Сказы деда Савватея. Весяло

ВЕСЯЛО!

 - Ой, робяты, глядитя! Никак Федот Никанорыч чешить. О, о как бадиком-та стукаить! Это вить он к нам поспешаить таперя, - выкрикнул старик Степан, сидя на поваленном стволе огромной ветлы под забором владений Савватея Коншина, в компании таких же, как сам старичков.
 - Приветствуем тебя Федот! В нашем стариковском полку прибыло! - доброжелательно встретил его Савватей.
 - Давай, мостися сухозадай на пенёк, для табе приспособили, как знали, притащишси,- продолжил Степан.
   Федот Никанорыч прошлёпал до пенька и, держась за поясницу, осторожно сел:
 - От вить, саднить спасу нету,- пожаловался он ,- надысь бабка утюжила мене через фланельку, а всё одно счаврилси я весь, скурёжилси. О-хо-хо!
   А усевшись и покрутив головою, оглядываясь по сторонам, вдруг спросил:
 - А чавой-та не видать Пахома Силыча, а? Нешто занедужил, али чаво?
 - К праотцам он отправилси!- пояснил, прокричал глуховатому Федоту Никанорычу в ухо дед Степан.
 - Чаво, куды,- опять не понял Федот Никанорыч.
 - Куды,- передразнил дед Степан,- какой жа ты наяднай-та! Приказал нам долго жить и оттащили вона Пахома в Могилёвскаю губернию, на погост, понЯл? Уж няделю как тама нежиться, в зямельке-та рОднай.
 - О-хо-хо! Да как жа ета?- тяжело вздохнув, покачал головой старик.
 - Да, редеет наша стариковская кумпания, куда деваться. А мы,- усмехнулся дед Савватей,- не поддадимся унылости, а? Вон попросим Григория Фомича рассказать что-нибудь такое-этакое. Скажешь нам чего не то, а Фомич?- обратился Савватей к пухленькому, с седой кудрявой шевелюрой и румяными щёчками старичку, примостившемуся с краешку на бревне.
 - Ась, чавось? - встрепенулся тот, заморгал подслеповатыми глазками из-за круглых, видавших виды очёчков,- об чём вы?
 - Помнишь, сказывал историю про телуху? Вот и обчеству обскажи, расшевели мал-маля, грусть-тоску отгони. А то закручинились больно.
 - Ну, эта, как её,- начал нерешительно Григорий Фомич,- стал быть бабка одна пришла в церкву и стоить, молиться, да горько тах-та плачить и поклоны кладёть пред иконой, стал быть. Тут диакон мимо, стал быть проходить по церкви-та, спрашиваить старуху, мол чаво ты плачишь, убогая, чаво табе не так?
 - А как жа мене не плакать-та, Господи Боже мой,- старуха отвечаить,- свяли со двора мово тялуху. Уж справная была, откормлёная, рослая. А у мяне вот уж и руки не воложатся с устатку, от трудов, да от нервов. Как жа быть таперича? Хитили у мяне, беднай старухи, как ноня людЯм-та верить?
   Ну, пожалел диакон убогую и говорить ёй:
 - Не скули тута, а слухай, чаво я в службе петь стану.
   Началась, стал быть служба. Вот дошёл черёд, диакон и запел громовым басом, аж стены в храме среагировали:
 - Не плачь старуха, не пропадёт твоя телуха, она у попа под навесом.
   Поп аж присел слегка, как услыхал эту, стал был предательству и гаркнул на всю церкву:
 - Диакон, диакон! Не на весь мир ляпай! Дам тебе брюшину и шкуры половину!
   А певчие слухають чаво творится, така тоска их взяла, да и испугалися, что не у дел будуть и хором грянули напоминанию, стал быть:
 - И нам по ноге! И нам по ноге! И нам! И н-а-а-а-м!
   Так и раздярбанили тялуху, только старухе ничаво не перепало. Ну, хоть знаить таперя, кому чаво досталося.
   Такая-та история приключилася.
   Старики помолчали и дед Степан с грустью протянул:
- Да уж, рассмяшил! Пузу надорвёшь с хохоту! Ве-ся-ло-о!