Тюремная передачка

…Лагерь научил довольствоваться малым, посильно помнить и заботиться о вечном, непреходящем. Многое из того сурового времени призабылось, но некоторые события особо хранимы в памяти.
В декабре 1970 года, после того, как я вышел из БУРа, ко мне приехали на общее четырехчасовое свидание мои родители. Как ни старались они бодриться, тяжело было смотреть на них. По моей просьбе они привезли продукты, которые мне должны были включить в предусмотренную режимом посылку. Расчет был прост: старики надеялись, что при личной передаче им удастся уговорить надзирателя, чтобы тот добавил хотя бы пару килограммов сверх положенного. Но на беду, передачу принимал черствый, как сухарь, старшина по кличке Седой. С лица у него обычно не сходила насмешливая, иезуитская улыбка.
По окончании свидания родителей вывели через вахту наружу. Они стояли с привезенными харчами возле зарешеченного окна с небольшой железной форткой, «кормушкой», через которую принимали продукты. Мы со старшиной находились напротив у столика, на котором стояли весы. Я видел, как старики мои озабоченно суетились. Мама держала за лямки увесистый рюкзак, а отец дрожащими руками выкладывал на лоток перед «кормушкой» колбасу, сало, консервы и что-то еще. Седой раза два строго останавливал отца: «Это заберите назад – не положено». Отец потерянно замирал с куском сала в руках и, превозмогая себя, умоляюще просил: «Товарищ прапорщик, пожалуйста, примите. Мы с женой в такую даль ехали, все на себе тащили. Посочувствуйте, прошу вас». Ему по-женски дрожащим голосом со всхлипами вторила и мама. Но Седой был неумолим. Его губы чуть кривились в улыбочке, когда он односложно повторял: «Инструкцией не положено… Сверх веса ничего не могу принять. Забирайте обратно». Беспомощно махнув рукой, отец со скорбным выражением лица перекладывал продукты с лотка обратно в вещевой мешок, который продолжала держать заплаканная мама. Почти половину из того, что они привезли, пришлось забрать обратно.