4. Годы студенческие

РОМАНТИКА И РЕАЛЬНОСТЬ

Для меня и моих сверстников в 1954-м после завершения 10-летки были от-крыты все дороги, но особых колебаний в выборе профессии не было: конечно, мы будем военными летчиками. Ну, если не получится, на худой конец, моряками. Может даже подводниками. Первая общественная организация, в которую мы стремились, с нетерпением ожидая исполнения 14 лет, была школьная ячейка ДОСАВ, переименованная потом в ДОСААФ, чтобы не обижать другие рода войск. Мечта сбылась без проблем, получили первый личный документ – удостоверение о принадлежности к этой славной организации, если не считать    свидетельства о рождении. Появилась возможность пострелять из мелкашки калибра 5,6 мм, которая, кстати, была у нас дома и не особо укрывалась от наших глаз. Выбивал 89 из 100, очень неплохой показатель. Правда, стрелял с левого плеча, потому что правым глазом не мог разглядеть мишень. Не припомню, чтобы мы ещё чем-то занимались, кроме уплаты копеечных взносов. Но в этом и нужды не было. На школьных занятиях в старших классах мы проходили строевую подготовку по полной программе, включая всяческие приемы с учебным оружием – «на плечо», «к ноге» и т.п. Объектом манипуляции была трехлинейная винтовка образца 1871/30 года, длиной 163 см со штыком, 123 см без штыка, калибр 7,62 мм, вес – 4 кг. Воспроизвожу эти цифры по памяти. Если к этому добавить приличную лыжную подготовку  - что ещё нужно защитнику родины? Жили по-пионерски: «Всегда готов!» Впрочем, ореол трехлинейки клонился к закату. В 1957г. на стажировке в Бийской военной автошколе мы принимали присягу уже с автоматами на груди. Есть фотография.

Разумеется, в положенный срок был прием в ряды ленинского комсомола. Это произошло в октябре 1951 года, на следующий месяц после исполнения 14-летия. На всю последующую жизнь, как наши отцы и деды «Отче наш», мы усвоили немуд-реную формулу демократического централизма, под флагом которого предстояло жить дальше. Её универсальный характер состоял в том, что она вмещала и объяс-няла всё от диктатуры до анархической вольницы, поскольку – диалектика. Но глав-ное, она отвечала национальному духу нашей психологии и воспитания: тут тебе и коллективистская основа, и тут же – непререкаемое руководство сверху. Впрочем, тогда об этом никто не задумывался.

С военной романтикой расстались быстро и сравнительно безболезненно с помощью райвоенкома. Это был отец моего друга Кости Каинова, майор медицин-ской службы. Он привел нас в кабинет с известной каждому таблицей для проверки остроты зрения, погонял по буквам и рядам, сделал заключение сразу и навсегда. «Какие летчики? Какие моряки? Ваши возможности по зрению – зенитно-артиллерийское училище». Молодость грустит недолго. Тем более, что вовремя нас отрезвили. Из гражданских профессий у меня наибольшее уважение вызывала специальность инженера. Хотелось посвятить жизнь проблеме механизации тяжелого физического труда, с которым была возможность познакомиться с детства. По инженерному профилю я видел два достойных вуза в стране: Московское высшее техническое училище им. Баумана и Томский политехнический институт.  По понятным причинам выбрал второй. О профессиях гуманитарного характера даже думать не хотелось – это знание новых слов, не более. Сейчас, конечно, я не так категоричен. Но и от прошлой позиции окончательно отказываться не намерен. Нужно отдать должное мудрой родительской позиции. При всей непреклонности их решения о необходимости продолжать учебу, они не стали навязывать  свое мнение относительно того, куда надо пытаться поступить и на какую специальность. Конечно, учиться  в Барнауле было бы заманчивее, совсем рядом с домом. Но, тем не менее, я поехал поступать в Томск в компании с двумя друзьями из параллельного 10А класса – Костей, о котором уже упоминал, и Юрой Полушкиным, кудрявым красавцем-парнем из разряда сорвиголов.  Его отец был известнейшим в округе талантливым хирургом, именем которого сегодня в Павловске названа одна из улиц. Когда после футбольных злоупотреблений у меня колено стало к вечеру превращаться в тугую подушку, пришлось идти к нему на консультацию. Резать он отказался, сказав, что со временем это пройдёт. Так и случилось.

БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ
И багаж не был тяжким.  Главное, конечно, запас домашней еды: ватрушки, пирожки, курица. Ехали в открытом кузове грузовика, что по тем временам было в порядке вещей. Родители сопровождали следом на служебной отцовской «Победе». Присоединиться к ним, отделившись от ребят, мне казалось некорректным даже в предчувствии длительной разлуки с близкими. Уезжал впервые. Оказалось, оконча-тельно и навсегда. В дальнейшем в родительском доме был только гостем.
 Вокзальная толкучка, очередь за билетами, томительное ожидание начала пути. Одному было бы хлопотно. А группой – даже из 3-х человек – милое дело. Один с вещами, второй в кассе, третий крутится вокруг. Ехать предстояло с пересадкой в Новоалтайске на поезд №64 Бийск-Томск. Автодорожного сообщения через Обь в районе Барнаула ещё не было. На предстоящие 5 лет это стоило мне по 4-6 часов ожидания на привокзальных скамейках  в каждой поездке.
Пришлось осваиваться с новым словом абитуриент, которым нас называли. Впервые в жизни полная самостоятельность,  масса соблазнов и заманчивых возможностей. Но желание   поступить, коли встал на этот путь, определяло весь образ жизни – целеустремленной и аскетической.  Приемная страда десятилетиями до (и после) нас отработана до мелочей: комендант, паспортный стол, приемная комиссия, консультации, экзамены.. Нас размесили в общежитии на ул.Усова 13, потом на 17 да так там и жили потом все 5 лет (кому повезло). Общежитий не хватало на всех, и существовал порядок, что за время учебы каждый должен был 1 год пожить на частной съемной квартире. Исключение делали для неимущих ребят, кто не пользовался поддержкой из дома и жил на одну стипендию. Дело вполне реальное, многие будущие командиры производства и государственные деятели (например, Гена Киселёв) начинали карьеру с такого старта.

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ
Экзамены были серьезными, но не безнадежными. Главное было не волноваться, голову не терять, быстренько соображать и мотать на ус. Консультации про-водили, всё как полагается. Сдать надо было 6 дисциплин, включая сочинение и иностранный язык. Мне посчастливилось написать сочинение на 4 (подвела дурная привычка строить усложненные конструкции, в которых сам потом запутывался), остальные получил пятерки, итого 29 баллов. Это была победа! Наша группа шла первым номером по деканатским шифрам, специальность ДВС считалась, как сейчас говорят, элитной - двигатели внутреннего сгорания для тракторов, автомобилей, боевых машин, тепловозов, морских и речных судов, электростанций.  Инженеры-механики подразделяются на три крупных группы: эксплуатационники, использую-щие технику, технологи, ее изготавливающие, конструкторы, ее разрабатывающие. Наша специальность относилась к конструкторской – наиболее престижной. Конкурс был 4,5 человека  на место, проходной балл 26. На других специальностях – по-разному, возможно, были факультеты с более высоким конкурсом.
Перед экзаменами декан Кок Георгий Николаевич приглашал и спрашивал, согласен ли, если не пройдешь на свою специальность, идти на другую этого же факультета, где конкурс пониже?  Несмотря на недавно полученный суровый урок (тройка на выпускном экзамене в школе), я опять проявил гонор, отказавшись на за-мену. Глупость, конечно. Потому  что в жизни потом по своей специальности работал хорошо, если один из десяти. На этот раз обошлось. В группе было ещё 2 или 3 человека с таким же результатом. А уникум Боря Чуев, будущий наш бессменный староста – мы потом жили в одной комнате, сдружились – ухитрился получить 30 баллов из 30. Гену Киселева, моего павловского земляка, как медалиста приняли без экзаменов. Кажется, двое было выпускников техникумов из числа 5-процентников, которые приравнивались к медалистам. А потом неизвестно откуда к нам добавились еще какие-то лица, по возрасту существенно старше основного со-става. Как можно понять, тут действовала сложная система. К выпуску многих из них мы как-то незаметно растеряли, не особенно расстраиваясь.
Моим друзьям повезло меньше. Юра потом поступил в Барнаульский  мединститут и стал классным психоневрологом. Мы ещё встретимся с ним на этих страницах, увы уже ушёл жизни. Костя пошел на курсы экскаваторщиков. Потом работал на ХБК, командуя десятками девиц и молодиц. Однажды, будучи в особом благостном расположении духа, мы с Валерием заявились поздней ночью к нему на квартиру на Северо-Западной. Пообщались. Как выяснилось позднее, в последний раз.

СТУДЕНТ
Чтобы до конца понять эйфорическое  состояние студента-первокурсника, мечта которого о поступлении в желанный вуз осуществилась, это надо пережить. Студент – это уже не какой-то абитуриент. Звучит серьезно. Тем более, что в нашей родне это было редкостное звание. Хотя я был не первым из Иванченок в этом качестве.  В главном корпусе ТПИ есть почтовый ящик для писем, которые приходят на институтский адрес, и в своей ячейке на букву «И» я увидел письмо, адресованное Григорию Ивановичу Иванченко – Грише, двоюродному брату, с которым мы не были знакомы. Долго оно там лежало, он его так и не получил, поскольку уже окончил учебу и выбыл к месту работы куда то в Осинники. Разминулись. В 1954-м я поступил, а он закончил. Какой-то горняцкий факультет по специальности, кажется, маркшейдер или что-то в этом роде. В те же годы где-то в европейской части страны овладевала высшей квалификацией золотая медалистка двоюродная сестра Лилия – дочь папиной единственной сестры тёти Дуси. Потом этот путь повторят мои братья и её сестра Светлана. Многим нашим – я имею ввиду Михайловичей, Петровичей из Знаменки - этот путь к высшему образования оказался недоступным. Позднее  начали прорываться их дети, наши племянники, племянницы, потом уже и внуки подоспели – умные, способные, даже талантливые, но… тут  перестройка-катастройка.
Юношеская категоричность, яростные споры – преимущественно о том, чей край лучше и значимее на карте Родины – Приморский или Алтайский. Состав был исключительно ровный по возрасту, уровню подготовки, естественно – по убеждениям, и что еще объединяло нас всех – глубоко уважительное отношение к нашей будущей специальности механика и высокому званию советского инженера. На курсе было 5 групп примерно по 25 человек. Наша 1-я группа – по институтской классификации по году набора – 414-я. 424 –станочники, затем две группы технологов и группа сварщиков. Сначала мы кучковались больше по группам, потом поточные занятия, общественные дела, спортивные мероприятия и всякие внеучебные обязанности превратили весь курс в один большой дружный коллектив.

ИНСТИТУТ
Институт не разочаровал. Напротив, ознакомившись с его славной историей, замечательным настоящим проникся глубоким уважением и сохранил на всю жизнь гордость, что достойно вышел в жизнь из его стен, с его дипломом, правом называть себя инженером, механиком, политехником. Это реальное олицетворение вековых связей людей, идей, машин и зданий. Метровая толщина стен, тяжелая входная дверь, колонны, лепнина, длинные коридоры. Аудитории, лаборатории, библиотеки, читальные залы  - всё это было отдано в наше полное распоряжение на долгие, как тогда казалось, целые пять лет.  Увы, как быстро они пролетели. К счастью, не бесследно. Сейчас тучи частных вузов учат разным «разговорным» профессиям. У нас было иначе. Уже на первом курсе начались занятия в слесарных мастерских в цокольном этаже главного корпуса. Под руководством опытных мастеров будущие инженеры учились держать в руках молоток и зубило, да ещё и стучать одним по другому. Рядом ТЭМз, понятно, откуда литые болванки, из которых мы пытались что-то изготовить. Думаю, это было полезно и необходимо. Хотя наши «изделия» наверняка шли на переплавку. Раньше как-то не связывал свои первые не очень уверенные, но вполне осмысленные шаги на производстве с этим трудовым опытом, а ведь он очевиден.
Главным, конечно, было освоение инженерной специальности. Для этого было всё необходимое, но предстояло освоить новый режим работы, когда почти полгода живёшь как будто сам по себе, ни уроков не задают, ни домашнего задания не спрашивают, а потом наваливается сессия на всё сразу. Через эти испытания прошли тысячи до нас и не меньше  после. И с нами ничего не случилось. Основательно давали общенаучные дисциплины: математику, физику, химию, сопромат, детали машин – всего не перечислить, можно посмотреть вкладыш к диплому. Теория машин и механизмов – сокращенно ТММ, остряки расшифровывали «Тут моя могила».
На 3-4 курсах пошли специальные дисциплины, вроде, пошло полегче, интереснее, увлекательнее.Как выяснилось, будущие инженеры своеобразно воспринимали и усваивали заповеди сопромата типа: «Где тонко, там и рвётся. Всякое сопротивление временное. Была бы пара, момент найдётся». Но нагрузка была порой не-шуточная. У одного из старшекурсников на этой почве «поехала крыша», он собрал-ся уехать домой и пропал. Дело было поздней осенью, из лыжников факультетской команды, в которую входил и я, сформировали поисковые группы. Искали в окрестностях Асино, где в те годы кончалась железная дорога. Обнаруживались следы его пребывания, что-то видели и рассказывали люди. Поиски продолжались недели две и оказались  безрезультатными. Труп обнаружили весной после таяния снега и вскрытия рек.

ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ БУРЛИЛА
Десятки объявлений приглашали, призывали, оповещали, информировали. Везде хотелось успеть, не пропустить, не опоздать. Спортивные секции и кружки, разнообразные музыкальные, драматические, танцевальные коллективы, научное студенческое общество, комсомольские мероприятия. Кстати сказать, комитет комсомола ТПИ был очень авторитетным органом и реально решал многие важные вопросы студенческой жизни наряду с профкомом. Не знаю, каким образом, меня как-то бросили  в состав актива и на комитете всерьез рассматривали вопрос рекомен-довать ли в нештатные инструктора ГК ВЛКСМ. Вёл заседание секретарь комитета (полагаю, штатный) Петя Слезко, будущий секретарь Томского обкома партии, впо-следствии ответственный работник КПК при ЦК КПСС. Сильно ругал меня за тройку по начерталке и, видимо, лишь искреннее осознание с моей стороны всей глубины моего падения заставило его смягчиться. Он был в студенческой горняцкой тужурке с погончиками, высоким белым лбом, роскошной шевелюрой цыганского типа и горящими глазами. Как на картине про студенческие дореволюционные выступления. Немало лет тому назад встретил в партийной печати весть о его кончине в Москве, где он оказался в составе когорты томичей, утянувшихся вслед за Егором Кузьмичом  в столицу.
Дел было столько, что учиться просто некогда было. На этой почве какие ти-таны сгинули! Легендарный самодеятельный композитор, музыкант, исполнитель – душа художественной самодеятельности Валентин Шушарин учился уже на 3 курсе, когда я начинал на 1-м. Один год   мы жили с ним вместе на «усовке» в отгорожен-ном вестибюле 3-го этажа, превращенном в 17-местную комнату. Как сейчас помню, солнечный майский день, кто на занятиях, кто чем-то занят, а Валя сидит на подо-коннике к нам спиной, свесив на уличную сторону босые ноги, и радостно наяривает на своем баяне Шуберта, Листа, Штрауса, Дунаевского, свои собственные импровизации. В это время вбегает кто-то из студсовета с криком: «Немедленно уберите этот символ!» Что именно??? Оказывается, какой-то шутник надул до отказа резино-техническое изделие для предупреждения перенаселения, выпустил его на улицу на тонкой невидимой издали нитке, и оно гордо реяло на весеннем ветру прямо над перекрёстком, угрожая безопасности уличного движения. Виновников не нашлось. Нитку оборвали, и «оно» улетело.
Когда я заканчивал учебу, Валентин был на 4-м курсе. И вовсе не тупица, не дебил. Просто он жил другой жизнью, другими идеалами. Про цели не скажу. Скорее их просто не было. А у кого они были? Мы просто жили, стараясь честно выполнять свой долг. Конечно, перед Родиной, народом, родителями. Хотя вслух эти слова ни-когда не произносились.

КОЛХОЗ
Первым общим делом нашего курса была работа на колхозных полях осеннего  томского заобья под моросящим дождем с промозглым ветерком. Это было правильно и здорово. Мы быстро сдружились и стали коллективом. В деле  выяснилось, кто чего стоит вне зависимости от экзаменационных баллов. Разочарований особых не было. Напротив, мы – ребята из деревни, из сибирской глубинки оказались здесь в своей стихии, мнимое превосходство некоторых сокурсников-горожан «сдулось», как говорят сегодня дети о лопнувших шариках.
Такая традиция закрепилась на все годы учебы, исключая каникулы после 2-го курса, когда  мы работали на полях и токах целинного совхоза Кустанайской области (Кушмурун) и старшие курсы. Это была хорошая возможность поближе познакомить-ся с новыми товарищами, с которыми предстояло провести плечом к плечу пред-стоящие пять лет, со многими из них сохранились близкие дружеские связи до глубокой (увы или наоборот?) старости.  Работу выполняли довольно серьезную. Наша бригада из 10-12 человек практически круглосуточно обслуживало ненасытную сушилку, через которую шло неимоверное количество зерна, возможно, одно и то же по 2-3 круга. Сырость была повсеместная. В дальнейшем такое трудовое напряжение  стало привычнее, да и подросли мы и сил набрались. Работали, как говорят, до упада.
Хотя эксцессы всё же были. Андрюше Марцулану (земля ему пухом)  на пер-вом курсе группа отказала в приеме в комсомол. Дружно, единогласно, без всякого предварительного сговора. Он пришел к нам из техникума как 5-процентник и был принят без экзаменов. Успешный, нормальный студент. Хотя отличником не стал, но инженер получился толковый. А тогда проявился его юношеский снобизм, завышенная самооценка с налётом эгоизма и высокомерия, чего сверстники не прощают. В дальнейшем он изменился кардинально. Разумеется, в лучшую сторону. Без проблем вступил в партию. Много лет был связующим центром для всех разъехавшихся по стране механиков-59 с Томской альма-матер.
С галерки драматического театра мы с ребятами впервые увидели балет «Лебединое озеро» (были какие-то гастроли) частенько наведывались на концерты местного симфонического оркестра, которым дирижировал в то время маэстро Арнольд Кац, разумеется, не пропускали новые фильмы, порой даже в ущерб занятиям. Это были времена «Карнавальной ночи», Лолиты Торрес, Рио-Риты и Мишки, потерявшего улыбку, и других памятных шедевров. Впрочем, обо всём по порядку.

БЫВАЛИ ДНИ ВЕСЕЛЫЕ
Хватало места юмору, приколам, порой рискованным шуткам. Например, когда группа наших ребят возвращалась однажды вечером в общежитие с пляжа в Лагерном саду на берегу Томи через  весь город в плавках, поскольку, злоумышленники якобы похитили у них всю одежду. Оная ожидала их уже в комнате, прибыв туда раньше своих хозяев. Словом, шутка.
Были дела более серьезные. Кажется, на 3 курсе комнату наших ребят (братья Юра и Володя Школьные, Саша Егоров), расположенную на 1 этаже окнами в глухой переулок, элементарно ограбили. В милиции дали понять, что дело безнадёжно. Тогда мы начали собственное расследование. На пляже оставили как будто без надзора одежду, сверху положили блестящие часики, стали скрытно наблюдать. Парнишку, который на это позарился, потихоньку взяли, привели в общежитие и после небольшой беседы выявили адреса наших обидчиков. Поздней ночью мы с группой ребят человек в 5-6 пошли «брать». Частный дом на окраине. Тихий стук в окно. – Чего вам?   - Кольку. – Ходите тут, людям спать не даете, нету его в доме, он спит на сеновале. Подошли к сеновалу. Тихий свист. Он сверху спрашивает: «Это ты, Петька?» Снизу приглушенно: «Я!» Спускается, тут его под белы рученьки и взяли. Даже не помню, обыскали ли? Лопухи были ещё те. Но глаза ему завязали, так  под руки и привели. Наш подопечный вёл себя тихо, не рыпался. Понял, что не милиция и церемониться с ним в случае чего никто не будет.
Таких групп было 2 или 3, но не все оказались такими результативными, как наша. За ночь получили признание и сдали их милиции. Поскольку вся процедура не была документально оформлена, то уже через три-четыре дня мы видели наших «крестников» в городе. Вещи уже ушли на реализацию в другой город и возвратить похищенное не удалось. На помощь пострадавшим сбрасывались со стипендии. По-сле этого подобных посягательств на студенческую собственность не припомню  до конца учёбы.
В дальнейшем каких-то контактов с блатными у нас не было. Но крупные «силовые» операции были не раз. В одном из эпизодов был задействован без малого весь наш курс – человек 100-120. Дело было так. Группой человек в 7-8 (Видин, Сахно, Бавыкин, Гена Киселёв, я)  были в гостях у медиков в группе нашей павловской землячки Нины Батраковой. Дело шло к завершению визита. Двое наших уже вышли на улицу и поджидали остальных. Вдруг вбегает девочка и шумит, что наши ребята ихних мальчиков побили, те побежали за подмогой, что сейчас будет… В общем, те двое, что были на улице, на чью-то беду оказались один борцом, другой боксером. А к ним приставать стали.  Забиякам поддали, те, как водится, побежали за подмогой. А тогда клич «наших бьют» воспринимался как «Родина в опасности». Спасло нас то, что там мостик был через овраг шириной в 1,5-2,0 метра и длиной примерно в 40 – как раз четверо в один ряд его перекрывали полностью. Когда их выскочила орава человек в 30, мы были на мосту и встретили их вполне достойно, организованно отступая и отмахиваясь. Пока дошли до конца, в рядах преследователей верх взяли трезвые головы и нас далее не преследовали. Кажется,  мне тогда досталось больше всех. Разбили нос (сломали перегородку), чем-то твердым раскровянили голову, а из рубашки сделали распашонку. Но с ног, к счастью, не сбили. Когда мы добрались домой и осмотрелись, зрелище было живописное и впечатляющее. Тут же последовала адекватная реакция.
На следующий день, точнее, вечер 100 или 120 парней в телогрейках, кирзовых сапогах (колхозная униформа) с подручным инвентарем (иные с гантелями) вы-шли восстановить справедливость и навести порядок. На деревянных тротуарах улицы Красноармейской стоял такой гул, что хозяйки спешно закрывали ставни на запор. На вопрос обывателей «кто и куда идет?!» отвечали кратко: «Амнистия!»  Пришли .Окружили весь квартал. Вырубили уличное освещение. Все же будущие специалисты. Два-три человека пошли по комнатам искать обидчиков. Ваня Долгих был на «стрёме», сидел рядом с дежурной и, конечно, чесал с ней язык. Прошляпил, когда её подруга успела позвонить в милицию, и обнаружил свой промах, когда была уже положена трубка. Всех быстренько оповестили: «Отбой! Домой!»  И тут я снова непростительно лопухнулся. Шел впереди вместе со всеми, вдруг все враз внезапно отхлынули назад и побежали, а я опоздал. Гляжу – впереди в 3-5 метрах милиционер. Смотрю - один. Думаю, чего бежать? Что я такого сделал? Главное, поздно. И… спокойно так пошел дальше. Поровнялись, глянули друг на друга. Разошлись каждый своим путем. (Точь в точь, как в фильме «Мёртвый сезон»!) Собственно, на этом инцидент завершился. Во всяком случае, его активная фаза. Ничего не произошло. Ни с одной головы волос не упал. Но шум потом был неимоверный. Гена потом участвовал в заседании комитета комсомола ТМИ, где обсуждали тех несчастных забияк, и защищал их из принципа студенческой солидарности, поскольку тем грозило исключение из института.
С тех пор политехников пальцем никто тронуть не смел, в любое время дня и ночи. А раньше поколачивали. Просто по внешним признакам, если в черной шинели (горняки форму носили) или с рулоном чертежей под мышкой. Этим дело не ограничилось. Я, к примеру, сполна получил сатисфакцию тем, что нашёл в тех краях  свою замечательную спутницу жизни. Свою судьбу.
Лет 5-6 спустя, когда я работал в Ольском рыбокомбинате под Магаданом, к нам прибыл по направления выпускник ТПИ, тоже механик. Рассказывая об институте, крупных событиях, свершившихся в годы учебы, он взахлёб  рассказывал о том, какие организованные акции совершали студенты-политехники, наводя порядок в городе, как раз об этом эпизоде  у медиков в общежитии. Наши похождения стали легендой, частью студенческого эпоса.
Но главной задачей всё же оставалась учеба, и мы хорошо это понимали. Освоили штурмовые технологии сессий. Когда концентрируются силы, воля и работоспособность сохраняется сутками, порой без сна, с редкими перерывами на чай. Помню один из первых серьезных проектов (кажется, по ДВС у Шубовича), который я чертил 26 часов без перерыва и сразу же пошёл защищать. Протолкнул, как тогда говорили. Конечно, это не лучший способ решения проблем, и на качестве отражается,  и на здоровье. Тогда я над этим не задумывался. Но когда этот вопрос позднее предстал как общенациональный – о ритмичности работы промышленности и пресловутой штурмовщине не говорил только ленивый – постепенно понял её корни и суть. Они в наших кондовых крестьянских корнях. В силу естественных природных условий наши предки веками работали на пределе физических возможностей в весеннюю страду, которая год кормит, на сенокосе и огороде в разгар летнего зноя, на уборке урожая под осенним ветром и дождём, при реальной угрозе близких заморозков и снегопадов. Вот в Африке, как я убедился, никакой штурмовщины в помине не было и нет! Им некуда торопиться. Так что, мы всего лишь потомки своих предков. 

ЭТО БЫЛА ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА
Меня до сих пор удивляет глубоко продуманная система обучения в нашем институте. Научная база – это само собой. Когда был завершен цикл предметов высшей математики, я чувствовал, что получил мощный аппарат для преобразова-ния реальных явлений окружающего мира в цифровую картину исключительно количественных соотношений, описать их набором формул, которые открывают суть явления, дают возможность осмыслить механизм его действия и влиять на результат. Увы (или к счастью?), с годами это прошло. Серьезные знания от длительного  неупотребления бесследно испарились. Конспекты  лекций не сохранились. Почерк был разборчивый, и мои тетрадки расходились по рукам как подсобный материал для сдачи зачетов и экзаменов. Прямо очередь была. Естественно, обратно я ничего не получал, да и цели такой не ставил. Наука сравнительно легко давалась и мы, я не один такой, этого не ценили. Из нашей группы, пожалуй, только Ю.В.Видин остался в науке, защитил докторскую, возглавил кафедру Красноярского политеха. Ю.Г Кузнецов, проработавший всю жизнь в Лаврентьевском институте гидродинамики академгородка достиг успеха и признания совсем другими качествами. Практическими. Потому что сильнейшей стороной нашей инженерной подготовки была теснейшая связь с реальной жизнью.
Не считая регулярных колхозных выездов, за время учебы каждый их нас прошел три практики и по двое военных лагерных сборов по месяцу и более. Воен-ную практику не выбирали, о них расскажу чуть позднее. А производственную – вы-бор был очень неплохой. Наши ребята – Ваня Долгих с Геннадием Сахно даже в столице побывали, практикуясь на Владимирском тракторном. Меня и моих друзей – Геннадия Киселёва и Бориса Чуева  - больше тянуло в родные края, скучали по сво-им близким. Первую практику – эксплуатационную – проходили на базе Павлозавод-ской МТС. Разбирали на металлолом старые списанные двигатели и агрегаты: сталь к стали, чугун к чугуну, цветные металлы отдельно. Главным инструментом была кувалда. Ну и, конечно, присматривались, что к чему, как крепится, какие функции выполняет, в каком состоянии находится – всё довольно осмысленно. Грязи было много, отработанные масла, которые никто не сливал, тогда об экологии и восстанови-тельных технологиях не думали. И меня угораздило глубоко рассечь подушечку большого пальца правой руки острой как бритва гранью поршневого кольца. Унял  кровь, и продолжал работать. Через пару дней палец стал нарывать, покраснел и раздулся. Пришлось идти в больницу, где нарыв вскрыли, вычистили и полость за-били марлевым заполнителем, пропитанным ихтиолкой. Как с  куклой ездил на велосипеде с поднятой вверх рукой, чтобы на кровоточила. Забыть не дает пожизненный шрам. Думаю, легко отделался. Мог бы палец потерять. Помнится, собирали для отправки на капремонт партию старых автомобилей ЗИЛ. Как я мечтал попасть в эту команду, водительские права прямо карман жгли, но  тщетно.   Немного позднее мне всё же удалось заполучить баранку – в 1957-м на целине.
Вторая практика – технологическая – проходила на АТЗ в Рубцовске. Не долго думая, нас поставили на конвейер в качестве рабочих. Поскольку к тому времени я уже заметно подрос (в школе до самого выпуска был в числе малорослых), меня по-ставили на обработку головки блока ДТ-54, она весила около 40 кг. Работа была сравнительно простой, обработка осуществлялась в полуавтоматическом режиме. Мне нужно было закрепить правильно деталь и включить станок. Комплекс сверл и фрез вгрызался в металл, выбирая лишнее, и по достижении заданной глубины об-работки, станок отключался и режущий инструмент перемещался в исходное положение. Откреплял деталь и по рольгангу перегонял на следующую операцию. Фокус был в том, чтобы не пропустить момент предельно допустимого износа инструмента, после которого мог пойти брак. Конечно, там был опытный контролёр, но он мог за всем не уследить. Работа была довольно грязная, после смены все шли в душ, и тут однажды меня постигла беда. Смех и горе: кто-то украл трусы. Пришлось  верхнюю одежду одевать на голое тело. Восприняли как шутку, но потеря так и не  нашлась. За работу начисляли зарплату, так что мы были при деньгах. В конце месяца подхо-дит ко  мне мастер. Похвалил за работу и попросил согласия списать на меня одну единицу брака. Конечно, я не стал спорить.
Преддипломную практику по сложившемуся уже обычаю попросил на Алтай-ском моторном заводе – по профилю специальности. Нас, практикантов, было не-сколько человек, мы имели доступ во все подразделения завода – громадного пред-приятия даже по тем временам титанических проектов. В КБ, где кульманы, логарифмические линейки, белые халаты, для нас было мало интересного. То ли дело – производственные цеха. Гул станков, бесконечные тающие в дымке пролеты конструкций, снующие электрокары, штабеля и бункера деталей, узлов, агрегатов, в которых угадывались части будущих дизелей, конечно, всё это впечатляло, наполняло гордостью соучастия в великом деле. Но самым интересным, на грани фантастики, был экспериментальный цех, где в металле создавались образцы перспективных моделей. Квалифицированный рабочий на универсальном фрезерном станке из болванки диаметром 300-350 мм и соответствующей длины «выгрызал» коленчатый вал заковыристой конфигурации для будущего тракторного или комбайнового мото-ра. Понятное дело, толку от нас было мало, но никто не отмахивался, не прогонял, хотя совались мы везде к месту и не к месту. Решали какие-то проблемы даже за пределами завода. Для испытательной работы нужны были устройства для замера крутящего момента и определения реальной мощности дизеля на всех рабочих ре-жимах. Требовалась динамомашина постоянного тока. Где её взять в плановой сис-темы распределения ресурсов от гвоздя и выше на пять лет вперёд? Догадались использовать списанный мотор от старого трамвая. Занимался оформлением пропуска, накладных, каких-то ещё бумаг и доставки 800-килограммового электромотора на территорию испытательной станции. Это было приятно – от нас была «маленькая польза».
Памятным остался быт того времени. Брат Валерий – к тому времени опытный и авторитетный рабочий (а может быть уже и бригадир) краснознаменного Трансмаша устроил к себе в общежитие – один из 2-этажных бараков военной постройки в районе Западного поселка. В просторной комнате метров на 30 если не больше нас было человек 6 или 8. Режим смешанный: кто-то отдыхает после смены, кто-то занимается своими делами. Кухня тут же. под рукой. Были какие-то скромные развлечения, книги, разумеется, из музыки – радио, и уверенность в успешном будущем, хотя явных аргументов в пользу такого исхода не было никаких. Кроме молодости. Рабочие ребята, Валерий, в том числе, чувствовали себя значимыми состоявшимися людьми не только на заводе, но и в обществе. Без амбиций и фанаберии, молча и уверенно. Он, как и его товарищи, были самодостаточными по доходам и положению, полностью обеспечивали себя всем необходимым, помогали близким, все учились – кто в вечерней школе, кто выше. Отправляясь в город, считалось нормой иметь минимум карманных денег, которые составляли сумму недельного студенческого содержания.  Никогда не забуду, как по какому-то поводу получил от Валерия в подарок замечательные часы «Москва» с редкой тогда центральной секундной стрелкой и светящимся циферблатом. Это были мои первые часы, которыми я гордился на зависть многим товарищам. Лет 20 спустя я «отдарился» заграничным «Омаксом», но, увы, это, по всей видимости, был недолговечный контрафактный продукт.


ЦЕЛИНА
Летом 1956 года случилась целинная эпопея, едва ли не самое значительное для нашего курса событие за весь период обучения. Нас отправили на уборку урожая в Казахстан, в  Кустанайскую область, какой-то удаленный совхоз в районе озера Кушмурун. Поражал уровень организации. Ехали эшелоном, в вагонах с двумя сдвижными дверями, оборудованными нарами. Типа воинских эшелонов; 40 чело-век, 8 лошадей. Шли «зелёной улицей» курьерской скоростью без задержек и остановок по Транссибу. Среднесибирской магистрали тогда ещё не было. В положенное время – остановка, выходили на безымянно станции, где нас ждал горячий обильный обед – с борщом, котлетой, картошечкой, компотом – воспринималось как обычное дело. На станции Карталы – это где-то под Челябинском  - состав повернул на юг. Ещё через какое-то время пересадили нас на бортовые машины и колонной отправились дальше. Разместили в каких-то бывших кошарах – выметенных, побеленных. До поступления урожая работали на стройках, совхоз обосновывался прямо в степи. Одновременно с нами туда прибыли солдаты последнего года службы из-под Ленинграда. С своими машинами. Зис-5, Студебеккер – послевоенное автомобильное наследие. Самым  интересным занятием было попасть на такую машину грузчиком, ездили за 120 км на станцию за шлаком для строек. Надо было лопатой заполнить кузов, зато на обратном пути можно было уговорить солдата дать порулить.
Через какое-то время местный механик рискнул доверить мне машину – брошенную всеми полураскомплектованную полуторку, на которой никто из местных не хотел работать. Дня 2-3 я доводил ее до ума, потом триумфально подъехал на ней прямо к нашему жилищу. Теперь моя работа начиналась с восходом солнца, закан-чивалась затемно. Что я только не возил! Утром доярок с флягами на дойку на уда-ленную ферму, к обеду с поварихами развозили обед по комбайнам, потом надо бы-ло подбросить бочки с соляркой для заправки уборочной техники, словом этому не было конца. От ДТП бог миловал, а поломки случались регулярно. Постоянно засорялась топливная система. Машина зимовала без пробки бензобака, туда нанесло бог знает чего. Бак несъемный, промыть нельзя. Бензонасоса нет, питание самотеком, вот и продуваешь его каждые 1,5-2,0 часа. Весь пропах бензином, а руки сохранили этот запах до нового года. Бензин – само собой – этилированный.  Постоянно рассыпалась передняя рессора, однажды сгорела проводка, добирались в кромешной почти тропической темноте, чтобы не свалиться в овраг, на передних крыльях лежали вперёд смотрящие. Было дело – прогорел один из выпускных клапанов, они там с нерегулируемыми зазорами, так что немудрено. Правило простое: сломался – ремонтируешься, отремонтировался – поехал. Практически весь световой день.
Мой звездный час пробил в один из обычных дней. По пути на базу встретился стоящий Студебеккер, у него треснула крышка трамблера и пропала искра. Короче, я потащил его на буксире. Сам, кстати, при любых поломках добирался своим ходом. Стронул с места эту махину титаническим усилием на первой передаче, через полкилометра ухитрился перескочить на 2-ю, а потом где-то уклончик был – и на 3-ю. Когда въезжали на машинный двор моя подружка испускала пары, как самовар, но дело было сделано, американская техник была посрамлена. Вопрос был принципиальный, потому как, будучи патриотом, я во всех наших междусобойных спорах доказывал, что отечественная автомобильная техника лучше американской. А тут такой аргумент.
Машину воспринимали на курсе как свою. С соответствующими выводами. Вечером, возвратившись после танцев, поднимали меня, даже если спал и оправлялись в поиски приключений. То на бахчу км за 20-30, то за подсолнухами. которые произрастали где-то в окрестностях. Ночью по степным дорогам, стоя в кузове чело-век 15-20 парней и девчонок, с песнями, шумом, гамом. Так всё это мне не нравилось, а что было делать? Как-то всё сходило. Как потом выяснилось, на этой полуторке человек 5 освоили технику вождения. Словом, памятное было лето. И денег я там сколько-то заработал. А позднее, по итогам поездки комитетом комсомола был представлен к награде и получил настоящую медаль «За освоение целинных земель».
С нашим курсом, преимущественно мужским по составу, отцы-организаторы очень продуманно направили девчоночий курс химиц. Были потрясающие вечера у костра, танцы прямо на току. С нами был В.Шушарин, и именно там, на целине родились его коронные песни, ставшие спутниками нашего курса на много лет, даже при встрече на 50-летии выпуска в 2009 году. В том числе знаменитая «Рыжая» и «Марш механиков». Дело в том, что прототип героини, вдохновившей автора, это одна из химичек, ребята ее хорошо знают. Свадьба была, но всего одна единственная. Саша Кушнер нашел себе избранницу именно из их рядов.

ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА
Военную подготовку проходили на спецкафедре ТПИ довольно серьезную. Занимались три года (2-4 курсы) по одному дню в неделю. Все дисциплины по об-щей программе офицерской подготовки и дополнительно по профилю «Командир автомобильного взвода». Вплоть до практической езды, сдачи экзаменов на права шофёра-профессионала, с освоением основ вождения в ночное время, в колонне и пр. Первую стажировку с принятием присяги проходили в Бийске в составе 2-х групп  со станочниками. Одели в форму, дали нам сержантов и по командиру на группу-взвод  в лице молодых лейтенантов нашего возраста. Старшим был  майор. И учили азам армейской мудрости. Выезжали в поле, ориентировались по топографической карте, купание в речке совмещали с освоением редкостного в то время подводного аппарата, позволявшего находится и перемещаться до 30-40 минут под водой, не выпуская наверх пузырьков воздуха. 
Вторая, завершающая стажировка была в Красноярской дивизии, которая размещалась где-то рядом с аэродромом. В погонах рядового, но на офицерской должности. Был кем-то вроде дублера ротного зампотеха в батальоне дивизионной разведки. В составе три роты: средних танков, легких плавающих танков Т-72 (в те времена секретных) и БТР-40 (на шасси а\м ГАЗ-63). Вот эти последние мне и доверили – в смысле контролировать техническое состояние. Словом, ничего особенного. Если бы не одно обстоятельство. Ночью тревога, получили оружие. Мне выдали «генеральский» пистолет-автомат Стечкина, похожий на парабеллум в деревянной кобуре и ремне через плечо, правда, без патронов. Потом ребята, когда ходили на дежурство у полкового знамени, брали его у меня «взаймы», чтобы не маяться с тяжелым автоматом. Погрузили в эшелон и направились на запад. Расспрашивать и разъяснять не принято. Но на то и разведка, свои секреты знали, поскольку при начальстве. Намечались крупнейшие в практике СА учения корпусного масштаба на Юргинском полигоне. На время учебно-боевых действий меня включили в состав экипажа ПТ-72, и у нас был рейд по тылам «противника».  Мы неслись на скорости 50-60 км/час по лугам, перелескам, видимо, по согласованному с командованием маршруту, ориентировались по карте и тут же сообщали командованию, о том, что видели вокруг, по радио. Засекли батарею – передали, не успели отъехать, а ее уже накрывают штурмовики. Здорово! На гусеничном ходу, да ещё подрессоренном, никакой тряски, только качает, как на волнах. Водитель Портыка (из Белоруссии) свое дело знал. Сама машина довольно низкая, полностью скрывалась луговыми травами, только наши головы возвышались над травостоем. 
Спали в платках, по армейским обычаям углубленным в землю и оплетенным прутьями вокруг.  Я был крайним. И ночью пригрезилось, что у меня на груди при-грелась змея (может, уж?). Я сбросил ее резким движением корпуса, поднял тревогу. Естественно, ничего не обнаружили. Спать стал в бронетранспортере под брезен-том, уже никто не мог меня соблазнить палаткой.
Завершались учения корпусной вечерней поверкой. Плац, трибуна, торжественное прохождение техники и подразделений – всё на полном серьезе. Командир дивизии на одном из «моих» БТРов (они в боевых условиях выполняли роль личного транспорта больших военачальников) отправился сделать контрольный замер на время прохождения дистанции, и когда поравнялся  с трибуной командования машина… заглохла. Водители знают, что это всегда случается на перекрестке, на мосту, в тоннеле, порой при прохождении брода или ж/д переезда. Американцы даже придумали такой свод законов подлости – Мэрфи (не путать с законами Паркинсона). Сколько матов обрушилось на голову несчастного водителя!.. А разгадка была простой: надо было своевременно переключиться на другой бак, там их два, как на УАЗе, а крантик прямо под водительским сидением.
Сама поверка была грандиозным зрелищем. Не всем срочникам удавалось в ней участвовать. Как в деревне петухи с разных сторон  - команды, доклады. В неизвестно каком отделении разгильдяй (может, страдалец?) Иванов оказался отсутствующим. Командир отделения докладывает взводному, тот ротному – далее по всей цепочке воинской иерархии вплоть до зам. Министра обороны, который принимал поверку. Это был Гречко. Высокий. Подтянутый, он стоял на высокой командной трибуне полтора часа навытяжку не шелохнувшись, пока продолжалась вся эта перекличка. Потом под военную музыку торжественное прохождение, праздничный ужин, и  - по домам. Происшествие с БТРом как-то не отнесли мне в вину, и я полу-чил в заключение от ротного командира капитана Миненкова Благодарственное письмо (есть такая форма поощрения) с настоящей военной печатью, где указан № части, и прописан девиз «За нашу Советскую Родину!» Бумага рукописная, но исполнена каллиграфическим почерком ротного писаря и оформлена по всем правилам канцелярского искусства. Документ хранится среди моих немногочисленных ре-ликвий, я иногда беру его в руки, вспоминая события далёкой молодости.

КАНИКУЛЫ
Памятными событиями остались летние каникулы. Проходили они дома, пер-вый раз в Павловске, потом в Красном Мае, куда в силу необходимости перебрались наши. В период каникул в нашей семье гостили в разное время мои друзья по учебной группе – Боря Чуев и Юра Кузнецов. Первые каникулы работал в организации коммунального хозяйства на ГАЗ-51 первых выпусков – с деревянно-клеенчатой кабиной. До образцового технического состояния ей было далеко. Помучился изрядно. Но воспоминания остались тёплые. Возили дрова, даже для своих что-то удалось привезти. Машина была нарасхват – без транспорта в любом деле не обойтись – и я помню себя необделенным вниманием,  в центре событий. Ещё и денег заработал, мама была приятно удивлена. Пришлось несколько поездок сделать на ЗИС-5, в том числе с полуприцепом-обезьянкой. Машинный двор был тесен. Чтобы загнать транспорт в стойло, надо применять задний ход. А с прицепом это очень непросто. Первый раз закатывал… вручную. Покряхтел, конечно, помощников не нашлось, да и ни к чему они были – свидетели такого позора. В следующий раз заехал без проблем. Там, кстати, были предельно узкие ворота. Залетаешь в них на полном ходу, а в душе холодок: не дай бог шаркнешь бортом.
В другой раз, когда наши жили уже в Красном Мае, мне посчастливилось «охомутать» даже ЗИЛ-585. Как самосвал он был не нужен, и с  помощью слесарей-умельцев на все руки по картинке из какого-то журнала мы его переоборудовали на заправщика сеялок. Был использован скребковый  элеватор от комбайна и приводом от механизма подъемника кузова. Носился по полям, «заряжая» семенами посевные агрегаты. Один раз, завалившись левой стороной в затянутую травой яму, чуть не опрокинулся: правые колеса висели в воздухе, не касаясь земли. Механизаторы бросили работу, пригнали трактор, выручили. Дружба с ними была настоящая, трудовая. Предыдущее лето вместе убирали урожай. Мне досталась миссия штурвального на прицепном комбайне «Сталинец-5», который буксировал ДТ-54. Словом, состоял в команде степного корабля. Мало что смыслил в хлеборобских делах, смутное представление имел об этой технике, но доверием пользовался. Мой начальник – комбайнер – садился на мотоцикл, и на целый день уезжал по своим делам. Мы с трактористом оставались вдвоем. Однажды тот решил проверить наши возможности, и попробовал тащить наш агрегат на 5-й передаче с повышенной скоростью. Молотилка не справилась с переработкой возросшей массы стеблей пшеницы, барабан забило, стальная цепь транспортера лопнула, словом, мы встали…  Не помню, сколько времени ушло на ремонт, может, 30 минут, может 1,5 часа, за работой время летит незаметно, но отремонтировал все я сам, и мы «поехали» дальше. Эпизод последствий не вызвал, обычное дело. В тот год урожай, видимо, был неплохой. Работали с рассвета до ночной росы – часов по 16. Валились с ног от усталости. Шофера, которые отвозили зерно, начинали роптать. Выдержал, и меня приняли за своего. Осенью, когда я уже был в институте, мама писала, что привезли много заработанного зерна, с которым она не знает, что делать. На зимних каникулах случился настоящий конфуз. Парни и мужики, с которыми работал летом, стали подходить поздороваться и обменяться новостями. С каждым – по стопке-другой самогонки, которую они приносили с собой. Шли они не  сразу все, а по одному – то ли стечение обстоятельств, то ли коварный замысел. Мама не успевала закуску ставить. В общем, когда пришел последний, я уже был в невменяемом состоянии. С неделю тошнило от воспоминаний.

ДИПЛОМ.
Не припомню, чья это была инициатива, чтобы дипломный проект делать на заводе под руководством зам. главного конструктора Рубина (выходца с ГАЗа) по заводской тематике: турбонаддув серийного дизеля. Предполагалось, что завод даст заявку на 2-3-х (Гена Киселёв и Боря Чуев) выпускников нашей группы, и мы после окончания учебы здесь же продолжим работу по специальности. Не ограничиваясь этим, я как-то зашел в отдел кадров Трансмаша с целью прозондировать возможность  устройства после окончания института  к ним на работу. Встретили меня без энтузиазма, даже со скрытым подозрением – что ещё за субъект хочет  проникнуть на территорию закрытого объекта. Разумеется, никаких последствий не последовало. Ни в первом, ни во втором случаях. Мои попытки связать  судьбу с Барнаулом не осуществились, но дали последствия, о которых я никогда не пожалею.
Дипломные проекты мы защитили успешно и получили красные дипломы ТПИ, а с распределением получилось так. Вопрос обсуждался на комсомольском собрании. Имея право первого выбора (по среднему баллу за годы учебы), мы им не воспользовались и решили так: за нами Барнаул, если его не будет, берём то, что останется. Так и случилось. Мы с Геной и Колей Матвеевым взяли Магадан, Борис – сахалинскую Оху, а Зотик Горопашный даже Усть-Неру, которая в Якутии рядом с полюсом холода. Ванечка Долгих (как между собой  его называли наши знакомые медички) с Юрой Конкиным – разумеется, в Приморье – укреплять материальную базу восточных рубежей. Распределение было неординарное:  не осталось свободным ни одно рабочее место на Севере и Востоке страны. Даже невозмутимый декан факультета Георгий Николаевич Кок при подведении итогов в заключительном слове в присущей ему суховатой манере отметил этот факт как положительный.

ДОРОГА НА ОКЕАН
Должность, которая мне светила в направлении, звучала многообещающе и романтично – механик линейного флота. Казалось, сама судьба идёт мне навстречу, чтобы компенсировать несостоявшуюся мечту о военной службе. Благодарен маме, которая дала мне полную свободу в выборе жизненного пути. В 1959-м в нашей семье было немало проблем, и вполне логичным было бы решение попридержать меня где-то поближе, чтобы более реально помог поставить на ноги младших братьев. Этот вопрос  решился не без моего участия, однако, совершенно оригинальным способом.(Вся семья потом перебралась следом за мной в Магадан!) Что касается Геннадия, ему также нелегко было решиться на такой шаг, поскольку немолодая его мама Таисья Зиновьевна тоже хотела бы, чтоб единственный из её сыновьев был поближе. И тут судьба примет участие самым затейливым образом.
В последние дни студенческой жизни сыграли свадьбу. С Галиной Ивановной нас связывало взаимное сердечное расположение. Я искренне был (и остаюсь) уве-рен, что такой девушки мне больше не встретить никогда. Между тем, было ясно, что если мы не оформим отношения официально, то потеряем друг друга навсегда и ни-какой кондуктор этому не поможет. Такого невозможно было допустить даже в мыс-лях. Пришлось пройти процедуру знакомства с её близкими. Тогда ещё был жив её отец Иван Александрович, встреча с которым оказалась единственной, но мне осо-бенно запомнился наказ её старшего брата Валентина беречь его единственную се-стричку. Аналогичную процедуру прошли в Красном Мае у моих родителей. Свадьба была по всем правилам, даже с традиционным деревенским мордобоем. Младший брат Валерий, не соразмерив уже тогда далеко не юношескую силу удара, сломал челюсть одному из местных забияк. 
Получив родительское благословение и нехитрое приданое, мы после короткого отдыха отправились в Большую Жизнь.


ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ
Прошло более полувека с момента выпуска нашего курса в жизнь, но друже-ские связи остаются нерушимыми. Каждые пять лет в Томске, в стенах нашей альма-матер проходят традиционные встречи. В силу разных причин впервые я попал туда только на 15-летие, но далее уже старался не пропускать.
О том, что это для нас значит, говорят обстоятельства нашего последнего ви-зита в 2009 году.  Из Владивостока приехал Ваня Долгих (после инсульта, с явными следами пережитого), а Юра Конкин в это время попал по скорой в кардиологию, где довольно строгий режим. Поскольку встреча была назначена в воскресенье, когда бдение медперсонала ослаблено, мы подогнали мою ВОЛГУ прямо к выходу и за-брали Юрия в халате и тапочках: «цивильная» форма лежала в багажнике. Почти всё этой авантюристической операции прошло как по маслу: отгуляли, пообщались, традиционный дружеский ужин в каком-то зале для иностранных делегаций. Дождливой ветреной ночью по темени и слякоти добрались домой и водворили беглеца на место.
Звоню Юрию на второй день – нет ответа. На второй, третий, четвертый – тот же результат. На душе нехорошо: мало ли что там случилось, а вдруг по моей вине? К концу недели Конкин нашелся. Оказывается, его срочно перебросили в клинику Мешалкина, провели шунтирование вполне успешно, но мобильник отобрали. От души отлегло. Поездка дала хорошую эмоциональную зарядку и поддержало его жизнестойкость, чтобы успешно преодолеть серьезное испытание.
Годы позволяют сделать уверенный вывод: большинство однокурсников успешно справились с возлагавшимися на них профессиональными задачами и достигли немалых высот в служебном и общественно-политическом плане, сохранив при этом, как говорят, нормальный человеческий облик, доступность, добрые товарищеские взаимооотношения. Для примера назову несколько имен и судеб из числа тех, с кем удалось сохранить и поддерживать связь.
Гена Киселев. 1-й секретарь Чукотского окружкома КПСС, 2-й секретарь ЦК КП Киргизии, кандидат в члены ЦК КПСС, член Президиума ВС СССР. В годы афганской эпопеи советник ЦК по Кабульскому округу. Живет в Москве в рядовой двушке, воспитывает внука.
Ковалев Юрий – активный спортсмен в студенческие годы. Директорствовал на  заводе Томскэлектромотор, возглавлял Томский. горисполком, был сенатором отТомской области и т.д.
Гупалов Виктор – директор Красмаша, Герой Соцтруда, лауреат госпремий. Оба входят в состав почетных выпускников ТПИ(У).
Кушнер Саша – секретарь парткома, главный конструктор одного из титанов советского сельхозмашиностроения – Алтайского моторного завода.
Конкин Юра, мой верный товарищ по первичке КПРФ, директор проектного института, который дал жизнь многим промышленным предприятиям Сибири и Дальнего Востока.
Времена изменились и стремительно меняются. Да, наше время ушло, многие, увы, малоэффективные пенсионеры, иных уж нет. Однако, даже жалкие остатки того, что создано трудом и талантом нашего и предшествующими поколениями, в том числе политехников, не дают возможности исключить Россию из числа великих держав планеты.

На фото автор. 1956 год