Особенности национального пленэра

Что такое пленэр? Много ли людей знают это диковинное слово? А если нет, то стоит им вообще узнавать? Вот я не знал. И не в силу того, что человек не образованный. А потому что не нужно было. А есть такое свойство разума, что если не нужно мне, то и знать этого не надо. Но вот узнать однажды пришлось. А как это произошло? Кому интересно, я расскажу.

Пришлось однажды побывать на таком пленэре. А побывать для того, чтобы осветить сие событие в массах. И вот приехали на место. Уединенное место. И не так что бы странное, но когда увидел я его, то бранные слова сами полетели наружу, и удержать я их не мог, ни какими силами воли. А место это представляло собой базу для отдыха. Но с виду несколько сараев. Первый давно покосился. Крыша вот-вот норовила провалиться, а доски готовы были ссыпаться в труху. Второй выглядел по цивильней. И то, потому что забит был разными кусками металлического профиля.

Передо мной первыми оказались два художника. Они стояли на берегу озерка, которое заросло камышом. И художники эти казалось заросли камышом. Они зарылись в такую глубь, что пройти к ним я не видел возможности.

Далее уже было лучше. Там стоял двухэтажный дом из сруба, огороженный забором. На травке там сидел еще один художник. Он усердно тер лицо, когда я проходил мимо. Потом отвлекся, глянул на меня косым глазом, хотя глаз и не косой вроде был. И сказал осипшим голосом. «Я вытер нос, - говорит – не грязное лицо?».  Я махнул головой, мол, нет, не грязное, и поспешил дальше.

А дальше лучше. Трое художников стояли на небольшом деревянном мостике. Вернее стоял один, двое сидели. Они что-то рисовали. Вернее делали мазок, а потом по десять минут рассматривали его. Качали головами, пытались разглядеть под разным углом, как этот мазок лежит. Может его задом, а может передом положить. А может не класть вообще, а мазать. А может не мазать, а кто его знает вообще чем заниматься.

Виду эти художники были странного. Не странного вернее, а вида не художника были они. А будто лесники стоят, да корчат из себя Ванн Гогов да Левитанов. Одеты были все как на подбор в тужурки, толстенные штаны и бороды, чуть ли не до пояса. Одежда вся измазана в краску, как и мальберты и руки. И тот художник на входе, что лицо свое тер, так усердно, что покраснело оно. А может не от этого покраснело оно.

И тут он решил подойти ко мне. Толи рисовать устал уже, толи нарисовал, толи вдруг почувствовал нужду в собеседнике. Не знаю в общем почему, но решил подойти. И разговор начал, будто он его и вел уже, пока ко мне шел.

-У меня дочка, вот такая, - говорит он, показывая большой палец. – Она занимается этими, как их. Ногти. Вот. Пишет на ногтях. Или не пишет, - говорит он уже как-то про себя, - неважно в общем. Ну а сын конечно эгоист. Эгоист сын. А вот дочь звонит недавно. И грит. Ты там че делаешь бать. Я ей, говорю, рисую. А она мне говорит, нет, батя, лукавишь ты, не рисуешь ты, а пьешь ты. Я ей говорю, как пью, мы рисуем здесь все. Не пьем мы здесь.

И с видом серьезным он это сказал, что надулся весь важно, щеки у него больше стали, а усы будто затрепетали на ветру. И только краска на носу сверкала на солнышке, а он рукой потирал, что бы стереть вроде, да только грязной рукой еще больше марафет наводил, будто пейзаж на лицо свое переносил. А рисунок его с мольберта давно ветром снесло, да по траве катился, пока художник от гордости дулся.

А в это время хозяин бегал где-то позади, покрикивал, пританцовывал и понять давал, что это он тут хозяин. Он тот Петрович, Михалыч или Иваныч, хрен их разберет, чьим именем называется местечко это. А называется оно просто. Пруд у Михалыча, Петровича или Иваныча, не помню я уже. Да и разницы нет здесь вовсе.

Он бегал то сюда, то туда, подпрыгивал, что-то выкрикивал. Показывал, что где находится, и чем славится это озеро у Михалыча, Петровича или Иваныча. Потом подбегал к микрофону, включал песни из восьмидесятых, и не уставал кричать название городов, из которых приехали художники. И лучшим, по его словам, был каждый город по очереди. И художник был лучшим каждый, но по очереди. А потом мне захотели показать их достояние и гордость. Человека, который писать свои картины любит в одиночестве и умиротворении. И Петрович, Михалыч или Иваныч, прокричал в микрофон, что мы идем к этому ходожнику. Потом быстро домчал нас к нему. Вернее не сразу. Нам пришлось его немного поискать в кустах. Нашли его мы только в тот момент, когда он вылазил из кустов, таща за одну ножку мальберт, в другой руке держа свою картину. А вылизал он из кустов на коленях, или на заднице. Это было не понять, из-за его цветастой от красок куртки. Лица его вначале тоже было не видно. Оно скрывалось за бородой и длинными кудрявыми и седыми волосами, в которые забились листья. Он буркнул что-то нам, типа на обед надо, или время обеда, или я обедать хочу.  В общем, что-то в этом роде. Потом побрел, то и дело, припадая на одно колено. Волоча мольберт за одну ножку, в другой руке таща картину.

Потом пригласили и меня на обед. Накормили борщом. Картошкой пюре с котлетами. Рыбой, которой кичился наш Михалыч или как его там, что он ее поймал, что гляньте какая красивая, что только утром она плавала в реке и теперь на столе. А художники ели, что-то обсуждали и продолжали пить водочку.

Они же собрались на пленэр. Как сказал один из них, порисовать. А что дает лучшее вдохновение как ни водочка в кругу таких же как ты художников. Только с виду художники эти от алкашей ни чем не отличались.

Вот что на самом деле такое пленэр. А не то, что вам говорят. Я там был, водку, пиво пил, как говорится. Теперь знаю. Теперь с охотой на пленэр поеду.