Письмо Сталину отрывок

Новелла опубликована в журнале "Уральский следопыт" № 10, 2016г.
Влада Ладная
ПИСЬМО СТАЛИНУ



Новелла
                Пусть воцарится справедливость, даже если               
                мир перевернётся.
                Английская пословица

На этом я и попалась.
На растоптанной  справедливости.
А иначе я, дочь поэтессы-шестидесятницы, разве пала бы так низко!
Мать моя до сих пор из-за моей выходки в гробу, верно, переворачивается.
Разве я стала бы маму разочаровывать, если б жизнь не загнала в угол!
Эх, шестидесятые, шестидесятые…  Запах свободы и стихов. Мужчины, элегантные, как Джеймс Бонд. Женщины, упоительно ококошанеленные. Никакой тебе мясистости свинарок соцарта, никаких молотобойцев и ухарей с кайлом. Брюки дудочкой, маленькое чёрное платье.
Политех, сотрясаемый  Вознесенским и Ахмадулиной, Евтушенко и Рождественским. «Летят журавли», «Бриллиантовая рука». Театр на Таганке.
 Высоцкий! 
Люди впервые после сорокалетнего перерыва получили возможность быть не производственной единицей, не носителем классовой ненависти.  А человеком. И иногда  милосердным.  Мужчиной и Женщиной. И делать детей не только на пушечное мясо и чтоб было кому у станков стоять, но и просто так. И даже заниматься Этим вообще не для  продолжения рода. А  иногда и для собственного удовольствия.
А эти кухонные посиделки!  Тайком – Преступление века! – читаемые Ахматова и Булгаков. Выброшенные комоды красного дерева и слоники: мещанство! Жидконогие кушетки и креслица, казавшиеся верхом интерьерного совершенства. Молодая мама, похожая на Одри Хэпбёрн, взахлёб декламирующая вирши-самостроки. Салаты в тазиках. Пустые бутылки из-под мартини и кока-колы  на буфете: предмет гордости и лучшее украшение квартиры.
Я в углу с ГДРовской куклой. На трюмо – настоящее чудо: флакончик французских духов.  Всеобщее ожидание какой-то новой, удивительной жизни. То ли коммунизма. То ли переезда в Нью-Йорк.
Рецепт абсолютного счастья.
Много ли нам надо.
И, конечно же, самый главный постулат, символ веры: Сталин – чудовище! Он хуже Гитлера.
Наивность сытых интеллигентов.
Кто бы знал, где все эти святыни и принципы окажутся в девяностые…
Какими плюшевыми мишками покажутся из девяностых с их переделом собственности все чудовища былой эпохи.
Все хотели свободы и колбасы. И второе принимали за первое.
Бойтесь желаний, они иногда сбываются.
Все радости демократии привалили сразу.  Сначала очереди, шестнадцать раз обвивавшие земной шар по экватору. Потом жизнь на четыре доллара в месяц. Денежные реформы. Обмены купюр. Издевательства с ваучерами.
Да не это страшно.
Унижения. Мы перестали считаться людьми. И даже производственными единицами: промышленность-то развалили. Кому ж нужны стахановцы, покорители плана. За мёд сейчас показалось бы отношение ко мне как к рабочему винтику механизма государства. – А ко мне относились, как к пустому месту. Нет, как к таракану, которого надо вывести дустом.
Но пока я была молодая и здоровая, как-то выживала.
Да, натерпелась. Один начальник лез под юбку. Другой ругался матом, как портовый грузчик. Третий, лучший из них, заставил работать в две смены. Все сверхурочные честно оплатил. Но вы когда-нибудь вкалывали по шестнадцать часов без выходных – лет десять подряд?
Но как-то выкручивалась, концы с концами сводила.
 А тут охнуть не успела, как состарилась в боях за кусок хлеба. А как состарилась – так и расхворалась.
И тогда меня выкинули с работы.
А кому я нужна после пятидесяти?
Пенсии нет – не выслужила. На работу никто не берёт. Накоплений – ноль.  Продать – и то нечего. Ничего не нажила. И близких никого не осталось. Всех унесла шоковая терапия. Когда-то в каждой семье была жертва Великой Отечественной. А сейчас в каждой семье – жертва демократии.
Кто от Чернобыля. Кто от чеченских войн. Кто от водки. Кто пал от разгула преступности. Молодое поколение выкосили наркотики. Остальных добили кризис, инфаркт от работы на износ и рак от  распятой экологии.
Тут я взвыла.
И всех знакомых обзвонила – нет работы. И свечку Богу ставила. Не услышал меня, многогрешную.
Назанимала у соседей. Отдавать нечем. По второму кругу пошла.
Куда податься бедному Макару?
Осталось только продать почку.
Понимаете, меня никто не продавал на органы.
Всё гуманно.
Я сама, сама себя готова была продать.
В четырёх стенах сидеть – удавиться можно.
Стала гулять по городу.
Город был жестоко разобщён с самим собой. Он был похож на жертву генетических экспериментов. На человека, которому на лицо вживили нос  тапира, из-под мышки у него растёт павлиний хвост, а из живота – голова дракона на длинной жирафьей шее, и этой шеей человек обматывается, как бинтом.
Так неудачно здесь соединяли несоединимое. Дворянские гнёзда с промзонами. Православные храмы с пивнушками. Миллиардные небоскрёбы с руинами.
В этом городе, чужом самому себе, и каждый житель чужд себе самому.
Как меня занесло в парк скульптур свергнутых вождей, я и не упомню.