Униженные и оскорбленные не плагиат

Осторожно, триггер! Верующим вход воспрещен! ;)


Итак, на дворе у нас XII век, и Жак де Молье толкает рыцарей на Иерусалим. Мол, ступайте отвоевывать гроб господень. А тамплиеры ленятся – им фигли, и замки, и жены-красавицы, и видное положение в обществе. Кому охота при таком раскладе пялить на себя полцентнера железа и трястись в седле двенадцать часов в сутки. Одним словом, заартачилась демарийская армия.
 — Вообще, там Гроб Господень в нечистых руках, – увещевает Магистр. Рыцари только отмахиваются.
 — Ой, да и пусть подавятся.
 — Вот именно, гроб-то у них, а с нами-то – бог.
 — Да и пофиг богу на этот старый гроб, – резонно возражают офицеры. Магистр совсем приуныл.
 — Эх, вы, – сокрушался Жак, – добрые христиане!.. А бог велел не лениться!
 — А мы не ленимся, – резонно возражают рыцари. – Мы, может, работаем тут не покладая рук! У нас крестьян, вон, сколько – это ж тебе не в тапки ссать, Жак, крестьян – их содержать надо. А ну, как мы уедем в поход – так и все хозяйство развалится к чертовой бабушке.
 Жак схватился за голову, а рыцари немедленно завозились в своих креслах и застонали, показывая, как им тяжко.
 — Да ладно вам, мужики, не ссы! У них там золота много, драгоценностей, женщины красивые... – И Магистр заговорщицки подмигнул. – Во имя господа нашего все можно, а я вам индульгенции скуплю у приора, оптом. А?..
 И вдруг из угла раздался голос:
 — Женщины, говорите?..
 Все так рты и пораскрывали, а новоприбывший гордой семенящей походкой проследовал за кафедру и оттеснил Магистра.
 — Женщины – это хорошо, хорошо. А то попадьи все как на подбор страшные-е...
 — О, дева Мария!.. – Офигевший Магистр испуганно перекрестился – и тут же получил по кисти тяжеленным золотым крестом.
 — Не той рукой крестишься! – сурово одернул незваный гость, окончательно вытеснив его пузом, в котором мог бы поместиться сам Жак, да еще и для парочки монахинь место бы осталось. – И золото... золота-то много?
 — Хватает, – неохотно буркнул Магистр, мастеря себе шину из распятия.
 — Это хорошо, – подытожил гость. – На Иерусалим, говоришь, идти не хотят?
 — Не хотят, – вздохнул Магистр, затягивая повязку. – Совсем обленились.
 — Это потому, что ты неправильно их уговаривал, братан, – покровительственно сообщил пузатый и обернулся к аудитории, напоследок подмигнув Жаку: – Смотри, как надо. Эй, рыцари! – На тамплиеров, с кряхтением и пыхтением, нацелилось ржавое дуло старенького ППШ, явно пролежавшего лет пятьдесят в калужских болотах. – А ну-ка, быстро, сарацинское золото в храм, а то в рай не попадете!
 — Да кто ты, вообще, такой?! – вскочил один из рыцарей, стукнув серебряной чашей по столу так, что столешница тут же разошлась на две половинки. Пузатый вздрогнул, но только крепче сжал ППШ скользкими от пота ладонями.
 — А я – отец Иннокентий, из Храма Святых Угодников! – немного повизгивающим голосом выкрикнул он. – Можно просто: батюшка. И мы бедствуем, потому, что на храм жертвовать мало стали!
 — Да пошел ты в ад, реформатор пузатый! – Рыцарь, кряхтя, потянул из ножен меч – но тут отец Иннокентий выстрелил в потолок. Правда, сам при этом едва не повалился на пол. Помешала ему кафедра, и даже пулемет, подпрыгнув, не упал на пол, а мягко приземлился на обширное батюшкино пузо.
 — Ты что, варвар, ошалел?! – заорал Магистр. – Да эту фреску лучшие художники Европы писали! А ты Иисусу в пах стреляешь из своей дьявольской штуки!
 — А я туда и целился, – заявил отец Иннокентий, поправляя очки. – Не в голову же мне стрелять. В голову стрелять непрактично, а то родственники могут и панихиду не заказать потом, а в грудь ему и так уже попали.
 — Извращенец. – Рыцарь сплюнул, засунул меч обратно в ножны и подозвал виночерпия. – Дай-ка, малый, еще бочку. Я этого психа стрезва не осиливаю.
 Виночерпий кивнул, пролепетал "слушаюсь, господин" и на четвереньках уполз в погреб, на всякий случай не вылезая из-под длинного стола, даром, что столешница очень удобно упала домиком.
 — А будешь сквернословить в присутствии батюшки, – грозно пробасил отец Иннокентий, – я на тебя епитимию наложу, сын мой. Будешь Русской Православной Церкви не десятую часть дохода отдавать, как в Библии написано – а и все сто процентов. Понял, грешник?
 — Да я вашей славной церкви ни монетки не дам, – презрительно уведомил рыцарь, отчего дуло ППШ немедленно развернулось в его сторону.
 Сидящий на ступенях кафедры Магистр заинтересованно поднял голову.
 — И сам на тебя анафему наложу, еретик пузатый, – продолжал гнуть свое рыцарь.
 — Ах, ты!.. – задохнулся батюшка. – Ты еще и над недугом моим потешаться будешь!
 — Какой же ж это недуг! – громогласно заявил рыцарь. – Это у тебя дар божий! Непорочное зачатие!
 Рыцари заржали так, что остановил их только еще один выстрел в потолок. На сей раз Иисус удостоился очереди в правую руку, а Магистр, повалившийся от смеха на пол – осколков фрески в глаз. Пока Жак протирал глаза, батюшка продолжал возмущаться.
 — Да я... для прихожан...
 — ...жрешь за них всех, чтобы сами не трудились! – прежним тоном продолжал издеваться рыцарь, на всякий случай спрятавшись за щит.
 — Да я тебя...
 — Ну-ну! Достань, – подмигнул рыцарь. – И да поможет тебе твой православный бог!
 Батюшка выронил ППШ и некоторое время не находил слов от праведного гнева, и только открывал и закрывал рот, как рыба. Наконец, когда рыцарский гогот стих, а Магистр успел прочистить глаза, он поднял трясущийся палец и обличающе ткнул его в красный тамплиерский крест на щите, из-за которого торчал один только синюшный с перепоя, но крайне веселый рыцарский нос.
 — Ты... Ты оскорбил мои религиозные чувства!!..
 — Да ну, что ты, – фыркнул рыцарь. – Это я еще только разогреваюсь.
 — Да ты... да ты пожалеешь!! Наши православные дружины патрулируют все улицы...
 — А-а, так вот, почему в городе столько новых виселиц понатыкали!.. – задумчиво проговорил Магистр. – А я думаю, откуда явились эти психованные тупицы с пневматическими пистолетами...
 — И ты тоже пожалеешь! – обернулся к нему батюшка. – Мы создадим закон, запрещающий нас обижать!! Тогда все будут говорить что мы... что мы хоро-ошие-е-е... – Отец Иннокентий уронил голову на руки и безутешно разрыдался. Рыцари замерли, и тишину зала нарушали теперь только горькие батюшкины рыдания.
 — Э-эй... – Рыцарь-заводила нерешительно выполз из-за щита. – Ты извини, братан... ну, я ж не хотел...
 Отец Иннокентий поднял заплаканное лицо.
 — А нас все обижа-ают!.. – пожаловался он. – Все про нас гадости говорят! Нет, чтобы соврать...
 — Да, обидно, – посочувствовал рыцарь. – Вот, про нас никто правду не говорит. А если и говорит – то мы его чик-чик. И нету.
 — Как хорошо! – восхитился батюшка, шмыгая покрасневшим носом. – А у нас законодательство чертово убивать не разрешает! Приходится выдумывать, как законы обходить каждый раз – а то еще узнает народ про нас всю правду и деньги нести перестанет! Поэтому мы молодняк стараемся захомутать. С рождения, чтоб уж наверняка.
 — Тяжело вам, – вздохнул рыцарь. – Эй, виночерпий!
 Виночерпий, пыхтя от натуги, как раз вкатывал в помещение заказанную бочку. Услышав оклик рыцаря, он прислонил ее к стене и подбежал.
 — Дай-ка этому бедолаге вина... – рыцарь наклонился, покосился на батюшку и прошептал мальчику на ухо, – ...с белладонной... и пост дней на сто двадцать... Правильно я говорю, Жак?
 — Правильно-правильно, – согласился Магистр. – Мы из него казначея сделаем. Вон, как деньги считать любит. Хороший казначей получится.
 — А честный? – засомневался рыцарь.
 — А на кой черт нам в Ордене честные люди?! Окстись!
 Рыцарь хотел, было, перекреститься, но опасливо покосился на ППШ и на всякий случай, сунул руку в карман.
 — Ладно, – потянулся он. – Пока этого тут будут воспитывать, он все нервы вымотает. Айда, мужики, на Иерусалим.