Течёт, течёт речка... Продолжение

* * *

Байки от Вениаминыча, или Истории не для учебника Истории. Продолжение.

«Всё течёт» (Гераклит Эфесский, древнегреческий философ),
«но ничего не меняется» (Вениаминыч, наш современник).

«Пересохла речка, поломался мостик,
Упала овечка, оторвался хвостик.
Кому это надо, кому это нужно?
Никому не надо, никому не нужно!»

(из детского фольклора)

– Ну, что? Читают в твоём Интернете наши опусы?– спросил как-то Вениаминович во время очередных «гаражных» посиделок.
– А как же!– успокоил я старика.– За пол года почти десять просмотров!
– Да, не густо… А ведь была когда-то самая читающая страна в мире! Видимо я какие-то не те истории рассказываю, либо ты их как-то неправильно записываешь. Ну что ж, давай тогда по последней и хватит.
– ???
– Нет, это я про выпивку, а историй-то у меня ещё вагон и маленькая тележка!

История 4-я. Витаминыч и Карибский кризис 1962 года.

     Однажды, а именно 16 октября 1962 года, американский самолёт-шпион U-2 пролетая над Островом Свободы обнаружил и сфотографировал на священной кубинской земле некие загадочные объекты, весьма напоминающие плохо замаскированные советские межконтинентальные ракеты, способные нести ядерные боеголовки. Поначалу, как обычно, СССР гордо опроверг злобные инсинуации Пентагона, мол «вы всё врёте!» и «ихтамнет!». И советские корабли везут на Кубу под брезентом не ракеты, а всего-навсего трубы очень большого диаметра, для строительства газопровода «Уренгой-Памары-Ужгород-Гавана». И вообще – мы за мир во всём мире! Но потом из уст Генсека Н.С.Хрущёва, не отличавшегося выдержкой и особой дипломатичностью, прозвучала многообещающая фраза: «Если американская военщина не оставит наших кубинских братьев в покое, за них вступятся наши ракеты», после чего тайное стало явным и в мире разразился очередной международный скандал. В воздухе вполне отчётливо запахло большой войной, причём уже не «холодной», а вполне горячей, термоядерной.

     Нельзя сказать, что шестилетний Вениаминыч был к новой войне совсем уж не готов. В небольшом фанерном чемоданчике, лежащем под его кроватью, вместе с наиболее любимыми игрушками хранилось вполне приличное армейское снаряжение: бабушкин шестикратный театральный бинокль, арбалет с тетивой из резинки от семейных труселей и десяток стрел к нему, с заботливо привязанными суровой ниткой гвоздиками вместо наконечников. Имелись также несколько пистонных пистолетов, отлично пристрелянная рогатка и даже взаправдашняя рапира с отломанным кончиком – свидетельство повального в те годы детского увлечения «Тремя мушкетёрами» Дюма и трофейным фильмом «Таинственный знак» с великолепным Тайроном Пауэром в роли Зорро. Ещё из холодного оружия был отличный гуцульский топорик, который папка Веник привёз в качестве сувенира из Закарпатья, где он лечил на курорте минеральной водичкой свою печень, раньше времени забарахлившую от водочки. Топорик был разукрашен местными умельцами в замысловатые «вышыванковые» узоры, а Васька ещё примотал изолентой вверху длинного топорища два вороньих пера, так что он вполне мог сойти и за индейский томагавк. Изделие было, правда, цельнодеревянным, но если трахнуть им как следует по башке кого-нибудь из нападавших врагов, то ему, если только он не будет в каске, «мало не покажется».

     Однако настоящее богатство хранилось в тайничке, подальше от взрослых пытливых глаз. В «схованке» за дворовыми сараями лежал тяжёлый, отлитый из олова «пугач», купленный на местном базаре у одноногого, как пират Сильвер из «Острова сокровищ», ветерана, за три рубля из сэкономленных родительских двугривенных «на мороженное». Одним словом, «если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!», как любил петь Васькин дедушка всякий раз, когда удавалось по случаю «хряпнуть» лишнего.

     Как надо было сражаться в Гражданскую – юный Вениаминыч знал досконально. Пересмотрев по десятку раз и «Чапаева», и «Красных дьяволят», и героический мультик про Мальчиша-Кибальчиша, он представлял себе это так: сел верхом на коня, сабля из ножен – вон, и в лихую атаку, с развевающейся за спиной белой буркой. «Мы – красные кавалеристы и про нас былинщики речистые ведут рассказ!». Про Великую Отечественную тоже всё было более-менее ясно: пуля – дура, штык – молодец, врага будем бить на его же территории, с неба – «сталинские соколы», с земли – артиллерия, «царица полей». И, естественно, танковые клинья – «три танкиста, три весёлых друга, экипаж машины боевой», как пелось в любимом Васькином фильме «Трактористы».

     А вот как надо будет воевать в Первую Ядерную маленький Василий не знал. В кино такого не показывали, воспитательницы в детском саду на прямо поставленный вопрос только вздыхали, папа Веник тоже отмалчивался, вдруг став необычно ласковым и грустным. Вечерами взрослые о чём-то долго и взволнованно шептались на кухне, но всякий раз замолкали при Васькином появлении: незачем травмировать ребёнка! А может просто боялись раскрыть перед ним страшную военную тайну – мал ещё! Но кое-что ушастый Вениаминыч всё-таки подслушал. Из обрывочной информации выходило, что самый лучший способ боевых действий – это замотаться в белую простыню и потихоньку ползти на кладбище, где убийственная «ирадиация» вроде была уже не страшна. Васька принял этот метод защиты к сведению, но решил воспользоваться им только в крайнем случае – кладбища он боялся ещё больше, чем загадочных «ядрёных головок» какой-то злобной Наты.

     Тем временем международная обстановка продолжала накаляться. В городе в больших количествах появились непонятные дядьки, одетые вроде бы по военному, но без погон и знаков различия. «Это резервисты»: объяснили дотошному Ваське взрослые. А мама вдруг стала вздрагивать при каждом неурочном звонке в дверь, боясь, что это принесли из военкомата повестку папе Венику, и что его заберут «на скачки». Услышав такое, маленький Вениаминыч очень загордился своим бравым папкой-кавалеристом и для себя решил, что хоть война и предстоит «ядрёная», а всё же лихие конники пышноусого маршала Будённого ещё своё решительное слово скажут.

     А потом наступила «черная суббота». Утром 27-го октября, где-то около десяти часов по гаванскому времени, кубинские зенитчики зенитно-ракетного дивизиона С-75 Санчес, Иванчес и примкнувший к ним Степанчес (на своей родине просто Саня, Ваня и Степан), одним метким выстрелом ракеты «земля-воздух» сбили вконец обнаглевший американский самолёт-разведчик, вздумавший поганить своим реактивным выхлопом чистое небо Острова Свободы. Как потом выяснилось – никто бравым ракетчикам никакого приказа не отдавал, ни устного, ни тем более письменного, просто «так получилось». Короче – всякое бывает, блин! Ну, сбили, ну и хрен с ним – сам напрашивался. В принципе, героев можно было даже наградить «за бдительность и проявленную отвагу при исполнении интернационального долга». Но оказалось, что американский пилот каким-то непонятным образом при этом досадном инциденте погиб. А Америка, как известно, просто так «своих не бросает», у них там каждый человек на вес золота, тем более обученный и годный к строевой или лётной военной службе. За такое смертоубийство можно было схлопотать и «ответку».

     Менее чем через час весть о победе советского оружия над американской военщиной долетела до Кремля, а ещё через час эта совершенно секретная информация по неизвестно каким каналам облетела всю страну – «от Москвы, до самых до окраин, с южных гор до северных морей».

     Информирован – значит вооружён! Вооружившись сберкнижками, та часть граждан, у кого они имелись, бросилась снимать со счетов свои трудовые накопления, ещё более усугубив своим паническим поведением нездоровый ажиотаж в обществе. Те, у кого сберкнижек не было, но в кошельке или в заначке оставался до зарплаты ещё червонец-другой, поспешили напрямую к магазинам, сметая с полок то немногое, что на них в тот момент присутствовало. В первую очередь, как вы понимаете, изымались товары «долгого хранения»: любые консервы, соль, сахар, спички, стеариновые свечи, мыло, нитки с иголками, и конечно же курево, курево, курево. Куда ж без него! В один день торговой сетью Советского союза был выполнен и перевыполнен месячный план продаж, и если бы наша страна не отгородилась в своё время от западного буржуазного мира железным занавесом, такое событие вполне могло бы попасть в тамошнюю книгу рекордов Гиннеса.

     Вечером следующего дня, во дворе дома № 18 по улице имени расстрелянного врага народа, а совсем недавно реабилитированного красного комиссара Яна Борисовича Гамарника (бывшая Сельскохозяйственная, а ещё раньше – Семинарская), в укромной, хорошо замаскированной от любопытных глаз «схованке» за дворовыми сараями, состоялся Военный совет. Кроме заводилы Витаминыча присутствовали Сашка Анчуков по прозвищу «Танчик», Лёвка Граник («Графин в горошек» из-за своей конопатости) и ещё пара-тройка местных надёжных пацанов. Вопрос решался нешуточный: что делать в создавшейся обстановке?

     Нетерпеливый Витаминыч призывал к решительным действиям: «Как стемнеет – валим на вокзал, прячемся в угольных ящиках (есть такие под вагонами, сам видел в одном фильме про беспризорников), доезжаем до Одессы, там пробираемся на какой-нибудь торговый пароход идущий на Кубу и плывём на нём на подмогу товарищу Фиделю Кастро». Осторожный Лёва «Графин в горошек» предлагал повременить с отправкой на далёкий Остров Свободы «до окончательного выяснения обстоятельств». Типа – пока будем плыть (а путь-то неблизкий!) вся эта буза может сама собой разрешиться полной победой мира во всём мире. Практичный «Танчик» был в своих рассуждениях нетороплив, тяжеловесен, но давил логикой не хуже легендарного танка КВ. Во-первых, остудил он спорщиков, в любой дороге надо чего-то жрать. Тем более путь действительно неблизкий – и посуху, и морем-океаном: «Пока до этой чёртовой Кубы доберёмся кого-нибудь обязательно придётся сожрать! Мне братан старший рассказывал, что когда зеки из лагеря бегут, то обязательно прихватывают с собой одного, наиболее упитанного, на съедение. Это у них называется «ходячие консервы». А во-вторых, неплохо бы иметь при себе немного «бабок», на всякий непредвиденный случай. Так что спешить надо не торопясь, и с умом.

     После долгих пререканий и взаимных обид порешили:
а) в течение недели тайно запастись в дорогу продуктами – каждый пусть тащит из дома, что может, но чтобы взрослые ничего не заподозрили. А если поймают – сказать, что хотим, мол, отправить посылку для голодающих кубинских детей. Это должно «проконать», ещё и по головке погладят;
б) потрясти свои копилки на предмет звонкой монеты. Витаминыч в благородном порыве даже поклялся друганам отнести в ближайший магазин «Филателия» свой альбомчик с марками, которые он уже почти год старательно отклеивал от приходящих родителям писем и поздравительных открыток;
в) стартовать уже в следующее воскресенье после обеда, основательно подкрепившись и предупредив взрослых, чтобы их до темноты не ждали и не волновались.

     Решение было принято единогласно (но при одном воздержавшемся), и после страшной клятвы держать всё в секрете заговорщики разошлись по домам, взволнованные и окрылённые предстоящим приключением.

     Целую неделю Вениаминыч потихоньку таскал из кладовки родительские запасы, заботливо складируемые старшим поколением как раз на случай предстоящей войны. В «схованку» за сараями перекочевали три банки сгущёнки, несколько пачек вафель «Артек» и печенья «Сахарное», пару плиток шоколада «Алёнка», пачка кускового сахара-рафинада, литровая банка домашнего варенья из клубники и жестяная коробка с карамельными леденцами «монпансье». С трёхлитровыми банками помидоров и огурцов домашней закрутки Василий решил не возиться – тяжело и слишком заметно. Хотел ещё потянуть что-нибудь из запасов отцовского курева (не себе, пацанам!), но вовремя вспомнил про папашин ремень и стибрил только упаковку спичек – пригодится для разжигания костров с целью обогрева холодными кубинскими ночами, как никак осень на дворе!

     Однако на следующие выходные задождило, и поход пришлось отложить. Опять же, приближалась очередная годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, а кто добровольно откажется покататься на папкином загривке во время праздничной демонстрации, с красным флажком в одной руке и целым пучком ниток, держащих разноцветную гроздь воздушных шариков, в другой? А вечером можно будет посмотреть по новенькому телевизору «Темп-3» грандиозный военный парад на Красной площади и заценить ракетную мощь советской Родины, посидеть со взрослыми за праздничным столом, покушать вкуснейший салат «оливье» и сделанный заботливыми мамиными руками домашний торт с клубничным вареньем!

     Но перед самыми праздниками разразилась катастрофа. Родители, готовя праздничные угощения на стол, заглянули в кладовку и обнаружили явную недостачу продуктов. И если исчезновение печенья, вафель, шоколада и сахара ещё можно было как-то объяснить нашествием в кладовку полчищ муравьёв, тараканов или мышей, то отсутствие на месте жестянок со сгущёнкой и варенья в стеклянной банке как-то вразумительно объяснить было сложно. Припёртый к стене в переносном и в прямом смысле Вениаминыч не выдержал перекрёстного допроса, расплакался и, размазывая сопли по пухлым щекам, рассказал родителям всю страшную правду.

     Когда зарёванный Василий привёл к «схованке» своих посуровевших родителей, туда уже подтягивались остальные участники тайного заговора, тоже зарёванные и тоже под родительским конвоем. К всеобщему удивлению в «схованке» было пусто. Абсолютно! Не было ни банок, ни консервов, ни следов съестного. Пропали не только дефицитные продукты, но даже самое для Вениаминыча наиценнейшее – его оловянный «пугач», из которого даже ни разу и не удалось выстрелить. Кто так основательно пошуровал в загашнике – свои ли, чужие, так и осталось загадкой. Но на праздники маленький Васька остался не только без сладкого, но и без шариков, красного флажка и участия в весёлой демонстрации трудящихся.

     – И даже военный парад па телеку не дали посмотреть!– жалился мне Вениаминыч, вспоминая былые обиды.– Вообще на неделю отлучили от экрана и даже от мультиков «Спокойной ночи, малыши!». Представляешь, какие изверги? Это же было не только непедагогично, но и совершенно непатриотично! Жалко Сталина на них всех уже не было… А ведь мы могли вернуться с той чёртовой Кубы национальными героями, загоревшие под тропическим солнцем, овеянные славой, обязательно с орденами «За дружбу народов», и родители нами бы гордились! А вся малышня дворовая и даже шпана уличная – завидовали! Кстати, потом можно было бы получить статус «участника боевых действий», и пользоваться всеми причитающимися льготами. Я через много лет повстречал одну тётку, так она рассказывала, что во время этого самого «Карибского кризиса» совсем ещё девчонкой плавала то ли в качестве помощницы кока, то ли буфетчицы на каком-то сухогрузе, который и возил эти самые ракеты на революционный остров. Потом ей за такой подвиг и дали этого самого «участника». И было этой участнице тогда всего-то восемнадцать лет, сразу после техникума в рейс пошла.

«Ну и как там, страшно было?»: поинтересовался я у неё.– «Вы этих америкосов хоть издалека видели?»

А она мне: «А как же, Васенька, как тебя! Пролетел над нами один раз ихний военный самолёт, большууущий!».

«И что, бомбил вас или, может быть, из пулемётов обстрелял?»: продолжаю я допытываться.

     А эта дурёха хихикает: «Стрелять не стрелял, а фотографировал точно! Я как раз на палубу за какой-то надобностью вышла, ну и погрозила ему кулаком – мол, не боюсь я вас, янки паршивые! А он, видать, испугался и улетел. Потом этот снимок опубликовали все зарубежные газеты и журналы прогрессивного толка: «Смелая советская девушка-комсомолка грозит натовским стервятникам. Но пасаран (Они не пройдут)!». Даже наградить меня хотели – за проявленное мужество и героизм. Но потом Хрущёва сместили с поста, а пришедший ему на смену «дорогой Леонид Ильич» любил только себе ордена вешать».

     В завершение можно лишь добавить, что той неспокойной осенью 1962-го здравый рассудок всё-таки победил. В конце октября взрослые дяди в Москве и Вашингтоне дали задний ход и, скрипя зубами, протянули через океан друг другу руки в знак примирения. Президент США Джон Кеннеди дал Н.С.Хрущёву гарантии ненападения на мятежный остров и пообещал в ближайшем будущем снять с него блокаду. Взамен Никита Сергеевич запретил использовать советское зенитное оружие против американских самолётов и обещал вывезти с Кубы все уже завезённые туда стратегические ракеты.

     Демонтаж ракетных установок, погрузка их на корабли и вывоз с территории острова заняли около трёх недель. Убедившись, что Советский союз вывел ракеты, Дж. Кеннеди 20 ноября отдал приказ прекратить блокаду Кубы. Так что обошлись, как видите, и без помощи Вениаминыча с его малолетней командой, о чём старик по сей день жалеет. Потом, правда, родное государство ещё не раз предоставляло своим гражданам возможность пострелять из рогатки по самолётам, сражаясь за «мир во всём мире» не только в сопредельных, но и в самых отдалённых, экзотических странах, «на дальних подступах», как сказал недавно один крупный политик. Но попасть в горячие точки официальным путём, через военкомат, Вениаминовичу помешало прогрессирующее плоскостопие, а ехать в плане личной инициативы, прячась по товарным вагонам и корабельным трюмам, было уже как-то не солидно – всё-таки возраст!


История 5-я. Пусть он покажет свои руки! Они в порохе!

     Одним позднеосенним или раннезимним днём 1963 года (точную дату Вениаминыч так и не смог припомнить) первоклашкам 35-й общеобразовательной школы нашего города несказанно повезло. Придя утром в класс, малышня обнаружила, что старые громоздкие цельнодеревянные парты куда-то исчезли, а на их месте красуются новенькие – изящные и лёгкие, на гнутых трубчатых ножках, со столешницами, покрытыми салатного цвета пластиком, с удобными спинками и откидывающимися сиденьями.

     – Это вам, дети, подарок от наших шефов, рабочих орденоносного завода сельскохозяйственных машин имени Героев Парижской коммуны!– торжественно и радостно объявила училка.– Чтобы вы за этими партами учились на одни пятёрки и после окончания школы стали настоящими строителями коммунизма! Сегодня к нам в гости должны прийти товарищи с телевидения и нас всех будут снимать для вечерних новостей. Поэтому сегодня мы ничего писать не будем, чтобы не заляпать чернилами новенькие парты, а я вам лучше расскажу про героическую Парижскую коммуну, про смелых коммунаров и про отважного французского мальчугана по имени Гаврош.

     Как и весь класс, маленький Вениаминыч был рад послушать про приключения отважного Гавроша, больше всего радуясь тому, что писание ненавистных «прописей» сегодня отменялось. Но свою старую парту, к которой он уже успел привыкнуть, было всё-таки жалко. Тем более, что на внутренней стороне откидывающейся крышки столешницы им уже было старательно выцарапано перочинным ножиком имя «васR», которое стоило юному резчику по дереву сразу двух двоек: по грамматике, за неправильно написанное перевёрнутое «Я», и по поведению – за «порчу школьного имущества».

    – Ты, студент, главное не забудь где-нибудь там между строчек разъяснить людям, особливо тем, кто не жил в ХХ-ом веке, что школьники в моё время ещё пользовались чернилами!– напутствовал меня Вениаминыч.– В этом вся соль и интрига последующих событий того дня! Мы, первоклашки, учились писать даже не авторучками, а обычными перьевыми. Такая себе деревянная палочка, окрашенная в тёмно синий цвет, а к ней специальным металлическим зажимом крепилось железное перо. Ручка макалась в чернильницу-непроливайку и в тетради в «косую линейку» старательно выводилось, с обязательным вываливанием языка от чрезмерного усердия, «нажим и волосяная, нажим и волосяная». Короче: «мама мыла раму, рама мыла маму». Чернила (фиолетовые, «Радуга») наливались в белые фарфоровые чернильницы с голубым ободком по краю, урезанный конус которых слегка напоминал знаменитый вулкан Везувий.

     Тогдашние школьники носили эти чернильницы-непроливайки в специальных матерчатых торбочках, горловина которых затягивалась длинным шнурком. Держа за шнурок, торбочку с чернильницей можно было раскрутить над головой словно пращу, и, если исхитриться, довольно больно стукнуть кого-нибудь из неприятелей по лбу во время баталий большой перемены. При этом ни капли чернил, как правило, не проливалось. Тем ни менее, у трудолюбивых первоклашек пальцы и ладони были всегда покрыты фиолетовыми пятнами. Чтобы осушить случайно упавшую с кончика пера кляксу, можно было воспользоваться промокашкой, заботливо прилагавшейся к каждой школьной тетрадке «в косую линейку». Но всё дело в том, что если промокашку старательно изжевать и скатать потом из неё шарики, то ими можно было плевать через трубочку, причём довольно далеко и метко. Поэтому небольшие кляксы чаще всего размазывались пальцем или даже языком. В общем, наиболее старательные первоклашки ходили в конце уроков в фиолетовых пятнах, словно все одновременно переболели ветрянкой. Но мы немного отвлеклись.

     – И вот, когда в центре революционного Парижа пала последняя баррикада, оставшихся в живых коммунаров привели на расстрел к стене, уже изрешечённой пулями и залитой кровью невинных парижан,– голос учительницы был грустен, как будто она видела всё своими глазами.– Среди кучки усталых, покрытых потом и гарью пленников был мальчишка лет десяти-двенадцати. «Пацана-то хоть пожалейте, изверги!»: крикнул кто-то из толпы солдатам. Надменный прусский офицер подошёл к пареньку и потребовал, чтобы тот показал ему свои руки. «Да они у него в порохе! Он тоже был с вами, карбонариями, и тоже стрелял в наших солдат!» – заявил офицер, осмотрев ладони маленького коммунара: «Расстрелять мерзавца вместе с остальным сбродом!».

     – Вот так оборвалась жизнь юного защитника первой в истории человечества Парижской коммуны!– закончила училка свой рассказ затаившей дыхание малышне.– А вы, будущие строители и граждане нового коммунистического общества, никогда не забывайте тех, кто своим героизмом и самопожертвованием приближал к нам это светлое будущее!

     После уроков за Вениаминычем в школу зашла бабушка, и они пошли домой. Погода стояла ветреная, холодная и довольно противная. По дороге Васька пересказывал бабушке грустную историю про парижских коммунаров и маленького парижского пацана Гавроша, у которого ладони оказались со следами пороха, что в итоге его и погубило. При этом в голосе звучала неподдельная грусть о том, что ему, Василию, к сожалению довелось родиться в такое скучное и негероическое время.

     На углу возле булочной змеилась очередь из таких же грустных и негероических людей, переминающихся с ноги на ногу в надежде немного согреться.

– Что дают? – спросила бабушка у самого крайнего.
– Макароны, две пачки в руки!

     И они пристроились в конец очереди, потому что макароны – это вкусно, и их быстро готовить. А ещё потому, что в тот период продвижения советского общества к коммунизму вдруг почему-то начались перебои с хлебом. То ли год выдался неурожайный, то ли экономисты в Государственном статистическом управлении что-то не так рассчитали, в надежде на небывалую всхожесть озимых на «поднятых» целинных землях, но урожай зерна подкачал. Он хоть и превышал все планы партии и даже взятые повышенные социалистические обязательства хлеборобов, но всё же оказался меньше, в расчёте на душу населения, чем было нужно для бесперебойного снабжения этой души хлебобулочными изделиями. В продаже появился даже необычный «забайкальский» хлеб, наполовину с отрубями, но нездоровый ажиотаж в неоднократно пуганом голодными годами советском обществе не утихал.

     Когда подошла очередь до Вениаминыча с бабушкой (всего-то и помёрзли пол часика, пока очередь не заползла с улицы внутрь булочной – пустяк!), продавщица зло выкрикнула в толпу жаждущих: «Макароны заканчиваются! Буду давать только по одной пачке в руки!». Люди неодобрительно загудели, очередь всколыхнулась, озлилась в праведном гневе, и вроде бы даже изготовилась брать прилавок приступом, но потом сникла, обречённо вздохнула и смирилась: «По одной, так по одной».

     – Нам две пачки, пожалуйста!– сказала бабушка.– Нас двое, вот мой внук.
     – А сколько мальчишке лет?– почему-то подозрительно оглядела продавщица маленького Ваську с головы до ног.– Он у вас школьник? Дети дошкольного возраста считаются иждивенцами, им лишняя пачка не полагается!
     – Он первоклассник!– гордо заявила Васькина бабушка.– Вот его ранец, я его только что забрала из школы.

     – Школьник, говоришь?– вдруг послышалось откуда-то сзади.– А мы сейчас выясним, какой это у нас тут школьник-шкодник. А ну-ка, малец, покажи свои руки! Видите – они у него даже не в чернилах. Тоже мне, первоклашка! Позаимствовала, небось, старуха у кого-то пустой ранец, может и мальчишка даже не её внук, а так, дворовой босяк, за конфету согласился!

     – Вы врёте всё, врёте, врёте!– закричал и даже затопал от жгучей обиды маленький Вениаминыч.– У нас в классе сегодня парты поменяли, поэтому училка запретила нам писать, чтобы мы сразу же не заляпали чернилами новые! К нам сегодня шефы приходили, сегодня нас даже по телику покажут. Честное октябрятское!

     – Вот народ пошёл, старуха даже пацана научила врать и не краснеть!– зашумели в очереди.– И как только не стыдно, детей так воспитывать! Совсем совесть потеряли!

     – Пошли отсюда, Васенька,– вздохнула бабушка и, взяв готового расплакаться внука, стала продираться через озлоблённую толпу к выходу.– Пусть они своими макаронами подавятся! А мы на вечер отварим картошечки, сделаем пюре. Хочешь пюре, малыш?

     Наступили ранние в эту пору сумерки, и когда они выбрались из булочной на улицу, уже начали загораться фонари. В их ещё слабом свете Васька вдруг заметил, что бабушкины глаза как-то подозрительно блестят, как будто старушка плачет.

– Не плачь, ба! Я скоро вырасту и всем им покажу! Вот увидишь!
– Да я и не плачу, было бы из-за чего!– вздохнула бабушка.– Ещё и не такое на своём веку видала. Это просто ветром надуло, Васёна, не обращай внимания!

     Злые языки потом болтали, что временные перебои с хлебными продуктами той памятной зимой были вызваны искусственно, что закрома родины на тот момент были полны как никогда, просто в обществе таким образом подготавливалась почва для смещения Хрущёва, который уже порядком поднадоел своими революционными переменами всему Высшему руководству страны, её компартийному авангарду, и простому народу в частности. Так ли это было или нет – доподлинно не известно, но на следующий год Никиту Сергеевича действительно сняли со всех постов и отправили на заслуженную пенсию… «Совпадение? Не думаю!»: сказал бы сегодня один очень популярный телеведущий.

     – Так что запомни, студент: всё в нашем мире течёт, но ничего не меняется!– закончил свой рассказ Вениаминыч, назидательно подняв заскорузлый указующий палец.– И не сильно удивляйся, если когда-нибудь в очереди за продуктами или в поликлинике, или ещё в каком-нибудь месте раздачи материальных или духовных благ, ты вдруг услышишь: «А пусть он сперва свои руки покажет! Где его трудовые мозоли? Да он же иждивенец, лентяй, тунеядец, сидящий на шее общества! Не давать ему ничего (даже пачки макарон в руки!), и не лечить его, и не пущать его никуда, и вообще – ату его! Вся страна, понимаешь ли, «в едином трудовом порыве», а он дезертирствует! И вообще, не мешало бы нашему Правительству подумать над тем, чтобы ввести какой-нибудь специальный налог для разных нахлебников и захребетных спиногрызов! Вот как в Белоруси недавно сделали. Пусть платят, субчики, за своё бездельничанье! Так-то…