Забой

из книги "Современные сказания о лесах, водах и ремёслах лесных на землях Урала Северного"

Глава "Охота пуще неволи"


                Забой

      Это было давно, ещё при СССР-е, в преддверии 90-тых. В Госпромхозе(государственное промысловое хозяйство) «Денежкин Камень», как это всегда бывало в декабре, проводился забой оленей. Официальный документ в виде приказа по предприятию назывался для простого обывателя довольно замысловато – «Инвентаризация оленьего стада. Учёт и выбраковка 1989 года»...
Небольшой экскурс в недалёкое историческое прошлое. Госпромхоз "Денежкин Камень" был единственным в Союзе, который имел собственные приписные леса. Всего же в области насчитывалось семь таких организаций, входивших в систему Главохоты РСФСР. В начале 60-тых Н.С. Хрущёв немного «убавил» заповедников, в его понимании, «нифиганеделавших». Так на территории бывшего заповедника и появился госпромхоз со своими лесами – 136 тыс га, расположенными на стыке двух областей,  и подчинёнными охотугодьями Североуральского района -- 287 тыс. га. К приписным лесам полагался штат лесной охраны в количестве 19 человек. Госпромхозы занимались различными видами деятельности, связанной с лесом. Организация и сбор дикорастущих и их переработка, начиная по времени спелости: жимолость, черника- голубика, брусника, клюква (в неурожайные годы принималась и рябина). Выглядело это так. К началу рабочего дня у конторы Всеволодского участка собиралась группа активных сборщиков, точнее, сборщиц. Сдав вчера собранный урожай и получив деньги, «бригада» рассаживалась в выделенное для это дела транспортное средство (обычно автобус КАВЗ, иногда и бортовой ЗИЛ-157) и командовала водителю маршрут: «Гена! Поехали на Самсоновскую сопку! Голубику проверим!». Вечером возвращались, перебирали собранную ягоду, а утром сдавали. В помещении с интересным названием «грибоварка» бригада из четырёх женщин на печах с дровяным отоплением в летний сезон превращала собранное в варения с ручной закаткой в стеклянные банки с наклеенными, опять же вручную, этикетками. Как сейчас помню – закатать банку 3 копейки, наклеить этикетку – 1 копейка. Дату сбора брусники определял и назначал горисполком. До этой даты на традиционных местах сбора (Косьвинский Увал) лесной охраной организовывалось дежурство. Затем бригада лесников выезжала к месту сбора, где стояла вместительная изба и «амбар» для хранения собранного. В зависимости от урожая жили неделю, а то и больше. Только после этого там могли собирать ягоды все остальные желающие. Готовая продукция из дикорастущих измерялась в тоннах!
Далее грибы. Грибочки закупались у населения в вымытом виде, свежие. В зависимости от вида были и закупочные цены, например, свежие подгруздки -1 руб. 30 коп. за 1 кг. Засолка в деревянных пропаренных бочках, также в сушилках сушились белые, подосиновики, подберёзовики и т.д. Всё официально, с проверками  помещений СЭС и т.п. Заготовлялся же конечно и кедровый орех в годы массового урожая и закупался у населения круглогодично. Круглый год принимались шкуры крупного рогатого скота и лекарственное сырьё: брусничный лист, берёзовый гриб чага, корни змеевика, лекарственные травы. Варения продавались в розничной торговле района и даже области по «демократичным», как бы сегодня сказали, ценам,  грибы охотно принимал общепит, а лексырьё сдавалось в аптеки.
С началом открытия охоты  на пушнину массово заключались договора с местными охотниками и выдавались промысловые лицензии на отстрел лося, лесники превращались в промысловых охотников. Охотничий участок – его обход, у местных тоже были распределены участки за пределами границ «промхозной» территории. Конечно, основной деятельностью у крупных госпромхозов была заготовка и переработка леса. Имелись перерабатывающие цеха с пилорамами и станками, дающие основную прибыль и показатели в «соцсоревновании».  Как это ни странно, но от итогов этого «спортивного мероприятия» зависели размеры премиальных по годовым показателям. «Промхозы», не имеющие своей лесосырьевой базы, но богатые, например, дикоросами, такие как Гаринский или Ивдельский, помимо остального очень плотно занимались сбором клюквы. В гаринских и ивдельских обширных болотах способный человек мог собрать и сдать за благоприятный сезон клюквы на «Жигули». Специально оборудованные баржи по реке Тавде в течение сезона принимали на пристанях сбора-сдачи собранный урожай.
С образованием "промхозного" стада северного оленя история такая. Опять же тов. Хрущёв в то же самое «заповедное» время боролся и с частной собственностью. С его «лёгкой» руки у владевших с революционных времён собственными стадами, оседло живших на территории района и севернее коми-зырян и манси, олени были выкуплены по 10 старых(до реформы 1961 г.) рублей за голову в пользу государства. "Животина" была оприходована, поставлена на соответствующий учёт, а бывших хозяев устроили в штате промхоза оленеводами, причём одного - старшим оленеводом. Конечно, какое-то количество оленей было оставлено "новооформленным" в собственность. Выпас производился по расположенным в окрестностях горным хребтам и массивам: Хоза-Тумп, Белый Камень, Главный Уральский Хребет и Денежкин Камень. Только в горных тундрах, которые расположены в среднем на высоте от шестисот метров над уровнем моря произрастает достаточное для полноценного питания количество оленьего корма  -  ягеля(лишайника кладонии). Общим стадом паслись промхозные олени и олени ещё трёх собственников. Частные различались по резанным ушам. Каждый хозяин вырезал на одном, а иногда и на обоих собственный узор, причём прямо на живую, что поначалу слегка шокировало меня, молодого тогда ещё и мало что видевшего.
...Сборы были недолгими, состав «забойной» бригады был почти постоянным из числа работников лесной охраны и егерей. И вот взятый в геологической партии каротажный "Урал" мчит участников к месту прибытия. Конечно, были заезды в продмаги и традиционное затаривание, как же без этого? А вдруг поломка или забуксуем? Не май месяц, с «сугревом» надёжнее…
 Место пригона оленей – кораль(огороженное крепкими жердями более менее ровное пространство, примерно 70 на 80 метров, состоящее из двух, по меткому выражению М.А. Хозяинова, «комнат») ,  находился на кордоне Сольва, старинном заброшенном посёлке старателей  по золоту и платине. Очень живописное место в долине одноимённой реки, протекающей между Главным Уральским Хребтом и отдельно стоящим горным массивом "Денежкин Камень". Представьте огромную поляну, вмещающую в себя 4-5 футбольных полей, откуда открывался прекрасный вид на панораму Главного Уральского Хребта с одной стороны и Денежкин Камень с другой. В то время там находилось 3 жилых дома и баня. Кордон лесника рядом с коралем, бывший магазин тоже кордон – там в зимнее время жили оленеводы и постоянно лесник и бывшая школа – там «квартировали» работники КСС – контрольно-спасательной службы, (была и такая). У КСС были функции нынешнего МЧС в плане спасработ с многочисленными туристическими группами. В летнее время здесь проводился сенокос силами лесной охраны в соответствии с продовольственной программой, а зимой забой оленей. Также это место облюбовали туристы. Отсюда одинаково удобно было делать восхождения на Денежкин и ГУХ(аббревиатура туристов Главного Уральского Хребта). Летом проводилось массовое восхождение на Денежкин, осенью-зимой в дни зимних каникул школьников и студентов народу на Сольве было полно. Целые палаточные городки.
… Дорога не близкая, надо одолеть несколько сопочек, четыре мелкие речки и одну крупную, Сосьву, но вот свет фар упирается в изгородь кораля. Есть там кто? Нету! Значит не пригнали ещё. С  Ходового перевала, самой южной и низкой точки основной громады Урала  разрублена неширокая оленегонная тропа шириной в 2 -3 нарты.  С небольшого морошкового болотца в курумниках, среди редкого елово- пихтового леса на седловине перевала берёт начало небольшая речка Ходовая, один из многочисленных притоков Сосьвы. Отсюда,  вдоль её истока, у небольшой избушки оленеводов, собиравших с зимних пастбищ - окрестных увалов и распадков на перевал основное стадо, начинается тропа. По ней и должны пригнать часть (кусок, как называют его оленеводы) стада…
На Ходовой перевал стадо перегоняют осенью. С традиционных летних пастбищ на плато Кваркуш, расположенного юго- западнее Главного Урала. Там, в начале лета, как только сгонит снег(!), проводили «пантовку». Срезались панты, сушились. В этом мероприятии сам не участвовал, но возил готовую продукцию, килограммов до двадцати, на Московский эндокринный завод не раз. Спущенное к подножью Кваркуша вдоль русла небольшой речушки Малый Жигалан, стадо почти 15 км бежит по старой лесовозной дороге до подножья Сосьвинского Камня южного отрога Главного Уральского Хребта, где его и поднимают в горы по направлению к перевалу. Вот эти 15 км самые опасные для стада. По дороге стадо длинно растягивается. Этим пользовались браконьеры если представлялась возможность. Хотя на перегоны на помощь оленеводам всегда отряжались помощники. Зимой на Ходовом наметает столько снега, что ельник заметен только по макушкам. Горе тому, кому взбредёт в голову наломать лапнику или порубить веток для костра. Подойдя к такой макушке, человек проваливается вдоль ствола почти до земли, а это на 3-5 метров. Крона дерева не давала снегу слежаться в плотный наст. Провалившегося либо засыпало снегом и тогда уже «насовсем», либо он успевал схватиться за толстые ветки и орал во всё горло, если был не один. По рассказам оленеводов, основными «клиентами» этих «ловушек»  были многочисленные туристы, которые с перевала поднимались на траверз Главного Уральского Хребта.
 …Всё стадо не спустить с хребта, да и не вместится оно в кораль. В избе, у кораля нас встречает хозяин сиих мест - лесник 10 обхода Сергей Иванович Ахметгараев (между собой мы звали его Серёга Ахмет), мужчина среднего возраста. Как он сам говаривал, то ли башкирский удмурт, то ли удмуртский башкир, приехавший сюда по вербовке в химлесхоз на "вздымку", да тут и осевший, женившись на зырянке. Разгрузка вещей, традиционные разговоры про охоту,  допитие остатков - незаметно наступает время сна…
Декабрь в тот год был без капризов, снегу было около метра и на термометре около минус тридцати. Капризы "местного" декабря бывают разные: оттепели с дождём, ветра страшной силы. За год до этого зимой ветром оторвало крышу с этого дома и унесло метров на сорок, к кромке леса, за кораль.  Ахмет был в избе, услышав страшный скрежет, забился под нары и решил, что всё, кирдык… Крышу починили летом, на покосе, унесённую - распилили на дрова.
…Утром было чуть за тридцать. За утренним чаем начались разговоры, что да как, когда пригонят. Кто-то пошёл в гости во второй дом - бывший магазин. Там "квартировали" оленеводы и их родня, а сам хозяин, лесник 11 обхода, Хозяинов Митрофан Александрович, тоже из числа родственников, коми-зырянин, находился с оленеводами, помогая собирать и спускать с перевала стадо. В середине дня вдруг залаяли привязанные собаки. Обратив на это внимание, некоторые вышли на улицу. И… уже слышны были крики погонщиков и над оленегонной тропой, которую угадать не сложно, вилась узкая извилистая полоска тумана - дыхание стада. Гонят! Быстро разгородили вход в кораль и вот уже видна первая упряжка. К ней сзади привязан старый «езжалый» олень, такой «неформальный» вожак собранного куска стада...
 Северный олень - стадное животное, причём, как мне кажется, стадности способствует постепенное одомашнивание. Чем «домашнее", тем многочисленнее стадо, то есть все животные стремятся в общую кучу не взирая на гаремы и прочие родственные связи. Отрицательную роль играют взаимодействия "дикарей"- самцов с важенками(самками) стада. Как говорили оленеводы, приплод от таких браков приходится забивать в первый или же на второй год, потому как такие животные всегда уходят из стада, уводя с собой гарем из «домашних» важенок.  Дикая популяция северного оленя, правда малочисленная в наших местах, существует. Основная часть её находится южнее, на Конжаковском Камне, но кочующие в поисках корма зимой, дикие заходят далеко на север по горным хребтам. Так что встречи с ними «наших стадных» нередки.
...Вскоре пригнанные олени стали заполнять кораль, показалась замыкающая нарта и въезд был закрыт. Мороз крепчал и плотное облако пара от дыхания животных как бы придавило  огороженное пространство. Олени освоились, "копытили" нетронутый снег кораля, "рюхали" телята, искавшие своих матерей, возникали драки между молодыми бычками....обычная жизнь стада, только прямо перед глазами, как в телевизоре, где ещё такое живьём  увидишь! Происходит встреча с оленеводами, которые представляют живописную картину: в малицах (олений мех внутрь и наружу), закуржавевшие, разминают затёкшие ноги и оживлённо разговаривают. Больше месяца людей не видели. При разговоре со старшим братом Митрофана, Петром Александровичем, старшим оленеводом, заметил на его щеках коричневые коросты. Понял, что это обморожение, на Урале(так у нас зовут Уральский  хребет), по словам Петра ещё и метёт при таком морозе. Собирать оленей пришлось в разных местах, мотаясь на упряжках с увала на увал, что при такой погоде занятие не из приятных…Петру Александровичу в то время было уже за 60, в стаде почти с момента образования, многолетний опыт лесной жизни. Искусный охотник, добродушный, бесконфликтный. Поговорив, оленеводы едут отдыхать, завтра много работы. Мы тоже уходим в дом, надо приготовиться. Один поправляет нож и одежду, другой вспоминает «мансийский узел», выбракованных оленей нужно будет привязывать и этот узел очень удобен – не ползёт и вяжется почти моментально. Последние приготовления, чай, и лампу задувают ко сну. Утреннее пробуждение организовал Серёга. Сходив «до ветру»,  он громко произнёс фразу: «На градуснике минус 54!». Из дальнего угла донеслось, чтобы он куда-нибудь пошёл. Ответив, что он уже сходил, принялся растапливать печку. Неповеривший, из дальнего угла, сходив на улицу, с округлившимися глазами подтвердил цифру на градуснике. В напрочь заиндевевших окнах с трудом угадывалось, что забрезжил рассвет. Пора на выход. Одевались в соответствии с уличными градусами. Оленеводы с арканами уже были в корале. Ставший стеклянным воздух, сначала резко прогнал остатки сна, а затем начал назойливо «просачиваться» сквозь одежду, хотя я и был в «совике»(это аналогичная с малицей  одежда, только сшитая из шинельного сукна) и под ним немало. Из-за Денежкина в туманном мареве показалась тусклая макушка тоже удивлённого такой погодой светила. Зато при взгляде на запад, дыхание перехватывало не только от мороза. Увидевший солнышко намного раньше нас Урал представал во всей своей мощи и красе! Седой Урал-батюшка сиял в лучах восходящего солнца первозданной белизной. Только два небольших перистых облачка зацепились за вершины, что говорило о присутствии там порывов ветра. Минус пятьдесят и ветер! Это по настоящему арктическая погода!!! Просто нахождение в горах в такую погоду представляло реальную опасность для жизни, не говоря уж о какой -то работе! В лесу «стреляли» деревья, мороз разрывал древесину, оставляя длинные морозобойные трещины вдоль ствола. Мне предстояло работать «на аркане» в группе по отлову, хотя я вяло представлял себе процесс в такую пору, но ещё большее, мягко сказать, сожаление вызывала группа товарищей, которым предстояло обдирать отбракованных оленей. Сомнения развеяли оленеводы. Они потихоньку, не пугая остальных, начали  метить и записывать «смирённых». «Смирёные» - это группа ездовых животных и несколько прикормленных попрошаек, которые не боялись людей. Затем, чтобы совсем не замёрзнуть и дело пошло, оленеводы начали ловить выбракованных,  которых забойщики тут же забивали. Слово «забивали» неблагозвучно и не точно. Нож втыкался в затылочную часть, перед первым позвонком и олень обездвиживался, дальше разрезали горло, сливали кровь, вытаскивали из кораля, «втыкали» спиной в сугроб и начинали обдирать. Одного, по традиции, забивали на еду, в счёт зарплаты бригады.  Постепенно, не взирая на погоду, работа началась. Стадо зашевелилось, отдельные группы животных, к которым подкрадывались с арканами оленеводы, начали суматошно наматывать круги по коралю. «Завжикали» костяные набалдашники, через отверстия которых с визгом разматывалась и затягивалась на рогах петля плетёного из оленьих шкур аркана. Мои действия заключались в следующем. Когда накинутый на рога или за ноги, аркан затягивался и арканщик держал оленя, я бежал по аркану к оленю, брал, как говорится, за рога, желательно правой рукой за правый рог, иначе не уронишь, переворачивал его за рога на бок, держа животное неподвижно, делал ножом надрез по волосам шкуры не задевая кожи (метил). После записи старшим оленеводом данного экземпляра в ведомость, аркан отматывался с рогов и оленя отпускали либо привязывали за шею к столбу кораля. Вот где нужен был «мансийский узел». Петя Старый (Александрович), старший оленевод, аркан не кидал, говорил, медведь «руку драл» лет 15 назад. Он вёл «точковку»: выбирал выбракованных и заносил данные по учёту. Стадо состояло из следующих категорий: бык рабочий-ездовой (хора-хап, зырянское название), бык- производитель (хора), важенка, нетель 2-х лет(сырыча), бесплодная важенка(хапторка), телёнок и тёлка нынешнего года и прошлогодние. Аркан кидали трое. Митрофан, младший брат Петра, Пётр Алексеевич (Петя Малый), тоже брат, но двоюродный и много младше и Сергей Савельевич Бахтияров(Серёжа Манси), последний по национальности манси в нашем районе. По биографиям каждого из этих можно было написать увлекательные многостраничные опусы, но увы…Митрофан не любит говорить, а остальные давно уже отправились в «места славной охоты». Между тем, день начинался. Полностью показавшийся яичный желток, которым казалось светило при таком морозе, ещё убавил градусов. Как известно, пик минимума температуры приходится на солнцевсход. Появились туши на вешалах. Мысленно представляя работу забойщиков, я содрогался физически. Закуржавевшие, стоящие в позе «дачника», мужики делали свою работу, согревая руки во внутренностях животных. Греться в дом не уйдёшь, пока не обдерёшь. Из кораля тоже не уйти, но здесь уже становилось не холодно. Когда Митрофан поймал комолого(без рогов) хору стало даже жарковато. У быков-производителей намеренно убирают рога, чтобы эти «мачо» не травмировали соперников и любого подвернувшегося, хотел сказать, под руку. Пойман он был из-за отсутствия рогов за грудь, через плечо. Получилось, что его как бы запрягли и он потянул!!!....двоих человек, державшихся за аркан уже в лежачем положении. Митрофан, зная последствия, аркан отпустил…Круг по коралю он сделал! И встал тяжело поводя боками. Два «снеговика», отплёвывая снег, подошли к нему с боков. Задача, поймав за шею, положить хору на землю,  была выполнена с определёнными усилиями. «Распрягли», пометили, отпустили под весёлые прибаутки оленеводов. Также трудно приходилось со взрослыми важенками, хотя трудности были другого плана. Пойманная арканом, не подпускала к себе людей. Очень чётко отслеживала движения рук к рогам и не давала за них схватиться. При этом некоторые, наиболее строптивые, ещё и лягались задними ногами вперёд. От одной я получил «подарок» копытом и остался с разорванным спереди подолом у совика….Спасибо,  что только подол! Пойманных за ногу нужно было просто тащить на аркане пока зверь не ляжет, а второй человек помогал его обработать. Езжалые быки и хапторки(их тоже запрягают наравне с быками), пойманные, никуда не убегали, их метили стоя и отпускали. С телятами тоже не было проблем, хотя их острые тычки-рожки иногда представляли некую опасность.  Одного нынешнего я запомнил. Крупный, необычной дымчатой окраски, сильнее остальных, был пойман, но метить мне его не дали. Петя Старый сказал, что он от дикого оленя и его надо забить. На мои возражения было сказано, что он всё равно уйдёт из стада и уведёт с собой важенок. Его мне было по человечьи жаль. Хотя… нихт цу махен, се ля ви… Смотря на всё это действо, я поражался опытности оленеводов. В периодически движущейся по кругу массе оленей, а их, по прикидкам оленеводов здесь было около пятисот,  нужно было высмотреть и попасть арканом в нужного, а ведь там были животные и казённые, и ещё трёх хозяев.  Казённые были с целыми ушами, вот и всё различие. Конечно, оленеводы многих оленей знали  «в лицо»,  некоторые даже имели неформальные клички. Вот Петя Старый кричит Митрофану: «Лови Изюриху! Вон она! Забейте её, надоела, все грибы на Кваркуше съела, хрен найдёшь её в лесу»!  Изюрихой в посёлке звали прожившую «весёлую молодость и зрелось» в ту пору уже пожилую худющую старушку. Митрофан с улыбкой, первым же забросом аркана определил дальнейшую судьбу важенки. Также упоминали «пеганых»(это об окрасе), «ракшиных»(были в посёлке низкорослые, вредные, шебутные два брата по фамилии Ракшин), слабых(«где дыхальце, там и пёрдальце»). В общем, в корале было не только что смотреть, но и что слушать! День разгуливался(если это применимо к пятидесятиградусному морозу) , солнышко, наконец-то, умылось и засветило ярче, немного потеплело. Народ в корале забыл про закуржавевшие лица. От работы  куржак появился на плечах, груди и спинах. От неосторожных действий на руках появились ссадины необычной природы. Я бы назвал их «холодовым ожогом». Это когда рукой без варежки схватиться за аркан с пойманным оленем и пытаться его остановить. Бывали такие случаи в пылу «борьбы». На ладонях появляются ожоговые полосы от стремительно движущего вымороженного аркана. Как то сами собою появились борцовские движения. И вот стали заметными меченые олени и около трёх десятков были привязаны на забой. Оленеводы,  поговорив на зырянском между собой, озвучили на русском пожелание на обед. Все согласились. В корале остался Серёжа Манси да заканчивали с очередными забойщики. Сергей Савельевич имел довольно импозантный вид. Представьте себе щуплого подростка, одетого в «совик» на 3-4 размера больше, много ниже колена и необъятные пимы 34 размера выше колена(34 размер валенок соответствует примерно 46 размеру сапог). У него был новый аркан, который на таком  морозе имел вид мотка проволоки и никуда не хотел лететь  в принципе. Митрофан, шутя, заметил, что с таким арканом не долго и с голоду подохнуть. Серёжа философски промолчал, продолжая «тренировать» аркан и вскоре ему повезло. Он поймал довольно крупного сильного хору из своёго стада и попросил помочь привязать прямо на аркане к единственному в корале кедру. Объяснение было интересным и мудрым: «Пусь аркан немношко потянет, потом отвяшем». Немного об арканах.  Их плетут из четырёх узких полосок, вырезанных из подготовленной оленьей шкуры. Шкуру, освобождённую от волоса, начинают резать по периметру от периферии к центру. Причём шкура должна быть форматом,  чтобы из неё вышла полоска 30-35 метров длиной.  Затем четыре таких полосы сплетаются в одну. После этого «почти аркан» протаскивают через несколько отверстий, постепенно сужающегося диаметра, чтобы он вытягивался до рабочего состояния и становился мягче.  Процесс длительный,  как раз для длинных зимних вечеров в избушке. А Серёжа, по-моему, немного форсировал процесс и получилось то, что получилось. За обедом обсуждали интересные эпизоды в корале и разницу упитанности туш. Забойщики уже отогрелись, пальцы уверенно держали ложки и хлеб, но цвет лица выдавал. Почти свекольный от мороза и постоянного стояния в наклон. Серёга Ахмет со смехом рассказывал как после каждого ободранного оленя забегал в дом, к печке, которая топилась постоянно, и держа руки над плитой ждал пока нож выпадет из скрюченной ладони. Остальные «краснолицые» дружно кивали головами, вставляя свои варианты «отогрева». Чай и сигареты завершали обед, оленеводы по пути в кораль зашли поболтать. Так полным составом и началась послеобеденная работа. Серёжа перевязал того хору, сказав, что «учить путу». Учить - значит запрягать в дальнейшем. Орфография разговора Сергея такая: у манси почти нет в языке звонких согласных звуков.  Опять завжикали костяшки арканов, опять заклубился снег под копытами  оленей, опять Серёжа, невзирая на усмешки, распутывал свой аркан, возникавшие в корале забойщики  уволакивали  очередных жертв. День близился к концу и становилось ясно,  что всех за день не сосчитать. Арканщики помогали забойщикам закончить начатых, а оленеводы забили своих оленей и тоже занимались разделкой. Вот так закончился этот день, но вечер впереди и работа продолжится уже в доме. Володя Серебров, лесник, отмыв руки, сходил, срезал со шкур ноги и занёс в избу. Предстояло снимать «кисы». Так как шкура снималась вместе с суставами ног до колена, нужно было это колено с копытом отделить от шкуры. «Кисы» сдавались в контору в мороженном виде, сложенном друг к другу, мездрой внутрь. Очень практичная вещь. Олений кис, пришитый на лыжу всепогоден, в отличии от лосиного, который в мороз, ниже 20 градусов едет как по песку, но меньше ходит и кроить его сложнее. Зато на зимней обуви очень красив и долговечен. Интерес в этом деле представляли ещё и кости, отделённые от копыт.  Точнее, их костный мозг. «Мослы», так мы их звали, желательно с задних ног (длиннее и толще), очищались от сухожилий и выносились на мороз. Промёрзшую кость раскалывали вдоль топором на чурке и извлекали содержимое. Вкусом это «яство» напоминало сливочное масло ВЫСШЕЙ пробы, к тому же оно было очень калорийным. Содержимого двух «мослов», выложенных на хлеб было достаточно, чтобы до обеда чувствовать себя сытым. Удобные в транспортировке и хранении «мослы» пользовались большим спросом. Также из них можно было сварить суп даже если они провисят на чердаке год. Ну вот с кисами закончили, связали по 10 пар в пучки, вынесли на мороз.  Можно отходить ко сну, вспоминая прошедший день. Натруженное тело благодарно выполнило команду мозга лечь. Руки и ноги приятно гудели, а кожа «морды» лица постепенно отходила от разницы температур дома и улицы.
Утро второго дня принесло сюрпризы. Нет, не в плане погоды. Морозец немного скинуло, в районе 35-40 градусов.  Появились олени с внешней стороны кораля.  Немного, около двух десятков голов. Несколько было частных, их в расчёт не брали. Они никуда не убегали, ходили вдоль жердей кораля, им надо было к своим. Стадное чувство и какие то неведомые родственные связи заставили их собраться в табунок, спуститься по следам с перевала и найти сородичей.  Для оленеводов это было обычным делом и Петя Старый уже распорядился  на их счёт, но и проверить по следам все ли пришли к коралю.  Отрядил тёзку Малого поймать вон тех, а Ахмету принести мелкаш и отстрелять  определённых на забой . Товарищи помогли подогнать их ближе к месту разделки и Володя Серебров из «ахметкиной» казённой «Белки» немного «поохотился», а Ахмет пошёл проверить. Его ж обход! Стрелял Володя с мелкашного» ствола  под ухо, чтобы не портить внутренности. Малый провозился намного дольше. По сугробам подходить с ружьём намного легче, чем с арканом, который ещё и кинуть надо точно. Пока он там шарашился,  Митрофан через кораль поймал одного. Пришлось и мне по сугробам с привязанным оленем тащиться в кораль. Потом поймал Петька… Короче, лучше бы мы пометили  в два раза больше в корале, где снег был утоптан до степени асфальта, чем таскать чуть не по пояс в снегу, упирающихся и иногда норовивших поддеть рогами, приблудных. Хорошо, что нас таких было трое. Как, с неизменной хитринкой в смешливых прищуренных глазах, говаривал Митрофан: «Двое, трое - не как один!»  Потеряли время, со стадом нужно было заканчивать к вечеру, чтобы утром его угнали на новые зимние пастбища. Серёга принёс неожиданную весть. В ложке, где тропа вдоль ручья выходит на основную дорогу на Сольву, лежит задранный олень! Это в километре отсюда. Волчьи капканы у Ахмета были, была у Старого Пети и «отрава»(если не изменяет память - фторацетат бария в капсулах, тогда ещё это было разрешено). Чтобы не прерывать работу тетрадку с «точковкой» Петя отдал мне и они с Серёгой ушли. Временно я стал «начальником». Хотя «точковал» под диктовку оленеводов. Ну не понимаю я разницы между важенкой и сырычей - все женского рода и с рогами! Через час пришли Петя с Сергеем. По следам волк был один. Задрана и подъедена некрупная сырыча. Поставили два капкана и натолкали в тушу «отравы».  День разгуливался, мороз сдавал позиции без боя. Небо постепенно заволакивало.  Количество туш на вешалах  и стопа шкур внушала мысль, что несмотря на «невзгоды» погоды мы что- то можем! Становилось труднее высмотреть немеченых. Значит работа близилась к концу. Несколько оставшихся оленеводы определили глазами и записали. Пришлось идти помогать забойщикам, предварительно переодевшись и мне. Закончили к сумеркам. Шутками – прибаутками заставили туловища разогнуться и принять вертикальное положение. Перетаскали и подвесили туши, обрезали кисы. Оленеводы обдирали своих, готовили «гостинцы» домой. Начал пролетать снег. Неожиданно из леса вынырнула группа разноцветных фигурок …Туристы! Побросав «сидора» дружно прильнули к жердям кораля, попутно перездоровавшись со всеми увиденными людьми. Несколько десятков  «драсте»в разных вариантах надоедают и коробят слух. К туристам здесь уже привыкли и особого внимания не обращали, на посыпавшиеся пулемётными очередями вопросы отвечали скупо, шуткой или молчали как бы дистанцируясь. Мы- то на работе, а вы праздношатающиеся! Насмотрелись на вашего брата во всяком виде! Перед глазами мысленно, как в кино, пробегали кадры: горы бутылок, мусора, порубленные нары, разграбленные охотничьи избушки, ни в чём не повинные лиственницы, срубленные только потому, что на них нет хвои (если нет хвои с туристической точки зрения, значит дерево сухое) иногда проверенные ими капканы и непременные автографы, оставленные любым пишущее-режуще-колющим инструментом на любой поверхности. Эти уже здесь бывали и после фотосессии стада ушли в КСС-ную избу. Им ещё надо найти дрова, которых в округе нет давным-давно. День угасал, народ устал, пора на отдых …с кисами. Сумерки сгустились, на подходе ночь, где то недалеко одинокий волк ждал когда стихнут последние звуки в стороне человечьего «логова».
Следующим утром прибрали сбой и головы. Сердце, печень и почки были собраны в мешки. Лёгкие и внутренний жир разобрали по себе, брюшины  оставили лежать в виде дармовой пищи местной фауне. Оленеводы готовились перегонять стадо. Решили гнать на Денежкин. Давно не гоняли, ягель отрос, корма хорошие и собирать легче, гора ни с чем не соединяется, отдельно стоящая. Правда, одно но…Сергей Манси берёт вынужденный отпуск. Мансям на Денежкин нельзя, вера не позволяет. Ось-Тагт-Талях-Ялпынг-Нёр-Ойка – так по-мансийски называют Денежкин Камень. Святой хозяин гор в верховьях Южной Сосьвы – дословный перевод на русский. Вот тот Нёр-Ойка и не пускает. Ойка – старик, хозяин, Ось-Тагт – Южная Сосьва, а Ялпынг Нёр – это уже что- то священное. Одним Серёжа поможет – протопчет на нарте дорогу до того места, до какого позволяют его «нёр-ойки».
Про задранного оленя не забыли и решили сходить после угона стада. Петя уже привязал того быка, с которым приехал на Сольву. Кораль разгородили, мы встали редкой цепочкой по сторонам дороги, чтобы какой-нибудь «дикошарый» не завернул обратно на Урал. И вот, за неспешно тронувшейся нартой сначала мелким ручейком, а затем набирающим силу потоком потекла живая река! Звук взбиваемого копытами снега и соприкасающихся кончиков рогов стал постепенно удаляться и туманная змейка дыхания стала таять и растворяться в морозном воздухе. Нарта Пети Малого с Митрофаном замыкала процессию, отслеживая отстающих.
В избе расслабленная атмосфера…Кто- то разбирает собственные пожитки, слышны удары топора по кости – «мослы» вкусны, смачные междометия перемежаются со шлёпаньем потёртых карт – очередные «дураки» с «погонами» тасуют колоду. Вскоре пришёл Митрофан с ружьём. Сказал, что стадо подняли почти до границы леса, дальше олени, знающие эти места, найдут всё сами. Ахмет собрался и они ушли проверить капканы. Появилось чувство ожидания…хуже нет ждать да догонять…тем более, что все охотники и всем это знакомо. Просчитав время преодоления километра до туши, начали строить предположения, которые прервали два выстрела. Посидев для приличия некоторое время, народ дружно начал собираться выйти… «покурить».  Я с нетерпением ждал «результата» - никогда не видел живьём волка. Однако всё оказалось иначе. Вот показались охотники. Митрофан шёл налегке, а за плечом Ахметки что- то болталось. Батюшки! Росомаха! Да ещё и с капканом-нолёвкой на передней лапе. Подходя , спускаясь к туше, мужики увидели как с противоположной стороны лога , тоже по дороге к волчьей добыче, бежит росомаха. Митька первым сдуру пульнул пулей, сообразив намного позднее, а Ахмет всё сделал правильно, дробовым остановил, а «мелкашным» добил  «пакостницу». Вообще, ему на «росомагу» везло. Этой же осенью, собака как белку загнала на берёзу, шныряющую по капканам хищницу. Самому, говорит, смешно было, «стрелил» беличьим патроном с«шестёркой» и сразу убил – как в тире. Капкан с поводком из медной проволоки был с соседнего участка, восточнее, лесника Толи Михеева, его на забое не было. А волчара обойдя капканы, которые были выставлены, конечно, на удачу, второпях, оленинки- то поел и поел в «нужных» местах! Судя по выходным следам, ушёл в сторону Сольвы, куда ж ещё то! Дальше за стадом! Недолго, однако, бегать осталось. Всё зависит от концентрации съеденной отравы. Может успеть напакостить ещё, а может и нет! Прогнозы, как говорится, дело неблагодарное, судя по случаю с росомахой.
Меж разговорами, Серёга ободрал зверюшку, которую я тоже в то время видел в первый раз. Своеобразная несуразная полусобака – куничий сородич с лапами медвежонка. Зато стоила хорошие деньги для того времени. Если белка за головку стоила 3 рубля, куница – 60, норка – 62(!?...никак не могли понять, почему дороже куницы?), а наш соболь тобольского кряжа (последний цвет) – 79 рублей 20 копеек, то росомаху принимали за 150!!! Дороже была только рысь – 200 рублей, но там всё зависело от размеров. Росомаший мех не куржавеет на морозе от дыхания и ценится полярниками и на Крайнем севере.
Выходные продолжались и на следующий день до обеда. Оленеводы на рассвете уехали за вторым куском стада, в обед пришли две машины за тушами, шкурами и сбоем. Главный охотовед, Рязанов Борис Васильевич, учтя «задвиги» погоды прислал «сугреву». «Лучше поздно, чем никогда» пришлось как никогда кстати. Погрузив и отправив автомобили мы справедливо закатили пир. Освобождённый от погрузки Ахмет на славу потрудился на своей кухне. Забитый на еду олень использовался на полную катушку! В Серёгином хозяйстве имелась мясорубка, в доме стояла русская печь. Ассортимент «декалитесов»(интерпретация одного из  лесников, который думал, что так говорить правильно) перечислять не буду. Просто скажу, что оленя можно съесть практически всего. Не естся только хвост. Фанатизмом в еде мы не страдали да и жить нужно было ещё неопределённое время. Неизвестно было когда пригонят вторую часть стада. Бывали года когда из- за непогоды ждали 2 недели и приходилось варить оленьи головы. На это раз второй «кусок» пригнали быстро. Он был меньше, нашли не всех. Поиски, учёт и перегон продолжатся после забоя силами оленеводов и охотоведа с егерями. Закончили со вторым стадом мы быстро. Отгрузились и успели к Новому Году домой.
       Всплывшие на поверхность воспоминания той славной поры, молодости заставили меня взяться за перо и с удовольствием окунуться с головой в то время! Сравнивая ту, ушедшую, не побоюсь этого слова, эпоху с нынешней действительностью, убеждаешься, что это совсем разные измерения. Нет, это не ностальгия по «совку». У людей изменилось мировоззрение. Не в лучшую сторону. Напрочь пропало чувство энтузиазма ИНТЕРЕСА к работе. В глазах нынешнего поколения стоит Его Величество «Асколькоэтобудетвденежномэквиваленте?» Не было в то время этого. Да, заплатили нам за забой какие-то деньги помимо окладов, но это ни на что не влияло. Просто в очередной раз мы подтвердили свои деловые качества, профессионализм, приобрели очередную толику в багаж ОПЫТА. Было интересно участвовать в никому не заметном со стороны и негласном между собой соревновании лучшего по профессии. Ведь это шло на пользу всем: самим себе, предприятию, государству, в конце концов. Желанием получать новые знания и практические навыки, человек сам себя совершенствовал, начинал думать по-другому, становился добрее…
Закончим некоторое незаконченное. Того волка нашли. Мёртвым. После забоя Митрофан остался на Сольве с оленеводами. У пришедшей вскоре очередной группы туристов Митька случайно увидал привязанный к рюкзаку волчий хвост?! После долгих отнекиваний, но при упоминании, что зверь был отравлен, присмиревшие туристы быстренько отдали хвост и рассказали, что на Большом Шегультане, недалеко от избушки, при заготовке дров был обнаружен труп волка. На вопрос - зачем был отрезан хвост? - внятного ответа Митрофан так и не получил. Посадив одного из «волчатников» в нарту Петя Большой поехал и привёз волчью тушу. Большой Шегультан – река, берущая начало с Денежкина. Там, на берегу, стоит охотничья избушка рядом с Сольвинской дорогой, ведущей в наше село, огибая Денежкин с северо – запада. От Сольвы это 10 км. Там самый короткий подъём к вершине Денежкина, 6 км до границы леса, поэтому туристы её и облюбовали.
Судьба стада да и ГПХ «Денежкин Камень» проста и немного трагична. В начале 90-тых, в пьяной сваре погибает самый молодой из оленеводов, Петя Малый. Учитывая возраст остальных оленеводов, Пете Большому к семидесяти, а Сергею Манси к шестидесяти, Рязанов, тогда уже директор, договорился в Ивдельском районе с нестарой семьёй манси о работе в стаде. Осенью манси должны были переезжать и внезапно, в это же время, на охоте, в схватке с браконьером погибает Борис Васильевич Рязанов. Манси смекнув, что тут и директоров стреляют, наотрез отказались ехать. Других пастухов новый директор нигде не нашёл и стадо практически пустили на самотёк. Петя с Сергеем не успевали, Митька к ним не пошёл по здоровью…В 91-ом объявили об открытии(реорганизации) заповедника «Денежкин Камень» почти в прежних границах минус площадь Пермской области, а в 92-ом уже передали территорию. Директор решил вопрос с пастбищами на территории заповедника в области, но Сольву для забоев не дали. Пробовали на Малой Лямпе, там был кораль, не получилось. Стадо приходилось поворачивать обратно назад, на южный конец Урала.Олени не шли на съеденные в начале зимы пастбища. Разруха, как говорится, крепчала… Начались бартеры, неплатежи и т.п. Про стадо не забыли, но в области было не до него. Сколько порогов в кабинетах различных начальников отбил тогдашний директор не знает никто. По сути своей, смотря вперёд, можно было найти не такие уж и большие деньги на охрану и содержание  самого ЮЖНОГО стада северного оленя в России, невзирая на всяческие невзгоды!
В начале 2001 года на Ходовом перевале появились волки с пермской стороны и показали весь свой хищный оскал. 4 волка за ночь резали до 30 оленей, а отраву к тому времени уже запретили( Европа сказала: не гуманно, видите ли!?). Управы на них не находилось. Сидеть караулить ночью на морозе среди стада – абсурд! Угонять наверх? В тот год была ледяная корка в горах  и олени спускались туда, где корм можно было достать из-под снега, а перегонять в другое место было бесполезно. Волки бы не отстали. По рассказу Володи Сереброва, тогда уже егеря (лесной отдел сократили, охранять нечего стало), насколько хватало глаз, везде на перевале валялись зарезанные животные. Вскоре от чрезмерного употребления спирта «Ройяль» (была такая отрава) умирает Петя Большой. Было очень жаль Петьку – вогула (он сам так, выпивши, себя называл: «Александрычем никогда не был! Я Петька – вогул!»). Затем перед весной пропал Сергей Манси. Совсем случайно нашли охотники в какой- то избушке и как-то вытащили в город – инсульт. Помню, он с 39 года, в 2004 году ему было 65! Редкий манси доживал до такого возраста, немного очухавшись он ушёл из больницы на Кваркуш. Олени интересны ещё и тем, что навсегда запоминают место рождения и всегда туда возвращаются, во всяком случае, важенки рожают там, где сами родились. Поэтому остатки стада к лету сами возвращались на Кваркуш. Вот Сергей к ним и ушёл. По сути, это была его семья. У него к тому времени оставалось голов 25-30. Сколько- то он продержался, но болезнь взяла своё. Опять нашли и увезли в больничку, а оттуда уже на кладбище… Так постепенно численность падала и последний директор, чтобы снять с себя ответственность, передал обратно бывшим хозяевам остатки стада безвозмездно. Хозяева – дети двух братьев Хозяиновых, а Серёжины остались бесхозными. Митрофан и братья Пети Малого поступили просто. Приехали летом на Кваркуш, поймали и забили всех своих. Всё! В истории стада была поставлена последняя точка.
Недолго после этого просуществовал и госпромхоз. Леса, которые были основным источником доходов передали заповеднику. За накопившиеся долги демонтировали деревоперерабатывающие станки и пилорамы. В 2005 году государственное промысловое хозяйство «Денежкин Камень» объявили банкротом. Никаких конкурсных управляющих не назначали, нечем было распоряжаться и «управлять». Поразительным было то, как быстро разобрали и растащили по домам в нашем селе контору промхоза - за две недели! До фундамента!!! Построенная в 1949 году для созданного заповедника, контора была крепким, хорошо срубленным помещением. Стояла бы себе! Ан нет! Народец смекнул быстро…халява! И разбомбил! С тихой печалью смотрел я на этот разор. Успел взять из своего кабинета печатную машинку «Прогресс» 1938 года с инвентарным номером, на которой за 23 года было «настукано» немало актов, отчётов и докладных записок. Осталось от хозяйства только гараж да «грибоварка», которые успел выкупить местный частный предприниматель. Вообще, к этому времени и остальные промхозы  области уже «почили в бозе». «Главохота» и «РСФСР» давно канули в лету. Наступали времена бестолковых законов и кодексов с «инновациями» и пертурбациями… Результат – развал лесного и охотничьего хозяйства, которые ныне влекут жалкое существование. Вспоминают об этих отраслях только в случае каких- то стихийных катаклизмов(чаще по вине человека, я имею в виду лесные пожары) или стрельбы «краснокнижных» животных высокопоставленными чиновниками и пойманных с огромными партиями то медвежьих лап, то тигриных… Наблюдая за деятельностью  заповедника на бывшей «нашей» территории складывается впечатление, что она почти не охраняется. Подтверждением тому служит пожар 2010 года, о котором упоминалось даже на центральном телевидении и три(!) раза за период существования сжигались все граничные кордоны.  То, что это «проходной двор» знают все местные «харюзятники», туристы и любители «втихаря» побегать с ружьишком. Причём, с запретной территории, как известно, стараются «схватить» кто сколько сможет. Да, лес там теперь не рубят, но в 10-том году его сгорело лет на 30 вперёд и никто не понёс за это никакого наказания, хотя виновников видели, но искать никто не стал и всё «спустили на тормозах». Хотя было за что…около тысячи гектаров сгоревших горных кедровых лесов, загаженная утонувшим танковым бульдозером горная речка Шарп и многое другое на 15 тысячах гектаров пожара, который перейдя границу, выжег ещё около 10 тысяч сопредельной территории гослесфонда. А началось- то всё с костерка и пьяных рыбаков, заснувших возле него в заповеднике, в четырёх километрах от его границы. Невольно закрадывается мысль – а зачем всё это и для чего…
А ведь неплохой была задумка с промхозами. В нашем хозяйстве лесозаготовки были не крупными, до 10 тысяч кубов в год и по лесохозяйственному регламенту рубили только перестойные леса, с большим процентом ветровала. На вырубах садили лес, а где оставляли просто на заращивание - хорошо держался лось, а на 2-3-тий год начинали плодоносить брусничники и черничники. Силами лесной охраны разрубались и чистились от ветровалов квартальные просеки, осуществлялась охрана леса от пожаров и борьба с браконьерством. В том же, 89-том году начавшийся пожар по вине ягодников «задавили» за 4 дня, на неделю позже «поборол»  его и лесхоз, от нас он ушёл к ним. Следили за туристами. Массового наплыва народа не наблюдалось, сказывалась удалённость территории от крупных населённых пунктов. Не ленивое местное население имело стабильный доход, в продаже сезонно и недорого (1руб. 70 коп.) имелась лосятина и оленина.
Слишком велико сожаление от исторически содеянного. Народную мудрость не забыть – «что имеем, не храним, потерявши, плачем!»
И всё же…Теплится в моей душе лучик надежды! Должна быть и скорее всего ЕСТЬ вероятность того, что местные «дикари», самцы диких северных оленей, увели с собой  оставшихся, чудом сохранившихся важенок из остатков того стада. Ведь олени Сергея Савельевича Бахтиярова остались бесхозными. И их потомство запомнит место своего рождения. Хочется верить в то, что в отпущенный мне Всевышним срок я и наши потомки ещё увидим «Серебрянное копытце» из бажовских сказов на поистине сказочных перевалах, вершинах и увалах Северного Урала.