Восхитительно

Когда Кузьминкин спускался с Владимирской горки, что-то легонько стукнуло его по голове.   Какая-то вибрация пробив черепную коробку чуть ниже макушки, застряла в голове, и после этого он стал видеть себя со стороны так, словно смотрел кинофильм. Внимательно оглядев  себя Кузьминкин обомлел. Никогда не думал, что я такой недотепа, подумал он, всматриваясь в сутулого мужчину лет сорока, стоящего на тротуаре в потертых джинсах и грязном свитере, давно не бритое лицо которого выражало озабоченность и грусть. Он привык думать о себе как о симпатичном и уверенном в себе молодом человеке, а тут... Срочно в спортзал, и бриться, сказал себе Кузьминкин, проведя ладонью по щеке, а то даже одноклассницы не узнают. Последние слова относились к Верочке Соколовой, смазливой  брюнетке, которая в модном розовом костюме летела навстречу, совершенно его не замечая.

- Вера, - окликнул Кузьминкин.
- Костя? – всплеснула от неожиданности руками Соколова. - Сто лет тебя не видела.
- Богатым должно быть буду.
- Непременно, - неуверенно сказала Соколова.
Ещё вчера, эта встреча, осталась бы в памяти Кузьминкина приятным эпизодом, которым стоило поделиться с Машей, чтобы заставить ревновать, но сейчас Кузьминкин начал болезненно подмечать те детали, которые захватившие ум эмоции обычно выставляют за дверь. Он заметил скептически опущенные уголки рта, расплывшегося в деланной улыбке, презрительный, насмешливый прищур глаз, исследующий его, словно он был экспонатом кунсткамеры, и эта её рука, которую она подала при встрече. Кажется, ей не терпелось её вырвать. Всё это было неприятно. Он ведь не болен проказою.

- Как поживаешь Вера?
- Отлично Костя. Позавчера вернулась из ЮАР. Представляешь, там такая дикая преступность! Володины партнеры по бизнесу, Володя – мой муж, так вот, они  живут в доме за высоким бетонным забором, в районе который охраняют настоящие автоматчики. А по городу, даже в магазин, они ездят на бронированном авто. Представляешь, состоятельные люди, а живут будто в тюрьме. Не то что у нас! Если богат, можешь позволить себе всё что угодно…

Вера рассмеялась, словно сказала какую-то шутку, но теперь Кузьминкин уловил в её смехе жалость, вызванную тем, что приходится рассказывать эту историю не людям её круга, а ему.
Давным-давно они были влюблены друг в друга. В десятом классе кажется. А ещё раньше, в младших, он дергал её за косички. Теперь же оказалось, что они из разных социальных слоев, и живут в параллельных вселенных. Что произошло? Когда? Где спрятан тот механизм, который сотворил с ними такое? Кузьминкину стало жаль прошлого, которое никогда не вернется, и будущего, о котором он мечтал, и которое вероятно, никогда не наступит. Внезапно он почувствовал, как у него закололо в груди, и перестало хватать воздуха.
- Извини Вера, - пробормотал Кузьминкин. – Мне пора.
- Но Костик.., - удивилась такому его поведению Верочка, но через секунду, глядя в след убегающему Кузьминкину, лишь безразлично пожала плечами, и забыла о нём навсегда.

Как я жалок, как беден, бездарен, неудачлив, другие вон за границу ездят, бизнесы ведут, а я перебиваюсь случайными заработками, думал Кузьминкин, шагая по улице, положив руку на сердце. Боль не уходила. Он надеялся, что дома, Маша выслушав сможет успокоить, скажет, что волноваться не о чем, он и так, без денег совершенно замечательный человек, и она любит его таким, каков он есть, за его качества, а не за то, что он может ей дать в материальном смысле, тем более что дать он ничего так и не смог, и от её слов сердце его успокоится, утихнет, и колоть перестанет. Маша. Она одна может примирить его с миром, который сегодня навалился на него всей свой тяжестью.
Вот наконец и его хрущевка. Три пролета. Обитая дермантином дверь. Ключи. Темная прихожая. Щелчок. Свет.
- Маша, ты дома?
На кухонном столе разрезанная надвое красивым почерком записка кричит:
" Кузьминкин! Я не могу больше так жить, я переехала к маме. Покорми кота, или выбрось на улицу. С тобой он всё равно подохнет, чертов неудачник. Больше не твоя, Маша."

Кузьминкин сел на стул, выронил из рук бумагу. Так плохо ему ещё никогда не было. Сердце превратилось в раскаленный шар, который пульсировал и грозился взорваться. Он снова увидел себя со стороны. Слабый, жалкий, готовый расплакаться. Не сметь, не сметь, сказал себе Кузьминкин, я же не баба, пусть бабы плачут, я не буду. Он рывком поднялся на ноги, и шатаясь пошел в гостиную. Открыл бар, с облегчением убедившись, что бутылка конька, которую берёг отпраздновать годовщину совместной жизни, на месте. Мигом её откупорил, и большим глотком опрокинул в себя почти треть содержимого. По желудку разлилась приятная теплота, однако болезненная пульсация в районе сердца не исчезала. Что мне делать, в отчаянии спросил себя Кузьминкин. Он сделал ещё глоток, и к счастью это немного помогло. Ему стало чуточку легче. Боль была уже не настолько острой как ранее, но жить с ней, он понимал, у него не выйдет. От неё он сойдет с ума ещё до полуночи.

- Кис-кис-кис, - позвал Кузьминкин. Из-за шкафа, показалась любопытная физиономия кота.
- Опа, - Кузьминкин схватил животное за шкирку.
Он подошел к окну, распахнул его, держа в одной руке кота, в другой бутылку с коньяком, влез на подоконник.

Так как я живу, жить нельзя, сказал себе Кузьминкин. Это не жизнь, а прозябание. Всем стало заметно, что я никто, человек, который ничего не добился. Даже Маша ушла. Лучше покончить со всем раз и навсегда. Он глянул вниз. Высота третьего этажа его не испугала. А вдруг я выживу, подумал он, рассматривая растущие у подъезда кусты. Пошловато получится. Маша скажет, что я и покончить с собой как нормальный человек не могу. Может газ? Кузьминкин представил, как стоит на коленях сунув голову в духовку, держа в руках кота и коньяк, и картина показалась ему настолько глупой, что он вздрогнул. Нет, не то. Может петля? И вот они уже втроем раскачиваются на люстре. В одной петле - Кузьминкин, во второй - кот, в третьей - коньяк. Бред какой. Он хотел было придумать ещё какой-нибудь способ уйти из жизни, подостойнее, но вместо этого, вдруг со всей четкостью увидел Веру и Машу. Вот Вера опасаясь испортить прическу, осторожно укладывает ухоженное соблазнительное тело на шелковую простыню. Солидный серьезный муж ложится на неё сверху, и они со отстраненными лицами они начинают заниматься любовью, думая о том, что кому нужно завтра предпринять, чтобы жить ещё лучше. Она деланно стонет, он физиологично кончает, оба ни на секунду не отрываются от своих мыслей. Наконец они отлепляются друг от друга, бесстрастные и неживые, тяжело дышат, молчат. Ни любви, ни страсти, целлюлоза. А вот Маша. Она опять пилит его на кухне. Надо куда-то ехать, что-то делать. Хватит Кузьминкин смотреть, как в парке теряют листья деревья, и как ветер гонит по поверхности пруда рябь. Скажи Кузьминкин, ты идиот?

В городе начали включать фонари. Мир за окном начал приобретать загадочные, таинственные очертания. Глядя в проем открытого окна, Кузьминкин вдруг почувствовал, что боль прошла, и с удивлением и радостью вдохнул глоток свежего налетевшего ветра. Отпустив кота, который жалобно мяукнув, спрятался под кресло, Кузьминкин слез с подоконника, ещё отхлебнул из бутылки, и улыбнулся. Хорошее ещё может произойти, сказал себе Кузьминкин, хорошее и раньше случалось, хорошее и сейчас со мной. Я жив, у меня есть кот, и треть бутылки Хенесси. У меня нет ни Веры, ни Маши, и это просто восхитительно.
- Восхитительно, - закричал в открытое окно Кузьминкин, и рассмеялся услышав проклятия соседей.