дикие мальчики

Оттенок дуба блекло-светлый с темными разводами, словно Леди проливает на него гуашь. Вишня — насыщенно-древесная с ровными чуть темноватыми полосами. Цвета ореха бывают от молочно-древесного до грязно-коричевого — коричневого, как тени для век, которыми пользуется Элли. Махагон — темное дерево с винно-красным отливом. Киллорглин разбирается во всем этом, потому что в этом разбирается Ян.
Если бы Киллорглину было интересно, он давно бы выяснил настоящее имя Яна и то, почему у него условно-досрочное с исправительными работами, но Киллорглину плевать. Вместо этого он курит с Яном на заброшенной стоянке и лежит на траве в парке посреди осени.
Киллорглин не задает лишние вопросы, поэтому просто молча наблюдает за тем, как на заднем дворе кампуса образовывается целая инсталляция из деревянных стульев; Ян тащит их отовсюду. Летние кафе, офисы, агенства, больницы и клубы по интересам — Ян почти как клептоман с особым упорством собирает стулья, чтобы сбросить их в общую массу изломанного дерева.
— Дерево не горит, оно кричит и плачет. — Объясняет Ян, но Киллорглин продолжает не понимать. Он не понимает ничего, кроме как осознания факта, что Ян ворует эти стулья. Чужое имущество. Собственность. Ворует. Преступно. Но Киллорглин ничего не говорит. — Мне чисто плевать, — обозначает свою мотивацию Ян, когда в углу его комнаты возникает канистра с бензином, — что это преступление.
Классические резные спинки с витиеватыми узорами и изогнутыми ножками, выкрашенными позолотой и мягкими сидениями; складные выкрашенные в зеленый стулья с потрескавшейся краской; стулья-кресла с мягкой замшевой спиной и подлокотниками; странные геометрические фигуры — инсталляция студенческой галереи.
Немотивированная агрессия Яна отдается его больным плечом, которое он вечно разминает и шрамом на щеке, похожим то ли на следы от огромных когтей, то ли на неровный порез ножа. Это совершенно особое развлечение — находиться рядом с Яном, слушать его изъеденные воспаленный слова, его рваные резкие интонации, граничащие с криком. Это совершенно особое развлечение — поддаваться влиянию Яна, когда тому приходит в голову что-нибудь совершенно дикое и безумное.
— Он отбитый. — Кричит Уилл, а Элли просто качает головой.
— Я совершенно отбитый. — Констатирует Ян, когда они толкают по пустой улице очередное офисное кресло из юридического агенства, а Киллорглин смеется — так же, как смеется Ян. С гулкой отдачей хрипа и рыка, он копирует Яна в его низком лающем смехе. Остаток дороги Ян везет его на кресле.
Ян бросает стулья в огонь и смеется, а после замирает на месте и высматривает в глубине пожирающего пламени особый узор рыжих пылающих языков, лижущих объятый алым стул. Ян смеется, кричит, рычит, бросает бутылку с виски в огонь на заднем дворе, и огонь рычит следом за ним, шипит, пожирая спирт, чтобы явить из старого новое: из дерева, вылизанного огнем, — серый легкий пепел и выжженную землю. Ян называет это «трансформация». Уилл — «безумие». Доктор Дженкилс называет это психопатией, а Киллорглин просто подкидывает поленья в огонь всякий раз, когда видит Яна.
— Огонь поглотит твою плоть, — шепотом обещает Ян, — и я сохраню твои кости.
Киллорглин прикрывает глаза и, плотно обхватив пальцами горлышко бутылки, хаотично движется вокруг алтарно-возведенного пламени, как символа очищения, поглощения, уничтожения и безумия. Определенно безумия, и теперь Киллорглин точно знает его запах — плавленная огнем пластмасса, сгоревшее дотла дерево. Элли сидит под ивой, поджав колени к груди, и рисует что-то в своем ежедневнике; Уилл лежит на газоне, закрыв глаза. Элли кричит:
— Согласно контрольному списку перечней психопатии — это определенно ее черта.
— А поджог считается преступлением, эквивалентным изнасилованию. — Кричит Элли, но ее голос заглушается отчаянным звонким треском стульев, пожираемых алым пламенем. Бутылка «Джим Бима» взрывается прямо в костре и раздается звонкий хлопок — Киллорглин отворачивается и закрывает уши. Руки у Яна все в крови и ожогах — стеклянное месиво он достает прямо из костра. Через призму измененной огнем и дымом реальности Киллорглин видит кровавую крошку осколков в руках Яна и то, как горит его куртка.
Через три недели Киллорглин вместе с Леди пробирается за открытое заседание суда, где Ян пытается обжаловать приговор. Уже там Киллорглин видит девушку с изуродованным лицом, которое она прячет за длинными махагоновыми волосами. Темное дерево с винно-красным отливом. Киллорглин вспоминает, как они тащили стол из приемной группы поддержек больных церебральным параличом. Махагон. Это было дерево цвета махагона — не он, конечно, обычный дуб, но выкрашенный в темный.
— А потом нанес потерпевшей удар охотничьим ножом, который приложен к делу.
Ян сквозь зубы называет девушку со шрамами во все лицо сукой, а потом перепрыгивает через стол — дуб, крашенный под махагон — и идет к ней, пытаясь обнять. Он говорит:
— Прости мне, ибо это моя вина.
Он говорит:
— Это моя величайшая вина.
Ян говорит:
— Каждую минуту моя грудная клетка шипит от сводимой боли, обращенной в печальное отчаяние, вина моя неумалима, как неумолимо наказание мое. Я приму его от твоей руки, как следовала его принять Иакову от самого ближнего своего.
Киллорглин смотрит на это и повторяет одними губами.
Прости мне, ибо это вина.
Это моя величайшая вина.
Одними губами Киллорглин говорит:
— Каждую минуту мою грудная клетка шипит.
Он знает это, потому что это его слова. Это слова из его последней новеллы, которую он утерял, как ему казалось, пьяным в «Порту святых». В тот вечер он читал отрывок из нее, играя в американочку с сокурсниками. Поднявшись со своего места, Киллорглин со стаканом читал:
— Прости мне, ибо это моя вина.
Он читал:
— Это моя величайшая вина.
Именно так они с Яном и познакомились.
Полицейские бросаются наперерез Яну и у самого носа девушки ловят его, заломив ему руки. В зале раздается гул из каждого угла, похожий на пчелиный рой. Неодобрительное шипение. Возмущение. Страх. Судья бьет молотком. Она говорит:
— Тишина!
Он говорит:
— Сядьте на место!
Судебный секретарь еще раз просматривает материалы дела и поднимает глаза на судью. Одними губами она произносит:
— У нас пропала главная улика.
Девушка с изуродованным лицом прячется за адвокатом, а полицейские оттаскивают от нее Яна. Он смеется и называет ее сукой. Он обещает сжечь ее. Обещает сжечь ее махагоновые волосы. Ян кричит:
— Огонь поглотит твою плоть, и я сохраню твои кости.