Ванёк с Гвоздём

Двор наш находится в старой части города, а потому в нём живут уже, пожалуй, дети детей тех, кто получал первые квартиры от автомобильного завода в этом квартале. Завод уже давно почил в бозе, почти сразу же после того как жизнь советской власти у нас в стране трагически оборвалась, не дотянув даже до преклонного возраста отдельно живущего человека.
Во-о-о-о-т, значит. Но я-то не о советской власти, а о людях, многие из которых родились в нашем дворе ещё при ней.
Так как одной из отличительных особенностей советских граждан было то, что они принимали самое непосредственное участие в жизни друг друга, на работе ли, дома, то наш двор – не исключение. Скорее он напоминает не двор, а коммунальную квартиру, где все и всё друг про друга знают.
Вот на порог нашего дома выходит Роза Гароновна. Кто она по национальности – тайна даже, кажется, для неё самой, потому что она так давно живёт, что забыла уже не только это, но и свой пол и возраст. Она выходит на крыльцо и выволакивает за собою старый, как сама она, стул с продавленным сиденьем. Стул этот стоит в подъезде, и все знают, что это – «стул Розы Гароновны», а потому на него никто, кроме неё, не покушается. На нём старуха «гуляет». Ноги её раздулись от какой-то давнишней болезни и едва шевелятся. Роза Гароновна живёт на третьем, а лифтов в наших пятиэтажках даже предусмотрено не было, потому для неё выход на улицу – целое путешествие. Выволакивает она стул на улицу и здесь же, прямо на крылечке подъезда, на него садится. И сидит так полдня, до обеда, возложив руки на свой необъятный живот. Как только почтенная матрона исчезает,  молодые мамаши, не видя её на крыльце, начинают кормить детвору и обедать сами.
Иногда Роза Гароновна просит кого-нибудь из старых жильцов, чтобы ей «поменяли валюту» в соседней сберкассе. Тогда она откидывает полу пальто, в которое одета всегда, летом и зимою, только зимой на голове у неё ещё и тёплый платок, откидывает, значит, полу пальто и из кармана застиранного фланелевого халата (халаты периодически меняются) извлекает гигантское старое мужское портмоне, откуда являет миру десятидолларовую купюру. Извлекает, стало быть, и протягивает соседу, провожая его напутствием, что «курс валюты на сегодня» она знает.
Сыну своему проведение валютной операции она доверить не может, потому что он у неё пьяница, а потому попадание любых денежных средств в его руки крайне не желательно. А живут они с сыном на то, что сдают где-то в центре квартиру, доставшуюся Розе Гароновне ещё от её матушки-покойницы. Потому и не бедствуют.
А вот из соседнего подъезда вышла таджичка Анора со своим выводком. Уже довольно давно они с мужем приехали в наш дом, где снимают двухкомнатную квартиру на первом этаже. Уж не знаю, чем в нашем городе занимается её Юсуф, но люди они с женой хорошие и приветливые, а потому даже Роза Гароновна несколько раз просила Юсуфа, чтобы он принял участие в её «валютных операциях». Но не это главная достопримечательность наших таджиков. Главное то, что они у нас с удивительным постоянством размножаются: ежегодно у перманентно беременной Аноры появляется новый ребёнок. Сейчас их уже шестеро. Почему так происходит? Я не уверен, но думаю, что климат им, наверное, наш подходит…
Ага, значит, о соседях я…
Да! А если встать пораньше, часов в шесть, и выглянуть в окно, то в любую погоду, зимой и летом, на детской площадке, где стоят какие-то спортивные снаряды, можно увидеть Ванька с Гвоздём.
Ванёк – это человек неопределённого возраста. Если бы мне сказали, что ему пятьдесят, я бы решил, что он хорошо сохранился. Сказали бы, что тридцать, подумал бы, что жизнь его довольно крепко потрепала. Но в соседнем доме он живёт уже давно. Так что, возможно, ему и все шестьдесят. Но Ванёк  худой, жилистый, коротко подстриженный и всегда без головного убора.
А Гвоздь – это его овчарка с надорванным ухом, но тоже ещё не старая.
Сначала Ванёк делает зарядку сам: подтягивается, отжимается, качает пресс, примостившись на лавочке. А Гвоздь в это время бродит по газону, внимательно и подолгу нюхает все кусты и заборчик, иногда задирая на них лапу.
Потом Ванёк начинает дрессировать Гвоздя. Он усаживает пса в самом центре площадки, сам отходит от него на несколько шагов и начинает чётким голосом и специальными жестами давать тому команды. Мне кажется, что в эти минуты Гвоздь гордится своим Ваньком. И   о б о ж а е т  его. Он не отводит от хозяина глаз, кажется, даже не мигает, возможно, даже не дышит, потому что вываленный из пасти на сторону язык перестаёт подрагивать. Собака ложится, садится, приносит апорт, обходя хозяина справа и садясь у его левой ноги, ползает и прыгает через невысокий штакетник. После всех вышеперечисленных процедур, Гвоздь с Ваньком начинают утреннюю пробежку и скрываются за углом моего дома.
Иногда я встречаю Ванька во дворе, когда возвращаюсь с работы из школы. Он деловито ко мне подходит, говорит традиционное «Здорово, Петрович!», не глядя в глаза и крепко при этом пожимая мне руку, потом, опять же – традиционно, спрашивает: «Ну, как там мОлодежь и пОдростки?» Ударение он всегда делает на первых слогах этих слов, что, очевидно, надо расценивать, как остроту. И, не дожидаясь моего ответа, стремительно направляется по своим, Ваньковым, делам.
Ванёк мне нравится, сам не знаю, почему. И Гвоздь тоже. За то, что они так преданы друг другу, наверное.
… А после вчерашнего разговора с Розой Гароновной, для которой я совершил очередную «валютную операцию», что-то тёплое родилось в груди. И теплота эта вот уже сутки греет и мою душу.
Оказывается, когда-то давно, у Ванька была семья. И звали его не Ванёк, а Иван Дмитриевич, и был он шофёром-дальнобойщиком. Однажды подвозил жену и двух дочек-погодков утром перед рейсом. В его пустую фуру врезался какой-то пьяный самосвал. На Ваньке – ни царапины, а любимые женщины его, все трое, погибли на месте…
Ванёк похоронил их. Отплакал. Поменял свою квартиру на худшую в нашем дворе – только бы подальше от того места, где был счастлив. Взял из собачьего приюта почти ослепшего и покрытого лишаями  щенка с надорванным ухом. Назвал «Гвоздём», выходил. И теперь они живут с ним вместе.
Роза Гароновна по секрету прошептала мне, что она знает точно, как иногда, вечерами, Ванёк обнимает своего пса за шею, целует его в голову, плачет и шепчет ему в рваное ухо:
- Гвоздик… Шурупчик ты мой бесценный…


04.10.2016