Четыре мира. Отрывок 2

Стрелы вгрызались в дом, нещадно уродуя его. Редкие возгласы солдат разбавляли шорохи полёта стрел, перекрывали стук вонзающихся в деревянную плоть острых зубов. Солдаты ещё не знали, что оставшиеся, последние Сяофэй оказались хитрее.
Глава семьи, мудрый учитель, да и в целом весьма титулованный господин преспокойно лежал на своей кровати в доме. Лежал без движения, сжимая ещё в руке пустую колбу с ядом. Минутами позже, когда одуревшие от приближения кровавого пиршества солдаты ворвутся в дом, они найдут его - мёртвого, с колбой в руке. Они расстроятся, но вспомнят, что в доме должна быть и дочь Сяофэй. Увы!
Она была уже на весьма приличном расстоянии от дома, изредка поглядывала назад, продвигаясь куда-то далеко-далеко. Дом утонул за горизонтом, старое дерево, приютившее под собой уставшую странницу, покачивало ветвями, будто бы подгоняя беглянку. За холмом впереди шелестела река, по берегу которой - тут и там - дремали небольшие лодочки. Одна из них с лёгким скрипом пробуждения ото сна приютила последнюю Сяофэй. Качнулась. И неторопливо побрела по реке.
Солдаты были в бешенстве. Они принялись крушить дом, вины которого ни в чём не было. Бедный дом выл, стонал, рыдал звоном стекла, но никак не мог дать отпор наглым захватчикам. В прочем, этого и не требовалась. Хитрый старик Сяофэй сделал всё сам.
Раздался негромкий хлопок. По дому заструилась серебристо-зелёная дымка, взбираясь по стенам из подвала до самой крыши, вываливаясь в разбитые окна. Солдаты хотели было бежать, но опоздали. Дымка выхватывала каждого из них, пела свою чарующую песню, оставляя после себя дрожащее в предсмертных конвульсиях тело.
В то же время, последняя Сяофэй даже не подозревала о проделках отца. Она только одно знала - что должна отомстить и новому режиму, и продавшей их семью матери. И вот как раз второе было больнее всего. Убить того, кем ты рождён, потому как родивший беспощадно продал рождённого. А ведь в детстве тот же голос сладко напевал колыбельную, песню добра и мира, говоря, что защитит от всякого зла. Но с годами этот голос лишь огрубел, очерствел, высох, и с чистой совестью продал того, кого клялся защитить, продал за мешок монет. Продал, ещё не зная, что жизнь и смерть не имеют и не будут иметь какой-либо стоимости, измеряемой монетками. И, конечно, голос не знал, что одна почти оконченная жизнь даст яростный отпор наступающей смерти во имя более молодой жизни. Во имя той, что однажды принесёт справедливое возмездие торговцам смертью.
Усталость сразила Лин Сяофэй, волны мягко качали едва ползущую по реке лодку. Рассвет сменился днём, день уступил место вечеру, и только тогда лодка осторожно постучалась о берег, будто уставший ночной гость. Выспавшаяся девушка подхватила небольшой мешок с припасами и ступила на сушу. Тёмный лес высился перед ней. Принёсшая лодку река петляла, и уносилась прочь, гремя неподалёку яростным воем водопада. Другой берег казался чем-то недостижимым - острые клыки мелких гор скатились с вершин до самой реки.
Лес встретил гостью сонным пением птиц. Пением тихим и протяжным, будто птицы пытались высказать гостье историю, оставшуюся позади неё. Ту историю, где один уходящий в вечное сияние звёзд человек заслоняет собой другого, спасая от свирепых хищников.
Шум погони давно-давно стих, но преследовал её. Навязчивые шорохи шагов, треск веток, негромкие перешёптывания меж солдатами - всё это не желало покидать её, всё это сдавливало разум. Не зря, не зря её чутьё так опасливо хранило отголоски погони - впереди, в дремучем лесу, пробившийся сквозь могучие ветви луч света высветил блестящие силуэты.
- Вот и кончилась погоня... - прошептала она, держа теперь наготове небольшой тонкий кинжал.