Не друг и не враг
Они знали меня в лицо. И всякий раз, когда я шел через их селение, сопровождаемый по пятам своими, они опасливо уступали нам дорогу. Они называли меня Бригадиром. Я не знаю, почему. В сущности, мне было все равно. Те, что постарше, предпочитали делать вид, что не замечают нас, а молодые и глупые, завидев меня, выкликали мое прозвище и порой подходили очень близко, к откровенному ужасу своих матерей. Те жалобно и испуганно причитали и бросались «спасать» своих отпрысков. Они боялись, что я причиню зло их чадам. Я чувствовал запах их страха. Самое забавное, что ни я сам, ни мои родичи ни разу не нападали на тех из них, что не смогли бы от нас защититься.
Они были хитры и изобретательны. Этого у них не отнимешь. Однако имелось у них в запасе и кое-что поопаснее смётки – мнимая доброта. Уберечься от этого оружия, похожего на приманку, могли лишь самые умные и самые злобные из нас. Я всегда относил себя к первым. Но однажды случилось так, что и я едва не пошел за одним из них...
***
Я увидел его впервые зимой, на берегу ручья. Добыча моя в тот день была невелика, да еще и заставила меня изрядно побегать, поэтому я присел отдохнуть на корявой валежине. Я заметил его не сразу, так бесшумно он подошел. Когда я поднял голову, он просто стоял в четырех шагах и смотрел – на меня, а не на добычу, лежавшую ровно на полпути между нами. Даже с виду он был большим и очень сильным, несмотря на крайнюю худобу. Светлые глаза смотрели на меня пытливо, настороженно… и заинтересованно. Ему было любопытно, кто я такой, а что я здесь делаю, он видел и так. А еще он был голоден, но опускаться до воровства или разбоя явно не собирался. Я осторожно шевельнулся и, медленно дотянувшись до добычи, подобрал ровно половину. А потом, глядя ему в глаза, кивнул. Он сделал осторожный шаг, потом другой… Аккуратно взял мое добровольное пожертвование и через пару секунд растворился в пестром подлеске. Лишь потом, гораздо позже, я осознал, что мое оружие было у меня прямо под рукой. Однако он почему-то уверен был, что я им не воспользуюсь…
Во второй раз я сильно удивился, встретив его едва ли не в самом центре нашей территории, во главе еще шестерых таких же, как он. В прямом смысле таких же: они были похожи, как члены одной семьи – все, как на подбор, рослые, жилистые и сильные. Он тогда остановился и смотрел на меня, пока его группа обходила меня с двух сторон – впритирку. Не стану врать: я, конечно, напрягся. Тем более, что шел тогда не с пустыми руками: у меня была пища, которая пришлась бы им по вкусу. Однако они миновали меня, не задержавшись ни на секунду. Все, кроме него. Он подошел вплотную, словно хотел убедиться, что я – это именно я, а потом, не моргнув глазом, просто двинулся дальше – по своим очень важным делам…
А в третий раз… Третий раз оказался особенным.
Жизнь – непростая штука, полная коварных соблазнов и ложных ориентиров, и я всегда считал, что помочь найти в ней верный путь и верную линию поведения способны лишь честность и честь. И жил я так, чтобы не было стыдно перед самим собой и своей совестью. Чему удивляться, если первым нажитым мной достоянием стали друзья, а вторым – враги, готовые дорого заплатить, чтобы увидеть меня мертвым. Каждому охотнику ведом древний закон: в любой момент он сам может стать чьей-то добычей. Я тоже знал, что мне есть кого опасаться, но если только и делать, что осторожничать, жизнь станет не в жизнь, поэтому я решил: однажды должен умереть каждый, - и перестал оглядываться на всякую случайную тень. Это меня и подвело. А еще – тихая лунная ночь и густой пеленой плывущие в воздухе пушистые хлопья снега. Начинался первый день нового года, и мне знакомо было сопровождающее его приход чувство бездонной пустоты, из которой вскоре сформируется и родится Нечто под названием «события»…
Ночь и снег поглощали звуки и тени, и я не почувствовал тех, кто пришел за моей жизнью: услышал лишь выстрел, звук которого тут же канул в снегу, точно в гагачьем пухе, и ощутил, как мгновенная острая боль рванула бок. Я устоял на ногах - мне не впервой было получать раны, - но не на месте: довольно с напавшего и одной удачи. Однако их оказалось трое, и о боли пришлось забыть: нужно было двигаться, чтобы не позволить зайти мне за спину или попасть в меня еще раз. Польза от густого снегопада была и мне: уйдя с линии огня, я внезапно выпрямился уже в шаге от стрелка. Пропуская его руку за свое плечо и одновременно смещаясь в сторону, резко подсек. Хлопнул еще один выстрел, но уже в пространство, где меня не было, а потом осталось лишь с размаху ударить ногой по локтю руки, державшей оружие. Убивать я не хотел: не собирался уподобляться им…
Тихий шорох. Я развернулся, ныряя вниз и в сторону. Рядом с лицом что-то тускло блеснуло. Лезвие. И опять – пропустить мимо себя и слегка подправить вектор движения. Он косо пробежал пару шагов, подставляя левую руку, чтобы сохранить равновесие, и выпрямившись, вновь ринулся вперед…
Шелест за спиной. Не успею – слишком близко. Сквозь снег мелькнул темный призрак. Сдавленный вскрик, затем второй, и вдруг – тишина. И стремительно скользящие в сумраке бесшумные силуэты: молчаливые, откровенно пугающие. Те шестеро. Они пришли следом за своим вожаком на запах моей крови, сделавшей пестрым снег под нашими ногами. Но напали не на меня, раненого и ослабевающего с каждой минутой, а на тех, кого сочли равными по силе. Вот тогда стало ясно, что это охотники – ядро, ударная сила их группы. Никогда прежде мне не доводилось видеть, как они убивают. В ту ночь я понял, почему. Они вообще не расценивали наш вид, как добычу. Мы были для них такими же охотниками, принадлежащими к другой группе, которых можно просто прогнать со своей территории - не убийством, но демонстрацией силы. Они всего лишь слегка пустили кровь тем, кто напал на меня, но этого оказалось довольно. Ибо что такое стальное лезвие - против охотников, все тело которых представляет собой оружие: прочное, мощное, гибкое, стремительное, не страшащееся боли, снабженное полным боекомплектом? Несостоявшиеся убийцы бежали, с позором покинув место стычки и, должно быть, благодаря Бога – или черта? – что остались в живых.
Охотники подошли ближе и внимательно разглядывали меня, пока не вернулся он – предводитель, глава, вожак, в каждом движении которого сквозили уверенность и сила. Пара красноречивых жестов – и остальные один за другим растаяли, растворились в снегопаде, временно приняв на себя обязанности пограничников. Сейчас это был кусочек их территории внутри нашей – этакий анклав, в котором я мог чувствовать себя под защитой: на короткое время - свой среди чужих…
***
Я осмотрел его рану и пришел к выводу, что, во-первых, он сильнее, чем кажется, а во-вторых, что дело серьезное. Я не умел говорить на их языке, но, как и любой из нас, от рождения владел языком более древним - тем самым, из которого родилась их речь. Подобравшись под его руку и выгнув спину, я намекнул, что он должен попытаться встать. И он понял меня. Сразу. И с ощутимым усилием встал.
Ему было трудно: рана оказалась опасной. Мне тоже: его кровь пахнула одуряюще приятно. Я стиснул зубы и напомнил себе, что он – не добыча и не враг. Но и не друг. Просто чужак, который однажды поделился со мной тем, что спасло жизнь моей подруге и моим детям. Я был ему обязан и собирался вернуть долг. Нас свело событие. Развести могло тоже только событие. И я собирался его создать.
Частые вылазки дали мне достаточно знаний об их образе жизни, наблюдательность позволила вычленить совпадения, а сообразительность – сделать выводы. Мне были известны символы, знаки и предметы, обозначавшие те места на их территории, где раненая особь могла получить помощь. Я порой приводил туда своих, потому что в таких местах не только излечивали, но и делились пищей – со всеми, независимо от видовой принадлежности. Это была истинная доброта, не преследовавшая выгоды, в отличие от ложной, с которой я сталкивался на каждом шагу в их поселении. Многие из наших поддавались на этот соблазн: еда и крыша над головой - в обмен на беспрекословное подчинение и охрану всего, что принадлежало дающему пищу. Иногда к условиям таких сделок добавлялась и ласка. И даже любовь. Но и за эти сомнительные блага приходилось платить – несвободой. Никто из ушедших к ним моих родичей по крови уже не мог больше решать сам за себя, что для него лучше. Я никогда не понимал идущих на подобную сделку, но и не осуждал их, потому что для меня превыше всего была свобода. Свобода самостоятельно делать выбор и нести за него ответственность. Свобода, распоряжаясь которой, я зависел лишь от самого себя – своей силы и храбрости, своего ума и сообразительности, – а еще от верности своей семьи…
Я привел его туда, где подобные ему позаботились о его ране. Они долго смотрели на меня с изумлением и опаской, а один даже припомнил мое прозвище, попытался заговорить со мной и подойти ближе. Я не позволил, показав ему, что мне это не по вкусу. Повернулся и ушел, уводя с собой своих охотников. Я не вспоминал о нем довольно долго: хватало других забот, главной из которых была зима с ее холодами и бескормицей. А когда дни стали длиннее и теплее, я вдруг понял, что меня гложет любопытство: мне хотелось узнать, что с ним стало, жив ли он еще. И я пришел в одиночку на то самое место, где пролилась его кровь. Я хорошо помнил его запах. Он удивил меня еще в ту ночь, потому что я не почувствовал в нем страха. Вскоре я уловил его – довольно отчетливый – значит, мой не враг и не друг был жив и проходил здесь недавно. Я выбрал для наблюдения место, с которого хорошо просматривалась вся территория, и решил подождать немного: просто хотел убедиться, что мои навыки охотника не подвели. Здесь было тихо и спокойно, и я, невольно задремав, едва не пропустил его появление…
***
Я был не просто удивлен, увидев его на том самом месте. Я был ошарашен. Не думал, что опять доведется встретиться: он был не из тех, кто напоминает о долгах даже при крайней нужде. Сложно было догадаться, почему он пришел: сделать это у него было множество причин, среди которых я был, вероятно, самой незначительной. Однако при виде меня он встал и неторопливо, вразвалочку, направился навстречу. Я остановился, и какое-то время мы с ним стояли неподвижно, молча и пристально разглядывая один другого. Он не изменился: такой же спокойный и уверенный, такой же поджарый и жилистый, с тем же пытливым и невероятно проницательным взглядом. И, похоже, взгляд этот по недоступной моему пониманию шкале оценивал мою сущность. Молчаливая неподвижность длилась не дольше, чем позволяла вежливость, а потом он сделал едва уловимый жест, говоривший о том, что он собирается уйти. И тогда, глядя ему в глаза, я произнес: «Спасибо за то, что спас мне жизнь. Если будет нужна помощь, приходи. Я сделаю для тебя все, что смогу». Он слегка склонил голову набок, будто старался не пропустить ни слова, и вдруг, когда я тронулся с места, бесшумно и мягко пошел рядом со мной. Я был удивлен до крайности, но постарался не показать виду, чтобы не смутить и не оттолкнуть его, ведь он не относился к числу тех, кто бежит за любым из нас по первому зову. Для меня было загадкой, почему он поступает таким образом, но я хотел найти ответ на эту загадку. Он дошел со мной до самой двери в мое жилище, а потом, немного помедлив, шагнул внутрь – спокойно и с достоинством. Осмотрелся заинтересованно и двинулся было дальше, но когда я попытался закрыть дверь, взглянул на меня и предупреждающе приподнял верхнюю губу – молчаливо и очень значительно. И тогда я понял: ко мне пришел не друг и не враг, а тот, кто просто использовал случай, чтобы лучше понять других, отличных от него существ. Ему нужно было знание, а я был тем, кто мог это знание дать, не вынуждая его ни к чему, что шло бы вразрез с его жизненными принципами. Он осмотрел все, что счел важным, но когда я решился предложить ему угощение, лишь насмешливо фыркнул. Я устыдился: глупо и оскорбительно предлагать дармовую еду тому, кто сам способен ее добыть. «Прости, - сказал я и, чуть поразмыслив, добавил: - Наверное, я не друг тебе, но и не враг. Мы разные, но мы равны. Ты можешь прийти и уйти, когда пожелаешь. Даю слово». Он внимательно выслушал меня, повернулся и вышел вон.
С тех пор, будучи на своей территории, я всегда оставлял дверь открытой, но он больше не входил внутрь, потому что в тот единственный раз увидел все, что хотел. Впоследствии мы встречались с ним еще не единожды. Порой, когда он являлся в одиночку, мы прогуливались вдвоем по вечерней окраине. Шли в синих сумерках, то выныривая из глубокой тени в свет редких фонарей, то погружаясь обратно в темноту. Я смотрел на звезды над головой, а он провожал настороженным взглядом редких прохожих. За всю прогулку мы не произносили ни звука, но для меня много значили наши молчаливые беседы. Впрочем, я всегда приветствовал его и прощался с ним вслух, к чему он относился снисходительно-насмешливо. Так мы и жили в этом затерявшемся среди бескрайних просторов Севера городке – не друзья и не враги, связанные странным событием, родившимся однажды из новогодней пустоты. Всегда вместе и в то же время каждый – сам по себе: бессемейный и безработный бывший мент и одичавший пес с городской окраины по прозвищу Бригадир.
Свидетельство о публикации №216100402316
Когда читала, думала волк.., а нет, как оказалось.
Очень понравилось.
Натали Карэнт 18.01.2019 19:03 Заявить о нарушении
Галина Маас 19.01.2019 14:37 Заявить о нарушении