национальных диаспор, многие промышленные предприятия. К счастью, вмешались политики, у которых нашлись свои кандидатуры. Почетного мне не дали. Зато было принято решение «наградить Берковича Фиму Менашевича Почетным знаком «За заслуги перед городом Дзержинском».
Я не сразу сообразил, что это награда намного значимей и весомей. Ведь в ней отражена вся моя жизнь и вся работа: за заслуги. Действительно, с того самого момента, как приехал в Дзержинск, я верой и правдой служил городу, который стал моей второй родиной.
Не скрою, в день награждения я волновался, как ребенок. Я вспоминал своих учеников, коллег по работе, родителей, моих добрых шефов, просто друзей, которые поддерживали меня в моих трудах. Я чувствовал, что эта награда и признание от них.
Даже сейчас, когда мне приходится в торжественные минуты, во время официальных мероприятий прикалывать этот знак на грудь, я чувствую тепло всех людей, которые так высоко оценили мою работу на благо и пользу города.

С надеждой на будущее
Жизнь в общине ни дня не стоит на месте. Каждый день происходит что-то новое. На смену одним хлопотам приходят другие. Вслед за подготовкой к праздникам торопимся принимать гостей, приезжающих в синагогу из самых разных районов Нижегородской области. 
Наш музей, который начинался с портретной галереи, все больше пополняется любопытными экспонатами: книгами, журналами, личными вещами, фотографиями. И вот уже на повестке дня стоит вопрос о расширении музейной экспозиции. В зале появился компьютер, где будут абсолютно все собранные за последние годы материалы. Так, чтобы каждый желающий мог прийти в синагогу и получить полную информацию об интересующем его человеке: годы жизни, место работы, вклад в развитие Дзержинска, фотографии. 
С обновлением мебели в библиотеке стало очевидно, что такие же красивые и удобные стеллажи для книг нужно устанавливать в молельном зале, в гостевом холле.  У нас накопилось много благодарственных писем, грамот, поздравлений от первых лиц города, уважаемых духовных лидеров и общественных деятелей. А это значит, что в ближайшее время предстоит оформить стену, где можно выставить свидетельства признания нашего скромного труда.
С 2014 года на базе синагоги проходят курсы подготовки учителей, преподающих в школах основы религиозного образования. К нам часто приезжают на экскурсии представители различных компаний, общественных организаций. Я выступаю с образовательными лекциями и познавательными экскурсиями.
Вот уже который год, как председатель дзержинской еврейской общины, я вхожу в общественный совет при главе города. 
В 2015 году я был снова делегирован на конгресс в Москву. Выступая с трибуны, по просьбам некоторых участников конгресса я напомнил о том, как создавалась наша Книга памяти. Как переломил страх людей и убедил их рассказать о своих родственниках. Рассказал про музей и про то, как мы хотим его развивать. Помню, что во время этого выступления руководитель нижегородской еврейской общины Эдуард Чапрак неоднократно поднимал большой палец вверх. Я видел светлые глаза людей. После выступления люди стали ко мне подходить, благодарить за вдохновение, приглашать в свои музеи. Такая поддержка еще больше убедила меня в том, что начатое нужно продолжать.
А в январе 2016 года я отметил свой 80-летний юбилей. Люди шли, звонили, писали. Поздравляющих было столько много, что день рождения растянулся на несколько дней.
Самыми первыми меня поздравили родные и близкие. Я не мог налюбоваться на своих дочерей и внучек. 
По окончании новогодних праздников стали поступать официальные поздравления от первых лиц. Глава города Сергей Попов пришел в синагогу, чтобы лично высказать мне благодарность за работу на благо города. От имени правительства Нижегородской области поздравить меня с юбилеем прибыл министр внутренней политики Сергей Рогожкин. Конечно, пришли на праздник мои давние друзья — коллеги по работе в школе, бывшие ученики, шефы и попечители. А вместе с ними и новые друзья: представители национальных диаспор, духовенства, общественных организаций, политических партий, медиа.
Я был потрясен искренностью всех поздравляющих. Но еще большее впечатление на меня произвело то, что почти все делились со мной соображениями о том, что еще можно сделать в синагоге, какие проекты необходимо претворить в жизнь, в каких общественных делах непременно нужно заявиться.
Никаких скидок на возраст! Люди совершенно искреннее наметили мне такой список дел, что на воплощение их потребуется не менее двадцати лет. Что и говорить, о беззаботной и тихой пенсии мне, видимо, придется только мечтать. А уж о том, чтобы ставить точку, и речи быть не может!
Так и расстаюсь на многоточии...