А мне моя грусть досталась в наследство...

Я кричал сдавленным от горя голосом
и разрываяясь на части в пьяном угаре,
снова колени в кровь раздирал.

В наивных мечтах мелькают картинки прошлых счастливых событий:
как когда-то прижимался ладонью к щеке,
как жар губами со лба убирал,
как, чёрт возьми, перебирал пальцами рыжие пряди,
и, как в итоге нас небрежно подвесили на нитях судьбы: 
ведь для настоящего счастья нужно было гореть, а не тлеть,
отравляя окружающих ядом любви.

Все счастливые в скобках подростки, когда-то лежали на холодном кафеле с порезами глубже океана на запястьях,
мутно вспоминая цвет глаз мамы,
но, это совсем и не важно, важнее то, что помнишь в них любовь к непутёвому своему ребёнку.

Знаешь, если я решусь умереть, то только в полёте.
Только раскинув руки.
С нашей до боли в рёбрах родной пятиэтажке,
где представляли, что когда-нибудь станем птицами. 
Безгрешная смерть во сне только для лучших,
а я, зная свои слова и поступки, всего вот этого не стою.

Небо полыхает фейерверком радуг.
Я побеждён.
Я повержен.
Как старый матрос путешествую морем,
где с криком над палубой чайки летают.
Их крики, их стоны - голоса былых моряков, нашедших в волнах покой.
А мне моя грусть досталась в наследство.
По венам.
По сточным каналам души.
И, когда дети с причалов руками махают,
взрослые молятся вслед.
Они знают, что больше не будет пути обратно.

Мы сгораем мотыльками в этом пожаре дотла,
и, знаешь, - это вовсе не любовь была.