Шахтер Иван Чубарь - лучший из людей

    


      Познакомились мы с  Иваном  Андреевичем   Чубарем  более  тридцати  лет  назад    на  шахте,  которая  называлась  "Ворошиловская" ( а до этого 4-5 "Дарьевская").  Я  прибыла  туда  с  заданием  редакции  областной  газеты  "Луганская  правда"  написать  статью  под  рубрику  "Горной  технике  -  высокую  нагрузку",  и  директор  шахтоуправления  предложил  побывать  на  добычном  участке  шахты  № 1  "Дарьевская".

      ... Женщины-банщицы   облачили  меня  в  шахтерскую   спецовку  -  в  новенькое,  с  этикеткой,  нижнее   белье, брюки  и  куртку  из  технической  ткани,  дали  грубые  рабочие  рукавицы, а  также  белые  фланелевые  портянки  и  показали,  как  нужно  обмотать  ноги,  чтобы  резиновые  сапоги  не  терли.  На  голову  мне  надели  белую  (итээровскую!)  каску, к  которой  прикрепили  коногонку (свет),  а  батарею  к  ней  повесили  на  поясной  ремень. В  таком  облачении  я  чувствовала  себя  далеко  не   налегке!  Получив  в  ламповой  полагающиеся  жетоны  спуска,  в  шесть  часов  вечера  (в  третью  смену)  мы  опустились  в  шахту  людской  площадкой. Это  такой  металлический  узенький  трамвайчик  с  рядом  сидений  на  двоих,  с  приличной  скоростью  устремляющийся  вниз,  грохочущий  и  подпрыгивающий  в  жуткой  темноте.               

       Меня  сопровождал   заместитель  начальника  добычного   участка  Иван  Андреевич  Чубарь.  Мы  долго  шли  по  штреку,  который  отдаленно  напоминает   тоннель   между   станциями   метро.  Луч  света  от  коногонки  поочередно  выхватывал  из  темноты  проложенные  по  штреку  трубы,  троллеи,  рельсы.  Шли  по  деревянному  ходку,  спускаясь  все  ниже  и  ниже  вглубь   планеты  Земля.

      Когда   прошли  пикетов  сто (расстояние  между  двумя  пикетами  20  метров),  я  заметила,  что  здесь,  почти  на  километровой  глубине, голос  звучит  как-то  глуше.

      -  Ну,  вот  и  пришли,  -  Иван  Андреевич   остановился   возле  какого-то  отверстия  в  боковой  части  штрека. Это был  вход  в  лаву.  Вокруг   кромешная  темнота  и   тишина.  Чубарь  поднимает  брезентовый   полог  и  протискивается  в  зияющую  чернотой  дыру.  Я  следую  за  ним,  передвигаемся  только  ползком.  Я  слегка  устала  и,  чтобы   немного  отдохнуть,  лежу  на  спине,  так  как  здесь  не  то,  чтобы   встать   во  весь   рост,  даже   сидеть   с  поднятой   головой невозможно.

       -  Мы  в  верхней  нише.  Тихо  и  безлюдно  здесь  потому,  что  бригада  работает  внизу,  -  объясняет  Иван   Андреевич.

       -  А  как   туда  добраться? -  интересуюсь  я.

       -  Можно  по  лаве  или  в  обход.

       Я  уже  знала,  что  длина   лавы   метров   сто,  и   проползти  ее  можно  за  несколько   минут,  но  если  идти  в  обход,  то  это  займет  гораздо  больше  времени.

       -  Поползем  по  лаве?  -  предлагаю  я.

       -  Это  очень  опасно!  Даже,  если  держаться   к  забою...  Может  быть  внезапное  обрушение... -  объясняет  Чубарь  и  принимает  решение  идти  в  обход.

       К  полуночи  мы  добрались  к  низу  лавы.  Тут  кипела  работа.  Но  не  обошлось  и  без  ЧП.  Чубарь  оставил  меня  на  попечение  горного   мастера,  а  сам  отправился  выяснять  в  чем  дело. Оказалось,  что  лопнула  конвейерная   цепь. Ее  ремонт  может  продлиться  и  до утра.

       Чубарь  возвращается,  и  мы   продолжаем  путь  к  нижней  нише.  Здесь  только  что  отпалили.   Пролезли   печку,  просек,  дальше  путь  нам  преграждает   приличный  обвал  из  угля  и  породы.  Чубарь  осторожно   разгребает   его  руками  и  по-пластунски   протискивается  куда-то   вперед,  в  темноту, я  -   за  ним.  Мы  оказались  в  небольшом,  метров  пять  в  диаметре,  пространстве.  Где-то   рядом   раздается  мужской  голос: "Ребята,  в  лаве  женщина!".  Раньше  мужчины  были  галантны  даже  в  шахте!  Вскоре  темноту  рассек  луч  коногонки,  и  перед  нами  возник  человек,  лицо  у  которого   от  угольной  пыли  было  чернее,  чем  у  негра.   Чубарь  представил  нас  друг  другу.  Это  был   звеньевой.  Он  в  телеграфном  стиле  доложил  обстановку  и  посоветовал  нам  здесь,  в  незакрепленном   пространстве,   долго   не  задерживаться.

       ...  Мое   путешествие   в  шахту   закончилось   ранним   голубым  утром.  Мы  вышли   на-гора   через   сбойку  и  оказались  в  широком  поле,  откуда  открывался  на  восток  живописный  вид  в  сторону  Новодарьевки  и  далее  щебзавода  № 18, визитной  карточкой   которого  был  огромный  холм,  похожий  на  сопку.

       Утренняя   свежесть   ласкала  лицо.  Солнца  еще  не  было  видно,  но  восток   слегка  алел,  а  когда  стали  пробиваться  первые  солнечные  лучи,  мы  с  Иваном  Андреевичем,  не  сговариваясь,  одновременно   продекламировали: "Что ты  знаешь  о   солнце,  если  в  шахте  ты  не  был?"  Какой-то  комок   подступил  к  горлу,  и  я  еле  сдержала  слезы  за  наших  шахтеров,  увидев  какой  же  у  них  каторжный  труд!

       И  небо,  и  поле,  и  лесопосадки   заблистали   удивительным  светом  и   красками.  С  детства   живу   в этих  местах,  но  такого  ликующего  пиршества  цвета  я  до  этого  утра   как-то   не  замечала.  Ветер  откуда-то   принес  запах  полыни,  казавшийся  упоительнее  запаха  роз. Где-то  рядом,  в  лесополосе,  прокуковала  кукушка,  а  вслед  за  нею  стал  заливаться  соловей.   Время   приближалось  к  семи  утра,  и  Чубарь  начал  проводить  утренний  наряд  с  первой  сменой,  а  я,  переполненная   впечатлениями, в блокноте  стала  записывать  нахлынувшие  на  меня  строчки:

Когда  в  предутренней  дремоте
Спят  ровеньковские  поля,
Шахтеры  едут  на  работу
В  сопровождении  соловья...

        Позже  я  написала  поэму  "Мои  дорогие"  и  посвятила  ее  моим  землякам,  погибшим  в  шахте.

        Но  эта  встреча  с  Иваном  Андреевичем  Чубарем  не  была  единственной  и  имела  свое  продолжение.  Судьбе  было  угодно,  чтобы  мы  с  ним  стали   соседями.  Мы  подружились  семьями,  и  Иван  Андреевич,  и  его  жена   были  мне,  как  брат  и  сестра.  Чубарь родился  на  Днепропетровщине  в  1942  году,  но  война  забрала  у  него  родителей.  Обласканный  своими  бабушками  и  дядей,  после  окончания  десятилетки  юный  Ваня  в  50-х  годах  приехал  в  Ровеньки,  чтобы  получить  горняцкую  профессию. Это  были  годы  широкомасштабного  восстановления  Донбасса -  всесоюзной  кочегарки. Со  всех  республик  Советского  Союза  сюда  съезжались   добровольцы  разных  национальностей,  которые   своим  самоотверженным  трудом  Дикую  степь  превратили  в  цветущий  край  и  которые  жили  здесь  в  мире  и  дружбе. 

      В  Ровеньках  Чубарь  встретил свою  первую  и  единственную  любовь - Зиночку.  Прожив  в  любви  и  согласии  40  лет,  имея  уже  взрослых  детей,  они  сумели  сохранить  свои  чувства  нежными  и  трогательными.  Их  семья  стала  богатой  друзьями,  которым  в  лучах  любви  четы  Чубарей  было   всегда  тепло  и  уютно.

      Иван  Андреевич  привлекал  людей  умением  выслушать  человека  и  готовностью   помочь  каждому.  Великолепный  рассказчик,  с  красивым  певческим  голосом,  он  был  душой  любой  компании.  За  несколько  дней  до  его  60-летия  город  облетела  трагическая  весть:  внезапно  перестало  биться  сердце  этого  благородного  человека.  Тысячи  ровенчан  пришли,  чтобы  проводить  в  последний  путь   лучшего  из  людей.  Звучат  слова  прощания:  ты  был  самым  лучшим  моим  начальников  участка...  ты  был  чашей  добра...

      В  разных  должностях  Иван Андреевич  Чубарь  проработал  сорок  лет  практически   на  одной  шахте.  Он  был  общественным  деятелем, кавалером  "Шахтерской  славы",  делегатом  комсомольских  съездов  Украины, на  одном  из  них  он  подружился  с  Юрием  Гагариным.  К  Чубарю  всегда  тянулись  люди,  особенно  молодежь, для  которой  он  был  добрым  советчиком.  Чубарь - символ  нашего  времени,  пример  для  подражания   подрастающему  поколению.  И  каждый,  кто  его  знал,  до  сих  пор  испытавает  боль  разлуки  с  ним.

*  *  *