Гурка Никитин и верблюд

Гурка Никитин никогда не видел верблюда. Смешно признаться, конечно. Каков он, верблюд? Да, трудная задачка, это не василиска или левиафана рисовать… Тут воображение одно не поможет.   

Но делать нечего. Художественной смелости и творческого новаторства у Гурки не отнимешь. Вооружился он видами египетского чудо-животного в церковных традициях. Добавил кое-что от себя. И вот он – верблюд - на стене Троицкого собора в Ипатьевском монастыре, родовом гнезде Романовых. Как заходишь, посередине стены, которая справа.

И сколько смеялись над Гуркой из-за того верблюда, сколько потешались над этим изображением нелепого олуха. «Гурка, это ты что, себя нарисовал? Ты настоящего верблюда видел? У него же уши во-о-о-т такие! И горб… Как у тебя».

Но Гурий, Никитин сын, только пожимал плечами. Скоро шестьдесят стукнет, а он и представить не может, какой он, верблюд. Посмотрит, бывало, на свое отражение, на согбенную от непрерывной работы и прожитых лет спину… «Да, горб, а у верблюда даже два бывает. Какая жизнь тяжелая у этих смиренных тружеников пустыни, значит», - бурчал Гурка себе под нос.

И вот однажды в мастерскую вбежал, запыхавшись, Силки Савина сын и закричал: «Дядь Гурий, там, на площади богатые купцы с караваном прибыли. У них аж десять верблюдов! Иди, посмотри». Бросил все дела Гурка, наспех омыл руки от краски и помчался вослед гонцу.

Это для литературного приема сказано «помчался». Поковылял кривою походкой, чтобы невидаль своими очами узреть. Подходит, людей – полным-полно. Ребятишки с ума сходят. Гостинцы у зарубежных торговцев выпрашивают. А бабы-то, бабы! Вырядились словно на выданье. Что стара, что мала.

Неспокойно на душе Гурия Никитина, все высматривает верблюдов, стучит сердечко. Козы, лошади, овцы… Ой, гляди-ка дочка Порфирия Торжкова с кем-то из иностранных гостей обнимается при всем честном народе. Скоро целоваться на улицах начнут. Ни стыда, ни совести, и куда только Православная церковь смотрит?!

Впрочем, ну ее, эту молодежь, эти современные нравы. Но где же верблюды? Порыскал на площади – ничего необычного.

- Где они? - у Силкина отрока спрашивает.

- Медленно ходите. Увели их всех на водопой.

- А куда?

- Да к Волге, куда ж еще?

Поспешил Гурка вниз к берегу реки. И там неспокойно. Шум, гам. Ребятня теплым летним днем наслаждается, купается, шалит. Нет никаких верблюдов.

Утомился Гурка, присел на мягкий песочек. Снял лапти, в воду зашел, освежился.

- Верблюдов не видали?  - поинтересовался у пацанов, которые в салки играли.

- Дядь Гурий, так кто же их не видел? Вон, их под мост в тень увели, чтоб они отдохнули с дороги.

Посмотрел Гурий на красующийся вдали огромный мост через Волгу-матушку. Почесал затылок. Идти полверсты, поди. Но делать нечего, побрел по бережку с лаптями в руках. Подошел к мосту, глядит: лошади – не лошади, коровы – не коровы… Лежат на песке скоты невиданные. Шеи длинные, губы толстые, зубы мощные, глаза огромные. С ними погонщик под стать им – черный, в шитом хитоне коричневого цвета, с серой чалмой на голове, с усталыми красными глазами.

- Ты что, тять, верблюдов никогда не видел? Ха-ха-ха! – вдруг раздался нежный смех у Гурки за спиной.

Повернулся он и обомлел. Сколько раз рисовал его в разных церквях – в Москве, Переславле, Ярославле, здесь, в Костроме. Сколько видел его во сне, солнцу подобному… Ангельское лицо… Белые кудрявые волосы спадали на хрупкие плечи, бирюзовые с голубизной глаза, в глубине которых можно было увидеть серебристые хрусталики небесной чистоты. Светлая кожа подчеркивала каждую деталь на прекрасном лице, ямочки на щеках. Губы полнились сочной молодостью. На девушке был легкий сарафан голубого цвета, который она подкатала выше колен.

У Гурки словно кость в горле застряла. Глядит он на девицу ошалевшими глазами и слова не может вымолвить. 

- Тять, ты что, как верблюд, молчишь?

Гурка, не обронив ни слова, сел на корточки. Он никак не мог оторвать от неописуемой красы свои водянистые глаза, которые, казалось, вот-вот выльются наружу. Он нашел в себе силы моргнуть, слеза стекла по его щеке на бороду. Потом он моргнул еще, затем закрыл глаза, наклонился вперед и уткнулся головой в песок. Его тело задрожало, и Гурка Никитин дал волю слезам.

Трудно сказать, сколько Гурка просидел вот так, согнувшись, на берегу. Он очнулся от легкого прикосновения Игната Силкина, который давно разыскивал его по всему городу.

- Дядь Гурий, пойдем домой, вечереет уже.

- Ты иди, Игнат, я скоро буду, все равно за тобою не поспешаю.

Он встал и пошел неторопливым шагом. Все его мысли были сосредоточены только на этом лице, принадлежавшем неизвестной красавице. Гурка раз за разом прокручивал свою жизнь, которую посвятил любимому делу. Не замечал ничего вокруг, погружался с головой в творчество, оно наполняло все его существо. Люди недоумевали, почему он не создает семью или, наоборот, не принимает монашеский постриг. Столько всего загадочного было в этом человеке, чье имя само по себе означало терпение и труд.

Он отдал всего себя иконам и фрескам, мечтал довести свое мастерство до совершенства, до божественной чистоты. Были видения и сны, в которых сам Бог научал его искусству художника. Но каждый раз, пристально рассматривая исполненные им образы, все эти росписи на стенах, Гурий ощущал их несовершенство, земной, почитай, грешный изъян. Сколько раз молил он Господа, чтобы даровал ему способность творить. А именно, видеть облик чудесного, который и будет вести руку с кистью по непослушному дереву или сырой штукатурке.

Он до седых волос был сыном своей матери, она души в нем не чаяла, заботилась о нем, оставалась единственным по-настоящему родным человеком. Когда матушки не стало, ее доброе лицо всегда стояло перед его глазами, когда он писал образа Богородицы, которые прославили его на долгие века…   

Однако закончим наш рассказ. С того летнего дня 1685 года знаменитый русский иконописец Гурий Никитин перестал своими руками писать лики ангелов. Создает контуры лица, намечает задуманное штрихами, а остальное уже ученики доделывают. Окружающие заметили, что и без того немногословный Гурий в последние годы жизни стал еще молчаливее. Его грустные глаза были переполнены тревогой. Он тихо, со смиренным трепетом ушел из этой жизни, и никто не может сказать, вкусил ли он хотя бы частичку земного счастья.

После смерти мастера в Троицком соборе Ипатьевского монастыря стали происходить удивительные вещи. Видения стали наблюдать еще иконописцы из артели Гурия Никитина. Они замечали в храме ангельской красы девушку с кистью в руках, которая обновляла фрески.
 
Эти чудесные визиты ангела продолжаются до сих пор. Говорят, каждый раз он появляется именно в тех местах собора, где роспись нуждается в реставрации. И всегда предстает в образе юной красавицы с белыми, небесной чистоты волосами, кудри которых ласково обвивают хрупкие плечи…