Парижские метаморфозы - 9

   Перед свадьбой  мне хотелось  съездить в Россию, чтобы как-то  привести в порядок свои дела.  Мы с Луи решили, что дачу следует передать во временное  пользование  моему однокласснику, полковнику  Александру Соколову. Пусть живет там столько, сколько захочет,  и поправляет свое здоровье.  Столичная  квартира уходила в распоряжение сына, потому что у Луи уже была квартира в Москве на Малой Грузинской. Зачем нам две?  Мне предстояло заняться оформлением документов.
 
   Я прилетела первой. Луи задерживался по делам и  должен был прибыть  следом  через три дня.
 
   Сообщать Саше о своем возвращении означало тормошить его без надобности. Он бы устроил генеральную уборку, праздничный ужин, помчался в аэропорт, словом, начал дергаться. Поэтому я появилась без предупреждения.
 
   Когда  подходила  к даче, у меня, как у всякой эмоциональной женщины, слезы навернулись на глаза. Пусть это был не главный дом в моей жизни, все-таки, квартира в Москве считалась приоритетной. Но это тоже была зона моей ответственности. И любви. Стоило ехать в заморские земли,  чтобы это понять?
 
   Калитка была приоткрыта. Я вошла. Осенние листья, которые столетняя береза дождем сыпала каждый октябрь,  были аккуратно собраны в кучки и золотыми пирамидками украшали палисадник.  Синие  бочки пока  еще стояли  рядком возле хозблока. Я заглянула внутрь каждой из них. Они были вычищены и приготовлены к зиме. Похоже, Саша собирался их убирать сегодня же. Розы, аккуратно обрезанные, он присыпал органической  смесью. Я такого раньше не делала. Молодец! Участок был не просто ухожен, он был «вылизан». И никто из моих зеленых друзей явно по мне не скучал.

   - Лизок!
 
Полковник   торопился по дорожке из дальнего уголка сада.
 
   - Лизок! Ну что же ты не доложила, что приедешь, я бы тебя встретил!

   - Вот поэтому и не доложила. Ну, здравствуй!

Он обнял меня. От камуфляжа военного образца пахнуло сырыми листьями и дымком.
 
   - Здравствуй! А я тут, понимаешь, листья свожу на компост. К будущему году сгниют, удобрение будет, что надо!
 
   - Ты такой молодец! Не участок – загляденье. Мне самой бы так его к зиме  не прибрать.

   - Есть, молодец! Пойдем домой, греть тебя буду, чайком напою с блинами. Только сегодня утром пек, со  снытью, в печке.

   - Ты печку топил?

   - Ой, Лизок, чего деньги-то жечь на батареях? А печка – она живая, теплом дышит, душу греет. Пойдем!

   - Погоди, а дрова где взял?

   - Где взял, где взял… Лес рядом.

   - Ага, значит, подрядился в браконьеры?
 
   - Какое там. Знаешь сколько валежника бесхозного? Если бы люди, как раньше,  лес чистили, никаким барыгам не нужно было бы платить за дрова. А лесу – польза. И  пожары бы сгинули. Раньше, когда хворост собирали, скотину пасли, лес был прозрачный. Помню, как мать на  полдня ходила корову доить. Пастух гонит  стадо на опушку, а мы уже стоим с бидонами да ведрами. За полкилометра сквозь деревья видели, как стадо идет. Одни коровьи лепешки по лесу были разбросаны. А ягод и грибов сколько было?  Все ухода да внимания ждет. Валежник нужно обязательно убирать. А лесников опять возвращать  на работу. Иначе порядка не видать. Мы на моей Марусе кубов пять привезли бросовых  дров.
 
   - Понятно. По твоей логике тебя похвалить нужно.
 
   - Я, Лизок, с радостью бы в лесники пошел. Взяли бы только. Уж больно места у вас тут заповедные. Красота!
 
   - Разберемся. Может быть,  я тебе посодействую. Знаю кое-кого из лесничества.
 
   Я  смотрела на Сашу: лицо -  обветренное с «гусиными лапками» возле глаз. Оно было родным, добрым и приветливым. Он отчего-то смутился и отвел глаза. Потом засуетился, утащил меня на крыльцо, раздел, принес с печки  тапочки, переобул и только после этого пустил в дом.

   Там  действительно  печка надышала, было тепло, но только в одной большой комнате. Другие помещения не отапливались. Я поняла: Саша экономил не только электроэнергию, но и дрова.
 
   Он усадил меня за стол, выставил  мою  любимую тарелку в мелкий  голубой цветочек, на которой горкой прилипли друг к другу блины. Налил в кружки чаю с мятой, достал из холодильника сметану. Потом вышел и вскоре вернулся с банкой варенья, явно   из «закромов». Я улыбнулась привычному меню. Луковый суп не успел изменить мои русские гастрономические привычки. Как же хорошо дома!

   - Ешь, Лизок, -  я тебе потом уху сварю. Вчера рыбачил. Хотел посолить  мелочь к пиву. Ну, а раз ты приехала – то двойную уху  сварганю. Помнишь, как нас Палыч в походе учил? Сначала мелочь сварить, а уж потом в тот бульон большие куски рыбы класть да специи, да морковь и картошку. Помнишь?

   Помнила ли я Палыча? Конечно. Это был наш физрук, который детей любил самозабвенно. Своих у него было пятеро. Все в нашей школе учились. А жена его – Наталья – полная, белая, как сдобный хлеб, работала в школьной столовой. Никогда никого из ребят не гоняла, старших строила, чтобы малышей не обижали. У нас учились дети из разных семей. И те, кто считал каждую трудовую копейку, не могли давать  своим  ребятам карманных денег.  Наталья часто сама пекла дома пирожки. Потом приносила их в школу и потихоньку раздавала тем ребятам, которым  «баловство» было не по карману.

   Мы пили чай с блинами. Оказывается, этот  многостаночник  и готовить умел вполне сносно.

   - Ну, как там Европа? – Спросил Саша.

   - По-разному.  Как и у нас, там много проблем. И люди живут всякие: и добрые и те, кто с законом не дружит. Все, как везде. Старшее поколение воспитано  иначе, чем молодежь. А, может быть, дело не в воспитании, а в новой морали? Может быть, я просто не поняла, что стоит за их самовыражением.

   - Да, Лизок, - Саша полез за сигаретами, - чтобы самовыражаться, хорошо бы иметь хоть что-то за душой. А если там ничего нет, то и выражать нечего.

   - У любого человека за душой что-то есть.
 
Саша ответил не мне, скорее себе самому:

   - Только иногда это что-то не мешало бы и поправить. Я пойду, покурю на крылечке.
 
Он вышел, а  я отправилась в прихожую. Дверь в кладовку была приоткрыта. На полках стройными, ровными рядами стояли банки, сплошь наполненные овощами. Чего там только не было! Даже ассорти из капусты. Я такого никогда не делала. Внизу, прямо на полу расположились банки с варением, штук сорок. Роту можно чаем поить и не один день.  В гостевой комнате на полу  лежал кусок  картона. На нем  вряд стояли  две машины для стрижки газона. Они  сверкали чистотой и  слегка пахли бензином.  Зачем он притащил их в дом из хозблока?  Выглянула в окно:  трава была  ярко-зеленой, изумрудной, как весной. Такое диво перед снегом случается   лишь на супер  ухоженных газонах. А по периметру поляны  рядами темнели пустые грядки, перекопанные под зиму. Ну и Санек! Ему бы в фермеры!
 
   Скрипнула входная дверь. Он вернулся в комнату, поэтому я  решила приостановить осмотр владений.

   - Лизок, как результаты инспекции?

   - Спасибо тебе, Санька! Большое тебе человеческое спасибо!

   - Есть, спасибо!
 
Мы разговаривали,  пили чай. Потом он взял гитару, а я устроилась на диване у печки.
 
   Играл он незатейливо. Как в юности. Тогда много ребят бренчали  во дворах. Модно было. Сегодня  Саша запел тихо, душевно.  Наверное, природа, среди которой он один прожил почти полгода после демобилизации, немного успокоила его и  сняла  внутреннее напряжение.
 
   Он был не молод, как и я.  И как кадровый офицер, прошедший  все  горячие точки, ничего не видел в своей жизни, кроме службы. И сегодня  он   казался  совсем не таким,  как до моего отъезда в Европу. Он не выглядел  ни твердолобым, ни грубым, ни жестким. Я слушала его, и думала о том, что все, чему меня научили  Ченг, Анри, Луи, падре Габриэль и даже Филипп,   было, в том числе, и для того, чтобы по-женски  принять душу  Саши -   простую, цельную, русскую. Принять  без  дамских «правил». За его простотой  скрывались  человечность, доброта  и вера. Сначала он служил своим друзьям, потом  России. Сохранял каждого мальчишку-солдата, как собственного сына. А  потом  -  чужому кусочку земли в тридцать соток, который ему вверили в охрану. Служил везде одинаково: от сердца, честно, во всей полноте, как умел.
 
   Он отложил гитару и подсел к столу. Налил  в кружку  дымящийся чай и стал пить его маленькими глотками.

   - Ой, Санек, я забыла совсем. Привезла тебе ликер из Дижона.
 
Вынула из сумки этот солнечный напиток с родины ликеров – Бургундии. Он ущипнул ус и с довольной улыбкой посмотрел на «заморскую невидаль».

   - Баловство это, Лизок. Ишь ты, как диковинно зовется  Crеme de Cassis. Крем, значит. Дамская игрушка.
 
   - Будешь зимой  греть себя солнышком. А это для настоящих гусаров. Тут уж ты не откажешься.

Вторая бутылка – Hennessy – произвела на него большее впечатление. Ус дернулся, и Санек с довольной улыбкой заключил:

   - Спасибо, уважила. Значит, вспоминала про меня?

   - Саша, как я могла забыть о части самой себя?   Ты – это  часть меня, моей жизни, детства и юности.
 
Он  вдруг засуетился, начал ни с того ни с сего мыть кружки, потом поставил еще раз чайник. А потом опять вышел курить. Когда вернулся, выглядел как обычно. Наверное, не нужно было дарить ликер?   Обидела?

   - Ты мало изменилась, Лизок. -  Сказал он ни с того, ни с сего. -  Только  краше стала в своей загранице. И пахнет от тебя духом заморским. Поди,  духи-то дорогие?

   - Не придумывай. -  Про духи решила не уточнять: Луи на мне  не экономил.  – Мало изменилась? Это ты про мои веснушки? Мадам Девон все свое искусство направила на то, чтобы их вывести.  Победили веснушки.

   -  Это тебя Солнышко поцеловало, а на него обижаться нечего. Но я сейчас не об этом. В тебе,  всем врагам назло,  сохранилась та девчонка, которая с нами в школе лазила по крышам гаражей. Помнишь?

   - Ой, Санька, не придумывай. Ты меня на крышу влезть уже не заставишь.
 
   - А помнишь, как ты подвернула ногу на выпускном, когда мы гуляли на Воробьевых горах? А Серега тебя на руках нес до  остановки. Я тогда ему завидовал…
 
   - Сань, кстати, а как Серега?

Он  странно посмотрел на меня, потом опять потянулся за сигаретой.

   - Пойдем, покурим?

   - Пойдем.

Мы, стояли с ним на крыльце. Он курил, а я, как в школе, притулилась рядом в уголке. Никогда не курила с ребятами, но компанию в исключительных случаях могла поддержать  личным присутствием.

   - Лизок, ты, наверное, не в курсе. Убили Серегу.
 
Он сказал  так, как будто пережил это горе давно.  Но спрятанные  в самом уголке сердца память и боль,   выглянули  наружу.
 
   Когда человек взрослеет ему все чаще и чаще приходится слышать слова о смерти тех, кого он знал и любил. Поначалу такие известия стреляют прямо в сердце. С возрастом учишься принимать смерть и известия о ней смиреннее.

   - Когда это случилось?

   - Давно, Лизок. Я еще лейтенантом  был.  Серега  отслужил срочную,  вернулся на гражданку. Девушку домой провожал. Они жениться собирались. Прямо у ее подъезда его и убили. Три отморозка. Просто так.
 
   Мы вернулись в дом.   Он подошел к буфету, вынул графин с водкой и налил  три маленьких стопки: себе, мне и Сереге. На третью положил  кусок ржаного хлеба. Меня будто ударили по щеке. Я  вспомнила, как красиво рассуждала на  кладбище в Пасси  про наши традиции. Какая же я…   И как  правильно все делал, нет, правильно жил этот простой, сильный и мужественный человек.
 
   - Давай за Серегу!

   - Давай!

Потом он опять взял гитару и, отчего-то смущаясь, как  пацан, остановив взгляд на кольце, подаренном Луи,  начал перебирать  струны,   словно  силился   вспомнить текст,  и, наконец, запел:

                « Никого не пощадила эта осень,
                Даже солнце не в ту сторону упало.
                Вот и листья разлетаются, как гости
                После бала, после бала, после бала…»

Как же тепло  было мне с ним  на даче. Я точно знала, что пока такие вот Саньки и Сереги будут здесь жить, честно служить, беречь покой  своей родины, семьи, любимых, мы все  можем чувствовать себя по-настоящему счастливыми. И пускай у нас до туалета нужно пройти коридор, пускай на кладбищах  у нас все в  оградах, пусть мы что-то недопоняли, что-то не достроили, недодумали, но народ  в России жил и живет сердцем, душой. За счет собственных неудобств  он на протяжении долгой истории  всегда пытался создать удобства другим. Наши  люди  живут по принципу: мне в последнюю очередь. Этот принцип был нарушен чужой моралью. Нет. Не другого народа. А кучкой «оголтелых», которые не могли, не умели думать, отбросив собственное «Я».  Со временем им удалось  сделать  свое личное  убожество правилом бытия для остальных…
 
   - Лизок, - прервал  Саша мои размышления, - теперь твоя очередь.

   - Сань, я забыла, когда пела в последний раз. Разве что в первые годы, в институте, да и то – редко.

   - Меня-то стесняться нечего.  Еще по стопочке?

   - Я не буду. Лучше спою.

   - Вот и хорошо. Задача выполнена.

   - Стратег… Что спеть-то?

   - А помнишь, ты в походе пела  песню про гвоздь? Так она меня  тогда за душу взяла. Я пацан был, а понял - про тебя эта песня,  про твое нутро. Был момент, когда дУхи (так Саша называл душманов) нас обложили со всех сторон. И я думал, что ребят своих мне не вывести,  не вытащить из пекла.  А  тут – чудо! Песню твою слышу, зовет она меня. Так и пошел  на нее,  и вышли к своим. Никому не рассказывал. Тебе первой. А то списали бы, как умалишенного.
 
   Ох, Санька!  Милый ты мой, хороший!  Я и десятой доли не знала всех твоих бед.  Песню про  гвоздь … Ну, надо же?

   Гитара казалась теплой после его рук. Да, ладно, петь, так петь. Устроили творческий вечер воспоминаний…
 
Любви моей ты боялся зря,
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой
Или просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде…
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме событье — страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.

   - Вот уважила, Лизок! Какая же песня душевная. Кто написал?

   - Новелла Матвеева.  Называется «Девушка из харчевни».

   Мы рано легли спать. Я – в натопленной комнате. А Санька пошел спать в гостевую. И как я с ним не ссорилась, как ни пыталась приводить разумные доводы и аргументы, камин  для себя он топить не стал, и категорически отказался включать батареи.

   Утром, закутавшись в теплый халат, я выглянула в окно. Снег ровно падал  и тонким слоем покрывал землю. Скоро зима.  По дорожке шел Санек,  нес ведро с водой, босиком и  раздетый до плавок. Я поежилась, словно   мне  стало  холодно  вместо  него.  А когда он вышел на полянку перед окном, я  увидела его спину. На плече темным пятном  виднелось пулевое ранение. Между лопаток бордовой полосой  темнел шрам - сантиметров пятнадцать в длину.  Он повернулся, на груди было еще два пулевых ранения. У меня сдавило горло. Хороший мой, дорогой, стойкий!  Он увидел меня в окне, помахал свободной от ведра рукой и со всей  офицерской  решимостью  опрокинул его, окатив себя с головы до ног.

   Будь всегда здоров, полковник Александр Соколов!
 
   Мы полдня загружали машину, убирали бочки и инвентарь,  закрывали все комнаты, баню и хозблок. Темнело рано. По трассе уже ехали с  включенными фарами. Говорили о друзьях. Я рассказывала про свою жизнь в Париже. Санька ухмылялся в усы, когда речь заходила про женитьбу.
 
   - Так и что же ты, от модного импортного  замужества, значит, не  отказалась? – спросил он прямо в лоб.

   - Тебе соврать или правду?

   - А как хочешь. Все равно догадаюсь, если соврешь.

   - Тогда ничего не расскажу. Сиди и фантазируй.

   - Лизок, я тебя столько лет знаю. Не забудь, я же из разведроты. Угадаю с первого раза.

   - А зачем тогда спрашиваешь?

Он, наконец, засмеялся:

   - Да, так, для поддержания беседы.   Я ведь сразу увидел у тебя на пальце кольцо. Думал, может, твое?  А потом понял – нет. Слишком часто ты на него смотришь. Не обвыклась, значит. Ты что собираешься делать завтра?

   - Не поверишь. Гулять по Москве. Я так соскучилась…

   - Вместе погуляем?

   - Хорошо.

   В любимую столицу приехали уже в восемь вечера. Я пошла в квартиру, а Саша начал выгружать содержимое багажника. Батареи в доме  затопили. Воздух был теплым и немного душным. Я открыла окно. И именно в эту минуту зазвонил телефон:

   - Алло!

   - Привет! Ты вернулась?

Мне  показалось, что Вселенная начала крутиться внутри меня против часовой стрелки, и я сию же секунду распадусь на атомы.  Это звонил Он!  Небесный пилигрим…
 
   Где же ты был? Почему ушел из моей жизни так, что я поверила: это навсегда... Ведь хватило бы всего одного СМС…
 
   - Ты как узнал, что я вернулась?

Я сердцем  почувствовала, как  он на том конце улыбнулся.  И голосом, который был мне дороже всего на свете, ответил:

   - Это не очень трудно, когда странствуешь по Вселенной.  Она   прозрачна.

Вселенная?  Прозрачна?  Странствуешь… Я словно опять попала за завесу, где  мне когда-то перекрыли кислород. Странник…  Ну, конечно, Небесный пилигрим – это Странник! Самое  лучшее и удивительное, что я встретила за жизнь в вечности!  Так вот о ком говорил Ченг, как о моем возможном будущем? Как о моей колыбели?   Вот о чем меня хотела предупредить та девушка, которая показывала  путь, а я от него отказалась, так ничего и не поняв…
 
   За всю свою бесконечную  жизнь я ни разу не дошла до конца той тропы, которую однажды выбрала.
 
   Я молчала и ждала. Чего? Того, что сейчас звезды упадут  с Неба или разверзнутся  хляби Небесные?  Атлантида поднимется на поверхность,  и вернувшиеся арии опять начнут строить цивилизацию с нуля?
 
   Но… ни грома, ни молний, ни бури   в мировом масштабе  не случилось.  Всего лишь свет потух  в  жизни самой обычной женщины, которая поспешила  стать  счастливой.
 
   - Лизок! – крикнул Санька из прихожей, - командуй, куда провиант ставить?

   Мой внутренний океан  слал штормовое предупреждение. Еще не поздно  развернуть корабль в обратную  сторону… Еще не было свадьбы, еще не сказано  решительное « Да» перед Богом и  людьми…

   Но я понимала, что   Луи   был ни в чем не виноват.  Окончательно разрушить  его жизнь  я не могла.
 
   Какой ужасный смысл заложен в слове « поздно»…

   Сейчас я дам отбой и за мной  надолго закроется дверь в единственно-возможное   и реальное    счастье, которого я жду  целую  вечность…

   - Однажды ты уже выбрала меня. Что изменилось? – Спросил Он.

    Я  молчала.
 
    Что изменилось? Как и всегда -  дорога. Я в очередной раз  свернула не в ту сторону. Прости… Прощай  до следующего раза, до следующей встречи. Ведь  у нас впереди  вечность… Узнай  меня при  новом свидании, единственный…
 
   Отбой…

P.S.   «Интерес друг к другу для них был интересом к Вселенной, границ не существовало». -  Владимир Леви.