Кто убил Алексея Охотникова? Из Детей Балтии

 ....Но было и другое. То, чем Анжелика хотела заняться исключительно для собственных целей. Она продолжала служить фрейлиной при Елизавете Алексеевне, но отношение её госпожи к ней изменилось. Та словно не замечала её, ходила вся какая-то таинственная и загадочная. Кроме того, недавно было объявлено о её беременности. Анжелика тоже испытывала к ней какие-то смешанные чувства. Раньше она лишь презирала императрицу за глупость. Ныне начала ревновать. Она представляла, как её возлюбленный Адам обнимает стан этой женщины, шепчет ей слова любви, проделывает с ней то же самое, что и с Анж... Пусть это было давно, шесть лет тому назад, но всё равно неприятно. А вдруг былая любовь возвратится? Анжелика понимала, что ревновать к прошлому - абсурдно и неблагородно, но ничего не могла с собой поделать. "Надо ей сделать какую-нибудь пакость", - решила она. - "Чтобы жизнь мёдом не казалась". Анж, будучи фрейлиной, конечно, располагала самыми широкими полномочиями - могла войти в покои государыни в любое время без стука, у неё был свой ключ от них. Если два кристаллика яда в огуречное протирание добавить, Елизавета покроется коростой... Но к чему Анжелике было портить внешность императрицы? На ту и так никто не смотрит. Нет, конечно, восхищаются, но муж глядит мимо неё, а все остальные считают её слишком возвышенной для того, чтобы в открытую её разглядывать. Не будет выезжать в свет? Но Елизавета и так ведёт крайне уединённый образ жизни. По этим же причинам Анжелика отвергла и идею отравить её через пищу. Болезнь и смерть государыни ничего не дадут ей лично. Напротив, сделают императрицу мученицей. Такая молодая, такая красивая... Да ещё и мужа её очернят. Подумают, что Александр сделал это для того, чтобы законная жена не мешалась на пути его почти супружеского счастья с Марыськой Нарышкиной. Одно Анжелику утешало - в любом случае, на неё не подумают. Эта "тихоня", блондинка с русалочьим взором, слишком много кому мешает. И прежде всего - в царской семье. Нет. Пусть она живёт. Но мучается. Как мучился Адам в своё время. Как отчасти мучается она, Анжелика, зная, что её возлюбленный не будет ей принадлежать, и сама их связь - великий грех. Перед тем, как ложиться спать, княжна решила: "Надо уничтожить того, кто ей наиболее дорог". Но кто же он? Вскоре Анж смогла это выяснить.

   На утреннем дежурстве во дворце Анжелика увидела, как другая фрейлина, Натали Загряжская, вытаскивает из большой медной вазы какой-то маленький конверт. "Любовник завёлся", - утомлённо подумала княжна. Сия Натали была красивой дурочкой с немного экзальтированным характером. Такие многим нравятся. И такие быстро расстаются с невинностью. Но Загряжская, к удивлению Анж, не пошла уединяться с конвертом в гардеробной. Не стала хихикать и краснеть, как обычно делала на балах, во время мазурки, когда какой-нибудь франт отпускал ей очередную порцию банальных и двусмысленных комплиментов. Словом, не вела себя так, будто это послание действительно предназначалось ей. Спрятав конверт в складках шали, Натали пошла в сторону покоев государыни быстрым, деловитым шагом, внимательно озираясь вокруг себя. Анжелика не стала её преследовать, чтобы не вызывать подозрений.

   Потом в покои прошла государыня, а Загряжская вышла оттуда. Княжна заключила, что Елизавета осталась наедине. На всякий случай, она постучалась и спросила, не нужно ли чего. По раздражённому тону императрицы Анж поняла, что та никого не хочет принимать. Для девушки всё было ясно без всяких слов - это письмо предназначалось государыне, и, судя по тому, что она выслала из своих покоев всех, послание содержало крайне личные сведения. "Шпионаж", - подумала Анжелика, вспомнив, как передавала в двойных конвертах письма императрицы к её матери, маркграфине Баденской. Но потом, усмехнувшись, передумала - кому может быть интересна Елизавета? Что она, "соломенная вдова" и затворница, может знать о нынешних политических событиях? Всё гораздо банальнее. "Тайный роман", - усмехнулась княжна. - "Интересно, кто счастливый избранник? И она крутит его в таком положении? Любопытно". Императрица совсем не похорошела из-за беременности. Её лицо покрылось некрасивыми пятнами, талия расплылась слишком рано, волосы потускнели - казалось, ребёнок, которого она носила под сердцем и который должен был появиться на свет, по расчётам придворных медиков, в ноябре, выпивал из Елизаветы Алексеевны все силы. Анжелика подумала - интересно, а как император смог сделать жене этого ребёнка, если он даже не приходит на её половину во дворце, а днюет и ночует у Нарышкиной? Может быть, один раз они и были близки, но почему-то княжне казалось, что это маловероятно. А если это на самом деле не его ребёнок? Тогда чей же? Неужели того, кто пишет ей эти послания?

   Анжелике страстно хотелось разгадать этот секрет. Лучше всего было бы допросить Загряжскую, но у княжны с этой фрейлиной отношения были, как на грех, отвратительные. Та вряд ли ей что-нибудь ответит. А может быть, и сама не знает, что это за письма. Однако через неделю, когда княжна ночевала во дворце, она узнала тайну императрицы Елизаветы.

   ...Ночь была белая, душная. Анжелика, почитав "Письма мадам де Севиньи", затушила огонь и пошла задергивать шторы, чтобы лечь спать, но тут её внимание привлекла длинная тень, отбрасываемая кем-то на лужайку под окном. Вскоре княжна разыскала глазами и источник тени - некоего высокого, ладно сложенного юношу в мундире Кавалергардского полка. Он стоял прямо напротив окон императрицы, которые ещё горели в столь поздний час. Потом он, оглянувшись, пошёл налево, к чёрному входу во Дворец. Там и скрылся. Через какое-то время свет в покоях государыни погас - Анж заметила это боковым зрением. Сопоставив одно с другим, девушка поняла, кто это. Кавалергардов она знала всех наперечёт. Особенно из прошлой кордегардии, почти всей полегшей на поле под Аустерлицем. Этот был из "стареньких". Выжил, потому что на время выступления в поход был болен и остался в Петербурге. Казначей полка. И зовут его Алексеем Охотниковым. К неудовольствию Анжелики, она вспомнила, что этот молодой человек чем-то похож на Адама, только повыше ростом. Тоже смуглый брюнет с карими, огненными глазами. "Она не может забыть его, поэтому влюбляется во всех похожих мужчин", - подумала Анж. Потом, улёгшись в постель и закрыв глаза, продолжила мысль: "А Семье наверняка будет крайне интересно знать, с кем спит императрица. Охотников, Боже мой... Не могла выбрать кого познатнее? Что за фамилия - такое ощущение, что его предки были какими-нибудь холопами. Полное отсутствие гордости..." Потом она заснула. Девушка уже знала, что сделает первым делом. И к кому пойдет. Цесаревич Константин - вот кому это будет интересно. Только надо сделать так, чтобы эти сведения исходили не напрямую от неё, Анжелики Войцеховской...

 ***
 Цесаревич Константин полулежал на кушетке, окружённый восточной роскошью, курил свои любимые сигары - тело его испытывало потребность в табаке как в воздухе, собирал темные виноградины с тарелки, расписанной египтескими фигурками и знаками, хрустя мелкими косточками, и лениво озирал осунувшееся лицо старшего брата, пришедшего к нему с визитом.

   - Да, Сашка, не красит тебя трон. Дела и заботы, - заметил он, выпуская кольцами дым из ноздрей.

   Император Александр брезгливо поморщился - от запаха табака, пропитавшего "арабский" кабинет брата, у него в желудке всё переворачивалось. Константин курил необычайно противный, почти солдатский табак, не брезгуя и махоркой. Сам государь не курил вообще, поэтому его нос был особенно чуток к запахам. От младшего брата пахло этими сигарами вперемешку с модными сладкими духами и несвежим бельем.

   - Надо открыть окно, - произнес Александр, и сам, не зовя слуг, распахнул раму, впуская воздух первой прохладной ночи в этом году.

   - Как это мы начали с Бонапарта и повернули на престолонаследие? - проговорил его брат, вытягиваясь на своём ложе. - И зачем? Уж не хочешь ли ты опять самолично повести войска?

   - Не знаю, - пожал плечами государь. - Вполне возможно, что мне это придётся сделать в самом ближайшем будущем. Я дал клятву... На могиле. Клятвы на могиле значат многое.

   - Лучше тебе взять её обратно. А то опять обосрёшься посреди битвы, - усмехнулся цесаревич. - Хотя хуже Франца вести себя в бою было непросто.

   Александр сжал губы так, что его рот превратился в тонкую полоску на лице. "Один... Два... Три", - прошептал он, пытаясь прогнать гнев, который был здесь ни к чему.

   - Я понятия не имею, кого ставить в главнокомандующие, - признался он, успокоившись. - Бонапарт слишком талантлив. Назови мне кого-нибудь. Кроме Кутузова. Беннигсен? Буксгевден? Кто же?

   - Слушай, тебя не тошнит от всех этих немцев, заполонивших твой Штаб? - посмотрел на него усмешливо Константин.

   - Что поделать, если только они умеют думать не о своих шкурных интересах?

   - Бабушка наша так не считала. У неё везде были природные русаки. В том числе и в постели, - цесаревич снова затянулся сигарой и подмигнул брату.

   - Она была немкой. Неудивительно, - проронил государь, поморщившись от слов брата, как от дурного запаха.

   - Почему-то немецких принцесс так и тянет к толстому русскому х-ру, - заметил Константин.

   - Ты это к чему? - император хотел побыстрее отсюда уйти и помыться, смыть с себя атмосферу логовища его младшего беспутного брата.

   - К тому, что пузо твоей супруги растёт как на дрожжах, и там опять постарался не ты, - Константин осмотрел брата прищуренными глазами. - Из-за этого пуза ты и пришел со мной говорить о том, кому достанется трон, если ты внезапно...

   Он провел ребром широкой, мясистой ладони по шее.

   Александр пододвинул стул ближе к окну и вдохнул полной грудью свежий воздух.

   - С Чарторыйским у неё ничего нет уже давно, - медленно проговорил государь. - И это была моя не самая удачная идея - свести их.

   - А не ты ли вновь допустил её до себя? - хитро спросил его брат.

   - Я к ней пальцем не прикасался уже лет десять как, - нахмурился Александр. - И я сам гадаю - от кого она может быть беременна? Срок в ноябре. Если родится живой ребенок - придётся признавать как своего. Молю Бога, чтобы это опять оказалась девочка. Если сын...

   - Тогда будущим Государем Всероссийским будет бастард императрицы-немки от некоего ротмистра Охотникова, - заключил цесаревич, налив себе из графина домашнего вина.

   - Откуда ты знаешь его имя? - ошеломлённо посмотрел на него император.

   - Мне многое известно как командиру Гвардейского корпуса, - тонко улыбнулся его младший брат. - Знаю, что кавалергарды дрочат на твою жену все как один. Одному надоело это занятие, и он решил осуществить свои желания в жизнь. И встретил благосклонность.

   - Штабс-ротмистр Охотников? - нахмурился Александр, силясь припомнить, кому именно принадлежала эта необычная фамилия.

   - Дворянин Воронежской губернии. Звать Алексеем. По батюшке - Яковлевичем. Двадцати шести лет от роду. В прошлую кампанию отсиживался в столице, - бесстрастно говорил Константин. - За это мне он особенно не нравится. Зато красавчик. Даже посмазливее Адама. Брюнет, и скорее всего, ребенок тоже родится чёрненьким.

   - Как это грязно, - сказал государь с отвращением. Он вдруг понял, что мыслит в двойных стандартах. Он первым оттолкнул от себя свою "Психею". Встретив Мари, он начал целенаправленно сводить лучшего друга со своей женой, чтобы той было не одиноко. Он не должен был возмущаться и этой связью. Хорошо, хоть выбрала молодого человека, а не мерзкого придворного шута, навроде Платошки Зубова, протягивавшего свои лапы к этой хрупкой девочке ещё при жизни бабки.

   - Но что ей остаётся делать? - задал вслух риторический вопрос государь. - Ты сам знаешь, что и я... И ты, кстати, тоже. До этого у неё уже был князь Адам.

   - В том-то и дело, - проговорил Константин, подняв палец вверх. - Чарторыйский - не какой-то там Охотников. Ты хочешь, чтобы твой сын был Охотниковым? Который, кстати, ничем не прославился. Сидел здесь, пока его товарищи проливали кровь при Аустерлице. Не ставь на одну планку этого офицерика и Адама.

   - Тебя, вижу, тоже очаровал Чарторыйский, - усмехнулся государь. - Видно, он и впрямь колдун. Но он свой шанс упустил, когда родилась девочка и я вопреки всему её признал, хотя чего это мне стоило... А этому... как его? Охотникову...

   - Охота власти, - скаламбурил цесаревич, и сам засмеялся над собственной шуткой. - Говорящая фамилия, а? Вот что я накопал про него. В 1804-м образовалась большая недостача в полковой казне. А сей Алексей как раз и был казначеем, - серые глаза Константина прищурились. - Даже думал стреляться. Но не застрелился. Ибо кто-то покрыл недостающую сумму. Кто-то богатый и влиятельный. Из первого семейства в России. Твой адъютант. Угадай, кто?

   Александр мысленно перебрал имена всех своих генерал-адъютантов и флигель-адъютантов. Недостатка в родовитой и богатой молодёжи среди них не было.

   - Эдак ты долго будешь гадать, - проговорил его брат. - Долгоруков это. И знаешь, зачем он это сделал?

   Александр молча кивнул. Конечно, он знал. То, на что намекала Като, сходилось одно с другим. Представители этой родовитой семьи веками лелеяли мечту о российском троне. Надо сказать, мечта была небезосновательна - род Долгоруковых был древним, старинным, один из предков нынешних князей основал стольный град Москву, а в начале прошлого века двоюродная бабка князей Владимира, Петра и Михаила была невестой безвременно умершего мальчика-императора Петра Второго. Как видно, и сейчас они не оставляли своих попыток взять то, что им должно бы принадлежать по праву. Охотников связан делом чести с Долгоруковыми. Они наверняка свели его с Елизаветой. И кто теперь знает, какие речи нашёптывает жене этот её любовник? Голова у Александра пошла кругом. Кто только не тянет свои руки к его короне! А Константин? Ему-то зачем всё это надо? Ведь он сколько раз твердил о своём нежелании править? А вдруг он всё же хочет сесть на трон - и побыстрее? А Като? Она и не скрывала особо своего желания повторить путь бабки. Есть ещё мать. Со своими остзейцами, которым, верно, уже много чего пообещала на случай своего прихода к власти. Все ведут свою игру. Один он не играет. А правит. Как может.

   - Теперь скажи, что ты со всем этим предлагаешь сделать, - устало проговорил государь, глядя на оплывающие свечи в канделябрах.

   В соседней комнате Жаннета Любомирская затаилась так, чтобы её не было слышно. Да, Константин говорит именно так, как она подсказала ему. Её же, в свою очередь, проинструктировала Анжелика.

   - Это сложный вопрос. Срок, говоришь, уже в ноябре? - отвечал Константин, нахмурившись и затянувшись третьей сигарой за вечер. - Так что нужно действовать без промедлений.

   - Но как?! - воскликнул государь.
   - Доверься мне, - улыбнулся его брат.

   ...После его ухода к Константину вошла Жаннета.
   - Умница, - улыбнулась она широко, обнажая мелковатые белые зубы.
   - Оговорил ради тебя невинного, - вздохнул Константин. - Костенька-урод вновь выставит себя чудовищем.

   - Ты не урод, - женщина привлекла его к себе, начала расстёгивать пуговицы его воротника, пристально разглядывая его немигающим, бездонным взглядом.

   - Три "ха-ха", - угрюмо проворчал цесаревич, поддаваясь её ласкам. - Льстивы вы, поляки, до крайности. Тем и берёте.

   - Ты не спросил, что тебе за это будет, - Жаннета села ему на колени, запустила руку в его редкие светлые волосы.

   - Качественный минет? - попробовал отшутиться он.
   - Дурак! - оборвала его девушка. - Это даст тебе любая матрешка.
   - Ну не любая... - пробормотал цесаревич, чувствуя, как возбуждается от прикосновений её бархатистых рук и звука вкрадчивого голоса.

   - Ты будешь править Польшей... Если поможешь нам убрать Долгоруковых, - она повернулась к нему лицом и потёрлась о его щеку.

   - А Чарторыйский как же? - прошептал Константин, опрокидывая её вниз.
   - Обойдётся, - жестко проговорила Жаннета, поддаваясь порывам страсти своего любовника.

   ...Она приехала в дом на Караванной рано утром. Служанка проводила её на второй этаж, направо.
   - Входи, - сказал девичий голос за дверью.
   - Слушай, Анж, - обратилась Жаннета к своей кузине. - Как сделать рану незаживающей?

   Княжна, почерневшая с лица, с рукой на перевязи, оглянулась на неё.
   - Намазать оружие, которым ты её собираешься наносить, гноем. Или трупным ядом, - не задумываясь, проговорила Анжелика. - Так Константин хочет его смерти?
   Жаннета улыбнулась.

   - Когда? И кто пойдёт в убийцы? - продолжала расспрашивать девушка.
   - Чем скорее, тем лучше. И не из наших, - медленно отвечала её родственница.
   - Я бы убила их вместе. Когда они в постели. Голубков, - прошептала Анж.

   Кузина испугалась её.
   - Кто ты? Кто тебя заставляет убивать? - спросила она.
   - Я матка-отчизна, - бесстрастно проговорила княжна. - Я мщу за себя немцам и русским.

   - Господи, - тихо проговорила Жаннета Любомирская и вышла из комнаты, а потом поехала к себе.

   Анжелика, между тем, записывала инструкцию: "Смазать кинжал трупным ядом или гноем из заражённой раны. Можно использовать кровь тифозного больного. О. ждёт мучительная смерть. Сначала рана просто не закроется. Поднимется жар. Из отверстия польётся гной. Никакие чистки не спасут от его истечения. Конечность почернеет. Ему будет очень больно. Удар лучше нанести незаметно. Например, во время бала булавкой или застёжкой браслета. В этом случае я готова действовать самостоятельно". Потом подумала - а что, если всё сработает, можно попробовать так же убить Ливена. Выглядит как естественная смерть. А, в сущности, это и является естественной смертью от антонова огня. Неплохой план, он ей нравился. Итак, осталось только посмотреть, как всё выйдет. Она запечатала инструкцию в два конверта и отправила в Мраморный дворец своего посыльного-мальчишку с тем, чтобы он передал послание цесаревичу.

  ***
   Лёвенштерн перед отъездом написал два длинных письма - одно, довольно витиеватое и неоднозначное, предназначалось для Элен Будберг, другое, написанное в шутливом и легкомысленном тоне, - для Эмилии Лилиенфельд. С друзьями он покамест не прощался, потому что многие из них уже и так были там, куда он собирался. Написав оба послания, Жанно уже думал лечь спать, зная, что в эту ночь, как и в последующие, не заснёт. Тут в его кабинет постучался его слуга Якко и принёс ему записку.

   - Что это? - нахмурился Жанно.
   - Какой-то мальчик передал. Сказал, что будет ждать вашего ответа здесь же.

   Лёвенштерн вскрыл письмо. Почерк не очень знакомый. Подписано ротмистром Кавалергардского полка Алексеем Охотниковым. Лёвенштерн знал его, как и всех, называл на "ты", но близким другом бы поостерегся назвать. "Любезный Жанно. Срочно пройди за подателем сего. Это важно". "Что за таинственность?" - нахмурился он. Охотников последнее время был болен - поговаривали, что его ранили на дуэли. Почему-то Лёвенштерн согласился пойти за мальчиком, который сразу схватил его за руку и окольными подворотнями повёл к дому его приятеля. Жанно периодически казалось, что его ведут в ловушку, но радовало, что он не забыл захватить заряженный "Льеж", чтобы защитить себя в случае чего. Мальчик ничего ему не говорил - Лёвенштерну вообще показалось, что тот глухонемой. Потом - дом Грушкина, третий этаж по шаткой лестнице. Его завели в темную, освещённую двумя лишь свечами комнату. В ней стоял тяжелый дух гноя и лекарств. Охотников лежал в горячке, с запавшими глазами, перебинтованной грудью. Хрипло, почти беззвучно он прошептал:
   - Спасибо, что пришёл, пока я ещё не всё...

   - Тихо, тихо. Что с тобой? - обратился к нему Жанно.
   - Чахотка, - отвечал его приятель. - Скоротечная. Осталось немного.

   - Не говори так, - Жанно стал осматривать его. У его приятеля оказалась совсем не чахотка. Но и не следствие пулевого ранения на дуэли.

   Рана была нанесена в спину каким-то колющим оружием - судя по всему, ножом или кинжалом. Из-за неправильного лечения очень запущена и загноилась, аж до черноты. Ничего нельзя было уже сделать.

   - Я безнадёжен? - слабо усмехнулся Алексей.
   Жанно не знал, что сказать. Лгать не хотелось, но и ввергать больного в отчаяние - тоже.

   - Я догадываюсь, о чём ты думаешь, - продолжал он тихо, - Не знаешь, говорить ли правду?

   - Я не знаю правды. Всё в руце Божьей, - отвечал Лёвенштерн уклончиво.
   - Зато мне всё известно. Ну что ж, зато умираю, как христианин, - проговорил Охотников.

   - Как ты получил эту рану? За что?
   - Меня ударили кинжалом на выходе из Французского театра. Когда была премьера "Агамнемона", - отвечал больной, откашлявшись и выплюнув сгусток темной крови в платок.

   Премьера этого спектакля, насколько Жанно помнил, состоялась 4 октября. Значит, почти месяц уже прошёл.

   - А за что - за то, что возлюбил слишком много, - загадочно добавил он.
   - Но зачем тебе понадобилось моё присутствие? - недоуменно спросил Лёвенштерн.
   - Вы адъютант графа Ливена? - из темноты раздался мелодичный женский голос, который Жанно слышал всего лишь раз, но не мог спутать ни с чьим другим. Он разглядел женщину в чёрном, сидящую в дальнем углу и не проронившую ни слова во время его разговора с умирающим товарищем.

   - Ваше Величество, - только и мог сказать барон, преклоняя колени перед государыней Елизаветой Алексеевной.

   - Встаньте, - произнесла она тихо. - Мне есть что вам рассказать.

   ...Вскоре она поведала Лёвенштерну всё. Охотников и Елизавета пали жертвой взаимной страсти; год назад Алексей, занимая должность полкового казначея, растратил крупную сумму денег, и ему ссудил их безвозмездно один из генерал-адъютантов, пользующихся доверием государя; о связи каким-то образом стало известно полякам - и Елизавета даже сказала, что подозревает Анжелику Войцеховскую; кто-то подослал наёмного убийцу. Императрица, по её словам, очень любила Охотникова и знала, что он безнадёжен. Ныне, удрученная коварством тех, кому она доверяла - прежде всего, княжны Войцеховской, которая, по её мнению, действовала по наущению своего дяди, - государыня занималась поисками людей при Дворе, с которыми могла бы объединиться в борьбе против убийц отца её дочери. Она не слишком доверяла графу Кристофу, но ей больше не к кому было пойти. Жанно был выбран посредником.

   Выслушав исповедь государыни, Лёвенштерн проговорил:
   - Ваше Величество, я ныне не могу исполнить вашу просьбу, увы. Я уже не служу при графе Ливене.

   - Но вы же его родня, хоть и дальняя? - голубые, прозрачные глаза прекраснейшей из жещин недоуменно воззрились на сумрачного Жанно. - Да, я знаю, Ливены принадлежат к партии моей свекрови, но при Дворе мне надеяться больше не на кого. Я одна. И, боюсь, с младшей моей дочерью совершат то же, что и со старшей.

   - А что совершили со старшей? - прямо спросил Жанно.
   - Графиня Шарлотта знает, - уклончиво ответила Елизавета.

   - Государыня. Я постараюсь передать графу всё - через знакомых, через сослуживцев, - отвечал Лёвенштерн.

   - Но можете ли вы доверять им, господин штабс-ротмистр? - подозрительно взглянула на него императрица.

   - В любом случае, Ваше Величество, граф узнает обо всём, - проговорил Жанно. - Но дело в том, что завтра я должен уехать в армию.

   - Надеюсь, вы останетесь цел и невредим. И отличитесь. Я вас не забуду, барон, - произнесла Елизавета. А потом перекрестила его и поцеловала. Лёвенштерн почувствовал, как сильно сжалось у него сердце. И уехал окрыленный.

   Дома он изложил всё, что услышал и увидел в доме Охотникова, на бумаге и с утра поехал к Ливену. Встретив Штрандманна, попросил передать послание лично в руки графу или графине.

   - Это очень и очень срочно, - произнес он, отчаянно глядя на секретаря своего начальника.