Этот сладостный яд

Цикл

 Слободская шпана
 да цыганская ночь;
 за бутылку вина
 мне любовь не пророчь.

 Не пророчь, говорю,
 этот сладостный ад:
 помолюсь на зарю,
 поплюю на закат.

 Ко вдове молодой
 ходит вся слобода;
 не смотри, что седой,
 коль душа молода.

 Утром хмель не томит,
 да вот чубчик повис,
 волн взрывной динамит
 рушит пирсы и мыс.

 А с высокой горы
 тучи гонит борей –
 это всё до поры
 было жизнью моей.

 Было жизнью моей,
 с долей счастья, причём.
 Так полнее налей!
 Не жалей ни о чём!

 Слободская шпана
 да букет хризантем,
 не понять без вина
 кто есть кто и зачем…

 НОЧНОЙ БАЛКОН

                О.И.

 Сквозь кипарис блестит луна,
 несётся туч рваньё к Босфору,
 и жалуется, как зурна,
 о чём-то ветер косогору.

 Косые тени во дворе
 шатаются в потёмках, тают,
 и двортерьеры в конуре
 о косточке, видать, вздыхают.

 Смотрю с балкона… Ночь как ночь;
 средь кошек кот-кастрат, как евнух;
 тебя мне позабыть – невмочь,
 а помнить – выше сил душевных.

 Прислушаюсь: шуршит прибой
 за сквером в мамином квартале,
 мы не встречаемся с тобой,
 а словно и не расставались.

 Ушла луна, и кипарис
 накрыли тьмы коварной сети,
 и стал заметен звёздный рис,
 что растворён был в лунном свете.

 ЛЕТЕЛО ВРЕМЯ, ТАЯЛО

 Наделал я помарок сам
 в судьбе моей сполна.
 Под ай-тодорским Хараксом
 крутая бьёт волна.

 Там римской кладки стеночки,
 план укрепленья лих,
 зеркальные надев очки,
 осматривал я их.

 Я к Тюрину, маячнику,
 с вопросами прирос.
 Средь туч катилось мячиком
 светило за Форос.

 На термы глянул, на маяк,
 музей, терраска, мол,
 с шарагой молодых бродяг
 я в бухточку сошёл.

 Триремы римлян в мареве
 шли к мысу за волной,
 мне эти грёзы впаривал
 дух юности хмельной.

 Я повторюсь: надев очки
 зеркальные, бродил,
 от модной супердевочки
 визитку получил.

 Летело время, таяло,
 шустрило, как скворец,
 наверно, неспроста его
 так жалко под конец.

 Завистник мой, не хмурься,
 не вякай, не буровь,
 перекипела дурь вся
 и вновь важна любовь.

 Наделал я помарок сам
 в судьбе.
 О поздний стыд!
 Под ай-тодорским Хараксом
 и по сей день штормит…