Дворянский домострой в 19 веке

 

      
Дворянство. В первой половине XIX века тема богатства дворян оказалась тесно ... В первой половине столетия дворянские дети получали домашнее образование. ... В домах сохранялась строгая субординация, схожая с предписаниями «Домостроя»Дворянская семья во все времена имела определенный, традиционный уклад, регламентированный на законодательном уровне.

     Мы уже кратко рассмотрели этот регламент, и  теперь настала очередь взглянуть на дворянскую семью глазами ее членов.

Для этой цели мною были отобраны источники личного происхождения, а именно дневники и воспоминания дворян, по временным рамкам  охватывающие, как первую, так и вторую половину  XIXвека.

    Семейный уклад представляет из себя  стиль семейного поведения. Семейный уклад зависит от положения семьи, ее сословной принадлежности и уровня благосостояния. Семейный уклад – это ритм жизни семьи, динамика ее развития, устойчивость духовно-нравственных начал, психологический климат, эмоциональное благополучие.[1]

     Каковы же были общие черты дворянского семейного уклада?

 В первой половине XIX века в дворянской семье господствовали: патриархальность и иерархия.

      Главой семейства всегда признавался отец – чьими стараниями и жила семья, обеспеченная во многом именно его усилиями в финансовом и нравственном отношениях.

      В записках П. И. Голубева, питерского чиновника 30-х годов, мы находим, что он  усердно служил, а все средства и милости, привносил в семью[2]. Супругу свою он называл на «вы» и по имени и отчеству, она же в свою очередь относилась к нему с уважением и всюду следовала за ним. [3]

 В то время, пока он пропадал на службе, жена занималась домом и детьми.

Детей у них было двое – мальчик и девочка. Как пишет П.И. Голубев:

    «Я занимался только с сыном, мать – собственно с дочерью».[4] По вечерам семейство любило устраивать беседы, также они ходили в церковь, усердно вкладывали силы и средства в дальнейшую жизнь детей – сыну дали университетское образование, дочь выдали замуж.[5]

       Разделение семьи  на мужскую и женскую иерархии  можно проследить в женских мемуарах. М.С. Николева и А.Я. Бутковская в своих воспоминаниях постоянно упоминают, что их круг общения, всегда составляли либо сестры, либо кузины, либо многочисленные тетушки  и знакомые их матерей, свекровей  и т.п. В семейном доме или в гостях, комнаты, отведенные им, всегда подразумевали «женскую половину» и были отдалены от мужских покоев.[6]

       Но это вовсе не значит, что они сторонились мужчин-родственников, братья и кузены также составляли круг их общения, но  в самой малой мере. Все дело в роли мужчин – они занимались делами, либо отсутствовали по долгу службы. Братья М.С. Николевой  довольно продолжительное время провели вдали от семьи, так как находились в действующей армии и воевали против французов.[7] Аналогичная ситуация складывалась и у других родственниц Николевой. Вот что она пишет о сыне своей тетушки, кузене Петре Протопопове:

      «Петр Сергеевич, проведя 30 лет на службе, отвык от женского общества и потому казался дикарем и оригиналом. До 45 лет он лишь изредка наезжал на краткое время в свою семью. – Второй брат, Николай Сергеевич служил в Петербурге по министерству, был набожен, принадлежал к масонской ложе, редко бывал у родителей»[8].

      После смерти мужа А.Я. Бутковская  писала:

«В 1848 году, мой муж, занимавший в чине инженер генерал-лейтенанта должность директора  морского Строительного департамента внезапно скончался от апоплексии. Конечно, и в протекшие годы были у нас тяжелые семейные утраты, но это событие было мне особенно чувствительно, и совершенно изменило мою жизнь.

      Я удалилась в свое имении и меньше стала принимать участия в общественной жизни. В венгерском походе,  восточной войне, двое из моих сыновей были в действующих войсках, и я по неволе интересовалась ходом военных событий»[9]

      Юные  женщины, в отличие от своих родных, мужского пола, практически всегда  находились под сенью родительского дома,  на попечении маменьки, либо старших родственниц или компаньонок, нянек, гувернанток. И лишь после замужества они сбрасывали с себя столь суровые оковы чрезмерной опеки, хотя и переходили под крыло свекрови или родственниц супруга.[10]

       Патриархальность в отношении женщины имела и, свои исключения из правил. Если мужчина – глава семьи, то после его смерти это главенство переходило, как правило, к его вдове, либо к старшему сыну, если он не был занят на службе. [11]

      «Более свободным было поведение вдов, на которых возлагались обязанности статуса главы семьи. Порой, передав фактическое управление сыну, они удовлетворялись ролью символической главы семьи. Например, московский генерал – губернатор князь Д. В. Голицын даже в мелочах должен просить благословения своей маменьки Натальи Петровны, которая в шестидесятилетнем военачальнике продолжала видеть несовершеннолетнего ребенка».[12]

       Помимо роли жены, наиболее важной считалась роль матери. Однако после рождения ребенка, между ним и матерью сразу же возникала дистанция. Это брало начало с самых первых дней жизни младенца, когда из соображений приличия, мать не смела, кормить своего ребенка грудью, эта обязанность ложилась на плечи кормилице.

       П.И. Голубев, писал, что из-за обычая отлучать ребенка от материнской груди, он и его жена потеряли двоих малышей[13]. Первая дочь умерла от неправильного кормления, пока они искали кормилицу, второй сын умер, заразившись от своей кормилицы болезнью[14].

      Наученные горьким опытом, они отошли от обычая  и, супруга его, вопреки приличиям, сама кормила последующих  детей, благодаря чему те остались живы.[15]

      Но обычай отлучать детей от материнской груди, сохранялся вплоть до конца XIX века.

     Охлаждение к ребенку, как к личности, обуславливалось его социальной ролью в будущем. Сын был отчужден от матери, так как его готовили к служению родине и круг его интересов, занятий, знакомых, находился в ее ведении лишь до его семилетнего возраста, затем уходил к отцу[16]. Мать могла лишь  следить за успехами сына. В девочке же видели будущую жену и маму, а из этого вытекало особое к ней отношение семьи – из нее пытались  сделать идеал.

     В.Н. Карпов в своих воспоминаниях писал:

«В те годы «женского вопроса» (вопроса об изменении роли женщины, в т.ч. и в семье) совсем не существовало. Родилась девочка в мир – и задача ее жизни была проста и не сложна. Девочка росла и развивалась для того, что бы в семнадцать лет расцвести  пышным цветком и выйти замуж»[17]

     Из этого вытекает еще одна характерная черта дворянского, семейного уклада первой половины XIX века - это охлажденные отношения детей и родителей. Общепризнанная цель семьи – подготовить своих чад к служению  отечеству или семье супруга. На этой цели и выстраивались взаимоотношения между родителями и детьми. Долг перед обществом становился превыше родительских чувств.

     В  семьях  состоятельных дворян, ведущих светский образ жизни, где супруги находили либо при дворе, либо супруг занимал высокопоставленную должность, и вовсе, свидания с детьми становились редким явлением. Такие дети оставались либо на попечении нянек, либо отправлялись в престижные учебные пансионы.

     А. Х. Бенкендорф пишет в своих воспоминаниях о том, как родители (отец - премьер-майор, мать – бывшая придворная)  поначалу отослали его в пансион в Пруссии[18], затем недовольные его учебными успехами, отдали в частный пансион уже в Петербурге[19]. В юности он оставался на попечении у родственников отца:

   «Я проживал у дяди – брата отца; моя тетушка - превосходная женщина – взяла всю заботу обо мне лично на себя».[20]

     Практика  передачи родственникам заботы о своем чаде была довольно распространенным явлением в дворянской среде. Это происходило по разным  причинам – сиротство,  светская жизнь, либо бедственное положение родителей.

              М.С. Николева описывала следующий случай в семье своей тетушки:

«В числе родственников у Протопоповых был некто Кутузов с девятью дочерьми и сыном. Дочери были все хороши собою. Мать, женщина капризная, своевольная, оставшись вдовою, не взлюбила одну из дочерей, Софью Дмитриевну, и не давала ей приюта, кроме девичьей, где в обществе прислуги она сиживала на окне и вязала чулок. Тетка моя, видя нелюбовь матери к ребенку, взяла ее к себе в дом. Кузины очень полюбили ее, начали учить, каждая чему могла...

 Когда брат Петр вышел в отставку, он нашел Сонечку 15-ти, лет  живущую  в его семье, как родная...

Мать совсем ее забыла и не виделась с нею, так что и по смерти тетки она осталась в доме Протопоповых»[21]

      Можно прийти к выводу, что в рассматриваемый нами промежуток времени   сущность дворянских  детей заключалась в неизбежном  служении в социальной иерархии.  Патриархальность диктовала какие нежелательные и незаслуживающие особого внимания эмоции ребенка  следует подавлять. «Ни одна эмоция - страх, жалость, даже материнская любовь - не считались надежными руководителями в воспитании»[22]

      Поэтому,  брак  между дворянами  заключался, как и по любви, так  и по расчету.  Неизменным было обстоятельство, что вопросы брака контролируют родители, руководимые одной лишь практической выгодой, а не чувствами своих детей. Отсюда и ранние браки девочек с мужчинами, в два, а то и  три раза старше.

       К.Д. Икскуль в «Женитьба моего деда», приводит возраст жениха в двадцать девять лет, а невесты в двенадцать.[23]

 М.С.Николева пишет о том, что ее кузен Петр по сильной любви женился на воспитаннице их матери Софье, которой было всего пятнадцать лет, он же был в два раза старше.[24]

      А.Я. Бутковская   в своих «рассказах», описывает, как ее тринадцатилетняя сестра стала женой обер-прокурора, которому было сорок пять лет.[25]

      Причем во всех случаях, авторы утверждают, что брак был совершен по искренней любви и с  благословения родителей.

       В дворянской культуре брак считался   естественной  потребностью, и являл собой одну из смысловых структур жизни. Безбрачная жизнь порицалась в обществе, на это смотрели как на неполноценность.[26]

      Родители, в особенности мамочки, подходили со всей ответственностью к  воспитанию дочери, как в вопросах поведениях, так и в вопросах брака.

      Графиня Варвара Николаевна Головина в своих мемуарах  писала относительно дочери Прасковьи Николаевны:

«Моей старшей дочери в это время было почти девятнадцать лет, и она начала выезжать в свет...

 Ее нежная и чувствительная привязанность ко мне предохраняла ее от увлечений, так свойственных молодости. Внешне она была не особо привлекательна, не отличалась ни красотой, ни грацией и не могла внушать опасного чувства, а твердые убеждения нравственности предохраняли ее от всего, что могло ей повредить»[27]

       Графиня М.Ф.Каменская,  вспоминая свою кузину Вареньку, писала:

«Я очень любила Вареньку, и мы с нею много лет сряду были очень дружны, но стеснительная, недоверчивая манера тетушки в обращении с дочерью мне совсем не нравилась. Екатерина Васильевна держала Вареньку около себя точно на веревочке, ни на шаг от себя не отпускала, говорить свободно ни с кем не позволяла и целые дни не переставала дрессировать ее на великосветский манер»[28]

         Е.А. Ган   описала в своем произведении «Суд света»  всю сущность женщины в браке:

      «Бог даровал женщине прекрасное предназначение, хотя не столь славное, не столь громкое, какое указал он мужчине, - предназначение быть домашним пенатом, утешителем избранного друга, матерью его детей, жить жизнью любимых и шествовать с гордым челом и светлою душою к концу полезного существования»[29]

       Если отношение женщины к браку менялось, то  у  мужчин оно сохранялось без изменений на протяжении всего XIX века. Мужчина обзаводился семьей с целью обрести наследников и хозяйку, сердечного друга   или доброго советчика.

      Примечательна судьба генерал-лейтенанта Павла Петровича Ланского. Первый брак был им заключен в 1831 году с бывшей женой сослуживца, Надеждой Николаевной Масловой. Мать Ланского была категорически против этого союза и после свадьбы разорвала с сыном отношения. А уже спустя десять лет, родив двоих детей, дражайшая супруга сбежала от него, с любовником в Европу. Известно, что бракоразводный процесс тянулся около двадцати лет. И став свободным, Павел Петрович женится во второй раз на бедной родственнице бывшей супруги, престарелой  Евдокии Васильевне Масловой. Мотивом брака послужило благородное сердце Ланского, пожелавшего скрасить одиночество старой девы.[30]

      А.С.Пушкин в письме Плетневу написал после своей женитьбы на Наталье Николаевне Гончаровой, знаменитые строки:

«Я женат – и счастлив; одно желание мое, что б ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился»[31]

       Не менее красноречиво описывал свои чувства в связи с женитьбой  А. Х.  Бенкендорф:

     «Наконец, более ничто не мешало моим планам жениться, у меня было время их хорошо обдумать в течении тех восьми месяцев, пока я был разлучен со своей суженой. Я часто колебался, опасения потерять свободу в выборе любви, которой я раньше пользовался, боязнь причинить несчастье замечательной женщине, которую я столь же уважал, сколь и любил, сомнения в том, что я обладаю качествами, требуемыми верному и рассудительному мужу – все это пугало меня и боролось в моей голове с чувствами моего сердца. Тем не менее, надо было принимать решение. Моя нерешительность объяснялась  лишь боязнью причинить зло или скомпрометировать женщину, чей соблазнительный образ следовал за мной вместе с  мечтой о счастье»[32]

     «Слишком  две недели прошло, что я не писал тебе, верный друг мой»[33] -  писал И.И. Пущин своей жене.

     «Друг мой сердечный»[34] - обращались к женам в письмах, С.П.Трубецкой и И.И.Пущин.

      Если не брать в расчет дела сердечные, то для мужчины – семья, еще  и дело весьма  дорогое, поскольку требовало   немалых материальных вложений. Он должен был обеспечить жену и детей кровом, едой, одеждой и надлежащим окружением. Таков был его долг, в глазах общества.

     Поэтому родители всегда отдавали предпочтение состоятельному  кандидату с хорошей репутацией.

     М.А.Кретчмер  в своих воспоминаниях как раз описывает подобный случай, произошедший с его отцом и матерью в молодости:

   «...познакомился с семейством матери моей, людьми хорошей фамилии, Массальскими, и при том очень богатыми. В семействе этом было два сына и три дочери; две из них замужние, третья моя мать, девица 16-ти лет, в которую мой отец влюбился и которая ему тем же отвечала. Отец задумал жениться, но так как он и в г.Краков вел жизнь самую расточительную и при том не совсем похвальную, то родители моей матери наотрез ему отказали»[35].

     Отношения в семье редко строились  на взаимоуважении, в основном они опирались на  подчинение   младших старшим  и почитание этих самых старших.

     Старшим в семье был отец, за ним следовала мать, нельзя забывать и об авторитете бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек, а так же крестных родителей,  младшими же всегда были дети. Распоряжение судьбами детей в руках безответственных отцов  превращалось в кошмарные реалии, столь красочно подхваченные литераторами.

      И если у мужчин оставался хоть какой-то шанс отклониться от родительской опеки – поступить на службу, уехать из отчего дома на обучение, то у девушек в первой половине  XIX века, такого шанса не было. Они до последнего оставались на попечении родителей и не смели противиться их воле, а порой жертвовали своей личной жизнью  из глубокой преданности родным.

      М.С.Николева даже описывает два случая в семье своих родственников Протопоповых:

     «Братья Протопоповы были, понятно, на войне; с нами же оставались из мужчин лишь мой отец и больной дядя, при котором неотлучно находилась кроме жены, старшая дочь Александра. Она не оставляла отца ни днем, ни ночью и если на минуту выходила, больной начинал плакать как ребенок. Так продолжалось много лет, и бедная кузина моя не видела молодости (дядя умер, когда ей было уже тридцать пять лет)»[36]

      «Из пяти сестер Протопоповых ни одна не вышла замуж; хотя навертывались соответствующие женихи, но они предпочли не расставаться и жить дружно одной семьей, а когда Петр Сергеевич (их брат – прим. С. С.), будучи в отставке полковником, женился, они посвятили себя воспитанию его детей»[37]

       Семейный уклад дворянской семьи строился не только на патриархальных основах, но еще и на почитании традиций. Так любое уважающее себя семейство посещало церковь, отличалось религиозностью, устраивало семейные празднования   и посиделки,  а так же довольно часто посещало родных, живущих вдалеке, засиживаясь у тех в гостях месяцами.

       Патриархальность, иерархичность, традиционность, подчинение старшим и авторитетам,  святость брака и семейных уз – вот на чем формировались внутрисемейные отношения дворянства в первой половине XIX века. Господство долга преобладало над чувствами, родительская власть была не зыблема, как и власть супруга.

       Но что происходит с семейным укладом во второй половине XIX века?

Воспоминания дворянина С.Е.Трубецкого ярко  обрисовывают этот стык на рубеже смены поколений:

«Отец и мать, деды и бабки были для нас в детстве не только источниками и центрами любви и неприкасаемого авторитета; они были окружены в наших глазах  еще каким-то ореолом, который не знаком новому поколению. Мы, дети, всегда видели, что к нашим родителям, к нашим дедам, не только мы сами, но и многие другие люди в первую голову многочисленные домочадцы, относятся с почтением...

  Наши отцы и деды были в наших детских глазах и патриархами и семейными монархами, а матери и бабки семейными царицами»[38]

      Со второй половины XIX века в дворянскую семью проникает ряд нововведений. Возросла роль и авторитет женщин, поиски новых, прибыльных источников средств  к существованию, развивались новые взгляды на брак и детей, гуманизм проникал в сферу семейных отношений

      Наталья Гончарова-Ланская (вдова А.С.Пушкина), в письме ко второму супругу пишет относительно брачной судьбы своих дочерей:

«Что касается того, что бы пристроить их, выдать замуж, то мы в этом отношении более благоразумны, чем ты думаешь. Я всецело полагаюсь  на волю Божию, но разве было бы преступлением с моей стороны думать об их счастье. Нет сомнения, можно быть счастливой и не будучи замужем, но это значило бы пройти мимо своего призвания...

Между прочим, я их готовила к мысли, что замужество не так просто делается и что нельзя на него смотреть как на игру и связывать это с мыслью о свободе. Говорила, что замужество – это серьезная обязанность, и надо быть очень осторожной в выборе»[39]

      Дворянские женщины стали активно заниматься воспитанием и образованием своих дочерей, поощрять их  к  отходу  от  традиционно  уготованной  роли  жены,  замкнутой  в  среде  семейных отношений, пробуждали в них интерес к общественной и политической жизни, воспитывали в  дочерях чувство личности, самостоятельности.[40]

     Что касается  родительского отношения вообще, общество  выступило  за 

партнерские,  гуманные  отношения  между  родителями  и  детьми.

 Ребенок стал рассматриваться как личность. Стали порицаться и запрещаться телесные наказания.

       О.  П.  Верховская   писала в своих мемуарах:

  «Прежнего страха  перед  отцом  дети  уже  не  испытывали. Никаких  розог,

никаких наказаний, а тем более истязаний не было и в помине. Очевидно, крепостная реформа оказала  свое влияние и на воспитание детей».[41]

      Отношения между супругами стали приобретать эгалитарный характер, то есть основываться не на подчинении, а на равенстве.

      Однако старое поколение, воспитанное в патриархальных традициях, шло на конфликт с поколением новым – своими же детьми, перенявшими передовые, европейские идеи:

      «...в этот промежуток времени, от начала 60-х до начала 70-х годов, все интеллигентные слои русского общества были заняты только одним вопросом: семейным разладом между старыми и молодыми. О какой дворянской семье не спросишь в то время, о всякой услышишь одно и то же:

родители поссорились с детьми. И не из-за каких-нибудь вещественных, материальных причин возникли ссоры, а единственно из-за вопросов чисто теоретических, абстрактного характера»[42]

      Свобода выбора повлияла на  устои  дворянского общества – возросло количество разводов  и неравных браков. В этот период  у женщин появляется возможность заключения брака по собственному усмотрению,  что  довольно часто  использовалось дворянками, как средство достижения независимости в рамках фиктивного супружества.[43]

     Брак давал  девушкам возможность выйти из-под опеки родителей, путешествовать за границу, вести желаемую жизнь, без обременения супружескими обязанностями.

     Дворянка Е.И. Жуковская, в воспоминаниях отмечает, что и она и ее сестра, замуж вышли по расчету, желая вырваться из под опеки родителей, но с мужьями не жили.[44]

    По внутрисемейному  укладу, отношения между супругами  можно было классифицировать по  трем типам - наряду с все еще господствующей «старой дворянской семьей», появляются «новая идейная дворянская семья» основанная на идеях гуманизма, и «новая практическая дворянская семья»  практикующая эгалитаризм.[45] 

    Кризис противоречия поколений, также  породил три типа  родительского отношения - «старые родители», «новые идейные» и «новые практические».[46]

Можно сделать вывод, что вторая половина XIX века характеризуется кризисом патриархальной семьи. Дворянская семья эволюционирует, разделяется на «новую» и  «старую». С модернизацией жизни  новые идейные течения пошатнули традиционные устои, заставив большую часть общества в семейных отношениях  отойти от патриархальных норм.

     Дворянство служило обществу, а семья  являлась средством для служения отечеству. Личность одного члена семьи была ниже, чем семья, в иерархии ценностей. Идеалом на протяжении всего XIX века оставалось самопожертвование во имя интересов семьи, особенно в вопросах любви и брака.
Многие века на Руси развернутых правил этикета для девушек не существовало. Основные требования можно было уложить в несколько строк: быть набожной, скромной и трудолюбивой, чтить родителей и себя блюсти. В знаменитом «Домострое», бывшем на протяжении нескольких веков главным наставлением по семейно-бытовым отношениям, основные требования по обеспечению должного поведения девиц возлагались на отца и в значительно меньшей степени на мать.

«Домострой» требовал от главы семейства: «Если дочь у тебя, и на нее направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица своего, если в послушании дочери ходят, и не твоя вина, если по глупости нарушит она свое девство, и станет известно знакомым твоим в насмешку, и тогда посрамят тебя перед людьми. Ибо если выдать дочь свою беспорочной – словно великое дело совершишь, в любом обществе будешь гордиться, никогда не страдая из-за нее».

Даже в период преобразований, проводимых в стране Петром I, принципиальных изменений в формировании требований этикета для девушек не произошло. В наставлении для молодых дворян «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению», подготовленном и изданном по распоряжению Петра в 1717 году, рекомендации по поведению девиц остались на уровне патриархального «Домостроя».

Отсутствие должной регламентации поведения девиц в обществе, кстати, не соответствовало сложившейся обстановке. Благодаря нововведениям Петра, девицы получили неизмеримо больше свобод, чем у них было еще несколько лет назад. Они облачились в модные европейские платья с декольте, научились танцевать, стали активно посещать различные развлекательные мероприятия и ассамблеи. Естественно, что у них появилось значительно больше возможностей для общения с кавалерами.

Пожалуй, именно в петровский период девицы были наиболее раскрепощены, так как новых правил поведения девушек в обществе еще не придумали, они только начинали зарождаться, а вывозить дочерей в свет отцы семейств были обязаны, иначе можно было серьезно пострадать – царь не терпел, когда его распоряжения не исполнялись, и был скор на расправу. Возрастных ограничений в тот период еще не существовало, Берхгольц, описывая петербургское общество времен Петра, отмечал, что девочки 8-9 лет принимали участие в ассамблеях и увеселениях наравне со взрослыми.

Молодые кавалеры новшествам в поведении женщин и девиц были, несомненно, рады. Зато старшее поколение встречало их насторожено. М.М. Щербатов, издавший в XVIII веке книгу «О повреждении нравов в России», отмечал «Приятно было женскому полу, бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и уборами, умножающими красоту лица их и оказующими их хороший стан … жены, до того не чувствующие свои красоты, начали силу ее познавать, стали стараться умножать ее пристойными одеяниями, и более предков своих распростерли роскошь в украшении».

Для девиц подражание европейским правилам поведения было увлекательной игрой, так как в домашнем кругу еще сохранялись значительные остатки патриархальных нравов. Только вырвавшись из домашнего круга на светский прием или ассамблею, девица могла вести себя так, как того требовали европейские правила. Хотя и в утрированном виде, но очень точно это подмечено в фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил».

Так как для девушек и дам поведение в обществе стало своеобразной игрой, то его и наполнили собственно игровыми элементами. Для общения появились «языки» вееров, мушек, букетиков, поз, масса различных мелких условностей, которые общепринятыми правилами не регламентировались, но о которых все знали и старались выполнять. Стоит отметить, что официально регламентировать поведение женщин и девиц в обществе особо не стремились. Эти правила складывались по большей степени стихийно в подражание европейскому этикету. Особенно активно это происходило в период правления российских императриц. Любопытно, что в этих правилах все же переплетались и европейская куртуазность, и российская патриархальность.

Граф Л.Ф. Сегюр, проведший несколько лет в России во времена правления Екатерины II, писал, что русские «женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии».

В дворянских семьях теперь стали уделять значительное внимание подготовке дочерей к взрослой жизни. Требовалось для этого не так уж и много – научить бегло говорить минимум на одном-двух иностранных языках, уметь читать, желательно по-французски или по-английски, танцевать и поддерживать светскую беседу. Матери этим практически не занимались, возложив заботы о дочерях на гувернанток и бонн. К семейной жизни целенаправленно девушек готовили редко, зато к общению с будущими женихами – обстоятельно.

Если во времена Петра замуж девушку могли выдать в 13-14 лет, то к ХIХ веку невестой девушку считали с 16, реже – с 15 лет. Именно в этом возрасте девиц начинали официально вывозить в свет. Девушек и до этого возили в гости, но круг их общения ограничивался играми со сверстниками или специальными детскими балами и концертами. Зато в 16 лет происходило событие, которого все девицы ждали с нетерпением – первый официальный выезд в свет на бал, в театр или на прием.

В свет впервые девушку, как правило, вывозил отец, реже мать или старшая родственница. Девушка должна была выглядеть изящно, но скромно – светлое легкое платье с небольшим декольте, отсутствие или минимум украшений (небольшие сережки и нитка жемчуга), простая прическа. Выезд в свет старались начать с бала или приема, когда девушку официально можно представить знакомым и друзьям семейства. Естественно, что многие из тех, кому девицу представляли, знали её и ранее, но ритуал необходимо было соблюсти.

С этого момента девушка становилась официальной участницей светской жизни, ей начинали присылать приглашения на различные мероприятия так же, как и её матери. В официальных случаях принимали девушку в соответствии с чином отца, что было закреплено в «Табели о рангах». Если отец имел чин I класса, дочь получала «ранг... над всеми женами, которые в V ранге обретаются. Девицы, которых отцы во II ранге, – над женами, которые в VI ранге» и т.д.

К началу XIX века порядок поведения девушки на балу и общения с кавалерами был четко регламентирован. Отступления от правил не допускались, иначе можно было скомпрометировать не только себя, но и семью. Об этом я уже подробно писал в статье, посвященной дворянским балам – ярмаркам невест. Добавлю только, что до 24-25 лет девушка могла выезжать в свет только с родителями или родственниками. Если выйти замуж по какой-то причине не удалось, то с этого возраста она могла выезжать и самостоятельно. Но еще до 30 лет девушка (для вдов и разведенных были свои правила) не могла без присутствия старшей родственницы принимать у себя мужчин или ездить к ним с визитами, даже если они ей в деды годились.

Массой условностей было обставлено сватовство и поведение девушки в общении с женихом после помолвки. Собственно, мнение девушки о потенциальном женихе спрашивали не часто, обычно решение принимали родители. Но считалось желательным, чтобы жених был заранее представлен потенциальной невесте и имел возможность с ней несколько раз пообщаться, естественно, под присмотром кого-то из старших членов семьи.

Для женихов ситуация складывалась не из легких. Говорить о своих чувствах девушке, что допускалось это только в завуалированной форме, когда над душой стоит будущая теща или тетушка потенциальной невесты, задача не из легких. Поневоле косноязычным станешь, а ведь требуется вести изящную светскую беседу, да еще и иносказательно в любви признаться.

Даже после помолвки жених не мог оставаться с невестой наедине и сопровождать её на балы или светские мероприятия. Приезжала на все мероприятия невеста с кем-то из родственников, но там её мог принимать под свою опеку жених и быть с ней неотлучно, статус помолвленных это позволял. Но уезжала невеста домой только с родственниками, если жениха приглашали её сопровождать, он ехал в отдельном экипаже.

После обручения девушка вступала в новую жизнь, теперь о многих условностях девического поведения можно было забыть. Её светскими взаимоотношениями начинал руководить муж. Поведение в обществе замужних дам имело немало своих особенностей, но о них в следующей статье.



Впервые книга,  " Домострой " появилось ещё в 15 веке. При Иване Грозном книга была переработана и дополнена священнослужителем протопопом Сильвестром. Она была написана ладным слогом, с частым использованием поговорок. В книге описывались идеальные отношения в семье, домашний быт, рецепты, общественные и религиозные вопросы, нормы поведения.

    Книга  "Домострой" была популярна среди бояр, русских купцов, а затем дворян, которые стремились создать у себя в доме определённый уклад, чтобы как то упорядочить приём пищи, распитие подходящих для определённого момента напитков, какие говорить слова, как и какие вещи носить. Люди из этих сословий были образованы и имели все возможности, чтобы прочесть эти рекомендации и затем могли себе позволить всё это по пунктам выполнять. В "Домострое" также были обстоятельно описаны правила похода в церковь,  обряды венчания, свадебные и похоронные церемонии. И не одна только Россия пользовалась такого рода "Домостроями". Во многих других странах Европы распространялись толстенные тома с советами и утверждениями по ведению домашнего хозяйства и семейной жизни.
     Мода на "Домострой" стала постепенно затухать в 19 веке, олицетворяя собой что-то древнее, никому не нужное и патриархальное. Писатели того времени использовали образы из "Домостроя" для более красочного высмеивания мещанского, закостенелого образа жизни средневековой России.
    В современной жизни ещё встречаются подобные книги с описаниями старинных русских рецептов из царской кухни и с рекомендациями по проведению обрядов, но совсем немногие обращаются к этим излишне раздутым изыскам той далёкой эпохи, разве что для изучения того, чем жили, что делали, каких правил придерживались наши предки.Идеал поведения в семье столичного дворянина России первой половины XIX века: традиции и новации
 В старину в благородных семействах, равно и в дворянском обществе в целом, умение держать себя, соблюдать такт, следовать этикету, почиталось первым показателем степени аристократичности.

В старину в благородных семействах, равно и в дворянском обществе в целом, умение держать себя, соблюдать такт, следовать этикету, почиталось первым показателем степени аристократичности. Дворяне просто-таки щеголяли друг перед другом благородными манерами. По-французски это называлось bon ton, а по-русски именовалось благовоспитанностью. Приличные манеры прививались обычно с самого детства. Но нередко бывало, что человек, за недостатком эстетического воспитания, сам мог овладеть светским этикетом, подражая искусным его носителям или сверяясь с соответствующими правилами.

Известно, основой мирного, добропорядочного сожительства людей являются любовь, взаимоуважение и вежливость. Непочтительное отношение к кому-то из близких в первую очередь наносит моральный ущерб именно тому и отрицательно сказывается на репутации того, кто неблагоразумно пренебрегает правилами этикета. В книге «Хороший тон», изданной в Петербурге в 1889 году, по этому поводу написано: «Никогда не надо забывать, что законы общежития, подобно христианским, из которых они черпают свое начало, свои принципы, требуют любви, согласия, долготерпения, кротости, доброты, гуманного обращения и уважения к личности». Какие бы чувства люди не испытывали друг к другу, они во всяком случае должны соблюдать внешние приличия.

Важным источником правил поведения в семье и обществе в целом в допетровский период был т.н. Домострой — свод старинных русских житейских правил, основанных на христианском мировоззрении. Глава семьи по Домострою — безусловно мужчина, который несет ответственность за весь дом перед Богом, является отцом и учителем для своих домочадцев. Жене надлежит заниматься домашним хозяйством, обоим супругам воспитывать детей в страхе Божьем, соблюдая заповеди Христовы.

В эпоху Петра Великого появилось руководство по правилам поведения светского юношества «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов». В этом сочинении показаны нормы этикета в разговоре — с начальством, с духовником, с родителями, со слугами — и стиль поведения в различных ситуациях. Юноша должен надеяться на себя и уважать других, почитать родителей, быть вежливым, смелым, отважным. Ему следует избегать пьянства, мотовства, злословия, грубости и т.д. Особое значение придавалось знанию языков: отроки должны говорить между собой на иностранном языке, — «дабы тем навыкнуть могли». Наряду с общежитейскими наставлениями в этой книге даются и конкретные бонтонные правила поведения за столом и в присутственных местах, некоторые нормы гигиены.

Заключительная часть этой книги посвящена особенным нормам поведения девушек, которые к тому же строго определяются церковной моралью. Эти наставления очевидно близки традиционным древнерусским поучениям. Девические добродетели состоят в следующем: любовь к слову Божию, смирение, молитва, исповедание веры, почтение к родителям, трудолюбие, приветливость, милосердие, стыдливость, чистота телесная, воздержание и трезвость, бережливость, щедрость, верность и правдивость. На людях девушка должна держать себя скромно и смиренно, избегать смеха, болтовни, кокетства.

В целом, в памятнике нашли отражение как общеэтические нормы поведения, так и специфические черты воспитания, относящиеся к периоду наиболее активного восприятия русской традицией, русской культурой, особенностей образа жизни Западной Европы.

В XIX столетии значение традиции еще было исключительно велико. Жене надлежало непременно почитать своего мужа, угождать его родным и друзьям. Так поучает обывателя книга «Жизнь в свете, дома и при дворе», изданная в 1890-ом. Однако, в отличие от рекомендаций Домостроя, супруги часто жили раздельно. Аристократические семьи, владевшие большими особняками, обустраивали свое жилище таким образом, чтобы муж и жена имели собственные отдельные покои — «женскую» и «мужскую» половины. На каждой из этих половин существовал свой особый распорядок[1]. Правда были случаи, когда дом делился на две части по другим причинам. Например, Е.А. Сабанеева в книге «Воспоминания о былом: из семейной хроники 1770–1838» так описывает дом своего деда князя П.Н. Оболенского в Москве: «Большой в два этажа, между улицей и домом — двор, позади дома — сад с аллеей из акаций по обеим его сторонам. Дом разделялся большой столовой на две половины: одна половина называлась Князевой, другая — фрейлинская. Точно так же люди в доме, то есть — лакеи, кучера, повара и горничные, равно как лошади, экипажи, — носили название княжеских и фрейлинских. На бабушкиной половине всегда был парад; в ее распоряжении была лучшая часть дома, у нее всегда были посетители. Дедушка же имел свои небольшие покои, над которыми был устроен антресоль для детей».

Психологи отмечают, что супруги, часто не осознавая того, при построении своих внутрисемейных отношений во многом ориентируются на семью своих родителей. При этом иногда порядки, существующие в родительской семье, воспринимаются человеком как некий идеал, которому он стремится следовать во что бы то ни стало. Но поскольку в родительских семьях мужа и жены эти порядки могли быть вовсе не похожими, то подобное бездумное следование им может привести в конечном счете к серьезным осложнениям в отношениях между супругами[2].

Князь В.П. Мещерский считал поведение своих родителей — и в семье, и в обществе — эталонными. Отец «был, без преувеличения скажу, идеал человека–христианина, имен­но человека, — пишет князь в воспоминаниях, — потому что он жил полною жизнью света, но в то же время сиял, так сказать, красотою христианства: его душа слишком любила ближнего и добро, чтобы когда-либо помыслить злое, и в то же время, всегда веселый, всегда довольный, он жил жизнью всех, его окружавших; все, что мог, читал, всем интересовался и, подоб­но матери моей, никогда не задевал даже мимоходом ни лжи, ни чванства, ни пошлости, ни сплетни».

В.Н. Татищев в завещании — своего рода Домострое XVIII века — говорит, что «семейное законодательство до сих пор имеет крайне патриархальный характер. Основою семейства служит неограниченная власть родителя, которая простирается на детей обоего пола и всякого возраста и прекращается единственно смертью естественной или лишением всех прав состояния».

До половины, по крайней мере, XIX века почтительное отношение к родителям было явлением, как бы теперь сказали, безальтернативным. Однако некоторое «вольнодумство», возникавшее, в частности, под влиянием сентиментальных и романтических произведений, появлялось. Так главная героиня романа Д.Н. Бегичева «Ольга: быт русских дворян начала столетия» (1840) яростно сопротивлялась желанию отца выдать ее замуж за нелюбимого человека, хотя и не смела противоречить ему открыто.

В семье Хомяковых сохранилось предание о том, что, когда оба сына — Федор и Алексей — «пришли в возраст», Марья Алексеевна призвала их к себе и торжественно объяснила свое представление о взаимоотношениях мужчины и женщины. «По нынешним понятиям, — сказала она, — мужчины вроде бы пользуются свободой. А по-христиански мужчина должен так же строго блюсти свою чистоту, как и женщина. Целомудрие — вот удел людей до брака. Поэтому я хочу, чтобы вы дали мне клятву, что не вступите в связь ни с одной женщиной до тех пор, пока не вступите в брак, выбрав вашу единственную. Поклянитесь»[3]. Сыновья поклялись.

В.Ф. Одоевский в «Отрывках их журнала Маши» показывает некий идеал взаимоотношений родителей и детей. В день, когда Маше исполняется десять лет, ей дарят журнал, куда девочка записывает все, что с ней происходит в течение дня. Мама постепенно приучает ее к ведению хозяйства, папа преподает ей уроки географии. К родителям Маша относится с большим уважением, почтением, которое подкрепляется помимо общего воспитания в духе Закона Божия еще и положительными примерами из жизни некоторых знакомых родителей. Сами родители никогда не повышают на ребенка голос. А если Маша заслуживает наказания, они, например, обязывают Машу никуда не выходить из комнаты. По мысли автора, его сказка должна учить детей и их родителей непременно следовать такому образцу[4].

Император Николай I писал в 1838 году сыну Николаю: «Люби и почитай родителей и старшего брата и прибегай к их советам всегда и с полной доверенностью, и тогда наше благословение будет всегда над твоей дорогой головою»[5].

Первейшая установка в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал. Храбрым, честным, образованным ему следовало быть не для того, чтобы достичь чего бы то ни было — славы, богатства, высокого чина, — а потому, что он дворянин, потому что ему много дано, потому что он должен быть именно таким.

Братья и сестры должны быть уважительны по отношению друг к другу, а старший сын имел некоторую власть над младшими детьми. Мальчики до 15 лет, а девушки до 21 года шли впереди родителей, которые «блюли» их. Девушка полностью зависела от воли родителей, в то время как молодой человек не подчинялся контролю с их стороны и был свободен в своих знакомствах. В.Ф. Одоевский писал: «Таков у нас обычай: девушка умрет со скуки, а не даст своей руки мужчине, если он не имеет счастья быть ей братом, дядюшкой или еще более завидного счастья — восьмидесяти лет от роду, ибо «что скажут маменьки?»

В начале XIX века традиции и обычаи, принятые в веке предыдущим и отличавшиеся известной патриархальностью, начинают вытесняться новыми, более либеральными правилами. Это касалось и периода ношения траура. «Теперь все приличия плохо соблюдают, а в мое время строго все исполняли и по пословице: «родство люби счесть и воздай ему честь» — точно родством считались и, когда кто из родственников умирал, носили по нем траур, смотря по близо­сти или по отдаленности, сколько было положено. А до меня еще было строже. Вдовы три года носили траур: первый год только черную шерсть и креп, на второй год черный шелк и можно было кружева черные носить, а на третий год, в парадных случаях, можно было надевать серебряную сетку на платье, а не золотую. Эту носили по окончании трех лет, а черное платье вдовы не снимали, в особенности пожилые. Да и молодую не похва­лили бы, если б она поспешила снять траур. По отцу и матери носили траур два года: первый — шерсть и креп, в большие праздники можно было надевать что-нибудь шерстяное, но не слишком светлое. …Когда свадьбы бывали в семье, где глубокий траур, то черное платье на время снимали, а носили лиловое, что считалось трауром для невест», — писал Д.Д. Благово в «Рассказах Бабушки». Но со временем этот эталон поведения начинает исчезать.

Различно было поведение дворян в Москве и в Санкт-Петербурге. Как пишет тот же Д.Д. Благово со ссылкой на воспоминания любезной своей бабушки, «кто позначительнее и побогаче — все в Петербурге, а кто доживает свой век в Москве, или устарел, или обеднел, так и сидят у себя тихохонько и живут беднехонько, не по-барски, как бывало, а по-мещански, про самих себя. …Имена-то хорошие, может, и есть, да людей нет: не по имени живут».

Е.А. Сушкова впервые оказавшись на балу в Москве, находит множество отличий в поведении московских и петербургских барышень. Последние «более чем разговорчивы с молодыми людьми, — рассказывает она в своих «Записках», — они фамильярны, они — их подруги». Друг к другу обращаются на «ты», называют по фамилии, именем или прозвищем, а не по-французски, как это было принято в древней столице. В Москве жили проще. Ю.Н. Тынянов говорит, что Надежда Осиповна Пушкина, например, могла целые дни просиживать нечесаная в спальне. А Ю.М. Лотман писал, что «военные события сблизили Москву и провинцию России. Московское население «выхлестнулось» на обширные пространства. В конце войны, после ухода французов из Москвы, это породило обратное движение. …Сближение города и провинции, столь ощутимое в Москве, почти не сказалось на жизни Петербурга тех лет. Более того, занятие Москвы неприятелем отрезало многие нити, связавшие Санкт-Петербург со страной».

В отличие от столиц, как пишет В.А. Соллогуб в своих «Воспоминаниях», «в быте старосветского помещика того времени (1820-е годы — А.К.) господствовало спокойствие библейское. Старик, его дети, его слуги, его немногие крестьяне образовывали точно одну сплошную семью при разностепенных правах». Однако следует к тому же различать в провинции деревни и города: расстояния между соседями, жившими в своих деревнях, в основном были огромные и виделись поэтому они намного реже, чем в городах. Так, героиня романа Фан Дима (Е.В. Кологривовой) «Александрина» жаловалась на то, что время святок было единственной возможностью «побеситься» девушкам, которые виделись крайне редко, и они веселились за весь период разлуки, в то время как в столицах количество скучных визитов возрастало в несколько раз.

Очевидно, что семейные отношения в идеале основаны на взаимном уважении, благочестии, послушании женщин, детей и прислуги главе семьи, соблюдении правил приличия. Общество существовало по традиционному укладу в своей основе, что сочеталось с привнесенными из Европы нормами поведения, все более укореняющимися в дворянской среде. Поэтому идеал поведения изменяется в течение полувека от более традиционного, бережно хранимого людьми XVIII века, к более «просвещенному», чему способствовало обилие гувернеров-иностранцев, постоянный разговор на иностранном языке, преимущественно французском, и преклонение перед Западом в целом.



[1] Марченко Н. Приметы милой старины. Нравы и быт пушкинской эпохи. — М.: Изографус; Эксмо, 2002. — С.92.
[2] Алешина Ю.Е., Гозман Л.Я.. Дубовская Е.М. Социально-психологические методы исследования супружеских отношений: Спецпрактикум по социальной психологии. — М.: Изд-во Моск. ун-та.. 1987. — С.35.
[3] Кошелев В. Алексей Степанович Хомяков, жизнеописание в документах, рассуждениях и разысканиях. — М., 2000. — С. 163.
[4] Одоевский В.Ф. Пестрые сказки. Сказки дедушки Иринея / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В. Грекова. — М.: Худож. лит.. 1993. — С.190-223.
[5] Николай I. Муж. Отец. Император / Сост., предис. Н.И. Азаровой; коммент. н.И. Азаровой, Л.В. Гладковой; пер. с фр. Л.В. Гладковой. — М.: СЛОВО / SLOVO, 2000. — С.330.

Источник в интернете:
http://www.pravoslavie.ru/arhiv/051006163916