Глава 21 Часть 2-ая Страх бывает страшным Шаги по

 

  v                Глава 21. Страх бывает страшным.
   
   Командующим 26-ой Воздушной армией после В. А. Судца был назначен Герой Советского Союза Красовский Степан Акимович генерал-полковник (впоследствии маршал авиации). Некоторое время наш экипаж продолжал обслуживать и нового командующего, но вскоре ему был выделен другой самолёт, внутренний салон которого переоборудовали по его требованию и вкусу с заменой состава летного экипажа.  Мы не остались без работы и выполняли общие армейские задачи, которые возлагались на штаб воздушной армии.  Принимали активное участие в учебных маневрах  в дневных и ночных полётах, сброса с борта самолёта специальных средств для создания радиолокационных помех и выполняли прочие задания.
      Срок моей армейской службы по закону должен был уже закончиться, но нашему призыву каждый раз добавляли по году, и он перевалил через четырехлетний период.Шёл 1955 год За всё это время, летая бортмехаником и совершая дважды в год прыжки с парашютом, которые были положены лётному составу, я никогда не ощущал боязни высоты. Однако два случая при выполнении своих обязанностей на борту воздушного судна  в небе  довольно серьёзно «пощекотали» мои нервы и заставили посмотреть на высоту с другого ракурса..
        Первый случай произошёл на летних маневрах.  Нашему экипажу было поручено создать помехи на всех экранах  радиолокационного оборудования  диспетчерских служб  и самолётов, принимающих участие в ученье. В те годы это делалось просто:  в зоне маневров сбрасывалось в воздух с самолёта на определенных высотах большое количество лент из алюминиевой фольги, которые создавали на радиолокационных экранах помехи в виде неопознанных объектов, мешающих выделить из них и обнаружить  истинную цель.
   – Бортмех, – так часто обращался ко мне мой командир самолёта подполковник Гилёв, – подготовь заранее эти две коробки с пакетами лент пассивных помех, которые нам привезли для выполнения задания. Распакуй их и поставь рядом, чтобы не терять время в полёте. Так удобней будет брать пакеты, разрывать и выбрасывать в открытую дверь, потому что пока у нас других возможностей нет, а выполнить задание мы обязаны в намеченный срок.
       Исполнив команды командира, я понял, что работа по выбросу лент пассивных помех будет поручена мне. Иначе и быть не может, поскольку бортмеханик  в полете самый свободный член экипажа.
    Не дожидаясь команды командира, после набора высоты  я сам заявил, что готов начать  выброс пассивных помех.
 –  Не спеши, – остановил меня Гилёв, – штурман подскажет, где и когда надо будет начать и сколько времени отпущено на это.
 Штурман капитан Тимофеев, подморгнув мне, объяснил: « Нам дано не более десяти минут для выброса всех пакетов лент из двух коробок, которые стоят в пассажирской кабине у входной двери. Ты можешь сейчас подойти к двери, но открыть её и начать выброс пакетов только тогда, когда я дам команду.
   – Дверь открывается внутрь кабины – будь осторожен:  увидев высоту, остерегайся, чтобы не закружилась  голова, которую не следует высовывать наружу,  да и руки тоже. Помни, что у тебя нет за спиной парашюта, а настоящая высота нашего полёта более полторы тысячи метров. Учти и тот факт: давление за бортом ниже, чем в кабине, что создает тягу из кабины наружу. Скорость движения самолёта тоже способствует этому.
 – Никогда не боялся смотреть с высоты: голова не закружится, а за все твои предупреждения, товарищ капитан,  спасибо! – поблагодарил я своего  друга и члена экипажа  Николая Тимофеева, и вышел в пассажирский салон. 
     В нём никого не было. Главком Красовский пользовался теперь другим самолётом. Кабина пока сохранила всю прежнюю обстановку. Мне захотелось присесть на диван, но в это время негромко завыла  сирена, и штурман Тимофеев крикнул мне из пилотской кабины в открытую дверь:
–  Через три минуты начинай выброс  пакетов пассивных помех.
    Открыв  первую коробку и вытащив из неё два пакета лент, я взялся за ручку входной двери самолёта, повернул её, и сначала чуть-чуть приоткрыл.  На меня дохнул холодный воздух: температура за бортом ниже нуля градусов по Цельсию,  несмотря на то, что был август месяц. В открытую щель видно, как внизу двигались навстречу белые разорванные облака, а ниже их просматривалась земля с лесным ковром и речкой, которая с высоты казалась тоненьким ручейком.  Я стал выбрасывать в дверную щель пакеты, которые сразу разрывались, рассыпая ленты  и унося их под хвостовое оперение самолёта.  Таким образом, мною освободилась одна коробка. Для выброса пакетов пассивных лент из второй коробки, я решил открыть дверь настежь и приступил к завершению операции.  В коробке оставались не более пяти пакетов, когда взяв один из них в правую руку,  я протянул её к двери и в этот момент воздушный поток дернул мою руку с пакетом, и она очутилась за бортом. В следующий миг воздушная холодная волна  ударила меня в левую щеку и сорвала с головы пилотку, которая улетела вместе с пакетом.  Не помню, как я схватился  левой рукой за внутренний дверной поручень  и сел на пол у открытого настежь входа.
   Захотел встать, но не смог: ноги потеряли чувствительность.
И тут до меня долетел голос командира экипажа кричащего из кабины летчиков: «Бортмех, чего сидишь? Закончил работу, закрывай дверь и возвращайся на своё место.
– Ноги отнялись, командир,  не могу встать и даже ползти! – прокричал я, как можно громче, чтобы услышали  меня в пилотской кабине при возросшем гудении  двигателей с открытой наружу дверью.
–  Не валяй дурачка, Марат,  закрывай дверь! – так же громко прокричал подполковник Гилёв.
Его обращение ко мне по имени, указывало, что командир недоволен.
    Бортрадист, стукнув ногой по коробкам, выбросил их с остатком лент за борт самолёта и закрыл дверь. Шум двигателей значительно снизился.
     Капитан Нефёдов вернулся в кабину и доложил командиру, что бортмех чуть не выскочил за борт и от этого с ним случился нервный стресс с отказом движения ног и приступом истеричного хохота.  Сейчас он лежит на диване и рядом с ним сержант Бобров.
–  Налейте и дайте ему выпить не полный стакан разбавленного водой спирта из нашей фляги, и пусть полежит до нашей посадки: мы уже возвращаемся на базу.
   Выпив спиртного, я уже через полчаса пришёл в нормальное  состояние и при заходе самолёта на посадку занял своё место в пилотской кабине.  После этого случая, я стал бояться смотреть с большой высоты.
   О другом случае, когда я испугался малой высоты, я расскажу ниже.
    
     Могу утверждать, что маленькие высоты полётов более  опасны потому, что у экипажа  меньше времени осмыслить создавшуюся ситуацию и принять решение, если случается такая необходимость.
    Вот об этом будет рассказано во второй части: о том, как невозможность подняться с малой высоты на большую заставила нас сделать вынужденную посадку на аэродром, на котором она запрещена.
      Перед вылетом из Минска в Москву  метеослужба дала плохую сводку о погоде на этой трассе: возможность сильного обледенения.
     Мне пришлось постоянно освобождать воздушные винты ото льда, переворачивая их лопасти с малого шага на большой и обратно, так как спирт, подаваемый на них, не справлялся с ледовым налётом.
   Отскакивающие куски льда летели на фюзеляж самолёта, и нам казалось, что кабина пилотов обстреливается из пулемета.
–  Надо уходить с низкой высоты на более высокую:  там нет обледенения, – обращаясь к командиру, посоветовал штурман Тимофеев.
– Молодец, капитан Тимофеев, ты оказался умнее всего экипажа. Борт мех давно доложил мне, что воздушные каналы карбюраторов обоих двигателей обледенели, и мы теряем высоту из-за потери их мощности, что видно по прибору «ПК».  Ищи аэродром, штурман, где нам приземлиться, а бортрадист Бобров передай на КПП, что я принял решение о вынужденной посадке.
      В пилотской кабине Ли-2 было почти темно: передние стекла окон напротив командира и второго пилота снаружи покрылись толстыми слоями ледяных  корок, а  в боковые окна кабины пробивался слабый свет из молочного тумана погоды за бортом.
– Командир, докладываю, о ближайшем аэродроме от нас, – поднялся со своего места штурман, – это «Балбасово» Орша, других рядом нет. Но и этот аэродром, где базируется 402-ой ТБАТ (тяжелый бомбардировочный авиаполк) спецназначения, закрыт для нас. Они отказали посадку.
– У нас нет выхода, мы летим почти бреющим полётом, двигатели теряют последние силы, давай, штурман координаты глиссады аэродрома Балбасово, а бортмех неси молоток, чтобы разбить переднее стекло и видеть, свободна ли посадочная полоса для приземления.
  – Внимание всем! – приказал командир экипажа, взяв увесистый молоток в правую руку.  Капитан Нефёдов, возьми временно управление на себя. Штурман и радист на своих местах, бортмех, пригибайся к полу и готовься по моей команде выпустить шасси.
– Начали! – скомандовал он и левой рукой открыл боковую створку, а правой ударил по переднему стеклу окна. Оно с одного раза не рассыпалось и пришлось наносить ещё удары, чтобы освободить проём от осколков, часть которых вместе с сильным порывом воздуха ворвались в кабину и засыпали пол, а вторая часть вылетела в открытую боковую створку.
   Ли-2 тряхануло, и он стал разворачиваться, выходя на глиссаду, которую высчитал и доложил командиру штурман.
    Наклонив голову в сторону пульта управления двигателями, я стоял  в пилотской кабине на коленях и был уверен, что на этом моя судьба ставит точку, но в общем шуме двигателей и ветра  вдруг услышал голос  Гилёва:
 – Сержант, выпускай шасси! И понял, что не всё ещё кончено.
  Наша посадка с выбитым передним стеклом, и на этот раз, как всегда, была выполнена классически. В конце посадочной полосы Ли-2 остановился.  Командир глянул в окно и, увидев, как к самолёту подъехал «Газ-69» с лейтенантом и двумя автоматчиками, приказал мне открыть им дверь.
    Выполнив приказ и приставив к выходу стремянку, я хотел выйти, чтобы поставить  страховочные штыри на шасси от произвольной их уборки, а на хвостовое оперение струбцины, но прибывший офицер преградил мне выход.
– Из самолёта не выходить! – приказал он, проходя вместе с двумя солдатами к пилотской кабине, где их встретил наш командир.
– Товарищ подполковник, если есть оружие у экипажа, прошу сдать его: так  как в соответствие с положением статуса аэродрома «Балабасово» ваш экипаж временно арестован по причине неразрешенной посадки.
– Наш самолёт и экипаж обслуживает штаб 26-ой Воздушной армии, на территории которой находится «Балабасово», – попробовал оправдать посадку  подполковник Гилёв, но подошедший к нему офицер прервал  его: – Меня не интересует ваша приписка к штабу 26-ой ВА. Это объяснение вы будете рассказывать в другом месте, – парировал он. Могу сообщить, если вы не знаете, что аэродром, на котором приземлилось ваше воздушное судно, является закрытым и подчиняется только Генеральному штабу обороны страны. Вам, товарищ подполковник, необходимо запустить двигатели и перегнать самолёт на стоянку, в указанное мной место, а затем я доставлю весь экипаж к руководству
аэродрома, – закончил своё требование прибывший лейтенант.

   На стоянке мне разрешили зачехлить двигатели и поставить все страховочные принадлежности от возможных повреждений самолета на земле.
   Рядом  стояли ещё два Ли-2, а напротив в одну линейку штук двенадцать тяжелых бомбардировщиков Ту-4 и в конце линейки один Ту-16А.
    На КПП, куда нас доставили под конвоем двух автоматчиков, командира Гилёва отвели в кабинет руководства аэродрома. Всех остальных оставили в небольшой приёмной комнате, напротив, под охраной одного автоматчика, который не разрешал ни курить, ни сходить в туалет.
    Более часа мы, члены экипажа, ждали своего командира подполковника Гилёва, чтобы понять, что с нами будет дальше. Наконец открылась дверь кабинета, куда его отвели, и командир вышел к нам с улыбкой на лице в сопровождении генерала. Одновременно с другой стороны 
 в приёмную вошёл офицер и, подойдя к генералу, представился:   «Товарищ генерал Кузоваткин, майор  Дубко прибыл по вашему вызову», – отрапортовал он, приложив пальцы правой ладони к виску.
–  Я  пригласил вас, майор, для следующих поручений, –  сказал  генерал:
 – Первое, отмените арест экипажа Ли-2, совершившего вынужденную посадку на наш аэродром. Второе, организуйте ему питание и ночлег в  профилактории лётного городка без права выхода с его территории. И последнее, обеспечьте ремонт: вставку переднего левого стекла пилотской кабины в срок до 12-ти часов следующего дня.  Разрешаю снять стекло с Ли-2, находящегося в ремонте у оршавских авиамастерских ВВС и использовать в работе их специалистов.  С руководством авиамастерских эти вопросы мной согласованы.
   Майор Дубко приказал охранявшему нас автоматчику возвратиться в караульное помещение, а нас пригласил в столовую лётчиков на обед.
    В столовой за столом командир объяснил, почему большое внимание уделил нам генерал Иван Иванович Кузоваткин.  Оказалось, что с Гилёвым он давно знаком: в годы  ВОВ они служили в одной в/части.               
    На следующее утро в профилакторий, где мы переночевали, пришёл капитан в форме сотрудника КГБ и сообщил, что имеет желание побеседовать с каждым членом экипажа отдельно.
– Присаживайтесь, товарищ сержант, за мой стол напротив и сообщите о себе: фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, воинскую часть, в которой  служите и с какого времени, – задал он первый вопрос и стал записывать мой ответ в свой блокнот.
     Когда я поинтересовался, зачем ему нужны личные мои данные, он улыбнулся и коротко ответил: «Если бы не были нужны, я бы не спрашивал вас о них».
    Дальше капитан объяснил, зачем он пришел к нам в профилакторий:
–  Мне известно о вынужденной посадке на наш закрытый аэродром и то, что сегодня вы улетите, потому что стекло в пилотской кабине ночью уже вставлено, – сказал он и продолжил,– в соответствие с порядком закрытого объекта, вы должны дать подписку о неразглашении того, что здесь были, видели и слышали, – капитан протянул мне заполненный листок, который я подписал, не читая.
сержант, я тоже подписывал заявление о неразглашении».
   Не один десяток лет пройдёт со дня вынужденной посадки на закрытый аэродром «Балбасово», когда я случайно узнал уже из открытых источников СМИ, что аэродром этот являлся первым в СССР местом, где были сосредоточены тяжелые бомбардировщики, имеющие на борту ядерные атомные бомбы, готовые к вылету в любую минуту, чтобы обеспечить мир и защиту Родины.
   

 




















.             

 




















.             

 




 



.