Мои два ангела

В лагерной жизни, помимо всех тягот заключения, самым страшным, безнадежно непреодолимым было чувство неотвратимости срока наказания, определенного приговором. Сейчас невозможно выразить ту душевную жуть, которая подступала всякий раз после сигнала подъема. В осенние сутемки или летнюю рассветную явь обреченно и тягостно душила мысль: «И так будет еще три тысячи утр...»
Когда мордовское зарешеченное инобытие осталось позади, душу стали тяготить навязчивые сны. В их неотразимой подлинности снова и снова я должен был начинать свой девятилетний срок с сознанием роковой его неотвратимости. Однажды в изматывающей одноликости снов о зоне, вдруг пришло совершенно чуждое мне по жизни, но прожигающее душу сновидение… Проснувшись, я тут же без помарки написал строки, отчасти выразившие полубредовую картину. В ней, как ангелы на иконе, запечатлены две женщины, мама и Рита, как никто ощутившие на себе тяготы моего срока.

 ***
Опять во сне мерещится облава,
Опять мне жутко, я вжимаюсь в стену,
Мне ходу нет ни прямо, ни направо, -
Рывком на левой я вскрываю вену ...
 
Стена шатнулась, спину отпуская,
В глазах крестами огненными метит,
Я в темный погреб тихо оползаю,
И мама милая фонариком мне светит.
 
Закрыто дело - я за все ответил!
А то, что будет, пусть придет с повинной
К той женщине, чей льноволосый пепел
Усыпал путь мне в райскую долину.


***
Ты остаешься, девочка моя,
Ты почему-то вечно остаешься
Хрустально-хрупкой осью бытия
И за глаза ты веточкой зовешься…
Но в днях моих, поверь, цветет она,
Та несказанно юная весна.
           О.М. Сенин