Неуживчивый

               

       Братья Перепёловы, как хорошо выпьют, так и начинают меж собой спор. Младший брат Севка терпеть не может коммунистов, и у него со старшим братом всё время шёл из-за этого раздор.
      – Да эти коммунисты – те же черти, только в красной шкуре. А ты слепота, не можешь их разглядеть.
Брат ему возражал.
      – Да коммунисты дали нам вздохнуть.
      – Да, дали вздохнуть, только выдохнуть у нас никак не получается. В партию лезут те, кому хочется хорошо пристроиться. Вот и ты лижешь их, чтобы на хорошей работе быть. 
Выкладывает своё восприятие жизни Севка.
       – Пряслов клоп, кровь сосущий людскую.
Старший брат Никодим переубеждает.
       – Без Пряслова мир людской с катушек слетит, в штопор в такой вкрутится, что земля с орбиты сдёрнется. И только узда его в равновесии удержит, где каждый сверчок должен знать свой шесток.
Но Севка держит свою позицию.
       – Порядок будет там, где есть правда. А эти залили нашу жизнь сургучом. И не надо меня как пионера подначивать.
Но Никодим крутит головой и усмехается.
       – Молодь ты, порядок будет только в строгости.
       – Да какая тут строгость. От их строгости, только вся фальшивка наружу повылазила, а злость человеку внутрь загнали.
       – Ну, братец, ты шалишь. – Возражал Никодим.
И такая между ними молния прошла, что Севка в этом электрическом заряде, не помня себя, взял и заколол вилкой брата, тот сник и тихо за столом околел.
 За смерть брата Севка отсидел десять лет. Но при позиции своей остался. И выйдя на свободу, не успев от тюремного запаха проветриться, как убил кладовщика.
 Кладовщик Зверобоев был человеком намётанного взгляда на серьёзный расчёт. Его тренированный глаз безошибочно, по пуговице определял крепкое состояние и положение их носителя. Для него пуговица в этом была главным мерилом. Чувствами он не рассыпался, был, одержим ловкостью, держал курс в жизни по тонкому нюху на удачную выгоду и ориентировался на солидного человека. Отвешивал поклоны только важному чину, уважение ему строил, улыбочкой одаривал и обращался только по отчеству, если у него, конечно, пуговицы хорошие. Эти пуговицы он ласкал взглядом и даже старался до них дотронуться. И чем он ближе прижимался к избранному субъекту, тем он больше уверовал что-то от него поиметь. А если у человека пуговицы так себе, то он с этим человеком даже разговора не завяжет, презирает его за плохонькие пуговки, значит и человечишко он неважненький, мелковат. И вот Зверобоев пил пиво в столовой и увидел у Севки плохие пуговицы, да ещё и болтаются, едва держась. И не выдержал Зверобоев и взял да и проявил характер. Оторвал у Севки пуговицу принародно, да и этой пуговицей ещё и зло ткнул Севки в нос.
– Пришивать же надо! Субчик ты этакий! 
Сконфуженный Севка такого позора не вынес и крепко тюкнул пивной кружкой по голове Зверобоева. Тот пал, а по дороге в больницу преставился, и душа от сквалыги отделилась, на свободу ушла.
 Отсидев  десять лет  за Зверобоева, Севка вышел на волю совсем бледный, молчаливый и серьёзный. Люди насторожённо держались от него, а родственники забаррикадировались от него молчанием и недоверчиво косились. Вот только с сапожником он и сошёлся. Тому требовалось пьянкой разряжаться. И приблизил сапожник Пичугин Севку, чтобы хмурую одинокую скудость им разбавлять, да наивную душу попользовать, прямотой его позабавиться. Жулик Пичугин халявой промышлял, не теми гвоздями и не теми подмётками подбивал сапоги и не стеснялся, брал деньги с клиентов за подлог настоящие. А Севку заставлял за дружбу с ним расплачиваться водкой, ублажать тлеющее его чрево. И так душу ему подлюгой сдавил, что Севка не стерпел и убил сапожника. «Эти люди жизнь мертвят», кипело у него в нутрии. Сознанием Севка и рад был измениться, глаза на всё закрыть, душой отмякнуть, но кровь в нём слишком упрямая.
 Засадили Севку опять, и больше он на свободу не вышел. Ушёл в мир иной в тюрьме, исчерпав свою позицию.
За свою судьбу Севка не жалел, всё равно люди отвергают его и не найдёт он в этой пустыне жизни себя. Так стоит ли ему держаться за эту чуждость, так как неизбежно ему быть завинченным в изгои.
 «Что, поделаешь, санитаром был Севка, очищал жизнь от скверны всякой, освобождал от поганщиков». Сидели мысли в головах у людей, знавших Севку.