Куда ведет ракушка

Где-то вдали остался город Виана-ду-Каштелу с его автомобильным мостом, по которому со свистом и грохотом проносятся машины, и узкой дорожкой для пешеходов, которых обдает ветром и запахом бензина от несущихся автомобилей. Вдали остались городской пляж, где мы дурачились и ели фрукты, церковь с альберге, где мы провели эту ночь и, конечно, волшебный дедушка, ожидающий новых паломников. «Эх, жаль мы не оставили ему сувенир, а ведь я несу с собой 20 маленьких брелоков-матрешек, чтобы дарить их понравившимся людям».
Солнце печет, дорога вьется вдоль океана, а мы шагаем и шагаем вперед, туда, где нас ждет пограничный португальский город Каминья. «Ракушка!» – вдруг радостно вскрикивает Оля и бьет рукой по изображению ракушки на заборе. И мы, словно получая небольшой заряд энергии, двигаемся чуть быстрее. «Опять ракушка!» – Оля снова вскрикивает и бьет по ракушке, мы все повторяем за ней этот жест, прикладывая руку к изображению на плитке, вмонтированной в бетонный забор.
Я не пойму, что веселит меня больше: то, что мы на правильном пути, а именно на это указывают встреченные ракушки, или то, как Оля на них реагирует.
Ракушки служат указателями для паломников, ракушки и желтые стрелки. В некоторых провинциях ракушки указывают в сторону Сантьяго-де-Компостела своими лучами, а в некоторых – основаниями. Бывает и так, что две ракушки находятся рядом и показывают в разные стороны, скорее всего это просто альтернативные маршруты в Сантьяго или старые дороги, в такой ситуации надо ориентироваться по желтым стрелочкам. Но в основном, если вы видите ракушку, вы на правильном пути, и вам надо идти в ту сторону, куда она показывает. Так что в век gps и google maps вы можете просто следовать за ракушками и желтыми стрелками и придете в Сантьяго, даже начав свой путь с другого конца Испании, или вообще из Франции, или Португалии.
Дорога привела в поселок Портиньо, который встретил нас большой песчаной косой вдоль океана. Люди загорали, играли на песке в различные пляжные игры, а самые отважные ненадолго забегали в холодные воды океана.
Здесь мы решили зайти в магазин поесть и немного отдохнуть.
В магазине я увидел симпатичную паломницу и решил, что было бы неплохо пригласить ее в нашу компанию. Я подошел к ней, с улыбкой представился и предложил идти с нами. Девушка с радостью согласилась. Ее звали Анна, оказалось, что ей 20 лет, и она из Германии.
Все вместе мы купили фрукты и отправились в кафе. «Здесь все так дёшево после Германии, просто копейки!» - сказала Анна, рассматривая меню.
«По сравнению с Россией цены примерно такие же и даже дороже, – перелистнул я страницу меню. – Особенно если ты придешь на бизнес-ланч, 4-5 евро, и ты получишь обед из трех блюд: суп, салат, второе плюс кофе».
Лицо Анны выразило удивление ценовой политикой бизнес-ланчей в России. «Да, намного дешевле, чем в Германии», – покачала головой девушка.
«До кризиса, – продолжал я, делая глоток горячего кола-као, – путешествовать по Европе для нас было очень дёшево. В Москве все стоило дороже, но потом рубль упал больше чем в два раза, – я изобразил руками, как падает рубль, – и теперь значительно меньше русских путешествует по Европе».
Мы немного перекусили, помня о фруктах в рюкзаках и не желая сильно наедаться, и решили пойти на пляж. Анна пошла с нами, но плавать не захотела. Они с Надей расстелили полотенце,  разложили на него фрукты, ели черешню и болтали. Надя даже говорила что-то по-немецки, и Анна одобрительно кивала.
Мы же переоделись в стоящих на пляже пустых палатках. Может быть, они и предназначены для  смены одежды, но это было не понятно. Поэтому я старался переодеваться быстрее и вышел оттуда с таким видом как будто просто проходил мимо.
Вода здесь уже не такая ледяная, как около Порто, но все равно очень холодная. И мы больше не плавали, а бегали от волн. Мы подбегали к самой кромке океана, когда вода отходила назад и будто дразнили волны. А когда волна обрушивалась на берег, мы бежали со всех ног, старясь обогнать спешно пребывающую морскую пену, и иногда нам это даже удавалось. Вдоволь набегавшись, мы тоже поели фрукты и стали собираться дальше.
Я шел и болтал с Анной. Разговор строился хорошо, мы обсуждали алкогольные напитки.
- Я работала в баре, ты пробовал коктейль… – дальше шло непонятное мне название.
- Нет, а что там? – спрашивал я заинтересованно.
Потом Анна называла кучу ингредиентов, из которых я обычно понимал только водка, ром, виски, абсент, и все это добавлялось непонятными названиями, по всей видимости, каких-то ликеров. Я мотал головой, так как знал явно не все коктейли из этого списка, да и вообще понимал не все слова на английском. Но я вырос на юго-востоке Москвы, и мне тоже было чем удивить немецкую барменшу.
Я рассказал ей про коктейль, который делали девчонки в ночных дворах рабочих районов столицы, где всегда собирались шумные и пьяные компании. Они высыпали в пластиковый стаканчик растворимый кофе, заливали его водкой и потом добавляли кока-колы, получался очень сильный дешевый и, подозреваю, не менее вредный энергетик. За время работы в баре Анна с таким не сталкивалась.
Я рассказал еще про бар в Абхазии и про ликер «Фернет» из Аргентины, она тоже сыпала в ответ рецептами коктейлей и названиями различного алкоголя. Весело болтая, мы обсудили также пиво в Германии и Чехии и фестиваль Октоберфест, про который девушка сказала, что там все чертовски дорого. Но как бы тема алкоголя не казалась бесконечной, она закончилась, и мы незаметно перешли на политику.
– Как ты относишься к Путину? – это первый и главный вопрос, который вас спросят в любой другой стране, если речь зайдет о России или даже политике в целом.
«Мне не нравится, что богатые люди становятся богаче, а бедные беднее? – Да, а как ты относишься к Путину?
В России в больших городах люди говорят на английском, но в маленьких дела с этим обстоят похуже. – Да, а как ты относишься к Путину?» Как то так.
Вот и в наших дебатах это был первый вопрос от Анны.
Я старался отвечать, честно, но не особо вдаваясь в подробности. Говорил, что по-разному отношусь к внутренней и внешней политике, и о системе власти в целом. Говорил о социализме, что общество должно стремиться к меритократии, но не понятно, как ее достигнуть. Сказал, что критически отношусь к идее демократии в современном мире и даже сделал небольшой экскурс в историю античности.
Анна слушала мою вдохновенную речь, а после ответила, что в Германии Правительство работает в интересах каждого. Усомнилась в моем утверждении, что власть всегда обманывает общество, подтвердила доверие Меркель и ее политике, а также убежденность в независимости и объективности немецкого телевидения. Я улыбнулся в ответ: хорошо если так.
«Я думаю, в России диктатура, – продолжала Анна, – вы ущемляете права геев, потом что Путин ненавидит их».
Я позволил себе усомнится в этих словах и пожал плечами: Геев никто не ущемляет. В Советском Союзе была статья за мужеложство, но сейчас такой статьи нет. Нет никаких ограничений для того, чтобы геи устраивались на работу, закон никак не выделяет и не ограничивает их права. Конечно, если бы мне на собеседовании кто-то сказал, что он – гей, я бы сильно подумал брать ли такого человека на работу. Но не из-за его ориентации, а потому, что если человек при приеме на работу говорит о своей сексуальной жизни, а не о рабочих навыках, это довольно странно.
На какой-то момент немка задумалась: «Но в России к ним плохо относятся, разве не так?»
Здесь была доля истины: В маленьких городах конечно плохо, но в Москве большинству все равно. Но мы говорим, о притеснении на государственном уровне, и они имеют те же права, что и все.
Анна была очень настойчива в теме сексуальных меньшинств и не сдавалась без боя.
– Но Путин запрещает им жениться и усыновлять детей! – завила она мне с вызовом.
– Путин, как президент, должен прислушиваться к народу. Большинство людей против усыновления детей однополыми парами и против гей парадов.
- А ты? - заводилась немка.
– В данном случае я согласен с большинством, – ответил я, чувствуя, что градус беседы увеличивается. У нас есть мусульманские регионы, где если провести гей парад, могут погибнуть либо геи, либо защищающие их сотрудники полиции. Ну и потом в нашей культуре не принято афишировать сексуальную жизнь. Почему тогда не провести парад любителей секса в машине или садо-мазо, у всех своя личная жизнь, почему надо выделять именно геев?
- А на счет усыновления, что ты думаешь по этому поводу? Что говорят твои друзья?
- Честно, я вообще об этом не думаю, и мои друзья об этом не говорят. В России это так нереально, что никто это не обсуждает.
Я пытался уйти от темы, но у меня это не получалось.
Глаза девушки расширились от удивления и ужаса: «Надо с этим бороться!»
В своем желании навязать мне свою точку зрения, Анна начинала вести себя излишне эмоционально и даже агрессивно, и меня стала немного раздражать ее настойчивость и зацикленность на одной теме.
- В России, – спокойно ответил я, – 60% людей живут за чертой бедности. Вот в чем проблема. Все проблемы: преступность, плохое образование, – это все от бедности. Раньше были рабы, им давали жилье и еду за работу. Сейчас многие люди работают, и денег от зарплаты им хватает только на оплату квартиры и питание, я считаю, это тоже рабство только с иллюзией свободы. Вот с чем надо бороться. Есть важные задачи и второстепенные, сначала надо решить проблему бедности, коррупции и так далее, потом мы сможем подумать об однополых браках или чем-то таком. Я вообще думаю, что проблема с правами геев не такая большая, как о ней говорят, ее раздувают специально, чтобы отвлечь внимание от того, что разрыв между бедными и богатыми все увеличивается и увеличивается.
- Это очень большая проблема. В Германии Правительство думает о всех проблемах и ищет пути их решения.
Я пожал плечами: в разных странах разные проблемы. Мне говорили, что в Украине у прокурора может быть дача с золотыми статуями, как у восточного шаха, возможно ли это в Германии?
Анна покачала головой, а я продолжал: «В Москве уровень жизни, как в Европе. Но в других городах многие люди получают 200 евро, если даже 300 – это все равно мало, вот о чем надо подумать. Сколько в стране геев – 7-8%, а бедных – 60%, вот о чем по моему мнению государство должно позаботиться в первую очередь, гей ты или нет, если ты бедный тебе все равно плохо».
Немка возмущенно отвернула голову. Вскоре мы пришли к магазину с мороженным, и все купили себе фруктовый лед, я думал, что мы наконец-то проехали тему нашего разговора, и принялся болтать с ребятами.
Мы пошли дальше по дороге. Но Анна начала ускорятся, ушла вперед и иногда оборачивалась, как бы боясь, чтобы мы ее не догнали.
-Что случилось? – спросила Надя взволнованно.
 - Я думаю, она обиделась, – вздохнул я. – Сначала мы говорили об алкоголе… – и я рассказал друзьям всю историю.
Ребята разделяли мою точку зрения, но нас всех огорчало, что мы так хорошо общались с нашей новой знакомой и что она так неожиданно ушла.
Осадок этого события висел весь оставшийся день. Все мы были расстроены, и девчонок обидчивость немки задела, казалось, еще сильнее.
Прошло два дня. За это время мы успели на рыбацкой лодке пересечь реку Миньо – она же граница Португалии и Испании, перепутать в Виго приют для пилигримов и бездомных, поговорить со свидетелями Иеговы, поиграть в футбол на поле, расположенном в деревне с видом на океан, и много чего еще, но это, как говорят, другая история.
8 июля 2016 г. мы пришли в альберге в городе Понтеведра. Мы сели отдохнуть за стол в общей комнате. Напротив меня сидел парень очень похожий на японца.
– Привет, ты откуда? - спросил я.
– Я из Канады, Дерек, – он протянул мне руку и улыбнулся.
Я пожал его руку и тоже представился. Мы стали болтать с ним о том о сем. Дерек удивительно располагал к себе. Это был его третий камино, до португальского он ходил северный и французский пути. Мы разговорились, и я рассказал ему про случай с немкой, и как все мы были расстроены. Потом выяснилось, что Надя в это время рассказывала то же самое парню из Украины, который вместе со своей девушкой жил в Германии, и камино они ехали на велосипедах.
– То, как она поступила, не дух камино, – улыбнулся Дерек. - Смотри.
Он поднял рукав своей водолазки и показал на запястье. Там красовалось небольшое изображение ракушки.
– Ракушка – это символ камино. Эти лучи, – он провел пальцем по лучам ракушки, – символизируют разные пути. Все мы разные, и у всех свой собственный путь, но все мы приходим в Сантьяго. Это и есть дух камино.
Если говорить более широко, – ответил я, смотря на его татуировку, – ничто не мешает людям с разными взглядами работать над общей целью, при этом сохраняя взаимоуважение.
– Именно!
– Когда ты обсуждаешь что-то с друзьями, и вы имеете разные мнения по какому-то вопросу, – продолжал рассуждать я, – я говорю, мое мнение такое, а мой друг – мое мнение такое, хорошо. Мы видим, что нет смысла спорить и переходим к другой теме. Да, ты думаешь по-другому о каком-то вопросе, но это не мешает нам дружить.
Канадец кивнул, соглашаясь с моими размышлениями.
Так ракушка еще раз указала нам путь, путь к душевному спокойствию и пониманию одного из символов камино.
– Когда ты сделал ее? – спросил я, показывая на татуировку. –Возможно, я сделаю себе тату с ракушкой или крестом Сантьяго, но только после того, как пройду весь путь от Франции.
– Я как раз сделал ее после французского пути в прошлом году,   улыбнулся Дерек.
– После Сантьяго ты идешь до Финистерры и Муксии? – спросил я, открывая карту части Галисии, полученную мной в туристическом офисе (маленькой будке с одним сотрудником) в одном из городков, пройдённых ранее. – Мы собираемся сначала дойти до Финистерры, потом до Муксии, а оттуда вернуться на автобусе в Сантьяго.
Дерек кивнул: «Только я пойду сначала в Муксию и потом на Финистерру. Я люблю символизм, Финистерра, это - «конец земли», и Путь должен заканчиваться именно там».
Мы еще пообсуждали с ним варианты маршрутов. Я согласился, что тоже люблю символизм, и тем более от Финистерры в день ходит больше автобусов, так как это более крупное и туристическое поселение.
Я решил обсудить изменение маршрута с ребятами, они доверяли мне и моим аргументам. После Сантьяго мы запланировали держать путь в Муксию, к месту, куда по приданию пристала лодка Девы Марии, которая приплыла в Испанию, чтобы помочь проповедовать святому Иакову.
И снова мы следовали за ракушками в Сантьяго и дальше к океану. Оставим для другой истории это время, проведенное в походе от Понтеведры до Муксии и Финситерры.
Прошло несколько дней, и мы пришли в Финистерру, небольшой поселок с маяком на северо-западе Испании. Одноименный мыс, рядом с которым расположился поселок, является самой западной точкой страны. Глубже в атлантический океан выдается лишь самая западная точка Европы – мыс Рока в Португалии.
Солнце обжигало нашу смуглую кожу, по улицам ходили паломники с большими рюкзаками, хиппи в татуировках и местные жители. «Где муниципальный альберге?» - задавались мы вопросом, то спрашивая прохожих, то изучая карты на экранах телефонов. Вокруг было много частных приютов, но мы никак не могли найти муниципальный, где, кстати, можно получить удостоверение о том, что вы прошли путь до Финистерры и достигли края земли.
Вдруг на одной из узких улочек мы увидели Дерека. Он стоял и о чем то беседовал с незнакомой нам женщиной.
– Дерек, привет! – радостно закричал я, подходя ближе. – Ты не знаешь, где находится муниципальный альберге?
– Туда! – он показал рукой вниз по улице. Рукой с татуировкой ракушки.
И мы зашагали по улице, перешли дорогу и заняли последние 5 мест в муниципальном альберге в этот день.
Смотри на желтые стрелочки, следуй за ракушками, открой свое сердце, и ты не заблудишься, Камино ведет тебя.