Фантастический Берлиоз

Фантастический Берлиоз
В моем сознании Гектор Берлиоз накрепко соединился с А.П.Чеховым, благодаря фильму Абрама Роома «Цветы запоздалые». В нем звучит «Фантастическая симфония» Берлиоза и, как пишут в начале ленты ее авторы, помогает понять юношеское произведение Антона Чехова. Фильм вышел в 1969 году, тогда же впервые в Советском Союзе были опубликованы «Мемуары» Берлиоза, появились пластинки с записью «Фантастической симфонии» в исполнении разных оркестров – Симфонического оркестра Всесоюзного радио, Академического симфонического оркестра Ленинградской государственной филармонии – под управлением Натана Рахлина и Геннадия Рождественского. Был исполнен и записан Всесоюзной государственной фирмой граммпластинок «Мелодия» грандиозный «Реквием» Берлиоза (Государственная академическая капелла Армении и Академический симфонический оркестр Ленинградской государственной филармонии, дирижер Оганес Чекиджян). Сам композитор предполагал участие в нем 800 исполнителей, только в хоре должно было петь 200 человек… Ни один дирижер не собрал такой гигантский состав. Словом, Берлиоз был тогда на слуху и как композитор, и как музыкальный писатель.
Фильм имел большой успех. Увиденная его создателями параллель между чеховской историей и программной музыкой Берлиоза тогда никого не удивляла, а даже радовала. Там как отдельные эпизоды картины показывали музыкантов симфонического оркестра, исполнявших под управлением Натана Рахлина четвертую часть симфонии «Шествие на казнь» – отражавшую неумолимую поступь грозной судьбы, а затем игравших светлую, полную радости и ожидания прекрасного, вторую часть – «Бал», очаровательный вальс, который как нельзя лучше характеризовал главную героиню картины княжну Приклонскую, Марусю. Молва почему-то все время называла другое имя дирижера – Герберт Караян (его называли тогда именно так) и ошибочно приписывала ему честь дирижирования «Фантастической симфонией» в фильме. Имя этого великого дирижера буквально витало в воздухе даже в далеком Благовещенске, его произносили с придыханием. Откуда в конце 1960-х годов оно взялось, откуда возникло, как просочилось сквозь щели «железного занавеса»? Возможно, были контрабандные пластинки, не помню. Впрочем, разной интеллектуальной контрабанды в Москве было достаточно. Через «своих» людей многое можно было купить. Мой дядя хвастался стоившей ему месячной зарплаты виниловой пластинкой Бориса Рубашкина, на которой этот потрясающий певец раскатисто, с нажимом на «рр-р», с легким американским акцентом, распевал романсы, русские песни и незнакомый нам еще тогда «русский шансон»: «Очи чер-рр-р-ные…». А иногда мы в гостях у того же дядюшки пили хороший (по сравнению с болгарской «Плиской») венгерский коньяк «28-летней выдержки», как всегда подчеркивал хозяин и хитро улыбался в ответ на вопрос «откуда?.. «Места надо знать!..»
Я как раз незадолго до выхода фильма прочитала «Мемуары» Берлиоза, очень кстати оказавшиеся в нашей домашней библиотеке. Это была увлекательная история его жизни, показанная автором изнутри, он рассказывал о себе и о своей музыке, объяснял свои замыслы и творческие порывы. Прочитанное сделало для меня этого удивительного композитора почти знакомым человеком, из плоти и крови. И жизнь у него временами была почти, как приключенческий роман. Меня особенно тронуло то, что он писал о лучшем своем творении – «Фантастической симфонии», об истории ее создания как отражении своей исступленной влюбленности без надежды на взаимность в известную ирландскую актрису Генриетту Смитсон, игравшую главные роли в театре «Одеон» в шекспировских пьесах… Она боялась его неистовства, но, как оказалось, сам Берлиоз ошибался насчет невозможности ответных чувств с ее стороны, поскольку через некоторое время все-таки женился на ней, хоть и не на всю жизнь. Муки сомнения, отчаянные надежды, любовные терзания почти что зримо отразились в музыке «Фантастической симфонии». Это и не удивительно, ведь композитор «живописал» звуками и мелодиями им же самим сформулированную программу. Он и сам называл ее «Эпизодом из жизни артиста», фактически воплощая в музыке свои любовные терзания. В какой-то момент он даже был близок к самоубийству… Именно этот полный драматизма гимн переживаниям влюбленного человека, содержание которого, как размытое отражение в старом зеркале, напоминало немного иронично рассказанную А.П.Чеховым драматическую историю любви романтической барышни к «деловому» человеку, доктору Топоркову, которому некогда было заниматься всякими «фиглями-миглями», позволил свести в едином пространстве фильма две истории любви. Чеховский сюжет тоже мог бы счастливо закончиться, если бы герой не опоздал со своей взаимностью на целую смерть. Поэтому очень органично звучит в фильме не предвещающая ничего хорошего грозная музыка четвертой части симфонии «Шествия на казнь», в чеховском случае, не на буквальную. Трогательно вписывается в неспешное развитие событий обещающий счастливую жизнь вальс второй части – «Бала», под который танцует в прекрасном платье обреченная болезнью на смерть юная барышня, полная надежд и трепетных чувств к, наконец, принявшему ее всерьез доктору Топоркову (какая убийственная фамилия!). Но оборвалась мелодия, и завершилась, казалось, только расцветающая жизнь каплей крови на прижатой к губам белой лайковой перчатке…
В этом фильме музыка Берлиоза стала и фоном, и самостоятельным действующим лицом, и рассказчиком. Такой удивительный получился сплав искусств и жанров, экспериментальный для своего времени, но такой удачный и запоминающийся.
Личность Берлиоза довольно долго занимала мое воображение. Музыкальный максималист, читавший ноты с листа, как мы читаем книгу, яростно пропагандировавший свою музыку, разъезжая по городам и весям Европы, везде встречавший восторженный прием, но в итоге, так и не сумевший покорить при жизни Париж, он стал первым гастролирующим дирижером. Паганини, по воспоминаниям современников, встал на колени перед Берлиозом, в знак восхищения его концертом для альта с оркестром, который не единожды исполнял. Великий мастер оркестровки, Берлиоз неутомимо требовал полного соответствия состава оркестра своему замыслу. Если нужен был английский рожок в третьей части «Фантастической симфонии» «В полях», то из-под земли его надо было достать в любой относительной европейской глуши… (Сегодня, правда, дирижеры гораздо спокойнее относятся к некоторым заменам заявленных в партитуре инструментов). И до Петербурга Берлиоз добрался, имел здесь колоссальный успех у публики как дирижер и композитор, выступил даже с полагающимся гастролирующему музыканту сольным концертом, хотя играл только на гитаре и флейте. По словам самого Берлиоза, в столице России он был счастлив. От избытка чувств сделал даже посвящение своей «Фантастической симфонии» российскому императору Николаю I.
Сколько бы потом я ни слушала это удивительное творение Берлиоза, все, что он рассказывал о своей главной симфонии в «Мемуарах», сразу же оживало в памяти и наполняло музыку особым смыслом.
                ***
Новаторские, как и у Вагнера, оперы Берлиоза не часто идут в театрах, и это большое везение их услышать. Хотя, в каком-то смысле, это настоящее испытание. Античные или средневековые сюжеты, разработанные самим композитором, титаническая продолжительность опер – от 5 часов до 20 – делают их скорее мистериями с сакральными действиями и полными значения ритуалами, величественными страстями и героическими персонажами, чем музыкальным светским развлечением. Их не просто исполнять, и воспринимать. Они требуют от дирижера, музыкантов и певцов почти нечеловеческого проникновения в музыку, в замысел автора, предполагают продуманную трактовку и отточенную музыкальную фразировку. Не многие театры могут позволить себе иметь в репертуаре такие сложные спектакли. Поэтому можно считать настоящей удачей, если удается послушать эти оперы на сцене известных оперных театров.
Мне посчастливилось слышать две из них в Мариинском театре. Одна – «Бенвенутто Челини» – ставилась в концертном зале в декорациях и костюмах в год его открытия, то есть уже десять лет назад. Эта история итальянского художника, совершившего убийство, за что ему пришлось расплачиваться, была хорошо известна советским школьникам по весьма популярному одноименному роману Александра Дюма. В Мариинском театре опера шла в таком смешанно-вневременном пространстве. Дамы в ярких длинных платьях декаденствующей богемы, странные стеклянные витрины, как оборудование для магазина косметики, которые ближе к концу действия реально разгромили железными нунчаками ворвавшиеся на сцену узнаваемые охранники в современной форме с надписью «ОМОН» на спине. Эти необъяснимые действия очень отвлекали внимание от музыки и пения. Особенно неприятно было представлять, как на мелкие осколки стекла, попавшие на устилавший сцену ковер, натыкаются почему-то ползающие на коленях гости светской богемно-светской тусовки, спасаясь от необъяснимо натурального погрома. Закончился спектакль сценой повешения преступного художника – толстенный канат с петлей на конце, напоминающий тот, по которому школьники лазают на уроках физкультуры, неотвратимо спускался с высокого потолка концертного зала и затягивался на шее Бенвенутто Челини… Если бы не ОМОН, не разбитые витрины и не какой-то нелепый канат, в целом, спектакль бы понравился. А эти, как говорят, рекламисты, «вампирические» элементы действия разрушили эстетику оперного спектакля, превратив его в балаган. Хотя музыка звучала хорошо, и исполнители пели достойно.
Не менее противоречивые чувства у меня возникли при первом знакомстве с оперой Берлиоза «Троянцы» на новой сцене Мариинского театра тоже в год ее открытия – четыре года назад. Это было концертное исполнение. Мне много раз в разных театральных и концертных залах страны приходилось слушать такие упрощенные спектакли без костюмов и декораций. И в концертном зале Мариинки одну из опер Моцарта слушала, как раз в дни его открытия. Но «Троянцы меня удивили по нескольким причинам. Прежде всего, по дислокации, так сказать, музыкантов и певцов. Ну, просто Фрося Бурлакова, которая пляшет за роялем в великолепном музыкальном фильме «Приходите завтра». Оркестр располагался на сцене, на переднем плане, а певцы стояли в глубине сцены, позади музыкантов. Мы сидели в партере, не очень далеко от сцены. Все, что мы видели, были ноги первых скрипок и сумки под стульями. Певцов, которые, естественно, были в красивых вечерних платьях и фраках, от нас полностью загораживали музыканты, да еще мы их плохо слышали, потому что их заглушал оркестр. А кроме того, голоса временами словно «проваливались» из-за особенностей акустики новой сцены Мариинского театра. Я для себя называю этот эффект – эффект удаления с авансцены и эффект поворота головы. Если глубину сцены в этом зале не перекрывают, как щит, какие-то элементы декораций, то звук уходит не в зал, а в глубину и очень заметно меняется по мере удаления певца от рампы или при отклонении его положения от прямой направленности в зал. Поэтому, как я ни старалась, но получить полное удовольствие от этой оперы в первый раз мне не удалось. Было очень досадно, что нельзя было увидеть певцов, ради которых, собственно, я и пришла в театр. Скучно было созерцать ноги оркестрантов, ножки стульев и их пожитки на полу между ними. Словом, вечер не удался.
Второй раз я слушала «Троянцев» уже в виде полноценного спектакля на новой сцене с оркестрантами, как и положено, в оркестровой яме, артистами на сцене. При всей условности декораций и костюмов, в целом, они не резали глаз, не мешали восприятию главного – музыки и пения, но вполне создавали нужный настрой и антураж. Состав исполнителей был хороший – Дмитрий Воропаев, Сергей Семишкур, Екатерина Семенчук, Злата Булычева, Аскар Абдразаков. Дирижировал Кристиан Кнапп. Интересно было послушать эту оперу в полноценном варианте, но мне, все-таки чего-то не хватило. Возможно, точной музыкальной фразировки, прочувствованности музыки исполнителями. Почему-то временами мне казалось, что музыканты играют с листа, что каждый, как у Жванецкого, отыграл свое и баста. К тому же опера идет редко, значит и музыканты играют ее нечасто, а оперы Берлиоза могут засиять всеми красками только в «отшлифованном» виде. Как когда-то у большого перфекциониста легендарного дирижера Герберта фон Караяна, который блистательно исполнял много произведений Гектора Берлиоза, музыку которого сегодня, наконец-то, считают национальным достоянием.