Новая мельница

                О память сердца! Ты сильней
                Рассудка памяти печальной…
                К. Батюшков


       Вспоминая свою малую родину в долгие зимние вечера под свист вьюги, я уношусь далеко- далеко и слышу как зарождаются вокруг меня самые нежные и самые трепетные звуки, и возникают светлые картины.
      Вот я в деревне Радостное, само название, оставленное предками, как-то приподымает и дает дополнительный заряд энергии. За огородами течет мелководная Алешня и деда моего зовут Алексей. На границе луговины и огородов произрастают ветлы богатырского сложения, дупла которых всегда были глубоки и загадочны, и дышали сыростью в самый жаркий день. Мягкие ровные луга в низинах заросли осокой, где по вечерам отчетливо раздаются резковатые скрипы коростелей и клубится белый туман поутру. А днем-порхают бабочки, реют стрекозы, белые и желтые трясогузки снуют между стеблей трав и небольших муравьиных кочек. И пасутся колхозные лошади, мимо которых мы, мальчишки, никогда не пробегали равнодушно.
     Но луга-это только начало того великолепия, которое открывается за их пределами.
     -Коля! – кричу я другу,- пойдем на Новую Мельницу!
    И мы бежим с ним босиком по едва заметной тропинке, вдыхая аромат цветов и трав. Юркают зеленовато-серые ящерки, выпрыгивают из-под ног кузнечики и лягушата. Мы вскрикиваем, когда попадаем ногой на колючки или кого-то успевает ужалить пчела.
      Потом мы выбегаем на дорогу, которая дугой огибает колхоз, пересекает Малый Ржавец – небольшой овраг, - проделывает маленький подъем и уходит в поле, в степной простор, в сторону Зеленого Гая.
    Прозрачный воздух переливается, дрожит и катится по озимой ржи теплой волной. Полевой лунь, словно лайнер, парит в восходящих потоках воздуха в поисках добычи – серой полевки или куропатки.
      По этой дороге с первыми петухами двигались подводы с овощами, зерном, молоком издавна, с того времени, когда эти места стали заселяться. Землепашцы не одного поколения заглядывались в вековечные дали и принимали волю такой, какая она есть. При угрозе надвигающейся беды брали оратаи мечи, садились на коней и летели лавиной на врага.
     По этой дороге и мне приходилось с дедом ездить на подводе в Мичуринск, бывший город Козлов, который был построен как крепость от набегов татар в 1635 году. По нему проходила тогда южная граница Руси.
     Но мы, мальчишки, ничего не знали об этом, как не знали того, что эту дорогу топтали татары, когда их не смогли остановить наши предки, она слышала лязг мечей, обильно поливалась кровью и черный дым поднимался до неба над берегами Алешни и Иловая.
     Перед самым уходом дороги в синеющий простор, с правой стороны поля резко обрываются и начинается крутой спуск к обширной луговине, в середине которой выделяется небольшой плес и серебристая узкая лента речки моего детства. Я ее до сих пор воспринимаю как нечто возвышенное и чистое, самое драгоценное, что может быть на свете. Одухотворенные места!
       Это и есть Новая Мельница.
      -Коля, давай полетим!- предлагаю я.
     И мы кубарем катимся вниз, где у самой кромки луга находится родник «Студеный Колодец». Мы по очереди припадаем к нему. От ледяной воды ломит зубы, но слаще ее нет в мире… Воду из родника пили мужики во время косьбы, прилетали птицы, прибегали звери, воду из него брала моя прабабушка Степанида, когда ходила пешком молиться в Киев, преодолевая более тысячи километров пути. Вода обладала чудодейственной силой: снимала усталость, помогала больным и слабым. До сих пор мне слышится:
      -Ангел, внучек,- просила она,-принес бы ты мне водицы из Студеного Колодца.
       У прабабушки всю жизнь не проходили язвы на ногах и когда она разматывала обмотки, то запах гниющего тела переворачивал все во мне.
       Промытые родниковой водой листочки подорожника и молодого лопуха, смазанные топленым грудным свиным салом, она прикладывала к ранам и это помогало ей. За два года до смерти раны ее затянулись.
      Я часто ее вспоминаю бесконечно добрую, в свои девяносто с лишним лет на удивление статную, ходившую в черной юбке, в черной кофточке и в черном платке. И даже лапти были ей к лицу. Рано овдовев, она одна вырастила троих детей, ради их не вышла замуж другой раз. Она учила меня не только молитвами, но и своей верой и любовью ко всему сущему на земле. По-христиански она относилась к людям и глаза ее светились какой-то особенной чистотой и голубизной.
       Опять я вижу луг, где трава так густа и земля так щедра, что луг никогда не вытаптывался коровами и лошадьми, и сохранял свежую зелень в самые жаркие дни лета.
       Быстро взлетают жаворонки, тяжеловато перекликаются чибисы, былинки наливаются, сияют и создают свой неповторимый мир. Но глаза еще замечают  как трава прорастает сквозь череп и ребра погибшего и давно истлевшего коня, клонится от дуновения ветра и нашептывает земле какую-то таинственную быль. Я стараюсь проникнуть в ее слова, отдающие щемящей грустью. И мне становится до слез жаль себя, когда я представляю, что вот также бесследно промелькнет и моя жизнь. А трава каждой весной будет шуметь, зеленеть…
       - Толя! – зовет меня друг,- посмотри, что я нашел!
       И вот большой жук изумрудного цвета всецело завладевает нами.
       Мы его берем в ладони, гладим, чувствуем его упругое сопротивление и отпускаем на волю. А сами бежим дальше, к берегу речки.
      Самой мельницы я никогда не видел, помню, что за речкой стоял деревянный сарай и бабы вокруг ворошили граблями подсыхающее сено. Чуть ниже плеса виднелась размытая запруда. Но это было так давно, что теперь в почти вымершей деревне некому подтвердить, а если кто и остался жив, то вряд ли вспомнит…
      На берегу мы сбрасываем майки со штанами и плюхаемся в воду, плывя к другому берегу. Частенько бреднем мужики здесь ловили рыбу: щук, плотву, окуней. Весело было смотреть как содрогается мотня и бредень с шевелящейся рыбой вытаскивается на берег.
     -Мальчишки, берите раков! –кричат мужики.
   Мы набираем полные майки раков и возвращаемся домой.
    Глухими ноябрьскими вечерами, забравшись с книгой в угол, я так или иначе возвращался душой и сердцем к родным местам. Когда в школе на уроке литературы читали такие строки:
       «На красных лапках гусь тяжелый
        Ступает бережно на лед…»
Я вспоминал вновь Алешню, где подо льдом разбегаются от треска пескари с плотвой и темная на глубине вода ждет снега, который оживит все вокруг.
      На зимних каникулах мы катались на лыжах с крутого левого берега Алешни. Снег покрывал замерзший плес и сверкающая гладь равнины расстилалась до горизонта. А вечером, уставший и счастливый, я забирался на горячую печь и бабушка рассказывала мне про водяного и чертей, которые все еще водятся в речке. Засыпая, я видел снежный простор, дорогу к Новой Мельнице, незамерзающий родник. Его чистой водой омывались мои детские сны.