Парижские метаморфозы - 7

   Как ни бесновался  месье Дюпонтель, его выпустили из больницы только на десятый день  под наблюдение доктора МорИса ПаскьЕ, который навещал «больного» по утрам.
 
   Филипп махнул рукой на наш отпуск. События складывались так, что погреться на солнышке у моря этим летом не получалось. В итоге брат уговорил себя, что все и всегда к лучшему и переключился на подготовку нового Латиноамериканского проекта.
 
   Луи ему помогал в те часы, когда я читала сказки  месье Дюпонтелю, выгуливала его в саду и укладывала спать.  Я не отличалась  наблюдательностью комиссара Мегре, но даже  мне, как, впрочем, и  Катрин, пришло в голову, что наш дорогой сосед «полюбил» болеть. Ему так понравилась суета вокруг кресла, на котором он восседал в течении дня, что выздоровление было отложено им на неопределенный срок. Увы, даже «неземная»  любовь ко мне очевидно так и не справилась  с его эгоизмом.

   - У меня появилась любимая сказка, -  как-то сказал  Анри  в перерывах между соками, которые то и дело приносила Вирджиния,  и гоголем-моголем, который он требовал ежедневно вместо лекарства.  – Это «Спящая красавица». Какой романтический финал!  Ты  читаешь так трепетно!  Когда он ее целует, чтобы разбудить для новой жизни, твой голос вздрагивает. Точно, я сразу обратил на это внимание.

   Очередная абракадабра, как осложнение после  удара по голове…

   -  Анри,  не выдумывай. У всех сказок одни и те же финалы, на то они и сказки, - снижала я градус его подростковых мечтаний. -  В жизни сказки – утешение для детей и стариков. Одним еще ничего нельзя, а другим все можно, но  поздно.
 
   - Лиза, ты специально меня дразнишь? – он делал вид, что сердился.

   - Нет, я охраняю тебя и пытаюсь помочь избежать  сильных ударов об землю.
 
Он лениво тянулся, а потом начинал просить помассировать ему руки, стопы, потом просил искупать его в прохладной пене, а потом  мне на смену приходила Катрин и заканчивала все капризы одной фразой:

   - Доктор ПаскьЕ категорически запретил любые вольности и отклонения от его предписаний.

Анри смотрел на нее с бешенством, а она получала огромное удовольствие от того, что мешала ему мучить меня ежедневным  домогательством.

   Ухаживая за соседом Филиппа, моим гидом по Парижу и по совместительству художником-дизайнером, я очень удивлялась собственным мыслям, которые настойчиво лезли  в голову.  Любовь к другому человеку может проявляться в странных  формах. Например, ребенок любит от чистоты и неопытности своего сердца, не тронутого пороками. А взрослый, который прошел огонь, воды и медные трубы?  А взрослый  учится любить вопреки.  Месье Дюпонтель вызывал во мне  эту самую сестринскую любовь  вопреки.  Я не могла судить  его  за «буйства». Не могла обижаться, не теряла терпения. Просто ухаживала и ждала, когда он, наконец, освободиться от  морока, который  сам на себя наслал.

   Следствие продолжалось. Последнего кава искали. Но пока безрезультатно. Ченг предполагал, что он затерялся среди эмигрантов, которые, особенно в этом году,  наводнили   Францию.  Про пуговицу я решила молчать.  Ченг, которому я все-таки  о ней рассказала,  со мной не спорил. Он считал, что рано или поздно все раскроется само собой.
   Так и случилось.

 

*****************



   Шел конец августа. Филипп и Луи вернулись из Мексики, и я потихоньку готовилась к поездке в Австралию. Мы решили погостить там  подольше. Ради двух недель не стоило собирать чемоданы.
 
   Сентябрь – прекрасное время года,  мой любимый месяц в России, который, как распорядитель, открывал бал «золотая осень». Я сожалела, что пропущу мелкие затяжные дожди, кленовые листья в парках всех оттенков охры и бордо, не увижу  диких уток, которые делают передышку на подмосковных прудах, репетируют построение, и, наконец, покидают северные края, чтобы в тепле и сытости переждать холода. Я не сфотографирую, как в моем имении вековая береза превращает в золото  розовые дорожки в саду, как трава меняет изумрудный оттенок на цвет  хаки, как замирают лилии и розы, а клематисы превращаются в сухие прутья. Я скучала по дому, по своей стране, где было все привычно и удобно, даже неудобства.  Мое сердце, будто сделав полный круг, опять возвращалось туда, откуда прибыло в эти красивые заморские земли. Еще немного, всего месяц в Австралии, и я, вытерпев все, вернусь на родину.
 
   - Мадам, - прервала мои мысли Вирджиния, - к вам господин Ченг. Прикажете в гостиную?

   - Да, благодарю, я иду.

Ченг, как всегда, выглядел на тридцать пять и был в ровном и благодушном расположении духа.
 
   - Элиза, добрый день, - он поклонился.

Я ответила  симметрично, борясь с искушением обнять его.
 
   - У меня новости. Последнего кава нашел Ванг Бин. Он, действительно, прятался  среди эмигрантов.  И то, что он рассказал, поменяло  всю картину происшедшего на поляне.  По его словам  Чжана убили те двое, которых я отправил обратно в Китай. Ночью в Булонском лесу  творится всякое, ты сама знаешь. Поэтому им никто не помешал. Они отволокли тело на поляну и  были уверены в том, что его обнаружат  с твоей  подачи.  Но в темноте перепутали лужайки. Когда они пришли на рассвете, чтобы подглядеть, как будут развиваться события,  то поняли, что ошиблись поляной и перетащили Чжана на нужное место. А в это время туда пришел  Анри, который несколько дней подряд ждал тебя на тренировку. И в тот день, когда он думал, что ты вот-вот придешь, он застал труп Чжана прямо посередине поляны. Анри  оттащил его под куст орешника, думая, что позже вызовет полицию. Ты не пришла, а кава убежали. Пока он тащил Чжана, я думаю, что он и оторвал эту злополучную пуговицу с жилета.  Телефона у него с собой не было. Поэтому  он  позвонил в комиссариат, как только вернулся домой.  Но его  уже опередили. В комиссариате ему ответили, что группа работает на месте.  Через три дня, чтобы не привлекать к себе внимания, он пришел искать пуговицу, но не нашел. И  поэтому, очевидно, нервничал больше обычного. Он ведь мог подумать, что пуговицу забрал  полицейский.  Здесь ему  подвернулся тот самый кава, которому его  сокамерники   поручили следить за ходом событий.  Они и встретились с Анри на месте преступления,  и совершилось еще одно убийство.

   - Ченг, Анри себя защищал. Ты же сам говорил о жестокости кава.

   - Да, говорил, но мне их тоже жаль.

   - Как и мне.

Наши взгляды встретились. Я вспомнила, как Ченг сказал однажды:  «Мы будем не вдвоем, мы будем одним целым».
 
Урок  шестнадцатый: ничто  не происходит в этой Вселенной просто так. В  том числе и встречи. Мы были с Ченгом  одного Духа. И этот Дух имел имя – Любовь.

    «Бог есть Любовь»  –  не метафора.  Для меня - это  единственный смысл всего. Я ощущала  Вечно Живого как присутствие иного мира в своей  обыденной земной жизни.  В ней  я  росла и менялась, а любовь из области чувств  неспешно переходила в область свойств.
 
  - Когда ты  улетаешь в Австралию?

  - На следующей неделе.
 
  - Перед отъездом проведем еще одну  общую медитацию?

  - Конечно. Только,  прошу тебя,  не на той поляне.

  - Можно в твоей комнате, если  нам не будут мешать.

  - Я тебе позвоню.

  - На ручки?

  - Спасибо, Ченг.

Он обнял меня и погладил по голове.

   Пролетели три дня.   Луи и Филипп отправились в галерею, Вирджиния  затеяла генеральную уборку в половине Анри, Катрин на целый день упорхнула к мадам Девон, предварительно умучив меня приглашениями ехать с ней.
 
   Сам  же  месье Дюпонтель все-таки решил  заменить физиотерапию   работой.  Он прямо так и заявил: «Устал болеть и бездельничать». Наконец-то!
 
   Я пригласила Ченга к себе.

   Он пришел  после второго завтрака и впервые попал в комнату, где я прожила самое удивительное лето в своей жизни.  Мастер быстрым взглядом окинул красивые и ухоженные апартаменты и остановил его на томике Тургенева, лежащего на письменном столе.

  - Кусочек русского дома?

  - Ты изучал нашу культуру?

  - У меня много русских друзей.
 
  - А почему ты никогда об этом не рассказывал?

  - Не было случая. Ну что? Начнем?

   Мы сели на ковер, друг против друга,  предварительно повесив на ручку двери: «Не беспокоить».
 
   Эта была наша третья совместная медитация.  И, разумеется, совершенно не похожая на две предыдущих. То, чему  Ченг научил меня за эти три урока, было самым настоящим сокровищем.
 
   Во-первых:  мастер показал мне, что  жизнь превращается в трудную или легкую всего лишь желанием того, кто идет по ней и  собирает опыт по пути. Не  существует  обстоятельств, не связанных с нами.  Все взаимосвязано и ожидаемо. И каждому человеку  важно пройти  свою  дорогу без страха и трагического взгляда на   события. Лишь глубокая и абсолютная  благодарность за все определяет вызревший плод – сердце. Благодарность – мудра, а мудрость благодарна.

   Во-вторых:  он мне показал, какой  прекрасной была  наша  Душа,  насквозь пронизанная   Любовью Бога, и состоявшая  из  идеальной  ткани иного бытия.  Она  предстала, как   уникальное и  великое творение.  И я была поражена, насколько мы, люди, не видим, не  знаем  и не ценим этой красоты.  Воистину, мы носим  внутри себя  сокровище, но  живем в   уверенности,  что бедны, если не имеем   счета в банке и замка на побережье.
 
   В-третьих:  в какое-то мгновение  я поняла, что такое настоящая молитва.  Все, что было до этого, теперь воспринималось  лишь  долгой  подготовкой  к ней.  Я  осознала, что смысл человеческой  жизни  не определялся одними   словами  и размышлениями. Молитвой  были  не столько они ,  сколько  намерения,   поступки и  дела  -   проявления  любви в действии.
 
   Бескрайняя Вселенная  предстала   перед внутренним взором,  как карта, сплошь пронизанная  дорогами, по которым   происходило  движение навстречу : Бога  из  Его вечности и человека изнутри потоков времени. И  когда люди  чувствовали  тяжесть темной ноши в себе, это расстояние казалось  бесконечным.  Но, когда  в них зажигался Свет любви  и менял   их  изнутри, дорога заканчивалась  сама по себе. Оставалась  только Встреча с Богом и отношения с Ним.   В едином потоке   любви соединялись   разрозненные миры, падали   завесы и раскрывалась  другая   Вселенная, духовная и прекрасная в своей многомерности.
 
   Мы  сидели  рядом.  Любовь свободно лилась  из  груди, изнутри раскрытого сердца. И этот поток, соединяясь с потоком Ченга, превращался в купол над городом, в котором мы находились, над страной… всей Землей…
 
   Это было  по-настоящему   освобожденное  состояние , в котором человек больше не зависел  от формы, а становится  частью абсолютного вневременья, чистой энергией и  светом…
   
   Сила  любви, которую я ощущала,   была универсальной, глобальной, вечной, неизменной. Лишь в  ней  начинались  рождение, рост и движение от  временного к  постоянному, лишь она создавала Хранилища, откуда вся Вселенная черпала свои неистощимые ресурсы для  творения…

   Я видела самую  нереальную реальность, великий замысел и совершенную красоту… Дар всего и всем…

   Это была наша последняя совместная медитация.  Но я получила столько, сколько не смогла  бы  приобрести  и за тысячу лет, проживи я их  в своем  выбранном  одиночестве. Ченг совершил невозможное, переподчинив  мою голову сердцу.  Мир, который я увидела глазами души, был настолько не похож на известный мне доселе, что этот момент можно было смело назвать  моим вторым  рождением.
 
   Мастер  остался у нас в гостях. Филипп пригласил его на обед, который напомнил  мне  русский  прощальный ужин.
 
   Через несколько дней мы с Луи улетали  в Австралию. Хотите - смейтесь, хотите – нет, но с  момента последней медитации  с Ченгом,  я больше не боялась ни высоты, ни глубины, ни полетов, ни путешествий на кораблях, в поездах и самолетах.  Нет,  я не превратилась в фаталистку.  Просто  мое доверие Богу и Его пространству стало абсолютным.
 
   Мы сидели в столовой за большим обеденным столом  и, радовались нашему общению: темная полоса двинулась к финалу.  Ченг прекрасно вписывался в компанию. Мне было трудно себе представить, существует  ли  во Вселенной такое место, где мастер был бы не ко двору?

   Обед  не считался «званным».  И до знаменитого  Vatel  нам было далеко, да и десерты были всего лишь от Вирджинии, а не от Сержа Бийе. Но наша милая домоправительница расстаралась. Она подала нам паштет из зайчатины, пряную баранину в соусе «гранат» и овощное ассорти. Филипп  по такому случаю  добавил из «закромов»  знаменитый  Prunier Le Bibliotheque. Он считал, что  хороший  коньяк только усилит вкус  бараньих нежностей, над которыми у себя на кухне колдовала Вирджиния.  На десерт, как обычно, был предложен дуэт сыра и вина.
 
   Зачем я опять окунулась в излишние подробности?  Чтобы упомянуть о Катрин,  которая, ни с того  ни с сего, поразила  нас   коктейлем  от Мэрилин Монро. По крайней мере,  она утверждала, что именно этот рецепт предпочитала  всем другим известная дива.  Состав  был прост и состоял из  шампанского, кальвадоса и ликера Grenadine. Если кто-нибудь захочет повторить, сообщаю: напиток чрезвычайно приятный. Говорят, в простоте есть свое очарование. Это как раз  об этом коктейле.
 
   О чем беседуют за столом с иностранным  гостем, впервые посетившим  дом?   Часто – о традициях, о кухне, обычаях.
 
   - Ченг, Лиза мне сказала, что вы знакомы с нашей культурой? - Филипп имел в виду Россию.

   - Учился в  Московском  университете. Десять лет жил в Москве.

   - И что ты там делал? – Моему удивлению не было предела.
 
   - Писал диссертацию по философии. – Мастер улыбнулся.

Как мало я о нем знала!  Оказалось, что он выпустил серию  книг, создал несколько фондов помощи для культурного развития нацменьшинств у себя на родине. Вел активную, деятельную жизнь, целиком посвященную  заботам о людях. Я вспомнила нашу первую встречу в парке, слова Анри про средневекового «монгола».  Забавно…
 
   Ченг  рассказывал о Китае. Об   их знаменитой кухне. Я с удивлением узнала, что очередность блюд за обеденным столом  в их стране  начинается с чая, а завершается супом. Что хлеб и все его заменители  от риса до плюшек, едят лишь после того, как заканчивается прием алкогольных напитков.
 
   Анри в этот момент внимательно исследовал  свой бокал.  Какую истину он собирался в нем отыскать  в ту минуту?

   Филипп спросил  Ченга  о деликатесах китайской кухни. И  мастер , в своей обычной благодушной манере, перечислил: это могла быть  медвежья печень, стопа верблюда, утиные грудки, завернутые в лепестки хризантемы и другое. Мне показалось, что «другое» было начинено такой экзотикой, что  он решил  дальше не распространяться.

   - Простите, - перебила его Катрин, - а стопа верблюда – на самом деле – стопа?

Ченг рассмеялся.

   - Это всего лишь очень тонкий ломтик холодного мяса в остром красном соусе.  Китайская кухня очень пряная и по вкусу сильно отличается от европейской.  Например, у нас тоже готовят судака, но  у него специфический кисло-сладкий  вкус.  А куриное филе с красным перцем – не для слабых желудков.  Мы уделяем много времени  оформлению блюд. Кулинарный эстетизм  распространился сегодня по многим странам,  но в Китае он доведен до совершенства. Хотя, - мастер опять засмеялся, - эффектное оформление не означает отличного вкуса,  такого, как у вашей баранины, мадам. – Он поклонился домоправительнице.

   Вирджиния была польщена. Ченг  одной  фразой проложил путь к ее природной доброте и старательности. И, возможно, со временем  она сможет  примириться  с «ужасным» китайцем.
 
   Потом  разговор зашел о рыбе, о деликатесах, о черной икре. Ченг рассказал, что у них в стране есть свой заменитель этих морских  изысков  -  акульи плавники.   Что же касается рыбы, то они ее выращивают во внутренних водоемах на прибрежном шельфе.  В Китае  считали, что искусственное разведение  крабов, водорослей, креветок и рыбы – сохраняет природные ресурсы, является более экономичным  и экологичным.
 
   Я слушала мастера  и удивлялась  той  легкости в общении с незнакомыми людьми, которая позволяла ему не ставить  никаких барьеров между собой и другими. Он был прост, доброжелателен, много знал, и всем предлагал свое веселое и  искреннее расположение духа.   А потом он удивил меня тем, как  незаметно перевел  тему разговора «с котлет» в другое русло, процитировав нашего  Державина:

Блаженство не в лучах порфир,
Не в вкусе явств, не в неге слуха,
Но в здравьи и спокойстве духа.


И мы стали говорить о культуре, о традициях, о темно-синих френчах в эпоху председателя Мао, о тех изменениях, которые произошли с тех пор в этой удивительной стране.  Даже вспомнили про  двор последнего императора и его императорской гвардии.
 
   И уже в который раз я думала о том, что человек из хутуна мало чем отличался от человека из Колобовского переулка или с  Champs-Еlysеes.  Нас всех объединяла   любовь к  своей  семье и  детям.  Мы все искали  счастья и надеялись на лучшее. И неважно, какой символ выбирали  во время  празднования Нового года:  мандариновое деревце или пушистую зеленую елку. Важно, что все люди на Земле  сообща ждали перемен к хорошему, надеялись на добро и хотели благополучия.  Я об обычных, простых людях, не о генералах.   Все-таки хорошо бы повторить  сказочный опыт Салтыкова-Щедрина  да и отправить их всех, возвеличенных,    на какой-нибудь необитаемый остров. Может быть, тогда в их сознании хоть что-нибудь  прояснится?   А мы, обычные люди, уж как-нибудь сберегли бы свои традиции, справились бы с жизнью в своих странах и были бы вполне счастливы без очередной Вавилонской башни или  единого мирового правителя.

   И, словно в ответ на мои мысли, Луи, рассказывая о традициях  дальних  стран, неожиданно  сравнил русский самовар, возле которого собирались гости,  с  французским  камином,  в том смысле, что у них была одна функция – объединять   возле себя  людей, превращая их в друзей.

   Я видела, что Ченгу нравился мой «жених».  Но всего лишь, как один из вариантов  возможного  будущего.  Очевидно, он видел  и  другие.
 
   На прощание он  преподнес  мне очередную шараду:
 
   - Элиза, ты приехала сюда  за счастьем?  Но оно живет не в Париже.  И тебе предстоит в этом убедиться.
   
    Что он имел в виду на этот раз?
 
 (Продолжение следует)