Моль

Осень была непогожа. Дождь не прекращался несколько дней: то ливмя лил, то притихал, переходя на морось, и, наконец, подгоняемые ветром, стронулись с места мрачные тучи, и засияло огромное небо.
Обходя глубокие лужи, я неспешно возвращалась с прогулки и, подходя к дому, стала искать ключи. В кармане их не оказалось. Сунула руку в сумку – чего в ней только нет! Кошелёк, зонт, помада, зеркальце, заколка, ручка, блокнот. И ключи где-то звенят, но так сразу их не найти, надо хорошо порыться. И я направилась к скамейке, стоящей возле подъезда.
Ласковое солнце падало на неё и на старичка, примостившегося с краю. Вид его был жалок: в поношенном пальтеце, стареньких ботинках, без кепки, хоть волоса, как говорится, моль съела. Я скользнула взглядом по его лицу – оно было добрым, но уставшим и печальным. Старик с удивлением и даже с какой-то жадностью глядел на клумбу с подвявшими хризантемами; на детскую площадку, где мамочки  выгуливали своих малышей; на небо, такое же блёкло-голубое, как и слезящиеся старческие глаза.
Я подошла и поставила сумку рядом. Дедок чуть подвинулся, хотя нисколько не мешал мне.
– Холодно так сидеть. Скамейка сырая, – заметила я.
– Это ничего, – смущённо улыбнулся он. – Больно уж хорошо побывать на свежем воздушке… как в первый раз… – добавил тихо, по-детски послушно наставляя воротник.
И тут я поморщилась, увидев моль: пригревшаяся в давно неодёванной шерстяной одёжине и неожиданно потревоженная она выбралась на свет и, опьянев от холодного пряного воздуха, еле тащилась по вытертой ткани ворота.
– Поехали! – раздалось вдруг за спиной; и я, невольно вздрогнув, повернулась на голос.
Позади меня стоял молодой мужчина: холёный, в модном коротком плаще, при костюме и галстуке, в зеркально начищенных туфлях; на пальце он крутил ключи от машины, а неподалёку блестела на солнце и сама машина, новенький джип.
Старик поднял голову.
– Сынок, ну куда ты всё летишь… Успеем ещё квартирку переоформить. Куда она денется? Посижу ещё немножко… Отвык ведь от солнца.
Я снова посмотрела на воротник стариковского пальто: моль спокойно сидела на нём, жирная, лоснящаяся, хорошо заметная на чёрной ткани. Но «сынок» не видел её. Он вообще ничего и никого не видел, кроме своего джипа да швейцарских часов, на которые то и дело поглядывал.
– Какое солнце? Нотариус ждать не будет. А потом кто знает, когда ещё вырвусь, – занервничал наследник.
Старик покорно кивнул, и «сынок», схватив его за руку, поднял со скамейки. Ноги у старика были слабые, дрожали и подгибались, но он старательно посеменил рядом с любимым чадом. Садясь в машину, он взялся за дверное стекло, и сын, заметив оставленное на нём пятнышко, достал из кармана плаща носовой платок и, бережно подышав на дверцу, стёр след от пальцев, заметный гораздо меньше, нежели светлая моль на тёмном отцовском пальто.
И я подумала, что это наглое насекомое никогда не расстанется с насиженным местом: лишь прогуляется до нотариуса и вернётся обратно в свой тёмный и тёплый шкаф, где будет продолжать своё вольготное существование до тех пор, пока не превратит несчастное пальтецо в труху.

Октябрь 2016 г.