Кому повем печаль мою

   Вышла Книга.
   Книга большая и великая.  Большая – по формату и толщине: 800 страниц. Великая – ибо содержит документально засвидетельствованный Дух русского народа. В ней собраны духовные стихи, записанные на протяжении полутора столетий и хранящиеся в архивах Петрозаводска.
   Эта работа продолжает публикации памятников духовной жизни народа, реабилитированных в последние десятилетия. В 2002 году была издана работа «Беломорские ста;рины и духовные стихи», записанные выдающимся учёным А. В. Марковым на рубеже XIX-XX веков (тираж 500 экз.).  В 2007 году опубликован первый том «Неизданных материалов экспедиции Б.М. и Ю.М. Соколовых. 1926-1928: По следам Рыбникова и Гильфердинга», практически полностью посвящённый духовной поэзии (тираж 800 экз.). Материалы были «рассекречены» и оказались доступными для читателя через 80 лет!
   И вот новое событие – книга «Духовные стихи Русского Севера» (Петразаводск, 2015, 500 экз.). Издание подготовлено коллективами Карельского научного центра Российской Академии наук и Петербургской консерваторией. Составители текстов: Валентина Павловна Кузнецова, нотного приложения: Галина Владимировна Лобкова и Мария Николаевна Шейченко.
   Как говорят, архивные материалы вошли в научный обиход…

   Вроде бы всё прекрасно. Из небытия всплывает история духовного самосознания народа. Открывается сокровищница национальной поэзии. 
   О чём же печалится душа моя?

   О том, что для подавляющего большинства наших современников эти самые главные события современности остаются абсолютно неизвестными. Подлинные тексты являются основой для подлинных суждений об уровне совершенства крестьянской культуры. Для осознания мощи и чистоты народной души, народной философии и нравственности.  Документы – штука неопровержимая. Это не медитация писателя, не спекуляция политика. Это ошеломляющая правда о нас самих.
   Однако, главные события остаются на периферии культурной жизни современного общества.

   Мы живём в одной стране, ходим по одной земле (и чаще по одному асфальту), под одним небом, но не знаем, не узнаём друг друга. Не слышим и не видим. Мы скользим в параллельных интеллектуальных мирах. Мы – городские жители. Едим и пьем то, что нам выкладывают сетевые магазины. Слушаем и думаем о том, что нам вбрасывают в головы рекламные ролики телевизора. Круг личностного общения рядового гражданина крайне узок. В основном сводится к бытовому взаимодействию. Интеллектуальное общение, как правило, ограничено профессиональным интересом.
   Культурная прослойка чрезвычайно тонка. Специалисты, подобные флюсу, принадлежат каждый своему ведомству: медицинскому, учёному, учительскому, банковскому… Есть среди них музыкальное и филологическое, а в нём реликтовые отделения изучения традиционной культуры.  И многим из нас кажется, что это знание избыточное, не может быть востребованным в наш рациональный век. А раз уж оно априорно напрасное, то и не нечего знать о том, что кануло  в Лету.
   И мы ничего не знаем.

   Мы отодвигаем от себя эти сведения, отдаём в руки специалистов искусствоведов, русистов, музыкантов. Не осознавая, что это-то и есть самое главное наше достояние – завещание предков, обретение корней в народном понимания смыслов жизни.
   Для человека, выросшего в городской культуре, флюиды национального вольного духа улавливаются в творчестве Твардовского, Рубцова, Есенина, Гаврилина, Свиридова… Здесь мы чувствуем животворную силу экологически чистой культуры. Но первородная традиционная культура – другая.  И она мощнее.
   Есенин писал о «мудром нашем мужике» и очень точно понимал это.  В детстве он ещё застал пение каликами духовных стихов. Это глубокое нутряное чувство слова, мелоса народной песни оживотворило его поэзию. Мы узнаём и приветствуем его авторскую русскость. Но в первоисточнике она шире и полноводнее, проще и мудрее. Чтобы осознать это, надо прикоснуться к подлинным образцам народной поэзии.

   Крестьянская народная культура, любовно собранная с громадных просторов России,  перекочевала в архивы. О ней знают, ею наслаждаются, её изучают эстеты-интеллектуалы из консерваторий, университетов, Пушкинского Дома. Она оказалась достоянием интеллектуальной элиты. В своих высочайших образцах традиционная народная музыка смыкается с классикой, и авангардом. В ней есть отшлифованность, безупречность вкуса. Виртуозность и одновременная простота порой недостижимая для профессионального исполнителя. Истово и смиренно пение крестьянином былины или духовного стиха. Он говорит о том, что доподлинно знает, чему доподлинно верит. То, что абсолютно, что есть вне его, и то, что есть он сам.

   Книга содержит множество записей духовных стихов, сделанных от разных исполнителей на протяжении полутора веков. Может возникнуть вопрос: зачем не филологу-специалисту читать один и тот же сюжет в многократных повторах? Но это та необходимая множественность листьев, без которой невозможно понять, что такое дерево. Одинокий лист неспособен донести всей радости, аромата, могущества целого. Многообразность даёт обаяние и торжество полноты смысла. Стихи, слово подвижные листья, по-разному ловят и отражают свет. Расплёскивают солнце. Одиночный текст, осознавая свою уникальность, неподсуден и кичлив. Частный текст из множества, даже самый наисовершеннейший, одновременно является рядовым.
   Когда осознаёшь эту всеобщность уникального: народного духа, ума, сердца, то ошеломлённо сравниваешь духовный образ народа прошлых веков и нынешнего времени. Перестаёшь ориентироваться во временах и пространствах, в направлениях движения цивилизации, в прогрессах и регрессах.
   В начале XX века архимандрит Иларион Троицкий писал о Прогрессе и Преображении. О том, что столбовой дорогой развития человечество выбрало прогресс: техническое усовершенствование жизни, накопление материального и интеллектуального знания обществом и личностью. Но Господь звал к Преображению. Это глубокое понимание смысла человеческой жизни в масштабе христианской истины – главное содержание народной духовной поэзии.

   Чтение одного и того же духовного стиха во множестве записей позволяет выявить канонический смысл притчи. Каждый исполнитель держит образ идеальной истины, принятой и растворённой в сердце народа, и как по канве вышивает свой узор. Кто более искусен, глубок, музыкален, тот воплощает лучший образ традиции. Но все находятся под высокими сводами православия. Печалуются о духовном преображении человека. Русский народ сердцем принял библейские и житийные тексты, переосмыслил их в поэтические образы.
   И погружаясь в эту крестьянскую культуру – документально утверждаешься в истинности  существования народа богоносца и Святой Руси.

   Для некоторого подобия конкретного впечатления о содержании, коснёмся двух чрезвычайно широко  распространённых  стихов о Двух Лазарях и Алексии человеке Божьем.
   Евангельская притча о Лазаре не называет имя богатого брата. В художественном повествовании все герои должны быть наречены. Закон теплоты устного слова не позволяет иначе. Тождественность пред Богом усугубляется одинаковостью имён богатого и бедного братьев – два Лазаря. Это не нелепость, в крестьянских семьях дети часто имели одинаково звучащие имена, данные по дню рождения и соответствующие разным святым в святцах. Народ согревает канонический строгий учительский текст теплом своего сердца. Раскрашивает, расставляет свои акценты.
   В некоторых записях оба брата ласково называются Лазарюшками. Народное сознание с необычайной душевной щедростью и мудростью встаёт выше осуждения: соболезнует бедному, но и более того богатому бессердечному брату.  Певца ничуть не поколебала греховность богача. Невзирая ни на что, и он – Лазарюшка. Ибо в этом Божий замысел.В каждом хранится образ Божий. Грех человека есть болезнь. И, исходя из этой Евангельской полноты смысла, злодей, как человек в сатанинском ожесточении попирающий законы Господни, извергший себя из Царства Божия, достоин глубокого сострадания. И в конце после Божьего определения праведного в рай, а грешного в ад, у кроткого брата нету мстительности. Когда грешник, мучимый жаждой, просит хоть напёрсток воды, он отвечает с благорасположением и смирением: – «Дал бы тебе и ковшик, да воля не моя».
   Нет мелочей и пустот в народных поэтических формах. Они выношены в народном сердце столетиями.
   Загадочен сюжет об Алексии человеке Божьем. Здесь есть нечто выскальзывающее из нашего нынешнего рассудочного понятия о героизме и значимости человеческой жизни. Родившийся в достатке, изобилии, любви, Алексий покидает отчий дом, невесту, мирское счастье. Исчезает из материального, чтобы обрести себя в духовном мире.  А через много лет, возвратившись нищим странником, остаётся неузнанным. Лишь со смертью открывается тайна его жизни и святости.  Ключ к загадке судьбы – в её божественном истоке. Алексий – вымоленный сын. Долго просили бездетные благочестивые супруги о ниспослании им чада. И, вняв пламенной мольбе,  Богородица сообщила, что родится сын – человек Божий. Посему пост и молитва стали его уделом.
   Удивительны устоявшиеся смыслы народной философии, вылитые в поэтическое слово. В них русской душе тепло. – Здесь её дом.
   Мы коснулись лишь сюжетов, но поэтический смысл лежит в форме, в языке, в напеве.  Обаяние мелодики, звукописи стиха, живость диалектного слова, дающего ему особенную достоверность, можно почувствовать лишь при чтении подлинных текстов.

   В книге имеются записи середины XIX века, сделанные от калик –  профессиональных странствующих исполнителей, живущих на подаяние. Эти тексты наиболее обстоятельны, полнозвучны, пространны (некоторые содержат свыше 600 строф). Отчётливо видно, как угасает стих в более поздних записях. Укорачивается текст, теряются детали, слабеют диалектные особенности.   

   Божьим промыслом тайна духовной поэзии, законсервированной в архивах и скрываемой от народа почти столетие, сейчас открыта. И это прекрасная тайна.  Слыша духовные стихи, мы с удивлением угадываем себя в светлом зеркале ныне почти исчезнувшей экологически чистой и совершенной крестьянской духовной  культуры. Грустно понимать, что мы всё более удаляемся от неё.
   Хочется поделиться огромной радостью, что книга «Духовные стихи Русского Севера» появилась, т.е. состоялась пред Богом. И попечалиться о том, что столь мизерен её тираж.