Про Пармёна и скворца. История про столб

Приснился как-то раз Пармён Савеличу сон.
Выходит он из избы ранним утром совершеннейшим голяком, в одной майке "Сочи 2014". Вышел, прошелся вдоль орешника. Дерево интимно шуршало и создавало настроение осени. Тишина была волшебной! Соседский пес Борис видел во сне кости побежденных котов и триумфально молчал, наслаждаясь. В ватном тумане этого несуществующего утра Пармён Савелич дотопал до столба с приколоченным скворечником. Сам от себя не ожидая задрал голову и стал насвистывать фигуристо: "Фиииить-фить-фить! Фьюииить-фить-фить!" и получается, главное – очень! А тот, натуральный пернатый, что сверху, как бы ему в ответ: "Фью-у-уть-фьють!" А Пармён Савелич каким-то внутренним ухом, или чем-то еще, понимает, что скворец ему сверху как бы кричит: "Нету денег, Пармён! Уходи, сука, пока я тебе на голову неприятностей не доставил!"

Проснулся от этих слов Пармён Савелич как с похмелья. Сел в кровати. По ощущениям  – пустая селёдошница, неубранная с пьяного стола на ночь: глаза маслянные, луком несет, и окурками затушенными в рыбий хвост... и одиноко. Прислушался к шебуршению. Где-то в глубине домика кот азартно терзал тканный (вот этими вот самыми руками!) половичок. За окном было темно и лишь лай пса Бориса соревновался наперегонки со сверчками по темному большаку. Садовые ветки рисовали жутковатые картины тенями на потолке. Настоящий "Ваянг-кулит"!
Дурной знак показался Пармен Савеличу в этом сне. Решил он поутру столб срубить, а скворца этого (хама!) прогнать взашей метёлкой. Уснул считая сколько раз моргнул за день. Остаток ночи провел наедине с чернотой, без снов.

Поутру, когда даже петухи подустали орать на жаре, и тихо общались с курами почти шепотом в тени акации, Пармён Савелич, разлепил глаза. Потирая костяшками кулаков глазные яблоки дважды зевнул. День обещал быть интересным. С гвоздя на стене приветливо подмигивал и улыбался топор, и стальным холодом и беззвучием своим обещал летящие до небес щепы.

Выйдя на улицу с топором, Пармён Савелич с порога крикнул погромче, имитируя Джигурду: "Все фауна, пралик тебя расшиби! Рекомендую покинуть жилище, время на сборы сорок пять секунд!" – и спичку зажег, по-армейски. Грозностью окрика, на всякий случай, хотел и соседку напугать, чтобы посуетилась от души. Спичка погасла, обожгла заскарузлые пальцы. Пармён, лихо шевеля бровями, размашисто шагнул босыми ногами в галоши, и изящно шелестя ими по траве зашагал в сторону столба со злодеем-скворцом.

Из под лопушка, лукаво щурясь, Пармёна Савелича проводил взглядом садовый гном Антошка, была у него такая привычка. Гном заговорчески улыбался, но облупленный его нос и изрядно потасканный колпак выдавали всю боль и усталость от своего всепогодного расположения в уличных условиях. Выцветшие краски платья как бы намекали на мечту очутиться в полутемной сарайке, в непосредственной близости к пиле, лопатам и тяпкам, а там видно будет, куда это все применить!

Раскалялся день.
Стрекозы бесновато дергались в воздухе, мухи и воробьи занимали зрительные места в тени, на кустах бузины, Пармён Савелич на ходу жевал юбилейную печеньку...

Рубил с оттяжкой, от души. Скворец-бродяга так и не появился, что злило. Пармён Савелич пучил глазища куда-то наверх, и зловеще улыбался. Чистой воды отец Федор на побережье Батуми с одиннадцатью стульями гарнитура генеральши Поповой. От столба в стороны сыпались древесные брызги, гудели телеграфные провода где-то в высоте. Столб упал неожиданно: заскрипел во всю длину, покосился пугающе, стал заваливаться в сторону забора, на юг, распугав треском и стрекоз и воробьев с мухами. Бузина тоже испугалась, но ничего кроме конвульсий веточками по ветру поделать не смогла. Оборванные провода со свистом метнулись в воздухе августа неистовым кнутом и скосили цветочную клумбу, так же начисто снеся садовому гному Антошке колпак, лукавый прищур и верхнюю часть бороды. Пармён Савелич успел отскочить с невиданной прытью, чем удивил даже сам себя!
"Ишты! Эвона, как я! Итить!",  – фразы крутились в голове барабаном из "Поле чудес", Пармён Савелич стоял и молча потел, дыша прерывисто носом, и глядя в голубые глаза гнома Антошки, что лежали под ногами.

Срезанные проводом цветы поставил в ведро с водой и украсил им обеденный стол. Тесновато конечно стало на столе, но жбан с брагой, и разделочная дощечка с крошеным луком помещались аккурат в самый раз. Забор решил не чинить. Все равно от кур да пса Бориса никакой преграды он не доставлял. Гнома Антошку торжественно сложил в совок и отнес за двор, к силосной яме. Хотел склеить сначала, но гипс капризно рушился, застревая в подушках пальцев, только замарался весь. Проводные оборвыши откусил пассатижами, бережно скрутил и убрал в сарай до лучших времен, а сам столб попилил на чурки. "И за дровами не ездить в лес" – победоносно сказал сам себе Пармен Савелич. Скворечник, как трофей, приколотил над часами в зале. Даже ошкурил плесень, и в чае крепком, для ровности цвета вымочил – красота и лофт! На пнище, от столба оставшемся и торчавшим из земли довольно уверенно, водрузил горизонтально старую дверь, получив довольно сносный стол, о котором давно мечтал.

На другой день в заборной дыре появился почтальон (собака сутулая) в сопровождении участкового (обезьяна седая).
Спрашивали – куда столб с проводами подевался. А вместе с проводами и столбом куда-то делись все точки-тире, телеграммы и другие "та-та-та ти-ти-та-та-ти". Пармен держал ответ уверенно. Наливал часто и помногу. Почтальон сначала скалился, потом признался в любви и уважении, ближе к обеду стал беззвучно плакать и подарил подписной купон на "Липецкие известия". Участковый был сдержан в эмоциях почти весь день. Щурился и вспоминал в деталях, как Пармен Савелич евойную сестру младшую за косы задергал до заикания. Ближе к полднику страж порядка начал сползать со стульчика и запросился на постой. Еще через полчаса гости все реже стали выпивать и почти синхронно начали презабавно икать, чуть подпрыгивая.

День близился к концу. Лаял, стоя у сломленного забора, соседский собака Борис. Уснувшие гости младенчески причмокивая спали под импровизированным столом-дверью, скатившись под него с разных сторон, и обвившись змейками вокруг останков срубленного телеграфного столба. Как инь и ян. На стуле, производя впечатление победителя состязаний, восседал спящий Пармен Савелич. На его похрапывающей голове, среди редеющих волосков нехотя засыхала лужица птичьего помета.
На бузине сладкоголосо стрекотал скворец.